Страница:
– Гоняю, – хмуро подтвердил Егор. – Только никакого генератора у меня нет. Это она сама.
– Сама машина?
– Да. Не знаю, может, какой-нибудь пробой на корпус, – соврал он. – Ну, знаешь, как в троллейбусе иногда бывает. Да и в автомобилях тоже. Помню как-то выходил я из машины Володьки Четвертакова. Вышел уже, взялся за дверцу, а меня током как… Бывает, в общем. Ладно, не берём в голову, а идём в дом.
– А машина?
– Сейчас.
Егор открыл ворота, осторожно сел за руль и загнал Анюту во двор.
Некое подобие уже испытанной полчаса назад страсти вернулось лишь после того, как они выпили по бокалу предусмотрительно купленного Егором холодного шампанского. Но аппетит приходит во время еды, и совсем скоро оба оказались в кровати.
Прелюдия была недолгой – слишком долго, вероятно, они ждали этого момента…
И тут за окном пронзительно громко и противно загудела Анюта.
Однажды в армии, во время учений, Егор слышал сирену атомной тревоги, которая была установлена на крыше штаба полка, и которую включать в любых случаях, кроме действительно атомной тревоги было категорически запрещено. Было воскресенье, и в полк совершенно неожиданно нагрянула комиссия из штаба округа. И с ходу последовал приказ поднимать полк в ружьё, в полном составе выдвигаться на заданный рубеж и атаковать условного противника – соседних ракетчиков, расположенных от них в двенадцати километрах. Командиру полка подполковнику Заплечному необходимо было срочно собрать всех офицеров, которые по случаю выходного дня в своём большинстве находились кто в офицерском городке, кто на рыбалке (недалеко протекала обильная окунями и краснопёркой речка), а кто и вообще в райцентре – за четыре километра от расположения части. И в этой ситуации подполковник Заплечный принял решение: сорвал пломбу и врубил на полную сирену атомной тревоги.
Полк успешно выполнил поставленную перед ним задачу, а товарищ подполковник заработал одновременно строгий выговор и благодарность в приказе. Выговор за грубое нарушение инструкций, а благодарность за отменную выучку солдат и офицеров вверенного ему полка.
У Егора тут же всё упало и нестерпимо заныл давно вылеченный и запломбированный зуб.
Зоя жалобно сказала что-то вроде «ой, мамочки!», заткнула пальцами уши и крепко зажмурила глаза.
Завыли окрестные собаки, и где-то во дворе тягуче заорал кот Тихон.
Как только Егор в незастёгнутых джинсах и босиком выскочил на крыльцо, Анюта умолкла.
Егор вернулся в дом, накинул рубашку, сунул ноги в тапочки, взял со стола сигареты и зажигалку и, сообщив вопросительно глядящей на него Зое, что скоро вернётся, вновь вышел во двор.
Молча, стараясь успокоиться, покурил на крыльце, а потом взял фонарик, поднял капот машины и отсоединил аккумулятор.
– И так будет с каждым, – сказал он, твёрдо глядя в лобовое стекло, развернулся и пошёл обратно.
Момент, однако, был упущен.
Дважды ударенная током и один раз испуганная звуком, Зоя честно пыталась ответить на пылкие ласки Егора, но при этом оставалась совершенно сухой.
– Извини, – наконец сказала она и нежно погладила Егора по волосам. – Ничего не получается. Давай в следующий раз, а?
– Чёртова Анюта… – пробормотал Егор и лёг на спину.
– Анюта – это кто?
– Машина моя. С недавнего времени я её зову Анютой.
– Оригинально. Можно подумать, что это не машина, а какая-нибудь яхта… только надписи на боку не хватает. Большими белыми буквами.
– Это мысль, – усмехнулся Егор. – Такого я действительно ещё не видел. Надо попробовать.
– Ну-ну, – сонным голосом сказала Зоя. – Кстати, а почему Анюта? У тебя была девушка с таким именем?
Егор вздрогнул. От кого-то он совсем недавно слышал тот же самый вопрос…
– Нет, – сказал он. – У меня никогда не было девушки по имени Анюта. Но теперь у меня есть машина с таким именем. И эта машина мешает мне встречаться с девушкой по имени Зоя.
– Ничего, Егорушка, – совсем уже сквозь сон успокоила его Зоя. – В следующий раз мы просто не возьмём её с собой.
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
– Сама машина?
– Да. Не знаю, может, какой-нибудь пробой на корпус, – соврал он. – Ну, знаешь, как в троллейбусе иногда бывает. Да и в автомобилях тоже. Помню как-то выходил я из машины Володьки Четвертакова. Вышел уже, взялся за дверцу, а меня током как… Бывает, в общем. Ладно, не берём в голову, а идём в дом.
– А машина?
– Сейчас.
Егор открыл ворота, осторожно сел за руль и загнал Анюту во двор.
Некое подобие уже испытанной полчаса назад страсти вернулось лишь после того, как они выпили по бокалу предусмотрительно купленного Егором холодного шампанского. Но аппетит приходит во время еды, и совсем скоро оба оказались в кровати.
Прелюдия была недолгой – слишком долго, вероятно, они ждали этого момента…
И тут за окном пронзительно громко и противно загудела Анюта.
Однажды в армии, во время учений, Егор слышал сирену атомной тревоги, которая была установлена на крыше штаба полка, и которую включать в любых случаях, кроме действительно атомной тревоги было категорически запрещено. Было воскресенье, и в полк совершенно неожиданно нагрянула комиссия из штаба округа. И с ходу последовал приказ поднимать полк в ружьё, в полном составе выдвигаться на заданный рубеж и атаковать условного противника – соседних ракетчиков, расположенных от них в двенадцати километрах. Командиру полка подполковнику Заплечному необходимо было срочно собрать всех офицеров, которые по случаю выходного дня в своём большинстве находились кто в офицерском городке, кто на рыбалке (недалеко протекала обильная окунями и краснопёркой речка), а кто и вообще в райцентре – за четыре километра от расположения части. И в этой ситуации подполковник Заплечный принял решение: сорвал пломбу и врубил на полную сирену атомной тревоги.
Полк успешно выполнил поставленную перед ним задачу, а товарищ подполковник заработал одновременно строгий выговор и благодарность в приказе. Выговор за грубое нарушение инструкций, а благодарность за отменную выучку солдат и офицеров вверенного ему полка.
У Егора тут же всё упало и нестерпимо заныл давно вылеченный и запломбированный зуб.
Зоя жалобно сказала что-то вроде «ой, мамочки!», заткнула пальцами уши и крепко зажмурила глаза.
Завыли окрестные собаки, и где-то во дворе тягуче заорал кот Тихон.
