Страница:
Федоров А В
Иннокентий Анненский - лирик и драматург
А.В.Федоров
Иннокентий Анненский - лирик и драматург
К Иннокентию Анненскому (1855-1909), при жизни малоизвестному, широкое признание пришло только посмертно - признание позднее, запоздалое. Правда, значение Анненского для будущего русской поэзии и культуры сознавали некоторые проницательные современники - и поэты (о них речь впереди) и не поэты. Так, известный впоследствии искусствовед H. H. Лунин написал: "Анненский опередил и свою школу (то есть, очевидно, русский символизм. - А. Ф.), и своих современников, и даже, если хотите, самого себя - и в этом скрыта его удивительная жизненность и до сих пор полное его непризнание" {Лунин Н. Н. Проблема жизни в поэзии И. Анненского // "Аполлон". 1914, Э 10. С. 48.}. И еще - слова, сказанные ученым-историком П. П. Митрофановым: "Анненский при жизни не был популярен и не дождался признания, но нет сомнения, что имя его постепенно с распространением истинной культуры дождется у потомков заслуженной славы" {Митрофанов П. П. Иннокентий Анненский // Русская литература XX века. М., 1915. Т. 2, кн. 6. С. 296.}.
Что это предвидение сбылось, говорят многочисленные в наши дни издания поэзии, критической прозы, переводов Анненского, веские высказывания литературоведов (В. О. Перцова, Л. Я. Гинзбург, П. П. Громова, В. Н. Орлова, А. А. Урбана, других) и растущая любовь читателя. Л. Я. Гинзбург констатировала, что "из деятелей символистического направления Анненский тот поэт, кроме Блока, к которому сейчас в наибольшей мере сохранился читательский интерес", и что в его творчестве "есть черты, как-то предвосхищающие дальнейшее развитие русской лирики" {Гинзбург Лидия. О лирике. Изд. 2-е, доп. Л., 1974. С. 311.}. Последнее особенно важно. Причина внимания к Анненскому - не только в непрерывном культурном росте читательской аудитории, но еще и в том, что к восприятию и полноценному пониманию его творчества читателя подготовил весь ход развития русской поэзии.
Анненского при жизни и еще довольно долго после смерти некоторые близоруко считали "поэтом для немногих", потому что тогда его знали действительно немногие. Но и тогда он был поэтом для поэтов.
А жизнь Анненского сложилась так, что, прежде чем стать поэтом для поэтов, учителем поэтов, ему суждено было стать учителем в обычном и вместе с тем самом высоком смысле слова - наставником русского юношества и заступником за него. Учителем с большой буквы.
1
История жизни Иннокентия Федоровича Анненского не богата событиями. Но есть в ней свой драматизм.
Долгое время главным источником для биографии Анненского служил мемуарный очерк его сына Валентина, поэта-лирика, избравшего псевдоним "В. Кривич" {Кривич В. Иннокентий Анненский по семейным воспоминаниям и рукописным материалам // Литературная мысль. Альманах, III, Л., 1925.}. Биография отражена здесь далеко не вся и без хронологической последовательности фактов, очерк представляет серию эпизодов-фрагментов, жизнь отца и обстановку в семье его родителей автор описывает как очень благополучную (в соответствии с теми сведениями, какими он, очевидно, располагал) и обходит молчанием все, что ее омрачало. Сейчас мы располагаем гораздо более точными и подробными данными - благодаря публикации не изданных ранее мемуаров {См.: Лавров А. В., Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский в неизданных воспоминаниях // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник (1981), М., 1983 (в дальнейшем сокращенно: ПК с указанием страницы). В эту публикацию вошла другая часть воспоминаний В. Кривича, ранее не увидевшая свет.} и архивным разысканиям, выявившим важные документы, касающиеся, в частности, ранней поры жизни Анненского, о которой до этого известно было очень мало {См.: Орлов А. В. Юношеская автобиография Иннокентия Анненского//"Русская литература". 1985, Э 2.}.
