Филип Хосе Фармер
Последний дар времени
1
Раздался грохот, похожий на разрыв семидесятимиллиметрового снаряда. Секундой раньше здесь не было ничего, кроме жухлой, еще не успевшей избавиться от утренней росы, травы и глыб известняка на вершине холма. А затем, словно возникнув из воздуха, появилось серое торпедовидное нечто, и над долиной, над холмом, над рекой прозвучал грохот, похожий на гром.
«Г.Дж.Уэллс-1», не изменив даже на микрон своего положения в пространстве, переместился из весны 2070 года в весну двенадцатитысячного года до нашей эры.
В тот же миг, когда завершилось движение во времени, началось движение в пространстве.
Аппарат появился в двух футах над поверхностью холма, рухнул вниз и покатился по склону.
Покрытый антирадиационным пластиком, он не пострадал от падения с трехсотфутового крутого откоса. Осколки известняка при ударе разлетелись далеко в стороны, но на обшивке не осталось даже царапины. Аппарат окончательно остановился у подножия холма, пропахав борозду в зарослях карликовых сосен.
— Интереснее, чем в доме забав, — дрожащим голосом произнесла Речел Силверстейн.
Она улыбалась, но лицо ее было белее мела.
Драммонд Силверстейн, ее муж, что-то невнятно прохрипел. Глаза его были выпучены, кожа посерела. Но понемногу кровь приливала к его щекам.
Роберт фон Биллман с легким немецким акцентом произнес:
— Надеюсь, каждый сам в состоянии расстегнуть крепления?
Джон Грибердсон нажал несколько клавиш на панели управления. На экране возникло голубое небо с далекими белыми облаками — это с тихим жужжанием заработала телекамера — небо сменила жухлая трава, а затем, примерно на расстоянии мили от аппарата, телемонитор продемонстрировал путешественникам во времени реку и долину.
Он нажал еще одну клавишу, и в поле зрения камеры оказался склон холма, с которого они скатились. На полпути к вершине мелькнуло какое-то животное и скрылось за камнем.
— Гиена, — произнес Грибердсон. Голос у него был звучный и уверенный. — Пещерная гиена. Она похожа на кенийскую, но крупнее и вся серая.
Когда они падали, Грибердсон лишь слегка побледнел. Он говорил по-английски с легким акцентом, происхождение которого Фон Биллман, будучи лингвистом, никак не мог установить, несмотря на свою гордость — умение узнавать любой из двухсот малораспространенных языков, не говоря уже о главных. Речь Грибердсона всегда ставила его в тупик. Конечно, не было ничего проще, чем спросить об этом англичанина напрямик, но то, что находилось внутри Биллмана и называлось профессионализмом, предпочитало разобраться в этом самостоятельно.
Камера продолжала показывать панораму местности. Крохотная фигурка выскочила из тени огромного валуна, метнулась к другому валуну и спряталась за ним.
— Это был человек, правда? — воскликнула Речел.
— Похоже на то, — ответил Грибердсон. Он навел камеру на камень, и через несколько минут из-за него показалась чья-то голова. Джон увеличил изображение, и с расстояния десяти футов они отчетливо смогли разглядеть появившегося человека. У него были длинные светло-каштановые волосы, косматые брови и широкое лицо с выдающимися надбровными дугами.
— Я так волнуюсь, — сказала Речел. — Наш первый человек! Первое человеческое существо, встреченное нами!
Тот уже стоял на виду. Ростом он был около шести футов. Шкура, доходившая до колен, и высокая меховая обувь составляли весь его наряд. Он держал в руках короткий кремниевый топор и атлатл — палку с зазубриной на конце, позволявшую метать копье с огромной силой. На кожаном поясе висела кожаная же сумка, в которой, видимо, находилась добыча — крупная птица или небольшое животное. Помимо сумки пояс оттягивали ножны, тоже кожаные, из которых выглядывала деревянная рукоятка.
Грибердсон взглянул на приборную панель.
— Наружная температура — пятьдесят по Фаренгейту, — сказал он. — Двенадцать часов пятнадцать минут. Предположительно конец мая. Однако здесь теплее, чем я думал.
— Но зелени ненамного больше, чем у нас, — заметил Драммонд Силверстейн.
Внезапно каждый из них испытал смутную тревогу. Сказывалось перемещение во времени и падение с холма, а шок, вызванный этими событиями и снижавший остроту восприятия, начинал проходить.
Грибердсон установил, что оборудование в порядке. Передвинувшись к пульту контроля, он стал диктовать данные приборов. Фон Биллман сидел слева и повторял его слова в микрофон записывающего устройства. Когда они закончили, загорелась зеленая лампочка.
— Наружный воздух чист, — сказал Грибердсон. — Такого воздуха на Земле нет уже сто пятьдесят лет.
— Давайте подышим им, — предложил Драммонд Силверстейн.
Англичанин освободился от креплений и встал. Его рост был шесть футов три дюйма, и лишь дюйма недоставало, чтобы он задевал головой потолок. Обрамленное черными прямыми волосами его красивое, с темными серыми глазами лицо казалось орлиным. Он выглядел на тридцать и обладал мускулистым телом Аполлона. Возглавляя экспедицию, он должен был выполнять функции антрополога, археолога, ботаника и лингвиста. Если бы в Англии не отменили дворянские титулы, он был бы герцогом.
Роберт фон Биллман встал минутой позже. На дюйм ниже Грибердсона, хорошо сложенный, тридцати пяти лет, с лицом прибалта и рыжеватыми волосами, он был всемирно известным лингвистом и антропологом и, кроме того, обладал познаниями в живописи и химии.
Следом за ним поднялась Речел Силверстейн, невысокая брюнетка со светлыми голубыми глазами, длинноносая, но миловидная. Будучи доктором генетики и зоологии, она занималась также ботаникой и метеорологией, примем очень успешно.
Драммонд Силверстейн, тонкий и темноволосый, был шести футов ростом. Физик и астроном, он получил также неплохие познания в геологии. Он прекрасно играл на скрипке и разбирался в музыке, древней литературе и истории древних цивилизаций. Грибердсон повернул большое колесо и открыл овальный люк. Он подождал, пока остальные соберутся за его спиной, и, улыбнувшись, обернулся.
— Видимо, надлежит произнести что-нибудь поэтическое, подобно Армстронгу, впервые ступившему на лунную поверхность, — сказал он.
