В начале следующего собрания я объявил: «Я в курсе, что вы собираетесь в тайне от меня, а потому…»
К1 (спокойно): Вам легко сидеть здесь и смеяться над нашей болью. Хотел бы я видеть, как вы страдаете, приятель, случись в вашей жизни такое.
Т (озадаченно, смущенно, громко фыркая): Да ну? Да мы здесь все не страдаем ничуть. Как же? Плывем под парусом от одного успеха к другому, между собой у нас все хорошо, тишь да гладь. Не бывает у нас неприятностей, и мы не огорчаемся. А теперь…
К (задумчиво кивая): Понятно… нет, разница не в том, что вы, персонал не страдаете, как и мы, а в том, что вы справляетесь со своими проблемами гораздо лучше, чем мы.
С того собрания и далее пациенты собирали свои «особые сессии» на регулярной основе.
Задачей терапевта является прежде всего спровоцировать реакцию отдельного члена или всей группы на высказывания терапевта или кого-либо из пациентов. Весьма часто он пытается противопоставить членов группы друг другу или же, по крайней мере, укрепить поступки членов и их отношение поступкам. В соответствии с природой провокационной терапии там, где нужно как можно большего общения, терапевт опускает всякие виды реакций: регрессивную, защитную, антисоциальную. Часто остальные члены группы вполне могут объяснить действия своего врача.
Пример (№ 54):
Агрессивная, умственно отсталая пациентка часто приходила в ярость от того, как я разговариваю, угрожала подойти и ударить меня. Когда я спрашивал ее: Что ты думаешь, я сделаю, если ты ударишь?", она мрачно отвечала: «Конечно, вы ударите тоже, пока никто не видел». Она всегда сердилась и вся напрягалась, когда я начинал говорить о ее поведении, а один раз бросила в меня ком разорванной бумаги. Я заставил ее наклониться и подобрать с пола каждый клочок бумаги. Слегка смущенная она сделала это и порадовалась, что я не посадил ее в изолятор. Другие женщины из группы по-матерински объяснили ей: «Разве ты не видишь, Мэри, что он действительно хочет помочь тебе. Он старается, чтобы ты могла контролировать свой характер и не ввязываться в неприятности, набрасываясь на других».
Использование объяснения и интуиции одинаково важно.
Пример (№55):
Молодая пациентка, будучи на похоронах, вдруг бросилась в церкви на гроб, обхватила его руками и начала целовать. Потом я спросил ее об этом. Она молчала, я стал давать «правдивые» объяснения ее поступку: "Такая добрая католичка, как ты… ". Она прервала меня, сказав, что уже много лет не ходит на мессы. Я продолжил: «Наверное, это был хороший друг семьи…». Она снова прервала, заявив, что не знала ни умершего, ни его семью. Остальные члены группы стали удивленно переглядываться. Одна пациентка не выдержала: "Ты хочешь сказать, что ты ходила, как это ты называешь, на похоронную процессию и поддалась массовой истерии (К1: «Да») и бросилась на гроб и целовала его, а сама даже не знаешь мертвого?". (К1: «Да, так»).
Т.: Может быть, это был момент религиозного рвения.
К1: (качает головой и смеется): Ага… В голове у меня помутилось.
Т.: (недоверчиво): Что ты имеешь в виду?
К1: Просто глупо все это.
Нам не удалось убедить ее признаться, что она поддалась чувству массовости, хотя весь персонал провоцировал ее на это признание. Вскоре эта женщина вернулась на работу, речевое поведение ее было вполне нормальным. Она утверждала, что ни под каким давлением не станет больше целовать гроб или делать какие-либо другие странности.
Т. (протестуя): Ты не будешь делать это только тогда, когда осознаешь психологические и генетические корни своих конфликтов. Если ты не поймешь, как все началось, как ты сможешь остановить конфликты?
К (твердо): Я не собираюсь больше делать этого и все.
Т: Ты можешь начать совершать что-нибудь другое, это называется симптомом замещения.
К: К черту! Я понимаю, что безумно, а что нет! Я не буду больше делать подобной чепухи. (Группа и терапевт начинают смеяться).
Как и на сеансах индивидуальной терапии, на групповых встречах терапевт часто использует юмор с целью вызвать на реакцию и обсудить проблемы пациентов. Следующий пример иллюстрирует, каким образом терапевту удается подвести негодование больного к смеху.
Человек лет 30 крепкого телосложения был доставлен в больницу полицией за агрессивный нрав, его считали потенциально опасным для общества, персонал придерживался того же мнения. В первый раз, войдя на сеанс групповой терапии в мужской группе, он уселся напротив терапевта, дышал громко через нос, зубы были сжаты, а глаза недобро блестели.
Т. (заканчивая вопрос одного из членов группы и оборачиваясь к новому): Привет! Как тебя зовут?
К1 (громко, грубо, сквозь зубы): Не ваше дело!
Т. (озабочено): О'кей, ты не обязан… (Неожиданно передумав): О, я вспомнил (щелкает пальцами) Ты — история болезни № 93, 322. Не так…
К1 (нахмурившись и оглядывая группу, прерывает сердито): Кто этот хрен?
Т. (некоторые больные оглядываются и начинают посмеиваться, Т. ударяет ладонью по лбу и указывает на К1): Подожди, не говори. Попробую угадать. Ты тот парень, которого упрятала сюда жена за то, что он бегал из дома от нее и трахал…
(К2, 3, 4 и 5 смеются, четверо других осторожно следят за терапевтом и К1)
Кб (непосредственно к К1): Это же Фрэнк Фаррелли, он проводит у нас два раза в неделю групповую терапию тебе надо привыкнуть…
К1 (менее свирепо, перебивает Кб и обращается к группе): Похоже, он немного не в себе…
Т. (перебивая сурово): Возможно, ты и прав, номер 93, 322, но я нормальный, как черничный пирог, по крайней мере, был нормальным, пока не начал эти встречи с такими болтунами как…
К1 (смотрит на Т, локти на коленях, руки перед собой, опускает голову, поворачивается налево, кусает нижнюю губу, явно сдерживает смех, затем качает головой и хрипло произносит): Дерьмо!
К4 (наклоняется вперед, чтобы сказать что-то К1): Этот час мы называем Комедией обреченных бород. Это самое интересное в нашей… (несколько клиентов смеются, вместе с ними и К1, взгляд его оттаял).
Т. (глядя на К1, шутливо): Ну, старина 93, 322, ты расскажешь нам, чего ты икру мечешь?
