Страница:
Меня повели к помосту, возле которого были разложены неприятные на вид предметы – кнуты, плетки, палки. Я понял, сейчас будет очень больно и несправедливо: я же не нападал на этих уродов, не приставал к ним, не издевался, почему я должен получить наказание? Этот тип сломал себе шею – и что? Это же случайность! Но нет в мире справедливости – это подтвердил один из охранников, разведя руками и произнеся витиеватую фразу, что-то вроде: мы ни при чем, это начальник велел!
Длинная скамья, на которой, вероятно, можно было наказывать сразу по нескольку человек, была покрыта засохшей кровью, пахнущей сладким тленом, и лежать на ней было страшно. Я чуть не описался, но сдержался – не пристало земному человеку проявлять слабость перед гнусными дикарями. Эта мысль вылетела у меня с первым ударом кнута – я визжал, орал, мочился под себя, блевал, заливался кровью, пока наконец благословенная тьма накрыла меня спасительным покровом.
Очнулся я в темноте, в неизвестном месте. Первое же движение причинило мне такую боль, что в голове заплясали красные искры, – что там было на месте моей спины, я не знал, но подозревал, что ничего хорошего там не было. Если судить по тому, что я знал о тропических странах, то жить мне оставалось максимум неделю – пока бактерии, попавшие в мои открытые раны, не сделают окончательно свое гнусное дело и не сожрут мой организм изнутри. В тропиках любая царапина может привести к фатальному результату, а тут превращенная в отбивную, исполосованная до мяса спина.
«Вот тебе и съездил на пикничок», – горько подумал я, и слезы сами собой закапали у меня из глаз. Прежняя моя жизнь менеджера по продажам теперь казалась мне райской, невозможно-недостижимой…
Ночь прошла страшно, мучительно, утро же не прибавило мне оптимизма и радости. Я находился в небольшом бараке, с закрытыми деревянными решетками окнами и дверями – похоже, это была тюремная больница или штрафной изолятор, а может, и то и другое, вместе взятое, – там было несколько десятков людей, и больных, и не очень. Разглядывать барак мне было некогда – надо было скорее подыхать, и этим занятием я был сосредоточенно увлечен.
Меня трясло, лихорадило так, что я чуть не подпрыгивал на месте, спину дергало, как раскаленным железом, руки и ноги сводило судорогой. Осознание того, что мне конец, пришло еще ночью, так что неудивительно, что я равнодушно встретил приход того, кто давал здоровье больным в этом мире. Как его назвать? Врач? Хм… можно и так. Но скорее, шаман. Если у человека в носу торчит костомаха, а уши оттягивают здоровенные черные каменюки, каким-то образом вставленные в мочки, – как его еще назвать? Его тело покрывали разнообразные татуировки, изображавшие непонятных зверей и людей в процессе охоты – то ли человека на этих зверей, то ли зверюг на человека.
Шаман внимательно осмотрел меня, выслушав объяснения окружающих, потом задал мне какой-то вопрос, на который я мудро ответил:
– Пошел на хрен, скотина, дай сдохнуть спокойно, уродина татуированная!
Видимо, шаман услышал то, что хотел, удовлетворенно кивнул и сделал знак рукой, после чего достал из мешка за спиной кувшинчик с каким-то резко пахнущим содержимым. На меня набросились сразу четверо узников, прижав к лежанке, а шаман приступил к намазыванию моей спины вонючей зеленой мазью, похожей на слизь. Меня можно было и не держать, потому что я после первых прикосновений потерял сознание от боли и очнулся только тогда, когда в глотку мне полилась горькая пахучая жидкость. Я захлебывался, но глотал – деваться было некуда, нос зажали. После того как было выпито, по моим ощущениям, не менее литра этой гадости, на меня навалилась усталость, и я снова провалился в забытье – наверное, жидкость содержала что-то одурманивающее.
В таком наркотическом дурмане прошла неделя – я просыпался, мне в рот вливали жидкость – иногда горькую, как в первый раз, иногда что-то питательное, вероятно густой бульон или жидкую кашицу. Я спал, опять спал, снова спал… в общем, вел нормальную растительную жизнь. Спина уже болела не так сильно, вероятно зажила, и я мог спать не только на животе и на боку, но и на ней.
Наконец в меня прекратили вливать горький отвар, и настал день, когда я спустил ноги с лежанки и попытался сесть.
Голова кружилась, меня штормило, но я удержался, поморгал и постарался сфокусировать глаза. Все, что я видел перед собой четко, это были двухъярусные лежанки, столбы опор, тюфяки – в общем, тот же набор, что и в большой казарме, только размер помещения поменьше. Хотя я же не видел далеко, так что, может, помещение было и гораздо больше…
Рядом со мной кто-то сел на нары, я повернул голову – возле меня находился высокий тонкий мужчина лет тридцати – тридцати пяти, в такой же набедренной повязке, с небольшой курчавой бородой. Его смуглая кожа отдавала легкой краснотой, как у индейцев, а большие миндалевидные глаза внимательно смотрели на меня.
– Анам ту катан марак? – спросил меня мужчина.
– Не понимаю! – хрипло ответил я.
Мужчина досадливо поморщился, приложил к груди руку и сказал:
– Аркан.
Потом приложил руку к моей груди и изобразил всем лицом вопрос:
– Ту?
– Василий.
– Василай? Василай? – повторил мужчина.
– Василий! – кивнул я.
– Василай! – удовлетворенно сказал мужчина.
Дальше все пошло по накатанной – Аркан указывал мне рукой на предметы, части тела и все, что нас окружало, и называл их на языке этого мира. Я старался повторить и запомнить – шло довольно туго, объем информации был слишком велик, да и состояние моего здоровья все еще оставляло желать лучшего. К вечеру я уже мог оперировать парой десятков слов, таких как «идти», «есть», «пить». Кстати сказать, жрать я хотел, как из ружья, – неделя питания одной кашицей да плюс еще и лихорадка – тут поневоле захочешь есть. Я даже в весе убавил – ну не так, чтобы очень, но килограммов десять точно сбросил, и были подозрения, почти уверенность, что толстеть мне тут не дадут.
Аркан притащил глиняную миску с кашей, лепешку, глиняную кружку с водой, и я стал взахлеб пожирать густую, пахнущую мясом массу, мало заботясь о ее вкусе и происхождении. Так я еще никогда не был голоден. Ну, хотелось иногда покушать – после гуляния или в обед на работе, но чтобы вот такой всепоглощающий голод – никогда в жизни.
