Фаррер Клод. Корсар

   И в тот же миг раздался гром восторженных восклицаний. Немного флибустьеров ясно себе представляли, каков этот Сиудад-Реаль, но все слышали о нем, как об очень богатом городе, и, стало быть, годным для грабежа.
   Между тем Лоредан-венецианец ждал, пока стихнет общий крик. Затем он заговорил своим обычным голосом, очень мягким и ровным.
   - О Сиудад-Реале в Новой Гренаде, - сказал он, - я все знаю. Не только знаю в нем по названию каждую улицу, каждую площадь и каждые ворота, но также много раз осматривал укрепления, форты, крепости, замок и редут, так как я не был в нем простым путешественником, который придет, поглядит и уйдет, а жителем и даже гражданином. Мне случилось даже быть офицером того гарнизона, который держит в Сиудад-Реале король Испании.
   Утверждение это, хоть и странное, не удивило флибустьеров. Флибустьеры видели все, всем занимались и не находили ничего особенного в том, что один из них когда-то был хоть бы и испанским офицером. Один лишь Тома Трюбле удивленно приподнял брови. Но это ничуть не смутило Лоредана.
   - Так вот, - продолжал он спокойно, - что нам теперь важно знать касательно Сиудад-Реаля. Сиудад-Реаль превосходно укрепленная крепость, и способна выдержать несколько месяцев осады. Чтобы захватить его по всем правилам, необходим флот, а также армия. Флот Должен состоять из восьми или десяти линейных кораблей, так как фронт, обращенный к морю, включает восемь или десять хороших батарей последнего образца, из которых каждое стоит корабля - вот что касается флота. Армия должна состоять, по крайней мере, из шести тысяч человек, так как гарнизон крепости насчитывает три тысячи пятьдесят солдат, из которых каждый сражается за зубчатой стеной и поэтому стоит двоих незащищенных - это насчет армии. Кроме того, Сиудад-Реаль окружен большим валом с бастионами, куртинами, люнетами и рвами глубиной в пятнадцать футов и брустверами толщиной в семь футов. Снаружи находится несколько отдельных фортов, числом десять. Заняв форты и укрепленный вал, осаждающие встретят пять обнесенных окопами монастырей, образующих второй укрепленный пояс города. Две тысячи четыреста монахов составляют там настоящий гарнизон, так как губернатор испанского короля дал им восемьсот мушкетов и тысячу шестьсот пик. Я там был, когда их раздавали. Когда будут заняты, в свою очередь, и монастыри, останется еще цитадель, или замок, с очень высоким редутом посредине, фланкируемым четырьмя сторожевыми вышками. Пятидесяти человек внутри достаточно, чтобы задержать пять тысяч, пока главнокомандующий вице-королевства не поспешит на помощь из Санта-Фе-де-Богота во главе двадцати тысяч солдат, которыми он командует. Между Санта-Фе и Сиудад-Реалем меньше ста миль.
   И Лоредан-венецианец, проговорив все это, небрежно подбоченился и замолчал.
   Среди флибустьеров послышалось легкое роптание. Конечно, никого не пугали размеры опасности. Но перед нагромождением стольких препятствий, некоторые, прикинув небольшие силы, имеющиеся для их преодоления, начали сомневаться в успехе дела. Но тогда раздался голос Тома Трюбле. И голос этот прозвучал так холодно и спокойно, словно Тома Трюбле не слышал ни слова из грозных пояснений Лоредана-венецианца.
   - Брат, - говорил Тома Трюбле, - брат Лоредан, ты совершенно ничего не говоришь о том, что нас единственно интересует! Ну-ка, я тебя спрошу! Правда ли, что Сиудад-Реаль, как меня уверяли, один из самых богатых городов Америки?
   - Конечно! - сказал Лоредан.
   - Правда ли, что его церкви, часовни, монастыри и другие благочестивые здания наполнены статуями и образами, которые в большинстве своем сделаны из литого золота и серебра?