К1 (нахмурившись, но контролируя себя): Меня зовут Фред Бланк, и ты бы тоже метал икру, если бы твоя жена выбросила тебя сюда с помощью парочки копов…
КЗ (согласно кивает, обращается к К1): Моя тоже выпнула меня сюда месяц назад. Я все еще злюсь на нее…
К1 (твердо глядя на КЗ): Я-то не задержусь здесь на месяц, можешь быть уверен. К4 (наблюдая за перепалкой, К1): К чему она прицепилась?
К1 начал объяснять свою ситуацию, и все согласились, что у него характер — порох. Такое сотрудничество — общение очень много значило, оно помогло ему правильно осознать случившееся.
(№ 56)
Следующий рассказ иллюстрирует манеру, с помощью которой терапевт провоцирует понимание окружающей реальности на групповом сеансе.
Один из пациентов находился в глубокой депрессии, поскольку был уверен, что «убил» своего отца". На семейных праздниках они любили побороться и в одной из схваток его отец упал, ударившись головой. Месяц спустя отец был серьезно ранен в автомобильной аварии и нуждался в операции на мозг. Пациент поверил, что «убил» отца, ибо он уже не был прежним здоровым мужчиной, а стал «беспомощным хроником с мозговым синдромом». Пребывая в депрессии, пациент все-таки надеялся выйти из больницы.
В этот момент терапевт возразил ему: «Ты хочешь выйти из больницы, преуспеть в жизни, а бедному папочке станет еще хуже?».
К1 (рассмеялся, покраснев): Это вы бы так подумали!
Т. (сердито): Ты маленький паршивец. Ты ведь хочешь, чтобы ему стало хуже! (Группа смеется)
К1 (смеется): Хоть вы меня и заводите, я понимаю, но все-таки так это чувствую. Затем он сравнивает себя с Ли Харви Освальдом как с убийцей.
К1: Шесть месяцев спустя после того, как ударился отец, Ли Харви Освальд убил Кеннеди. Он, как и я, был одиночкой.
К2 (параноик) начинает смеяться над К1.
Т. (сердито и серьезно): Да, теперь я определенно вижу связь.
Другие члены группы смеются. К1 краснеет, смущается, а затем тоже поддается смеху. Терапевт поддерживает мысль, что К1 похож на Ли Освальда и что представляется ему «неопровержимо логичным». К2 осмеивает это сравнение: «Можно что угодно сравнить, если захотеть». Терапевт продолжает называть К1 «злостным маленьким убийцей, которого нужно запереть в тюрьме». К1 согласен, что так и следует поступить, но наконец его выводит из себя эта мысль и он начинает кричать. «Это произошло случайно! Он всегда боролся со мной, мы были чуть навеселе, и это просто — несчастный случай!» Терапевт по-прежнему не верит: «Спорим, ты ссорился с отцом, когда был еще ребенком, а теперь это случилось помимо твоего желания!»
К1 (уверено): Точно, я злился на отца, когда был ребенком, как и многие ссорятся, но это ничего не значит.
В этом он точно уверен, убежден. И это было в первый раз, когда он заговорил о несчастном случае, хотя раньше все: семья, персонал, друзья твердили ему это, но он обвинял только себя.
На этом время встречи подошло к концу, К1 подходит к терапевту, который съежился в своем кресле и захныкал: «Я беру назад все, что наговорил тебе». К1 весело смеется и хочет пожать терапевту руку. Наконец терапевт робко подает руку: «Это что, прием джиу-джитсу?» и намеренно старается «вырвать» руку из «зажима» пациента.
Т. (удивленно): Боже, у тебя железная хватка!
К1 не выпускает руку, смеется и говорит, что беседа была прекрасной: «Мне действительно немного полегчало сегодня» и добавляет, что надеется еще видеть терапевта. Все это происходит около двери, другие пациенты стоят вокруг них и смеются. К1 провожает терапевта по коридору. Подойдя к выходу, терапевт быстро отпирает дверь, проскальзывает сквозь узкое пространство и захлопывает ее. Сквозь стекло ему видно, как К1 машет рукой и улыбается терапевту.
(№57)
Следующий пример показывает, как терапевт провоцирует на групповой встрече сознание реальности посредством избыточной жалости к самому себе.
Невысокая безвкусно одетая хроническая пациентка средних лет (№ 58) на встречах женской группы постоянно использовала тактику грубого крика, чтобы не позволить терапевту обсудить ее поведение. В основном ее тактика сводилась к обсуждению темы «как они поступили со мной». Из отдельных травмирующих эпизодов терапевт пытался выяснить причину ее «умственного расстройства» — «если бы этого не произошло со мной». Наконец, она стала говорить «о самом плохом»: свыше двадцати лет назад она родила сына вне брака.
Зная, что 5 из 8 пациенток имели внебрачные беременности, терапевт встает из кресла, поднимает плачущую пациентку на ноги, кладет левую руку ей на плечо, правой рукой берет ее обе руки в свою и начинает драматически вещать: «Я беру тебя под свою защиту, дитя мое, от этого холодного жестокого мира». Голос его срывается, горло — сжимается, он громко проглатывает слюну и вытирает слезы на глазах: "Никто не знает, как тяжело матерям-одиночкам. Это такие глубокие раны… и они не заживают. Они всегда терзают бедное сердце матери (пациентка смотрит на терапевта, шмыгает носом и кладет голову ему на плечо; он гладит ее по волосам левой рукой и одновременно продолжает свой изобретательный монолог)… они, эти раны, гноятся в сердце и истекают горечью в течение многих лет (некоторые больные хихикают) до тех пор… пока вы не увидите (вытирает слезы)… разбитую, отчаявшуюся, убитую горем страдалицу… В этом месте группа начинает смеяться, и некоторые громко выкрикивают: «Боже, вот это артист!». Другие же раздражены и говорят К1: «А пошла ты, Фрида, четверо из нас в таком же положении, как и ты!». Одна из пациенток усмехается: «Не строй из себя мученицу, Фрида». И пациентка быстро прекращает жалеть себя в присутствии всей группы.
Следующий эпизод иллюстрирует часто встречающееся в групповой терапии явление: врач вовлекает других больных в провокационное общение; в данном случае — это групповое отрицание навязчивого вопроса одной из пациенток.
Шизофреническая больная (К1) недавно поступила в больницу и впервые пришла в женскую группу на сеанс терапии. Она начинает непрерывно спрашивать у всех, когда же она сможет вернуться домой: «Пожалуйста, отпустите меня домой. Почему я не могу пойти домой?». Она прерывает беседу и не слушает вопросы, которые терапевт и другие члены группы задают ей в попытке выяснить причину ее заболевания.