Он вышел на верхнюю площадку трапа в двенадцать ступеней, который выскользнул из борта, как только открылся люк. Воздух был умопомрачительно чист. Вздохнув как большой кот, Грибердсон стал спускаться. Камера наверху была наведена на площадку перед люком, чтобы снять для истории выход экипажа из корабля.
— Это последний дар времени, — произнес командир и взглянул в камеру. — Современный человек никогда не сможет вновь оказаться в этом мгновении в прошлом. Мы, экипаж «Уэллса-1», не пожалеем усилий, чтобы как можно лучше отблагодарить время и человечество за этот великий дар.
Спутники, казалось, были разочарованы. Очевидно, каждый считал, что если бы выступить пришлось ему, он сумел бы найти более возвышенные слова.
Грибердсон вновь поднялся на корабль и раскрыл ящик с оружием. Речел прошла следом и отобрала для путешествия несколько костюмов из легкой, но теплой материи. Одетые и вооруженные, с двумя видеокамерами, по форме и размерам напоминавшими мяч для американского футбола, они вышли. Люк закрылся, но камера на верхушке корабля следила за ними. С англичанином во главе они начали подниматься на холм. Все были в отличной физической форме, но тем не менее раскраснелись от ходьбы и тяжело дышали. Пожалуй, только Грибердсон не ощущал крутизны подъема. Остановившись, он обернулся и посмотрел вниз.
Корабль казался теперь совсем маленьким. Но он весил триста тонн, и его необходимо было доставить в точности туда, где он оказался после перемещения. Иначе корабль мог навсегда остаться в двенадцатом тысячелетии до нашей эры. Инженеры, строившие аппарат, особенно упирали на необходимость возвращения его из точного места первоначального прибытия с точной первоначальной массой, плюс-минус десять унций. Грибердсон воткнул в землю несколько колышков, отмечая границы следа, оставленного кораблем при падении. Четырех лет достаточно, чтобы эта рытвина бесследно исчезла.
Речел и фон Биллман вытащили видеокамеры, а Грибердсон и Драммонд привязали к местности точку падения, взяв за ориентиры три крупных валуна, выступавших из почвы. «Г.Дж.Уэллс-1» перед совершением прыжка во времени был установлен на деревянной платформе на вершине холма в долине реки Везера, во Франции. Сейчас эта вершина находилась почти в сорока футах от точки приземления. Ожидалось, что она будет отстоять еще дальше, это подтвердили геологи. Грибердсон все еще сомневался: возможно, имело место небольшое смещение аппарата в пространстве. Теоретики считали, что такого быть не может. Но как это будет происходить в действительности, никто из них, по правде говоря, не знал.
Процесс перемещения во времени требовал огромных затрат энергии. Не меньше ее понадобится и на возвращение машины. Время, в котором очутились путешественники, было предельно отдаленным. Существовал фактор, рассчитанный несколькими математиками, из-за которого наиболее дорогостоящая и опасная экспедиция должна быть предпринята первой.
Если за ближайшие десять лет никто не попытается побывать в двенадцатом тысячелетии до нашей эры в районе, где археологи обнаружили предметы, относящиеся к Мадленской культуре [поздний палеолит (15-8 тыс. до н.э.), следы обнаружены в Европе, названа по пещере Ла-Мадлен во Франции], им не прорваться дальше восьмого. Возможность оказаться в двенадцатом тысячелетии до нашей эры будет потеряна навсегда. А если пройдет еще десять лет, предел снизится до четвертого тысячелетия.
Более того, при возвращении из прошлого также действовали странные и необъяснимые ограничения. Однажды в прошлое была отправлена экспериментальная модель без человека на борту. Но во вчерашнем дне, в который она была послана, она не появилась и куда делась, никто не знал. Другая модель ушла в прошлое на неделю — что потребовало больших затрат материалов и энергии, — но так же обнаружена не была.
Тем временем пресса разузнала и растрезвонила о проекте «Хроном», но общественность и конгресс вскоре успокоились. Сначала ожила старая научно-фантастическая идея, что вмешательство во время может изменить ход истории. Рассказы различных писателей от Уэллса до Сильверберга, Брэдбери и Хайнлайна переиздавались и даже ставились на сцене. Миллионы жили в страхе, что путешествие во времени погубит кого-нибудь из их предков, а тогда и потомки исчезнут с лица Земли.
Джекоб Мойше, возглавлявший группу конструкторов, работавших над машиной времени, сумел успокоить общественность. В серии статей он разъяснил, что если путешествие во времени может вызвать изменения, то эти изменения уже произошли, но тем не менее ничего страшного не случилось.
Однако к тому времени оказалось, что достигнуть первоначальной цели уже невозможно. Момент был упущен. Теперь оставалась возможность исследовать лишь восьмое тысячелетие до нашей эры. Фонды, выделенные на проект, были восстановлены, и небольшая модель отправилась на сто лет в прошлое.
Сразу же начались ее поиски. По мнению ученых, сто лет назад, в 1973 году, кто-то мог обнаружить модель, не поняв, что это такое. Не исключено, что она, практически неразрушимая, и ныне является чьей-нибудь собственностью или лежит под слоем почвы. Но всемирный розыск не увенчался успехом.
Следующая модель была направлена в 1875 год. Как и в первый раз, к поискам привлекли научные силы всего мира, но так ничего и не удалось сделать.
Третья модель обошлась в такую сумму, что конгресс и общественность содрогнулись. Машина была закрыта в капсуле и отправилась в 1860 год на глубину пятидесяти футов под здание, где разрабатывался Проект.
Исследования доктора Мойше показали, что на Сиракузском холме, штат Нью-Йорк, в 1860 году произошел загадочный взрыв огромной силы. Сейчас на этом месте стояли здания лабораторий Проекта. Мойше предположил, что взрыв произошел в результате появления модели под землей. Два столетия назад причине взрыва не было дано объяснения, но холм тем не менее исчез.
Модель содержала радиоактивные вещества, и в радиусе мили удалось найти ее остатки. В печати, разумеется, сразу же появились обвинения в их подделке, но доктор Мойше это предвидел и заранее пригласил присутствовать при эксперименте шестерых конгрессменов и ученого секретаря академии.
Немедленно распространилась гипотеза, пытавшаяся объяснить провал двух предыдущих экспериментов: невозможны путешествия в те времена, когда уже жил кто-либо из современников эксперимента. Иными словами: время, не обладающее, разумеется, свойствами живой природы, стремится тем не менее избегать парадокса.