Как только Егор в незастёгнутых джинсах и босиком выскочил на крыльцо, Анюта умолкла.
Егор вернулся в дом, накинул рубашку, сунул ноги в тапочки, взял со стола сигареты и зажигалку и, сообщив вопросительно глядящей на него Зое, что скоро вернётся, вновь вышел во двор.
Молча, стараясь успокоиться, покурил на крыльце, а потом взял фонарик, поднял капот машины и отсоединил аккумулятор.
– И так будет с каждым, – сказал он, твёрдо глядя в лобовое стекло, развернулся и пошёл обратно.
Момент, однако, был упущен.
Дважды ударенная током и один раз испуганная звуком, Зоя честно пыталась ответить на пылкие ласки Егора, но при этом оставалась совершенно сухой.
– Извини, – наконец сказала она и нежно погладила Егора по волосам. – Ничего не получается. Давай в следующий раз, а?
– Чёртова Анюта… – пробормотал Егор и лёг на спину.
– Анюта – это кто?
– Машина моя. С недавнего времени я её зову Анютой.
– Оригинально. Можно подумать, что это не машина, а какая-нибудь яхта… только надписи на боку не хватает. Большими белыми буквами.
– Это мысль, – усмехнулся Егор. – Такого я действительно ещё не видел. Надо попробовать.
– Ну-ну, – сонным голосом сказала Зоя. – Кстати, а почему Анюта? У тебя была девушка с таким именем?
Егор вздрогнул. От кого-то он совсем недавно слышал тот же самый вопрос…
– Нет, – сказал он. – У меня никогда не было девушки по имени Анюта. Но теперь у меня есть машина с таким именем. И эта машина мешает мне встречаться с девушкой по имени Зоя.
– Ничего, Егорушка, – совсем уже сквозь сон успокоила его Зоя. – В следующий раз мы просто не возьмём её с собой.
Глава тринадцатая
– Эй, соня, завтрак на столе!
Егор открыл глаза и увидел над собой умытую и одетую Зою.
– Привет, – сказал он и потянулся было поцеловать девушку, но, вспомнив вчерашнее, остановился и сделал вид, что просто потягивается со сна.
Зоя засмеялась, наклонилась и сама поцеловала его в уголок рта. Егор вдохнул молодой запах её волос и подумал, что испорченную Анютой ночь нужно срочно исправлять, а не то он и «ква» сказать не успеет, как потеряет эту замечательную девушку, – быстро найдётся какой-нибудь молодой да ражий с нормальной машиной в придачу.
– Проводишь меня до троллейбуса? – спросила Зоя, когда они покончили с кофе и бутербродами.
– Зачем троллейбус? – удивился Егор. – Я тебя довёз… – и осёкся.
– Вот именно, – усмехнулась гостья. – После вчерашнего мне что-то пока не очень хочется садиться в твой автомобиль. Ты его сначала в порядок приведи, а уж потом я подумаю. Хорошо?
– Его нельзя привести в порядок, – буркнул Егор. – Он сам себя в порядок приводит. И не только себя.
– Это такая фигура речи? – сощурилась Зоя.
– Хотелось бы…
– Не хочешь говорить – не надо.
– Да не в этом дело… Просто я не знаю, что говорить. С этой машиной последнее время действительно происходят довольно странные вещи, в которых я пока не могу разобраться. Разберусь – расскажу.
– Ты не учитываешь, что я любопытна как кошка, – сообщила Зоя. – Впрочем, в машинах и в их устройстве всё равно ничего не понимаю, так что в данном случае моё любопытство вполне компенсируется моей безграмотностью. Ладно, разбирайся. Только сначала всё-таки проводи меня до троллейбуса.
– Тогда уж позволь мне посадить тебя в такси, – предложил Егор. – А то как-то неправильно получается: не обеспечил девушке обещанного удовольствия да ещё и домой доставить с комфортом не сумел.
– Джентльмен! – засмеялась Зоя.
– Да, я такой, – скромно согласился Егор.
– Кстати, сударь, мы уже столько дней знакомы, а я так и не знаю чем вы занимаетесь в этой жизни и на какие средства существуете. Непорядок.
– Между прочим, сударыня, то же самое я могу сказать и по отношению к вам.
– Студентка я…
– Комсомолка, спортсменка?
– И наконец – просто красавица, – обнаружила хорошее знакомство с отечественной киноклассикой Зоя. – Пятый курс журналистики. Через месяц – диплом. Но вообще это не честно. Я первая спросила.
– Художники мы. – вздохнул Егор. – Керамисты. Глина, шамот, ангоб, глазурь… Ты разве ещё не поняла?
– Да о чём-то подобном догадывалась. Но хотелось всё же уточнить. А где можно увидеть твои работы?
– Работы… Последнее время, к сожалению, я мало работал. Впрочем, погоди… – Егор поднялся из-за стола и вышел в другую комнату.
Вскоре он вернулся с большой картонной коробкой в руках…
– Это тебе, – он положил коробку на стол перед Зоей. – Подарок. Должен ведь я как-то компенсировать прошедшую ночь…
– Далась тебе эта ночь… Я уже обо всём забыла. – Зоя с нескрываемым интересом попыталась открыть коробку. – Что-то не получается…
– Зато я не забыл. Нет, не так. Дай-ка мне…
– Какие вы, мужики, самолюбивые – просто смех. Особенно, когда дело касается койки. Ну не удалось трахнуть девушку. Подумаешь! Сегодня не трахнул – трахнешь завтра. Опять же в этом не ты виноват, а просто девушка такая попалась. Чувствительная слишком на внешние факторы.
– Вот интересно, – задумчиво проговорил Егор, снимая с коробки крышку. – Все будущие журналисты такие циничные, или это только мне подобный экземпляр попался? За особые, так сказать, заслуги.
– Поколение такое, – объяснила Зоя. – Пепси-кола, как оказалось, способствует выработке цинизма в гораздо большей степени, чем водка. Но за «экземпляр» всё равно ответишь. Потом. Ой, какая прелесть!
Она держала в руках маленькую глиняную кофейную чашку.
Когда-то, лет шесть назад, Егор сделал это кофейный сервиз специально для одной довольно богатой заказчицы, которая в результате от заказа отказалась, предпочтя ручную Егорову работу какой-то заграничной модной штамповке. С тех пор, тщательно обёрнутый в мягкую толстую бумагу и уложенный в специально склеенную для этого картонную коробку, сервиз пылился на шкафу в полном забвении.
– Это тебе, – сказал Егор. – Дарю.
– Не может быть! Это… это ты сам сделал?
Зоя с восторгом разглядывала изящную светло-коричневую, со сложными разводами-узорами, чашку в своей правой руке и такую же сахарницу в левой.