К2 (умственно отсталая женщина): Она ведь не зря попала сюда, но не хочет признать это.
Члены группы выражают желание помочь К1, но она упорно отвергает их помощь: «Мне не нужно быть здесь» и добавляет, обращаясь к КЗ: «Не думай, что я такая же, как ты». Обернувшись к терапевту: «Так могу я пойти домой?»
Эти вопросы заняли три четверти времени группового сеанса, и терапевт сравнивает поведение К1 с «китайской пыткой капающей водой». Он объясняет группе в подробностях, что представляет собой такая пытка, и начинает произносить «кап» при очередном вопросе К1: «Если ты серьезно не посмотришь на свою проблему, я не стану обращать внимания на вопросы». Другие пациентки тоже подхватывают «кап» -припев.
К1 (колеблется, но снова): Я понимаю, что здорова сейчас… Можно мне домой?
Члены группы (смеются и хором): Кап!
КЗ высказывается, что К1 еще не «созрела», чтобы быть выписанной из больницы.
К1 (к КЗ настойчиво): Я созрела в желании пойти домой.
К4 (смеется): «настойчиво созрела» — вот как правильно будет сказать.
К2 (перебивая): Я не согласна. Она еще недостаточно здорова. Она больна. Она не готова идти домой.
Т. (подпевая обращается к К1): Анни, неужели ты думаешь, что вымотаешь нас этим повторением своих вопросов, и мы скажем: «Ладно, черт с ней, сдаемся, пусть идет домой?».
К1 (улыбаясь): Ну, не знаю. Но я пытаюсь, вдруг сработает?
Члены группы и терапевт смеются, и К1 присоединяется к их смеху. (№ 59)
На следующий день состоялось большое собрание палаты. Анни открывает его своим припевом. Несколько членов вчерашней группы непроизвольно произносят хором: «Кап» и смеются. Остальные недоумевают и им со смехом объясняют сравнение с китайской пыткой.
Теперь уже вся палата подхватывает «кап!» в ответ на ее вопросы. В течение дня она перестает вопрошать и начинает слушать других и вести себя осознанно на всех сеансах терапии.
Для более полной иллюстрации использования провокационной терапии в группах можно отослать читателя к главе «Юмор в провокационной терапии».
Провокационная семейная терапия.
Семейная терапия имеет свои исторические, клинические и утилитарные корни. В провокационной терапии нельзя прописать лекарство для целой семьи (некоторые врачи отказываются встречаться с клиентом без присутствия семьи), однако в этом случае можно предложить несколько рекомендаций:
1. Клиенты имеют меньше шансов для сокрытия информации от врача: члены семьи
всегда готовы «донести» друг на друга в порыве энтузиазма,
2. С готовностью, приняв от терапевта идею о том, что больной родственник — не хрупкое
существо, члены семьи, не щадя, нападают на самые болевые точки его поведения, поскольку
выбор их гораздо шире, чем в больнице.
3. Полагаясь на долгий опыт проживания вместе, члены семьи лучше знают
эмоциональный лексикон друг друга и быстро могут расшифровать нюансы общения
заболевшего.
4. Кровь по-прежнему гуще, чем вода. Поэтому возможность провокации в недрах семьи
увеличивается в тысячу раз по сравнению с возможностью терапевта.
Обращаясь к теме семейной терапии, мы не ставили целью дать всестороннее научное описание семейных отношений современного американского общества, равно как и не собираемся углубляться в супружеские отношения, сложившиеся в нашей культуре. Мы намерены представить ряд наблюдений касательно семейной терапии, поскольку в ходе лечебного процесса клиницисты используют методики лечения без учета некоторых особенностей такой терапии. Мы намерены выдвинуть несколько предпосылок и предложить последующие установки на супружеские отношения в семье, что может оказаться важным для наших клиентов.
Верно сказано, что «проблема не в том, что люди невежественны, а в том, что они знают слишком многое того, что не соответствует действительности». Ле Мастере (1970) перечислил ряд положений— мифов о родителях и детях, которые нашли полное понимание в нашем обществе, в том числе и среди клиницистов. Вот эти парадоксальные высказывания:
1. Иметь и воспитывать детей — это забава.
2. Дети вырастают хорошо, если у них «хорошие» родители.
3. В настоящее время дети реально ценят все преимущества, предлагаемые их
родителями.
4. Нет плохих детей — есть плохие родители,
5. Современная наука выживания кстати пришлась родителям.
6. Любви вполне достаточно, чтобы хорошо исполнить роль родителей.
7. Американских родителей можно изучить (составить о них представление), не
обязательно опрашивая отцов.
В провокационной терапии нередко эти высказывания— положения обыгрываются (ср. № 50 в гл. У1).
В своей практике мы выделили несколько наиболее часто встречающихся тем и предлагаем вашему вниманию. Первую можно сформулировать примерно таким образом «Кто здесь главный?». Во многих случаях родители утрачивают контроль над семейством и поэтому задачей терапевта становится возвращение их на место за рулем. Вопрос о власти в любой группе, в определенной степени, является спорным (выбор предводителя по критериям его суждений, применимы ли эти критерии в настоящей социальной ситуации и т. д.) Семейная провокационная терапия делает попытку внушить это родителям посредством урока «терапевтической жестокости и радостного (веселого) садизма», (ср. Предпосылки № 9, гл.П и VII). Терапевт провоцирует родителей (особенно тех, кто потакает детям во всем) на… «пусть ваша прихоть будет руководить вами». Он делает насмешку из чувства несостоятельности родителей, вышучивая тот факт, что наука о поведении сама несостоятельна, а воспитатели-ученые не имеют какого-либо четкого представления о своем предмете, Далее он насмешничает, что хвалебная гибкость этих дисциплин ломает их каменные идолы и создает новые каждые пятнадцать лет. Явно или скрыто провокационная терапия подталкивает родителей вернуть контроль над детьми и «взять бразды правления в свои руки». Это касается и запущенных ситуаций (ср. «кто не работает, тот не ест», пример № 7, гл. II). Когда с помощью терапевта это решение воплощается родителями на деле, они легко обобщают достигнутое и начинают решать другие семейные проблемы.