Будущий поэт родился 20 августа 1855 года {Хотя в биографических сведениях об Анненском, появлявшихся при его жизни, постоянно фигурировал этот год, В. Кривич со слов своей матери, ничем не подкрепленных, годом его рождения назвал 1856-й, который обозначен и на надгробье поэта на Казанском кладбище в г. Пушкине и затем долгое время указывался в статьях о нем - пока специальное архивное исследование не подтвердило истинность первоначальной даты (см.: Орлов А. В. Указ. соч. и "Основные даты жизни и творчества И. Ф. Анненского" // Анненский И: Книги отражений. М., 1979. С. 670).} в Омске, где отец его, Федор Николаевич, занимал должность советника и начальника отделения Главного управления Западной Сибирью. Семья Анненских (родители {О матери поэта, Наталии Петровне, урожденной Карамолиной - или Кармалиной, известно мало, но с ее именем связано убедительное, пусть не до конца доказанное предположение о том, что она происходила из рода Ганнибалов, что ее мать была замужем за одним из сыновей Арапа Петра Великого, а тем самым Иннокентий и Николай Анненские находятся в дальнем родстве с Пушкиным. Иннокентий Федорович не оставил никакого письменного свидетельства о знакомстве с семейным преданием, а его старший брат делился этими генеалогическими сведениями со своим другом, врачом и литератором С. Я. Елпатьевским, который ввел их в некролог Н. Ф. Анненского в 1912 году (см.: Петрова М., Самойлов Д. Загадка Ганнибалова древа// "Вопросы литературы". 1988, Э 2).}, старший брат Николай и сестры поэта) жила до этого в Петербурге и переехала в Сибирь в 1849 году, когда отец получил туда назначение. Но уже в 1860 году они возвращаются в столицу. Приблизительно в это время пятилетний Иннокентий перенес опасную и длительную болезнь, оставившую след на всю жизнь, - тяжелый сердечный недуг.
В столице служебная карьера Федора Николаевича сложилась много скромнее: он получил - и притом не сразу - место чиновника по особым поручениям в Министерстве внутренних дел, и выше этого уже не подымался. Первые годы по возвращении в родной город ничем особым в семье не ознаменовались. Впоследствии юноша Анненский расскажет в своей автобиографии {Этот обнаруженный А. В. Орловым документ под заглавием "Мое жизнеописание" был приложен Анненским к прошению о допуске к экзаменам на аттестат зрелости, которые ему предстояло сдать весной 1875 года.}: "...первые годы жизни оставили в памяти моей чрезвычайно слабое впечатление С тех самых пор, как я ясно начинаю себя помнить, я рос слабым, болезненным ребенком Учение давалось мне легко, и, выучившись читать, под руководством моей старшей сестры, принялся я за чтение книг, доступных моему возрасту и развитию. Обстановка, среди которой я рос, вероятно, оказывала большое влияние на развитие во мне ранней охоты к чтению: я рос почти без товарищей, среди людей, которые были старше меня; надзор за мной тоже был преимущественно женский" {Оpлов А. В. Указ. соч. С. 173.}.
Далее перечисляются те средние учебные заведения Петербурга, в которых - с отдельными перерывами, вызывавшимися болезнью, - Анненский проходил гимназический курс: в 1865-1867 годах частная школа, с 1867 года - 2-я прогимназия (начиная со 2-го класса), затем перерыв, на один, по-видимому, год, и с 1869 года - частная гимназия Беренса, занятия в которой для Анненского в 1872 году прервались. По какой причине - он не сообщает, на болезнь не ссылается, учение же во все предыдущие годы, как он сам пишет, шло успешно.
Можно предположить, что дело было в резко ухудшившемся материальном положении семьи, о чем говорят выявленные А. В. Орловым архивные данные, касающиеся Федора Николаевича: с конца 1860-х - начала 1870-х годов он, не довольствуясь своим жалованьем, пустился в спекулятивные сделки по купле и перепродаже разных товаров. Сделки, по его коммерческой неопытности, оканчивались плачевно для него, втягивали в долги, вызывали преследование со стороны кредиторов; из-за неплатежей по векселям на квартире назначалась распродажа имущества. Все это компрометировало Ф. Н. Анненского как чиновника; в 1874 году он был уволен со службы, его разбил паралич, и хотя для него все же удалось выхлопотать пенсию, семье жилось трудно. Именно в это время молодой Анненский самостоятельно, отчасти же и с помощью старшего брата, готовился к экзаменам на "свидетельство о зрелости" (как экстерн). Первая попытка (весной 1874 года) завершилась неудачно: юноша не выдержал письменного испытания по математике. На следующий год все прошло благополучно, аттестат был получен, и Анненский в том же 1875 году смог поступить в Петербургский университет на историко-филологический факультет по словесному (то есть собственно филологическому) разряду.