Скептики не слишком тактично возражали, что если это так, то некто, родившийся до 1875 года, жив и поныне, и появление моделей в 1875 и 1973 годах предотвращено его существованием.
Если гипотетическая личность родилась, скажем, в 1870 году, то к сегодняшнему дню ей должно быть двести лет. Это превышает все рекорды долголетия, если учесть, что самому старому зарегистрированному долгожителю Земли сейчас сто тридцать лет и родился он в 1940 году.
Гипотеза пошатнулась, но не рухнула.
Защитник ее, выдвигая и развивая новые аргументы, приводил в их числе и следующий: вполне возможно, что на планете обитает некто двухсотлетний, по каким либо причинам пожелавший остаться неизвестным, а регистрация возраста вполне могла быть фальсифицирована.
Джон Грибердсон как раз размышлял об этом, когда Речел дотронулась до его руки.
Она прикасалась к нему по десять раз на дню, словно желая убедиться, что он существует, а может быть ей просто нравилось к нему прикасаться. Грибердсон не возражал, хотя и замечал каждый раз, что Драммонд недоволен. Но сделать замечание Речел должен был ее муж, а не он. Драммонд, насколько было известно Грибердсону, еще ни разу не заговаривал об этом.
— Как вы считаете, сумеем мы поднять корабль своими силами? — спросила она.
Светлые глаза ее блестели от восторга.
— Надеюсь, — ответил Джон. — Но, думаю, это можно было бы сделать легче и быстрее, если бы нам помогли какие-нибудь пещерные жители. Впрочем, не стоит пока тревожиться. В конце концов, у нас впереди еще четыре года. Роберт фон Биллман резко окликнул их.
Он рассматривал в бинокль долину на северо-востоке. Грибердсон заметил фигуры, которые привлекли внимание фон Биллмана.
Он поднял свой бинокль и увидел несколько коричневых северных оленей. Несколько в стороне от оленей взгляд наткнулся на большую серую тень. Это был волк. Вскоре Грибердсон разглядел, что их не меньше дюжины.
Олени знали о присутствии волков, но продолжали щипать мох, время от времени поднимая головы, нюхая воздух и косясь на кравшихся в пятидесяти ярдах от них хищников. Несколько серых теней вдруг проскользнули за холмом и на мгновение оказавшись перед стадом, вновь скрылись из виду. Основная группа неторопливо направлялась к оленям. Те минуту помедлили, чтобы убедиться, что волки не остановятся, и вдруг, точно по приказу вожака, бросились прочь. Волки ринулись за ними, и, когда олени поравнялись с холмом, шестеро хищников выскочили из укрытия. Одна олениха споткнулась, и тут же в нее вцепился волк, довершить начатое ему помогли несколько серых коллег. Стадо мчалось дальше, еще один олень поскользнулся. Прежде чем он смог приподняться, двое волков вцепились ему в ноги. Сородичи подоспели вовремя. Олень был обречен. И на этом охота прекратилась.
Грибердсон смотрел на происходящее с нарастающим интересом. Опустив бинокль, он произнес:
— Подумать только, в наше время волки остались лишь в зоопарках и маленьких заповедниках, а ведь в их власти был целый мир. Их здесь миллионы, наверное.
— Порой мне кажется, что вы зоолог, — сказала Речел.
Он повернулся и посмотрел вниз, на долину, где они видели человека. Тот давно скрылся за камнем, и Грибердсон напрасно пытался обнаружить его в бинокль, когда они взошли на вершину холма. Теперь человек увидел, что пришельцы покинули корабль, и рискнул приблизиться к нему.
— Любопытство губит не только кошек, — сказал Грибердсон, заметив туземца, дом которого мог находиться как поблизости, так и далеко отсюда.
Они занялись сбором образцов почвы, растений и горных пород, и сделали несколько снимков. Когда работа была закончена, Грибердсон предложил спуститься к кораблю, оставить образцы, запастись продуктами и подарками и пойти в долину на поиски человеческого жилья.
Группа начала спуск. Незнакомец приблизился к кораблю на сотню ярдов, но увидев, что они возвращаются, тут же нырнул за валун. Он оставался там до той минуты, когда Грибердсон открыл люк. Тогда он поднялся и, пригибаясь, перебежал за камень поближе. Драммонд Силверстейн успел заснять его на видео.
Путешественники уложили ранцы. Грибердсон взял скорострельный автомат пятисотого калибра, фон Биллман и Драммонд — ружья, стрелявшие ампулами со снотворным. Речел — автоматическое ружье тридцатого калибра. У каждого в кобуре на поясе был автоматический пистолет, а в ранцах — осколочные и газовые гранаты.
Они двинулись по долине и вышли к небольшому ручью, который спускался вниз к реке. Некоторое время они шли по течению ручья. Туземец держался на четверть мили впереди. Пройдя две мили, путешественники решили взобраться на обрыв, заинтересовавший их окнами пещер и карнизами перед ними, которые, как оказалось, носили явные следы пребывания людей. Повсюду валялись кости, осколки кремня и кремнистого известняка, щепки и обрывки шкур.
Затем путешественники наткнулись на пещеру, от которой исходило такое зловоние, будто в ней обосновались гиены. Речел сказала, что позже собирается обследовать ее и узнать, что гиены едят и чем занимаются в свободное от работы время. Она бросила в отверстие несколько камней, но лишь звук их падения нарушил черную тишину пещеры.
Группа прошла еще пять миль, прежде чем увидела жилье. Здесь долина расширялась, и к обрыву, который начинался далее, приткнулось стойбище. Женщин и детей видно не было, но двенадцать мужчин, полностью вооруженных, занимали оборону на кромке обрыва.
Прежде чем отдать приказ подниматься, Грибердсон оглянулся. Возможно, не все взрослые мужчины находились в поселении, часть ушла на охоту, и ему не хотелось, чтобы их атаковали с тыла.
Человек, которого они увидели первым, предупредил сородичей и теперь стоял среди них, потрясая копьем и выкрикивая что-то в сторону пришельцев.
Грибердсон включил мегафон на груди и велел остальным держаться в ста футах позади. Он смотрел на крупные валуны, выстроенные в ряд на вершине обрыва, и готов был прыгнуть в сторону, если один из них полетит вниз. Но камни не двигались, не было их и у подножия холма. Это позволяло допустить, что они и раньше не падали.