Второй частой темой, которая возникает у большинства детей, является «Мои родители существуют для удовлетворения моих потребностей». Семейный терапевт объясняет детям, что они должны оценивать возможности родителей разумно. Даже не касаясь темы «прощения» родителей, терапевт начинает высмеивать нереальные ожидания детей. Прямо или косвенно он внушает детям, что
1) им не нужно ожидать желаемое от родителей,
2) надо подождать, пока родители сами предложат и
3) они могут получить желаемое другим способом.
Пример (№ 60):
На сеансе семейной терапии студент колледжа срывающимся голосом и со слезами на глазах признался, что хотел бы «иметь другом» своего отца, крепкого, надежного и работящего человека. Из дальнейших расспросов выяснилось, что он хотел бы «иметь с папой долгие разговоры». Рассмеявшись, терапевт показал в сторону отца: ведь мы уже выяснили, что отец не очень-то разговорчив. Если он произнесет три предложения сразу, то посчитает это за словесный понос, ведь так, отец?" Отец кивает: «Ты же знаешь, я не болтун, мой мальчик!». Вскоре сын оставил реальные ожидания от своего отца, научился воспринимать его таким, каким он есть и вместе проводить время (починяя вещи в доме), а потребность в общении удовлетворял с другими людьми.
Третьей темой, часто проблемной в семейной терапии (тесно связанной со второй), выделилась утрата надежды видеть родителей, именно такими, каких им хотелось бы иметь. Из-за возраста и недостатка опыта детям часто не хватает кругозора, они смотрят на родителей односторонне. По этой причине возникают семейные конфликты. Задачей терапевта является расширение знания о родителях, показать, как их видят другие люди. Для этой цели терапевт может попросить детей описать родителей глазами постороннего взрослого или сверстника, при этом называть родителей полным именем, даже девичьей фамилией матери. «Мисс Бетти Джоунс» и «Джордж Смит» звучат по — иному для ребенка, чем «мама и папа».
Чтобы придать больше жизненности и достоверности личности родителей, которые уже были задолго до появления детей, терапевт может попросить рассказать об их детстве. Очень важно подчеркнуть здесь, как в свое время родители ладили со своими родителями и учителями. Пап и мам просят пойти домой, написать их «социальную историю» и принести на следующую встречу для детального обсуждения. При обсуждении подобной социальной характеристики один из отцов со смущением признался, что «в средней школе его домом часто был кабинет директора». Смех всего семейства помог не только сыну взглянуть по-новому на своего отца, но и отцу понять трудности подростка-сына. Матери же редко говорят о своих детских недостатках в присутствии своих дочерей.
Все вышеизложенное ни в коей мере не является полным перечнем постоянно возникающих тем семейного обсуждения на сеансах терапии, и мы хотим закончить этот раздел последней темой — «у родителей — обязанности, а дети имеют права». — Эта мысль прочно вошла в наше сознание, в некоторой степени это — верно. Неотъемлемой частью службы благосостояния страны по ряду причин стал отдел защиты прав детей. Более того, начинают действовать в судах законоположения о правах детей. Поскольку, если у детей есть права, а у родителей обязанности, можно и сказать наоборот. Врач, работающий с семьей, старается придать равные права обеим сторонам.
Начиная с июля 1963, провокационная терапия заявляла о себе, как отдельном методе лечения, на многочисленных лекционных курсах, семинарах, на симпозиумах, в институтах. Сотни «социальных работников» имеют доступ к прослушиванию аудиозаписей, к видеоматериалам, сделанным за последние десятилетия. Разумеется, в процессе знакомства возникают вопросы и различные мнения касательно данной системы лечения. В этой главе представлена выборка наиболее типичных вопросов, заданных во время обсуждения на презентациях. Мы считаем себя должниками всех, кто спровоцировал нас на размышления в таком ключе.
1. Вопрос (В): Вы так чертовски уверены в том, что говорите. Откуда эта уверенность?
1. Ответ (О): Никто в мире не сможет сказать, что — «истинно». Очень часто со своими практикантами и врачами-психиатрами мы беседовали о том, что я задумал как «мозаичную аналогию».
Клиническая область может условно быть названа мозаикой, а отдельные терапевтические системы или методы, теории человеческого поведения и мотивации можно назвать кусочками этой мозаики. Провокационная терапия — есть способ организации нашего клинического опыта, имеет логический каркас и внутреннее содержание, что вкупе и придает нашим терапевтам уверенность. И она работает. Другими словами: «Если я обращаюсь с клиентом таким образом, тогда и он с большой долей вероятности, отвечает таким-то и таким образом». Такого рода предсказуемость, такое чувство контроля различных клинических явлений придает врачу уверенность во всем, что он делает. А дополнительный опыт расширяет поведенческий репертуар.
Однажды я присутствовал на семинаре по социальному поведению и слушал, как группа молодых людей защищала особую линию поведения для изменения ситуации в определенном сообществе. После я сказал руководителю: «Боже, все звучит так просто, а они так смело сражаются, что кажутся правыми». Его ответ я никогда не забуду. Он заявил, что когда приходит время действовать, ты должен предельно упростить задачу и подчеркнул, что как терапевт я сам следовал этому в работе с клиентами. И я понял, что все это — верно как в работе с отдельным больным, так и с группой. Можно найти ряд «правильных» решений в личной, политической, религиозной, социальной, культурной и экономической сферах, но если требуется действие, ты должен выбирать и действовать по своему выбору. Точно так и приходится делать в терапии. Довольно часто мы оказываем клиенту медвежью услугу, если ведем себя неуверенно, колеблемся, мнемся и отказываемся помочь, утверждая, что всего не знаем и что «клиент знает себя лучше, чем кто-либо другой». Все это — клинический миф, поскольку важные для нас люди знают нас лучше, чем мы знаем себя. Сейчас я хорошо понимаю, что дать категорическое и неопровержимое заключение о состоянии и перспективах на выздоровление больного так же смешно, как и принадлежать к терапевтам бесполезной школы. Однако повторяю, что врач провокационной терапии черпает свою уверенность из гипотезы «если-тогда», действуя соответственно. И это работает, дает результат.
2. В: Всегда?
2. О: Нет. Но ведь ни какая другая терапия, будь это розовое детство с яблочным пирогом и куриным бульоном не всегда дает результат. Мы не выдвигаем по значимости провокационную терапию как эквивалент змеиного яда в 20-м веке, как универсальную панацею от всех личных и межличностных конфликтных ситуаций и даже от перхоти. Это — очень взаимосвязанная система терапии, которая дает альтернативные решения более традиционным методам, и которая, если использовать ее честно, дает хорошие результаты в подавляющем количестве случаев.
К1 (спокойно): Вам легко сидеть здесь и смеяться над нашей болью. Хотел бы я видеть, как вы страдаете, приятель, случись в вашей жизни такое.
Т (озадаченно, смущенно, громко фыркая): Да ну? Да мы здесь все не страдаем ничуть. Как же? Плывем под парусом от одного успеха к другому, между собой у нас все хорошо, тишь да гладь. Не бывает у нас неприятностей, и мы не огорчаемся. А теперь…
К (задумчиво кивая): Понятно… нет, разница не в том, что вы, персонал не страдаете, как и мы, а в том, что вы справляетесь со своими проблемами гораздо лучше, чем мы.
С того собрания и далее пациенты собирали свои «особые сессии» на регулярной основе.
Задачей терапевта является прежде всего спровоцировать реакцию отдельного члена или всей группы на высказывания терапевта или кого-либо из пациентов. Весьма часто он пытается противопоставить членов группы друг другу или же, по крайней мере, укрепить поступки членов и их отношение поступкам. В соответствии с природой провокационной терапии там, где нужно как можно большего общения, терапевт опускает всякие виды реакций: регрессивную, защитную, антисоциальную. Часто остальные члены группы вполне могут объяснить действия своего врача.
Пример (№ 54):
Агрессивная, умственно отсталая пациентка часто приходила в ярость от того, как я разговариваю, угрожала подойти и ударить меня. Когда я спрашивал ее: Что ты думаешь, я сделаю, если ты ударишь?", она мрачно отвечала: «Конечно, вы ударите тоже, пока никто не видел». Она всегда сердилась и вся напрягалась, когда я начинал говорить о ее поведении, а один раз бросила в меня ком разорванной бумаги. Я заставил ее наклониться и подобрать с пола каждый клочок бумаги. Слегка смущенная она сделала это и порадовалась, что я не посадил ее в изолятор. Другие женщины из группы по-матерински объяснили ей: «Разве ты не видишь, Мэри, что он действительно хочет помочь тебе. Он старается, чтобы ты могла контролировать свой характер и не ввязываться в неприятности, набрасываясь на других».
Использование объяснения и интуиции одинаково важно.
Пример (№55):
Молодая пациентка, будучи на похоронах, вдруг бросилась в церкви на гроб, обхватила его руками и начала целовать. Потом я спросил ее об этом. Она молчала, я стал давать «правдивые» объяснения ее поступку: "Такая добрая католичка, как ты… ". Она прервала меня, сказав, что уже много лет не ходит на мессы. Я продолжил: «Наверное, это был хороший друг семьи…». Она снова прервала, заявив, что не знала ни умершего, ни его семью. Остальные члены группы стали удивленно переглядываться. Одна пациентка не выдержала: "Ты хочешь сказать, что ты ходила, как это ты называешь, на похоронную процессию и поддалась массовой истерии (К1: «Да») и бросилась на гроб и целовала его, а сама даже не знаешь мертвого?". (К1: «Да, так»).
Т.: Может быть, это был момент религиозного рвения.
К1: (качает головой и смеется): Ага… В голове у меня помутилось.
Т.: (недоверчиво): Что ты имеешь в виду?
К1: Просто глупо все это.
Нам не удалось убедить ее признаться, что она поддалась чувству массовости, хотя весь персонал провоцировал ее на это признание. Вскоре эта женщина вернулась на работу, речевое поведение ее было вполне нормальным. Она утверждала, что ни под каким давлением не станет больше целовать гроб или делать какие-либо другие странности.
Т. (протестуя): Ты не будешь делать это только тогда, когда осознаешь психологические и генетические корни своих конфликтов. Если ты не поймешь, как все началось, как ты сможешь остановить конфликты?
К (твердо): Я не собираюсь больше делать этого и все.
Т: Ты можешь начать совершать что-нибудь другое, это называется симптомом замещения.
К: К черту! Я понимаю, что безумно, а что нет! Я не буду больше делать подобной чепухи. (Группа и терапевт начинают смеяться).
Как и на сеансах индивидуальной терапии, на групповых встречах терапевт часто использует юмор с целью вызвать на реакцию и обсудить проблемы пациентов. Следующий пример иллюстрирует, каким образом терапевту удается подвести негодование больного к смеху.
Человек лет 30 крепкого телосложения был доставлен в больницу полицией за агрессивный нрав, его считали потенциально опасным для общества, персонал придерживался того же мнения. В первый раз, войдя на сеанс групповой терапии в мужской группе, он уселся напротив терапевта, дышал громко через нос, зубы были сжаты, а глаза недобро блестели.
Т. (заканчивая вопрос одного из членов группы и оборачиваясь к новому): Привет! Как тебя зовут?
К1 (громко, грубо, сквозь зубы): Не ваше дело!
Т. (озабочено): О'кей, ты не обязан… (Неожиданно передумав): О, я вспомнил (щелкает пальцами) Ты — история болезни № 93, 322. Не так…
К1 (нахмурившись и оглядывая группу, прерывает сердито): Кто этот хрен?
Т. (некоторые больные оглядываются и начинают посмеиваться, Т. ударяет ладонью по лбу и указывает на К1): Подожди, не говори. Попробую угадать. Ты тот парень, которого упрятала сюда жена за то, что он бегал из дома от нее и трахал…
(К2, 3, 4 и 5 смеются, четверо других осторожно следят за терапевтом и К1)
Кб (непосредственно к К1): Это же Фрэнк Фаррелли, он проводит у нас два раза в неделю групповую терапию тебе надо привыкнуть…
К1 (менее свирепо, перебивает Кб и обращается к группе): Похоже, он немного не в себе…
Т. (перебивая сурово): Возможно, ты и прав, номер 93, 322, но я нормальный, как черничный пирог, по крайней мере, был нормальным, пока не начал эти встречи с такими болтунами как…
К1 (смотрит на Т, локти на коленях, руки перед собой, опускает голову, поворачивается налево, кусает нижнюю губу, явно сдерживает смех, затем качает головой и хрипло произносит): Дерьмо!
К4 (наклоняется вперед, чтобы сказать что-то К1): Этот час мы называем Комедией обреченных бород. Это самое интересное в нашей… (несколько клиентов смеются, вместе с ними и К1, взгляд его оттаял).
Т. (глядя на К1, шутливо): Ну, старина 93, 322, ты расскажешь нам, чего ты икру мечешь?