Запив все теплой, отдающей тиной водой, я снова плюхнулся на лежанку, исчерпав остаток сил. В животе бурчала каша, а в голове, сквозь сонный туман мелькали мысли: как быть дальше? Как выжить? Но эти мысли были отодвинуты одной: вначале надо подняться на ноги, поздороветь, получить информацию о мире, а там посмотрим. Все-таки мои предки были казаками с Дона, неужели я посрамлю их память и дам себя убить каким-то туземцам? Внутри меня вспыхнула ярость, и я решил: выживу во что бы то ни стало и пусть берегутся те, кто будет мешать мне в этом.
Скоро я узнал, чем занимались люди, уходя в лес. А чем можно заниматься в лесу? Вырубкой, конечно. Вот только шла эта вырубка мучительно медленно – у них не было стальных инструментов. Да и вообще никаких металлических инструментов! Весь металл, что я на них видел, употреблялся в виде украшений – медные пластинки, золото и… все. Железа не видал ни разу. А как же мечи? А мечи тоже были деревянными, изготовленными из какого-то дерева сверхтвердой породы, острые, как настоящие стальные.
На моих глазах охранник разрубил голову зверьку, напоминающему небольшую свинью, неожиданно выскочившему на него из зарослей кустарника. Потом он весь день жарил мясо на костре и обжирался, радостно гогоча со своими товарищами-солдатами.
В общем все – топоры, пилы – было сделано из камня. Вернее, так: топоры каменные, с деревянными рукоятями, а пилы – зубья каменные, а полотно деревянное. Впрочем, пилы применялись редко, хотя и имелись. Возможно, их использование считалось непрактичным. Я видел, что их применяли только раз пять – когда рубили особое пахучее дерево с ярко-желтой древесиной. Оно было очень мягкое и рыхлое. Вот его еще можно было как-то пилить, все остальное тупо срубалось каменными топорами – по кусочку, по волоконцу подгрызая лесных великанов. Затем эти стволы тем же варварским и медленным способом разделывали сначала клиньями, потом обтесывали и получали готовые доски, увозимые волокушами в лагерь. Куда они девались потом? Ясно дело: куда-то в города, селения – в общем, куда надо.
Узнал я, кто я тут есть и зачем: тут я, чтобы до конца жизни рубить деревья, делать из них доски, а зовут меня Белый Василай, или просто Белый, или просто Вас. Я раб его великолепия, слуги Ока Машрума Сантанадапия, первого советника Каралтана, а проще – рабочий скот советника Каралтана, ни больше ни меньше.
В сравнении с условиями на других деревообрабатывающих предприятиях этой планеты в лагере Каралтана они были еще вполне щадящими, даже со своими понятиями о справедливости, ведь меня за убийство и порчу имущества Каралтана не кастрировали и не посадили на кол, как это делалось у других хозяев, а только лишь высекли кнутом. То, что я выжил чудом, никого не волнует, не сдох же?
Как мне рассказали, на мое счастье, в лагерь завернул известный шаман, который направлялся к соседнему помещику для лечения его беременной жены. Он остановился на отдых у начальника и пожелал испытать свое новое снадобье на каком-нибудь подыхающем от ран рабе – вот его и привели ко мне. Шаман заинтересовался странным пациентом и оставил запас снадобья для моего лечения. Если бы не его академический интерес, я бы подох на месте. Шаман обещал заглянуть в лагерь через месяца два-три – посмотреть, выжил я или нет.
На работе в лесу я оказался уже через дней десять после порки – раны зажили, силы потихоньку восстановились, так что разлеживаться мне не дали. Штрафной барак оказался более дружелюбным, чем общий, – ни наездов, ни издевательств в мой адрес никаких не было. А может, они узнали, чем закончил последний из тех, кто захотел надо мной подшутить?
Мы ходили связанные по десять человек одной веревкой – типа командой. Подъем с рассветом, завтрак – миска каши, лепешка, вода, потом нас связывали в команды – и в лес. До обеда долбим по стволам деревьев, в обед едим похлебку с мясом, фрукты, неизменную лепешку – их привозили на чем-то вроде волокуш, в деревянных котлах, потом до вечера опять долбим деревья, и так каждый день, каждый день, каждый день… за вычетом одного дня в неделю. В этот день мы занимались уборкой лагеря, стиркой своих нехитрых пожитков и отдыхом.
Не могу сказать, что кормили нас плохо, – рачительный хозяин заботится о своей скотине. Не будешь кормить – передохнут. А рабы стоят денег, надо за живым товаром отправлять экспедиции в леса, плыть через море, надо покупать их на рынке, – не проще ли этих содержать более гуманно, нормально кормить.
Через месяц я уже сносно общался со своими товарищами по несчастью – метод погружения всегда способствовал быстрейшему изучению языка. Жрать захочешь – на любом языке залопочешь. Язык Машрума напоминал что-то вроде смеси языка ацтеков и суахили – это я могу утверждать с полной ответственностью, так как поймать меня на вранье некому, ни одного землянина на этой планете больше не было. Языка ацтеков и суахили я не знал никогда, да и знать не хочу, а вот язык Машрума выучить пришлось.
В штрафном бараке содержались все, чье поведение вызывало опасение, однако убивать их было нецелесообразно. Как правило, бунтари были сильные и крепкие рабы – и что с того, что они постоянно хотят кого-то прибить или сбежать на волю? На то есть солдаты, чтобы следить за порядком, иначе за что они жалованье получают.
Некоторые из моих «коллег» пробовали бежать по три-четыре раза, за что были так сильно покалечены, что жить им помогала только их несгибаемая вера в освобождение и ненависть к хозяевам. Они лелеяли мечту вырваться и поотрезать башки всем солдатам и охранникам лагеря, а также работорговцам, которые их силой и обманом сюда засунули.
Выяснил я устройство этого мира, насколько мог. Этот мир назывался Машрум, что в переводе… правильно! Мир!