Его интересовало, о чем думают туземцы. К ним, двенадцати воинам, защищавшим свой дом, приближались всего трое мужчин и одна женщина. Но в то же время сами по себе пришельцы, должно быть, выглядели для аборигенов очень необычно. Все в них должно было казаться дикарям удивительным: одежда, зловещее оружие, гладко выбритые лица. А больше всего, наверное, завораживала решимость, с которой они медленно приближались к численно превосходившим их защитникам стойбища.
За плечами Грибердсона был опыт долгого общения с дикарями. Он был на много лет старше, чем казался, и помнил те времена, когда в Азии и Африке встречались племена, имевшие слабое представление о цивилизации. Именно этот опыт придавал ему решимости. Он понимал, что эти люди не горят желанием сразиться с неизвестным врагом. Остальные из его группы не могли похвастаться опытом личных отношений с примитивными племенами.
Они родились слишком поздно для этого. Дикари либо вымерли к тому времени, либо стали жить в городах. Лишь очень немногие остались в резервациях, но по сравнению со своими предками были слишком цивилизованы.
Все же туземцы представляли собой реальную опасность. Наверняка им приходилось уже сталкиваться с врагами — другими первобытными людьми или грозными животными, на которых они охотились — мамонтами, носорогами, пещерными медведями или пещерными львами.
Грибердсон медленно приближался не сводя глаз с нацеленных на него копий. Он остановился и заговорил в мегафон. При первых же словах, прозвучавших, как удар грома, туземцы прекратили кричать и махать копьями. Даже отсюда было видно, как они побледнели.
Джон выхватил ракетницу и выстрелил в небо. Зеленая ракета поднялась на двести футов, потом медленно снизилась и в пятидесяти футах над землей с треском разорвалась. Воины стояли безмолвно. Возможно они хотели бы убежать, но это означало оставить на милость победителей женщин и детей. На это они не могли пойти. Грибердсон в душе одобрил их поведение. Испытывая огромный ужас перед злым волшебником, они нашли мужество отстаивать свою землю.
Улыбаясь, он поднял обе руки. Автомат висел у него за плечами.
От группы воинов отделился и вышел ему навстречу высокий крепкий мужчина с темно-рыжими волосами. В правой руке он держал большой каменный топор с толстым топорищем, в левой — копье. Ростом он почти не уступал Грибердсону. В нескольких футах позади него держался человек с каштановыми волосами, по следу которого они шли.
Англичанин вновь заговорил, его голос, усиленный мегафоном, остановил начавших было приближаться темно-рыжего и его спутника. Но Грибердсон не переставал улыбаться. Он отключил громкоговоритель, сделав это как можно медленнее, чтобы не встревожить их, и опустил руку. Затем он вновь поднял руку в приветственном жесте и заговорил с аборигенами без применения технических средств, зная по опыту, что это более верный способ найти общий язык с теми, кого цивилизация еще не коснулась своей заботливой рукой. Глаза парламентеров при этом широко раскрылись: видимо не каждый день в окрестностях их селения появлялись люди, способные так ощутимо менять свой голос. Но несмотря на свой страх, они, видимо, догадались, что изменение громкости звука — дружественный знак.
Грибердсон медленно поднимался, пока не оказался в десяти футах от дикарей. Отсюда ему было видно, как они дрожат. Но дрожь эта была вызвана не перспективой битвы, а лишь страхом перед неизвестностью.
Грибердсон заговорил и одновременно попытался знаками пояснять свои слова. Он использовал язык жестов бушменов Калахари. Не будучи уверен, что туземцы имеют собственный язык жестов и смогут ответить ему, он хотел использовать все возможные средства, чтобы убедить их в его мирных намерениях.
Он говорил, что они пришли из дальних мест, принесли дары и хотят дружбы. Вождь наконец улыбнулся и опустил оружие, хотя все еще сохранял дистанцию. Второй тоже улыбнулся. Вождь обернулся, не переставая коситься на Грибердсона, и закричал воинам. Затем он пригласил Грибердсона и его спутников следовать за ним, и на вершине холма воины взяли в кольцо всех четверых.
В лицах и движениях воинов уже не было ничего угрожающего. Теперь путешественники смогли увидеть большое стойбище, укрытое под массивным известняковым карнизом. Северная сторона прикрывалась стеной из крупных камней, уложенных друг на друга. Такая же стена поднималась с востока. В поселении было около тридцати вигвамов из шкур на деревянных шестах. Грибердсон насчитал тридцать взрослых женщин, десять подростков-девушек, шесть мальчиков и тридцать восемь совсем маленьких детей.
Позже, когда вернулись охотники, он пересчитал и мужчин, их было двадцать четыре человека.
В каждом очаге горел огонь, кое-где на прутьях жарились освежеванные и выпотрошенные кролики, сурки, птицы. В углу лагеря находился деревянный загон: там жил медвежонок. Перед одним из шатров стоял столб с черепом медведя, насаженным на верхушку, основание столба было обложено камнями.
Во времена Грибердсона череп такой величины, как этот, можно было встретить лишь у кадьякского медведя. Грибердсон решил, что череп и медвежонок — это атрибуты культа медведя, который, видимо, является тотемом племени.
Воду туземцы носили из реки. Об этом говорили кожаные бурдюки, во множестве валявшиеся на земле. Повсюду были разбросаны кости, а сильный запах с северной стороны говорил о том, что по ту сторону стены с обрыва сбрасываются экскременты. Запах самих дикарей, их всклокоченные бороды и волосы, грязная одежда из шкур свидетельствовали, что они не слишком заботятся о личной гигиене.
Грибердсон, не встретив возражений со стороны туземцев, заглянул в ближайший шатер. Там были очень низкие кровати — деревянные рамы со шкурами, брошенными сверху. На одной кровати лежал больной мальчик лет десяти. Грибердсон попросил Речел подержать открытым кожаный полог входа и на четвереньках пробрался внутрь. Мальчик тусклыми глазами взглянул на него. Он был очень слаб.
Снаружи закричала женщина и полезла в шатер. Она хотела убедиться, что таинственный человек с голосом, подобным грому, не сделает вреда ее ребенку. Грибердсон улыбнулся ей, но жестом попросил не вмешиваться.
Он надел на голову рефлектор и направил луч света в глаза мальчику, затем в горло и в уши. Мальчик дрожал от страха, но не сопротивлялся.