К1 (нахмурившись, но контролируя себя): Меня зовут Фред Бланк, и ты бы тоже метал икру, если бы твоя жена выбросила тебя сюда с помощью парочки копов…
КЗ (согласно кивает, обращается к К1): Моя тоже выпнула меня сюда месяц назад. Я все еще злюсь на нее…
К1 (твердо глядя на КЗ): Я-то не задержусь здесь на месяц, можешь быть уверен. К4 (наблюдая за перепалкой, К1): К чему она прицепилась?
К1 начал объяснять свою ситуацию, и все согласились, что у него характер — порох. Такое сотрудничество — общение очень много значило, оно помогло ему правильно осознать случившееся.
(№ 56)
Следующий рассказ иллюстрирует манеру, с помощью которой терапевт провоцирует понимание окружающей реальности на групповом сеансе.
Один из пациентов находился в глубокой депрессии, поскольку был уверен, что «убил» своего отца". На семейных праздниках они любили побороться и в одной из схваток его отец упал, ударившись головой. Месяц спустя отец был серьезно ранен в автомобильной аварии и нуждался в операции на мозг. Пациент поверил, что «убил» отца, ибо он уже не был прежним здоровым мужчиной, а стал «беспомощным хроником с мозговым синдромом». Пребывая в депрессии, пациент все-таки надеялся выйти из больницы.
В этот момент терапевт возразил ему: «Ты хочешь выйти из больницы, преуспеть в жизни, а бедному папочке станет еще хуже?».
К1 (рассмеялся, покраснев): Это вы бы так подумали!
Т. (сердито): Ты маленький паршивец. Ты ведь хочешь, чтобы ему стало хуже! (Группа смеется)
К1 (смеется): Хоть вы меня и заводите, я понимаю, но все-таки так это чувствую. Затем он сравнивает себя с Ли Харви Освальдом как с убийцей.
К1: Шесть месяцев спустя после того, как ударился отец, Ли Харви Освальд убил Кеннеди. Он, как и я, был одиночкой.
К2 (параноик) начинает смеяться над К1.
Т. (сердито и серьезно): Да, теперь я определенно вижу связь.
Другие члены группы смеются. К1 краснеет, смущается, а затем тоже поддается смеху. Терапевт поддерживает мысль, что К1 похож на Ли Освальда и что представляется ему «неопровержимо логичным». К2 осмеивает это сравнение: «Можно что угодно сравнить, если захотеть». Терапевт продолжает называть К1 «злостным маленьким убийцей, которого нужно запереть в тюрьме». К1 согласен, что так и следует поступить, но наконец его выводит из себя эта мысль и он начинает кричать. «Это произошло случайно! Он всегда боролся со мной, мы были чуть навеселе, и это просто — несчастный случай!» Терапевт по-прежнему не верит: «Спорим, ты ссорился с отцом, когда был еще ребенком, а теперь это случилось помимо твоего желания!»
К1 (уверено): Точно, я злился на отца, когда был ребенком, как и многие ссорятся, но это ничего не значит.
В этом он точно уверен, убежден. И это было в первый раз, когда он заговорил о несчастном случае, хотя раньше все: семья, персонал, друзья твердили ему это, но он обвинял только себя.
На этом время встречи подошло к концу, К1 подходит к терапевту, который съежился в своем кресле и захныкал: «Я беру назад все, что наговорил тебе». К1 весело смеется и хочет пожать терапевту руку. Наконец терапевт робко подает руку: «Это что, прием джиу-джитсу?» и намеренно старается «вырвать» руку из «зажима» пациента.
Т. (удивленно): Боже, у тебя железная хватка!
К1 не выпускает руку, смеется и говорит, что беседа была прекрасной: «Мне действительно немного полегчало сегодня» и добавляет, что надеется еще видеть терапевта. Все это происходит около двери, другие пациенты стоят вокруг них и смеются. К1 провожает терапевта по коридору. Подойдя к выходу, терапевт быстро отпирает дверь, проскальзывает сквозь узкое пространство и захлопывает ее. Сквозь стекло ему видно, как К1 машет рукой и улыбается терапевту.
(№57)
Следующий пример показывает, как терапевт провоцирует на групповой встрече сознание реальности посредством избыточной жалости к самому себе.
Невысокая безвкусно одетая хроническая пациентка средних лет (№ 58) на встречах женской группы постоянно использовала тактику грубого крика, чтобы не позволить терапевту обсудить ее поведение. В основном ее тактика сводилась к обсуждению темы «как они поступили со мной». Из отдельных травмирующих эпизодов терапевт пытался выяснить причину ее «умственного расстройства» — «если бы этого не произошло со мной». Наконец, она стала говорить «о самом плохом»: свыше двадцати лет назад она родила сына вне брака.
Зная, что 5 из 8 пациенток имели внебрачные беременности, терапевт встает из кресла, поднимает плачущую пациентку на ноги, кладет левую руку ей на плечо, правой рукой берет ее обе руки в свою и начинает драматически вещать: «Я беру тебя под свою защиту, дитя мое, от этого холодного жестокого мира». Голос его срывается, горло — сжимается, он громко проглатывает слюну и вытирает слезы на глазах: "Никто не знает, как тяжело матерям-одиночкам. Это такие глубокие раны… и они не заживают. Они всегда терзают бедное сердце матери (пациентка смотрит на терапевта, шмыгает носом и кладет голову ему на плечо; он гладит ее по волосам левой рукой и одновременно продолжает свой изобретательный монолог)… они, эти раны, гноятся в сердце и истекают горечью в течение многих лет (некоторые больные хихикают) до тех пор… пока вы не увидите (вытирает слезы)… разбитую, отчаявшуюся, убитую горем страдалицу… В этом месте группа начинает смеяться, и некоторые громко выкрикивают: «Боже, вот это артист!». Другие же раздражены и говорят К1: «А пошла ты, Фрида, четверо из нас в таком же положении, как и ты!». Одна из пациенток усмехается: «Не строй из себя мученицу, Фрида». И пациентка быстро прекращает жалеть себя в присутствии всей группы.
Следующий эпизод иллюстрирует часто встречающееся в групповой терапии явление: врач вовлекает других больных в провокационное общение; в данном случае — это групповое отрицание навязчивого вопроса одной из пациенток.
Шизофреническая больная (К1) недавно поступила в больницу и впервые пришла в женскую группу на сеанс терапии. Она начинает непрерывно спрашивать у всех, когда же она сможет вернуться домой: «Пожалуйста, отпустите меня домой. Почему я не могу пойти домой?». Она прерывает беседу и не слушает вопросы, которые терапевт и другие члены группы задают ей в попытке выяснить причину ее заболевания.