Материк, на котором я сейчас отбывал срок за свою похотливость (не побежал бы в кусты с Катькой, не попал бы в беду), назывался Арканак – так же, как и государство, в котором я имел честь быть рабом. Во главе его в настоящий момент стоял Око Машрума Сантанадапия – что-то вроде императора или султана. В тонкости я не вдавался, но было понятно, что Арканаком управляют несколько знатных семейств – около пятидесяти, из числа которых и выбирают Око Машрума. Название громкое, но на самом деле это что-то вроде президента, выбранного, правда, пожизненно, а семейства – не что иное, как прототип парламента. Каждое имеет там один голос, а место передается по наследству. Какой-то кастовой системы я не уловил. В принципе любой житель страны мог стать и жрецом и солдатом – по мере сил и ума, а также наличия денег. В остальном – и какие-то законы были, и жизнь шла, вот только одно «но»: вся система была построена на труде рабов, которых тащили откуда придется – ловили прохожих, нападали на другие страны, использовали заключенных, разводили, как скот, – в общем, обыкновенный рабовладельческий строй. Металлы тут считались огромной ценностью, то-то они набросились на мои очки – дужки-то были металлические! Я столько не стоил, как раб, сколько стоили мои очки.
Товарные отношения строились или на обмене чего-то на что-то, или же ходили деньги, сделанные из раковин, с вырезанными на них значками, изображавшими номинал монеты. Как-то я спросил своего напарника во время обеда: «А почему никто не наладит производство этих денег? Так просто – сиди и вырезай эти монетки из раковин, и другой работы не надо!» Он посмотрел на меня как на умалишенного и сказал, что, во-первых, так и делают особо отчаянные люди, но если их ловят – а в конце концов их все равно ловят, – то самое меньшее, что с ними делают, – кастрируют и сажают на кол. Самое большее – тут уже вариантов много, и все какие-то неприятные, а главное – очень болезненные. Изготовление денег – прерогатива государства, и никто сам по себе не может их производить.
Были и металлические деньги – золотые и серебряные, но они имелись только у очень богатых людей и отличались огромным номиналом – за сотню золотых монет можно купить целое поместье с сотнями гектаров земли и несколькими сотнями рабов. Сами золотые монеты при этом были размером не больше ногтя большого пальца, и одна такая монета стоила сто тысяч монет из раковины.
Ходили легенды о металлическом оружии – обычно оно было у эпических героев и больше носило ритуальный характер, в быту же применялись или деревянные, или кожаные мечи, ножи, кинжалы. Я вначале тоже удивился – как это, кожаные мечи? Оказалось, эти мечи делались из специальной, особо выделанной кожи, которая проклеивалась смолами некоторых деревьев, растущих в глубине джунглей. Смола проходила после проклейки термообработку, и в результате заточки получались острейшие мечи, крепостью не уступавшие клинкам из железного дерева, но более легкие и острые. Доспехи тут тоже были деревянные – из пластин растения вроде бамбука. Их изготовляли из его древесины, так же проклеивали, соединяли ремешками – я прикидывал, эти доспехи должны были быть очень, очень эффективны против деревянных мечей.
Главный вопрос, который меня интересовал: есть ли у меня шансы вообще освободиться от рабства, стать полноценным свободным гражданином? Оказалось, что у такого, как я, шансов практически нет. Меня никто не выкупит, не обменяет на своего друга или родственника, сам я тоже не смогу выкупиться, так что есть только два варианта: или хозяин меня отпустит на все четыре стороны (а на черта это ему надо?), или же я сбегу, устроюсь где-то и начну свою жизнь сначала. Как я уже упоминал, некоторые пытались убежать по три-четыре раза…
Вот в такой обстановке я и начал свою жизнь на планете Машрум…
Глава 2
Длинная скамья, на которой, вероятно, можно было наказывать сразу по нескольку человек, была покрыта засохшей кровью, пахнущей сладким тленом, и лежать на ней было страшно. Я чуть не описался, но сдержался – не пристало земному человеку проявлять слабость перед гнусными дикарями. Эта мысль вылетела у меня с первым ударом кнута – я визжал, орал, мочился под себя, блевал, заливался кровью, пока наконец благословенная тьма накрыла меня спасительным покровом.
Очнулся я в темноте, в неизвестном месте. Первое же движение причинило мне такую боль, что в голове заплясали красные искры, – что там было на месте моей спины, я не знал, но подозревал, что ничего хорошего там не было. Если судить по тому, что я знал о тропических странах, то жить мне оставалось максимум неделю – пока бактерии, попавшие в мои открытые раны, не сделают окончательно свое гнусное дело и не сожрут мой организм изнутри. В тропиках любая царапина может привести к фатальному результату, а тут превращенная в отбивную, исполосованная до мяса спина.
«Вот тебе и съездил на пикничок», – горько подумал я, и слезы сами собой закапали у меня из глаз. Прежняя моя жизнь менеджера по продажам теперь казалась мне райской, невозможно-недостижимой…
Ночь прошла страшно, мучительно, утро же не прибавило мне оптимизма и радости. Я находился в небольшом бараке, с закрытыми деревянными решетками окнами и дверями – похоже, это была тюремная больница или штрафной изолятор, а может, и то и другое, вместе взятое, – там было несколько десятков людей, и больных, и не очень. Разглядывать барак мне было некогда – надо было скорее подыхать, и этим занятием я был сосредоточенно увлечен.
Меня трясло, лихорадило так, что я чуть не подпрыгивал на месте, спину дергало, как раскаленным железом, руки и ноги сводило судорогой. Осознание того, что мне конец, пришло еще ночью, так что неудивительно, что я равнодушно встретил приход того, кто давал здоровье больным в этом мире. Как его назвать? Врач? Хм… можно и так. Но скорее, шаман. Если у человека в носу торчит костомаха, а уши оттягивают здоровенные черные каменюки, каким-то образом вставленные в мочки, – как его еще назвать? Его тело покрывали разнообразные татуировки, изображавшие непонятных зверей и людей в процессе охоты – то ли человека на этих зверей, то ли зверюг на человека.
Шаман внимательно осмотрел меня, выслушав объяснения окружающих, потом задал мне какой-то вопрос, на который я мудро ответил:
– Пошел на хрен, скотина, дай сдохнуть спокойно, уродина татуированная!
Видимо, шаман услышал то, что хотел, удовлетворенно кивнул и сделал знак рукой, после чего достал из мешка за спиной кувшинчик с каким-то резко пахнущим содержимым. На меня набросились сразу четверо узников, прижав к лежанке, а шаман приступил к намазыванию моей спины вонючей зеленой мазью, похожей на слизь. Меня можно было и не держать, потому что я после первых прикосновений потерял сознание от боли и очнулся только тогда, когда в глотку мне полилась горькая пахучая жидкость. Я захлебывался, но глотал – деваться было некуда, нос зажали. После того как было выпито, по моим ощущениям, не менее литра этой гадости, на меня навалилась усталость, и я снова провалился в забытье – наверное, жидкость содержала что-то одурманивающее.