Грибердсон размышлял — следует ли попытаться сейчас взять анализы кожной ткани, крови, слюны и мочи. По собственному опыту он знал, что первобытные люди чаще всего отказываются сдавать анализы, опасаясь, что те будут использованы против них в обрядах черной магии. Если и этому племени присущи подобные предрассудки, люди, хоть они сейчас и напуганы, могут пойти на насилие.
«Г.Дж.Уэллс-1», не изменив даже на микрон своего положения в пространстве, переместился из весны 2070 года в весну двенадцатитысячного года до нашей эры.
В тот же миг, когда завершилось движение во времени, началось движение в пространстве.
Аппарат появился в двух футах над поверхностью холма, рухнул вниз и покатился по склону.
Покрытый антирадиационным пластиком, он не пострадал от падения с трехсотфутового крутого откоса. Осколки известняка при ударе разлетелись далеко в стороны, но на обшивке не осталось даже царапины. Аппарат окончательно остановился у подножия холма, пропахав борозду в зарослях карликовых сосен.
— Интереснее, чем в доме забав, — дрожащим голосом произнесла Речел Силверстейн.
Она улыбалась, но лицо ее было белее мела.
Драммонд Силверстейн, ее муж, что-то невнятно прохрипел. Глаза его были выпучены, кожа посерела. Но понемногу кровь приливала к его щекам.
Роберт фон Биллман с легким немецким акцентом произнес:
— Надеюсь, каждый сам в состоянии расстегнуть крепления?
Джон Грибердсон нажал несколько клавиш на панели управления. На экране возникло голубое небо с далекими белыми облаками — это с тихим жужжанием заработала телекамера — небо сменила жухлая трава, а затем, примерно на расстоянии мили от аппарата, телемонитор продемонстрировал путешественникам во времени реку и долину.
Он нажал еще одну клавишу, и в поле зрения камеры оказался склон холма, с которого они скатились. На полпути к вершине мелькнуло какое-то животное и скрылось за камнем.
— Гиена, — произнес Грибердсон. Голос у него был звучный и уверенный. — Пещерная гиена. Она похожа на кенийскую, но крупнее и вся серая.
Когда они падали, Грибердсон лишь слегка побледнел. Он говорил по-английски с легким акцентом, происхождение которого Фон Биллман, будучи лингвистом, никак не мог установить, несмотря на свою гордость — умение узнавать любой из двухсот малораспространенных языков, не говоря уже о главных. Речь Грибердсона всегда ставила его в тупик. Конечно, не было ничего проще, чем спросить об этом англичанина напрямик, но то, что находилось внутри Биллмана и называлось профессионализмом, предпочитало разобраться в этом самостоятельно.
Камера продолжала показывать панораму местности. Крохотная фигурка выскочила из тени огромного валуна, метнулась к другому валуну и спряталась за ним.
— Это был человек, правда? — воскликнула Речел.
— Похоже на то, — ответил Грибердсон. Он навел камеру на камень, и через несколько минут из-за него показалась чья-то голова. Джон увеличил изображение, и с расстояния десяти футов они отчетливо смогли разглядеть появившегося человека. У него были длинные светло-каштановые волосы, косматые брови и широкое лицо с выдающимися надбровными дугами.
— Я так волнуюсь, — сказала Речел. — Наш первый человек! Первое человеческое существо, встреченное нами!
Тот уже стоял на виду. Ростом он был около шести футов. Шкура, доходившая до колен, и высокая меховая обувь составляли весь его наряд. Он держал в руках короткий кремниевый топор и атлатл — палку с зазубриной на конце, позволявшую метать копье с огромной силой. На кожаном поясе висела кожаная же сумка, в которой, видимо, находилась добыча — крупная птица или небольшое животное. Помимо сумки пояс оттягивали ножны, тоже кожаные, из которых выглядывала деревянная рукоятка.
Грибердсон взглянул на приборную панель.
— Наружная температура — пятьдесят по Фаренгейту, — сказал он. — Двенадцать часов пятнадцать минут. Предположительно конец мая. Однако здесь теплее, чем я думал.
— Но зелени ненамного больше, чем у нас, — заметил Драммонд Силверстейн.
Внезапно каждый из них испытал смутную тревогу. Сказывалось перемещение во времени и падение с холма, а шок, вызванный этими событиями и снижавший остроту восприятия, начинал проходить.
Грибердсон установил, что оборудование в порядке. Передвинувшись к пульту контроля, он стал диктовать данные приборов. Фон Биллман сидел слева и повторял его слова в микрофон записывающего устройства. Когда они закончили, загорелась зеленая лампочка.
— Наружный воздух чист, — сказал Грибердсон. — Такого воздуха на Земле нет уже сто пятьдесят лет.
— Давайте подышим им, — предложил Драммонд Силверстейн.
Англичанин освободился от креплений и встал. Его рост был шесть футов три дюйма, и лишь дюйма недоставало, чтобы он задевал головой потолок. Обрамленное черными прямыми волосами его красивое, с темными серыми глазами лицо казалось орлиным. Он выглядел на тридцать и обладал мускулистым телом Аполлона. Возглавляя экспедицию, он должен был выполнять функции антрополога, археолога, ботаника и лингвиста. Если бы в Англии не отменили дворянские титулы, он был бы герцогом.
Роберт фон Биллман встал минутой позже. На дюйм ниже Грибердсона, хорошо сложенный, тридцати пяти лет, с лицом прибалта и рыжеватыми волосами, он был всемирно известным лингвистом и антропологом и, кроме того, обладал познаниями в живописи и химии.
Следом за ним поднялась Речел Силверстейн, невысокая брюнетка со светлыми голубыми глазами, длинноносая, но миловидная. Будучи доктором генетики и зоологии, она занималась также ботаникой и метеорологией, примем очень успешно.
Драммонд Силверстейн, тонкий и темноволосый, был шести футов ростом. Физик и астроном, он получил также неплохие познания в геологии. Он прекрасно играл на скрипке и разбирался в музыке, древней литературе и истории древних цивилизаций. Грибердсон повернул большое колесо и открыл овальный люк. Он подождал, пока остальные соберутся за его спиной, и, улыбнувшись, обернулся.
— Видимо, надлежит произнести что-нибудь поэтическое, подобно Армстронгу, впервые ступившему на лунную поверхность, — сказал он.
Он вышел на верхнюю площадку трапа в двенадцать ступеней, который выскользнул из борта, как только открылся люк. Воздух был умопомрачительно чист. Вздохнув как большой кот, Грибердсон стал спускаться. Камера наверху была наведена на площадку перед люком, чтобы снять для истории выход экипажа из корабля.
