Фармер Филип Хосе. Божий промысел

   Мы подошли к дому Здравомыслящего и распрощались с ним. Потом, ускорив шаг, одолели несколько миль по усыпанной гравием дороге, пройдя мимо множества в большинстве своем покинутых ферм. Некоторые сгорели, и обитатели попросту перебрались в амбары. Или, если и амбары выгорели дотла, соорудили себе шалаши.
   - Фотоснимки с армейских аэростатов показывали, что в городе сгорело много домов, - сказал я. - А улицы буквально заросли травой. Я-то недоумевал - куда же делись погорельцы? Теперь понятно. Они стали жить, как дикари.
   - А почему бы и нет? Похоже, им вовсе не приходится трудиться в поте лица своего, чтобы жить в достатке, - заметила Алиса.- Я обратила внимание, что нас совсем не кусают комары. Значит, всякий гнус, должно быть, уничтожен. Санитария тоже не доставляет обитателям этой долины особого беспокойства - Хмель убивает любые болезнетворные микробы, если верить этому просветителю белок. Бумажного и жестяного мусора у них не так много, чтобы его вывоз стал проблемой. И все они кажутся очень счастливыми и гостеприимными. Нам раз за разом приходится отклонять предложения перекусить и выпить Хмельку. И даже, - добавила она со злорадной улыбкой, поучаствовать потом в оргиях. Похоже, что ныне это весьма респектабельное слово. Я не преминула обратить внимание на то, как одна красавица-блондинка на предыдущей ферме пыталась затащить вас за сарай. Признайтесь, за пределами Зоны такое вряд ли могло случиться.
   - Может быть, я и лыс, - взвился я, - но не настолько, черт возьми, уродлив, чтобы в меня не могла влюбиться симпатичная девушка. Жаль, у меня нет при себе фотографии Бернадетты. Мы с ней как раз собирались объявить о помолвке. Ей всего лишь тридцать лет и...
   - А зубы у нее все на месте?
   - Абсолютно все, - отпарировал я. - Осколок снаряда не угодил ей в челюсть, а остатки верхних зубов не выпали из-за инфекции, потому что под рукой не было антибиотиков, когда ураганный огонь противника не давал высунуться из окопов в течение пяти суток... - Меня трясло от злости.
   - Дэн, - смущенно пробормотала Алиса, - извините. Я не хотела.
   - И не только это, - продолжал я, не обращая внимания на ее извинения. - Что вы на меня взъелись? Оставим в покое мои зубы, волосы и тот факт, что именно я, а не кто-то другой, додумался до этого фокуса с условным рефлексом, а мое начальство - включая президента - достаточно высоко оценило мои способности, чтобы послать в эту Зону без поддержки десяти тысяч прокладывающих дорогу морских пехотинцев. Если уж на то пошло, вас-то почему сюда заслали? Потому что ваш папочка-генерал решил наскрести за мой счет немножко славы для вас и себя? Уж если это не паразитизм военных - то что тогда? И больше того...
   Я неистовствовал и всякий раз, когда она открывала рот, заглушал ее протесты ревом. Я сам не соображал, как ору, пока не заметил, что за нами внимательно наблюдают стоящие посреди дороги мужчина и женщина. Я тут же заткнулся, но было поздно.
   - Чего это вы так ругаетесь, новенькие? - спросил мужчина, когда мы подошли. - Вот, глотните. Прекрасное средство. Как раз для вас. Здесь, на земле Махруда, мы позабыли, что такое грубость.
   - Нет, спасибо, - отказался я и попытался было их обойти, но женщина, брюнетка, являвшая собой нечто среднее между Джейн и Лиллан Рассел, обняла меня за шею и заявила: - Ну, пойдем, лысенький. Ты такая лапочка. Выпей и идем с нами. Мы держим путь на ферму Джонси, на праздник Плодородия. Там будет сам Поливиносел. Он снизошел до того, что согласился ночью повеселиться с нами, простыми смертными. И ты можешь любиться со мной для блага урожая. Я, видишь ли, одна из нимф Поли.
   - Прошу прощения, - вывернулся я, - но мне нужно идти.
   И тут я почувствовал, как что-то теплое потекло по моему черепу. Я не сразу понял что, но запах подсказал мне.