В таком наркотическом дурмане прошла неделя – я просыпался, мне в рот вливали жидкость – иногда горькую, как в первый раз, иногда что-то питательное, вероятно густой бульон или жидкую кашицу. Я спал, опять спал, снова спал… в общем, вел нормальную растительную жизнь. Спина уже болела не так сильно, вероятно зажила, и я мог спать не только на животе и на боку, но и на ней.
Наконец в меня прекратили вливать горький отвар, и настал день, когда я спустил ноги с лежанки и попытался сесть.
Голова кружилась, меня штормило, но я удержался, поморгал и постарался сфокусировать глаза. Все, что я видел перед собой четко, это были двухъярусные лежанки, столбы опор, тюфяки – в общем, тот же набор, что и в большой казарме, только размер помещения поменьше. Хотя я же не видел далеко, так что, может, помещение было и гораздо больше…
Рядом со мной кто-то сел на нары, я повернул голову – возле меня находился высокий тонкий мужчина лет тридцати – тридцати пяти, в такой же набедренной повязке, с небольшой курчавой бородой. Его смуглая кожа отдавала легкой краснотой, как у индейцев, а большие миндалевидные глаза внимательно смотрели на меня.
– Анам ту катан марак? – спросил меня мужчина.
– Не понимаю! – хрипло ответил я.
Мужчина досадливо поморщился, приложил к груди руку и сказал:
– Аркан.
Потом приложил руку к моей груди и изобразил всем лицом вопрос:
– Ту?
– Василий.
– Василай? Василай? – повторил мужчина.
– Василий! – кивнул я.
– Василай! – удовлетворенно сказал мужчина.
Дальше все пошло по накатанной – Аркан указывал мне рукой на предметы, части тела и все, что нас окружало, и называл их на языке этого мира. Я старался повторить и запомнить – шло довольно туго, объем информации был слишком велик, да и состояние моего здоровья все еще оставляло желать лучшего. К вечеру я уже мог оперировать парой десятков слов, таких как «идти», «есть», «пить». Кстати сказать, жрать я хотел, как из ружья, – неделя питания одной кашицей да плюс еще и лихорадка – тут поневоле захочешь есть. Я даже в весе убавил – ну не так, чтобы очень, но килограммов десять точно сбросил, и были подозрения, почти уверенность, что толстеть мне тут не дадут.
Аркан притащил глиняную миску с кашей, лепешку, глиняную кружку с водой, и я стал взахлеб пожирать густую, пахнущую мясом массу, мало заботясь о ее вкусе и происхождении. Так я еще никогда не был голоден. Ну, хотелось иногда покушать – после гуляния или в обед на работе, но чтобы вот такой всепоглощающий голод – никогда в жизни.
Запив все теплой, отдающей тиной водой, я снова плюхнулся на лежанку, исчерпав остаток сил. В животе бурчала каша, а в голове, сквозь сонный туман мелькали мысли: как быть дальше? Как выжить? Но эти мысли были отодвинуты одной: вначале надо подняться на ноги, поздороветь, получить информацию о мире, а там посмотрим. Все-таки мои предки были казаками с Дона, неужели я посрамлю их память и дам себя убить каким-то туземцам? Внутри меня вспыхнула ярость, и я решил: выживу во что бы то ни стало и пусть берегутся те, кто будет мешать мне в этом.
Скоро я узнал, чем занимались люди, уходя в лес. А чем можно заниматься в лесу? Вырубкой, конечно. Вот только шла эта вырубка мучительно медленно – у них не было стальных инструментов. Да и вообще никаких металлических инструментов! Весь металл, что я на них видел, употреблялся в виде украшений – медные пластинки, золото и… все. Железа не видал ни разу. А как же мечи? А мечи тоже были деревянными, изготовленными из какого-то дерева сверхтвердой породы, острые, как настоящие стальные.
На моих глазах охранник разрубил голову зверьку, напоминающему небольшую свинью, неожиданно выскочившему на него из зарослей кустарника. Потом он весь день жарил мясо на костре и обжирался, радостно гогоча со своими товарищами-солдатами.
В общем все – топоры, пилы – было сделано из камня. Вернее, так: топоры каменные, с деревянными рукоятями, а пилы – зубья каменные, а полотно деревянное. Впрочем, пилы применялись редко, хотя и имелись. Возможно, их использование считалось непрактичным. Я видел, что их применяли только раз пять – когда рубили особое пахучее дерево с ярко-желтой древесиной. Оно было очень мягкое и рыхлое. Вот его еще можно было как-то пилить, все остальное тупо срубалось каменными топорами – по кусочку, по волоконцу подгрызая лесных великанов. Затем эти стволы тем же варварским и медленным способом разделывали сначала клиньями, потом обтесывали и получали готовые доски, увозимые волокушами в лагерь. Куда они девались потом? Ясно дело: куда-то в города, селения – в общем, куда надо.
Узнал я, кто я тут есть и зачем: тут я, чтобы до конца жизни рубить деревья, делать из них доски, а зовут меня Белый Василай, или просто Белый, или просто Вас. Я раб его великолепия, слуги Ока Машрума Сантанадапия, первого советника Каралтана, а проще – рабочий скот советника Каралтана, ни больше ни меньше.
В сравнении с условиями на других деревообрабатывающих предприятиях этой планеты в лагере Каралтана они были еще вполне щадящими, даже со своими понятиями о справедливости, ведь меня за убийство и порчу имущества Каралтана не кастрировали и не посадили на кол, как это делалось у других хозяев, а только лишь высекли кнутом. То, что я выжил чудом, никого не волнует, не сдох же?
Как мне рассказали, на мое счастье, в лагерь завернул известный шаман, который направлялся к соседнему помещику для лечения его беременной жены. Он остановился на отдых у начальника и пожелал испытать свое новое снадобье на каком-нибудь подыхающем от ран рабе – вот его и привели ко мне. Шаман заинтересовался странным пациентом и оставил запас снадобья для моего лечения. Если бы не его академический интерес, я бы подох на месте. Шаман обещал заглянуть в лагерь через месяца два-три – посмотреть, выжил я или нет.
На работе в лесу я оказался уже через дней десять после порки – раны зажили, силы потихоньку восстановились, так что разлеживаться мне не дали. Штрафной барак оказался более дружелюбным, чем общий, – ни наездов, ни издевательств в мой адрес никаких не было. А может, они узнали, чем закончил последний из тех, кто захотел надо мной подшутить?