Архивные находки последнего десятилетия показали отрочество и юность Анненского совсем не в том виде, как это представляли себе на основании прежних сведений писавшие о жизни и творчестве поэта (в том числе и автор этой статьи в своих более давних работах {Федоров А. В. Иннокентий Анненский // Анненский И. Стихотворения. Л., 1939 (Б-ка поэта, MC); Поэтическое творчество И. Анненского // Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л., 1959 (Б-ка поэта, БС).}). Открывшаяся невеселая картина объясняет, почему Анненский (не писавший мемуаров и не ведший дневников) почти не возвращался к воспоминаниям ранней поры ни в стихах, ни в письмах и почему он, вполне возможно, не делился своими воспоминаниями с женой и сыном. В его лирике исключение составляют только мимолетная реминисценция в стихотворении "Далеко-далеко" ("Давно под часами, усталый, Стихи выводил я отцу") и элегическое стихотворение "Сестре", обращенное к жене старшего брата, Николая Федоровича, - Александре Никитичне Анненской. Эти двое - брат и его жена - на всю жизнь остались для поэта душевно близкими людьми. Много позднее в единственной автобиографической заметке, предназначенной для печати, поэт из всего своего семейного окружения выделил именно их: "Мой брат Н. Ф. Анненский и его жена А. Н. Анненская, которым я всецело обязан моим "интеллигентным" бытием, принадлежали к поколению 60-х годов" {Первые литературные шаги: Автобиографии современных русских писателей / Собрал Ф. Ф. Фидлер. М., 1911. С. 171.} (то есть к прогрессивной, демократически настроенной части русского общества). И люди они были выдающиеся. Николай Федорович, человек энциклопедической образованности и огромной энергии, рано начавший самостоятельную жизнь, впоследствии стал видным общественным деятелем-народником, крупным ученым - основоположником статистики в России и известным публицистом, неоднократно подвергался гонениям со стороны царского правительства. Жена его - педагог, детская писательница, мемуаристка. Во время экзаменов весной 1875 года Иннокентий Анненский жил у них на квартире и остался там на весь первый год своего пребывания в университете, лишь потом вернувшись к родителям.
В университете Анненский занимался успешно, и болезнь в этот период, видимо, отступила. Анненский избрал своей основной специальностью классическую филологию, получив солидную и разностороннюю подготовку, овладел многими языками; кроме французского и немецкого, которые он знал с детства, и латинского и греческого, входивших в гимназическую программу, это были языки английский, итальянский, польский, другие славянские, санскрит, древнееврейский - всего четырнадцать языков, как вспоминал В. Кривич. Столь же широк был круг его интересов в области истории литератур и фольклора (русского и славянского). Петербургский университет Анненский окончил в 1879 году со званием кандидата историко-филологического факультета (оно присваивалось тем выпускникам, которые представляли сочинение на специально избранную тему, признававшееся научно ценным). Огромный запас накопленных знаний, постоянно пополнявшийся в течение всей жизни, сразу нашел применение в дальнейшей педагогической, научной, переводческой, литературно-критической и поэтической деятельности Анненского.
А стихи он начал писать рано, еще до университета. Много времени спустя, в уже цитированной автобиографической заметке, он отзовется о них сурово-иронически: "...так как в те годы (70-е) еще не знали слова символист, то был мистиком в поэзии и бредил религиозным жанром Мурильо, который старался "оформлять словами". Черт знает что! В университете как отрезало со стихами. Я влюбился в филологию и ничего не писал, кроме диссертаций..." {Первые литературные шаги. С. 172.} Видимо, поэт не случайно и в молодые годы не стремился к обнародованию своих стихотворных опытов. Они, действительно, слабы - ниже, пожалуй, даже среднего уровня стихов, появлявшихся в журналах: бедная рифма, банальные темы, мысли, стиль. Да и сохранилось их немного - единичные вещи, не считая большой поэмы "Магдалина" {Как поэма, так и стихи находятся в ЦГАЛИ, в фонде Анненского (Э 6).} - на евангельский сюжет, трактованный, правда, не в традиционно-каноническом духе: тема ее - земная, "грешная" любовь Магдалины к Иисусу, его видения и душевные страдания перед смертью на кресте и гибель героини. Среди этих произведений выделяется лишь одно лирическое стихотворение под заглавием "Из поэмы "Mater dolorosa"" (1874): поэт сохранял его, хотя тоже не публиковал; от других стихов той же поры оно отличается отсутствием сентиментальных штампов, приглушенностью эмоционального тона, строгой простотой образов природы.
По окончании университета уже с осени 1879 года Анненский начинает преподавать латынь и греческий язык в частной гимназии ("с правами казенных") Ф. Ф. Бычкова (потом - Я. Г. Гуревича), одной из лучших и прогрессивных школ тогдашнего Петербурга. Осенью того же года он, горячо влюбившись, вступает в брак с женщиной много старше его, матерью двух сыновей-подростков от первого брака - Надеждой Валентиновной Хмара-Барщевской, в девичестве Сливицкой (в кругу семьи и близких знакомых ее называли Диной). Материальные заботы о семье всецело легли на Анненского. Принадлежавшее жене небольшое имение в Смоленской губернии доходов не приносило. В 1880 году у четы Анненских родился сын. В том же году подвергнут был административной высылке в г. Тару Тобольской губернии Николай Федорович; потом он получит право жить в Казани и Нижнем Новгороде, где займется главным для него делом - статистикой, общественными и литературными делами, где станет центром притяжения для местной интеллигенции, но только в 1895 году вернется он в Петербург, откуда ему еще придется уезжать - не по своей воле - то в Ревель, то в Финляндию.