— Это последний дар времени, — произнес командир и взглянул в камеру. — Современный человек никогда не сможет вновь оказаться в этом мгновении в прошлом. Мы, экипаж «Уэллса-1», не пожалеем усилий, чтобы как можно лучше отблагодарить время и человечество за этот великий дар.
Спутники, казалось, были разочарованы. Очевидно, каждый считал, что если бы выступить пришлось ему, он сумел бы найти более возвышенные слова.
Грибердсон вновь поднялся на корабль и раскрыл ящик с оружием. Речел прошла следом и отобрала для путешествия несколько костюмов из легкой, но теплой материи. Одетые и вооруженные, с двумя видеокамерами, по форме и размерам напоминавшими мяч для американского футбола, они вышли. Люк закрылся, но камера на верхушке корабля следила за ними. С англичанином во главе они начали подниматься на холм. Все были в отличной физической форме, но тем не менее раскраснелись от ходьбы и тяжело дышали. Пожалуй, только Грибердсон не ощущал крутизны подъема. Остановившись, он обернулся и посмотрел вниз.
Корабль казался теперь совсем маленьким. Но он весил триста тонн, и его необходимо было доставить в точности туда, где он оказался после перемещения. Иначе корабль мог навсегда остаться в двенадцатом тысячелетии до нашей эры. Инженеры, строившие аппарат, особенно упирали на необходимость возвращения его из точного места первоначального прибытия с точной первоначальной массой, плюс-минус десять унций. Грибердсон воткнул в землю несколько колышков, отмечая границы следа, оставленного кораблем при падении. Четырех лет достаточно, чтобы эта рытвина бесследно исчезла.
Речел и фон Биллман вытащили видеокамеры, а Грибердсон и Драммонд привязали к местности точку падения, взяв за ориентиры три крупных валуна, выступавших из почвы. «Г.Дж.Уэллс-1» перед совершением прыжка во времени был установлен на деревянной платформе на вершине холма в долине реки Везера, во Франции. Сейчас эта вершина находилась почти в сорока футах от точки приземления. Ожидалось, что она будет отстоять еще дальше, это подтвердили геологи. Грибердсон все еще сомневался: возможно, имело место небольшое смещение аппарата в пространстве. Теоретики считали, что такого быть не может. Но как это будет происходить в действительности, никто из них, по правде говоря, не знал.
Процесс перемещения во времени требовал огромных затрат энергии. Не меньше ее понадобится и на возвращение машины. Время, в котором очутились путешественники, было предельно отдаленным. Существовал фактор, рассчитанный несколькими математиками, из-за которого наиболее дорогостоящая и опасная экспедиция должна быть предпринята первой.
Если за ближайшие десять лет никто не попытается побывать в двенадцатом тысячелетии до нашей эры в районе, где археологи обнаружили предметы, относящиеся к Мадленской культуре [поздний палеолит (15-8 тыс. до н.э.), следы обнаружены в Европе, названа по пещере Ла-Мадлен во Франции], им не прорваться дальше восьмого. Возможность оказаться в двенадцатом тысячелетии до нашей эры будет потеряна навсегда. А если пройдет еще десять лет, предел снизится до четвертого тысячелетия.
Более того, при возвращении из прошлого также действовали странные и необъяснимые ограничения. Однажды в прошлое была отправлена экспериментальная модель без человека на борту. Но во вчерашнем дне, в который она была послана, она не появилась и куда делась, никто не знал. Другая модель ушла в прошлое на неделю — что потребовало больших затрат материалов и энергии, — но так же обнаружена не была.
Тем временем пресса разузнала и растрезвонила о проекте «Хроном», но общественность и конгресс вскоре успокоились. Сначала ожила старая научно-фантастическая идея, что вмешательство во время может изменить ход истории. Рассказы различных писателей от Уэллса до Сильверберга, Брэдбери и Хайнлайна переиздавались и даже ставились на сцене. Миллионы жили в страхе, что путешествие во времени погубит кого-нибудь из их предков, а тогда и потомки исчезнут с лица Земли.
Джекоб Мойше, возглавлявший группу конструкторов, работавших над машиной времени, сумел успокоить общественность. В серии статей он разъяснил, что если путешествие во времени может вызвать изменения, то эти изменения уже произошли, но тем не менее ничего страшного не случилось.
Однако к тому времени оказалось, что достигнуть первоначальной цели уже невозможно. Момент был упущен. Теперь оставалась возможность исследовать лишь восьмое тысячелетие до нашей эры. Фонды, выделенные на проект, были восстановлены, и небольшая модель отправилась на сто лет в прошлое.
Сразу же начались ее поиски. По мнению ученых, сто лет назад, в 1973 году, кто-то мог обнаружить модель, не поняв, что это такое. Не исключено, что она, практически неразрушимая, и ныне является чьей-нибудь собственностью или лежит под слоем почвы. Но всемирный розыск не увенчался успехом.
Следующая модель была направлена в 1875 год. Как и в первый раз, к поискам привлекли научные силы всего мира, но так ничего и не удалось сделать.
Третья модель обошлась в такую сумму, что конгресс и общественность содрогнулись. Машина была закрыта в капсуле и отправилась в 1860 год на глубину пятидесяти футов под здание, где разрабатывался Проект.
Исследования доктора Мойше показали, что на Сиракузском холме, штат Нью-Йорк, в 1860 году произошел загадочный взрыв огромной силы. Сейчас на этом месте стояли здания лабораторий Проекта. Мойше предположил, что взрыв произошел в результате появления модели под землей. Два столетия назад причине взрыва не было дано объяснения, но холм тем не менее исчез.
Модель содержала радиоактивные вещества, и в радиусе мили удалось найти ее остатки. В печати, разумеется, сразу же появились обвинения в их подделке, но доктор Мойше это предвидел и заранее пригласил присутствовать при эксперименте шестерых конгрессменов и ученого секретаря академии.
Немедленно распространилась гипотеза, пытавшаяся объяснить провал двух предыдущих экспериментов: невозможны путешествия в те времена, когда уже жил кто-либо из современников эксперимента. Иными словами: время, не обладающее, разумеется, свойствами живой природы, стремится тем не менее избегать парадокса.
Скептики не слишком тактично возражали, что если это так, то некто, родившийся до 1875 года, жив и поныне, и появление моделей в 1875 и 1973 годах предотвращено его существованием.