   - Правда!
   - Верно ли также, что в Сиудад-Реале находятся обширные склады, доверху наполненные драгоценными слитками, а также рубинами, гранатами, изумрудами, агатами, а также и другими драгоценными камнями, кораллами, кошенилью, индиго, табаком, сахаром, серой амброй, красным деревом, кожами, какао, шоколадом?
   - Да!
   - И правда также, что в этом городе простые мещане богаче, чем в других местах старшины, купцы и нотабли города?
   - Без сомнения!
   Обоими кулаками Тома Трюбле ударил по столу.
   - Ну вот! - закричал он с восторгом, - на кой черт говорить об укреплениях, куртинах, люнетах, бастионах и крепостях? Какие флибустьеры станут заботиться о такой чепухе!.. Слава Богу! Слушайте меня все хорошенько: клянусь здесь Равелинским Христом и Пресвятой Богородицей, раз Сиудад-Реаль богат, значит, Сиудад-Реаль будет наш, или я в нем погибну!
   Из присутствовавших флибустьеров ни один не отступил, ни один не отклонил чести сопровождать Тома Трюбле в задуманной им экспедиции, которая обещала быть одной из самых отважных, какие только предпринимались когда-либо Флибустой. В кабаке "Танцующая Черепаха" собралось двадцать шесть молодцов, которые все сейчас же подписали с большим воодушевлением договор, составленный по всем правилам, так что ни один законник не изготовил бы его в лучшем виде, ибо Тома Трюбле продиктовал его слово за словом Лоредану-венецианцу, который умел писать и написал его очень четким почерком. Затем бумага в течение трех дней оставалась на столе в кабаке, приколотая собственным кинжалом Трюбле и стилетом венецианца, как двумя воинственными гвоздями. И каждый флибустьер, бывший в то время на острове, имел возможность слышать его содержание, которое многие доброжелатели, достаточные грамотеи, читали и перечитывали всякому вновь прибывшему. Так что к вечеру третьего дня Трюбле и Лоредан, придя вытащить свои кинжалы и забрать договор, нашли под ним сто шестнадцать имен и сверх того двести двадцать крестов, перемешанных с этими ста шестнадцатью именами. Все вместе составляло, стало быть, триста тридцать шесть честных ребят, умеющих или не умеющих подписываться, но зато умеющих драться. Сливки Флибусты вступили в это дело целиком, довольные как командиром, так и предприятием.
   Что касается договора, то Тома продиктовал его так, как он приведен ниже, заботясь о том, чтобы согласовать обычаи авантюристов со своими личными интересами малуанского капитана, и с некоторыми таинственными планами, которые он лелеял касательно города столь хваленого пленницей Хуаной и касательно жителей этого города...
   Так вот что продиктовал Тома и что записал Лоредан.
   "Договор
   Договор заключается между Береговым Братством, кои эти строки подпишут, чтобы повести экспедицию против Сиудад-Реаля в Новой Гренаде, руководимую Тома Трюбле, капитаном и командующим, имеющим в качестве помощников Эдуарда Бонни, по прозванию Краснобородый, Лоредана-венецианца, авантюриста из Дьеппа, авантюриста с Олерона, Мэри Рэкэм, женщину-корсара, и других, если таковые его подпишут. Из сих Тома Трюбле назначает одного вице-адмиралом флота, другого контр-адмиралом, по своему выбору, и сам вступает в командование сухопутной армией, как только армия эта сойдет на берег.
   Флот состоит из легкого фрегата "Горностай" и всех других кораблей, которые будут захвачены в пути. Ввиду того, что упомянутый фрегат, будучи предоставлен командующим, не является общим достоянием состава экспедиции, настоящим устанавливается, что первый захваченный корабль будет отдан командующему в уплату за его риск, с двумя лишними долями, сверх его собственной впридачу.
   Каждый из помощников получает две доли при разделе. За отличие им присуждается вознаграждение, с общего согласия.
