Фадеева М.. Приключения Петрушки

   - Пощади! - Мастер грохнулся на пол и умоляюще протянул вперед руки. - Пощади! Сожги лучше меня. Я старик, а мой Петрушка пусть живет.
   - Нет, - прозвучало в ответ. - Петрушка умрет. А ты мне еще нужен. Ты будешь делать мне солдат, и они пойдут на войну. Только работать ты отныне станешь в тюрьме. Тебя нельзя оставлять на свободе.
   - Простите! Простите! - умолял Трофим, но стражники подняли мастера с колен и повели к двери.
   - В тюрьму его, в тюрьму! Пусть там починит судью и сразу начнет шить солдат, - приказал правитель.
   ДОМ ИЗ ПЕСКА
   Солдаты Формалая жили в казармах. Едва до них донеслась весть о том, что царь распускает армию, они вышли на улицу, и со всех сторон понеслись выкрики:
   - Я вернусь к жене и ребятишкам! Буду выращивать гречиху, сеять рожь и пшеницу.
   - Я разведу большой сад и по вечерам стану вместе с ребятами сидеть под яблоней и рассказывать сказки.
   - А я выучусь ремеслу ткача и буду ткать на своем станке самые красивые ткани.
   - А я буду строить дома. Большие, светлые. Я буду каменщиком.
   Каждый высказывал свое заветное, и никто не слушал друг друга.
   Вдруг один солдат отстегнул свою саблю и бросил ее прямо перед входом в казарму.
   - Не нужна мне она!
   А вокруг слышался веселый шум и звон металла. Сначала куча оружия была совсем маленькая, потом превратилась в небольшой холм, а потом стала похожа на гору. Она уже загородила дверь казармы и поднималась до крыши.
   В разгар этой шумной суеты прибыл запыхавшийся генерал. Он старался самым первым прибежать в казарму, чтобы не допустить развала армии. Но как ни быстро он катился на своих колесиках, добрая весть долетела до солдат раньше. Атьдва застал у казармы весело смеющихся солдат и кучу брошенного оружия. При его появлении никто не вытянулся, как обычно, в струнку, никто не поднял руки для приветствия.
   - Здравствуйте, воины! - еще не отдышавшись, выпалил он.
   В ответ не последовало обычное: "Здравия желаем..." Шум стих, но толпа молчала.
   - Братцы солдаты, - продолжал генерал, - не бросайте оружие. Вы воины. Ваше дело маршировать, стрелять и воевать. Мы соберемся вместе, завоюем царство Чуда-Юда морского, и тогда у нас будет много земли, коров, лошадей, много всякого добра и богатства.
   Сначала солдаты слушали его тихо, но чем дальше он говорил, тем шумнее становилось вокруг, тем больше выкриков неслось из толпы.
   - Сам иди завоевывай Морское царство, - неслось из одного конца.
   - Гнать его отсюда! - раздалось совсем близко.
   - Братцы, - генерал поднял вверх обе руки. - Не оставляйте меня. Мы вместе воевали!
   - Мы воевали, а ты ордена получал! - раздалось из толпы. - Мы больше не хотим воевать! Мы не хотим на свалку!
   - Мы хотим пахать землю, растить ребятишек, строить дома.
   - А я что буду делать? - выкрикнул генерал. - Я не умею строить дома, не умею копать картошку, не умею бить молотом в кузнице. Куда я? - Генералу казалось, что он только подумал об этом, а на самом деле слова прогремели на всю площадь.
   Солдаты ответили хохотом.
   - Подметать улицу, - шутил один.
   - Ловить светлячков, - добавил другой.
   И третий крикнул:
   - Построй дом из песка, тогда мы вернемся.
   - Солдаты, ребятушки! - взмолился Атьдва. - Мне никогда такого дома не построить.
   - Захочешь, чтобы солдаты вернулись к тебе, построишь. Берись за работу.
   Атьдва резко нагнулся, чтобы взять первую горсть песку, но непривычные к такому движению ноги на колесиках подвернулись, и генерал ткнулся носом в бугор. Снова поднялся, но на этот раз колесики увязли в песке и забуксовали...