Если гипотетическая личность родилась, скажем, в 1870 году, то к сегодняшнему дню ей должно быть двести лет. Это превышает все рекорды долголетия, если учесть, что самому старому зарегистрированному долгожителю Земли сейчас сто тридцать лет и родился он в 1940 году.
Гипотеза пошатнулась, но не рухнула.
Защитник ее, выдвигая и развивая новые аргументы, приводил в их числе и следующий: вполне возможно, что на планете обитает некто двухсотлетний, по каким либо причинам пожелавший остаться неизвестным, а регистрация возраста вполне могла быть фальсифицирована.
Джон Грибердсон как раз размышлял об этом, когда Речел дотронулась до его руки.
Она прикасалась к нему по десять раз на дню, словно желая убедиться, что он существует, а может быть ей просто нравилось к нему прикасаться. Грибердсон не возражал, хотя и замечал каждый раз, что Драммонд недоволен. Но сделать замечание Речел должен был ее муж, а не он. Драммонд, насколько было известно Грибердсону, еще ни разу не заговаривал об этом.
— Как вы считаете, сумеем мы поднять корабль своими силами? — спросила она.
Светлые глаза ее блестели от восторга.
— Надеюсь, — ответил Джон. — Но, думаю, это можно было бы сделать легче и быстрее, если бы нам помогли какие-нибудь пещерные жители. Впрочем, не стоит пока тревожиться. В конце концов, у нас впереди еще четыре года. Роберт фон Биллман резко окликнул их.
Он рассматривал в бинокль долину на северо-востоке. Грибердсон заметил фигуры, которые привлекли внимание фон Биллмана.
Он поднял свой бинокль и увидел несколько коричневых северных оленей. Несколько в стороне от оленей взгляд наткнулся на большую серую тень. Это был волк. Вскоре Грибердсон разглядел, что их не меньше дюжины.
Олени знали о присутствии волков, но продолжали щипать мох, время от времени поднимая головы, нюхая воздух и косясь на кравшихся в пятидесяти ярдах от них хищников. Несколько серых теней вдруг проскользнули за холмом и на мгновение оказавшись перед стадом, вновь скрылись из виду. Основная группа неторопливо направлялась к оленям. Те минуту помедлили, чтобы убедиться, что волки не остановятся, и вдруг, точно по приказу вожака, бросились прочь. Волки ринулись за ними, и, когда олени поравнялись с холмом, шестеро хищников выскочили из укрытия. Одна олениха споткнулась, и тут же в нее вцепился волк, довершить начатое ему помогли несколько серых коллег. Стадо мчалось дальше, еще один олень поскользнулся. Прежде чем он смог приподняться, двое волков вцепились ему в ноги. Сородичи подоспели вовремя. Олень был обречен. И на этом охота прекратилась.
Грибердсон смотрел на происходящее с нарастающим интересом. Опустив бинокль, он произнес:
— Подумать только, в наше время волки остались лишь в зоопарках и маленьких заповедниках, а ведь в их власти был целый мир. Их здесь миллионы, наверное.
— Порой мне кажется, что вы зоолог, — сказала Речел.
Он повернулся и посмотрел вниз, на долину, где они видели человека. Тот давно скрылся за камнем, и Грибердсон напрасно пытался обнаружить его в бинокль, когда они взошли на вершину холма. Теперь человек увидел, что пришельцы покинули корабль, и рискнул приблизиться к нему.
— Любопытство губит не только кошек, — сказал Грибердсон, заметив туземца, дом которого мог находиться как поблизости, так и далеко отсюда.
Они занялись сбором образцов почвы, растений и горных пород, и сделали несколько снимков. Когда работа была закончена, Грибердсон предложил спуститься к кораблю, оставить образцы, запастись продуктами и подарками и пойти в долину на поиски человеческого жилья.
Группа начала спуск. Незнакомец приблизился к кораблю на сотню ярдов, но увидев, что они возвращаются, тут же нырнул за валун. Он оставался там до той минуты, когда Грибердсон открыл люк. Тогда он поднялся и, пригибаясь, перебежал за камень поближе. Драммонд Силверстейн успел заснять его на видео.
Путешественники уложили ранцы. Грибердсон взял скорострельный автомат пятисотого калибра, фон Биллман и Драммонд — ружья, стрелявшие ампулами со снотворным. Речел — автоматическое ружье тридцатого калибра. У каждого в кобуре на поясе был автоматический пистолет, а в ранцах — осколочные и газовые гранаты.
Они двинулись по долине и вышли к небольшому ручью, который спускался вниз к реке. Некоторое время они шли по течению ручья. Туземец держался на четверть мили впереди. Пройдя две мили, путешественники решили взобраться на обрыв, заинтересовавший их окнами пещер и карнизами перед ними, которые, как оказалось, носили явные следы пребывания людей. Повсюду валялись кости, осколки кремня и кремнистого известняка, щепки и обрывки шкур.
Затем путешественники наткнулись на пещеру, от которой исходило такое зловоние, будто в ней обосновались гиены. Речел сказала, что позже собирается обследовать ее и узнать, что гиены едят и чем занимаются в свободное от работы время. Она бросила в отверстие несколько камней, но лишь звук их падения нарушил черную тишину пещеры.
Группа прошла еще пять миль, прежде чем увидела жилье. Здесь долина расширялась, и к обрыву, который начинался далее, приткнулось стойбище. Женщин и детей видно не было, но двенадцать мужчин, полностью вооруженных, занимали оборону на кромке обрыва.
Прежде чем отдать приказ подниматься, Грибердсон оглянулся. Возможно, не все взрослые мужчины находились в поселении, часть ушла на охоту, и ему не хотелось, чтобы их атаковали с тыла.
Человек, которого они увидели первым, предупредил сородичей и теперь стоял среди них, потрясая копьем и выкрикивая что-то в сторону пришельцев.
Грибердсон включил мегафон на груди и велел остальным держаться в ста футах позади. Он смотрел на крупные валуны, выстроенные в ряд на вершине обрыва, и готов был прыгнуть в сторону, если один из них полетит вниз. Но камни не двигались, не было их и у подножия холма. Это позволяло допустить, что они и раньше не падали.
Его интересовало, о чем думают туземцы. К ним, двенадцати воинам, защищавшим свой дом, приближались всего трое мужчин и одна женщина. Но в то же время сами по себе пришельцы, должно быть, выглядели для аборигенов очень необычно. Все в них должно было казаться дикарям удивительным: одежда, зловещее оружие, гладко выбритые лица. А больше всего, наверное, завораживала решимость, с которой они медленно приближались к численно превосходившим их защитникам стойбища.