   Тиммерману тысяча золотых за работу при килевании.
   Тому, кто убьет первого врага, тысяча золотых.
   Тому, кто первый взберется на городской вал, тысяча золотых.
   Тому, кто сорвет испанский флаг с крепости и водрузит на ней французский или малуанский, тысяча золотых.
   Увечные получают
   За потерю глаза - тысячу золотых. За оба глаза - шесть тысяч. За потерю руки или кисти руки - полторы тысячи. За потерю обеих - четыре тысячи. За потерю ноги - две тысячи. За потерю обеих ног - шесть тысяч. Здесь отмечается, что цифры эти, в восемь раз или десять раз превышающие обычно принятые, таковы в силу опасности предприятия. Всякие особые вознаграждения вычитаются из добычи до ее раздела, каковой затем производится по числу установленных сим договором долей.
   Командующий покупает на свои средства весь порох для пушек и получает еще две доли сверх своих за эту статью.
   По взятии города ни один авантюрист не может ничего присвоить себе из добычи: ни денег, ни невольников. Но каждый, признавший среди пленных своих личных врагов, может убить их собственной рукой, если пожелает.
   В удостоверение чего прикладываем руку и даем клятвенное обещание быть до победного конца добрыми Береговыми Братьями."
   Хуана-испанка немало удивилась, услышав поутру на "Горностае" шум, производимый первыми прибывшими флибустьерами, которые начали уже загружать трюм и батарейные палубы всем, что могло понадобиться для вооружения фрегата. И Хуана, слишком гордая, чтобы выказать свое любопытство, не желая ни сама увидеть, ни расспрашивать кого бы то ни было, ожидала посещения Тома Трюбле, убежденная, что все узнает из уст корсара. Но этого не случилось, ибо Тома не посетил своей пленницы ни в этот день, ни в последующие. И когда неделю спустя "Горностай" снялся с якоря под крики своей новой команды, пленница Хуана, пленница все более и более, и, так сказать, пленница тайная, еще не знала, зачем и куда направляется "Горностай", увозя на своем борту, кроме невидимого капитана, кроме неизвестных матросов, молодую девушку в большом смятении.
   VIII
   Берег, видимый довольно хорошо и с правого, и с левого борта, тянулся за длинной полосой рифов, на которых бушевало море. Позади меловой стеной поднимались утесы. А за утесами, вдали, вздымались высокие горы, со множеством острых пиков и обрывистых склонов. Впереди залив переходил в устье. Здесь впадала в море река, о присутствии которой можно было догадываться по разным низеньким островкам, подобным тем, которые образуются вблизи Сен-Мало, в устье Раисы, наносами речного ила. На двух из этих островов виднелись высокие здания правильной формы, слишком еще далекие, чтобы их хорошо рассмотреть. За ними виднелись другие строения, еще более смутные. Но несколько колоколен, возвышающихся над ними, доказывали, что эти строения и есть город Сиудад-Реаль Новой Гренады, раскинувшийся на берегу своей реки Рио-Гранде, подобно тому, как Севилья раскинулась на берегу своей Рио-Гвадалквивир... Тома Трюбле вспомнил эти слова Хуаны.
   Ничтожный и одинокий "Горностай" отважно продвигался вперед под всеми парусами. Со времени ухода с Тортуги не было взято ни одного приза. Фрегат по-прежнему полностью нес на себе свой воинственный груз, - триста тридцать шесть флибустьеров, решивших победить или погибнуть. Конечно, это было много, и все же это было ничто, если принять во внимание число противников, которых надлежало победить, и силу укреплений, которые надо было одолеть. Тома Трюбле, сосчитав по пальцам, прикинул соотношение того и другого, и определил, что каждому авантюристу придется побороть сорок или пятьдесят противников. Такой подсчет в день атаки галиона вызвал в нем колебания. Но тогдашний Тома Трюбле и Тома Трюбле теперешний, очевидно, были уже совершенно разные люди, потому что тот, который теперь прогуливался по своему ахтер-кастелю, переходя от одного борта к другому нервными шагами и смотря вперед с каким-то яростным нетерпением, не колебался совершенно и даже время от времени смеялся смехом диким и как бы сумасшедшим, - смеялся над теми опасностями, навстречу которым он шел.