   Атьдва, как мы уже знаем, не умел думать, но упорства у него было хоть отбавляй. Он так хотел, чтобы армия вернулась к нему, что трудился на славу. Он ползал на коленях, пытался возвести стену. Но, увы...
   Солдаты сначала смеялись над Атьдва, но скоро это им наскучило, и они разошлись по своим домам.
   ТРОФИМ РАССЕРДИЛСЯ
   Ослепший судья метался в камере, как зверь в клетке. "Когда же за мной придут? Когда же Формалай позовет меня обратно? - рассуждал он сам с собой. - Ведь не может государство жить без судьи".
   Шли часы, а за Нашим-Вашим никто не приходил. "Почему на меня Формалай рассердился? Я верно служил царю. Ему не найти больше такого преданного слуги".
   Тут дверь открылась, и два стражника втолкнули в камеру Трофима.
   - Господин Нашим-Вашим, - произнес один из них, - Формалай Большой прислал мастера Трофима, чтобы он пришил тебе глаза.
   Трофим стоял, не двигаясь. Он почти не думал о себе, о том, что он безвинно угодил в тюрьму. Он только шептал:
   - Петрушка, мой любимый Петрушка. Тебя сожгут на костре, и я ничем не смогу тебе помочь...
   Горе мастера было так велико, что он разговаривал вслух, не замечая этого. А судья, прислушиваясь к тихому бормотанию, подвигался все ближе и ближе. Наконец он ухватился за рукав Трофима:
   - А ну, пришей мне быстрее глаза. Государство не может быть без судьи. Пришивай скорее, не ленись.
   Но мастер не спешил брать в руки иголку. Он думал о сыне и упрекал себя:
   - Ах я, старый дурак! И зачем я послал во дворец вместо Формалая Петрушку? Погубил своего родного сына.
   - Как так - Петрушку вместо Формалая? - Судья дернул мастера за рукав.
   У мастера на душе было так тяжело, что он готов был поделиться своим горем с первым встречным. И он начал рассказывать, как Формалай приказал ему устроить такую голову, которая бы, не думая, принимала правильное решение, как он вовремя не выполнил задание и вынужден был надеть на Петрушку костюм Формалая и посадить его на царский трон. Едва Трофим в своем рассказе добрался до этого места, как судья подпрыгнул от удивления и завизжал:
   - Это из-за тебя, из-за твоего разбойника-сына я лишился глаз. Пришей мне их сейчас же, сию минуту! А не то твоего сына не только сожгут, его будут кипятить в горячем масле или жарить на большой сковородке.
   Прерванный на середине рассказа, мастер Трофим растерялся. По привычке повинуясь приказу, взялся за иглу и начал пришивать судье глаз. Но сквозь слезы он плохо видел, что нужно делать, и пришил глаз совсем не там, где надо.
   - Что ты делаешь? - бранился Нашим-Вашим. - Разве ты не видишь?.. Ты пришил мне глаз на подбородке.
   Мастер отрезал пуговицу бритвой.
   - Шей снова! - судья погрозил Трофиму кулаком.
   Мастер рассердился: "Ах, неблагодарный! - подумал он. - То сына моего называет разбойником, то меня грозится побить. Я тебе покажу, как издеваться над честной куклой".
   - Эта пуговица плохая. Очень блеклая. Ее нужно заменить, - сказал мастер. - А ты, Нашим-Вашим, не сердись. Я ошибся немножко. С кем не бывает. Да не такие случаи бывали... Вот недавно оторвали солдату в драке ухо. И пришлось мне пришивать новое. Я пришил ему собачье. Так он и пошел, бедняга, в строй - одно ухо человеческое, а другое собачье.
   - Разве у тебя есть собачьи глаза? - забеспокоился судья.
   - А как же, не только собачьи. Вот и лошадиные. Вот верблюжьи, мышиные, а вот эти кошачьи, зеленые.
   - Нет, нет, Трофимушка, - взмолился НашимВашим. - Ты уж пришей мне, пожалуйста, человечьи.
   - Можно и человечьи, - согласился Трофим. - Да нет у меня здесь человечьих. Хочешь, волчьи пришью.
   - Что ты! Что ты, Трофим! Я судья - и вдруг волчьи глаза. Как я Формалаю покажусь.