Для Иннокентия Федоровича 1880-е годы наполнены интенсивным педагогическим трудом, кроме гимназии Гуревича еще и в Павловском институте - закрытом среднем учебном заведении для девушек (уроки русской словесности); в 1890 году он приглашен читать лекции по теории словесности на Высших женских (Бестужевских) курсах. В том же десятилетии Анненский выступает с несколькими специальными статьями и рецензиями в научных изданиях (в частности - в "Журнале Министерства народного просвещения"), а в 1887 году помещает в журнале "Воспитание и обучение" две статьи о поэзии Я. П. Полонского и А. К. Толстого. Обе статьи - о поэтах, но посвящены и эстетически-воспитательной задаче, написаны в помощь учителю. Эти публикации приносят их автору - неширокую, впрочем, - известность как ученому-филологу. О собственном поэтическом творчестве самого Анненского за это время никаких кон кретных сведений нет (если не считать стихов "на случай" и шуточных экспромтов, рассчитанных на семейно-дружеский круг) Лишь к концу данного периода - 1890 году - относится одно дати рованное стихотворение "Notturno". Вряд ли, однако, можно сомневаться в том, что все десятилетие было для поэта временем глубокой внутренней работы, плоды которой скажутся вскоре.
Начало 1891 года приносит крутой и внешне благоприятный перелом в его служебной судьбе - назначение в Киев на пост директора Коллегии Павла Галагана, закрытого учебного заведения, соответствовавшего четырем старшим классам гимназий. Было оно учреждено супругами Галаган в память их рано умершего сына Павла.
О киевском периоде в биографии Анненского известно немногое. В. Кривич в своем очерке приводит малозначительные, по преимуществу бытовые детали из жизни семьи. Но именно ко времени пребывания Анненского в Киеве относится факт огромного творческого значения: здесь созрел замысел - перевести все трагедии его любимого эллинского драматурга Еврипида, осуществить во вступительных статьях художественный их анализ, дать научный комментарий. Здесь же замысел начал претворяться в жизнь. Труд этот стал для поэта делом жизни. В Киеве же написана большая статья "Гончаров и его Обломов" - одна из лучших и наиболее оригинальных работ о знаменитом романе. На торжественном годичном акте в Коллегии Галагана Анненский произнес речь "Об эстетическом отношении Лермонтова к природе". И в Киеве же возникли "Педагогические письма" - яркое явление в истории русской педагогической мысли. В них автор обосновал свои, во многом новаторские, взгляды на ряд важнейших, но недооценивавшихся тогда вопросов преподавания в средней школе (роль иностранных языков в гуманитарном образовании, эстетическое воспитание учеников, культура их речи, развитие у них самостоятельности мышления). Первое и второе из этих писем появились в 1892-1893 годах в журнале "Русская школа" (издававшемся Я. Г Гуревичем), и там же - статьи о Лермонтове и Гончарове. Переводы трагедий Еврипида и статьи о них стали публиковаться несколько позднее.
Киевский период оказался непродолжительным: он завершился для Анненского конфликтом с почетной попечительницей Коллегии Екатериной Галаган. О причинах конфликта позволяет судить ее письмо от 1892 года к Анненскому, в котором она упрекает его в том, что он во все время управления Коллегией "систематически нарушал основные положения, ясно выраженные в высочайше утвержденном уставе ее, и те порядки, которые выработались с течением времени и по указаниям опыта и находятся в полном соответствии с духом того же устава". В заключение она сообщает: "Действуя таким образом, Вы поставили меня в необходимость обратиться к высшему начальству с просьбой дать Вам другое назначение, более соответствующее воззрениям Вашим на учебно-воспитательное дело..." {ЦГАЛИ. Ф. 6, оп. 1, ед. хр. 310.} Итак, педагогические принципы Анненского, о которых из всех имеющихся источников известно, что они отличались гуманностью, широтой, нестандартностью, пришли здесь в столкновение с чуждыми им нормами. Дело все же обернулось благоприятным для Анненского образом: он переведен был в родной город на пост директора 8-й мужской гимназии (на 9-й линии Васильевского острова).
Служба Анненского здесь тоже была недолгой (с 1893 по 1896 год), но, кажется, ничем не была омрачена. По словам В. Кривича, "три года директорства в Петербурге могут, пожалуй, считаться едва ли не самым спокойным и счастливым периодом его служебной жизни" {Кривич В. Указ. соч. С. 252.}. О том, каково было отношение и гимназистов и учителей к Анненскому, много времени спустя будет сказано так: "Его бывшие ученики с благодарностью вспоминают его гуманное, мягкое обращение с ними, отзываясь особенно сочувственно о его стремлении к развитию в них эстетического чувства; в преподавателях он всячески поддерживал стремление к самостоятельной научной работе" {Памятная книжка С.-Петербургской восьмой гимназии. Спб., 1909. С. 9.}.
Здесь, в Петербурге, продолжалось творчество Анненского - переводчика и истолкователя Еврипида. Переведенные им трагедии постепенно появляются в "Журнале Министерства народного просвещения". Все складывалось вполне благоприятно.
Но вскоре - на исходе третьего учебного года - Анненского ждало новое назначение, внешне лестное, но чреватое сложными и опасными ситуациями, о чем он не мог не знать, как не мог и отказаться от предложения министра народного просвещения И. Д. Делянова {Кpивич В. Указ. соч. С. 254-255.}: служба являлась для Анненского материальной необходимостью, его литературные гонорары были ничтожны, свободой выбора он не располагал. Он стал директором Николаевской мужской гимназии в Царском Селе, постоянной резиденции императора, и неизбежным становилось соприкосновение со всякого рода большим и малым начальством, не сулившее ничего хорошего.
Первые годы прошли, однако, спокойно. Царскосельский период в биографии Анненского освещен наиболее полно: к нему относится самая значительная по объему часть мемуарных данных, архивных сведений и основная часть переписки. Мемуаристы, при всей неодно значности для них образа Анненского, более или менее едины в том, что он, будучи человеком замкнутым, сдержанным, прекрасно владеющим собой, всегда оставался ровным и тактичным в отношении как к младшим и нижестоящим, так и к высшим. В гимназии был сильный преподавательский состав, пополнившийся еще несколькими сотрудниками, которых пригласил Анненский. Отношения между директором и учителями установились дружественные. Сослуживцы-мемуаристы (за исключением одного только Б. В. Варнеке, чьи весьма злые оценки составляют разительный контраст с высказываниями всех других {См.: ПК. С. 74-76.}) очень сочувственно, иногда восторженно отзываются об Анненском как о директоре, дававшем им широкий простор в педагогическом деле, внимательном к их запросам и нуждам {См. суждения П. П. Митрофанова // ПК. С. 64.}, и как о преподавателе, умевшем передать гимназистам свое увлечение античностью. "Он был кумиром своих учеников и учениц, тем более, что к данным внутренним присоединялись и блестящие внешние данные - одухотворенно-красивая наружность и чарующее благородство в обращении" - так напишет о нем один из наиболее близких к нему коллег {Mухин А. А. И. Ф. Анненский (некролог) // "Гермес". 1909, Э 20 (46). С. 609. Под ученицами подразумеваются, надо полагать, слушательницы Высших историко-литературных женских курсов в Петербурге, на которых Анненский в течение последних полутора лет своей жизни читал лекции по истории древнегреческой литературы.}. Сохранится свидетельство и о том, что Анненский, преподававший в старших классах древнегреческий язык (предмет, далеко не пользовавшийся популярностью), "сумел ... внести в суть гимназической учебы нечто от Парнаса, и лучи его эллинизма убивали бациллы скуки. Из греческой грамматики он делал поэму, и, притаив дыхание, слушали гимназисты повесть о каких-то "придыхательных"" {Голлербах Э. Ф. Из загадок прошлого (Иннокентий Анненский и Царское Село) // "Красная газета". 1927, 3 июля (вечерний выпуск).}. А в отношениях с начальством, по словам В. Кривича, Анненский держался независимо, проявлял большую твердость и в защите интересов технического персонала гимназии, так называемых "служителей" {ПК. С. 89.}.
Сочетание всех этих черт делало личность Аненнского явно необычной, странной и даже одиозной в глазах бюрократов от просвещения - чиновников из Петербургского учебного округа и министерства, привыкших к казенной безликости, к административной рутине, к черствому педантизму.
Необычность своего положения, свою отчужденность чувствовал, конечно, и сам Анненский, как это можно заметить по некоторым его письмам. Так, А. В. Бородиной он в августе 1900 года писал об отвращении, которое в нем вызывало исполнение директорских обязанностей, о желании покинуть эту службу, но и о трудности такого решения {См.: Анненский И. Книги отражений. С. 448.} И ей же - в письме от 7 января 1901 года: "Завтра опять - гимназия, и постылое и тягостное дело, которому я себя закрепостил Не знаю, долго ли мне придется быть директором гимназии, т. к. за последнее время мои отношения со всем моим начальством стали очень деликатными" {Там же. С. 449-450.}.
