Страница:
И как ему это удается?
Больше, чем перепих в офисе, я ненавижу перепих в машине.
Мне уже не шестнадцать, черт возьми, разве он не видит?
Хочу взобраться на него сверху, но моя нога застревает между сиденьем и ручником. Дергаю ногу, освобождая ее, и стукаюсь головой о крышу.
– Подожди, давай я сверху. – Он поворачивается на бок. Теперь его нога застряла под педалью. Животом он навалился на руль, пуговицы рубашки вот-вот оторвутся, смотрит на меня. Блокирован.
Забавная ситуация!
– Н-да… – говорит он.
– Гм… – говорю я, а мой палец пульсирует так, что, кажется, вот-вот взорвется. – Может быть, лучше поедем домой, а? Твоя жена будет беспокоиться.
– Да, ты права, ехать еще долго…
Едем.
Время позднее, но я изо всех сил стараюсь не задремать – переключаю каналы радиоприемника, читаю названия местечек, мимо которых проезжаем.
– А что, если мы остановимся в каком-нибудь мотеле? – неожиданно спрашивает Андреа так, будто его осенила потрясающая идея.
– Нет, Андреа, поехали лучше домой.
Иногда мне кажется, что он просто идиот.
– Тогда вот что сделаем: в следующую пятницу будет конференция в Портофино, я должен поехать как представитель бюро. Поедем вместе, что скажешь? – Две-три встречи с коллегами, и мы свободны. Ты была когда-нибудь в Портофино?
– Нет, там, наверное, красиво.
– Да, прекрасный город. Мы поселимся в роскошной гостинице, пойдем на море, поужинаем в каком-нибудь симпатичном ресторанчике. Вот увидишь, тебе понравится.
– Но… если кто-то нас увидит?
– Кьяра, я устал, я так больше не могу, мне надо поговорить с женой, надо решить эту проблему. Это невыносимо, я больше не хочу скрываться, я хочу быть с тобой, и все.
Вскоре нас прижимает к обочине патруль карабинеров.
– Черт, еще не хватало! Делать им больше нечего?
– Ну… это их работа.
– А ты вечно ищешь всему оправдание, да?
Карабинер обходит машину:
– Пожалуйста, предъявите документы.
Андреа бросает на меня встревоженный взгляд и выходит. Слышу, как он бормочет: «Должно быть, остались в других брюках… Превышение скорости? Я ехал сто восемьдесят? Нет, не может быть… Нет, это не моя жена… Дыхнуть? Но я ничего не пил…»
Парочка авторитетных фамилий спасла машину от конфискации, но лишение двух баллов и штраф в шестьсот двадцать три евро за превышение скорости и отсутствие водительского удостоверения Андреа все-таки схлопотал.
Возвращается в машину чернее тучи, молчит как воды в рот набрал. Наверное, не стоит говорить ему, что было бы лучше поехать в мотель.
Подъезжаем к моему дому глубоко за полночь.
– Увидимся завтра в офисе, о’кей?
– Угу, – отвечает, упершись взглядом в баранку.
– Ну не сердись, всякое случается.
Ничего не отвечает.
Выхожу из машины, закрываю дверцу. Он уезжает, не сказав ни слова.
Конечно, он взбешен, но мог бы попрощаться со мной как полагается.
Захожу в квартиру, стараясь не шуметь, и сразу иду в ванную комнату – снимать кольцо. Намыливаю палец, но где там! Кольцо и не думает слезать.
Открываю дверь в комнату Сары, подхожу к ее кровати. Сестра тут же просыпается.
– КАКОГО ЧЕРТА, ТЫ ВООБЩЕ, ЧТО ЛИ? Что это за клещи у тебя в руке, ХОТЕЛА УБИТЬ МЕНЯ СОННУЮ?
– Помоги мне снять это кольцо. Оно застряло, никак не снимается.
– Ты меня пугаешь, даже не представляешь, как ты меня пугаешь…
Она встает, покачиваясь, идет вместе со мной, мы садимся на краешек ванны. Сара так нервничает, что я боюсь потерять навсегда свой безымянный палец, а вместе с ним и возможность когда-нибудь выйти замуж.
Представляю себе грустную картину: мы обмениваемся кольцами, я протягиваю руку без пальца, священник смущенно покашливает.
– Послушай, кто тебе подарил это кольцо? Школьный приятель?
– Нет, Сара, это был Андреа. Конечно, ты просто умираешь – хочешь посмеяться надо мной, но знай, что это серьезно.
– Смотрела такой фильм? Он женат, дарит кольцо другой, но кольцо слишком маленькое, и та, вооружившись пассатижами, в три часа ночи просит сестру ей помочь…
Я смеюсь:
– Сара, все меняется, все не так, как было раньше. – Голливуд тоже приспосабливается. Где найти мужчину, который будет тебя безумно любить, что бы ты ни сделала, будет поддерживать, ободрять, защищать? У которого нет скелетов в шкафу, разве что провал на экзамене в лицее? Нет жены, нет внебрачных детей, он не пьяница, не наркоман, и единственное, чего он хочет, – провести с тобой остаток жизни где-нибудь на Сардинии, в уютном домике, в окружении пяти малышей?
– Ну ты и засранка…
– Нет, это ты засранка, если упустишь все это. Ты только и делаешь, что называешь меня дурой и неудачницей, а сама разрушаешь лучший роман в своей жизни.
– Когда это я называла тебя дурой и неудачницей?
– Ты еще и не такое мне говорила, но не волнуйся, я-то знаю, что на самом деле ты так не думаешь.
Кольцо с ужасным скрежетом ломается и падает на пол.
– Ну вот… ты свободна. Твоя помолвка длилась пять часов и чуть тебя не убила!
– Хочешь переменить тему? Знай, что я болею за Лоренцо, я все сделаю, чтобы помочь ему увезти тебя из этого каменного мешка. Это же твой принц на белом коне, почему же он тебе не нужен?! Мы все его ищем! Я бы на твоем месте целый день распевала «Да, это любовь», танцуя вокруг колодца.
– А что будет с тобой, если я уеду?
– Отвезешь меня в собачий приемник, может, кто-нибудь меня заберет, – строю морду кокер-спаниеля.
– А мама?
– Маму я возьму с собой. Конечно, я не принесу ей столько радости, сколько приносишь ты, когда орешь ей в лицо: «Проклятье, ты испортила мне жизнь!» – но я попробую.
Сара кладет мне руку на плечо:
– По-твоему, я и впрямь все разрушаю?
– Естественно.
Третий сеанс
Больше, чем перепих в офисе, я ненавижу перепих в машине.
Мне уже не шестнадцать, черт возьми, разве он не видит?
Хочу взобраться на него сверху, но моя нога застревает между сиденьем и ручником. Дергаю ногу, освобождая ее, и стукаюсь головой о крышу.
– Подожди, давай я сверху. – Он поворачивается на бок. Теперь его нога застряла под педалью. Животом он навалился на руль, пуговицы рубашки вот-вот оторвутся, смотрит на меня. Блокирован.
Забавная ситуация!
– Н-да… – говорит он.
– Гм… – говорю я, а мой палец пульсирует так, что, кажется, вот-вот взорвется. – Может быть, лучше поедем домой, а? Твоя жена будет беспокоиться.
– Да, ты права, ехать еще долго…
Едем.
Время позднее, но я изо всех сил стараюсь не задремать – переключаю каналы радиоприемника, читаю названия местечек, мимо которых проезжаем.
– А что, если мы остановимся в каком-нибудь мотеле? – неожиданно спрашивает Андреа так, будто его осенила потрясающая идея.
– Нет, Андреа, поехали лучше домой.
Иногда мне кажется, что он просто идиот.
– Тогда вот что сделаем: в следующую пятницу будет конференция в Портофино, я должен поехать как представитель бюро. Поедем вместе, что скажешь? – Две-три встречи с коллегами, и мы свободны. Ты была когда-нибудь в Портофино?
– Нет, там, наверное, красиво.
– Да, прекрасный город. Мы поселимся в роскошной гостинице, пойдем на море, поужинаем в каком-нибудь симпатичном ресторанчике. Вот увидишь, тебе понравится.
– Но… если кто-то нас увидит?
– Кьяра, я устал, я так больше не могу, мне надо поговорить с женой, надо решить эту проблему. Это невыносимо, я больше не хочу скрываться, я хочу быть с тобой, и все.
Вскоре нас прижимает к обочине патруль карабинеров.
– Черт, еще не хватало! Делать им больше нечего?
– Ну… это их работа.
– А ты вечно ищешь всему оправдание, да?
Карабинер обходит машину:
– Пожалуйста, предъявите документы.
Андреа бросает на меня встревоженный взгляд и выходит. Слышу, как он бормочет: «Должно быть, остались в других брюках… Превышение скорости? Я ехал сто восемьдесят? Нет, не может быть… Нет, это не моя жена… Дыхнуть? Но я ничего не пил…»
Парочка авторитетных фамилий спасла машину от конфискации, но лишение двух баллов и штраф в шестьсот двадцать три евро за превышение скорости и отсутствие водительского удостоверения Андреа все-таки схлопотал.
Возвращается в машину чернее тучи, молчит как воды в рот набрал. Наверное, не стоит говорить ему, что было бы лучше поехать в мотель.
Подъезжаем к моему дому глубоко за полночь.
– Увидимся завтра в офисе, о’кей?
– Угу, – отвечает, упершись взглядом в баранку.
– Ну не сердись, всякое случается.
Ничего не отвечает.
Выхожу из машины, закрываю дверцу. Он уезжает, не сказав ни слова.
Конечно, он взбешен, но мог бы попрощаться со мной как полагается.
Захожу в квартиру, стараясь не шуметь, и сразу иду в ванную комнату – снимать кольцо. Намыливаю палец, но где там! Кольцо и не думает слезать.
Открываю дверь в комнату Сары, подхожу к ее кровати. Сестра тут же просыпается.
– КАКОГО ЧЕРТА, ТЫ ВООБЩЕ, ЧТО ЛИ? Что это за клещи у тебя в руке, ХОТЕЛА УБИТЬ МЕНЯ СОННУЮ?
– Помоги мне снять это кольцо. Оно застряло, никак не снимается.
– Ты меня пугаешь, даже не представляешь, как ты меня пугаешь…
Она встает, покачиваясь, идет вместе со мной, мы садимся на краешек ванны. Сара так нервничает, что я боюсь потерять навсегда свой безымянный палец, а вместе с ним и возможность когда-нибудь выйти замуж.
Представляю себе грустную картину: мы обмениваемся кольцами, я протягиваю руку без пальца, священник смущенно покашливает.
– Послушай, кто тебе подарил это кольцо? Школьный приятель?
– Нет, Сара, это был Андреа. Конечно, ты просто умираешь – хочешь посмеяться надо мной, но знай, что это серьезно.
– Смотрела такой фильм? Он женат, дарит кольцо другой, но кольцо слишком маленькое, и та, вооружившись пассатижами, в три часа ночи просит сестру ей помочь…
Я смеюсь:
– Сара, все меняется, все не так, как было раньше. – Голливуд тоже приспосабливается. Где найти мужчину, который будет тебя безумно любить, что бы ты ни сделала, будет поддерживать, ободрять, защищать? У которого нет скелетов в шкафу, разве что провал на экзамене в лицее? Нет жены, нет внебрачных детей, он не пьяница, не наркоман, и единственное, чего он хочет, – провести с тобой остаток жизни где-нибудь на Сардинии, в уютном домике, в окружении пяти малышей?
– Ну ты и засранка…
– Нет, это ты засранка, если упустишь все это. Ты только и делаешь, что называешь меня дурой и неудачницей, а сама разрушаешь лучший роман в своей жизни.
– Когда это я называла тебя дурой и неудачницей?
– Ты еще и не такое мне говорила, но не волнуйся, я-то знаю, что на самом деле ты так не думаешь.
Кольцо с ужасным скрежетом ломается и падает на пол.
– Ну вот… ты свободна. Твоя помолвка длилась пять часов и чуть тебя не убила!
– Хочешь переменить тему? Знай, что я болею за Лоренцо, я все сделаю, чтобы помочь ему увезти тебя из этого каменного мешка. Это же твой принц на белом коне, почему же он тебе не нужен?! Мы все его ищем! Я бы на твоем месте целый день распевала «Да, это любовь», танцуя вокруг колодца.
– А что будет с тобой, если я уеду?
– Отвезешь меня в собачий приемник, может, кто-нибудь меня заберет, – строю морду кокер-спаниеля.
– А мама?
– Маму я возьму с собой. Конечно, я не принесу ей столько радости, сколько приносишь ты, когда орешь ей в лицо: «Проклятье, ты испортила мне жизнь!» – но я попробую.
Сара кладет мне руку на плечо:
– По-твоему, я и впрямь все разрушаю?
– Естественно.
Третий сеанс
– В лицее в нашем классе были одни девчонки. Хуже не придумаешь! Круг Дантова ада, где собраны сумасшедшие истерички с синхронным менструальным циклом.
Все супермодницы, только одна панк, это я – можете не сомневаться.
Не столько потому, что слушала «The Cure» или мне нравились всякие там лягушки и пауки, а потому, что в черном я не так бросалась в глаза. Все равно мне за ними было не угнаться, пришлось искать другое решение.
– В каком смысле не угнаться?
– В смысле, что все они богатые, красивые, беспечные, а я – неловкая, робкая и без гроша в кармане; одним словом, гадкий утенок в стае лебедей.
– Понимаю. Я, например, был очень толстым. Пять лет в лицее почти всегда один… Суровая школа, зато отличная закалка.
– Вы были толстым? Не могу поверить.
– В шестнадцать лет я весил девяносто семь кило.
– Да, но вы-то мужчина, у парней все по-другому. А я, со своей огромной грудью, с тринадцати лет терплю унижения. Большие сиськи плюс заниженная самооценка, в результате – бездна отчаяния. Вы не представляете себе, как они надо мной издевались: «Ну как наш молокозавод? Работает?», «Ну и бомбы!», «Где дают такие буфера!» Мне вслед свистели даже строители с лесов. Ужас! Как вспомню, так вздрогну! А парни так и липли ко мне, считали, что мне уже стукнуло восемнадцать и я могу служить им тренажером. Поэтому я сутулилась и всегда носила черное. Сара называла меня «похоронным агентом». В конце концов мама отвела меня к хирургу-ортопеду, боялась, что я буду горбатой.
– Примите мои извинения за всех мужчин. К сожалению, мир жесток, а у подростков в лицее гормональные взрывы.
– Позвольте, но после лицея мало что изменилось. – Подруг у меня не было, сфера общения крайне узкая, а Барбаре вечно было не до меня.
Все искали дружбы с ней, самые красивые, самые крутые парни были в нее влюблены. Летние каникулы она проводила в Форте-деи-Марми, в Кортине или в Майами, а я ездила только в скаутские лагеря. В четырнадцать лет ей подарили мопед цвета антрацит, в восемнадцать – «фольксваген-гольф», а я все ездила на автобусе. Свой восемнадцатый день рождения она отметила на дискотеке, получила аттестат с отличием, а я сдала экзамены на тройки. У нее – неполный третий размер и идеальная форма, у меня – четвертый с лишком. Ее отец лично знаком с Харрисоном Фордом, а мой сбежал из семьи, «дезертир» в общем.
– Вы хотели бы быть такой, как Барбара?
– Да если бы даже мне удалось на денек превратиться в красавицу, я все равно не смогла бы быть такой, как она. Ходила бы в черном балахоне, сгорбившись.
Я часто спрашивала себя: как же так, мы живем на одной планете, и все же она нуждается во мне, потому что ей необходим человек, рядом с которым она будет чувствовать себя уверенно. Она понимала, что я ей не соперница, но иногда, если ей казалось, что я оттягиваю внимание, она сердито поглядывала на меня, указывая мне мое место. Я не обижалась, ведь только благодаря Барбаре я могла познакомиться с парнями, к которым, если б не она, и подойти не решилась бы. Правда, когда ее не было рядом, они не обращали на меня ровным счетом никакого внимания.
– Разве это дружба? Это же сделка с дьяволом!
– Это компромисс. И в дружбе, и в любви всегда нужны компромиссы. Короче, Барбара вбила себе в голову, что нужно приискать мне парня. Мне нравился один, но не из ее круга. Он был не просто худой – тощий, непрерывно курил и одевался во все черное, как и я. Не красавец, не сердцеед. Я понимала, что Барбара на него и не взглянет, значит, у меня есть шанс. Но заговорить с ним первой не решалась.
В то время все были одержимы идеей «первого раза». Каждый день какая-нибудь девчонка приходила с очумелым видом, а остальные, окружив ее плотным кольцом, интересовались: «Ну как? Получилось?»
Барбара тоже не отставала – она встречалась с самым крутым парнем из нашей школы, он занимался виндсерфингом. Приезжал за ней на мотоцикле, дарил сногсшибательные подарки. (Я порадовалась, узнав, что в прошлом году его арестовали за крупное мошенничество.) Однажды Барбара сообщила, что у них получилось и это было великолепно. Все произошло у него дома, когда его родители уехали в горы. Они включили негромкую музыку и всю ночь предавались страстной любви прямо на полу, на белой медвежьей шкуре перед зажженным камином. Рассказ показался мне подозрительным, я была почти уверена, что у него нет никакого камина, к тому же на дворе стоял конец мая. Вообще, история напоминала сцену из фильма Дзеффирелли «Бесконечная любовь», но я промолчала.
Я призналась Барбаре, что мне нравится Клаудио, и она решила, что мой «первый раз» должен быть именно с ним, только нужно решить где и когда.
Учитывая, что я ему ни разу «здрасте» не сказала, говорить о телесном контакте было явно преждевременно. Но Барбара заверила, что это мелочи; поскольку для нее самой проблем в этой сфере не существовало, то даже такой тяжелый случай, как мой, не казался ей безнадежным.
Однажды утром она расписывала нам кинематографические успехи своего отца. Увидев, что Клаудио паркует свой мопед, она подошла к нему и сказала, что я (она ткнула в меня пальцем) влюблена в него.
– Наверное, вы тут же забились куда-нибудь в угол.
– Если бы! Все девчонки обернулись и с усмешкой посмотрели на меня, а я вспыхнула и пошла в класс. Вскоре я стала замечать, что он на меня посматривает, – вероятно, слова Барбары возбудили в нем любопытство. Поначалу я лишь смущенно улыбалась. – Потом нерешительно помахала ему рукой, а в конце недели выдавила: «Привет».
– Ухаживание по старинке.
– Дальше больше. Как-то утром он спросил, не хочу ли я в следующую субботу прогуляться по центру. Я просто онемела от удивления, настолько невероятным показалось мне его предложение. Конечно же, я немедленно рассказала все Барбаре. Та решила, что на первое свидание нужно одеться сексуально, а еще что неплохо бы подыскать местечко, где он сможет меня поцеловать. В оставшиеся дни я, замирая от страха, рисовала в своем воображении различные сценарии. Мое представление о сексуальном наряде сводилось к следующему: черный шерстяной балахон, сверху – черный кардиган, черные чулки и черные армейские ботинки. Но Барбара настаивала, что надо надеть туфли на каблуке. Свои единственные туфли на каблуке я надела один раз, на Новый год, – хотелось порадовать маму. С тех пор они валялись в шкафу. Барбара заявилась ко мне домой и перетрясла весь мой черный гардероб, сопровождая мои наряды комментариями типа «брр», «ну-у», «фу-у» и «какой ужас!». В итоге она заставила меня надеть черную облегающую водолазку, подчеркивающую мои формы, и черные слаксы моей сестры. Зачесала мне волосы назад, собрав их в хвост на затылке, и накрасила глаза черным карандашом. Завершали это великолепие семисантиметровые каблуки; мне казалось, что я расхаживаю на ходулях. Что и говорить, выглядела я на все тридцать.
Удовлетворенно оглядев меня с головы до ног, Барбара решила, что для полноты образа мне не хватает сигареты. Недолго думая, она стащила из маминой сумки сигареты с фильтром и показала мне, как надо прикуривать. Она-то сама не курила и не собиралась, но, по ее мнению, с сигаретой я смотрелась куда лучше.
– Просто невероятно, она прирожденная манипуляторша. И вас это никогда не возмущало?
– Нет, конечно же. Других подруг у меня не было, а она хотя бы давала мне ощущение жизни.
С Клаудио мы договорились встретиться в четыре на школьном дворе, чтобы отправиться в центр на мопеде. Я шла нетвердым шагом, держа на отлете сигарету. Клаудио меня не узнал. Когда я оказалась прямо перед его носом, он изумленно прохрипел: «Привет…» Я со своими каблуками была на целых десять сантиметров выше его – это могло усложнить первый поцелуй.
Кавалер был не особенно речист, изъяснялся в основном междометиями, но меня это устраивало: к чему мне оратор, уж лучше вежливый молчун.
Он помог мне сесть на мопед, и мы полетели со скоростью под восемьдесят, лавируя среди машин, рискуя своими коленками.
Сначала я решила, что он собирается вырывать сумочки у зазевавшихся старушек. К счастью, мы остановились у небольшого музыкального магазина. Проторчали там часа два. Клаудио перебирал диски и обсуждал их с продавцом. Я купила кассету с записями Мадонны (он только фыркнул), потом мы решили пройтись. Он сказал, что слушает «Рамоунз», «Клеш» и «Секс Пистолз», а еще что хочет уехать в Лондон. Я надеялась, что он и меня с собой позовет. Не позвал.
Мы завернули перекусить в какую-то забегаловку. – Я разворачивала свой бутерброд и вдруг почувствовала, что он положил руку мне на колено. На мой вопросительный взгляд он ответил гримасой: «ладно тебе, не заморачивайся». Я представляла нашу близость несколько иначе, он понял, что настаивать бесполезно, и вернулся к своим чипсам.
Когда мы подошли к моему дому, он попытался поцеловать меня, но вышло у него чертовски неуклюже, к тому же ему пришлось встать на цыпочки. Договорились встретиться в следующую среду.
Барбара хотела знать все подробности, ее разочаровало, что мы так медленно продвигаемся, но я пообещала ускорить процесс.
Спустя три недели Клаудио пригласил меня к себе: родителей не было дома, наконец-то мы могли приступить к делу без свидетелей, правда, в нашем распоряжении была его подростковая кровать.
Двое девственников в одной постели – сейчас мне это кажется довольно комичным: неловкие, смущенные, мы абсолютно не знали, что надо делать. Помню выражение его лица в тот момент, когда я сняла лифчик: моя грудь была больше, чем его голова.
Весь процесс занял минут шесть, ему предшествовало три порванных презерватива. Но странно, что, когда мы только начали снимать одежду, Клаудио сказал: «Давай покажи-ка, на что ты способна». Я спросила, что он имеет в виду, а он ответил: «Ладно, не прикидывайся, я-то в курсе».
Я подумала, что сейчас не время спорить, но, когда матч закончился – мы лежали, уставившись в потолок, и ждали, что наконец почувствуем себя совсем другими, взрослыми, – мне вспомнились его слова.
Он решил, что я над ним издеваюсь, и сказал, что ждал от меня большего, учитывая мои прежние связи со взрослыми мужчинами. Настала моя очередь удивляться: как понять его дурацкую шутку, учитывая, что я отдалась ему совершенно непорочной?!
Он с надутым видом сказал, что я, очевидно, забыла о трех своих письмах, в которых говорилось, как бы мне хотелось поскорее приступить к делу.
Психотерапевт обалдело посмотрел на меня:
– Вы хотите сказать, что… Барбара…
– У меня не было никаких доказательств, эти письма он сжег, конечно же, по моей просьбе.
– И это был ваш первый раз?
– Именно!
– Невероятно, вас окружают какие-то паразиты, вас используют, пользуясь вашей открытостью и честностью. Надо ограничивать чужое вмешательство в вашу жизнь. Никто не должен за вас ничего решать и прежде всего злоупотреблять вашей добротой.
– Если б все было так просто!
Кручу на пальце кольцо – в ювелирной мастерской мне его расширили, теперь палец не опухает.
– Красивое кольцо, видно, вы им очень дорожите. Новое?
– Это подарок… мамы.
– Мамы? В самом деле?
– Да, его носила еще моя бабушка…
Улыбается, но, кажется, он понял, что я вру. Должно быть, меня выдал язык жестов: может, я почесала нос или потрогала мочку уха.
– Вы ведете себя так, как будто ваша личность и ваши потребности совсем ничего не значат по сравнению с потребностями других. Пытаясь избежать проблем, вы приспосабливаетесь, маскируетесь, теряете свою индивидуальность, позволяете другим топтать вас, как коврик у двери.
– Я совершенно не умею себя поставить. И потом, уверяю вас, мне так хорошо. Так уж я устроена: стою в сторонке и жду. У людей своих сложностей хватает…
– Вот видите? Вы не хотите никого беспокоить, и другие делают за вас выбор. Но, Кьяра, вы такая же, как все, и даже лучше многих, значит, имеете право на место под солнцем.
Пауза.
– Вы помните тот день, когда ушел ваш отец?
Тяжело вздыхаю: эта тема мне совсем не нравится.
– На самом деле он нас покинул не в одночасье, он уходил много раз. Сначала забывал забрать меня из школы, давал обещания и не держал слова, не возвращался к ужину, что-то врал – ложь во спасение, понятное дело, – а когда у родителей произошел окончательный разрыв, отношения прекратились и с нами. Пришлось примириться с этим фактом. Я-то приняла это, а сестра до сих пор злится, хоть прошло уже тридцать лет!
– И какие выводы вы из этого сделали?
– Что любовь надо заслужить, надо заработать, ничто не дается даром. Если кто-то уходит от тебя, значит, ты недостаточно потрудилась, чтобы быть любимой.
– Но при чем тут отец?! Родители должны любить детей, тем более маленьких, без каких-либо условий. Неужели семилетний ребенок может сделать что-то ужасное, после чего он навсегда утратит любовь и расположение отца?
– Может, я и не сделала ничего плохого, просто я была неинтересной, вот и все. И так всю жизнь: я не интересую людей, и они проходят мимо. Но это не их вина, на их месте я бы сделала то же самое.
– Кьяра, – он смотрит мне в глаза, подбирая слова, – нам с вами придется немало поработать, но, обещаю, мы разрушим ваши комплексы. Вы заслуживаете безусловной любви, вам ни к чему вымаливать ее у подруг, страдающих манией величия, у эгоистичных мужчин.
– Нет, ну не все же эгоисты. Все-таки Андреа подарил мне кольцо!
Черт!
– Бабушкино кольцо?
Краснею.
– Это кольцо у вас на пальце, разве оно не бабушкино? Вы только что мне сказали… – нажимает он.
– Нет… не бабушкино… – чувствую себя так, будто меня поймали на том, что я таскаю сладости из буфета.
– Это он подарил вам кольцо?
– Да.
– А почему вы мне сразу не сказали?
– Не знаю, боялась, что вы меня осудите.
– Почему я должен вас осудить?
– А как еще может отнестись ко мне такой, как вы, с идеальным кабинетом, идеальной авторучкой и идеальной женой?!
– Да откуда вам знать, что я думаю?!
Он пытается справиться с эмоциями, похоже, он с удовольствием перевернул бы сейчас стеклянный стол и воткнул в меня свою авторучку.
– Кьяра, без взаимного доверия мы не сможем работать. Это потеря времени, а для вас еще и денег, в итоге я окажусь профнепригодным, а вы окончательно уверитесь, что психотерапия – это всего-навсего обман.
– Простите… Мне очень стыдно.
– Понимаете, терапия основывается на беспристрастности. Я – не ваш отец и не ваш начальник. Я – нейтральное лицо, которое не выносит суждений. Моя задача – наблюдать, показать вам, что есть точка зрения, отличная от вашей, для того чтобы вы смогли взглянуть на ситуацию с другой стороны и самостоятельно справиться с проблемой. Но если вы будете рассказывать мне то, что, по-вашему, я хотел бы от вас услышать, потому что боитесь разочаровать меня, боитесь, что я потеряю к вам интерес, мы никогда не продвинемся вперед. Смелее! Попробуйте допустить, что возможны варианты.
В любом случае, если вы считаете, что ваш выбор верен и вы будете счастливы, значит, так тому и быть. Следующий шаг: вам придется признать, что тот человек, которым вы в действительности являетесь, может не понравиться другим, потому что они привыкли видеть в вас человека, который им удобен. Вот тот путь, который нам нужно пройти, Кьяра. Бесполезно приходить сюда раз в неделю и рассказывать мне очередную красочную историю из жизни лишь для того, чтобы поразвлечь меня.
– Я вас разочаровала, мне стыдно.
– Тут нечего стыдиться, все поправимо, хорошо, что все выяснилось на этой стадии. Теперь и вам будет понятнее, в каком направлении строить отношения. Вы же не хотите, чтобы ваша жизнь оставалась прежней? Полагаю, если вы пришли сюда, вы хотите что-то в ней изменить.
– Да. Хочу, чтобы Андреа влюбился в меня.
Молчание.
– Если вы уверены, что это правильный выбор и вы будете счастливы, я поддержу вас.
– Он подарил мне это кольцо и сказал, что хочет поговорить с женой, рассказать ей о нас. И еще он пригласил меня в Портофино, мы отправимся туда через неделю, – выпаливаю на одном дыхании, но с некоторым опасением.
Я более чем уверена, что он меня осуждает, и, если бы не деньги, которые я плачу ему за каждый сеанс, он не уделил бы мне и пяти минут.
– Хорошо, посмотрим. – Фолли опер подбородок на сложенные в замок руки, вероятно обрабатывает полученную информацию.
– Это кольцо, которое он подарил… было мне немного мало… Пришлось отдать его ювелиру, чтобы увеличить его. Я не могла его снять, у меня даже палец посинел.
На этот раз Фолли не смеется.
– Сестра сняла его с помощью пассатижей.
Кивает.
– Когда мы возвращались из ресторана, нас остановили карабинеры. Андреа оштрафовали на шестьсот евро за превышение скорости, и еще у него не было с собой прав, – с улыбкой вспоминаю я.
Никакого эффекта. Невозмутимое лицо, как у русского шахматиста.
Ухожу с неприятным ощущением. Похоже, я его чем-то разочаровала и, боюсь, испортила контакт.
Не знаю, почему я не сказала ему правду. Возможно, потому, что сама до конца не уверена в том, что мне нужна любовь Андреа. Может, я боюсь, что подумает обо мне доктор Фолли. Видимо, он прав: я постоянно стремлюсь угождать другим.
И консьерж ничего не насвистывает, даже не улыбнулся.
Вот незадача, сегодня я всех разочаровала.
Паоло в своей студии строчит пост на какой-то сайт путешествий. Он собирается в Патагонию и ищет попутчика, правда, Паоло и Патагония не слишком подходящее сочетание.
Паоло – болезненный и хрупкий, ни дать ни взять чахоточная балерина. Девять месяцев в году он болеет, а оставшиеся три пьет всякие зелья для профилактики загадочных недугов, о которых слышал по телевизору. На улице он надевает маску, руки моет восемьсот раз на день. В ресторане, я сама видела, он несколько раз доставал одноразовую пластиковую посуду.
Думаю, его иммунная система вырабатывает антитела, нейтрализующие его попытки переделать себя: чем больше он разыгрывает из себя мачо, противореча собственной природе, тем сильнее заболевает.
– Ну как? Нашел кого-нибудь?
– Пока никого… пидоры одни, – отвечает с презрительным видом, а сам завязывает вокруг шеи оранжевый платок.
Тип, который пришел фотографироваться, рассказывает, что ему прочат большое кинематографическое будущее. Наверное, в качестве билетера…
Подходит Паоло:
– Видела эту дурацкую рожу? У него по одной волосине на квадратный метр.
– Может, рожа и дурацкая, только говори тише, ведь он не глухой.
– Ему сказали, что у него интересное лицо, а потом попросили восемьсот евро, чтобы внести в базу данных.
– Бедняга… Ну так скажи ему, что ситуация безнадежна.
– И не подумаю. Он должен сам все понять, это естественный отбор. Положи ему тональный крем цвета загара на лицо и на грудь, сделаем из него крутого мачо. А потом сделай что-нибудь с лысиной, так чтобы было незаметно.
– Ты такой злобный, ты заслуживаешь, чтоб на твое письмо ответил сам Ганнибал Лектер.
– О боже! Об этом я не подумал… А если правда ответит какой-нибудь маньяк? – Паоло кашляет.
– Но ведь ты говорил, что тебе нравится риск?
– Да, но такой, невзаправдашний, как на американских горках. Что же мне делать?
– Я же сказала, поезжай на остров Миконос, там ветряные мельницы, красота!
Пожав плечами, направляется к клиенту:
– Так… Как, говоришь, тебя зовут? Джузеппе… Молодец, отличный хвостик. Садись в это кресло, лицо должно выглядеть чувственным, легкомысленным, наивным…
В общем, Паоло изображает из себя Хельмута Ньютона, а мне в этот момент звонит отец:
Все супермодницы, только одна панк, это я – можете не сомневаться.
Не столько потому, что слушала «The Cure» или мне нравились всякие там лягушки и пауки, а потому, что в черном я не так бросалась в глаза. Все равно мне за ними было не угнаться, пришлось искать другое решение.
– В каком смысле не угнаться?
– В смысле, что все они богатые, красивые, беспечные, а я – неловкая, робкая и без гроша в кармане; одним словом, гадкий утенок в стае лебедей.
– Понимаю. Я, например, был очень толстым. Пять лет в лицее почти всегда один… Суровая школа, зато отличная закалка.
– Вы были толстым? Не могу поверить.
– В шестнадцать лет я весил девяносто семь кило.
– Да, но вы-то мужчина, у парней все по-другому. А я, со своей огромной грудью, с тринадцати лет терплю унижения. Большие сиськи плюс заниженная самооценка, в результате – бездна отчаяния. Вы не представляете себе, как они надо мной издевались: «Ну как наш молокозавод? Работает?», «Ну и бомбы!», «Где дают такие буфера!» Мне вслед свистели даже строители с лесов. Ужас! Как вспомню, так вздрогну! А парни так и липли ко мне, считали, что мне уже стукнуло восемнадцать и я могу служить им тренажером. Поэтому я сутулилась и всегда носила черное. Сара называла меня «похоронным агентом». В конце концов мама отвела меня к хирургу-ортопеду, боялась, что я буду горбатой.
– Примите мои извинения за всех мужчин. К сожалению, мир жесток, а у подростков в лицее гормональные взрывы.
– Позвольте, но после лицея мало что изменилось. – Подруг у меня не было, сфера общения крайне узкая, а Барбаре вечно было не до меня.
Все искали дружбы с ней, самые красивые, самые крутые парни были в нее влюблены. Летние каникулы она проводила в Форте-деи-Марми, в Кортине или в Майами, а я ездила только в скаутские лагеря. В четырнадцать лет ей подарили мопед цвета антрацит, в восемнадцать – «фольксваген-гольф», а я все ездила на автобусе. Свой восемнадцатый день рождения она отметила на дискотеке, получила аттестат с отличием, а я сдала экзамены на тройки. У нее – неполный третий размер и идеальная форма, у меня – четвертый с лишком. Ее отец лично знаком с Харрисоном Фордом, а мой сбежал из семьи, «дезертир» в общем.
– Вы хотели бы быть такой, как Барбара?
– Да если бы даже мне удалось на денек превратиться в красавицу, я все равно не смогла бы быть такой, как она. Ходила бы в черном балахоне, сгорбившись.
Я часто спрашивала себя: как же так, мы живем на одной планете, и все же она нуждается во мне, потому что ей необходим человек, рядом с которым она будет чувствовать себя уверенно. Она понимала, что я ей не соперница, но иногда, если ей казалось, что я оттягиваю внимание, она сердито поглядывала на меня, указывая мне мое место. Я не обижалась, ведь только благодаря Барбаре я могла познакомиться с парнями, к которым, если б не она, и подойти не решилась бы. Правда, когда ее не было рядом, они не обращали на меня ровным счетом никакого внимания.
– Разве это дружба? Это же сделка с дьяволом!
– Это компромисс. И в дружбе, и в любви всегда нужны компромиссы. Короче, Барбара вбила себе в голову, что нужно приискать мне парня. Мне нравился один, но не из ее круга. Он был не просто худой – тощий, непрерывно курил и одевался во все черное, как и я. Не красавец, не сердцеед. Я понимала, что Барбара на него и не взглянет, значит, у меня есть шанс. Но заговорить с ним первой не решалась.
В то время все были одержимы идеей «первого раза». Каждый день какая-нибудь девчонка приходила с очумелым видом, а остальные, окружив ее плотным кольцом, интересовались: «Ну как? Получилось?»
Барбара тоже не отставала – она встречалась с самым крутым парнем из нашей школы, он занимался виндсерфингом. Приезжал за ней на мотоцикле, дарил сногсшибательные подарки. (Я порадовалась, узнав, что в прошлом году его арестовали за крупное мошенничество.) Однажды Барбара сообщила, что у них получилось и это было великолепно. Все произошло у него дома, когда его родители уехали в горы. Они включили негромкую музыку и всю ночь предавались страстной любви прямо на полу, на белой медвежьей шкуре перед зажженным камином. Рассказ показался мне подозрительным, я была почти уверена, что у него нет никакого камина, к тому же на дворе стоял конец мая. Вообще, история напоминала сцену из фильма Дзеффирелли «Бесконечная любовь», но я промолчала.
Я призналась Барбаре, что мне нравится Клаудио, и она решила, что мой «первый раз» должен быть именно с ним, только нужно решить где и когда.
Учитывая, что я ему ни разу «здрасте» не сказала, говорить о телесном контакте было явно преждевременно. Но Барбара заверила, что это мелочи; поскольку для нее самой проблем в этой сфере не существовало, то даже такой тяжелый случай, как мой, не казался ей безнадежным.
Однажды утром она расписывала нам кинематографические успехи своего отца. Увидев, что Клаудио паркует свой мопед, она подошла к нему и сказала, что я (она ткнула в меня пальцем) влюблена в него.
– Наверное, вы тут же забились куда-нибудь в угол.
– Если бы! Все девчонки обернулись и с усмешкой посмотрели на меня, а я вспыхнула и пошла в класс. Вскоре я стала замечать, что он на меня посматривает, – вероятно, слова Барбары возбудили в нем любопытство. Поначалу я лишь смущенно улыбалась. – Потом нерешительно помахала ему рукой, а в конце недели выдавила: «Привет».
– Ухаживание по старинке.
– Дальше больше. Как-то утром он спросил, не хочу ли я в следующую субботу прогуляться по центру. Я просто онемела от удивления, настолько невероятным показалось мне его предложение. Конечно же, я немедленно рассказала все Барбаре. Та решила, что на первое свидание нужно одеться сексуально, а еще что неплохо бы подыскать местечко, где он сможет меня поцеловать. В оставшиеся дни я, замирая от страха, рисовала в своем воображении различные сценарии. Мое представление о сексуальном наряде сводилось к следующему: черный шерстяной балахон, сверху – черный кардиган, черные чулки и черные армейские ботинки. Но Барбара настаивала, что надо надеть туфли на каблуке. Свои единственные туфли на каблуке я надела один раз, на Новый год, – хотелось порадовать маму. С тех пор они валялись в шкафу. Барбара заявилась ко мне домой и перетрясла весь мой черный гардероб, сопровождая мои наряды комментариями типа «брр», «ну-у», «фу-у» и «какой ужас!». В итоге она заставила меня надеть черную облегающую водолазку, подчеркивающую мои формы, и черные слаксы моей сестры. Зачесала мне волосы назад, собрав их в хвост на затылке, и накрасила глаза черным карандашом. Завершали это великолепие семисантиметровые каблуки; мне казалось, что я расхаживаю на ходулях. Что и говорить, выглядела я на все тридцать.
Удовлетворенно оглядев меня с головы до ног, Барбара решила, что для полноты образа мне не хватает сигареты. Недолго думая, она стащила из маминой сумки сигареты с фильтром и показала мне, как надо прикуривать. Она-то сама не курила и не собиралась, но, по ее мнению, с сигаретой я смотрелась куда лучше.
– Просто невероятно, она прирожденная манипуляторша. И вас это никогда не возмущало?
– Нет, конечно же. Других подруг у меня не было, а она хотя бы давала мне ощущение жизни.
С Клаудио мы договорились встретиться в четыре на школьном дворе, чтобы отправиться в центр на мопеде. Я шла нетвердым шагом, держа на отлете сигарету. Клаудио меня не узнал. Когда я оказалась прямо перед его носом, он изумленно прохрипел: «Привет…» Я со своими каблуками была на целых десять сантиметров выше его – это могло усложнить первый поцелуй.
Кавалер был не особенно речист, изъяснялся в основном междометиями, но меня это устраивало: к чему мне оратор, уж лучше вежливый молчун.
Он помог мне сесть на мопед, и мы полетели со скоростью под восемьдесят, лавируя среди машин, рискуя своими коленками.
Сначала я решила, что он собирается вырывать сумочки у зазевавшихся старушек. К счастью, мы остановились у небольшого музыкального магазина. Проторчали там часа два. Клаудио перебирал диски и обсуждал их с продавцом. Я купила кассету с записями Мадонны (он только фыркнул), потом мы решили пройтись. Он сказал, что слушает «Рамоунз», «Клеш» и «Секс Пистолз», а еще что хочет уехать в Лондон. Я надеялась, что он и меня с собой позовет. Не позвал.
Мы завернули перекусить в какую-то забегаловку. – Я разворачивала свой бутерброд и вдруг почувствовала, что он положил руку мне на колено. На мой вопросительный взгляд он ответил гримасой: «ладно тебе, не заморачивайся». Я представляла нашу близость несколько иначе, он понял, что настаивать бесполезно, и вернулся к своим чипсам.
Когда мы подошли к моему дому, он попытался поцеловать меня, но вышло у него чертовски неуклюже, к тому же ему пришлось встать на цыпочки. Договорились встретиться в следующую среду.
Барбара хотела знать все подробности, ее разочаровало, что мы так медленно продвигаемся, но я пообещала ускорить процесс.
Спустя три недели Клаудио пригласил меня к себе: родителей не было дома, наконец-то мы могли приступить к делу без свидетелей, правда, в нашем распоряжении была его подростковая кровать.
Двое девственников в одной постели – сейчас мне это кажется довольно комичным: неловкие, смущенные, мы абсолютно не знали, что надо делать. Помню выражение его лица в тот момент, когда я сняла лифчик: моя грудь была больше, чем его голова.
Весь процесс занял минут шесть, ему предшествовало три порванных презерватива. Но странно, что, когда мы только начали снимать одежду, Клаудио сказал: «Давай покажи-ка, на что ты способна». Я спросила, что он имеет в виду, а он ответил: «Ладно, не прикидывайся, я-то в курсе».
Я подумала, что сейчас не время спорить, но, когда матч закончился – мы лежали, уставившись в потолок, и ждали, что наконец почувствуем себя совсем другими, взрослыми, – мне вспомнились его слова.
Он решил, что я над ним издеваюсь, и сказал, что ждал от меня большего, учитывая мои прежние связи со взрослыми мужчинами. Настала моя очередь удивляться: как понять его дурацкую шутку, учитывая, что я отдалась ему совершенно непорочной?!
Он с надутым видом сказал, что я, очевидно, забыла о трех своих письмах, в которых говорилось, как бы мне хотелось поскорее приступить к делу.
Психотерапевт обалдело посмотрел на меня:
– Вы хотите сказать, что… Барбара…
– У меня не было никаких доказательств, эти письма он сжег, конечно же, по моей просьбе.
– И это был ваш первый раз?
– Именно!
– Невероятно, вас окружают какие-то паразиты, вас используют, пользуясь вашей открытостью и честностью. Надо ограничивать чужое вмешательство в вашу жизнь. Никто не должен за вас ничего решать и прежде всего злоупотреблять вашей добротой.
– Если б все было так просто!
Кручу на пальце кольцо – в ювелирной мастерской мне его расширили, теперь палец не опухает.
– Красивое кольцо, видно, вы им очень дорожите. Новое?
– Это подарок… мамы.
– Мамы? В самом деле?
– Да, его носила еще моя бабушка…
Улыбается, но, кажется, он понял, что я вру. Должно быть, меня выдал язык жестов: может, я почесала нос или потрогала мочку уха.
– Вы ведете себя так, как будто ваша личность и ваши потребности совсем ничего не значат по сравнению с потребностями других. Пытаясь избежать проблем, вы приспосабливаетесь, маскируетесь, теряете свою индивидуальность, позволяете другим топтать вас, как коврик у двери.
– Я совершенно не умею себя поставить. И потом, уверяю вас, мне так хорошо. Так уж я устроена: стою в сторонке и жду. У людей своих сложностей хватает…
– Вот видите? Вы не хотите никого беспокоить, и другие делают за вас выбор. Но, Кьяра, вы такая же, как все, и даже лучше многих, значит, имеете право на место под солнцем.
Пауза.
– Вы помните тот день, когда ушел ваш отец?
Тяжело вздыхаю: эта тема мне совсем не нравится.
– На самом деле он нас покинул не в одночасье, он уходил много раз. Сначала забывал забрать меня из школы, давал обещания и не держал слова, не возвращался к ужину, что-то врал – ложь во спасение, понятное дело, – а когда у родителей произошел окончательный разрыв, отношения прекратились и с нами. Пришлось примириться с этим фактом. Я-то приняла это, а сестра до сих пор злится, хоть прошло уже тридцать лет!
– И какие выводы вы из этого сделали?
– Что любовь надо заслужить, надо заработать, ничто не дается даром. Если кто-то уходит от тебя, значит, ты недостаточно потрудилась, чтобы быть любимой.
– Но при чем тут отец?! Родители должны любить детей, тем более маленьких, без каких-либо условий. Неужели семилетний ребенок может сделать что-то ужасное, после чего он навсегда утратит любовь и расположение отца?
– Может, я и не сделала ничего плохого, просто я была неинтересной, вот и все. И так всю жизнь: я не интересую людей, и они проходят мимо. Но это не их вина, на их месте я бы сделала то же самое.
– Кьяра, – он смотрит мне в глаза, подбирая слова, – нам с вами придется немало поработать, но, обещаю, мы разрушим ваши комплексы. Вы заслуживаете безусловной любви, вам ни к чему вымаливать ее у подруг, страдающих манией величия, у эгоистичных мужчин.
– Нет, ну не все же эгоисты. Все-таки Андреа подарил мне кольцо!
Черт!
– Бабушкино кольцо?
Краснею.
– Это кольцо у вас на пальце, разве оно не бабушкино? Вы только что мне сказали… – нажимает он.
– Нет… не бабушкино… – чувствую себя так, будто меня поймали на том, что я таскаю сладости из буфета.
– Это он подарил вам кольцо?
– Да.
– А почему вы мне сразу не сказали?
– Не знаю, боялась, что вы меня осудите.
– Почему я должен вас осудить?
– А как еще может отнестись ко мне такой, как вы, с идеальным кабинетом, идеальной авторучкой и идеальной женой?!
– Да откуда вам знать, что я думаю?!
Он пытается справиться с эмоциями, похоже, он с удовольствием перевернул бы сейчас стеклянный стол и воткнул в меня свою авторучку.
– Кьяра, без взаимного доверия мы не сможем работать. Это потеря времени, а для вас еще и денег, в итоге я окажусь профнепригодным, а вы окончательно уверитесь, что психотерапия – это всего-навсего обман.
– Простите… Мне очень стыдно.
– Понимаете, терапия основывается на беспристрастности. Я – не ваш отец и не ваш начальник. Я – нейтральное лицо, которое не выносит суждений. Моя задача – наблюдать, показать вам, что есть точка зрения, отличная от вашей, для того чтобы вы смогли взглянуть на ситуацию с другой стороны и самостоятельно справиться с проблемой. Но если вы будете рассказывать мне то, что, по-вашему, я хотел бы от вас услышать, потому что боитесь разочаровать меня, боитесь, что я потеряю к вам интерес, мы никогда не продвинемся вперед. Смелее! Попробуйте допустить, что возможны варианты.
В любом случае, если вы считаете, что ваш выбор верен и вы будете счастливы, значит, так тому и быть. Следующий шаг: вам придется признать, что тот человек, которым вы в действительности являетесь, может не понравиться другим, потому что они привыкли видеть в вас человека, который им удобен. Вот тот путь, который нам нужно пройти, Кьяра. Бесполезно приходить сюда раз в неделю и рассказывать мне очередную красочную историю из жизни лишь для того, чтобы поразвлечь меня.
– Я вас разочаровала, мне стыдно.
– Тут нечего стыдиться, все поправимо, хорошо, что все выяснилось на этой стадии. Теперь и вам будет понятнее, в каком направлении строить отношения. Вы же не хотите, чтобы ваша жизнь оставалась прежней? Полагаю, если вы пришли сюда, вы хотите что-то в ней изменить.
– Да. Хочу, чтобы Андреа влюбился в меня.
Молчание.
– Если вы уверены, что это правильный выбор и вы будете счастливы, я поддержу вас.
– Он подарил мне это кольцо и сказал, что хочет поговорить с женой, рассказать ей о нас. И еще он пригласил меня в Портофино, мы отправимся туда через неделю, – выпаливаю на одном дыхании, но с некоторым опасением.
Я более чем уверена, что он меня осуждает, и, если бы не деньги, которые я плачу ему за каждый сеанс, он не уделил бы мне и пяти минут.
– Хорошо, посмотрим. – Фолли опер подбородок на сложенные в замок руки, вероятно обрабатывает полученную информацию.
– Это кольцо, которое он подарил… было мне немного мало… Пришлось отдать его ювелиру, чтобы увеличить его. Я не могла его снять, у меня даже палец посинел.
На этот раз Фолли не смеется.
– Сестра сняла его с помощью пассатижей.
Кивает.
– Когда мы возвращались из ресторана, нас остановили карабинеры. Андреа оштрафовали на шестьсот евро за превышение скорости, и еще у него не было с собой прав, – с улыбкой вспоминаю я.
Никакого эффекта. Невозмутимое лицо, как у русского шахматиста.
Ухожу с неприятным ощущением. Похоже, я его чем-то разочаровала и, боюсь, испортила контакт.
Не знаю, почему я не сказала ему правду. Возможно, потому, что сама до конца не уверена в том, что мне нужна любовь Андреа. Может, я боюсь, что подумает обо мне доктор Фолли. Видимо, он прав: я постоянно стремлюсь угождать другим.
И консьерж ничего не насвистывает, даже не улыбнулся.
Вот незадача, сегодня я всех разочаровала.
Паоло в своей студии строчит пост на какой-то сайт путешествий. Он собирается в Патагонию и ищет попутчика, правда, Паоло и Патагония не слишком подходящее сочетание.
Паоло – болезненный и хрупкий, ни дать ни взять чахоточная балерина. Девять месяцев в году он болеет, а оставшиеся три пьет всякие зелья для профилактики загадочных недугов, о которых слышал по телевизору. На улице он надевает маску, руки моет восемьсот раз на день. В ресторане, я сама видела, он несколько раз доставал одноразовую пластиковую посуду.
Думаю, его иммунная система вырабатывает антитела, нейтрализующие его попытки переделать себя: чем больше он разыгрывает из себя мачо, противореча собственной природе, тем сильнее заболевает.
– Ну как? Нашел кого-нибудь?
– Пока никого… пидоры одни, – отвечает с презрительным видом, а сам завязывает вокруг шеи оранжевый платок.
Тип, который пришел фотографироваться, рассказывает, что ему прочат большое кинематографическое будущее. Наверное, в качестве билетера…
Подходит Паоло:
– Видела эту дурацкую рожу? У него по одной волосине на квадратный метр.
– Может, рожа и дурацкая, только говори тише, ведь он не глухой.
– Ему сказали, что у него интересное лицо, а потом попросили восемьсот евро, чтобы внести в базу данных.
– Бедняга… Ну так скажи ему, что ситуация безнадежна.
– И не подумаю. Он должен сам все понять, это естественный отбор. Положи ему тональный крем цвета загара на лицо и на грудь, сделаем из него крутого мачо. А потом сделай что-нибудь с лысиной, так чтобы было незаметно.
– Ты такой злобный, ты заслуживаешь, чтоб на твое письмо ответил сам Ганнибал Лектер.
– О боже! Об этом я не подумал… А если правда ответит какой-нибудь маньяк? – Паоло кашляет.
– Но ведь ты говорил, что тебе нравится риск?
– Да, но такой, невзаправдашний, как на американских горках. Что же мне делать?
– Я же сказала, поезжай на остров Миконос, там ветряные мельницы, красота!
Пожав плечами, направляется к клиенту:
– Так… Как, говоришь, тебя зовут? Джузеппе… Молодец, отличный хвостик. Садись в это кресло, лицо должно выглядеть чувственным, легкомысленным, наивным…
В общем, Паоло изображает из себя Хельмута Ньютона, а мне в этот момент звонит отец: