Страница:
– Конечно, твой отец святой! Он наставил рога твоей матери, изменил ей с секретаршей, та родила ребенка, нас выбросили на улицу, отобрали дом. Он переписал на них все свои активы, дома, лодку и «ягуар», чтобы это не конфисковали при разводе. А мама продала все, даже последнее кольцо, чтобы одеть нас поприличнее. Теперь у НЕГО, у этого святого отца, есть два отеля на Кубе, холдинг, которым управляет твоя сестричка Гайя Луна, а у нас до сих пор задница в заплатах!
Лоренцо принес Саре стакан воды; боюсь, ее хватит апоплексический удар.
– Я что-то не понимаю, сначала ты говоришь, что мама притворяется больной, чтобы мы почувствовали себя виноватыми, а потом оправдываешь ее тем, что у нее была тяжелая жизнь. Несешь какую-то чушь, тебе лишь бы ссориться. И не тебе решать, как мне относиться к отцу. Он любил нас… по-своему.
– Любил нас?! Да ты с ума сошла! Ты… ты все переворачиваешь с ног на голову.
– Я ничего не переворачиваю, просто я не обижаюсь на то, что тебя так задевает!
– Конечно, тебе-то что! Если тебя ударят по щеке, ты подставишь другую… Вообще-то, Иисус говорил это в переносном смысле! Отец тебя бросил? Прекрасно! Мать грозится покончить с собой? Хорошо! Спишь со своим шефом, а он женат? Ничего страшного, нельзя же от жизни требовать все и сразу! Лечиться надо, милочка!
– Согласна… я как раз лечусь!
Второй сеанс
Лоренцо принес Саре стакан воды; боюсь, ее хватит апоплексический удар.
– Я что-то не понимаю, сначала ты говоришь, что мама притворяется больной, чтобы мы почувствовали себя виноватыми, а потом оправдываешь ее тем, что у нее была тяжелая жизнь. Несешь какую-то чушь, тебе лишь бы ссориться. И не тебе решать, как мне относиться к отцу. Он любил нас… по-своему.
– Любил нас?! Да ты с ума сошла! Ты… ты все переворачиваешь с ног на голову.
– Я ничего не переворачиваю, просто я не обижаюсь на то, что тебя так задевает!
– Конечно, тебе-то что! Если тебя ударят по щеке, ты подставишь другую… Вообще-то, Иисус говорил это в переносном смысле! Отец тебя бросил? Прекрасно! Мать грозится покончить с собой? Хорошо! Спишь со своим шефом, а он женат? Ничего страшного, нельзя же от жизни требовать все и сразу! Лечиться надо, милочка!
– Согласна… я как раз лечусь!
Второй сеанс
– В шестом классе я безумно влюбилась в парня из восьмого, его звали Симоне Гонсалес Прицци. Нет-нет, я ничего не придумываю. Его отец был консулом, а сам он казался мне одним из тех романтических персонажей, которые родились и росли в великолепных колониальных усадьбах где-нибудь между Антигуа и Кейптауном, воспитывались ласковыми креолками и ели на завтрак жареные бананы с блинчиками. Эти счастливчики знают восемь языков, умеют танцевать вальс и фокстрот, их жизненный путь усыпан розами, а смерть всегда преждевременна и трагична.
Симоне, естественно, нравился всем девчонкам в школе. Он пришел к нам в середине учебного года, ему надо было сдать экзамен, и он показал такие результаты, что сам директор школы вставал, когда Симоне входил к нему в кабинет. Надо ли говорить, что он не удостаивал меня своим вниманием, но не из-за высокомерия или снобизма, просто он был не таким придурком, как другие мальчишки из нашего класса. Эти дрочили наперегонки, соревновались, кто громче пёрнет, и придумывали разные идиотские рифмы к нашим именам.
Вокруг Симоне был такой ореол, что любой, кто приближался к нему, чувствовал благоговение: даже преподавателей его чары разили наповал. Когда он улыбался, открывая ряд белоснежных зубов, и смотрел тебе прямо в глаза, будто в мире нет человека важнее тебя, ты чувствовал себя воистину избранным.
Я была на два года моложе, мы учились в разных классах – вот почему моя любовь к нему открывалась лишь на страницах дневника, тщательно хранимого в тайне. Единственное, что меня утешало, – казалось, Симоне абсолютно безразличен к пленительным чарам Барбары, которая делала все возможное, чтобы заморочить ему голову, но безуспешно… Вам скучно меня слушать?
– Нет, нисколько, вам показалось, что я скучаю?
– Нет, но, если вам надоело, вы скажите, я постараюсь излагать короче. Знаете, когда рассказываешь про себя, всегда получается длинно.
– Здесь вы можете чувствовать себя совершенно свободно и говорить все, что хотите.
– Хорошо, но… вы все-таки скажите, если что; я не обижусь, честно.
– Не волнуйтесь, продолжайте, мне очень интересно.
– В один прекрасный день случилось нечто невероятное. Симоне остановил меня в коридоре и пригласил на день рождения. Я непроизвольно обернулась – хотела убедиться, что он говорит со мной. Мне казалось, что позади меня идет Барбара. Но нет, я была одна! Замечу в скобках, важно описать, как я была одета в тот момент. Начало восьмидесятых, все модные веяния тех лет решительно ломали самооценку любой женщины.
На мне были фланелевые брюки в красную и черную клетку, заправленные в коричневые сапоги, отороченные по краю мехом, вельветовая в рубчик рубашка шафранного цвета, ремень на талии.
В таком наряде я походила на казака.
Но это еще не все: у меня была химическая завивка, волосы подколоты вверх парикмахерской прищепкой, кроме того, очки и целое созвездие прыщей на лбу.
– Пластинка на зубах тоже была?
– Издеваетесь?
– Простите…
– Я покраснела, уставилась в пол и едва слышно произнесла, что приду. Он написал мне на листочке адрес, я до сих пор его храню.
В класс я вернулась растревоженная. Никак не могла понять, почему он пригласил именно меня, а рассказать об этом было некому, не то меня сразу убили бы. Я чувствовала себя Золушкой, в голове у меня роились фантазии одна невероятнее другой: я приезжаю к нему в замок, на мне длинное платье небесно-голубого цвета, он – во всем белом, пробирается сквозь толпу мне навстречу и наконец, одержав победу над остальными претендентами, страстно целует меня и просит стать его женой. В животе у меня творилось нечто странное, какая-то волна, смешанная с ощущением тепла где-то внизу. Было ясно: все, я погибла.
Покупать подарок я пошла вместе с мамой; мы выбрали компас.
Я не была уверена, что ему понравится. Мама и продавщица убеждали меня в один голос, а я чувствовала, что в очередной раз совершила оплошность. Но что я могла сделать? Мне было всего лишь двенадцать лет!