   - Эти камешки, - заявил Лоредан-венецианец, говоря со своей обычной беспечностью, - эти камешки, которые вы видите вон там на островах устья, это все крепости, будто бы возбраняющие неприятельским эскадрам приближаться к Сиудад-Реалю. Их всего шесть, и от первой до последней придется пройти фарватером около двух миль. Та, что ближе всего к нам, на три румба впереди по левому борту, называется фортом святого Джеронима. Это, собственно говоря, батарея, окруженная стенами с парапетом, если я не запамятовал, шириной в пять футов, с гласисом в три с половиной фута. Здесь имеется восемь железных пушек, стреляющих двенадцати, восьми и шестифунтовыми ядрами, с караулом в пятьдесят человек. Вторая крепость, святой Терезы, оснащена двадцатью пушками. Это совершенно новое сооружение с четырьмя бастионами и сухими рвами. Кроме артиллерии, в ней имеется десять органных орудий, каждое по двенадцать мушкетов, девяносто ружей, двести гранат и соответственное количество пороха, свинца и фитиля. Далее идут платформа Непорочного Зачатия и платформа Спасителя...
   - Достаточно, - перебил Тома Трюбле. - Занять все эти плохенькие укрепления мы, конечно, можем! Но это большая возня! Разве нет пути, ведущего ко рву самого города, помимо устья?
   - Возможно, - беззаботно произнес венецианец. - Но я никогда не слышал о таком пути.
   Все помощники Тома толпились вокруг Краснобородого, уроженца Дьеппа, Олеронца и Мэри Рэкэм, которая все так же носила мужское платье и ругалась, и клялась одна за четверых флибустьеров, вместе взятых, и даже похуже.
   Тома, размышляя, устремил пристальный взгляд на серую линию крепостей и вдруг решился, не спросив ни у кого совета.
   - Пленных! - сказал он внезапно. - Пленных, вот что нам надо. Если путь, который мы ищем, существует, мы таким образом его узнаем, или я не я!
   Стремительный, он сам бросился к румпелю и отвел руль, как было нужно, чтобы править прямо на форт святого Джеронима.
   - Эта развалина, - продолжал он, - не выдержит и одного нападения. Караул насчитывает всего пятьдесят ружей, это нам только на зубок. Если они сразу сдадутся, - пощадим их! Если будут сопротивляться, - убьем эту сволочь, кроме десяти, двенадцати негодяев, которые послужат нам проводниками.
   - А если они не захотят? - спросил авантюрист из Дьеппа.
   - Не захотят? Кишки дьявола! Не захотят, так их повесят, и не за шею, а за кое-что другое!.. - ответила Мэри Рэкэм, хохоча во все горло.
   - Захотят! - уверенно произнес Тома Трюбле.
   И Береговые Братья еще лишний раз полюбовались на искусство маневрирования своего капитана и командующего. Фрегат так тонко лавировал, что пристал левым бортом во время отлива всего в ста саженях от форта святого Джеронима, но все же вне обстрела испанских пушек. Дело в том, что в море выдавалась песчаная коса, к северо-востоку от верка, и бойницы восьми орудий не были рассчитаны для нападений на эту косу. В этой-то защищенной зоне и остановился "Горностай". И сто флибустьеров, заранее намеченных Тома и лично им руководимых, могли, таким образом, достигнуть гласиса без боя.
   Тогда осажденные заняли свои бойницы и стали стрелять из мушкетов, но довольно вяло, так как с первого же выстрела ответ авантюристов, стрелявших, как ни один солдат в мире, сшиб всех испанцев, головы которых хоть сколько-нибудь возвышались над стеной. Не успели четверо из них свалиться, как остальные уже старались просто высовывать одни только мушкеты на вытянутых руках, стреляя как попало, лишь бы не подставлять под пули собственную шкуру. Эти плохо направленные выстрелы не могли причинить флибустьерам большого вреда. Все же они скоро привели Тома в раздражение. Соскочив в ров во главе двух десятков своих людей, - остальные продолжали защитную стрельбу, - он влез по живой лестнице, втихомолку перебрался через стену и один вскочил в укрепление. Через мгновение половина его людей присоединилась к нему, и этого короткого мгновения оказалось достаточно, чтобы шесть испанцев, пораженных абордажным палашом корсара, очутились на земле. Уцелевшие, думая, что видят черта, побросали оружие. Большую часть этих несчастных сразу же прикончили. Тома вспомнил тут, что ему нужны пленные, и приказал пощадить необходимых ему восемь человек, которых со связанными руками немедленно отвели на фрегат. Во время сражения начался прилив, и "Горностай" был уже на плаву в стороне от косы, готовый двинуться к новым победам...
   Но раньше, чем распустить паруса, уроженец из Дьеппа, ведавший рулем и парусами, направился к Тома Трюбле узнать, на какой курс лечь, раз для того и взяли форт, чтобы "достать языка" и узнать из уст испанцев, какой путь наименее труден.
   Но Тома, по своему обыкновению, вышел из битвы, кипя мрачной яростью. Сначала он был раздражен оказанным сопротивлением, затем трусость врага обратила это раздражение в гнев. Наконец, взобравшись сам на стену и лично приняв участие в битве, он сильно разгорячил себе кровь; и последовавшее избиение не только не успокоило этого дикого волнения, но, напротив, усилило его до исступления. Победителю потребовалось даже некоторое усилие, чтобы перестать убивать и дать пощаду восьмерым пленникам, которых он хотел взять в проводники.
   Поэтому, как только уроженец из Дьеппа спросил его, куда держать путь, Тома, разразившись хохотом, с глазами, святящимися, как раскаленные угли, громовым голосом отдал приказание вывести упомянутых пленников на палубу фрегата и выстроить их в шеренгу позади грот-мачты. Множество флибустьеров собралось вокруг. Тогда Тома, заметив авантюриста с Олерона, говорившего по-испански не хуже испанского короля, приказал ему объяснить понятным образом пленным, какой услуги от них ожидают, а именно сведений, как провести армию к городу, избегая огня укрепленных островов.
   Так и сделал олеронец. Но речь его не увенчалась успехом. Пленники, переглянувшись, объявили в один голос, что с них требуют как раз того, что неисполнимо, потому что единственным доступным путем к Сиудад-Реалю служит фарватер реки, - фарватер, находящийся под последовательным обстрелом остальных пяти верков.
   Выслушав этот ответ, Мэри Рэкэм повернулась к Тома Трюбле и усмехнулась.
   - Не говорила ли я тебе, черт подери, что они ничего не скажут? сказала она. - Живо! Повесь их и ступай себе дальше! Довольно время терять!
   Но Тома, красный как огонь, заткнул ей рот.
   - Молчи! Я тебе сказал, что они заговорят! Погоди!
   Пленники с беспокойством смотрели на капитана. Не говоря ни слова, он подошел к первому из них и обнажил клинок.
   - Вот еще! - произнесла Мэри Рэкэм, хохоча еще громче. - Уж не думаешь ли ты, что они лучше заговорят, когда ты снимешь с них башку.
   Но больше она ничего не успела сказать, так как под ударом Тома первая голова, срубленная одним взмахом сабли, полетела как камень из пращи и расшиблась о палубный пояс у самых ног Мэри Рэкэм.
   Семеро живых еще испанцев завопили от ужаса. Не без причины. Тома все так же молчаливо, с таким же багровым лицом, уже подходил ко второму. Тот невольно отступил, собираясь бежать, но Тома успел дважды ему всадить в живот и грудь ту же самую окровавленную еще саблю. Испанец упал замертво.
   Третий, видя это, крикнул: "Пощади!"
   Столь же глух, как и нем, Тома разрубил его пополам, от плеча до пупка. После этого он с любопытством пошарил кончиком сабли в этой мерзости, как бы ища чего-то и не находя. Труп уже больше не вздрагивал.
   Тома направился к четвертому пленнику.
   Тот бросился на колени, а за ним и все уцелевшие его товарищи. Все вместе, отказавшись умолять дальше своего палача, они принялись молить Бога.
   Тогда Тома, остановившись против четвертой жертвы, вместо того, чтобы ударить, вложил саблю в ножны.
   Дрожа от надежды, несчастный поднял голову. Но коротка была его радость
   - Веревку! - приказал Тома, заговорив наконец.
   Два флибустьера принесли несколько раскрученных канатных прядей.
   - Свяжите вместе эти вот две руки и эти две ноги. Три выбленочных узла и один бабий узел!
   Это было исполнено.
   - И бросьте его за борт!
   Стон приговоренного заглушили волны.
   Из восьми пленников осталось четверо.
   - Вот этот человек!.. - начал Тома, разглядывая того, чья была очередь умирать.
   Он запнулся, повернул голову и посмотрел на Мэри Рэкэм.
   - Ты, - снова заговорил он, обращаясь к ней, - ты что это там говорила давеча? Что нет хорошего пути, ведущего в Сиудад-Реаль?
   Он повернулся на каблуках и смерил взглядом дрожавшего испанца, готового заговорить.
   - Хорошего пути! - повторил Тома, - я сейчас узнаю, и даже три или четыре. Но этот человек, наверное, не знает ни одного!
   За поясом Тома торчало два пистолета. Он схватил один из них и поднес его к лицу пленника.
   - Путь... - заикнулся пленник, как будто уже заранее мертвый.
   - Он не знает ни одного! - повторил Тома, спустив курок.
   Мозг разлетелся брызгами.
   - А этот человек, - начал Тома, подходя к тому, за которым стояли еще двое.
   Это был мулат, полукастилец, полуиндеец. Он упал ниц.
   - Senog capitan! - закричал он в отчаянии, - по те mateis! Yo os dire la verdad! (Господин капитан, не убивайте меня. Я скажу вам правду.)
   - Ба! - сказал Тома, скрестив руки.
   Он не на мулата смотрел, а на Мэри Рэкэм.
   - Есть путь, путь верный, - утверждал мулат, все еще говоря по-испански, как будто всякий другой язык, кроме его собственного, даже жаргон флибустьеров, который понимают и на котором говорят по всей Америке, выскочил от ужаса из его памяти.
   - Говорил я тебе? - повторил Тома, обращаясь к Мэри. - Говорил я тебе, что дорога есть?
   - Этот путь идет вдоль западных гор. В двенадцати милях выше города Рио-Гренаде можно перейти вброд Перейдя с левого берега на правый, вы можете вернуться к Сиудад-Реалю степью, без малейшего препятствия.
   - Конечно, этот путь, - сказал Тома, по-прежнему обращаясь к Мэри Рэкэм, - может таить засаду...
   - Не думай этого, сеньор капитан! - закричал мулат. - Никакой засады! Я говорю тебе правду!..
   - Но если бы оказалась засада, - продолжал Тома, то тем хуже было бы нашим трем проводникам, с которых я живьем сдеру кожу своим собственным ножом...
   - Пусть будет так, сеньор капитан! И если все пойдет хорошо, тогда пощада, не так ли?
   - Тогда пощада, ладно! - пообещал Тома.
   Он подошел к женщине-корсару и ударил ее по плечу.
   - Ну что, заговорили они? Да или нет? Как тебе кажется?