   Это был Хмель! И я отреагировал со всеми отвращением и ужасом, которые порождал рефлекс. Я оторвал от себя девицу и швырнул ее в поливавшего меня Хмелем мужчину, так что оба упали. Не дожидаясь, пока они поднимутся, я схватил Алису за руку, и мы понеслись по дороге.
   Пробежав добрую четверть мили, я задыхаясь вынужден был перейти на шаг. Сердце мое старалось продолбить грудную клетку, а голова разбухала, соперничая со сводом небес. К такому резвому бегству приседания по утрам меня не подготовили. Впрочем, я приободрился, заметив, что Алиса, молодая и сильная, пыхтела едва ли не громче меня.
   - Они нас не преследуют, - прохрипел я. - Знаете, мы так легко проникли в глубь Зоны, что я понять не могу - что мешает колонне морских пехотинцев пройти сегодня ночью той же дорогой? Может, было бы разумнее атаковать именно таким образом?
   - Мы пытались уже четырежды, - ответила Алиса. - Два раза днем и два ночью. Первые три колонны промаршировали в Зону и не вернулись. Что произошло с последней, вы видели.
   Некоторое время мы шли молча. Затем я не выдержал:
   - Послушайте, Алиса, я тут вышел из себя и едва нас не погубил. Давайте договоримся не ворошить былого и начнем сначала, по-хорошему?
   - И не мечтайте. Скандалить я не стану, но не позволю ни малейшего панибратства. Для того чтобы понравиться мне, вам нужно накачать меня Хмелем до ушей, но и то весьма сомневаюсь.
   Я промолчал, решив держать рот на замке, даже если лопну от злости.
   Ободренная - или же заинтригованная - моим молчанием, она заговорила снова: - Вполне возможно, что попробовать Хмель нам все же придется. Воду мы разлили, и если вам хочется пить так же, как и мне, нами можно осушать болота. Впереди у нас все четырнадцать, а то и двадцать часов без воды, и все это время мы будем находиться на ногах. Что произойдет, если без воды ним не выжить, а напиться можно только из реки? Ведь отравой это пойло не является.
   Доподлинно известно, что мы станем совершенно счастливыми. Именно в этом-то и самое худшее. Этот Хмель, или вещество X, как его ни назови, самый коварный из всех когда-либо изобретенных людьми наркотиков. Привыкшие к нему не просто испытывают, как мы видим, полное счастье.
   Употребление Хмеля приносит им немало благ.
   Я не смог сдержаться.
   - Это предательские речи.
   - Отнюдь нет, мистер Темпер. Всего лишь факты.
   - Мне это не нравится!
   - Почему вы так злитесь?
   - Почему? - переспросил я холодно. - У меня нет причин стыдиться этого. Мои родители были наркоманами. Отец умер в больнице для бедных. Мать вылечили, но она погибла при пожаре, когда загорелась кухня ресторана, где она работала. Обоих похоронили на старом Мелтонвилльском кладбище на самой окраине Наспина. В молодости я частенько наведывался к их могилам по ночам и выл на звезды, потому что несправедливый Господь позволил им умереть столь позорно, по-скотски. Я...
   - Мне очень жаль, Дэн, - тихо, но твердо перебила меня Алиса, - что с вами случилось такое. Но вам не кажется, что ваш рассказ отдает мелодрамой?
   Я тут же унялся.
   - Вы правы. Просто мне показалось, что вы пытаетесь меня поддеть, и я...
   - И вы захотели обнажить передо мной душу? Нет, Дэн, благодарю. Достаточно и того, что нам пришлось обнажить тела. Я не хотела причинять вам боль, но сравнивать прежние наркотики и этот Хмель просто невозможно.
   - Что, у тех, кто его пьет, не заметно признаков вырождения? А вы точно знаете, что их нет? Разве можно сделать выводы на основе столь кратких наблюдений? И если все здесь так здоровы, милы и счастливы, то почему Поливиносел попытался вас изнасиловать?
   - Я нисколько не намерена защищать этого ишака, - отозвалась Алиса. Но, Дэн, неужели вы не улавливаете изменений, которые произошли в воцарившейся здесь духовной атмосфере? Тут, похоже, нет барьеров, разделяющих людей на мужчин и женщин, и они поступают друг с другом так, как им того хочется. У них отсутствует даже чувство ревности. Из слов той брюнетки совершенно ясно, что Поливиносел выбирает себе женщин, и никто не против. Он, вероятно, считал само собой разумеющимся, что я захочу покувыркаться с ним в травке.
   - Ладно, ладно. Но это все равно мерзко. Я понять не могу, почему Дурхам сделал его богом плодородия, если так ненавидел?
   - А что вам известно о Дурхаме? - отпарировала Алиса.
   Я рассказал, что Дурхам был невысоким, лысым толстячком с лицом ирландского лепрекона[Ирландская разновидность "маленького народца". Уродливы, хитры, жадны, питают склонность к пакостным розыгрышам, но к людям довольно доброжелательны. Пойманный лепрекон откупается, указав дорогу к своему горшку с золотом (нередко фальшивым). ], которого жена так заклевала, что стали видны дырки, что у него была душа поэта, неодолимая привычка цитировать древнегреческих и латинских классиков, страсть к каламбурам и нескрываемое желание издать свою книгу эссе "Золотой Век".
   - Как по-вашему, он мстителен? - поинтересовалась она.
   - Нет. Наоборот, на редкость снисходителен и кроток. А что?
   - Так вот, моя сестра Пегги писала мне, что ее парень, Поливиносел, ненавидел Дурхама за то, что ему нужно было пройти его курс, чтобы получить зачет по литературе. Кроме того, всем было ясно, что профессор обожал Пегги. Поэтому Поливиносел старался его вывести из себя при любой возможности. Она упоминала об этом и в последнем перед исчезновением письме. Прочитав в газетах, что Дурхама подозревают в убийстве обоих, я подумала: а не вынашивал ли он свою ненависть уже давно?
   - Только не профессор, - возразил я. - Он мог совершенно выйти из себя, но очень ненадолго.
   - Вот вам и объяснение, - торжествующе заявила Алиса. - Он превратил Поливиносела в ишака, а затем по доброте душевной простил. А почему бы и нет? Пегги-то досталась ему!
   - Тогда почему же он не вернул Поливиноселу человеческий облик?
   - Не знаю. Но, насколько мне известно, в университете тот специализировался по сельскому хозяйству, а по натуре, если верить Пегги, был местным Казановой.
   - Теперь я понимаю, почему вы слушали мою лекцию с таким ехидством, сказал я. - Вы знали об этой парочке куда больше моего. Но это вовсе не извиняет ваших выпадов в адрес моей лысины и вставной челюсти.
   Алиса отвернулась.
   - Не знаю, почему я такое наговорила. Может, потому, что ненавидела вас за то, что вам, штатскому, дали такую власть и доверили столь ответственную миссию.
   - Мне хотелось поинтересоваться, не изменила ли она своего мнения. Но я был уверен, что дело не только в этом, а потому решил не напирать и продолжил свой рассказ о Дурхаме.
   Единственное, о чем я умолчал, было и самым важным. Вначале я хотел разговорить ее.
   - Значит, вам кажется, - подытожила Алиса, - что все здесь случившееся соответствует описанию гипотетического Золотого Века согласно профессору Босвеллу Дурхаму?
   - Да, - ответил я. - Он часто читал нам лекции о том, сколько возможностей упустили древние боги. Он полагал что, присмотрись они повнимательнее к своим смертным подопечным, то быстро разделались бы с болезнями, нищетой, несчастьями и войнами. А еще он утверждал, что древние боги на самом деле были всего лишь людьми, которые каким-то образом приобрели сверхчеловеческие способности и не знали, как ими воспользоваться, ибо были несведущи в философии, этике и других науках. Он, бывало, говорил, что мог бы справиться гораздо лучше, и разражался целой лекцией на тему "Как быть богом и любить свою профессию". Это, естественно, вызывало у нас гомерический смех, так как невозможно было представить себе никого менее божественного, чем Дурхам.
   - Это я знаю, - сказала Алиса. - Из писем сестры. Она говорила, что именно это особенно раздражало Поливиносела. Он не понимал, что профессор просто проецирует на аудиторию мир своей мечты. Он, видно, все хотел придумать место, где бы его жена не изводила. Бедняга!
   - Хорош бедняга! - фыркнул я. - Что он хотел, то и получил, не так ли? Кто другой может похвастаться тем же, да еще в подобном масштабе?.
   - Никто, - призналась Алиса. - Но скажите, что пропагандировал Дурхам в своем "Золотом Веке"?