Мы ходили связанные по десять человек одной веревкой – типа командой. Подъем с рассветом, завтрак – миска каши, лепешка, вода, потом нас связывали в команды – и в лес. До обеда долбим по стволам деревьев, в обед едим похлебку с мясом, фрукты, неизменную лепешку – их привозили на чем-то вроде волокуш, в деревянных котлах, потом до вечера опять долбим деревья, и так каждый день, каждый день, каждый день… за вычетом одного дня в неделю. В этот день мы занимались уборкой лагеря, стиркой своих нехитрых пожитков и отдыхом.
Не могу сказать, что кормили нас плохо, – рачительный хозяин заботится о своей скотине. Не будешь кормить – передохнут. А рабы стоят денег, надо за живым товаром отправлять экспедиции в леса, плыть через море, надо покупать их на рынке, – не проще ли этих содержать более гуманно, нормально кормить.
Через месяц я уже сносно общался со своими товарищами по несчастью – метод погружения всегда способствовал быстрейшему изучению языка. Жрать захочешь – на любом языке залопочешь. Язык Машрума напоминал что-то вроде смеси языка ацтеков и суахили – это я могу утверждать с полной ответственностью, так как поймать меня на вранье некому, ни одного землянина на этой планете больше не было. Языка ацтеков и суахили я не знал никогда, да и знать не хочу, а вот язык Машрума выучить пришлось.
В штрафном бараке содержались все, чье поведение вызывало опасение, однако убивать их было нецелесообразно. Как правило, бунтари были сильные и крепкие рабы – и что с того, что они постоянно хотят кого-то прибить или сбежать на волю? На то есть солдаты, чтобы следить за порядком, иначе за что они жалованье получают.
Некоторые из моих «коллег» пробовали бежать по три-четыре раза, за что были так сильно покалечены, что жить им помогала только их несгибаемая вера в освобождение и ненависть к хозяевам. Они лелеяли мечту вырваться и поотрезать башки всем солдатам и охранникам лагеря, а также работорговцам, которые их силой и обманом сюда засунули.
Выяснил я устройство этого мира, насколько мог. Этот мир назывался Машрум, что в переводе… правильно! Мир!
Материк, на котором я сейчас отбывал срок за свою похотливость (не побежал бы в кусты с Катькой, не попал бы в беду), назывался Арканак – так же, как и государство, в котором я имел честь быть рабом. Во главе его в настоящий момент стоял Око Машрума Сантанадапия – что-то вроде императора или султана. В тонкости я не вдавался, но было понятно, что Арканаком управляют несколько знатных семейств – около пятидесяти, из числа которых и выбирают Око Машрума. Название громкое, но на самом деле это что-то вроде президента, выбранного, правда, пожизненно, а семейства – не что иное, как прототип парламента. Каждое имеет там один голос, а место передается по наследству. Какой-то кастовой системы я не уловил. В принципе любой житель страны мог стать и жрецом и солдатом – по мере сил и ума, а также наличия денег. В остальном – и какие-то законы были, и жизнь шла, вот только одно «но»: вся система была построена на труде рабов, которых тащили откуда придется – ловили прохожих, нападали на другие страны, использовали заключенных, разводили, как скот, – в общем, обыкновенный рабовладельческий строй. Металлы тут считались огромной ценностью, то-то они набросились на мои очки – дужки-то были металлические! Я столько не стоил, как раб, сколько стоили мои очки.
Товарные отношения строились или на обмене чего-то на что-то, или же ходили деньги, сделанные из раковин, с вырезанными на них значками, изображавшими номинал монеты. Как-то я спросил своего напарника во время обеда: «А почему никто не наладит производство этих денег? Так просто – сиди и вырезай эти монетки из раковин, и другой работы не надо!» Он посмотрел на меня как на умалишенного и сказал, что, во-первых, так и делают особо отчаянные люди, но если их ловят – а в конце концов их все равно ловят, – то самое меньшее, что с ними делают, – кастрируют и сажают на кол. Самое большее – тут уже вариантов много, и все какие-то неприятные, а главное – очень болезненные. Изготовление денег – прерогатива государства, и никто сам по себе не может их производить.
Были и металлические деньги – золотые и серебряные, но они имелись только у очень богатых людей и отличались огромным номиналом – за сотню золотых монет можно купить целое поместье с сотнями гектаров земли и несколькими сотнями рабов. Сами золотые монеты при этом были размером не больше ногтя большого пальца, и одна такая монета стоила сто тысяч монет из раковины.
Ходили легенды о металлическом оружии – обычно оно было у эпических героев и больше носило ритуальный характер, в быту же применялись или деревянные, или кожаные мечи, ножи, кинжалы. Я вначале тоже удивился – как это, кожаные мечи? Оказалось, эти мечи делались из специальной, особо выделанной кожи, которая проклеивалась смолами некоторых деревьев, растущих в глубине джунглей. Смола проходила после проклейки термообработку, и в результате заточки получались острейшие мечи, крепостью не уступавшие клинкам из железного дерева, но более легкие и острые. Доспехи тут тоже были деревянные – из пластин растения вроде бамбука. Их изготовляли из его древесины, так же проклеивали, соединяли ремешками – я прикидывал, эти доспехи должны были быть очень, очень эффективны против деревянных мечей.
Главный вопрос, который меня интересовал: есть ли у меня шансы вообще освободиться от рабства, стать полноценным свободным гражданином? Оказалось, что у такого, как я, шансов практически нет. Меня никто не выкупит, не обменяет на своего друга или родственника, сам я тоже не смогу выкупиться, так что есть только два варианта: или хозяин меня отпустит на все четыре стороны (а на черта это ему надо?), или же я сбегу, устроюсь где-то и начну свою жизнь сначала. Как я уже упоминал, некоторые пытались убежать по три-четыре раза…
Вот в такой обстановке я и начал свою жизнь на планете Машрум…
Глава 2
Как-то вечером ко мне на лежанку подсел Аркан. Он начал издалека: поинтересовался, как у меня самочувствие, как я втянулся в работу, не надо ли сменить солому в тюфяке… наконец я не выдержал и спросил:
– Аркан, что случилось? Чего это я стал предметом такой повышенной заботы с твоей стороны? Что ты хочешь?
Он помялся, потом выдавил:
– Не мое дело, но слышал я краем уха, что тебя хотят замочить – ты же убил их главаря, Таноаса, а он пользовался большим авторитетом, да еще покалечил его помощников. Тебе надо остерегаться в лесу. В лагере они не решатся, а вот в лесу… в лесу – кто знает, откуда прилетит заостренная палка. Охранники не будут раздувать дело, если тебя грохнут, – скажут, что упал на ветку и умер, иначе их накажут за то, что не уследили. И рабы не рискнут поднимать шум, им это тоже не надо. Если сдадут охранников, те потом им припомнят, превратят жизнь в ад. В общем, будь внимательнее.