   - Есть еще львиные... - ухмыльнулся Трофим. - Может, подойдут. Лев царь зверей.
   - Нет, нет! Звериные не нужны. Человечьи пришей.
   - Тогда придется подождать. Есть у меня дома глаза хорошие, яркие, голубые, как раз такие, какие любит наш мудрый Формалай.
   - Иди, голубчик, иди. Только поскорее приходи.
   - Скоро приду. Сегодня, а может быть, завтра. А может быть, через три дня, - ответил Трофим, а про себя подумал: "Как же, приду. Такую куклу, как ты, из тюрьмы выпускать опасно. Пришей тебе глаза - ты таких дел наворочаешь, что не опомнишься. Слепой ты много зла не сделаешь, а вот зрячий... зрячий обязательно навредишь".
   - Эй, стражники, идите с ним. Пусть он принесет мне самые лучшие голубые глаза, - приказал судья и стал дожидаться мастера.
   АЛЕНКА ВО ДВОРЦЕ
   Не помня себя от страха, Аленка побежала к ткачу Сидору.
   - Твоего отца стражники увели во дворец, - сказал ткач.
   - Папа! Папа! - закричала Аленка, бросилась во дворец и столкнулась с Матрешкой.
   - Что с тобой, девочка? Что случилось? - остановила ее крестьянка.
   Всхлипывая, Аленка рассказала про свою беду.
   - Нужно пробраться во дворец. Нужно узнать, что с отцом, - повторяла она.
   - Я тебе помогу. Пойдем, девочка, - предложила Матрешка, и они вместе подошли к ограде царского парка. Аленка спряталась за каменный столб, а Матрешка подобралась к самой решетке и увидела старого садовника с огромными кривыми ножницами в руках.
   - Какие у вас крупные красивые розы, - громко сказала она.
   - Формалаю Большому нравится все большое, крупное, поэтому у нас в саду растут такие цветы с широкими листьями и лепестками, - ответил садовник и свысока посмотрел на Матрешку. Он щелкнул ножницами и нагнулся, чтобы положить срезанную розу на траву. Рядом с Матрешкой встала ее старшая дочка.
   - Кто выращивает такие цветы? - сказали в два голоса Матрешки. - Наверное, умный садовник.
   Польщенный старик поднял голову и захлопал глазами. У ограды теперь стояли две совершенно одинаковые Матрешки. "Вот привязались..." - Садовник опять нагнулся к цветам, стараясь не обращать на них внимания.
   - Что за розы! Что за чудесные розы! - прозвенело у ограды.
   Он поднял голову. Перед ним стояли три одинаковые Матрешки. "Чудится, что ли?" - Садовник закрыл глаза, потер их кулаком, снова открыл. Матрешек стало четыре. Они стояли лесенкой, одна меньше другой, и в четыре голоса тянули:
   - Подари нам по цветочку.
   - Подите прочь! - махнул рукой старик и отвернулся, чтобы не видеть их. Но его так и тянуло посмотреть: что же делается у ограды. Он выпрямился, взглянул, и ножницы выпали из рук. Перед ним оказалось уже целых шесть Матрешек. "Чудится. Определенно чудится, - забормотал он. - Пойду дворника позову, пусть он скажет, сколько их". Он заковылял по дорожке.
   - Прячься скорее, - шепнула Матрешка девочке.
   Аленка протиснулась между прутьями в ограде и, прячась за кустами роз, стала пробираться к приготовленному садовником букету. Когда садовник вернулся вместе с дворником, у ограды никого не было.
   - Видать, голову напекло, вот и мерещится всякое. Смотри, пусто кругом, - рассмеялся дворник и удалился.
   Садовник, кряхтя, нагнулся, широко расставил руки и схватил букет в охапку. Он был так велик, что казалось, будто идет сам куст на тонких ногах, в черных с загнутыми носами ботинках.
   - Старик, совсем старик, - ворчал садовник, пытаясь спрятать лицо от колючек. - Раньше букеты никогда не были такими тяжелыми, а сейчас как будто в него положили целое полено дров.
   Охая и кряхтя, старик добрался до тронного зала и опустил букет в вазу, такую большую, что Аленка почти по шею очутилась в воде.