   - Он утверждал, что вся история человечества свидетельствует о том, что так называемый простой человек, Человек Обыкновенный - это парень, которому больше всего хочется, чтобы его никто не трогал и жизнь его протекала тихо и гладко. Его идеал - жизнь без болезней, уйма еды, развлечений, секса и любви, никаких счетов, подлежащих оплате, ровно столько работы, чтобы не сдохнуть от скуки в избытке развлечений, а главное - чтобы кто-то другой думал и решал за него. Большинство людей мечтают о том, чтобы все заботы о них взяло на себя какое-нибудь божество, а сами бы они занимались чем в голову взбредет.
   - Ну-ну! - воскликнула Алиса. - Да чем он лучше Гитлера или Сталина?!
   - Многим, - возразил я. - Ему удалось устроить рай земной, в чем мы можем удостовериться, оглянувшись вокруг. И он не верил ни в какую-то одну идеологию, ни в применение насилия. Он... - Я запнулся, поняв, что защищаю профессора.
   Алиса хихикнула: - Передумали?
   - Нет! - вскрикнул я. - Совсем нет. Ибо профессор, как и любой диктатор, изменил свои первоначальные взгляды. Он таки прибегнул к насилию. Вспомните Поливиносела.
   - Это не пример. Тот как был ослом, так ослом и остался. И откуда нам знать - может, ему так больше нравится.
   Ответить я не успел. Небо на востоке внезапно озарила ослепительная вспышка. Через пару секунд до нас докатился Грохот взрыва.
   Мы были просто ошеломлены, поскольку уже свыклись с мыслью, что в этой долине подобные химические реакции просто невозможны.
   - Неужели атака началась раньше, чем было запланировано? - прошептала Алиса, вцепившись в мою руку. - Или нам просто забыли о ней сообщить?
   - Не думаю. С чего бы начинать атаку именно здесь? Пойдем посмотрим, в чем дело.
   - Знаете, мне показалось, будто сверкнула молния, только... это была молния наоборот...
   - Вы имеете в виду - негативная? - переспросил я.
   - Вот именно, - кивнула Алиса. - Черная.
   - Мне доводилось видеть ветвистые молнии, вроде деревьев, - пробормотал я. - Но это первое дерево... - Голос мой прервался. - Нет, это уже бред. Сначала доберемся туда, а потом будем судить.
   Мы свернули с проселка на пересекающее его шоссе. Это была государственная автотрасса, проходящая мимо аэропорта и в полутора милях отсюда упиравшаяся в Мелтонвилль. Восточная часть неба снова озарилась вспышкой, и мы поняли, что взрыв произошел гораздо ближе, чем нам поначалу померещилось.
   Мы поспешили вперед, готовые в любую секунду кинуться к лесу в случае угрозы. Пройдя полмили, я внезапно остановился как вкопанный.
   - Что случилось? - шепотом спросила Алиса, налетев на меня.
   - Что-то я не припоминаю здесь ручья, - медленно ответил я. Совершенно точно - раньше его здесь не было. Я тут часто бродил в бойскаутские годы.
   Однако сейчас ручей был. Он тек с востока, со стороны Наспина, и сворачивал на юго-запад, в сторону от реки. Русло перерезало автотрассу, образовывая в дорожном полотне пролом шириной в добрых тридцать футов. Кто-то притащил два длинных древесных ствола, перебросил их через ручей и перекрыл досками, соорудив некое подобие моста.
   Мы пересекли ручей и двинулись было дальше по шоссе, но еще один взрыв слева подсказал нам, что мы свернули с пути.
   Этот взрыв прогремел совсем рядом, на дальнем краю обширного луга, где, как мне помнилось, находилась автостоянка. , Алиса принюхалась.
   - Пахнет горелой зеленью.
   - Точно. - Я указал на дальний берег ручья, хорошо освещенный луной. Посмотрите.
   Берег и дно ручья устилали полуобгорелые, изломанные стебли и ветви каких-то растений размером с добрую сосну, разбросанные в радиусе футов двадцати.
   Что это означает? Оставалось подойти поближе и посмотреть. Поэтому когда мы внезапно достигли конца русла, окруженного толпой человек эдак в сто, то усердно заработали локтями, чтобы выяснить, что же такое там происходит.
   Мы этого так и не выяснили.
   - Он опять переборщил с Хмелем! - истошно завопила вдруг какая-то женщина.
   - Спасайся кто может! - взревел мужчина.