– Нет, – усмехнулся Егор. – Купил.
– Врёшь! – радостно засмеялась Зоя. – Сам сделал! Ой, какой ты молодец… Спасибо!
Она чмокнула Егора в щёку, быстро и аккуратно уложила чашку и сахарницу на место и посмотрела на часы:
– У-у! Мне уже совсем пора-пора! Позвонишь сегодня вечером, да?
Проводив Зою до проспекта и поймав ей машину, идущую в центр, Егор вернулся домой. В задумчивости постоял некоторое время подле Анюты.
Делать решительно ничего не хотелось.
Глупо зарабатывать деньги на хлеб насущный, когда у тебя в кармане без малого пять тысяч долларов, к тому же полученных не за честный труд, а просто выигранных на пари. Лёгкие деньги взывают к лёгкой жизни. Правда у Егора и заработанные деньги никогда особенно не задерживались, а уж шальные и подавно.
Однако желания пить-гулять и сорить рублями отчего-то тоже не возникало.
– Чего тебе надобно, старче? – пробормотал Егор, решительно распахнул дверцу и уселся за руль.
Сразу стало как-то легче.
– Приручила, да? – сказал Егор и включил радио.
Знакомая уже тишина на всех волнах…
– Ну ладно, Анюта, хватит уже, – попросил он. – Давай мириться.
– Давай.
Егор даже вздрогнул от неожиданности и машинально огляделся по сторонам.
Разумеется, они были одни. Он и Анюта. Если, конечно, не считать кота Тихона, который притаился на крыше сарая и внимательно смотрел вниз, на машину. Хвост у Тихона медленно и напряжённо ходил из стороны в сторону, а жёлтые от природы глаза даже при солнечном свете горели грозным огнём. Впрочем, нападать кот не решался, а, возможно, и не хотел. Просто всем своим видом показывал кто на самом деле в этом дворе хозяин, а также независимость и самодостаточность своей натуры.
– Здравствуй, Анюта, – волнуясь, как четырнадцатилетний школьник на первом свидании, сказал Егор.
– Здравствуй, Егор. Давно не виделись.
– Лично я даже успел соскучиться, – сообщил Егор, закуривая.
– Я тоже.
– Слушай, ты меня прости, пожалуйста, за те необдуманные слова насчёт колёс…ну, ты понимаешь. Я должен был догадаться, что ты живая.
– А я должна была понять, что тебе трудно так вот сразу поверить в происходящее. Я тут поразмышляла на досуге и пришла к выводу, что это вообще чудо – твоё ко мне отношение. Другой бы или с ума сошёл или избавился от меня каким-нибудь варварским способом. Скажем, облил бы бензином и сжёг.
– Вполне возможный вариант, – кивнул Егор. – Мне тоже, знаешь ли, до сих пор не по себе. Тем более, что я так и не знаю кто ты на самом деле. То есть, я понимаю, что ты живое разумное существо, но…
– Что «но»?
– Но… ты ведь… ты… не человек?
– А что такое человек?
– Человек – это, например, я.
– Ноги вместо колёс и сердце вместо двигателя внутреннего сгорания?
«А вместо сердца – пламенный мотор!» припомнил ни к селу ни к городу строчку из полузабытой песни Егор, а вслух сказал:
– Ещё голова.
– А в голове так называемые мозги?
– Допустим.
– И это всё?
– Что «всё», – несколько растерялся Егор.
– Всё, что определяет живое существо как человека?
– Нет, конечно. Самое главное – это душа.
– Наконец-то… – в голосе Анюты послышалась снисходительная усмешка. – Ну и как ты считаешь, есть у меня душа или нет?
– Мне почему-то кажется, что есть, – тихо сказал Егор.
– Правильно кажется. Значит, я человек?
– Курица не птица, женщина не человек, – ляпнул Егор и осёкся.
– Я так понимаю – это шутка? – ледяным тоном осведомилась Анюта.
– Да, – поскрёб выбритую щёку Егор. – Не очень, правда, удачная. Язык мой – враг мой, как говорится.
– Отчего же? Смешно. Но мы отвлеклись.
– Анюта, – разозлился Егор, – ты меня не путай! Я, конечно, не философ, а всего лишь полуобразованный ремесленник с зачатками художественного таланта, но даже я понимаю, что человек – это совокупность всего того, что мы только что с тобой перечислили. И ещё кучи различных признаков и философских категорий. Я готов признать, что ты – разумное существо во всём равное мне. Но ты – не человек. Не гуманоид, если тебя устраивает это слово. А кто ты на самом деле, я не знаю. Догадки же мои в данном случае – это всего лишь догадки, но никак не достоверные сведения.
– А тебе обязательно нужны достоверные сведения?
– Желательны.
– Мужчины… Все вы одинаковые. Ну ни капли поэзии! А как же очарование тайны и прелесть недосказанности?
– Между прочим, – язвительно заметил Егор, – подавляющее большинство настоящих поэтов – именно мужчины.
– Подавляющее большинство настоящих убийц и садистов – тоже мужчины. Однако, я не делаю отсюда выводов, что все мужчины – потенциальные убийцы и садисты.
– Однако, ты почему-то при этом делаешь вывод, что все мужчины лишены способности чувствовать очарование тайны и эту… как её… А! Прелесть недоговорённости, вот.
– Недосказанности.
– Один чёрт. А ты, кстати, тоже ведёшь себя иногда как типичная женщина.
– Это как? – заинтересовалась Анюта.
– Да все эти твои недомолвки, противоречия самой себе и вообще…
– Что именно «вообще»? – вкрадчиво осведомилась Анюта.
– А то, что током дерёшься и гудишь не ко времени, как сирена атомной тревоги, – резанул правду-матку Егор.
– Я ещё и не так могу! – похвасталась Анюта.
– Нисколько не сомневаюсь.
– Мы что, опять ссоримся?
– Надеюсь, что нет.
– Это хорошо, а то мне показалось…
– Да нет, всё нормально. Проехали.
– Мы разве движемся? – удивилась Анюта.
– Это такое жаргонное выражение, – пояснил Егор. – Сленг. Означает, что не будем возвращаться к данной теме разговора.
– А, понятно. Хорошо, проехали. Ты меня, кстати, тоже извини за вчерашнее. Я ведь действительно женщина. Точнее, если пользоваться мужской терминологией, – разумное существо женского пола. А в данный момент ещё и очень одинокое существо. Понимаешь?
– Да, – пробормотал растерянно Егор, – понимаю. Только…
– Всему своё время, – мягко сказала Анюта. – Всему своё время и место. Помнишь детский стишок: «Не спешите, детки, дайте только срок…»
– Будет вам и белка, будет и свисток, – закончил Егор.