– А почему ты решил предупредить меня? – настороженно спросил я, всматриваясь в лицо барачного завхоза.
– Честно – сам не знаю, – развел руками Аркан. – Есть в тебе что-то такое, сам не могу понять что. Есть у меня дар предвидения, от бабушки моей достался, шаманка она была, иногда вижу будущее. Так вот, кажется мне, что наши с тобой судьбы связаны, и если ты умрешь, мне тоже будет несладко. Хочешь верь, хочешь не верь…
– Скажи, Аркан, а в этом мире есть магия? Ну, есть люди, которые скажут какие-то слова, и совершаются какие-то действия – огонь загорается или еще что-то происходит? – Ранее я уже рассказал Аркану, что попал сюда из другого мира. Поверил он или нет, не знаю, но говорить о чем-то стало легче, можно было оправдать свое незнание простых вещей, известных каждому человеку на Машруме.
– Есть, конечно. Вот шаманы этим и занимаются. Только у нас это называется не магия, а шаманство. Только шаманство делается не с помощью слов. Они что-то делают руками, глаза таращат, и что-то случается… или не случается. Я с этим близко не сталкивался – меня еще пацаном украли рабовладельцы и вывезли с соседнего материка, Арзума, экспедиция по поимке рабов на меня наткнулась, когда я шел купаться вместе с остальными ребятами. Часть детей наши мужчины успели отбить, а меня уволокли на корабль – вот с тех пор тут и обитаю, уже двадцать лет. Так что особой помощи я тебе в раскрытии секретов шаманизма не окажу, сам ничего не знаю. Не успела бабушка меня ничему обучить.
– Скажи, а ты не пробовал убежать отсюда?
– Тсс! Ни с кем не говори на эту тему – продадут на раз. Нет, не пробовал. А куда? Куда я побегу? У меня в этой стране ни родни, ни друзей. Куда мне бежать? Поймают сразу, спрятаться негде – ни денег, ни связей. Сейчас я уважаемый среди рабов человек – завхоз, в лес работать не хожу, по нашим меркам, занимаю высокое положение. А если поймают, я лишусь своего места, буду лес валить. Да еще и после сорока ударов палками – редко кто такое выдерживает и не умирает.
– Ладно. Вернемся к главному вопросу. Как мне избежать смерти от рук мстителей? Есть какая-то возможность? Может, поговорить с ними – мол, я не виноват, это случайность?
Аркан изумленно воззрился на меня:
– Ты что, правда такой наивный и глупый? Законов не знаешь? А! Ты же не из нашего мира, вспомнил. Как глаза от тебя отведу – забываю, ты уже лихо по-нашему говоришь. Итак, о законах: они обязаны отомстить за своего пахана, иначе потеряют авторитет. Или они погибнут, или убьют тебя. Другого не предвидится.
– Ты меня просто обрадовал, – грустно усмехнулся я. – Значит, мне надо их всех убить? Или бежать. Только вот как я до них доберусь, когда я не знаю их лиц, не знаю, кто они, сколько их, я же привязан веревкой к девяти компаньонам?
– В общем, так: через неделю всех, по очереди, начнут отводить в соседний женский лагерь для случки. И там…
– Для случки?! – Я поперхнулся и перебил Аркана: – Какой такой случки? Как животных, да? Женский лагерь рядом?
– Не перебивай, слушай! – нахмурился Аркан. – Для случки, да. А ты думаешь, откуда рабы берутся? Не всех же ловят на улицах и в лесу… есть и рожденные рабами, и таких большинство. А как их разводить? Вот в два месяца раз мужчин и водят в женский лагерь, тем более что это хороший способ поощрить или наказать. Будешь хорошо себя вести, поведут к бабам, плохо – сам себя обслуживай. Так вот, единственный реальный способ бежать – по дороге из лагеря. Именно из женского лагеря, а не наоборот – охранники тоже там оторвутся с бабами, будут расслабленные и довольные, как и остальные заключенные, – вот тут и самое время бежать.
– А веревка? Нас же на веревке водят по десять человек! Как я сбегу, если привязан?
– В женский лагерь водят без веревки. Считается, что охраны много, сбежать невозможно, а веревка снижает скорость движения, потому веревки не будет. И погонятся за тобой только человека два-три самое большее – остальных тоже ведь не бросишь, а то разбегутся. Вот тебе и шанс вырваться на свободу, если, конечно, сможешь уйти от трех солдат и не сгинуть в болотах.
– А куда мне идти потом, если я все-таки оторвусь от погони?
– Смотри. – Аркан стал рисовать пальцем ноги на полу. – В пятидесяти километрах от нас, вниз по реке, есть город, называется он Скарламон. Он находится на берегу бухты, в месте, где река вливается в Канасаническое море. Это довольно большой город, тысяч сто населения. Тебе надо пробраться в порт и попытаться устроиться матросом на любой из кораблей, лучше на какую-нибудь из небольших шхун – они промышляют чем угодно, часто контрабандой. Если договоришься с капитаном, возьмут матросом. Хоть ты и не такой белый, как был тогда, когда тебя привезли сюда, уже загорел на солнце, и волосы отросли, но все равно ты отличаешься от местных жителей, как белая птица в стае радужных, – низкий, массивный. Искать тебя будут точно, а значит, надо уйти отсюда подальше. Ну а там… там как судьба тебе даст, и насколько у тебя хватит ума выжить в этом мире. Знаю, что ты не так безобиден, как выглядишь… да и будущее у тебя странное: я видел кровь, видел смерти… но твоей смерти в ближайшее время не видел. Только еще тебе скажу: если тебя догонят и ты им скажешь, кто тебе посоветовал поступить именно так, как ты поступил, ты убьешь меня так же верно, как если бы ударил мечом по горлу, понимаешь?
– Чего уж не понимать, – хмыкнул я, – буду умирать молча. Сомневаюсь, что уйду от тренированных солдат, при моей-то комплекции и неуклюжести.