К2 (умственно отсталая женщина): Она ведь не зря попала сюда, но не хочет признать это.
Члены группы выражают желание помочь К1, но она упорно отвергает их помощь: «Мне не нужно быть здесь» и добавляет, обращаясь к КЗ: «Не думай, что я такая же, как ты». Обернувшись к терапевту: «Так могу я пойти домой?»
Эти вопросы заняли три четверти времени группового сеанса, и терапевт сравнивает поведение К1 с «китайской пыткой капающей водой». Он объясняет группе в подробностях, что представляет собой такая пытка, и начинает произносить «кап» при очередном вопросе К1: «Если ты серьезно не посмотришь на свою проблему, я не стану обращать внимания на вопросы». Другие пациентки тоже подхватывают «кап» -припев.
К1 (колеблется, но снова): Я понимаю, что здорова сейчас… Можно мне домой?
Члены группы (смеются и хором): Кап!
КЗ высказывается, что К1 еще не «созрела», чтобы быть выписанной из больницы.
К1 (к КЗ настойчиво): Я созрела в желании пойти домой.
К4 (смеется): «настойчиво созрела» — вот как правильно будет сказать.
К2 (перебивая): Я не согласна. Она еще недостаточно здорова. Она больна. Она не готова идти домой.
Т. (подпевая обращается к К1): Анни, неужели ты думаешь, что вымотаешь нас этим повторением своих вопросов, и мы скажем: «Ладно, черт с ней, сдаемся, пусть идет домой?».
К1 (улыбаясь): Ну, не знаю. Но я пытаюсь, вдруг сработает?
Члены группы и терапевт смеются, и К1 присоединяется к их смеху. (№ 59)
На следующий день состоялось большое собрание палаты. Анни открывает его своим припевом. Несколько членов вчерашней группы непроизвольно произносят хором: «Кап» и смеются. Остальные недоумевают и им со смехом объясняют сравнение с китайской пыткой.
Теперь уже вся палата подхватывает «кап!» в ответ на ее вопросы. В течение дня она перестает вопрошать и начинает слушать других и вести себя осознанно на всех сеансах терапии.
Для более полной иллюстрации использования провокационной терапии в группах можно отослать читателя к главе «Юмор в провокационной терапии».
Провокационная семейная терапия.
Семейная терапия имеет свои исторические, клинические и утилитарные корни. В провокационной терапии нельзя прописать лекарство для целой семьи (некоторые врачи отказываются встречаться с клиентом без присутствия семьи), однако в этом случае можно предложить несколько рекомендаций:
1. Клиенты имеют меньше шансов для сокрытия информации от врача: члены семьи
всегда готовы «донести» друг на друга в порыве энтузиазма,
2. С готовностью, приняв от терапевта идею о том, что больной родственник — не хрупкое
существо, члены семьи, не щадя, нападают на самые болевые точки его поведения, поскольку
выбор их гораздо шире, чем в больнице.
3. Полагаясь на долгий опыт проживания вместе, члены семьи лучше знают
эмоциональный лексикон друг друга и быстро могут расшифровать нюансы общения
заболевшего.
4. Кровь по-прежнему гуще, чем вода. Поэтому возможность провокации в недрах семьи
увеличивается в тысячу раз по сравнению с возможностью терапевта.
Обращаясь к теме семейной терапии, мы не ставили целью дать всестороннее научное описание семейных отношений современного американского общества, равно как и не собираемся углубляться в супружеские отношения, сложившиеся в нашей культуре. Мы намерены представить ряд наблюдений касательно семейной терапии, поскольку в ходе лечебного процесса клиницисты используют методики лечения без учета некоторых особенностей такой терапии. Мы намерены выдвинуть несколько предпосылок и предложить последующие установки на супружеские отношения в семье, что может оказаться важным для наших клиентов.
Верно сказано, что «проблема не в том, что люди невежественны, а в том, что они знают слишком многое того, что не соответствует действительности». Ле Мастере (1970) перечислил ряд положений— мифов о родителях и детях, которые нашли полное понимание в нашем обществе, в том числе и среди клиницистов. Вот эти парадоксальные высказывания:
1. Иметь и воспитывать детей — это забава.
2. Дети вырастают хорошо, если у них «хорошие» родители.
3. В настоящее время дети реально ценят все преимущества, предлагаемые их
родителями.
4. Нет плохих детей — есть плохие родители,
5. Современная наука выживания кстати пришлась родителям.
6. Любви вполне достаточно, чтобы хорошо исполнить роль родителей.
7. Американских родителей можно изучить (составить о них представление), не
обязательно опрашивая отцов.
В провокационной терапии нередко эти высказывания— положения обыгрываются (ср. № 50 в гл. У1).
В своей практике мы выделили несколько наиболее часто встречающихся тем и предлагаем вашему вниманию. Первую можно сформулировать примерно таким образом «Кто здесь главный?». Во многих случаях родители утрачивают контроль над семейством и поэтому задачей терапевта становится возвращение их на место за рулем. Вопрос о власти в любой группе, в определенной степени, является спорным (выбор предводителя по критериям его суждений, применимы ли эти критерии в настоящей социальной ситуации и т. д.) Семейная провокационная терапия делает попытку внушить это родителям посредством урока «терапевтической жестокости и радостного (веселого) садизма», (ср. Предпосылки № 9, гл.П и VII). Терапевт провоцирует родителей (особенно тех, кто потакает детям во всем) на… «пусть ваша прихоть будет руководить вами». Он делает насмешку из чувства несостоятельности родителей, вышучивая тот факт, что наука о поведении сама несостоятельна, а воспитатели-ученые не имеют какого-либо четкого представления о своем предмете, Далее он насмешничает, что хвалебная гибкость этих дисциплин ломает их каменные идолы и создает новые каждые пятнадцать лет. Явно или скрыто провокационная терапия подталкивает родителей вернуть контроль над детьми и «взять бразды правления в свои руки». Это касается и запущенных ситуаций (ср. «кто не работает, тот не ест», пример № 7, гл. II). Когда с помощью терапевта это решение воплощается родителями на деле, они легко обобщают достигнутое и начинают решать другие семейные проблемы.
Второй частой темой, которая возникает у большинства детей, является «Мои родители существуют для удовлетворения моих потребностей». Семейный терапевт объясняет детям, что они должны оценивать возможности родителей разумно. Даже не касаясь темы «прощения» родителей, терапевт начинает высмеивать нереальные ожидания детей. Прямо или косвенно он внушает детям, что
1) им не нужно ожидать желаемое от родителей,
2) надо подождать, пока родители сами предложат и
3) они могут получить желаемое другим способом.
Пример (№ 60):
На сеансе семейной терапии студент колледжа срывающимся голосом и со слезами на глазах признался, что хотел бы «иметь другом» своего отца, крепкого, надежного и работящего человека. Из дальнейших расспросов выяснилось, что он хотел бы «иметь с папой долгие разговоры». Рассмеявшись, терапевт показал в сторону отца: ведь мы уже выяснили, что отец не очень-то разговорчив. Если он произнесет три предложения сразу, то посчитает это за словесный понос, ведь так, отец?" Отец кивает: «Ты же знаешь, я не болтун, мой мальчик!». Вскоре сын оставил реальные ожидания от своего отца, научился воспринимать его таким, каким он есть и вместе проводить время (починяя вещи в доме), а потребность в общении удовлетворял с другими людьми.
Третьей темой, часто проблемной в семейной терапии (тесно связанной со второй), выделилась утрата надежды видеть родителей, именно такими, каких им хотелось бы иметь. Из-за возраста и недостатка опыта детям часто не хватает кругозора, они смотрят на родителей односторонне. По этой причине возникают семейные конфликты. Задачей терапевта является расширение знания о родителях, показать, как их видят другие люди. Для этой цели терапевт может попросить детей описать родителей глазами постороннего взрослого или сверстника, при этом называть родителей полным именем, даже девичьей фамилией матери. «Мисс Бетти Джоунс» и «Джордж Смит» звучат по — иному для ребенка, чем «мама и папа».
Чтобы придать больше жизненности и достоверности личности родителей, которые уже были задолго до появления детей, терапевт может попросить рассказать об их детстве. Очень важно подчеркнуть здесь, как в свое время родители ладили со своими родителями и учителями. Пап и мам просят пойти домой, написать их «социальную историю» и принести на следующую встречу для детального обсуждения. При обсуждении подобной социальной характеристики один из отцов со смущением признался, что «в средней школе его домом часто был кабинет директора». Смех всего семейства помог не только сыну взглянуть по-новому на своего отца, но и отцу понять трудности подростка-сына. Матери же редко говорят о своих детских недостатках в присутствии своих дочерей.
Все вышеизложенное ни в коей мере не является полным перечнем постоянно возникающих тем семейного обсуждения на сеансах терапии, и мы хотим закончить этот раздел последней темой — «у родителей — обязанности, а дети имеют права». — Эта мысль прочно вошла в наше сознание, в некоторой степени это — верно. Неотъемлемой частью службы благосостояния страны по ряду причин стал отдел защиты прав детей. Более того, начинают действовать в судах законоположения о правах детей. Поскольку, если у детей есть права, а у родителей обязанности, можно и сказать наоборот. Врач, работающий с семьей, старается придать равные права обеим сторонам.
Вопросы и ответы.
Начиная с июля 1963, провокационная терапия заявляла о себе, как отдельном методе лечения, на многочисленных лекционных курсах, семинарах, на симпозиумах, в институтах. Сотни «социальных работников» имеют доступ к прослушиванию аудиозаписей, к видеоматериалам, сделанным за последние десятилетия. Разумеется, в процессе знакомства возникают вопросы и различные мнения касательно данной системы лечения. В этой главе представлена выборка наиболее типичных вопросов, заданных во время обсуждения на презентациях. Мы считаем себя должниками всех, кто спровоцировал нас на размышления в таком ключе.
1. Вопрос (В): Вы так чертовски уверены в том, что говорите. Откуда эта уверенность?
1. Ответ (О): Никто в мире не сможет сказать, что — «истинно». Очень часто со своими практикантами и врачами-психиатрами мы беседовали о том, что я задумал как «мозаичную аналогию».
Клиническая область может условно быть названа мозаикой, а отдельные терапевтические системы или методы, теории человеческого поведения и мотивации можно назвать кусочками этой мозаики. Провокационная терапия — есть способ организации нашего клинического опыта, имеет логический каркас и внутреннее содержание, что вкупе и придает нашим терапевтам уверенность. И она работает. Другими словами: «Если я обращаюсь с клиентом таким образом, тогда и он с большой долей вероятности, отвечает таким-то и таким образом». Такого рода предсказуемость, такое чувство контроля различных клинических явлений придает врачу уверенность во всем, что он делает. А дополнительный опыт расширяет поведенческий репертуар.
Однажды я присутствовал на семинаре по социальному поведению и слушал, как группа молодых людей защищала особую линию поведения для изменения ситуации в определенном сообществе. После я сказал руководителю: «Боже, все звучит так просто, а они так смело сражаются, что кажутся правыми». Его ответ я никогда не забуду. Он заявил, что когда приходит время действовать, ты должен предельно упростить задачу и подчеркнул, что как терапевт я сам следовал этому в работе с клиентами. И я понял, что все это — верно как в работе с отдельным больным, так и с группой. Можно найти ряд «правильных» решений в личной, политической, религиозной, социальной, культурной и экономической сферах, но если требуется действие, ты должен выбирать и действовать по своему выбору. Точно так и приходится делать в терапии. Довольно часто мы оказываем клиенту медвежью услугу, если ведем себя неуверенно, колеблемся, мнемся и отказываемся помочь, утверждая, что всего не знаем и что «клиент знает себя лучше, чем кто-либо другой». Все это — клинический миф, поскольку важные для нас люди знают нас лучше, чем мы знаем себя. Сейчас я хорошо понимаю, что дать категорическое и неопровержимое заключение о состоянии и перспективах на выздоровление больного так же смешно, как и принадлежать к терапевтам бесполезной школы. Однако повторяю, что врач провокационной терапии черпает свою уверенность из гипотезы «если-тогда», действуя соответственно. И это работает, дает результат.
2. В: Всегда?
2. О: Нет. Но ведь ни какая другая терапия, будь это розовое детство с яблочным пирогом и куриным бульоном не всегда дает результат. Мы не выдвигаем по значимости провокационную терапию как эквивалент змеиного яда в 20-м веке, как универсальную панацею от всех личных и межличностных конфликтных ситуаций и даже от перхоти. Это — очень взаимосвязанная система терапии, которая дает альтернативные решения более традиционным методам, и которая, если использовать ее честно, дает хорошие результаты в подавляющем количестве случаев.