– Правильно, молодец. Ну что, поедем покатаемся? Чего без дела-то сидеть!
– Поехали, – охотно согласился Егор и добавил. – Заводи!
Катались они по городу до самого вечера, и Егор (не тратить же время попусту!) опять прилично подзаработал деньжат, развозя жаждущих быстро попасть в нужные им места различных граждан и гражданок. Радио снова работало в обычном режиме, – Анюта перед выездом сообщила, что ей очень интересна информация, которую она получает при общении Егора с пассажирами, и поэтому разговаривать они пока не будут, дабы упомянутые пассажиры не сочли водителя сумасшедшим (а как ещё можно назвать человека, беседующего с радиоприёмником в собственном автомобиле?). И только когда солнце окончательно ушло за горизонт, и Егор повернул к дому, Анюта прервала молчание и спросила:
– Егор, а чем ты вообще зарабатываешь на жизнь? Неужели только тем, что развозишь людей? Что-то не похоже, тем более, что машина твоя, когда я в ней оказалась, была в таком состоянии… На ней не только ездить – в неё даже просто садиться опасно было
– Что-то всем сегодня стало интересно чем я зарабатываю на жизнь, – в задумчивости проговорил Егор. – И к чему бы это? То никому и никогда до этого никакого дала не было, а то вдруг опомнились. Как же это так получается, что мы до сих пор не знаем, чем Егор зарабатывает на жизнь? Надобно спросить, а то как-то нехорошо получается. Неправильно. Художник я, – добавил он хмуро. – Керамикой занимаюсь. Леплю всякое – разное из глины и шамота, обжигаю и продаю. Тем и живу. Плоховато, правда, последнее время стало. Крупных заказов нет, а по мелочи много не заработаешь. Да и сам я, честно сказать, как-то измельчал. Остановился, можно сказать, в развитии.
– Надо же, художник… – в голосе Анюты послышалось неподдельное уважение. – Художники – существа редкие. То-то я сразу почувствовала в тебе что-то особенное. А кто, кстати, ещё сегодня интересовался чем ты зарабатываешь на жизнь? Уж не это ли твоя девушка… Зоя, да?
– Она самая, – усмехнулся Егор. – Только она не моя девушка. Могла стать моей, если бы кое-кто – не будем показывать пальцем – не вмешался.
– Ну извини, погорячилась. Просто мне показалось, что она тебе не подходит.
– Не подходит для чего? – откровенно развеселился Егор.
– Для совместной жизни.
– Ну ты даёшь! Да откуда ты взяла, что я собираюсь с ней совместно жить?
– Как это «откуда»? Она же к тебе в дом пошла. И легла в твою постель. Если это не совместная жизнь, то я тогда не знаю…
– А вот подглядывать нехорошо. Особенно в такие минуты. То есть совсем нехорошо.
– Я не подглядывала, – вздохнула Анюта. – Я просто догадалась.
– Ладно, – пообещал Егор, притормаживая (они как раз подъехали к дому), – мы ещё с тобой поговорим на эту тему, а то я гляжу… О! А это ещё кто?
У ворот Егорова дома стоял человек с большой дорожной сумкой через плечо и нажимал на звонок.
Егор открыл глаза и увидел над собой умытую и одетую Зою.
– Привет, – сказал он и потянулся было поцеловать девушку, но, вспомнив вчерашнее, остановился и сделал вид, что просто потягивается со сна.
Зоя засмеялась, наклонилась и сама поцеловала его в уголок рта. Егор вдохнул молодой запах её волос и подумал, что испорченную Анютой ночь нужно срочно исправлять, а не то он и «ква» сказать не успеет, как потеряет эту замечательную девушку, – быстро найдётся какой-нибудь молодой да ражий с нормальной машиной в придачу.
– Проводишь меня до троллейбуса? – спросила Зоя, когда они покончили с кофе и бутербродами.
– Зачем троллейбус? – удивился Егор. – Я тебя довёз… – и осёкся.
– Вот именно, – усмехнулась гостья. – После вчерашнего мне что-то пока не очень хочется садиться в твой автомобиль. Ты его сначала в порядок приведи, а уж потом я подумаю. Хорошо?
– Его нельзя привести в порядок, – буркнул Егор. – Он сам себя в порядок приводит. И не только себя.
– Это такая фигура речи? – сощурилась Зоя.
– Хотелось бы…
– Не хочешь говорить – не надо.
– Да не в этом дело… Просто я не знаю, что говорить. С этой машиной последнее время действительно происходят довольно странные вещи, в которых я пока не могу разобраться. Разберусь – расскажу.
– Ты не учитываешь, что я любопытна как кошка, – сообщила Зоя. – Впрочем, в машинах и в их устройстве всё равно ничего не понимаю, так что в данном случае моё любопытство вполне компенсируется моей безграмотностью. Ладно, разбирайся. Только сначала всё-таки проводи меня до троллейбуса.
– Тогда уж позволь мне посадить тебя в такси, – предложил Егор. – А то как-то неправильно получается: не обеспечил девушке обещанного удовольствия да ещё и домой доставить с комфортом не сумел.
– Джентльмен! – засмеялась Зоя.
– Да, я такой, – скромно согласился Егор.
– Кстати, сударь, мы уже столько дней знакомы, а я так и не знаю чем вы занимаетесь в этой жизни и на какие средства существуете. Непорядок.
– Между прочим, сударыня, то же самое я могу сказать и по отношению к вам.
– Студентка я…
– Комсомолка, спортсменка?
– И наконец – просто красавица, – обнаружила хорошее знакомство с отечественной киноклассикой Зоя. – Пятый курс журналистики. Через месяц – диплом. Но вообще это не честно. Я первая спросила.
– Художники мы. – вздохнул Егор. – Керамисты. Глина, шамот, ангоб, глазурь… Ты разве ещё не поняла?
– Да о чём-то подобном догадывалась. Но хотелось всё же уточнить. А где можно увидеть твои работы?
– Работы… Последнее время, к сожалению, я мало работал. Впрочем, погоди… – Егор поднялся из-за стола и вышел в другую комнату.
Вскоре он вернулся с большой картонной коробкой в руках…
– Это тебе, – он положил коробку на стол перед Зоей. – Подарок. Должен ведь я как-то компенсировать прошедшую ночь…
– Далась тебе эта ночь… Я уже обо всём забыла. – Зоя с нескрываемым интересом попыталась открыть коробку. – Что-то не получается…
– Зато я не забыл. Нет, не так. Дай-ка мне…
– Какие вы, мужики, самолюбивые – просто смех. Особенно, когда дело касается койки. Ну не удалось трахнуть девушку. Подумаешь! Сегодня не трахнул – трахнешь завтра. Опять же в этом не ты виноват, а просто девушка такая попалась. Чувствительная слишком на внешние факторы.