Аркан с интересом посмотрел на меня:
– Ты что, и правда считаешь, что являешься таким неуклюжим увальнем, как говоришь? Ты поднимаешь такой вес, который не могут поднять двое крепких мужчин, двигаешься иногда так быстро, что размазываются движения, глаз не ловит, тебя боятся почти все отморозки, даже из штрафников, – тот, кого ты прикончил, был одним из самых опасных людей этого лагеря, быстрый и сильный убийца. Может, ты просто придуриваешься? Да вроде нет… Странно. Кто вбил тебе в голову мысли о твоей неполноценности? Или у вас такие все богатыри, что на их фоне ты выглядишь увальнем? Тогда ваш народ состоит из по-настоящему великих бойцов.
– Не будем обо мне, – смутился я. – Лучше расскажи, что меня может ожидать в джунглях, какие опасности, чего остерегаться? Я ничего не знаю ни об этом мире, ни о джунглях.
– А о джунглях до конца никто ничего не знает… ну, может, кроме диких племен, но они живут в самой глубине лесов, за болотами, и мы почти с ними не соприкасаемся. Хотя… в джунглях и их можно встретить. Если такое случится, нельзя делать резких движений, громко кричать, демонстрировать угрожающие жесты – они реагируют сразу и мгновенно выпускают отравленную стрелу из лука или трубки. После того как она в тебя попадет, жить тебе – десять минут. Дикари небольшого роста, даже ниже тебя, похожи на детей. Ходят в джунглях абсолютно бесшумно, где живут и куда исчезают – никто не знает. Но не их тебе надо опасаться, они все-таки люди, с ними можно договориться, а вот в реку не лезь – она кишит чудовищами, для которых ты желанная закуска. В лесу обходи все подозрительное – очень красивые цветы, странные деревья, необычные кусты. Положись на свои чувства: если что кажется странным, отбегай. Не пей воды из луж – только из лиан, я попрошу парней показать тебе, из каких можно пить, а из каких нельзя. Ешь только те фрукты, которые тебе известны, а если известных нет – попробуй маленький кусочек и подожди полчаса. Если за это время тебя не пронесет или не вырвет, значит, можно есть. Впрочем, лучше было бы просто потерпеть с едой – твоего запаса жира хватит надолго. Хотя… ты сильно похудел, работа с топором тебе только на пользу. – Аркан усмехнулся и внимательно оглядел меня. – Худым, как мы, ты никогда не будешь, но вот толстым – тоже вряд ли.
– И все-таки, Аркан, почему ты решил меня спасти? – Я уставился в глаза завхозу. – Близкими друзьями мы с тобой никогда не были, ты меня едва знаешь, почему ты вдруг доверился мне?
Аркан помолчал, заметно смутился и нерешительно сказал:
– Только не смейся. Мне бабушка сказала, чтобы я тебе помог.
Я раскашлялся – заявление завхоза было настолько неожиданным и странным, что я чуть не расхохотался в голос:
– Бабушка? Каким образом? Ты о чем говоришь?
– О своей бабушке. Я уже тебе говорил, что она шаманка. Иногда я вижу ее во сне, и она дает мне советы, как правильно сделать то-то и то-то. Она сказала мне, что моя судьба связана с тобой и я обязан тебя спасти. Бабушка еще ни разу не ошибалась, она всегда славилась как великая провидица.
– Аркан, что случилось? Чего это я стал предметом такой повышенной заботы с твоей стороны? Что ты хочешь?
Он помялся, потом выдавил:
– Не мое дело, но слышал я краем уха, что тебя хотят замочить – ты же убил их главаря, Таноаса, а он пользовался большим авторитетом, да еще покалечил его помощников. Тебе надо остерегаться в лесу. В лагере они не решатся, а вот в лесу… в лесу – кто знает, откуда прилетит заостренная палка. Охранники не будут раздувать дело, если тебя грохнут, – скажут, что упал на ветку и умер, иначе их накажут за то, что не уследили. И рабы не рискнут поднимать шум, им это тоже не надо. Если сдадут охранников, те потом им припомнят, превратят жизнь в ад. В общем, будь внимательнее.
– А почему ты решил предупредить меня? – настороженно спросил я, всматриваясь в лицо барачного завхоза.
– Честно – сам не знаю, – развел руками Аркан. – Есть в тебе что-то такое, сам не могу понять что. Есть у меня дар предвидения, от бабушки моей достался, шаманка она была, иногда вижу будущее. Так вот, кажется мне, что наши с тобой судьбы связаны, и если ты умрешь, мне тоже будет несладко. Хочешь верь, хочешь не верь…
– Скажи, Аркан, а в этом мире есть магия? Ну, есть люди, которые скажут какие-то слова, и совершаются какие-то действия – огонь загорается или еще что-то происходит? – Ранее я уже рассказал Аркану, что попал сюда из другого мира. Поверил он или нет, не знаю, но говорить о чем-то стало легче, можно было оправдать свое незнание простых вещей, известных каждому человеку на Машруме.
– Есть, конечно. Вот шаманы этим и занимаются. Только у нас это называется не магия, а шаманство. Только шаманство делается не с помощью слов. Они что-то делают руками, глаза таращат, и что-то случается… или не случается. Я с этим близко не сталкивался – меня еще пацаном украли рабовладельцы и вывезли с соседнего материка, Арзума, экспедиция по поимке рабов на меня наткнулась, когда я шел купаться вместе с остальными ребятами. Часть детей наши мужчины успели отбить, а меня уволокли на корабль – вот с тех пор тут и обитаю, уже двадцать лет. Так что особой помощи я тебе в раскрытии секретов шаманизма не окажу, сам ничего не знаю. Не успела бабушка меня ничему обучить.
– Скажи, а ты не пробовал убежать отсюда?
– Тсс! Ни с кем не говори на эту тему – продадут на раз. Нет, не пробовал. А куда? Куда я побегу? У меня в этой стране ни родни, ни друзей. Куда мне бежать? Поймают сразу, спрятаться негде – ни денег, ни связей. Сейчас я уважаемый среди рабов человек – завхоз, в лес работать не хожу, по нашим меркам, занимаю высокое положение. А если поймают, я лишусь своего места, буду лес валить. Да еще и после сорока ударов палками – редко кто такое выдерживает и не умирает.
– Ладно. Вернемся к главному вопросу. Как мне избежать смерти от рук мстителей? Есть какая-то возможность? Может, поговорить с ними – мол, я не виноват, это случайность?
Аркан изумленно воззрился на меня:
– Ты что, правда такой наивный и глупый? Законов не знаешь? А! Ты же не из нашего мира, вспомнил. Как глаза от тебя отведу – забываю, ты уже лихо по-нашему говоришь. Итак, о законах: они обязаны отомстить за своего пахана, иначе потеряют авторитет. Или они погибнут, или убьют тебя. Другого не предвидится.