   И ночь мгновенно взорвалась дикими воплями. В темноте замелькали обнаженные тела. Крича и толкаясь, люди рассыпались в стороны. Однако, несмотря на безумную спешку, все весело смеялись, словно предвкушая хорошую потеху, - странная смесь паники и пренебрежения к опасности.
   Я схватил Алису за руку и потащил за ними.
   - Что стряслось? - крикнул я поравнявшемуся с нами мужчине.
   Тот представлял собой невероятное зрелище. Это был первый увиденный мной в Зоне человек, на котором была одежда.
   Голову его покрывала красная феска с кисточкой, туловище опоясывал светло-зеленый широкий пояс, за который была заткнута кривая сабля под таким непривычным углом, что скорее напоминала румпель. Иллюзия усугублялась скоростью, с которой он мчался.
   Услыхав мой возглас, мужчина окинул нас диким взором, вполне соответствовавшим нелепости наряда, и что-то гаркнул.
   - А?
   Он снова что-то выкрикнул и помчался дальше.
   - Что он сказал? - хрипло поинтересовался я у Алисы. - Готов поклясться, что он проорал: "Горацио Хорнблоуэр".
   - Больше похоже на "хорасифенкорнблёс", - ответила она, и тут мы выяснили, отчего толпа бросилась бежать.
   Позади нас рыкнул лев размером с гору, взрывная волна швырнула нас наземь, прокатилась волна горячего воздуха, и затем на нас посыпался град камней и комьев грязи. Я взвыл от боли, когда булыжник ударил меня по ноге. На минуту мне показалось, что лодыжка переломана.
   На шее моей висела Алиса, монотонно причитая: - Спасите меня! Спасите...
   Я бы с удовольствием, но вот кто будет спасать меня?
   Столь же внезапно каменный град прекратился, а с ним стихли и вопли. Еще некоторое время стояла тишина, прерываемая изредка вздохами облегчения. Затем послышался хохот, восторженные возгласы, и вокруг нас опять замелькали белые в лунном свете обнаженные тела, восставшие из густой травы, словно призраки. Эти ничем не сдерживаемые люди не могли долго испытывать страх. Они уже весело подтрунивали друг над другом по поводу бегства и начинали стягиваться к эпицентру взрыва.
   Я остановил одну женщину, полногрудую красотку лет двадцати пяти - я потом обратил внимание, что все женщины, употребляющие Хмель, были красивы, превосходно сложены и молодо выглядели, - и спросил:
   - Что случилось?
   - Да этот придурок-болтолог налил в яму слишком много Хмеля, - с улыбкой объяснила она. - Это же и бревну ясно, что случится. Но он нас не слушал, а его приятели - слава Махруду! - такие же словоблуды, как он сам.
   Произнеся имя бога, она сделала тот самый знак. Как бы легкомысленны и непочтительны ни были эти люди во всех других отношениях, выразить свое уважение Махруду они не забывали никогда.
   - Кто? А? - бестолково переспросил я, совсем сбитый с толку ее словами.
   - И-а, - пропела женщина, и я похолодел от мысли, что она имеет в виду Поливиносела.
   Но она просто передразнила мой нелепый вопрос.
   - Болтологи, конечно, лысик. - И, окинув меня с ног до головы внимательным взглядом, добавила: - Если бы не это, я бы подумала, что ты еще не отведал Хмеля.
   Я не понял, что она подразумевала под "этим", и посмотрел вверх, куда она небрежно махнула рукой, но не увидел ничего, кроме чистого неба и огромной кривой луны.
   Я не хотел продолжать расспросы, чтобы не выглядеть новичком. Оставив в покое женщину, я последовал за толпой.
   Алиса двинулась за мной. Люди направлялись к месту, где обрывался ручей и зияла теперь воронка. Одного взгляда на нее мне хватило, чтобы понять, откуда столь неожиданно появилось сухое русло - кто-то вырыл его серией чудовищных взрывов.
   Мимо нас протолкался какой-то мужчина. Он решительно шагал вперед, сильно наклонившись и заложив одну руку за спину. Другой рукой мужчина держался за волосатую грудь.
   Голову его украшала нахлобученная набекрень шляпа с высоким гребнем, из тех, что можно увидеть во время парада на студентах-активистах. Пояс вокруг талии поддерживал шпагу в ножнах. Довершали наряд остроносые ковбойские ботинки на высоких каблуках. Больше на незнакомце не было ничего.
   Мужчина сердито хмурился. В руке, заложенной за спину, он держал большую карту.
   - Э... адмирал! - окликнул я его.
   Мужчина продолжал двигаться, не обращая на меня никакого внимания.
   - Генерал!
   Он даже не обернулся.
   - Босс! Шеф! Эй, ты!!!
   - Мигнучи пухлики? - неожиданно осведомился он.
   - Ы??!
   - Закройте рот, пока челюсть не потеряли, - посоветовала Алиса. Пошли.
   Мы добрались до края глубокой ямы, прежде чем вновь собралась толпа. Воронка имела в поперечнике около тридцати футов; склоны ее были довольно круты, а глубина составляла футов двадцать. Точно посредине выемки возвышалось огромное, почерневшее, обгоревшее растение. Куда там Джеку с его бобовым стебельком! То был стебель кукурузы с листьями, початками и всем прочим, высотой самое меньшее футов пятьдесят. Стебель угрожающе накренился, и, казалось, достаточно тронуть его пальцем, чтобы он, объятый пламенем, рухнул на землю - прямо на нас, ибо стебель был наклонен в нашу сторону. Корни гигантской кукурузы были полуобнажены, как канализационные трубы в развалинах дома.
   Вокруг были навалены груды комьев грязи, что дополняло картину настоящего кратера - будто огромный метеорит вспахал землю.
   С первого взгляда можно было так и подумать. Но, присмотревшись к форме воронки, я понял, что этот метеорит должен был пробивать почву снизу.
   Но строить из увиденного далеко идущие выводы у меня не оказалось времени - великанский стебель начал наконец медленно валиться, и я вместе с толпой оказался слишком занят бегством. После того как стебель с грохотом рухнул, а большая группа причудливо полуодетых людей подцепила его к упряжке из десяти битюгов и оттащила в сторону, мы с Алисой вернулись к кратеру. На сей раз я спустился в воронку. Почва под ногами была сухой и жесткой. Что-то всосало в себя всю влагу, причем удивительно быстро, так как на окружающем кратер лугу земля была мокрой от недавнего ливня.
   Несмотря на то что в воронке было жарко, болтологи дружно посыпались вниз и принялись энергично долбить кирками и лопатами ее западную стенку. Их предводитель, мужчина в адмиральской шляпе, стоял в центре и, держа обеими руками карту, хмуро смотрел на нее. Время от времени он подзывал кого-нибудь из своих приспешников повелительным жестом, тыкал пальцем в карту, а затем указывал место, где тому следовало орудовать лопатой.
   - Древлени хриплиш скрягланцы, - командовал он.
   - Натипак ном, иу, иу! - скандировал подчиненный.
   Однако земляные работы, видимо, не принесли результата.
   Люди, стоящие у края воронки, - точно толпа городских зевак, наблюдающих за работой экскаватора, - шикали, улюлюкали и подавали болтологам бесполезные советы. По рукам ходили бутылки с Хмелем. Аборигены развлекались вовсю, хотя мне показалось, что многие полезные советы были весьма дурного вкуса.
   Внезапно недо-Наполеон захрипел от ярости и вскинул руки вверх, так что карта затрепыхалась в воздухе.
   - Шимшрить прокатых жижутов! - взвыл он.
   - Рерюф нйем, льовя! - заорали его люди.
   - Фиграначить червлятых фрегамбалов!
   В результате перестали копать все, кроме одного болтолога, облаченного в пробковый шлем и две дюжины наручников. Он кинул какое-то семя в почти что горизонтальный шурф глубиной футов шесть, забросал его землей, утоптал, протянул сквозь набросанную почву тонкий провод. Другой мужчина, в прусской каске времен первой мировой войны с шишаком и в разбитых шутовских очках, выдернул провод и плеснул туда Хмеля из огромной вазы. Почва жадно впитывала влагу.
   Стояла полная тишина. Болтологи и зеваки внимательно следили за ходом церемонии.
   - Он опять льет слишком много! Держите придурка! - завопила вдруг какая-то женщина с самого края воронки.
   - Удрошлючь иметую особось, - укоряюще произнес "Наполеон", бросив в ее сторону свирепый взгляд.
   В то же самое мгновение земля затряслась, почва вздыбилась, задрожала что-то должно было взорваться. И взорваться очень громко!
   - Уносим ноги! На этот раз он дорвался!