– Вот интересно, – задумчиво проговорил Егор, снимая с коробки крышку. – Все будущие журналисты такие циничные, или это только мне подобный экземпляр попался? За особые, так сказать, заслуги.
– Поколение такое, – объяснила Зоя. – Пепси-кола, как оказалось, способствует выработке цинизма в гораздо большей степени, чем водка. Но за «экземпляр» всё равно ответишь. Потом. Ой, какая прелесть!
Она держала в руках маленькую глиняную кофейную чашку.
Когда-то, лет шесть назад, Егор сделал это кофейный сервиз специально для одной довольно богатой заказчицы, которая в результате от заказа отказалась, предпочтя ручную Егорову работу какой-то заграничной модной штамповке. С тех пор, тщательно обёрнутый в мягкую толстую бумагу и уложенный в специально склеенную для этого картонную коробку, сервиз пылился на шкафу в полном забвении.
– Это тебе, – сказал Егор. – Дарю.
– Не может быть! Это… это ты сам сделал?
Зоя с восторгом разглядывала изящную светло-коричневую, со сложными разводами-узорами, чашку в своей правой руке и такую же сахарницу в левой.
– Нет, – усмехнулся Егор. – Купил.
– Врёшь! – радостно засмеялась Зоя. – Сам сделал! Ой, какой ты молодец… Спасибо!
Она чмокнула Егора в щёку, быстро и аккуратно уложила чашку и сахарницу на место и посмотрела на часы:
– У-у! Мне уже совсем пора-пора! Позвонишь сегодня вечером, да?
Проводив Зою до проспекта и поймав ей машину, идущую в центр, Егор вернулся домой. В задумчивости постоял некоторое время подле Анюты.
Делать решительно ничего не хотелось.
Глупо зарабатывать деньги на хлеб насущный, когда у тебя в кармане без малого пять тысяч долларов, к тому же полученных не за честный труд, а просто выигранных на пари. Лёгкие деньги взывают к лёгкой жизни. Правда у Егора и заработанные деньги никогда особенно не задерживались, а уж шальные и подавно.
Однако желания пить-гулять и сорить рублями отчего-то тоже не возникало.
– Чего тебе надобно, старче? – пробормотал Егор, решительно распахнул дверцу и уселся за руль.
Сразу стало как-то легче.
– Приручила, да? – сказал Егор и включил радио.
Знакомая уже тишина на всех волнах…
– Ну ладно, Анюта, хватит уже, – попросил он. – Давай мириться.
– Давай.
Егор даже вздрогнул от неожиданности и машинально огляделся по сторонам.
Разумеется, они были одни. Он и Анюта. Если, конечно, не считать кота Тихона, который притаился на крыше сарая и внимательно смотрел вниз, на машину. Хвост у Тихона медленно и напряжённо ходил из стороны в сторону, а жёлтые от природы глаза даже при солнечном свете горели грозным огнём. Впрочем, нападать кот не решался, а, возможно, и не хотел. Просто всем своим видом показывал кто на самом деле в этом дворе хозяин, а также независимость и самодостаточность своей натуры.
– Здравствуй, Анюта, – волнуясь, как четырнадцатилетний школьник на первом свидании, сказал Егор.
– Здравствуй, Егор. Давно не виделись.
– Лично я даже успел соскучиться, – сообщил Егор, закуривая.
– Я тоже.
– Слушай, ты меня прости, пожалуйста, за те необдуманные слова насчёт колёс…ну, ты понимаешь. Я должен был догадаться, что ты живая.
– А я должна была понять, что тебе трудно так вот сразу поверить в происходящее. Я тут поразмышляла на досуге и пришла к выводу, что это вообще чудо – твоё ко мне отношение. Другой бы или с ума сошёл или избавился от меня каким-нибудь варварским способом. Скажем, облил бы бензином и сжёг.
– Вполне возможный вариант, – кивнул Егор. – Мне тоже, знаешь ли, до сих пор не по себе. Тем более, что я так и не знаю кто ты на самом деле. То есть, я понимаю, что ты живое разумное существо, но…
– Что «но»?
– Но… ты ведь… ты… не человек?
– А что такое человек?
– Человек – это, например, я.
– Ноги вместо колёс и сердце вместо двигателя внутреннего сгорания?
«А вместо сердца – пламенный мотор!» припомнил ни к селу ни к городу строчку из полузабытой песни Егор, а вслух сказал:
– Ещё голова.
– А в голове так называемые мозги?
– Допустим.
– И это всё?
– Что «всё», – несколько растерялся Егор.
– Всё, что определяет живое существо как человека?
– Нет, конечно. Самое главное – это душа.
– Наконец-то… – в голосе Анюты послышалась снисходительная усмешка. – Ну и как ты считаешь, есть у меня душа или нет?
– Мне почему-то кажется, что есть, – тихо сказал Егор.
– Правильно кажется. Значит, я человек?
– Курица не птица, женщина не человек, – ляпнул Егор и осёкся.
– Я так понимаю – это шутка? – ледяным тоном осведомилась Анюта.
– Да, – поскрёб выбритую щёку Егор. – Не очень, правда, удачная. Язык мой – враг мой, как говорится.
– Отчего же? Смешно. Но мы отвлеклись.
– Анюта, – разозлился Егор, – ты меня не путай! Я, конечно, не философ, а всего лишь полуобразованный ремесленник с зачатками художественного таланта, но даже я понимаю, что человек – это совокупность всего того, что мы только что с тобой перечислили. И ещё кучи различных признаков и философских категорий. Я готов признать, что ты – разумное существо во всём равное мне. Но ты – не человек. Не гуманоид, если тебя устраивает это слово. А кто ты на самом деле, я не знаю. Догадки же мои в данном случае – это всего лишь догадки, но никак не достоверные сведения.
– А тебе обязательно нужны достоверные сведения?
– Желательны.
– Мужчины… Все вы одинаковые. Ну ни капли поэзии! А как же очарование тайны и прелесть недосказанности?
– Между прочим, – язвительно заметил Егор, – подавляющее большинство настоящих поэтов – именно мужчины.
– Подавляющее большинство настоящих убийц и садистов – тоже мужчины. Однако, я не делаю отсюда выводов, что все мужчины – потенциальные убийцы и садисты.
– Однако, ты почему-то при этом делаешь вывод, что все мужчины лишены способности чувствовать очарование тайны и эту… как её… А! Прелесть недоговорённости, вот.
– Недосказанности.
– Один чёрт. А ты, кстати, тоже ведёшь себя иногда как типичная женщина.