   Девочке никогда раньше не приходилось видеть Формалая. Она раздвинула колючие стебли и устремила на трон свои любопытные глаза. Царь сидел в кресле, чинно сложив руки на груди, вздернув кверху голову. Кузнеца в зале не было. "Куда же его дели? - забеспокоилась девочка. - Все равно узнаю, скажут же про него что-нибудь".
   А Формалай огляделся по сторонам и заметил красивые крупные розы. Он подошел к вазе и нагнулся над букетом, вдыхая аромат.
   "Ой, сейчас заметит, - перепугалась Аленка. - Что бы такое сделать? Куда деваться?" - Но в самую опасную минуту, говорят, находится верное решение. Девочка отломила ветку с шипом и ткнула Формалаю в нос. Тот отшатнулся, и сразу цветы ему не понравились.
   - Кто принес сюда такую гадость? Убрать сейчас же!
   - Убрать сейчас же цветы! Запомним! Запомним! - прокатился по залу голос Хранителя памяти.
   В зал вбежал садовник.
   - Мудрый правитель! Это самые крупные, самые красивые цветы.
   - Я приказал выбросить их в окно, - последовал ответ. - Да живо! Наносили тут всякого мусора.
   Садовник с трудом дотащил вазу до окна, и Аленка вместе с цветами полетела вниз. Аленка крепко зажала рот, чтобы не закричать от страха. Ваза несколько раз перевернулась в воздухе, шлепнулась на камни и разбилась вдребезги. Цветы рассыпались, а тряпичной кукле ничего не сделалось. Она поднялась на ноги и побежала.
   ВЫШИВАЛЬЩИЦА
   Девочка решила, что она спаслась, но царский садовник увидел ее в окно и закричал, показывая на нее пальцем:
   - Держи! Держи!
   Перескакивая через кусты и цветы, к девочке помчался дворник с метлой.
   Из кухни выбежал повар в белом колпаке и тоже бросился в погоню. Аленку схватили и привели к царю.
   - Ты чья? Что ты здесь делала? - ей задали сразу два вопроса.
   - Я, Аленка - дочь кузнеца, - тихо и робко проговорила девочка. - Где мой отец?
   Формалай посмотрел на Хранителя памяти, и тот ответил:
   - По приказу Формалая... Пф-ф-у-у! То есть Петрушки, кузнец Игнат выпущен на волю.
   "Очень хорошо, что отец на свободе, - повеселев, подумала Аленка, он не оставит в беде. Он обязательно выручит меня".
   - Ты чего зубы скалишь? - Формалай топнул ногой. - Я на тебя управу найду. Я тебя заставлю работать. Что ты умеешь делать?
   - Петь, плясать, мыть пол, вышивать, - перечисляла Аленка.
   - Хватит, - остановил правитель. - Будешь вышивать мой портрет. Принести ей полотна и шелковых ниток.
   Хранитель царского платья тотчас выполнил приказание. Аленке дали в руки иголку, посадили на стул и на позолоченную раму натянули кусок полотна.
   - Чтоб я красивый был, а не то берегись! - пригрозил Формалай.
   Руки у Аленки дрожали от страха, а шелковые нитки рвались и путались. Хоть и медленно, но дело все-таки продвигалось вперед. Вот уже чернеют на холсте пышные волосы Формалая и лохматая борода, краснеет большой нос.
   - Ну-ка, ну-ка, посмотрю! - Царь поднялся с трона, встал за спиной девочки и отпрянул. На него смотрела его собственная страшная рожа. Негодница! Сейчас же исправь! - Правитель дернул девочку за косу, потом за другую, потом за обе вместе и снова повторил: - Старайся, а не то попадет.
   Царь снова уселся на трон, подпер кулаком щеку и устремил взгляд вдаль. Он мечтал о чудесном портрете: чтоб взглянули куклы на него и подумали: "Вот какой у нас добрый, справедливый государь!"
   Аленка распорола неправильные стежки и вновь принялась за работу. Теперь у Формалая то нос получался свернутым на сторону, как у разбойника с большой дороги, то глаз опускался к самому подбородку, то борода закрывала нос, щеки и даже глаза.
   - Ты нарочно делаешь, что ли? Ты не хочешь, чтобы народ видел, как умен, красив и добр Формалай? - сердился правитель.
   Аленка молчала.
   - Посадить ее в самое глубокое подземелье, - распорядился он. - Пусть она там вышьет хороший портрет.
   - Посадить в самое глубокое подземелье! - повторил Хранитель памяти.
   А Распорядитель приемов и праздников добавил:
   - Ведь там Петрушка.
   - Пусть сидит вместе с Петрушкой.
   ТРОФИМ ОТКАЗЫВАЕТСЯ ШИТЬ СОЛДАТ
   Конечно, каждый понял, что Трофим отправился домой не за пуговицами для судьи. Пуговицы у него были. Он хотел убежать и попытаться помочь Петрушке. Но это ему не удалось. Оба стражника не отходили от него ни на шаг, и мастеру Трофиму волей-неволей пришлось сунуть в карман горсть пуговиц и отправиться в тюрьму.
   Нашим-Вашим, едва заслышав скрип двери, повернул к нему свое приветливое лицо и затянул:
   - Пожалуйста, мастер Трофим, пришей глаза.
   - Не буду, - огрызнулся Трофим. - Посадили меня в тюрьму - ни одного шва не сделаю.
   Судья мгновенно повернулся, и злое лицо закричало на Трофима:
   - Старый осел! Тебя заставят меня починить. Царю нужен судья.
   Трофим равнодушно пожал плечами: дескать, все равно не заставишь, и тихо сел на кровать.
   - Голубчик... - молило ласковое лицо.
   Судья слепо шарил руками и зигзагами двигался по камере.
   А другое лицо Нашим-Вашим продолжало грозить:
   - Ты у меня поплачешь, если не сделаешь, старая крыса.
   Трофим, несмотря на свое горе, рассмеялся: из одного рта неслись слова "хороший", "дорогой", "прошу", а из другого сыпались проклятия.
   - Так тебе и надо, - злорадно шептал мастер Трофим. - Будешь знать, как губить честных кукол. Много бедняков умоляло тебя поверить им, помочь, а ты не помог. Вот теперь сам узнаешь, как тяжело бывает, когда тебя обижают.
   Мольбы и вопли двуликого судьи становились все жалобнее и громче.
   - Не скули. Сейчас пришью, - согласился наконец Трофим, которого эти вопли раздражали, как ноющая зубная боль. Он зашил судье оба рта и прорезал новый рот, на спине.
   - Зачем ты это делаеш-шь? - зашипел судья и почти не услышал своих слов.
   - Чтоб не болтал под руку и не мешал работать.
   - Так я не смогу быть судьей, - Нашим-Вашим наклонился и выпрямился, надеясь, что от движения рот на спине будет говорить громче.
   - Вот и хорошо, - обрезал мастер Трофим. - Не будешь судьей - будешь обыкновенной куклой. Станешь трудиться, как все.
   Трофим закрыл ему волосами второе лицо, вставил в туловище кусок плотного, негнущегося картона, пришил глаза и легонько подтолкнул к двери.
   - Иди, иди. Теперь все в порядке.
   - А говорить... Как я будут говорить? - прошамкал рот на спине. Сделай мне рот на прежнем месте. Я буду хорошим.
   - Ладно. Может быть, и вправду подобреешь, - махнул рукой Трофим и выполнил его просьбу.
   Судья даже не сказал "спасибо", выбежал из камеры.
   Мастер остался один, но он не привык сидеть без дела, и ему было очень тоскливо. "Как жаль, что я быстро закончил судью", - посетовал он.
   Трофим уселся на кровать, стоявшую в углу, и задумался о том, где сейчас Петрушка, и как плохо, что он, отец, не может выручить из беды своего единственного сына.
   В таком раздумье и застали его стражники. Они принесли ящики с ватой, сукном, нитками и мягкое кресло.
   - Царь приказал прислать кресло, чтоб тебе было удобно работать. Шей больше солдат. А кровать велел вынести. Чтоб ты не спал, а работал днем и ночью.
   Потом в камеру внесли лист бумаги в золотой рамке, повесили на стену.