– Ты меня просто обрадовал, – грустно усмехнулся я. – Значит, мне надо их всех убить? Или бежать. Только вот как я до них доберусь, когда я не знаю их лиц, не знаю, кто они, сколько их, я же привязан веревкой к девяти компаньонам?
– В общем, так: через неделю всех, по очереди, начнут отводить в соседний женский лагерь для случки. И там…
– Для случки?! – Я поперхнулся и перебил Аркана: – Какой такой случки? Как животных, да? Женский лагерь рядом?
– Не перебивай, слушай! – нахмурился Аркан. – Для случки, да. А ты думаешь, откуда рабы берутся? Не всех же ловят на улицах и в лесу… есть и рожденные рабами, и таких большинство. А как их разводить? Вот в два месяца раз мужчин и водят в женский лагерь, тем более что это хороший способ поощрить или наказать. Будешь хорошо себя вести, поведут к бабам, плохо – сам себя обслуживай. Так вот, единственный реальный способ бежать – по дороге из лагеря. Именно из женского лагеря, а не наоборот – охранники тоже там оторвутся с бабами, будут расслабленные и довольные, как и остальные заключенные, – вот тут и самое время бежать.
– А веревка? Нас же на веревке водят по десять человек! Как я сбегу, если привязан?
– В женский лагерь водят без веревки. Считается, что охраны много, сбежать невозможно, а веревка снижает скорость движения, потому веревки не будет. И погонятся за тобой только человека два-три самое большее – остальных тоже ведь не бросишь, а то разбегутся. Вот тебе и шанс вырваться на свободу, если, конечно, сможешь уйти от трех солдат и не сгинуть в болотах.
– А куда мне идти потом, если я все-таки оторвусь от погони?
– Смотри. – Аркан стал рисовать пальцем ноги на полу. – В пятидесяти километрах от нас, вниз по реке, есть город, называется он Скарламон. Он находится на берегу бухты, в месте, где река вливается в Канасаническое море. Это довольно большой город, тысяч сто населения. Тебе надо пробраться в порт и попытаться устроиться матросом на любой из кораблей, лучше на какую-нибудь из небольших шхун – они промышляют чем угодно, часто контрабандой. Если договоришься с капитаном, возьмут матросом. Хоть ты и не такой белый, как был тогда, когда тебя привезли сюда, уже загорел на солнце, и волосы отросли, но все равно ты отличаешься от местных жителей, как белая птица в стае радужных, – низкий, массивный. Искать тебя будут точно, а значит, надо уйти отсюда подальше. Ну а там… там как судьба тебе даст, и насколько у тебя хватит ума выжить в этом мире. Знаю, что ты не так безобиден, как выглядишь… да и будущее у тебя странное: я видел кровь, видел смерти… но твоей смерти в ближайшее время не видел. Только еще тебе скажу: если тебя догонят и ты им скажешь, кто тебе посоветовал поступить именно так, как ты поступил, ты убьешь меня так же верно, как если бы ударил мечом по горлу, понимаешь?
– Чего уж не понимать, – хмыкнул я, – буду умирать молча. Сомневаюсь, что уйду от тренированных солдат, при моей-то комплекции и неуклюжести.
Аркан с интересом посмотрел на меня:
– Ты что, и правда считаешь, что являешься таким неуклюжим увальнем, как говоришь? Ты поднимаешь такой вес, который не могут поднять двое крепких мужчин, двигаешься иногда так быстро, что размазываются движения, глаз не ловит, тебя боятся почти все отморозки, даже из штрафников, – тот, кого ты прикончил, был одним из самых опасных людей этого лагеря, быстрый и сильный убийца. Может, ты просто придуриваешься? Да вроде нет… Странно. Кто вбил тебе в голову мысли о твоей неполноценности? Или у вас такие все богатыри, что на их фоне ты выглядишь увальнем? Тогда ваш народ состоит из по-настоящему великих бойцов.
– Не будем обо мне, – смутился я. – Лучше расскажи, что меня может ожидать в джунглях, какие опасности, чего остерегаться? Я ничего не знаю ни об этом мире, ни о джунглях.
– А о джунглях до конца никто ничего не знает… ну, может, кроме диких племен, но они живут в самой глубине лесов, за болотами, и мы почти с ними не соприкасаемся. Хотя… в джунглях и их можно встретить. Если такое случится, нельзя делать резких движений, громко кричать, демонстрировать угрожающие жесты – они реагируют сразу и мгновенно выпускают отравленную стрелу из лука или трубки. После того как она в тебя попадет, жить тебе – десять минут. Дикари небольшого роста, даже ниже тебя, похожи на детей. Ходят в джунглях абсолютно бесшумно, где живут и куда исчезают – никто не знает. Но не их тебе надо опасаться, они все-таки люди, с ними можно договориться, а вот в реку не лезь – она кишит чудовищами, для которых ты желанная закуска. В лесу обходи все подозрительное – очень красивые цветы, странные деревья, необычные кусты. Положись на свои чувства: если что кажется странным, отбегай. Не пей воды из луж – только из лиан, я попрошу парней показать тебе, из каких можно пить, а из каких нельзя. Ешь только те фрукты, которые тебе известны, а если известных нет – попробуй маленький кусочек и подожди полчаса. Если за это время тебя не пронесет или не вырвет, значит, можно есть. Впрочем, лучше было бы просто потерпеть с едой – твоего запаса жира хватит надолго. Хотя… ты сильно похудел, работа с топором тебе только на пользу. – Аркан усмехнулся и внимательно оглядел меня. – Худым, как мы, ты никогда не будешь, но вот толстым – тоже вряд ли.
– И все-таки, Аркан, почему ты решил меня спасти? – Я уставился в глаза завхозу. – Близкими друзьями мы с тобой никогда не были, ты меня едва знаешь, почему ты вдруг доверился мне?
Аркан помолчал, заметно смутился и нерешительно сказал:
– Только не смейся. Мне бабушка сказала, чтобы я тебе помог.
Я раскашлялся – заявление завхоза было настолько неожиданным и странным, что я чуть не расхохотался в голос:
– Бабушка? Каким образом? Ты о чем говоришь?
– О своей бабушке. Я уже тебе говорил, что она шаманка. Иногда я вижу ее во сне, и она дает мне советы, как правильно сделать то-то и то-то. Она сказала мне, что моя судьба связана с тобой и я обязан тебя спасти. Бабушка еще ни разу не ошибалась, она всегда славилась как великая провидица.