– Это как? – заинтересовалась Анюта.
– Да все эти твои недомолвки, противоречия самой себе и вообще…
– Что именно «вообще»? – вкрадчиво осведомилась Анюта.
– А то, что током дерёшься и гудишь не ко времени, как сирена атомной тревоги, – резанул правду-матку Егор.
– Я ещё и не так могу! – похвасталась Анюта.
– Нисколько не сомневаюсь.
– Мы что, опять ссоримся?
– Надеюсь, что нет.
– Это хорошо, а то мне показалось…
– Да нет, всё нормально. Проехали.
– Мы разве движемся? – удивилась Анюта.
– Это такое жаргонное выражение, – пояснил Егор. – Сленг. Означает, что не будем возвращаться к данной теме разговора.
– А, понятно. Хорошо, проехали. Ты меня, кстати, тоже извини за вчерашнее. Я ведь действительно женщина. Точнее, если пользоваться мужской терминологией, – разумное существо женского пола. А в данный момент ещё и очень одинокое существо. Понимаешь?
– Да, – пробормотал растерянно Егор, – понимаю. Только…
– Всему своё время, – мягко сказала Анюта. – Всему своё время и место. Помнишь детский стишок: «Не спешите, детки, дайте только срок…»
– Будет вам и белка, будет и свисток, – закончил Егор.
– Правильно, молодец. Ну что, поедем покатаемся? Чего без дела-то сидеть!
– Поехали, – охотно согласился Егор и добавил. – Заводи!
Катались они по городу до самого вечера, и Егор (не тратить же время попусту!) опять прилично подзаработал деньжат, развозя жаждущих быстро попасть в нужные им места различных граждан и гражданок. Радио снова работало в обычном режиме, – Анюта перед выездом сообщила, что ей очень интересна информация, которую она получает при общении Егора с пассажирами, и поэтому разговаривать они пока не будут, дабы упомянутые пассажиры не сочли водителя сумасшедшим (а как ещё можно назвать человека, беседующего с радиоприёмником в собственном автомобиле?). И только когда солнце окончательно ушло за горизонт, и Егор повернул к дому, Анюта прервала молчание и спросила:
– Егор, а чем ты вообще зарабатываешь на жизнь? Неужели только тем, что развозишь людей? Что-то не похоже, тем более, что машина твоя, когда я в ней оказалась, была в таком состоянии… На ней не только ездить – в неё даже просто садиться опасно было
– Что-то всем сегодня стало интересно чем я зарабатываю на жизнь, – в задумчивости проговорил Егор. – И к чему бы это? То никому и никогда до этого никакого дала не было, а то вдруг опомнились. Как же это так получается, что мы до сих пор не знаем, чем Егор зарабатывает на жизнь? Надобно спросить, а то как-то нехорошо получается. Неправильно. Художник я, – добавил он хмуро. – Керамикой занимаюсь. Леплю всякое – разное из глины и шамота, обжигаю и продаю. Тем и живу. Плоховато, правда, последнее время стало. Крупных заказов нет, а по мелочи много не заработаешь. Да и сам я, честно сказать, как-то измельчал. Остановился, можно сказать, в развитии.
– Надо же, художник… – в голосе Анюты послышалось неподдельное уважение. – Художники – существа редкие. То-то я сразу почувствовала в тебе что-то особенное. А кто, кстати, ещё сегодня интересовался чем ты зарабатываешь на жизнь? Уж не это ли твоя девушка… Зоя, да?
– Она самая, – усмехнулся Егор. – Только она не моя девушка. Могла стать моей, если бы кое-кто – не будем показывать пальцем – не вмешался.
– Ну извини, погорячилась. Просто мне показалось, что она тебе не подходит.
– Не подходит для чего? – откровенно развеселился Егор.
– Для совместной жизни.
– Ну ты даёшь! Да откуда ты взяла, что я собираюсь с ней совместно жить?
– Как это «откуда»? Она же к тебе в дом пошла. И легла в твою постель. Если это не совместная жизнь, то я тогда не знаю…
– А вот подглядывать нехорошо. Особенно в такие минуты. То есть совсем нехорошо.
– Я не подглядывала, – вздохнула Анюта. – Я просто догадалась.
– Ладно, – пообещал Егор, притормаживая (они как раз подъехали к дому), – мы ещё с тобой поговорим на эту тему, а то я гляжу… О! А это ещё кто?
У ворот Егорова дома стоял человек с большой дорожной сумкой через плечо и нажимал на звонок.
Глава четырнадцатая
На звук двигателя и шум колёс по гравию человек обернулся, отняв руку от звонка.
На юге ночь наступает быстро, и хотя солнце зашло сравнительно недавно, черты лица стоявшего перед воротами человека были уже неразличимы в стремительно сгущавшихся сумерках.
– Здравствуйте, – Егор вышел из машины и направился к незнакомцу. – Вы случайно не меня ищете?
– Если вы Хорунжий Егор Петрович, то вас. – серьёзно ответил мужчина.
Лет пятидесяти с небольшим, среднего роста, с ничем не примечательным кругловатым лицом, одетый в простенькую серую пару и с дорожной сумкой через плечо, он производил впечатление обычного среднего советского человека, то есть, бывшего советского человека, трудяги, так и не нашедшего себе места в круто изменившемся мире, но не особенно, впрочем, об этом сожалеющего. Такие, когда вокруг них рушатся устои, не спиваются, не опускаются на дно общества и не заканчивают жизнь самоубийством (для этого у них маловато воображения), им также не удаётся стать и хозяевами новых обстоятельств – опять же из-за недостаточно развитого воображения и полного отсутствия авантюрной жилки в характере и судьбе. Они просто берутся за любую подвернувшуюся им работу и делают её так, как привыкли – аккуратно и старательно…
Все эти мысли успели посетить Егора Хорунжего буквально в течение одной секунды, пока он разглядывал лицо этого человека, и за это время Егор успел ещё и удивиться тому, что подобные мысли его вообще посетили – обычно, если он и давал человеку какую бы то ни было оценку, то лишь после знакомства с ним, но никак не до.
– Да, – сказал он и протянул руку, – Егор Петрович Хорунжий – это я.
– Пахалюк, – представился незнакомец, пожимая Егору руку, – Любомир Владимирович.
В его речи слышался какой-то незнакомый акцент.
– Любомир… – повторил Егор. – Редкое имя.
– Я с Западной Украины, – чуть пожал плечами господин Пахалюк. – Там это имя не столь уж редкое.
– Вон оно что! – воскликнул Егор, отпирая ворота. – То-то я слышу акцент у вас мне незнакомый какой-то… Вы проходите к дому, я сейчас только машину загоню и мы с вами побеседуем.
– Собственно, я буквально на пять минут, – сообщил гость с Украины, усевшись в комнате на предложенный Егором стул и опуская свою дорожную сумку на пол. – У меня здесь, в Ростове, близкие родственники, и я приехал к ним. А для вас у меня сообщение.
– Чаю хотите? – спросил Егор. Ему отчего-то стало тревожно.
– Нет, спасибо. Чай – это долго, а мне нужно спешить. Я ведь к вам прямо с вокзала, а на улице уже темно, и город ваш я знаю плохо. Был пару раз… давно. Дело в том, что… – он помедлил, – ваша мама очень сильно заболела.
– Кто заболел? – растерялся Егор.
– Ваша мама, – терпеливо повторил Любомир Владимирович. – Таисия Григорьевна Хорунжая.
– Я всё-таки поставлю чайник, – поднялся со стула Егор и вышел на кухню.
Мама.
Маму Егор помнил хорошо. Весёлая, ласковая и легкомысленная, она оставила их с отцом, когда Егору едва исполнилось одиннадцать лет. Уехала на Украину, откуда и была родом, и с тех пор Егор никогда и ничего о ней не слышал. Поначалу он сильно скучал и тосковал даже, но потом бабушка Полина сумела её заменить, и Егор с годами всё реже вспоминал о том, что у него есть мать.
И вот теперь, через двадцать четыре года, приходит в дом незнакомый человек и сообщает, что мама жива, но очень сильно заболела и…
Егор торопливо поставил на огонь чайник и бросился в комнату.
– Что… – сдавленным голосом вытолкнул из себя он. – Что с ней?!
– Рак, – коротко ответил Любомир Владимирович и отвёл глаза. – И, увы, в такой стадии, что помочь уже никак нельзя. Да если бы и можно было… – он безнадёжно махнул рукой. – Деньги нужны сумасшедшие. А где их взять честному человеку?
– Да, – повторил Егор. – Деньги. У меня есть деньги…
– Увы. Деньги уже не помогут. Если совсем честно, то ваша мама, Егор Петрович, умирает. Мы с ней старые приятели, и она, узнав, что я еду в Ростов, попросила зайти к вам и сообщить… в общем, она сказала, что всегда любила вас и что, если вы имеете хоть малейшую возможность, она была бы счастлива вас увидеть. Понимаете, Таисия Григорьевна хороший человек и у неё много друзей, но родных по крови, кроме вас, никого не осталось. А кто может быть человеку роднее, чем сын или дочь?
– Наверное, отец и мать, – криво улыбнулся Егор. – Кстати, я ведь не знаю даже где она живёт.
– Улица Драгоманова, – быстро сказал Любомир Владимирович. – Дом одиннадцать. Квартира номер один. Это в самом центре…
– Извините, перебил его Егор, – В центре чего?
– То есть? – удивлённо взметнул брови гость.
– В центре какого города? – терпеливо уточнил Егор.
– Однако!
– Мы не общались очень много лет. С тех самых пор, как она оставила нас с отцом. Я знал, что мама где-то на Украине, но где именно… – Егор пожал плечами.
– Да-а, – покачал головой господин Пахалюк. – Вот уж никак не мог предположить… Впрочем, это не моё дело. Ваша мама, Егор Петрович, живёт в городе Львове. Знаете такой город?
– Слышал о нём. Там родился писатель Станислав Лем.
– И это тоже. А самому бывать не доводилось?
Егор молча покачал головой.
– Если поедете, не афишируйте особенно, что вы русский. Мовой не владеете?
– Увы.
– Ну, в общем, ничего страшного, конечно. Просто поменьше старайтесь общаться с местным украиноязычным населением. Времена сейчас лихие, нехорошие, я бы сказал, времена – наши доморощенные националисты вовсю ищут врага, на которого можно было бы свалить все провалы последних лет. И, разумеется, легко его находят. Як завжды, повынны кляти москали, – добавил он по-украински.
– Ничего, – спокойно сказал Егор. – Как-нибудь разберусь.
– Значит, запишите адрес и телефон вашей мамы… – он проверил написанное Егором. – Всё правильно. Вы поедете поездом?
– На машине.
– М-м… Не советовал бы. Большой риск привлечь внимание нашей дорожной милиции. Люди они голодные и…
– Спасибо, я разберусь, – коротко повторил Егор.
– Ну, как знаете. Что ж, миссию свою я выполнил… пойду, пожалуй.
– Погодите, – всполошился Егор. – А чай? Как раз вскипел…
– Нет, спасибо. Поздно уже, а меня ждут. – Любомир Владимирович решительно поднялся.
– Давайте я вас хотя бы отвезу, – предложил Егор. – Где ваши родственники живут?
– Э-э… на Комарова…
– Тем более. Это Северный жилой массив – другой конец города, и добираться вам туда только с пересадкой. А у меня машина.
– Что ж, если вас не затруднит…
Машин в это время на улицах было уже не очень много, и доехали они быстро.
– До свидания Егор Петрович, – сказал Любомир Владимирович, выходя из машины. – Приятно было с вами познакомиться, спасибо, что довезли… и вот ещё что. На вашем месте я не стал бы слишком затягивать с посещением вашей мамы. Повторяю, что жить ей, судя по всему, осталось недолго. Так что поторопитесь.
А ведь не так прост господин Пахалюк, как мне показалось вначале, подумал Егор, трогаясь с места. С виду – обычный малозаметный и ничем не примечательный человек, а поговоришь с ним и видно, что и образованность и, ум, и воспитание – всё при нём. Правду говорят, что нельзя судить о людях по первому впечатлению. Но мама… Рак. Господи, что же делать?!
На юге ночь наступает быстро, и хотя солнце зашло сравнительно недавно, черты лица стоявшего перед воротами человека были уже неразличимы в стремительно сгущавшихся сумерках.
– Здравствуйте, – Егор вышел из машины и направился к незнакомцу. – Вы случайно не меня ищете?
– Если вы Хорунжий Егор Петрович, то вас. – серьёзно ответил мужчина.
Лет пятидесяти с небольшим, среднего роста, с ничем не примечательным кругловатым лицом, одетый в простенькую серую пару и с дорожной сумкой через плечо, он производил впечатление обычного среднего советского человека, то есть, бывшего советского человека, трудяги, так и не нашедшего себе места в круто изменившемся мире, но не особенно, впрочем, об этом сожалеющего. Такие, когда вокруг них рушатся устои, не спиваются, не опускаются на дно общества и не заканчивают жизнь самоубийством (для этого у них маловато воображения), им также не удаётся стать и хозяевами новых обстоятельств – опять же из-за недостаточно развитого воображения и полного отсутствия авантюрной жилки в характере и судьбе. Они просто берутся за любую подвернувшуюся им работу и делают её так, как привыкли – аккуратно и старательно…
Все эти мысли успели посетить Егора Хорунжего буквально в течение одной секунды, пока он разглядывал лицо этого человека, и за это время Егор успел ещё и удивиться тому, что подобные мысли его вообще посетили – обычно, если он и давал человеку какую бы то ни было оценку, то лишь после знакомства с ним, но никак не до.