За плечами Грибердсона был опыт долгого общения с дикарями. Он был на много лет старше, чем казался, и помнил те времена, когда в Азии и Африке встречались племена, имевшие слабое представление о цивилизации. Именно этот опыт придавал ему решимости. Он понимал, что эти люди не горят желанием сразиться с неизвестным врагом. Остальные из его группы не могли похвастаться опытом личных отношений с примитивными племенами.
Они родились слишком поздно для этого. Дикари либо вымерли к тому времени, либо стали жить в городах. Лишь очень немногие остались в резервациях, но по сравнению со своими предками были слишком цивилизованы.
Все же туземцы представляли собой реальную опасность. Наверняка им приходилось уже сталкиваться с врагами — другими первобытными людьми или грозными животными, на которых они охотились — мамонтами, носорогами, пещерными медведями или пещерными львами.
Грибердсон медленно приближался не сводя глаз с нацеленных на него копий. Он остановился и заговорил в мегафон. При первых же словах, прозвучавших, как удар грома, туземцы прекратили кричать и махать копьями. Даже отсюда было видно, как они побледнели.
Джон выхватил ракетницу и выстрелил в небо. Зеленая ракета поднялась на двести футов, потом медленно снизилась и в пятидесяти футах над землей с треском разорвалась. Воины стояли безмолвно. Возможно они хотели бы убежать, но это означало оставить на милость победителей женщин и детей. На это они не могли пойти. Грибердсон в душе одобрил их поведение. Испытывая огромный ужас перед злым волшебником, они нашли мужество отстаивать свою землю.
Улыбаясь, он поднял обе руки. Автомат висел у него за плечами.
От группы воинов отделился и вышел ему навстречу высокий крепкий мужчина с темно-рыжими волосами. В правой руке он держал большой каменный топор с толстым топорищем, в левой — копье. Ростом он почти не уступал Грибердсону. В нескольких футах позади него держался человек с каштановыми волосами, по следу которого они шли.
Англичанин вновь заговорил, его голос, усиленный мегафоном, остановил начавших было приближаться темно-рыжего и его спутника. Но Грибердсон не переставал улыбаться. Он отключил громкоговоритель, сделав это как можно медленнее, чтобы не встревожить их, и опустил руку. Затем он вновь поднял руку в приветственном жесте и заговорил с аборигенами без применения технических средств, зная по опыту, что это более верный способ найти общий язык с теми, кого цивилизация еще не коснулась своей заботливой рукой. Глаза парламентеров при этом широко раскрылись: видимо не каждый день в окрестностях их селения появлялись люди, способные так ощутимо менять свой голос. Но несмотря на свой страх, они, видимо, догадались, что изменение громкости звука — дружественный знак.
Грибердсон медленно поднимался, пока не оказался в десяти футах от дикарей. Отсюда ему было видно, как они дрожат. Но дрожь эта была вызвана не перспективой битвы, а лишь страхом перед неизвестностью.
Грибердсон заговорил и одновременно попытался знаками пояснять свои слова. Он использовал язык жестов бушменов Калахари. Не будучи уверен, что туземцы имеют собственный язык жестов и смогут ответить ему, он хотел использовать все возможные средства, чтобы убедить их в его мирных намерениях.
Он говорил, что они пришли из дальних мест, принесли дары и хотят дружбы. Вождь наконец улыбнулся и опустил оружие, хотя все еще сохранял дистанцию. Второй тоже улыбнулся. Вождь обернулся, не переставая коситься на Грибердсона, и закричал воинам. Затем он пригласил Грибердсона и его спутников следовать за ним, и на вершине холма воины взяли в кольцо всех четверых.
В лицах и движениях воинов уже не было ничего угрожающего. Теперь путешественники смогли увидеть большое стойбище, укрытое под массивным известняковым карнизом. Северная сторона прикрывалась стеной из крупных камней, уложенных друг на друга. Такая же стена поднималась с востока. В поселении было около тридцати вигвамов из шкур на деревянных шестах. Грибердсон насчитал тридцать взрослых женщин, десять подростков-девушек, шесть мальчиков и тридцать восемь совсем маленьких детей.
Позже, когда вернулись охотники, он пересчитал и мужчин, их было двадцать четыре человека.
В каждом очаге горел огонь, кое-где на прутьях жарились освежеванные и выпотрошенные кролики, сурки, птицы. В углу лагеря находился деревянный загон: там жил медвежонок. Перед одним из шатров стоял столб с черепом медведя, насаженным на верхушку, основание столба было обложено камнями.
Во времена Грибердсона череп такой величины, как этот, можно было встретить лишь у кадьякского медведя. Грибердсон решил, что череп и медвежонок — это атрибуты культа медведя, который, видимо, является тотемом племени.
Воду туземцы носили из реки. Об этом говорили кожаные бурдюки, во множестве валявшиеся на земле. Повсюду были разбросаны кости, а сильный запах с северной стороны говорил о том, что по ту сторону стены с обрыва сбрасываются экскременты. Запах самих дикарей, их всклокоченные бороды и волосы, грязная одежда из шкур свидетельствовали, что они не слишком заботятся о личной гигиене.
Грибердсон, не встретив возражений со стороны туземцев, заглянул в ближайший шатер. Там были очень низкие кровати — деревянные рамы со шкурами, брошенными сверху. На одной кровати лежал больной мальчик лет десяти. Грибердсон попросил Речел подержать открытым кожаный полог входа и на четвереньках пробрался внутрь. Мальчик тусклыми глазами взглянул на него. Он был очень слаб.
Снаружи закричала женщина и полезла в шатер. Она хотела убедиться, что таинственный человек с голосом, подобным грому, не сделает вреда ее ребенку. Грибердсон улыбнулся ей, но жестом попросил не вмешиваться.
Он надел на голову рефлектор и направил луч света в глаза мальчику, затем в горло и в уши. Мальчик дрожал от страха, но не сопротивлялся.
Грибердсон размышлял — следует ли попытаться сейчас взять анализы кожной ткани, крови, слюны и мочи. По собственному опыту он знал, что первобытные люди чаще всего отказываются сдавать анализы, опасаясь, что те будут использованы против них в обрядах черной магии. Если и этому племени присущи подобные предрассудки, люди, хоть они сейчас и напуганы, могут пойти на насилие.