В дальнейшем обстановка не улучшалась, настороженность бюрократов в отношении Анненского - подлинного интеллигента, подлинного деятеля просвещения не ослабевала, а настроения Анненского, как директора, вряд ли менялись к лучшему. К счастью, его отличало огромное самообладание, и внешнее и душевное; он не только добросовестно и успешно продолжал нести бремя административных обязанностей и выполнять свой педагогический долг, но находил в себе силы для творчества, которое и было для него высшей жизненной задачей. Царскосельский период - время взлета его таланта. Продолжается перевод Еврипидовых трагедий. В первые же годы нового века он создает и три оригинальные трагедии на сюжеты античных мифов: это - "Меланиппа-философ" (окончена в марте 1901 года, в том же году издана отдельной книжкой), "Царь Иксион" (отдельной книжкой - в 1902 году), "Лаодамия" (окончена 13 июня 1902 года, появится в сборнике "Северная речь", 1906). Первыми годами века датированы отдельные оригинальные стихотворения, а также переводы стихов, публикуемые впоследствии. У Анненского созревает теперь намерение объединить некоторую часть своей лирики и переводов из французской, немецкой, римской поэзии в книгу. В 1904 году она выходит под заглавием "Тихие песни" и под псевдонимом-анаграммой "Ник Т-о". {Под этим псевдонимом поэт печатал свои стихотворения в периодических изданиях до конца 1906 года.} Эти несколько букв входят в имя "Иннокентий", но они прочитываются как местоимение "Никто", которым назвался мудрый Одиссей, чтобы спастись из пещеры чудовища-циклопа Полифема. На трагедии, выпущенные малыми тиражами и за счет автора, появляется несколько сочувственных рецензий, написанных филологами-классиками - представителями уважаемой, но мало популярной специальности, и Анненский-драматург остается незамеченным. На "Тихие песни" изданные скромно и тоже за собственный счет, откликаются два крупнейших поэта того времени - Брюсов и Блок, но отзыв Брюсова {"Весы". 1904, Э 4 (под псевдонимом "Аврелий").} холодно-снисходителен, а рецензия Блока {"Слово". 1906, Э 403, 6 марта. Литературное приложение, Э 5. Примечательно, что в частном письме (к Г. И. Чулкову, 1905) Блок оценил книгу и самого поэта гораздо выше: "Ужасно мне понравились "Тихие песни" Ник. Т-о. В рецензии старался быть как можно суше..." (Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. М.;. Л., 1963. Т. 8. С. 132).} лишь сдержанно сочувственна при всей проявленной Блоком тонкости постижения внутреннего мира поэта. Анненский по-прежнему остается в тени и в литературном одиночестве: с поэтами - деятелями нового искусства отношения у него не завязываются, он даже и не ищет их. Общается он со своими друзьями - учеными-филологами: С. К. Буличем, славистом, Ф. Ф. Зелинским, выдающимся специалистом в области античных литератур, с коллегами-учителями, среди которых тоже есть знающие и талантливые словесники (А. А. Мухин, филолог-классик, А. Г Шалыгин, гимназический преподаватель русского языка, давний друг). В доме Н. Ф. Анненского он встречается с видными писателями и критиками иной литературной ориентации например, с В. Г. Короленко и Н. К. Михайловским, но при всем взаимном уважении близости интересов тоже не возникает. И, как важную черту характера Анненского, надо подчеркнуть, что на свое литературное одиночество он не жалуется, и если признает некоторую ущербность своего "респектабельного" положения директора гимназии, то ни единой жалобы, ни единого намека на отсутствие литературного признания у него не найти. В свою поэзию, в свою поэтическую миссию он не перестает верить. Еще в последнем году минувшего века он в письме к А. В. Бородиной по поводу своего перевода Еврипида сказал "Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего..." {Анненский И. Книги отражений. С. 447.} Эта убежденность в нем не поколеблена
Иннокентий Анненский - лирик и драматург
К Иннокентию Анненскому (1855-1909), при жизни малоизвестному, широкое признание пришло только посмертно - признание позднее, запоздалое. Правда, значение Анненского для будущего русской поэзии и культуры сознавали некоторые проницательные современники - и поэты (о них речь впереди) и не поэты. Так, известный впоследствии искусствовед H. H. Лунин написал: "Анненский опередил и свою школу (то есть, очевидно, русский символизм. - А. Ф.), и своих современников, и даже, если хотите, самого себя - и в этом скрыта его удивительная жизненность и до сих пор полное его непризнание" {Лунин Н. Н. Проблема жизни в поэзии И. Анненского // "Аполлон". 1914, Э 10. С. 48.}. И еще - слова, сказанные ученым-историком П. П. Митрофановым: "Анненский при жизни не был популярен и не дождался признания, но нет сомнения, что имя его постепенно с распространением истинной культуры дождется у потомков заслуженной славы" {Митрофанов П. П. Иннокентий Анненский // Русская литература XX века. М., 1915. Т. 2, кн. 6. С. 296.}.
Что это предвидение сбылось, говорят многочисленные в наши дни издания поэзии, критической прозы, переводов Анненского, веские высказывания литературоведов (В. О. Перцова, Л. Я. Гинзбург, П. П. Громова, В. Н. Орлова, А. А. Урбана, других) и растущая любовь читателя. Л. Я. Гинзбург констатировала, что "из деятелей символистического направления Анненский тот поэт, кроме Блока, к которому сейчас в наибольшей мере сохранился читательский интерес", и что в его творчестве "есть черты, как-то предвосхищающие дальнейшее развитие русской лирики" {Гинзбург Лидия. О лирике. Изд. 2-е, доп. Л., 1974. С. 311.}. Последнее особенно важно. Причина внимания к Анненскому - не только в непрерывном культурном росте читательской аудитории, но еще и в том, что к восприятию и полноценному пониманию его творчества читателя подготовил весь ход развития русской поэзии.
Анненского при жизни и еще довольно долго после смерти некоторые близоруко считали "поэтом для немногих", потому что тогда его знали действительно немногие. Но и тогда он был поэтом для поэтов.
А жизнь Анненского сложилась так, что, прежде чем стать поэтом для поэтов, учителем поэтов, ему суждено было стать учителем в обычном и вместе с тем самом высоком смысле слова - наставником русского юношества и заступником за него. Учителем с большой буквы.
1
История жизни Иннокентия Федоровича Анненского не богата событиями. Но есть в ней свой драматизм.
Долгое время главным источником для биографии Анненского служил мемуарный очерк его сына Валентина, поэта-лирика, избравшего псевдоним "В. Кривич" {Кривич В. Иннокентий Анненский по семейным воспоминаниям и рукописным материалам // Литературная мысль. Альманах, III, Л., 1925.}. Биография отражена здесь далеко не вся и без хронологической последовательности фактов, очерк представляет серию эпизодов-фрагментов, жизнь отца и обстановку в семье его родителей автор описывает как очень благополучную (в соответствии с теми сведениями, какими он, очевидно, располагал) и обходит молчанием все, что ее омрачало. Сейчас мы располагаем гораздо более точными и подробными данными - благодаря публикации не изданных ранее мемуаров {См.: Лавров А. В., Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский в неизданных воспоминаниях // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник (1981), М., 1983 (в дальнейшем сокращенно: ПК с указанием страницы). В эту публикацию вошла другая часть воспоминаний В. Кривича, ранее не увидевшая свет.} и архивным разысканиям, выявившим важные документы, касающиеся, в частности, ранней поры жизни Анненского, о которой до этого известно было очень мало {См.: Орлов А. В. Юношеская автобиография Иннокентия Анненского//"Русская литература". 1985, Э 2.}.
Будущий поэт родился 20 августа 1855 года {Хотя в биографических сведениях об Анненском, появлявшихся при его жизни, постоянно фигурировал этот год, В. Кривич со слов своей матери, ничем не подкрепленных, годом его рождения назвал 1856-й, который обозначен и на надгробье поэта на Казанском кладбище в г. Пушкине и затем долгое время указывался в статьях о нем - пока специальное архивное исследование не подтвердило истинность первоначальной даты (см.: Орлов А. В. Указ. соч. и "Основные даты жизни и творчества И. Ф. Анненского" // Анненский И: Книги отражений. М., 1979. С. 670).} в Омске, где отец его, Федор Николаевич, занимал должность советника и начальника отделения Главного управления Западной Сибирью. Семья Анненских (родители {О матери поэта, Наталии Петровне, урожденной Карамолиной - или Кармалиной, известно мало, но с ее именем связано убедительное, пусть не до конца доказанное предположение о том, что она происходила из рода Ганнибалов, что ее мать была замужем за одним из сыновей Арапа Петра Великого, а тем самым Иннокентий и Николай Анненские находятся в дальнем родстве с Пушкиным. Иннокентий Федорович не оставил никакого письменного свидетельства о знакомстве с семейным преданием, а его старший брат делился этими генеалогическими сведениями со своим другом, врачом и литератором С. Я. Елпатьевским, который ввел их в некролог Н. Ф. Анненского в 1912 году (см.: Петрова М., Самойлов Д. Загадка Ганнибалова древа// "Вопросы литературы". 1988, Э 2).}, старший брат Николай и сестры поэта) жила до этого в Петербурге и переехала в Сибирь в 1849 году, когда отец получил туда назначение. Но уже в 1860 году они возвращаются в столицу. Приблизительно в это время пятилетний Иннокентий перенес опасную и длительную болезнь, оставившую след на всю жизнь, - тяжелый сердечный недуг.