– Да, – сказал он и протянул руку, – Егор Петрович Хорунжий – это я.
– Пахалюк, – представился незнакомец, пожимая Егору руку, – Любомир Владимирович.
В его речи слышался какой-то незнакомый акцент.
– Любомир… – повторил Егор. – Редкое имя.
– Я с Западной Украины, – чуть пожал плечами господин Пахалюк. – Там это имя не столь уж редкое.
– Вон оно что! – воскликнул Егор, отпирая ворота. – То-то я слышу акцент у вас мне незнакомый какой-то… Вы проходите к дому, я сейчас только машину загоню и мы с вами побеседуем.
– Собственно, я буквально на пять минут, – сообщил гость с Украины, усевшись в комнате на предложенный Егором стул и опуская свою дорожную сумку на пол. – У меня здесь, в Ростове, близкие родственники, и я приехал к ним. А для вас у меня сообщение.
– Чаю хотите? – спросил Егор. Ему отчего-то стало тревожно.
– Нет, спасибо. Чай – это долго, а мне нужно спешить. Я ведь к вам прямо с вокзала, а на улице уже темно, и город ваш я знаю плохо. Был пару раз… давно. Дело в том, что… – он помедлил, – ваша мама очень сильно заболела.
– Кто заболел? – растерялся Егор.
– Ваша мама, – терпеливо повторил Любомир Владимирович. – Таисия Григорьевна Хорунжая.
– Я всё-таки поставлю чайник, – поднялся со стула Егор и вышел на кухню.
Мама.
Маму Егор помнил хорошо. Весёлая, ласковая и легкомысленная, она оставила их с отцом, когда Егору едва исполнилось одиннадцать лет. Уехала на Украину, откуда и была родом, и с тех пор Егор никогда и ничего о ней не слышал. Поначалу он сильно скучал и тосковал даже, но потом бабушка Полина сумела её заменить, и Егор с годами всё реже вспоминал о том, что у него есть мать.
И вот теперь, через двадцать четыре года, приходит в дом незнакомый человек и сообщает, что мама жива, но очень сильно заболела и…
Егор торопливо поставил на огонь чайник и бросился в комнату.
– Что… – сдавленным голосом вытолкнул из себя он. – Что с ней?!
– Рак, – коротко ответил Любомир Владимирович и отвёл глаза. – И, увы, в такой стадии, что помочь уже никак нельзя. Да если бы и можно было… – он безнадёжно махнул рукой. – Деньги нужны сумасшедшие. А где их взять честному человеку?
– Да, – повторил Егор. – Деньги. У меня есть деньги…
– Увы. Деньги уже не помогут. Если совсем честно, то ваша мама, Егор Петрович, умирает. Мы с ней старые приятели, и она, узнав, что я еду в Ростов, попросила зайти к вам и сообщить… в общем, она сказала, что всегда любила вас и что, если вы имеете хоть малейшую возможность, она была бы счастлива вас увидеть. Понимаете, Таисия Григорьевна хороший человек и у неё много друзей, но родных по крови, кроме вас, никого не осталось. А кто может быть человеку роднее, чем сын или дочь?
– Наверное, отец и мать, – криво улыбнулся Егор. – Кстати, я ведь не знаю даже где она живёт.
– Улица Драгоманова, – быстро сказал Любомир Владимирович. – Дом одиннадцать. Квартира номер один. Это в самом центре…
– Извините, перебил его Егор, – В центре чего?
– То есть? – удивлённо взметнул брови гость.
– В центре какого города? – терпеливо уточнил Егор.
– Однако!
– Мы не общались очень много лет. С тех самых пор, как она оставила нас с отцом. Я знал, что мама где-то на Украине, но где именно… – Егор пожал плечами.
– Да-а, – покачал головой господин Пахалюк. – Вот уж никак не мог предположить… Впрочем, это не моё дело. Ваша мама, Егор Петрович, живёт в городе Львове. Знаете такой город?
– Слышал о нём. Там родился писатель Станислав Лем.
– И это тоже. А самому бывать не доводилось?
Егор молча покачал головой.
– Если поедете, не афишируйте особенно, что вы русский. Мовой не владеете?
– Увы.
– Ну, в общем, ничего страшного, конечно. Просто поменьше старайтесь общаться с местным украиноязычным населением. Времена сейчас лихие, нехорошие, я бы сказал, времена – наши доморощенные националисты вовсю ищут врага, на которого можно было бы свалить все провалы последних лет. И, разумеется, легко его находят. Як завжды, повынны кляти москали, – добавил он по-украински.
– Ничего, – спокойно сказал Егор. – Как-нибудь разберусь.
– Значит, запишите адрес и телефон вашей мамы… – он проверил написанное Егором. – Всё правильно. Вы поедете поездом?
– На машине.
– М-м… Не советовал бы. Большой риск привлечь внимание нашей дорожной милиции. Люди они голодные и…
– Спасибо, я разберусь, – коротко повторил Егор.
– Ну, как знаете. Что ж, миссию свою я выполнил… пойду, пожалуй.
– Погодите, – всполошился Егор. – А чай? Как раз вскипел…
– Нет, спасибо. Поздно уже, а меня ждут. – Любомир Владимирович решительно поднялся.
– Давайте я вас хотя бы отвезу, – предложил Егор. – Где ваши родственники живут?
– Э-э… на Комарова…
– Тем более. Это Северный жилой массив – другой конец города, и добираться вам туда только с пересадкой. А у меня машина.
– Что ж, если вас не затруднит…
Машин в это время на улицах было уже не очень много, и доехали они быстро.
– До свидания Егор Петрович, – сказал Любомир Владимирович, выходя из машины. – Приятно было с вами познакомиться, спасибо, что довезли… и вот ещё что. На вашем месте я не стал бы слишком затягивать с посещением вашей мамы. Повторяю, что жить ей, судя по всему, осталось недолго. Так что поторопитесь.
А ведь не так прост господин Пахалюк, как мне показалось вначале, подумал Егор, трогаясь с места. С виду – обычный малозаметный и ничем не примечательный человек, а поговоришь с ним и видно, что и образованность и, ум, и воспитание – всё при нём. Правду говорят, что нельзя судить о людях по первому впечатлению. Но мама… Рак. Господи, что же делать?!