Наступил долгожданный день, о котором я столько мечтала. Я тысячу раз, как в замедленной съемке, прокручивала в голове эту красочную сцену: я вхожу, он идет мне навстречу, улыбается, обнимает меня, говорит, что я прекрасна, я вручаю ему подарок, он открывает его, произносит: «Как раз то, о чем я мечтал, спасибо!» – и целует меня. После этого он не отходит от меня ни на шаг, а время летит, и, когда все расходятся, он приглашает меня поужинать с его родителями.
Мама настояла на том, чтобы я надела приличный костюм, припасенный для причастия: вельветовый, изумрудно-зеленого цвета шаровары и жилет, под которым белая рубашка с пышными рукавами, а воротник завязан на шее бантом. Не хватало только шляпы с пером – вылитый паж.
Поскольку шел дождь, мама заставила меня надеть резиновые сапоги. Я сопротивлялась как могла, и после долгих пререканий мы сошлись на том, что я возьму с собой пакет с серебристыми балетками… Доктор… вы… смеетесь…
– Я? Нет… нисколько… – говорит он, прикрывая рот рукой. – Я подумал… про Оливера Твиста, – и хохочет, не в силах сдержать смех.
– Ну вот… А вы не верили!
– Прошу вас, продолжайте… – говорит он, вытирая слезы.
Господи, ну почему мне попался психотерапевт, который смеется над моими бедами!
– Волосы были укрощены, заплетены в косу, а венцом всему стало зеленое шерстяное пальто с подкладкой из шотландки. В одной руке – пакет с подарком, в другой – пакет с туфлями. Мама отвезла меня на автобусе и сказала, что заедет за мной в семь. В моем распоряжении было всего три часа на то, чтобы заинтересовать Симоне и убедить его просить моей руки, – при таком раскладе мне вряд ли пришлось бы возвращаться домой.
Его «домом» была четырехэтажная вилла в стиле модерн и парк размером пять тысяч гектаров. Такая роскошь по средствам только консулам, вряд ли они платят аренду. Мы позвонили, нам открыла пожилая горничная. Тут я будто бы снова увидела, как прокручивается мой сон: ОН осторожно отодвигает горничную в сторону и говорит ей: «Извини, Розита, позволь, я сам» – и сам помогает мне снять пальто. Однако мы смущенно топтались в прихожей, а горничная с явным раздражением указала мне на столик в стиле ардеко в гостиной, куда я могу положить подарок. Я сразу же заметила, что коробки с другими подарками были такие огромные, что в них легко мог поместиться телевизор, или пони, или мотороллер «Веспа».
Я положила свою коробку на стул, попрощалась с мамой. Откуда-то сверху доносились голоса, музыка и смех, и в этот момент я почувствовала себя лишней на этом празднике.
Первым делом я решила переобуть туфли и, не сняв пальто, стала стягивать резиновые сапоги. Но сапог застрял на полпути и повис, как маятник, а я, согнувшись, прыгала по комнате. Рукава проклятого пальто мешали мне дотянуться до ноги. Когда же наконец стащить сапог удалось, я заметила, что носок на большом пальце дырявый. Замаскировать дырку не получилось – в комнату вбежал Симоне и увидел меня во всей красе: резиновый сапог, дырка на носке, локти крепко застряли в рукавах пальто…
Доктор Фолли больше не может притворяться серьезным, он откровенно смеется:
– Продолжайте, пожалуйста, весьма занятно!
– Симоне выглядел еще лучше, чем обычно: на нем был голубой пиджак с эмблемой какого-то престижного английского колледжа, рубашка и галстук, «вареные» джинсы и кроссовки «Nike», которые всего год как появились в Италии. Он посмотрел на меня, нахмурил лоб и спросил: «А ты кто такая?» Я была готова провалиться от стыда, но дальше – хуже. В комнату вошла Барбара, а с ней и другие мои одноклассники. Представьте, в каком дурацком положении я оказалась! Барбара, посмотрев на мою ногу, сказала: «У нее дырявый носок!» – и все стали хохотать как сумасшедшие. И если в моих мечтах Симоне всегда стремился мне на помощь, теперь, в реальности, он смеялся громче всех.
– Простите… простите меня, не сочтите за дерзость… вы такая славная, это бесподобно! – У доктора Фолли приступ кашля.
– Если вы так считаете… Налить вам воды?
– Спасибо, я сам…
– Симоне бросился открывать подарки, упаковку он бросал тут же рядом, на стул, в общем, мой подарок был погребен под ворохом бумаги и, скорее всего, выброшен вместе с мусором.
– Вы так и не узнали, получил ли он ваш компас?
– Я сказала маме, что подарок очень понравился Симоне, но, по правде говоря, спросить его об этом я так и не решилась.
– Могли бы попробовать, все-таки удобный случай.
– Разве вы не поняли, как я была одета в тот день? В его глазах я выглядела как внебрачная дочь королевского конюха.
– Но ведь он вас пригласил?
– Да, все раскрылось позднее: те, кто готовил праздник, где-то ошиблись, и ему пришлось пригласить гостей больше, чем изначально предполагалось… а мои одноклассники ничего мне не сказали, они думали, что я не приглашена! Что может быть унизительнее? Остаток учебного года я пряталась от Симоне, боялась даже случайно встретиться с ним.
– А первый поцелуй, кому вы его подарили?
– Вы просто садист, знаете вы об этом?
– Смелее, хочу услышать историю со счастливым концом.
– Через год, летом, мы с мамой и сестрой поехали на море. Там я познакомилась со спасателем, Маурицио. Ему было семнадцать лет, и, как я сейчас думаю, он представлял собой звено в эволюции, переходное от пенька к мужчине, но так настойчиво ухаживал за мной с самого нашего приезда, что в конце концов я сдалась.
В действительности ему нравилась моя сестра, но у нее уже был парень, тогда этот Маурицио переключился на меня – улыбался, говорил: «Привет, красавица», подмигивал всякий раз, когда меня видел, и однажды угостил мороженым. Ничего особенного в нем не было: сумка на поясе, сигареты «Муратти», украденные у отца, и, потом, невежда, каких мало. Он был по-своему мил, так что, когда в пятисотый раз он пристал: «Поцелуй меня», я его поцеловала. Странные ощущения; я помню, что не знала, куда девать язык, а мой кавалер, будто щука, пойманная на крючок, обслюнявил мне все лицо! Мы женихались всего два дня. Потом от него пришла открытка – сплошные грамматические ошибки. Я ему так и не ответила.
Выхожу после сеанса, сомнений ничуть не убавилось, напротив… Надеюсь, доктор Фолли знает, в каком направлении двигаться, потому что я даже не представляю. Иногда он что-то записывает, но, думаю, только помечает себе то, чем можно поделиться с коллегами за ужином: «Слушайте, какой прикол рассказала мне одна моя пациентка!»
Да уж…
Консьерж читает газету, но, когда я подхожу, принимается насвистывать: «Люди бывают стра-а-а-ан-ные». Интересно, он это делает исключительно для меня или для других пациентов тоже?
Сегодня вечером Андреа пригласил меня поужинать. Его жена уехала за город, и мы тоже поедем ужинать «за город», в смысле, за несколько десятков километров от города.
Иду в студию к Паоло, это мой друг-фотограф. Два раза в неделю я помогаю ему делать макияж девушкам, которые приходят фотографироваться.
Я, Паоло и Барбара вместе учились в университете, но Барбара, как всегда, бойко сдавала экзамены, а мы по большей части веселились и поэтому получили диплом только через год.
Паоло – самый гетеросексуальный гей из всех, которых я знаю. Но попробуйте сказать ему об этом…
Клиенты у него самые разнообразные: молоденькие девушки снимаются для мутных кинопроб; добропорядочные пары, желающие получить приличные фотографии, снимаются перед свадьбой; жены заказывают календарь со своей обнаженной натурой, чтобы насолить мужу.
Я ни о чем их не спрашиваю, они сами рассказывают мне о своей жизни.
Сегодняшней девушке не больше четырнадцати, а нога у нее со всю мою руку, от самого плеча.
Она ни на секунду не отрывается от зеркала, это так меня нервирует, что я воткнула бы ей кисточку в глаз.
Смотрю я на нее и думаю: ну как она может быть в таком возрасте столь уверенной в себе, когда я в таком возрасте целовалась со спасателем, который как будто вышел из комедий Карло Вердоне, и надевала на день рождения наряд пажа?
Снова смотрю в зеркало и сравниваю себя с ней. Светлые мягкие волосы, безупречная стрижка, гладкая кожа, сиськи – два грейпфрута, выражение лица светской дамы, маечка на два размера меньше, джинсы висят на бедрах, ухоженные руки, белые ровные зубы и т. д. и т. п. А теперь посмотрим на меня: тридцать пять лет, волосы кудрявые и непослушные, сиськи огромные, выражение лица – как у несчастной эмигрантки из стран третьего мира, майка на два размера больше, джинсы натянуты на живот, руки и зубы… лучше не вспоминать. Что называется, найдите пять отличий…
Доктор Фолли сказал бы на это: «Ты должна научиться любить себя в зеркале. Ты – особенная, у тебя огромный потенциал, кроме того, ты симпатичная, и это немаловажно». Только он обращался бы ко мне на «вы».
Подходит Паоло.
– Как ты ее накрасила? Потаскушка какая-то получилась, – фыркает он.
– О боже! Правда? Она так хотела черную подводку под глазами, может, надо было растушевать немного…
– Да, конечно, замшевой тряпочкой!
– Что с тобой? Ты почему сегодня такой злой?
– Не знаю, наверное, Марс у меня вошел…
– Куда он у тебя вошел?
– В Скорпиона.
– А, и ты думаешь, таким образом его можно оттуда вытащить или нужно дожидаться следующей эры?
– Не знаю… Все идет как-то не так, ничего меня не радует, скукота. Я бы хотел, ну, не знаю, написать книгу: у меня полно интересных сюжетов. Или, может, лучше куда-нибудь съездить.
– В Намибию. Сейчас все туда едут.
– Нет, слишком много барханов. Что-нибудь более экстремальное.
– Типа остров Миконос?
– Почему именно Миконос?
– Ну так, к слову пришлось…
– Ладно, все понятно. Пойдем лучше работать… Иди-ка сюда, милочка, начнем, тебя так красиво накрасили, так… ярко!
Получаю сообщение от Андреа: «В восемь, на том же месте, у меня есть для тебя сюрпризик».
Мамочки. Сюрпризик!
Последний раз он сделал мне сюрпризик на день рождения: комплект белья, сиреневый, кружева и оборки, какого не было даже у Джоан Коллинз в лучшие времена, – трусики с такой тонкой ниточкой, что ею можно резать масло. В миниатюрный лифчик я отчаянно пыталась втиснуть свою грудь четвертого размера. Что может быть печальнее, чем услышать: «Ничего, поменяешь, я дам тебе чек…»?
Дома сестра ругается с Лоренцо.
Причина все та же: он уговаривает Сару переехать жить на Сардинию, а сестра чувствует себя виноватой перед нами – мной и мамой, не может нас бросить.
Я сто раз ей говорила, что мы прекрасно без нее обойдемся, что надо жить своей жизнью и что менопауза уже не за горами… Ничего не помогает, она уверена в своей незаменимости – без нее планета перестанет вращаться и мир погрузится в хаос.
Как будто не в курсе, что незаменимых не бывает.
Жизнь идет вперед – с нами или без нас, и даже к самым, казалось бы, невозможным ситуациям люди довольно скоро приспосабливаются, переносят расставания, потери, смерть близких. И пожалуй, чем мы гибче, тем меньше риск быть раздавленными болью.
Сара же хочет планировать и контролировать нашу жизнь. Это ее стратегия выживания: если она перестанет, ей придется смириться с тем фактом, что мы не нуждаемся в ее бурной деятельности, она нужна нам такая, как есть, и было бы лучше, если б она просто расслабилась и позволила себя любить.
Лоренцо любит ее безумно. Если бы ей пришло в голову попросить у него почки только затем, чтобы положить их в банку и поставить на полку, он отдал бы обе не раздумывая. А когда он просит ее переехать на Сардинию, где у него есть чудесный дом и работа, она ведет себя так, как будто судьба всего человечества зависит от ее присутствия в этой квартире, а в качестве оправдания использует меня и маму.
Как будто мы с мамой такие беспомощные, что не сварим себе кофе, не взорвав дом, или не сможем поменять фильтр у пылесоса (такое было всего один раз!).
Все мы придумываем какие-то оправдания, чтобы пойти на компромисс со своей совестью и не слишком мучиться чувством вины.
Кто-то влезает в шкуру дрессировщика, а кто-то – цирковой собачки, кто-то спасается бегством, а кто-то продолжает сидеть между двух стульев; одни создают себе параллельный мир, а другие все еще верят в Деда Мороза.
Переодеваюсь семь раз, включив музыку на полную громкость, чтобы заглушить хлопанье дверей и голос моей сестры мощностью миллионы децибел.
Ненавижу конфликты, ненавижу, когда ссорятся, ненавижу тех, кто повышает голос. Ну почему люди так стремятся к превосходству над ближним? Разве нельзя просто объяснить свое мнение и спокойно выслушать точку зрения другого? А если договориться не удастся, оставить все как есть?
Меня надо было назвать Алисой.
Ненавижу, когда люди теряют над собой контроль, ведь потом они могут наговорить много такого, чего на самом деле не думают.
– ЗНАТЬ ТЕБЯ НЕ ЖЕЛАЮ! ЛУЧШЕ БЫ ТЫ ПРОВАЛИЛСЯ КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ!!!
Вот именно…
– Сара, перестань, не говори так, я знаю, что на самом деле ты так не думаешь.
– НЕТ, Я ИМЕННО ТАК ДУМАЮ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ, НЕ ХОЧУ ТЕБЯ БОЛЬШЕ ВИДЕТЬ, ТЫ МЕНЯ РАЗДРАЖАЕШЬ!
– Ты говоришь это, потому что злишься. Пожалуйста, не надо так.
– ТЫ БУДЕШЬ УКАЗЫВАТЬ МНЕ, КАК НАДО?! У ТЕБЯ ЕСТЬ СВОЙ ДОМ? ВОТ И КАТИСЬ, ВОЗВРАЩАЙСЯ К СВОЕЙ МАМЕ! ОНА БУДЕТ ОЧЕНЬ РАДА, ЖДЕТ НЕ ДОЖДЕТСЯ!
– Зачем ты так? Я хочу быть с тобой!
– А Я – НЕТ! Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ, Я УСТАЛА, С УМА СОЙТИ МОЖНО, ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛ!
– Сара, прошу тебя, ты мне делаешь больно.
– НЕ ВЗДУМАЙ ЕЩЕ ЗАРЕВЕТЬ, НЕ ТО Я ТЕБЯ ПРИБЬЮ!
– Я не плачу, но ты всегда оскорбляешь мои чувства. Я люблю тебя, не знаю, что тебе еще сказать, но если тебе лучше без меня, тогда скажи об этом прямо, и я уйду, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.
Тишина.
Вот наконец-то волшебное слово: он не поддается на провокации и она больше не может его ранить.
А мое волшебное слово сегодня вечером – маленькое черное платье.
Смотрю на девушку в зеркале и, несмотря на заниженную обычно планку, сегодня себе немного нравлюсь.
Правда, я была бы счастлива чуть больше, если бы не эти огромные груди, непослушные волосы и…
Ладно… пора идти, а то опоздаю.
Встретиться на «том же месте» означает доехать до Галларате на электричке или на автобусе, идущем в аэропорт. Там, согласно сценарию, в котором я играю роль заблудившейся туристки с картой и дорожной сумкой, он сажает меня в машину, и мы едем в какой-нибудь ресторан «за городом». Однако определение «за городом» будет верно лишь в том случае, если считать, что Город – это такой населенный пункт в Восточных Пиренеях.
Через полтора часа, проведенных в машине, я чувствую, что больше не могу. Уехать на природу в поисках тенистой прохлады, в то время как в городе жара сорок пять градусов, – прекрасно, скрыться от друзей и знакомых – я только за, но чтобы вот так – это уж слишком. В следующий раз он попросит меня надеть парик.
– Интересно, куда ты меня везешь?
– На озеро, там есть отличное местечко, мне о нем рассказывали.
– Чудесно…
Я не взяла с собой спрей от комаров, они сожрут меня живьем.
Приезжаем в десятом часу вечера.
Официант настойчиво советует заказать речных раков. Я их терпеть не могу, они воняют тиной, но все же заказываю, потому что боюсь его обидеть.
У Андреа усталый вид, ему бы не мешало отдохнуть.
– Ну как, милая, все в порядке? Мне безумно тебя не хватало в эти дни. – Он берет меня за руку.
– Мне всегда тебя безумно не хватает.
– Знаешь, в последнее время я постоянно думаю о тебе. Уродская жизнь, я чувствую себя идиотом, разыгрывая эту комедию, чувствую себя подлецом. Проблема в том, что я не могу в одиночку противостоять этой ситуации, я хочу, чтобы ты мне помогла.
– Конечно, – говорю я, взяв его руку и глядя ему прямо в глаза. – Я здесь, с тобой, ничего не бойся, вместе мы справимся.
– Этого-то я и боюсь. Вот уже три ночи подряд мне снится, что ты меня бросила, ушла к другому. В ужасе я просыпаюсь, рядом со мной – она, а я бы хотел, чтобы это была ты, я разбудил бы тебя, и ты бы сказала, что это всего лишь сон.
– Вот я и говорю тебе: это всего лишь сон.
– Но мне этого мало. В общем, ты ведь и вправду можешь меня бросить, и будешь права. На твоем месте, то есть если бы я был твоим любовником, а ты начальницей, я бы так не смог. Не смог бы на работе делать вид, что между нами ничего нет, не смог бы смириться с тем, что тебе нельзя позвонить, нельзя открыто встречаться… Не думай, что ты мне неинтересна, я полное ничтожество, но прекрасно понимаю, что превратил и свою, и твою жизнь в сущий ад.
– Знаю, но я сама сделала свой выбор, сама впуталась в эту историю, хоть она мне и не нравится, хоть я и страдаю. Ты же не заставлял меня. Что тут скажешь? Я влюбилась в тебя. Бывает. Я не могла противостоять своему чувству, да и ты тоже. Единственное, что мы можем сейчас сделать, – попытаться найти правильный выход из положения, чтобы причинить как можно меньше боли твоей жене.
– Ты удивляешь меня с каждым разом все больше и больше. Я не встречал таких добрых, таких понимающих женщин. Другая на твоем месте закатила бы истерику, стала бы угрожать, что все расскажет жене. Поражаюсь твоему бесконечному терпению!
– А что мне остается делать? Я буду тебя ждать – ждать, когда придет наше время и мы насладимся сполна.
Смотрит на меня с неописуемой нежностью, потом, наклонив голову, что-то ищет в сумке, достает голубую коробочку.
– Держи, – кладет ее на стол.
– Это… мне? – спрашиваю с недоверием и растерянностью.
– Конечно тебе!
Официант подходит как раз вовремя, несет тарелки с рисом и вареными раками. От одного их запаха меня начинает тошнить.
Не знаю, открыть коробочку сразу, или между делом за едой, или, может быть, после кофе.
– Ты не хочешь ее открыть?
– Хочу, конечно!
Открываю коробочку и чувствую, как тошнота подступает к горлу, лицо зеленеет. Невероятно, но такой головокружительно романтический момент отравляют рвотные позывы.
В коробочке лежит кольцо – две тонкие полоски, переплетаясь, обхватывают маленький изумруд.
– Андреа, это… – резко двигаю назад стул и бегу в туалет.
Раки, вонючие раки отравили самый романтический ужин в моей жизни.
Возвращаюсь за столик, официант уже унес мою тарелку. Андреа смущенно смотрит на меня:
– Что с тобой, тебе плохо? Ты, случайно, не беременна?
– Нет, не беспокойся, это все эмоции.
– Когда ты волнуешься, тебя тошнит?
– Случается иногда.
– Ты уверена, правда?
– Что мне нравится кольцо? О да, оно… прекрасно.
– Нет, ты уверена, что не беременна?
– Клянусь тебе, нет, не беспокойся. Я знаю, что ты думаешь, но мне и в голову не приходило удержать тебя таким образом, – улыбаюсь.
– Я знаю, ты не такая. Ну-ка примерь!
С трудом натягиваю кольцо на палец. Естественное, на размер меньше, но на этот раз я не хочу услышать…
– Если хочешь, можешь поменять, я дам тебе чек.
– Нет-нет, не волнуйся. Что-то пальцы немного распухли, подожди-ка… – кладу безымянный палец в рот и увлажняю его слюной, потом изо всех сил толкаю кольцо, тщательно скрывая гримасу боли.
Теперь я не смогу его снять, без вариантов.
– Тебе нравится? Камень зеленый, как твои глаза.
– Прекрасно! – говорю я, разглядывая свою руку, стараюсь не замечать, что палец приобретает синюшный оттенок.
– Пусть это кольцо всегда напоминает о моей любви, и, если тебе будет одиноко, если будет трудно и не останется сил терпеть, посмотри на него и вспомни, что я тебя люблю и что совсем скоро мы будем вместе.
Он целует меня.
От него пахнет раками, но на этот раз тошнота отступает.
Садимся в машину, уже поздно, а путь неблизкий.
– Это платье тебе так идет!
– Спасибо, дорогой.
Я еще не закончила фразу, а его рука уже расстегивает мне лифчик.
Симоне, естественно, нравился всем девчонкам в школе. Он пришел к нам в середине учебного года, ему надо было сдать экзамен, и он показал такие результаты, что сам директор школы вставал, когда Симоне входил к нему в кабинет. Надо ли говорить, что он не удостаивал меня своим вниманием, но не из-за высокомерия или снобизма, просто он был не таким придурком, как другие мальчишки из нашего класса. Эти дрочили наперегонки, соревновались, кто громче пёрнет, и придумывали разные идиотские рифмы к нашим именам.
Вокруг Симоне был такой ореол, что любой, кто приближался к нему, чувствовал благоговение: даже преподавателей его чары разили наповал. Когда он улыбался, открывая ряд белоснежных зубов, и смотрел тебе прямо в глаза, будто в мире нет человека важнее тебя, ты чувствовал себя воистину избранным.
Я была на два года моложе, мы учились в разных классах – вот почему моя любовь к нему открывалась лишь на страницах дневника, тщательно хранимого в тайне. Единственное, что меня утешало, – казалось, Симоне абсолютно безразличен к пленительным чарам Барбары, которая делала все возможное, чтобы заморочить ему голову, но безуспешно… Вам скучно меня слушать?
– Нет, нисколько, вам показалось, что я скучаю?
– Нет, но, если вам надоело, вы скажите, я постараюсь излагать короче. Знаете, когда рассказываешь про себя, всегда получается длинно.
– Здесь вы можете чувствовать себя совершенно свободно и говорить все, что хотите.
– Хорошо, но… вы все-таки скажите, если что; я не обижусь, честно.
– Не волнуйтесь, продолжайте, мне очень интересно.
– В один прекрасный день случилось нечто невероятное. Симоне остановил меня в коридоре и пригласил на день рождения. Я непроизвольно обернулась – хотела убедиться, что он говорит со мной. Мне казалось, что позади меня идет Барбара. Но нет, я была одна! Замечу в скобках, важно описать, как я была одета в тот момент. Начало восьмидесятых, все модные веяния тех лет решительно ломали самооценку любой женщины.
На мне были фланелевые брюки в красную и черную клетку, заправленные в коричневые сапоги, отороченные по краю мехом, вельветовая в рубчик рубашка шафранного цвета, ремень на талии.
В таком наряде я походила на казака.
Но это еще не все: у меня была химическая завивка, волосы подколоты вверх парикмахерской прищепкой, кроме того, очки и целое созвездие прыщей на лбу.
– Пластинка на зубах тоже была?
– Издеваетесь?
– Простите…
– Я покраснела, уставилась в пол и едва слышно произнесла, что приду. Он написал мне на листочке адрес, я до сих пор его храню.
В класс я вернулась растревоженная. Никак не могла понять, почему он пригласил именно меня, а рассказать об этом было некому, не то меня сразу убили бы. Я чувствовала себя Золушкой, в голове у меня роились фантазии одна невероятнее другой: я приезжаю к нему в замок, на мне длинное платье небесно-голубого цвета, он – во всем белом, пробирается сквозь толпу мне навстречу и наконец, одержав победу над остальными претендентами, страстно целует меня и просит стать его женой. В животе у меня творилось нечто странное, какая-то волна, смешанная с ощущением тепла где-то внизу. Было ясно: все, я погибла.
Покупать подарок я пошла вместе с мамой; мы выбрали компас.
Я не была уверена, что ему понравится. Мама и продавщица убеждали меня в один голос, а я чувствовала, что в очередной раз совершила оплошность. Но что я могла сделать? Мне было всего лишь двенадцать лет!
Наступил долгожданный день, о котором я столько мечтала. Я тысячу раз, как в замедленной съемке, прокручивала в голове эту красочную сцену: я вхожу, он идет мне навстречу, улыбается, обнимает меня, говорит, что я прекрасна, я вручаю ему подарок, он открывает его, произносит: «Как раз то, о чем я мечтал, спасибо!» – и целует меня. После этого он не отходит от меня ни на шаг, а время летит, и, когда все расходятся, он приглашает меня поужинать с его родителями.
Мама настояла на том, чтобы я надела приличный костюм, припасенный для причастия: вельветовый, изумрудно-зеленого цвета шаровары и жилет, под которым белая рубашка с пышными рукавами, а воротник завязан на шее бантом. Не хватало только шляпы с пером – вылитый паж.
Поскольку шел дождь, мама заставила меня надеть резиновые сапоги. Я сопротивлялась как могла, и после долгих пререканий мы сошлись на том, что я возьму с собой пакет с серебристыми балетками… Доктор… вы… смеетесь…
– Я? Нет… нисколько… – говорит он, прикрывая рот рукой. – Я подумал… про Оливера Твиста, – и хохочет, не в силах сдержать смех.
– Ну вот… А вы не верили!
– Прошу вас, продолжайте… – говорит он, вытирая слезы.
Господи, ну почему мне попался психотерапевт, который смеется над моими бедами!
– Волосы были укрощены, заплетены в косу, а венцом всему стало зеленое шерстяное пальто с подкладкой из шотландки. В одной руке – пакет с подарком, в другой – пакет с туфлями. Мама отвезла меня на автобусе и сказала, что заедет за мной в семь. В моем распоряжении было всего три часа на то, чтобы заинтересовать Симоне и убедить его просить моей руки, – при таком раскладе мне вряд ли пришлось бы возвращаться домой.
Его «домом» была четырехэтажная вилла в стиле модерн и парк размером пять тысяч гектаров. Такая роскошь по средствам только консулам, вряд ли они платят аренду. Мы позвонили, нам открыла пожилая горничная. Тут я будто бы снова увидела, как прокручивается мой сон: ОН осторожно отодвигает горничную в сторону и говорит ей: «Извини, Розита, позволь, я сам» – и сам помогает мне снять пальто. Однако мы смущенно топтались в прихожей, а горничная с явным раздражением указала мне на столик в стиле ардеко в гостиной, куда я могу положить подарок. Я сразу же заметила, что коробки с другими подарками были такие огромные, что в них легко мог поместиться телевизор, или пони, или мотороллер «Веспа».
Я положила свою коробку на стул, попрощалась с мамой. Откуда-то сверху доносились голоса, музыка и смех, и в этот момент я почувствовала себя лишней на этом празднике.
Первым делом я решила переобуть туфли и, не сняв пальто, стала стягивать резиновые сапоги. Но сапог застрял на полпути и повис, как маятник, а я, согнувшись, прыгала по комнате. Рукава проклятого пальто мешали мне дотянуться до ноги. Когда же наконец стащить сапог удалось, я заметила, что носок на большом пальце дырявый. Замаскировать дырку не получилось – в комнату вбежал Симоне и увидел меня во всей красе: резиновый сапог, дырка на носке, локти крепко застряли в рукавах пальто…
Доктор Фолли больше не может притворяться серьезным, он откровенно смеется:
– Продолжайте, пожалуйста, весьма занятно!
– Симоне выглядел еще лучше, чем обычно: на нем был голубой пиджак с эмблемой какого-то престижного английского колледжа, рубашка и галстук, «вареные» джинсы и кроссовки «Nike», которые всего год как появились в Италии. Он посмотрел на меня, нахмурил лоб и спросил: «А ты кто такая?» Я была готова провалиться от стыда, но дальше – хуже. В комнату вошла Барбара, а с ней и другие мои одноклассники. Представьте, в каком дурацком положении я оказалась! Барбара, посмотрев на мою ногу, сказала: «У нее дырявый носок!» – и все стали хохотать как сумасшедшие. И если в моих мечтах Симоне всегда стремился мне на помощь, теперь, в реальности, он смеялся громче всех.
– Простите… простите меня, не сочтите за дерзость… вы такая славная, это бесподобно! – У доктора Фолли приступ кашля.
– Если вы так считаете… Налить вам воды?
– Спасибо, я сам…
– Симоне бросился открывать подарки, упаковку он бросал тут же рядом, на стул, в общем, мой подарок был погребен под ворохом бумаги и, скорее всего, выброшен вместе с мусором.
– Вы так и не узнали, получил ли он ваш компас?
– Я сказала маме, что подарок очень понравился Симоне, но, по правде говоря, спросить его об этом я так и не решилась.
– Могли бы попробовать, все-таки удобный случай.
– Разве вы не поняли, как я была одета в тот день? В его глазах я выглядела как внебрачная дочь королевского конюха.
– Но ведь он вас пригласил?
– Да, все раскрылось позднее: те, кто готовил праздник, где-то ошиблись, и ему пришлось пригласить гостей больше, чем изначально предполагалось… а мои одноклассники ничего мне не сказали, они думали, что я не приглашена! Что может быть унизительнее? Остаток учебного года я пряталась от Симоне, боялась даже случайно встретиться с ним.
– А первый поцелуй, кому вы его подарили?
– Вы просто садист, знаете вы об этом?
– Смелее, хочу услышать историю со счастливым концом.
– Через год, летом, мы с мамой и сестрой поехали на море. Там я познакомилась со спасателем, Маурицио. Ему было семнадцать лет, и, как я сейчас думаю, он представлял собой звено в эволюции, переходное от пенька к мужчине, но так настойчиво ухаживал за мной с самого нашего приезда, что в конце концов я сдалась.
В действительности ему нравилась моя сестра, но у нее уже был парень, тогда этот Маурицио переключился на меня – улыбался, говорил: «Привет, красавица», подмигивал всякий раз, когда меня видел, и однажды угостил мороженым. Ничего особенного в нем не было: сумка на поясе, сигареты «Муратти», украденные у отца, и, потом, невежда, каких мало. Он был по-своему мил, так что, когда в пятисотый раз он пристал: «Поцелуй меня», я его поцеловала. Странные ощущения; я помню, что не знала, куда девать язык, а мой кавалер, будто щука, пойманная на крючок, обслюнявил мне все лицо! Мы женихались всего два дня. Потом от него пришла открытка – сплошные грамматические ошибки. Я ему так и не ответила.
Выхожу после сеанса, сомнений ничуть не убавилось, напротив… Надеюсь, доктор Фолли знает, в каком направлении двигаться, потому что я даже не представляю. Иногда он что-то записывает, но, думаю, только помечает себе то, чем можно поделиться с коллегами за ужином: «Слушайте, какой прикол рассказала мне одна моя пациентка!»
Да уж…
Консьерж читает газету, но, когда я подхожу, принимается насвистывать: «Люди бывают стра-а-а-ан-ные». Интересно, он это делает исключительно для меня или для других пациентов тоже?
Сегодня вечером Андреа пригласил меня поужинать. Его жена уехала за город, и мы тоже поедем ужинать «за город», в смысле, за несколько десятков километров от города.
Иду в студию к Паоло, это мой друг-фотограф. Два раза в неделю я помогаю ему делать макияж девушкам, которые приходят фотографироваться.
Я, Паоло и Барбара вместе учились в университете, но Барбара, как всегда, бойко сдавала экзамены, а мы по большей части веселились и поэтому получили диплом только через год.
Паоло – самый гетеросексуальный гей из всех, которых я знаю. Но попробуйте сказать ему об этом…
Клиенты у него самые разнообразные: молоденькие девушки снимаются для мутных кинопроб; добропорядочные пары, желающие получить приличные фотографии, снимаются перед свадьбой; жены заказывают календарь со своей обнаженной натурой, чтобы насолить мужу.
Я ни о чем их не спрашиваю, они сами рассказывают мне о своей жизни.
Сегодняшней девушке не больше четырнадцати, а нога у нее со всю мою руку, от самого плеча.
Она ни на секунду не отрывается от зеркала, это так меня нервирует, что я воткнула бы ей кисточку в глаз.
Смотрю я на нее и думаю: ну как она может быть в таком возрасте столь уверенной в себе, когда я в таком возрасте целовалась со спасателем, который как будто вышел из комедий Карло Вердоне, и надевала на день рождения наряд пажа?
Снова смотрю в зеркало и сравниваю себя с ней. Светлые мягкие волосы, безупречная стрижка, гладкая кожа, сиськи – два грейпфрута, выражение лица светской дамы, маечка на два размера меньше, джинсы висят на бедрах, ухоженные руки, белые ровные зубы и т. д. и т. п. А теперь посмотрим на меня: тридцать пять лет, волосы кудрявые и непослушные, сиськи огромные, выражение лица – как у несчастной эмигрантки из стран третьего мира, майка на два размера больше, джинсы натянуты на живот, руки и зубы… лучше не вспоминать. Что называется, найдите пять отличий…
Доктор Фолли сказал бы на это: «Ты должна научиться любить себя в зеркале. Ты – особенная, у тебя огромный потенциал, кроме того, ты симпатичная, и это немаловажно». Только он обращался бы ко мне на «вы».
Подходит Паоло.
– Как ты ее накрасила? Потаскушка какая-то получилась, – фыркает он.
– О боже! Правда? Она так хотела черную подводку под глазами, может, надо было растушевать немного…
– Да, конечно, замшевой тряпочкой!
– Что с тобой? Ты почему сегодня такой злой?
– Не знаю, наверное, Марс у меня вошел…
– Куда он у тебя вошел?
– В Скорпиона.
– А, и ты думаешь, таким образом его можно оттуда вытащить или нужно дожидаться следующей эры?
– Не знаю… Все идет как-то не так, ничего меня не радует, скукота. Я бы хотел, ну, не знаю, написать книгу: у меня полно интересных сюжетов. Или, может, лучше куда-нибудь съездить.
– В Намибию. Сейчас все туда едут.
– Нет, слишком много барханов. Что-нибудь более экстремальное.
– Типа остров Миконос?
– Почему именно Миконос?
– Ну так, к слову пришлось…
– Ладно, все понятно. Пойдем лучше работать… Иди-ка сюда, милочка, начнем, тебя так красиво накрасили, так… ярко!
Получаю сообщение от Андреа: «В восемь, на том же месте, у меня есть для тебя сюрпризик».
Мамочки. Сюрпризик!
Последний раз он сделал мне сюрпризик на день рождения: комплект белья, сиреневый, кружева и оборки, какого не было даже у Джоан Коллинз в лучшие времена, – трусики с такой тонкой ниточкой, что ею можно резать масло. В миниатюрный лифчик я отчаянно пыталась втиснуть свою грудь четвертого размера. Что может быть печальнее, чем услышать: «Ничего, поменяешь, я дам тебе чек…»?
Дома сестра ругается с Лоренцо.
Причина все та же: он уговаривает Сару переехать жить на Сардинию, а сестра чувствует себя виноватой перед нами – мной и мамой, не может нас бросить.
Я сто раз ей говорила, что мы прекрасно без нее обойдемся, что надо жить своей жизнью и что менопауза уже не за горами… Ничего не помогает, она уверена в своей незаменимости – без нее планета перестанет вращаться и мир погрузится в хаос.
Как будто не в курсе, что незаменимых не бывает.
Жизнь идет вперед – с нами или без нас, и даже к самым, казалось бы, невозможным ситуациям люди довольно скоро приспосабливаются, переносят расставания, потери, смерть близких. И пожалуй, чем мы гибче, тем меньше риск быть раздавленными болью.
Сара же хочет планировать и контролировать нашу жизнь. Это ее стратегия выживания: если она перестанет, ей придется смириться с тем фактом, что мы не нуждаемся в ее бурной деятельности, она нужна нам такая, как есть, и было бы лучше, если б она просто расслабилась и позволила себя любить.
Лоренцо любит ее безумно. Если бы ей пришло в голову попросить у него почки только затем, чтобы положить их в банку и поставить на полку, он отдал бы обе не раздумывая. А когда он просит ее переехать на Сардинию, где у него есть чудесный дом и работа, она ведет себя так, как будто судьба всего человечества зависит от ее присутствия в этой квартире, а в качестве оправдания использует меня и маму.
Как будто мы с мамой такие беспомощные, что не сварим себе кофе, не взорвав дом, или не сможем поменять фильтр у пылесоса (такое было всего один раз!).
Все мы придумываем какие-то оправдания, чтобы пойти на компромисс со своей совестью и не слишком мучиться чувством вины.
Кто-то влезает в шкуру дрессировщика, а кто-то – цирковой собачки, кто-то спасается бегством, а кто-то продолжает сидеть между двух стульев; одни создают себе параллельный мир, а другие все еще верят в Деда Мороза.
Переодеваюсь семь раз, включив музыку на полную громкость, чтобы заглушить хлопанье дверей и голос моей сестры мощностью миллионы децибел.
Ненавижу конфликты, ненавижу, когда ссорятся, ненавижу тех, кто повышает голос. Ну почему люди так стремятся к превосходству над ближним? Разве нельзя просто объяснить свое мнение и спокойно выслушать точку зрения другого? А если договориться не удастся, оставить все как есть?
Меня надо было назвать Алисой.
Ненавижу, когда люди теряют над собой контроль, ведь потом они могут наговорить много такого, чего на самом деле не думают.
– ЗНАТЬ ТЕБЯ НЕ ЖЕЛАЮ! ЛУЧШЕ БЫ ТЫ ПРОВАЛИЛСЯ КО ВСЕМ ЧЕРТЯМ!!!
Вот именно…
– Сара, перестань, не говори так, я знаю, что на самом деле ты так не думаешь.
– НЕТ, Я ИМЕННО ТАК ДУМАЮ! ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ, НЕ ХОЧУ ТЕБЯ БОЛЬШЕ ВИДЕТЬ, ТЫ МЕНЯ РАЗДРАЖАЕШЬ!
– Ты говоришь это, потому что злишься. Пожалуйста, не надо так.
– ТЫ БУДЕШЬ УКАЗЫВАТЬ МНЕ, КАК НАДО?! У ТЕБЯ ЕСТЬ СВОЙ ДОМ? ВОТ И КАТИСЬ, ВОЗВРАЩАЙСЯ К СВОЕЙ МАМЕ! ОНА БУДЕТ ОЧЕНЬ РАДА, ЖДЕТ НЕ ДОЖДЕТСЯ!
– Зачем ты так? Я хочу быть с тобой!
– А Я – НЕТ! Я НЕ ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ, Я УСТАЛА, С УМА СОЙТИ МОЖНО, ТЫ МЕНЯ ДОСТАЛ!
– Сара, прошу тебя, ты мне делаешь больно.
– НЕ ВЗДУМАЙ ЕЩЕ ЗАРЕВЕТЬ, НЕ ТО Я ТЕБЯ ПРИБЬЮ!
– Я не плачу, но ты всегда оскорбляешь мои чувства. Я люблю тебя, не знаю, что тебе еще сказать, но если тебе лучше без меня, тогда скажи об этом прямо, и я уйду, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.
Тишина.
Вот наконец-то волшебное слово: он не поддается на провокации и она больше не может его ранить.
А мое волшебное слово сегодня вечером – маленькое черное платье.
Смотрю на девушку в зеркале и, несмотря на заниженную обычно планку, сегодня себе немного нравлюсь.
Правда, я была бы счастлива чуть больше, если бы не эти огромные груди, непослушные волосы и…
Ладно… пора идти, а то опоздаю.
Встретиться на «том же месте» означает доехать до Галларате на электричке или на автобусе, идущем в аэропорт. Там, согласно сценарию, в котором я играю роль заблудившейся туристки с картой и дорожной сумкой, он сажает меня в машину, и мы едем в какой-нибудь ресторан «за городом». Однако определение «за городом» будет верно лишь в том случае, если считать, что Город – это такой населенный пункт в Восточных Пиренеях.
Через полтора часа, проведенных в машине, я чувствую, что больше не могу. Уехать на природу в поисках тенистой прохлады, в то время как в городе жара сорок пять градусов, – прекрасно, скрыться от друзей и знакомых – я только за, но чтобы вот так – это уж слишком. В следующий раз он попросит меня надеть парик.
– Интересно, куда ты меня везешь?
– На озеро, там есть отличное местечко, мне о нем рассказывали.
– Чудесно…
Я не взяла с собой спрей от комаров, они сожрут меня живьем.
Приезжаем в десятом часу вечера.
Официант настойчиво советует заказать речных раков. Я их терпеть не могу, они воняют тиной, но все же заказываю, потому что боюсь его обидеть.
У Андреа усталый вид, ему бы не мешало отдохнуть.
– Ну как, милая, все в порядке? Мне безумно тебя не хватало в эти дни. – Он берет меня за руку.
– Мне всегда тебя безумно не хватает.
– Знаешь, в последнее время я постоянно думаю о тебе. Уродская жизнь, я чувствую себя идиотом, разыгрывая эту комедию, чувствую себя подлецом. Проблема в том, что я не могу в одиночку противостоять этой ситуации, я хочу, чтобы ты мне помогла.
– Конечно, – говорю я, взяв его руку и глядя ему прямо в глаза. – Я здесь, с тобой, ничего не бойся, вместе мы справимся.
– Этого-то я и боюсь. Вот уже три ночи подряд мне снится, что ты меня бросила, ушла к другому. В ужасе я просыпаюсь, рядом со мной – она, а я бы хотел, чтобы это была ты, я разбудил бы тебя, и ты бы сказала, что это всего лишь сон.
– Вот я и говорю тебе: это всего лишь сон.
– Но мне этого мало. В общем, ты ведь и вправду можешь меня бросить, и будешь права. На твоем месте, то есть если бы я был твоим любовником, а ты начальницей, я бы так не смог. Не смог бы на работе делать вид, что между нами ничего нет, не смог бы смириться с тем, что тебе нельзя позвонить, нельзя открыто встречаться… Не думай, что ты мне неинтересна, я полное ничтожество, но прекрасно понимаю, что превратил и свою, и твою жизнь в сущий ад.
– Знаю, но я сама сделала свой выбор, сама впуталась в эту историю, хоть она мне и не нравится, хоть я и страдаю. Ты же не заставлял меня. Что тут скажешь? Я влюбилась в тебя. Бывает. Я не могла противостоять своему чувству, да и ты тоже. Единственное, что мы можем сейчас сделать, – попытаться найти правильный выход из положения, чтобы причинить как можно меньше боли твоей жене.
– Ты удивляешь меня с каждым разом все больше и больше. Я не встречал таких добрых, таких понимающих женщин. Другая на твоем месте закатила бы истерику, стала бы угрожать, что все расскажет жене. Поражаюсь твоему бесконечному терпению!
– А что мне остается делать? Я буду тебя ждать – ждать, когда придет наше время и мы насладимся сполна.
Смотрит на меня с неописуемой нежностью, потом, наклонив голову, что-то ищет в сумке, достает голубую коробочку.
– Держи, – кладет ее на стол.
– Это… мне? – спрашиваю с недоверием и растерянностью.
– Конечно тебе!
Официант подходит как раз вовремя, несет тарелки с рисом и вареными раками. От одного их запаха меня начинает тошнить.
Не знаю, открыть коробочку сразу, или между делом за едой, или, может быть, после кофе.
– Ты не хочешь ее открыть?
– Хочу, конечно!
Открываю коробочку и чувствую, как тошнота подступает к горлу, лицо зеленеет. Невероятно, но такой головокружительно романтический момент отравляют рвотные позывы.
В коробочке лежит кольцо – две тонкие полоски, переплетаясь, обхватывают маленький изумруд.
– Андреа, это… – резко двигаю назад стул и бегу в туалет.
Раки, вонючие раки отравили самый романтический ужин в моей жизни.
Возвращаюсь за столик, официант уже унес мою тарелку. Андреа смущенно смотрит на меня:
– Что с тобой, тебе плохо? Ты, случайно, не беременна?
– Нет, не беспокойся, это все эмоции.
– Когда ты волнуешься, тебя тошнит?
– Случается иногда.
– Ты уверена, правда?
– Что мне нравится кольцо? О да, оно… прекрасно.
– Нет, ты уверена, что не беременна?
– Клянусь тебе, нет, не беспокойся. Я знаю, что ты думаешь, но мне и в голову не приходило удержать тебя таким образом, – улыбаюсь.
– Я знаю, ты не такая. Ну-ка примерь!
С трудом натягиваю кольцо на палец. Естественное, на размер меньше, но на этот раз я не хочу услышать…
– Если хочешь, можешь поменять, я дам тебе чек.
– Нет-нет, не волнуйся. Что-то пальцы немного распухли, подожди-ка… – кладу безымянный палец в рот и увлажняю его слюной, потом изо всех сил толкаю кольцо, тщательно скрывая гримасу боли.
Теперь я не смогу его снять, без вариантов.
– Тебе нравится? Камень зеленый, как твои глаза.
– Прекрасно! – говорю я, разглядывая свою руку, стараюсь не замечать, что палец приобретает синюшный оттенок.
– Пусть это кольцо всегда напоминает о моей любви, и, если тебе будет одиноко, если будет трудно и не останется сил терпеть, посмотри на него и вспомни, что я тебя люблю и что совсем скоро мы будем вместе.
Он целует меня.
От него пахнет раками, но на этот раз тошнота отступает.
Садимся в машину, уже поздно, а путь неблизкий.
– Это платье тебе так идет!
– Спасибо, дорогой.
Я еще не закончила фразу, а его рука уже расстегивает мне лифчик.