В столице служебная карьера Федора Николаевича сложилась много скромнее: он получил - и притом не сразу - место чиновника по особым поручениям в Министерстве внутренних дел, и выше этого уже не подымался. Первые годы по возвращении в родной город ничем особым в семье не ознаменовались. Впоследствии юноша Анненский расскажет в своей автобиографии {Этот обнаруженный А. В. Орловым документ под заглавием "Мое жизнеописание" был приложен Анненским к прошению о допуске к экзаменам на аттестат зрелости, которые ему предстояло сдать весной 1875 года.}: "...первые годы жизни оставили в памяти моей чрезвычайно слабое впечатление С тех самых пор, как я ясно начинаю себя помнить, я рос слабым, болезненным ребенком Учение давалось мне легко, и, выучившись читать, под руководством моей старшей сестры, принялся я за чтение книг, доступных моему возрасту и развитию. Обстановка, среди которой я рос, вероятно, оказывала большое влияние на развитие во мне ранней охоты к чтению: я рос почти без товарищей, среди людей, которые были старше меня; надзор за мной тоже был преимущественно женский" {Оpлов А. В. Указ. соч. С. 173.}.
Далее перечисляются те средние учебные заведения Петербурга, в которых - с отдельными перерывами, вызывавшимися болезнью, - Анненский проходил гимназический курс: в 1865-1867 годах частная школа, с 1867 года - 2-я прогимназия (начиная со 2-го класса), затем перерыв, на один, по-видимому, год, и с 1869 года - частная гимназия Беренса, занятия в которой для Анненского в 1872 году прервались. По какой причине - он не сообщает, на болезнь не ссылается, учение же во все предыдущие годы, как он сам пишет, шло успешно.
Можно предположить, что дело было в резко ухудшившемся материальном положении семьи, о чем говорят выявленные А. В. Орловым архивные данные, касающиеся Федора Николаевича: с конца 1860-х - начала 1870-х годов он, не довольствуясь своим жалованьем, пустился в спекулятивные сделки по купле и перепродаже разных товаров. Сделки, по его коммерческой неопытности, оканчивались плачевно для него, втягивали в долги, вызывали преследование со стороны кредиторов; из-за неплатежей по векселям на квартире назначалась распродажа имущества. Все это компрометировало Ф. Н. Анненского как чиновника; в 1874 году он был уволен со службы, его разбил паралич, и хотя для него все же удалось выхлопотать пенсию, семье жилось трудно. Именно в это время молодой Анненский самостоятельно, отчасти же и с помощью старшего брата, готовился к экзаменам на "свидетельство о зрелости" (как экстерн). Первая попытка (весной 1874 года) завершилась неудачно: юноша не выдержал письменного испытания по математике. На следующий год все прошло благополучно, аттестат был получен, и Анненский в том же 1875 году смог поступить в Петербургский университет на историко-филологический факультет по словесному (то есть собственно филологическому) разряду.
Архивные находки последнего десятилетия показали отрочество и юность Анненского совсем не в том виде, как это представляли себе на основании прежних сведений писавшие о жизни и творчестве поэта (в том числе и автор этой статьи в своих более давних работах {Федоров А. В. Иннокентий Анненский // Анненский И. Стихотворения. Л., 1939 (Б-ка поэта, MC); Поэтическое творчество И. Анненского // Анненский И. Стихотворения и трагедии. Л., 1959 (Б-ка поэта, БС).}). Открывшаяся невеселая картина объясняет, почему Анненский (не писавший мемуаров и не ведший дневников) почти не возвращался к воспоминаниям ранней поры ни в стихах, ни в письмах и почему он, вполне возможно, не делился своими воспоминаниями с женой и сыном. В его лирике исключение составляют только мимолетная реминисценция в стихотворении "Далеко-далеко" ("Давно под часами, усталый, Стихи выводил я отцу") и элегическое стихотворение "Сестре", обращенное к жене старшего брата, Николая Федоровича, - Александре Никитичне Анненской. Эти двое - брат и его жена - на всю жизнь остались для поэта душевно близкими людьми. Много позднее в единственной автобиографической заметке, предназначенной для печати, поэт из всего своего семейного окружения выделил именно их: "Мой брат Н. Ф. Анненский и его жена А. Н. Анненская, которым я всецело обязан моим "интеллигентным" бытием, принадлежали к поколению 60-х годов" {Первые литературные шаги: Автобиографии современных русских писателей / Собрал Ф. Ф. Фидлер. М., 1911. С. 171.} (то есть к прогрессивной, демократически настроенной части русского общества). И люди они были выдающиеся. Николай Федорович, человек энциклопедической образованности и огромной энергии, рано начавший самостоятельную жизнь, впоследствии стал видным общественным деятелем-народником, крупным ученым - основоположником статистики в России и известным публицистом, неоднократно подвергался гонениям со стороны царского правительства. