Фарр Каролина. Дом зла

   – Ошибаетесь, – живо возразила мне Молли, – она вышла за своего кузена. Пейте скорей ваш кофе, мисс Монтроуз. Он быстро остывает здесь. Завтрак будет в восемь. И миссис Рэтбоун сказала, что сегодня вы будете завтракать с нами на кухне. Остальные редко спускаются к завтраку вообще. Мистера Дэвида ждут к одиннадцати.
   – Спасибо, Молли. А когда приедет доктор Честер?
   – Никто никогда не знает, в какое время появится доктор Честер. Но вы сразу услышите его автомобиль.
   Кофе вернул меня к жизни, потом я приняла душ и переоделась в обычное платье. Времени у меня достаточно, чтобы надеть форму медсестры, если понадобится. Обычная одежда – роскошь для медсестры, и с ней нелегко расстаться.
   Я зашла к Робин и помогла ей принять ванну. Потом снова уложила в постель. Доктор Честер оставил лист предписаний для приема лекарств, и, когда Молли принесла овсянку для девочки и фруктовый сок, я сама дала Робин утренние дозы таблеток, чтобы наладить поскорее наши отношения пациента – медсестры. И лучше приготовиться к встрече с доктором Честером. Я автоматически замерила пульс и температуру, скорее чтобы удовлетворить собственное любопытство, чем для доктора Честера – он на этот счет не оставил инструкций, хотя, на мой взгляд, это было упущением. У нее оказалась небольшая температура, видимо за счет хронического воспаления, если судить по паре отметок доктора Честера на листе. Пульс слабый и учащен. Мы с ней немного посмеялись, я старалась обратить в шутку процедуры, и ей, кажется, понравились мои хлопоты вокруг нее.
   Потом я вышла от Робин и направилась по коридору к апартаментам Дэвида Уорбартона. Большинство дверей были заперты снаружи – очевидно, ими не пользовались. Дальше я обнаружила лестницу, ведущую прямо из коридора во двор, под мое окно. Дверь на лестницу была распахнута, и я слышала, как во дворе кто-то весело насвистывает. Я взглянула на часы. Еще полчаса до завтрака.
   На узкой лестнице было темно, и я заморгала, ступив вдруг на залитый солнцем двор. Напротив красной кирпичной стены стояли две банки с белой краской, и Кен Брайен мыл нижние окна. Около него было ведро с мыльной горячей водой и лежали тряпки, он энергично ими работал.
   Увидев меня, он широко ухмыльнулся, и свист оборвался на высокой ноте.
   – Доброе утро, мисс Монтроуз! – произнес он приветливо.
   – Доброе утро, Кен.
   – Окна на этой стороне всегда покрыты толстым слоем соли. Сегодня отмоешь, завтра будут такими же, надо снова мыть. В каменные плитки тоже соль въедается, приходится все время смывать из шланга.
   – Кажется, прошлой ночью забило вентиляционное отверстие, – сказала я, – и когда пробка вылетела, то звук был, будто выстрелила пушка, и водяной столб был такой высоты, что брызги попали ко мне в комнату. Наверно, поэтому стена влажная сегодня утром. Ты ничего не слышал?
   Он виновато взглянул на дверь кухни:
   – Ничего. Но это все проклятые водоросли! При высоком приливе их заносит в подвал, и они закупоривают трубу. – Он отложил тряпку. – Пожалуй, спущусь и взгляну прямо сейчас. Зачем им этот подвал, не могу попять! Мистер Дэвид давно бы от него избавился, но остальные считают, что это развлекает гостей. Все хотят видеть проклятый подвал.
   – Я тоже, – призналась я.
   Он взглянул на меня:
   – Нечего особенного. Подвальное помещение высечено в цельном камне скалы. Всегда сыро и скользко, воняет гнилыми водорослями или рыбой, которую туда забрасывает. Там раньше когда-то были ножные кандалы и всякие другие интересные вещи, но их давно съела ржавчина. Но если хотите посмотреть, пошли со мной. Одного раза вам хватит. – Он окинул меня испытующим взглядом.
   Я кивнула с просительным видом:
   – Я бы взглянула, Кен. Но успеем ли мы до завтрака?
   – Еще полно времени, пошли. Займет не больше десяти минут. Но мне нужен фонарь. Подождите здесь. – Он быстро исчез и вернулся, ухмыляясь, с фонарем. – Ну, пошли смотреть комнату ужасов "Вороньего Гнезда".
   – Вы верите старым сказкам, Кен? – немного нервничая, спросила я, когда мы направились к какой-то нише в стене. Там оказалась огромная дверь на засове.
   – Почему я должен не верить? – Он посмотрел на меня серьезно. – Люди строили такие места, как этот подвал, не для того, чтобы их показывать на экскурсиях. О, его использовали по назначению, и довольно часто! Говорят, там являются призраки.
   – Привидения утонувших моряков?
   – Не совсем. Один из кораблей, разбившихся около острова Виселиц, вез иммигрантов из Европы. Говорят, что одна спасательная шлюпка добралась до нашей бухты. В ней было полно людей. И все они отправились обратно в море через каменный подвал. Там были женщины и дети, не только мужчины, но это не остановило грабителей. Я знавал одного старика в Тригони, который клялся, что слышал стенания и вопли погибших душ в лунные ночи, когда он рыбачил в бухте около "Вороньего Гнезда". У них было достаточно времени, чтобы понять, что их ждет, когда их запирали туда. Правда, тот старик был немного не в себе, ну, с головой не все в порядке, наверно, он просто слышал крики чаек.
   Кен тем временем вынул тяжелый деревянный засов из железных скоб. Петли протестующе заскрипели, когда он открыл дверь. Шум моря сразу стал громче.
   – Запоры трудные – слишком много соли, – бормотал он, – слишком много соли. Висячие замки здесь не годятся. Поэтому мы используем дерево, дубовые двери и засовы тоже. И внизу, и наверху. Их нужно менять через пятьдесят лет, не помню, чтобы их меняли при мне, может, только при миссис Уорбартон-старшей. Спускайтесь осторожнее, очень скользко с самого верха. Я пойду первым и посвечу фонарем.
   Я робко последовала за ним. Ступени были покатыми, как будто идешь по каменному склону, и царила абсолютная темнота. В моей голове проносились страшные картины: горящие факелы из смолистого дерева и грубые руки грабителей, толкающие своих жертв, дрожащих от страха, вниз.
   – Разве не проще было их сбросить с утеса в море?
   Парень засмеялся:
   – Наверно! Но некоторые могли оказать сопротивление. А так на телах не оставалось следов борьбы. Когда они их вылавливали из моря, никто не мог сказать, что бедняги не утонули при кораблекрушении. Вот такая история. – Он остановился и посветил на каменную стену. Я увидела горизонтальную глубокую прорезь в камне. – Вот до этого места доходит вода при самом высоком приливе. Шесть футов над потолком подвала. Теперь дверь уже не такая прочная, и вода подтекает через нее. Поэтому ниже ступени могут быть в воде. Но дверь уже почти перед нами, и внутри есть свет – проникает сквозь каменные желоба, вы увидите.
   Я поскользнулась и чуть не упала. Потом пошла за ним, ступая осторожно, как кот по льду.
   Я держала фонарь, светила ему, пока он вытаскивал один огромный засов, потом второй и, наконец, третий.
   – Дверь не поддается, – ворчал он, налегая с силой плечом, – там внутри полно проклятых водорослей, не дают открыть.
   Наконец после очередного сильного толчка дверь немного приоткрылась. Он взял фонарь и протиснулся внутрь. Я слышала, как он бранится, ногами отбрасывая водоросли. Потом дверь, жалобно заскрипев, поддалась и открылась. Никогда мне не приходилось видеть такой толстой двери. Скорее всего, дубовая, из цельной древесины, дуб, наверное, был в фут толщиной.
   – Когда-нибудь ее придется взрывать, чтобы открыть. И надеюсь, тогда проклятый подвал разорвет на куски и смоет в море.
   – Там есть вода? – спросила я.
   – Нет. Только водоросли. Сейчас отлив. Не подержите фонарь?
   Я посветила ему, пока он отбрасывал водоросли в кучу и относил к задней стене. Рассеянный свет едва пробивался в каменный мешок, все здесь имело желто-зеленый оттенок из-за водорослей. Свет проникал через каменные желоба, выдолбленные на уровне моря с наклоном наружу. Кучи водорослей медленно намокали, и слышно было, как они скользят вниз. Вода сразу забурлила и со свистом вырвалась в освобожденные от водорослей каналы.
   – Иногда целые месяцы проходят – и никаких пробок, – говорил Кен, – но в летние шторма они образуются быстро. На прошлой неделе как раз был шторм. – Он вычистил наконец все. – Можете подойти теперь.
   Я подошла к нему и стала озираться с любопытством. Действительно, смотреть было особенно не на что. Стены, поросшие морской травой. Крыша представляла собой перевернутую воронку. Пол такой скользкий, что было опасно передвигаться. После всех ужасных историй, что я слышала, я ожидала чего-то более интересного от потайной комнаты. Я была разочарована. Просто подвал, выдолбленный в камне в форме трубы. В нем стоял запах гниющих водорослей и моря – сырой, неприятный запах. Захотелось скорее отсюда наверх, на свежий воздух.
   Кен Брайен посветил фонарем вверх, в жерло перевернутой воронки:
   – Они умели строить в камне в те времена. Каким образом можно прорубить такое помещение в цельной скале, понятия не имею. Наверное, у них были классные каменщики, если они могли вырубить в камне такое. Этот конус закапчивается трубой диаметром примерно в ширину плеч человека, и еще около десяти футов трубы выходит наружу. Надо много водорослей, чтобы закупорить ее. Ну, теперь все чисто. Думаю, труба прочистилась сама, в результате того, что вы слышали ночью. Идите сюда, я покажу вам...
   Я взглянула вверх, на яркий солнечный свет, и осмотрела желоба. Их было пять во внешней стене, ниже уровня моря, и я видела, как на воде играют солнечные блики. С содроганием представила я себя запертой в подвале в ожидании прилива. Постепенное нарастание шума воды, под давлением прибывающей через каменные желоба... Жуткое зрелище... Она поднимается выше, выше...
   – Я хочу наверх, – сказала я.
   Кен засмеялся:
   – Конечно. Все хотят. Но здесь вполне безопасно при отливе. Видите, вон там ржавое железо? Когда-то это были ножные кандалы. Наверно, они думали, что некоторые мужчины способны выбраться через трубу наверх. Шанс небольшой был, правда, при условии, что пленники были карликами. Что ж, я должен вернуться к своим окнам. И ваш завтрак готов.
   Оставив его запирать тяжелую дверь, я осторожно стала взбираться по ступеням. Давно я так не радовалась солнцу и свежему морскому воздуху. Я остановилась во дворе, благодарно подставив лицо лучам, потом подошла к каменной стене и взглянула вниз с любопытством. Я увидела открытый конец вентиляционной трубы, но только потому, что теперь знала, где его искать среди многих других отверстий, образовавшихся под действием природных факторов. Это эрозия камня. Как ни вглядывалась, но ничего больше я не увидела. Разумеется, подвал смерти был хорошо замаскирован. Даже сейчас трудно догадаться, где начинается лестница, ведущая в него.
   Я представила себе массу водорослей, вылетевших ночью из трубы, огромный столб воды и как все это обрушилось в море. Я видела остатки водорослей на берегу, на камнях и в волнах начинающегося прилива. Дальше в воде что-то чернело и шевелилось, двигалось в волнах, когда они наступали и отступали. Ледяным холодом сковало меня от этого зрелища. Я слышала, как Кен запирает верхнюю дверь.
   Что-то черное колыхалось в воде, зацепившись за камни, как человек, раскинувший широко руки, протестуя против ударов волн. Я почти теряла сознание от ужаса. Там внизу мертвое тело! Я была так уверена, что видела две руки и надувшийся в воде плащ.
   – Кен! Кен!.. – наконец смогла крикнуть я.
   Он подбежал и, взглянув мне в лицо, остановился как вкопанный.
   – Что случилось, мисс Монтроуз? Вам плохо? – Он больше не улыбался и был встревожен.
   – Там... Посмотри, там плавает тело... – еле могла выговорить я, – вон, в воде... Наверно, его выбросило через трубу из подвала вчера ночью...
   Он пригляделся.
   – Ничего не вижу.
   – Вон там! – указала я. – Между двумя большими камнями, в глубоком месте. Недалеко от трубы. Сейчас накатит следующая волна и увидишь... Вот... Видишь?
   Он внимательно вглядывался.
   – Это мертвое тело... – Бормотала я панически, – и у него нет головы...
   Стена, за которую я уцепилась, качалась под моими пальцами.
   – Теперь есть и голова, – тихо произнес он. – Бог мой, этого не может быть?..
   – Кто-то был в подвале прошлой ночью, – в ужасе говорила я, – заперт там! Ждал...
   – Нет. Это не тело. Это... – он замолчал и вдруг начал смеяться, – посмотрите снова, мисс Монтроуз! Вы и меня заставили поверить... Это все проклятый подвал внизу. Он так действует. Взгляните, не бойтесь. Это просто дождевик с капюшоном. Такие носят рыбаки. Кто-то выбросил его, или плащ упал с лодки. Теперь ясно видно. Ну да. Старый плащ...
   Рукава все еще были широко раскинуты, но теперь полы распахнулись, и видно стало, что внутри пусто. Пока я смотрела, плащ отцепился от камня, скользнул в глубину и уплыл.
   Я перевела дыхание и поймала на себе веселый взгляд Кена. Но он тоже испытывал видимое облегчение.
   – Выглядел как утопленник, – хихикнул он нервно, – прямо точь-в-точь. Напугал меня сначала – весь черный, и руки в стороны... Вы, наверно, сильно перепугались, мисс Монтроуз?
   – Ужасно... – призналась я.
   Возвращаясь в дом, я вдруг вспомнила рассказ рыбака Боба Дженсена. Он говорил о таком дождевике. Плаще, который он дал Линде Уорбартон в тот день, когда она погибла. Я постаралась избавиться от этой мысли. Ведь прошло уже два года. Тот дождевик давно сгнил, от него ничего не осталось. Ничего...

Глава 5

   Молли говорила, что я услышу обязательно, когда станет подъезжать автомобиль доктора Честера. Так и случилось. Машине было по крайней мере лет десять, а прибрежные дороги окончательно ее доконали. Что-то рычало, очевидно, был оторван глушитель, звук выхлопа был просто устрашающий, как у гоночного автомобиля, внезапно покинувшего трассу и мчавшегося сюда, хотя скорость машины доктора вряд ли превышала тридцать миль, в лучшем случае.
   Как и его автомобиль, доктор Честер давно перешагнул свой расцвет. Сквозь белоснежную седину просвечивала нежно-розовая лысина. Полный, весь в розово-белых топах, с ярко-синими, необыкновенного цвета, близорукими глазами, которые сейчас всматривались в Робин через толстые стекла очков. Старомодный костюм, слишком широкие брюки, после его поездки они выглядели так, будто он в них спал.
   Но он весело шутил с Робин, вытащил пакетик со сладостями для нее, она их приняла с серьезным видом и тут же спрятала под подушку, при этом они подмигнули друг другу заговорщицки, наверное, это был давно установившийся между ними ритуал.
   Доктор, решила я, типичный представитель старого поколения практикующих врачей в таких провинциях, как Тригони, штат Мэн. Семейный доктор, ставший другом своих пациентов, и если он не мог поддерживать свои знания на современном уровне и не знал последних методов лечения, то, по крайней мере, передавал своим больным часть своего оптимизма и доброты, что было немаловажно для них. Как раз этого и были лишены молодые современные доктора. В госпиталях такое сочувствие пациенты могли получить лишь от младшего персонала, и то в редких случаях. В больницах доктора безразлично прописывали лекарства и спокойно уходили. У них не было времени для сочувствия пациентам, и это не могло не вызвать тревогу.
   Кажется, я пришла к выводу, что мне нравится доктор Честер. Хотя не была уверена, понравился он мне как доктор или как хороший человек. Он осматривал Робин и говорил безостановочно:
   – Наверно, вы считаете, что мы должны вывесить график над изголовьем постели Робин, а мисс Монтроуз? Так это делают в госпиталях, где вы работали? Ну, может быть, я оставлю вам несколько разграфленных листов, будете заполнять показателями, это мне понадобится для статистики. Не было смысла делать это раньше. Кто смог бы этим заняться? Вы ведь знаете, что у Робин ревматическая лихорадка?
   – Нет, доктор. Миссис Уорбартон сказала, что вы мне сами все объясните.
   – Хм... Они все ревматики, Уорбартоны. Сама бабушка Марта в их числе. Наверно, причина в том, что они поколениями живут у самого моря. Робин должна соблюдать постельный режим шесть месяцев в году, и пока только два из них прошло, так что осталось четыре. Есть проблемы с сердцем, ей нужен особый уход, внимание; никаких стрессов и волнений. Записывайте температуру два раза в день для меня. У нее боли в запястьях, лодыжках и коленях. Я снимаю боль аспирином. Постельный режим, диета – это помогает. Поддерживаем стул регулярным. Она получает восемь гран аспирина каждые четыре часа. Надеюсь, сможем скоро сократить дозу наполовину. Это... скажи ты ей, Робин!
   – Гран на каждый год моей жизни, мисс Монтроуз. Мне восемь лет.
   – Главное – избежать осложнений на сердце, – продолжал жизнерадостно доктор Честер, – проблема с клапанами, ее уже имеет Марта, нам достаточно одной такой больной. Абсолютный постельный покой и тщательный медицинский уход предотвратят болезнь. Как только заметите, что она потеет, заверните ее в покрывало вместо простыни. Известно вам что-нибудь о хорее Сиденхэм?
   – Да, доктор – встревожилась я.
   – Так что не пропустите первые симптомы? Сразу вызывайте меня. Я, конечно, не смогу оказать экстренной помощи. Только лечение, которое она получает сейчас. Но мне надо знать.
   Девочка нахмурилась, глядя на него:
   – Что это... хорея, доктор Честер?
   Он рассмеялся кудахтающим смехом:
   – Ну, это сложно для тебя, Роб, боюсь, тебе не понять. И ее никогда не будет у тебя. Мы за тобой присматриваем очень хорошо, чтобы этого не случилось. Но мисс Монтроуз знает, что это. Один доктор сказал, что ребенок наказан хореей по трем причинам: и первая – за непоседливость. Потом за то, что бьет свою посуду. И строит гримасы бабушке.
   Но он не улыбался, глядя на меня. Сиденхэмская хорея – это не шутка! Болезнь мозга, поражающая детей, она очень напоминает ревматическую лихорадку, от которой он лечит Робин Уорбартон. Непроизвольные движения, гримасы, невозможность взять в руки чашку – обычно незаметные симптомы, вызывающие шутливые замечания, являются несомненными признаками.
   Когда мы вышли в коридор, он сказал:
   – Надеюсь, вам приходилось встречаться на практике с детьми-ревматиками?
   – Да, доктор.
   – Они недолго живут, нужен постельный режим.
   Я нахмурилась:
   – Но говорят, что смертность невысока?
   – Да, смертность от ревматической лихорадки невысока по статистике, но зато резко повышается с возрастом из-за болезни сердца, мисс Монтроуз, – сказал он мрачно. – Болезнь имеет привычку возвращаться. Рецидив случается в течение года после первого приступа, его вероятность очень высока. Поэтому требуется уход и тщательное внимание в первый год. Это первый год у Робин. Вот почему вы здесь. Я бы хотел перевезти Робин из "Вороньего Гнезда". Но это невозможно, пока Дэвид снова не женится. Если это произойдет, он должен будет увезти ее в глубь страны и прожить там хотя бы год. Прочь от моря, холода и ледяных ветров. Будем надеяться на это. Надо найти правильную женщину, вот в чем дело. Но наверное, Дэвид не может забыть первую жену. Пошли посмотрим Марту.
   Я улыбнулась:
   – Боюсь, миссис Уорбартон-старшей не нравится присутствие медсестры в поместье. Она может возмутиться, если я появлюсь в ее комнате, доктор Честер.
   – Предоставьте мне справиться с этой старой воительницей. Марта не такая страшная, как кажется. Ну, не совсем такая.
   Но я заметила, что он слегка замешкался, прежде чем мягко постучал в дверь.
   – Кто там? – послышался глухой голос.
   – Доктор Честер, Марта.
   – Ждете, что я открою для вас дверь? Вы знаете сами, как войти.
   Я прошла за ним в комнату. Она лежала одетая на кушетке около окна, и, когда увидела меня, глаза ее сверкнули и уставились мне в лицо с холодной недоброжелательностью.
   – Что она здесь делает?
   – Ну же, Марта, – благодушно заговорил доктор, – я годами твердил, что вам нужна медсестра. А мисс Монтроуз – очень хорошая медсестра.
   – Для Робин, возможно. Но ни вы, ни мой сын не имеете права прописывать мне медсестру, Кеннет!
   Он усмехнулся, не обращая внимания на ее топ:
   – Потому что вы не ребенок? Разумеется. Я знаю, Марта. Вы – стареющая женщина, скрученная ревматоидным артритом. Рэтбоун раздевает вас на ночь и одевает по утрам. И Рэтбоун должна делать вам инъекции, так?
   Она фыркнула:
   – Вы же знаете это! И делает много всего другого, разве что не ест и не пьет за меня! Ну и что? Я плачу ей за это!
   – И каждый раз, когда мы говорим о Рэтбоун и о том, что она делает для вас, вы бранитесь, что она неуклюжа, как рыбак, и что у нее обе руки левые, и что она постоянно причиняет вам боль, стоит ей дотронуться до вас. Верно?
   – Ну и что? Вы же не думаете, что я разрешу этой жене Керра или дуре Изабель помогать мне?
   – Ни в коем случае, – весело ответил ей доктор Честер. – Мисс Монтроуз, приподнимите ее, пожалуйста, я хочу осмотреть. Подложите под нее несколько подушек, чтобы ей было удобно, пока мы ее осматриваем.
   – Да, доктор.
   Она смотрела на меня, пока я собирала подушки, сброшенные ею небрежно с кушетки.
   – Не смейте прикасаться ко мне, Монтроуз!
   – Вы можете подняться самостоятельно, миссис Уорбартон? – спросила я кротко, держа подушки наготове и чувствуя, что доктор Честер наблюдает за нами, раскрыв свой чемоданчик.
   – Разумеется, могу!
   Но когда, морщась от боли, она попыталась сдвинуться с места, я услышала ее стон, и страшная боль отразилась в ее глазах. Она пыталась встать и не могла.
   Тогда я сказала:
   – В действительности очень легко подвинуть пациента, не причинив ему боли. Если хотите, я потом покажу миссис Рэтбоун, как это делается ...
   Мне кажется, она даже не успела опомниться – с такой быстротой я подняла и посадила ее. Потом ее мышцы напряглись, сопротивляясь, но было поздно. Я уже придерживала ее и подкладывала подушки под спину, потом уложила ее обратно. Она расслабилась.
   – Вы должны научиться расслаблять мышцы, миссис Уорбартон, – сказала я мягко, – доверьтесь медсестре. Я знаю, как болезненны воспаленные суставы, но напряжение и сопротивление усиливают боль.
   – Она права, Марта, – доктор Честер подошел со стетоскопом, – прекрасно, она уже подняла вас. И причинила вам боль, как Рэтбоун?
   – Нет, – призналась женщина недовольным тоном, – потому что она моложе и сильнее.
   – И вам не было больно, а? – Он взглянул на меня и подмигнул. – Я хочу попросить вас сегодня сделать за меня укол миссис Уорбартон, мисс Монтроуз. У меня на правой руке есть небольшая проблема, аналогичная той, что у миссис Уорбартон. Найдете шприц у меня в чемодане. Спирт и ампулу с лекарством. Лучше в дельтовидную мышцу. Ей прописан пятинедельный курс гормонов. Начал бы раньше, если бы знал, что она собирается бродить по дому, как делала вчера, переписывая завещание.
   – Какая разница! И не думайте, что я позволю этой женщине втыкать в меня иглу. За что тогда я плачу вам?
   – За знания. Я понимаю, что и как делать и как поступать в дальнейшем, – ухмыльнулся он.
   Но он не был так несерьезен, как хотел показать. Такие уколы обычно делают сами врачи, а не медсестры. Но я молча приготовила шприц, выбрав новую и острую иглу, и обнажила ее руку, не обращая внимания на негодующие взоры. Кожа уже огрубела и была вся в красных точках от предыдущих уколов, которые ей делались в течение длительного времени.
   Он внимательно проверил ампулу и шприц. Из-за лучшего кровоснабжения в мышцах лекарство быстрее всасывается, чем при подкожном введении. Большинство докторов предпочитают дельтовидную мышцу предплечья для своих инъекций, но тонкая рука миссис Уорбартон была не лучшим местом и уже вся в следах от уколов. Я сразу подумала, что будет легче нам обеим, если делать инъекции в ягодицы. И решила про себя спросить об этом доктора Честера при первой возможности.
   Я протерла сморщенную огрубевшую кожу спиртом и мгновенно воткнула иглу под правильным углом в мышцу. Я легонько нажала и, когда не увидела на коже капелек крови, порадовалась, что не попала в сосуд. Я ввела лекарство без проблем.
   – Они хорошо учат вас в Лос-Анджелесе, мисс Монтроуз, – с удовлетворением произнес доктор Честер, – я бы сам лучше не сделал. Ну как, Марта? Больнее, чем обычно?
   Марта Уорбартон осторожно согнула руку и взглянула на него:
   – Что вы имеете в виду? Каждый раз, когда вы делаете мне укол, Кеннет, такое впечатление, будто вы используете молоток и нож для колки льда. Она не сделала мне больно, но это не означает, что я нуждаюсь в медсестре. Я плачу вам. Чтобы вы меня лечили. И когда я захочу перемен, я найду другого доктора, а не медсестру.
   – И я бы вам позволил это сделать, если бы в нашей округе нашелся еще такой дурак, который стал бы приезжать сюда почти каждый день, – недовольно фыркнул доктор Честер. – Марта, у меня пациентов больше, чем может обслужить человек моего возраста. И большинству я гораздо необходимее, чем вам. Если кортизон вам поможет, его надо будет колоть регулярно и точно по предписанию. И это должен делать медработник, достаточно опытный, чтобы во время заметить побочные эффекты. Я не могу находиться около вас все время, принимая на себя вашу желчь. Если бы хотел...
   – Ах ты, старый... – Она покраснела, что предвещало взрыв.
   – То, чем вы больны, – не смертельно, и пора свыкнуться с болезнью, – он как будто и не слышал ее оскорблений, – а ухаживать за вами – самое неблагодарное занятие за сорок лет моей практики. Вам необходима помощь мисс Монтроуз, нравится вам это или нет. И если я не смогу приехать, потому что другой больной будет срочно нуждаться в помощи, она сделает вам укол. Если вдруг начнется аллергическая реакция на кортизон, мисс Монтроуз сумеет распознать симптомы и тут же доложит мне. Я тогда подкорректирую лечение, и он продолжит его, пока я не приеду...