   Он смеялся смехом судорожным и страшным.
   - Требуха Господня! - выругалась Мэри. - Ловкий парень наш командующий! Крепок, как ягненок, клянусь честью!
   - Ура ягненку Тома! - сейчас же закричал Краснобородый.
   Двадцать флибустьеров повторили этот крик.
   - Ура, Тома-Ягненок!
   Все еще смеясь тем же чудовищным смехом, Тома-Ягненок протянул правую руку флибустьерам, как бы принимая прозвище.
   - Ягненок! Ладно! - сказал он. - Пусть же отныне я буду Ягненком! А теперь вперед! Лево руля, и правым к западу! Повезем шкуру Ягненка волчатам Сиудад-Реаля!
   IX
   Подойдя на расстояние ста саженей к крепостному валу, Тома Трюбле, по прозванию Тома-Ягненок, движением руки остановил отряд добровольцев, во главе которых стоял сам. И поднявшись во весь рост над высокой травой, он подошел еще шагов на тридцать поближе, чтобы в точности оценить вражескую позицию. Один за другим раздались три мушкетных выстрела, - часовые на бастионах были бдительны. Просвистела также стрела, так как среди осажденных было немало индейцев. Но Тома не обратил внимания ни на стрелу, ни на пули. Всегда презирая опасность, он старался только получше рассмотреть расположение окопа, чтобы сознательно выбрать место атаки.
   Город этот, Сиудад-Реаль Новой Гренады, был построен на плоскогорье с крутыми обрывами со всех сторон, за исключением стороны, обращенной к реке. Здесь склон опускался почти полого, заканчиваясь пристанью, у которой суда могли, грузиться и разгружаться под защитой нескольких больших крытых батарей над самой водой, составлявших морской фронт крепости. Выше и ниже этой крепости два высоких бастиона замыкали сухопутный фронт. Полукруглый вал, связывавший эти бастилии между собой, зазубривал как бы самый откос плоскогорья, служившего подножием городу. В любой точке этого превосходно сделанного укрепления приступ был более, чем труден.
   Впереди рва возвышался парапет высотой в сажень, прорезанный каменными казематами. Наконец различные заграждения окончательно затрудняли доступ к главным укреплениям с верхушки крепостного вала; многочисленные батареи во все стороны наводили орудия. А поверх этих батарей ничего не было видно, кроме нескольких колоколен: настолько высота крепостной стены превышала высоту любого дома и любого здания в городе.
   Снова раздалось три мушкетных выстрела, - часовые успели перезарядить ружья. Пуля выбила камень из земли в двух шагах от невозмутимого Тома. Наконец, Тома, увидев все, что он хотел видеть, отступил, уводя своих добровольцев. Сидевшие в казематах испанцы издали поносили его, называя щенком и вызывая его начать приступ. Он же, спокойно удаляясь, рассмеялся.
   Благодаря пленникам форта святого Джеронима, оказавшимися хорошими проводниками, ни высадка на левом берегу Рио-Гранде, ни путь вдоль гор, с севера на юг, ни переход реки вброд повыше города не представляли ни малейшего затруднения. Всего сорок флибустьеров осталось по жребию на борту Горностая", который во избежание нападений со стороны испанских кораблей и брандеров, ушел в море и крейсировал теперь среди залива. Тогда сухопутная армия, численностью около трехсот бойцов, обошла укрепления устья и неожиданно появилась перед Сиудад-Реалем, под самыми его стенами. Большой был выигрыш в том, что, таким образом, дело обошлось без всяких сражений и, следовательно, без всяких напрасных потерь; и в довершение успеха флибустьеры, как бы обойдя своих врагов, занимали теперь единственную дорогу, по которой Сиудад-Реаль мог бы выслать гонцов и просить помощи либо в Панаме, либо в Санта-Фе-де-Богота. Так что можно было свободно продолжать осаду, не боясь нежелательного вмешательства.