   Во всем царстве никто не хотел рисовать Формалая, поэтому вместо портрета во всех учреждениях красовалась собственная формалаевская подпись.
   - Не нужна мне его подпись, и не буду работать на него. - Мастер подошел к стене, перевернул рамку с подписью и на обратной стороне нарисовал красивую розу.
   НА КОСТРЕ
   Три дня сидели Петрушка с Аленкой в подземелье. Каждое утро Распорядитель праздников и приемов приходил проведать, вышивается ли портрет Формалая, и каждое утро находил на полотне безобразное изображение правителя.
   - Хватит, - остановил его Формалай, когда он в третий раз доложил об этом, - пора наказать их. Пусть сейчас же на площади сложат большой костер.
   Все садовники, дворники, парикмахер и даже Копилка были посланы за хворостом. И в полдень, когда солнце весело сияло в голубом небе, когда в тенистых садах и в рощах по берегам речки пели птицы, Петрушку и Аленку вывели на площадь, где был сложен огромный костер. Двух друзей поставили на помост, сооруженный из окрашенных в черный цвет досок и бревен.
   Рядом, всего в нескольких метрах от помоста, возвышались золоченые подмостки с троном Формалая, на котором уже восседал правитель. Он важно поглаживал свой тугой живот и оглядывался по сторонам: все ли жители пришли посмотреть на казнь? Пусть видят, как он расправляется с непокорными, и боятся Формалая. А жителей было целое море. Одни стояли поникшие, опечаленные, другие размахивали руками, кричали, но что - понять было невозможно.
   Царь еще раз огляделся и махнул рукой. Сидевший на корточках по правую руку от трона Хранитель царской памяти поднялся и в знак того, что начинает говорить о важном деле, снял белую чалму. Площадь затихла.
   - Слушайте! Слушайте! - выкрикнул он. - Сегодня здесь, на площади, будут сожжены сын мастера Трофима Петрушка и дочь кузнеца Игната Аленка. Наш мудрый Формалай приказал наказать их за то, что они нанесли непоправимый вред великому кукольному государству. Мастер Трофим не выполнил задание Формалая и обманом посадил на трон своего сына Петрушку. За это преступление Петрушка будет сожжен на костре, а его отец навечно заключен в тюрьму. Дочь кузнеца Аленка не вышила портрет нашего уважаемого правителя. И за это она сгорит на костре вместе с Петрушкой. Запомните! Запомните!
   Если бы Петрушка стоял на помосте один, он давно бы заплакал, закричал, а может быть, стал бы просить царя, чтобы тот его помиловал. Но рядом с ним была Аленка, и Петрушка хотел выглядеть рядом с ней сильным и смелым. Он держал девочку за руку и тихо говорил:
   - Не плачь, Аленка, может быть, кузнец Игнат спасет нас с тобой. Ведь ты знаешь, что он на свободе.
   Аленка перестала плакать и вместе с Петрушкой стала смотреть: не увидит ли вдруг сильную фигуру Игната или его друзей? Но все было напрасно. Вероятно, Игната не было в городе. Зато девочка увидела в толпе Матрешку и ее дочерей. Они ободряюще улыбались, как будто хотели сказать: "Держитесь, мы вас спасем!" Но ни Петрушка, ни Аленка не надеялись на это. Им не верилось, что Матрешки могут оказаться сильнее злого Формалая.
   И тут Матрешка-мама заголосила:
   - Батюшки! Несправедливость-то какая! Детей сжигают.
   - Несправедливость! - хором затянули все Матрешки. - Детей сжигают!
   Толпа заволновалась.
   - Молчать! - вскинулся Формалай.
   Матрешки не унимались.
   - Взять их и тоже сжечь! Я никому не позволю защищать моих врагов.
   Матрешек схватили и поставили на помост.
   Аленка заплакала еще сильнее. Было жалко Матрешек. Из-за них попали в беду эти верные друзья.
   С помоста Формалая раздался снова голос Хранителя царской памяти.
   - Слушайте! Слушайте! Наш добрый Формалай хочет оказать милость. Он исполнит их предсмертную просьбу.
   - Да, я исполню вашу просьбу, - сказал правитель, поднялся с трона и спросил: - Говорите, чего вы хотите.
   Аленка не могла выговорить ни слова. Ей уже казалось, что она чувствует, как языки пламени добрались до нее, и она пылает, как маленький факел; а неунывающий Петрушка громко ответил:
   - Я хочу пить и песню спеть.
   Формалай распорядился, и повар принес мальчику кувшин с водой. Петрушка нагнул кувшин и приложился к нему ртом.
   Вскоре кувшин опустел.
   - Еще хочу, - потребовал Петрушка.
   Ему принесли еще кувшин.
   "Мальчик, а как много пьет", - с удивлением отметил царь и почесал в затылке.
   - Напился, - сказал Петрушка. - Теперь буду песню петь. Самую веселую выберу.
   Формалай милостиво кивнул.
   Петрушка подбоченился, протянул руку в сторону царя и начал: Царю голову чинили, Гайки, винтики вкрутили. И работает с тех пор В голове его прибор.
   Толпа онемела.
   Многим хотелось ороситься на помост, защитить осужденных и спрятать их подальше от царских глаз, но никто не решался это сделать. Так велик был страх перед правителем.
   Стражники схватили Петрушку и Аленку и первыми швырнули в костер, который уже начал разгораться.
   Они успели отпрыгнуть от языков пламени.
   Потом стражники бросили в костер шестерых Матрешек.
   Толпа охнула от ужаса. Но тут началось самое интересное.
   - Раз! - звонко выкрикнула Матрешка-мама, раскрылась и вылила на огонь воду, которую она принесла с собой. Он зашипел, и вверх взметнулся сноп искр.
   - Раз! - сама себе скомандовала старшая дочка Матрешки, тоже раскрылась, и вода выплеснулась на языки пламени. К небу поднялся дымный столб. Сучья затрещали, зашипели.
   - Матрешки огонь тушат, - сказала Аленка. - Бежим!
   - Подожди, - удержал ее Петрушка. - То ли еще будет.
   Раскрылась третья Матрешка. Плеснула в пламя воду. Дым повалил гуще и стал заволакивать площадь.
   Жители заволновались. Формалай вытянул шею, хотел понять, что же происходит, но не успел. Остальные Матрешки вылили принесенную воду, и едкая пелена дыма все скрыла от глаз царя и его слуг.
   В ПОМЕСТЬЕ
   Кузнеца Игната в это время не было в городе Формалайске. Он не знал, что Аленку и Петрушку хотят сжечь на костре, поэтому и не пришел к ним на помощь. Когда Игнат вырвался из лап судьи, он скрылся в деревне. Вместе с крестьянами кузнец делил землю, принадлежащую помещику Копилке.
   Спасшиеся от костра Аленка и Петрушка тоже прибежали в деревню. Как радостно встретилась Аленка с отцом! Она рассказала отцу, что случилось с Петрушкой, что это он отпустил на волю самого кузнеца Игната и как смеялся над царем.
   - Ну и Петрушка! Ну и молодец! - приговаривал Игнат. - Теперь над Формалаем все в городе будут три недели смеяться. А чем больше будут над ним смеяться, тем меньше будут бояться его и меньше станут подчиняться.
   Петрушка был очень доволен похвалой кузнеца.
   В это время под окном послышался крик:
   - Копилка идет! Копилка идет!
   Петрушка первым выскочил на улицу. Помещик шел посредине дороги, тяжело переступая набитыми золотом ногами. За ним, немного в отдалении, двигалась толпа крестьян. Петрушка ткнул в грудь помещика пальцем и звонким голосом закричал:
   - Здорово, Копилка! Как живешь?
   - Как ты смеешь так со мной разговаривать, мальчишка. Я тебя проучу! - Он взмахнул кнутом, который держал в руке, но мальчик ловко увернулся, и кнут взметнул целую тучу пыли.
   Крестьяне засмеялись и плотным кольцом окружили помещика и Петрушку.
   - Пустите меня в мой дом. Вы не смеете меня задерживать. - Копилка снова взмахнул кнутом, требуя, чтобы ему уступили дорогу. Но никто не тронулся с места. А Петрушка изловчился, дернул помещика за штанину, а в ней зазвенели монеты.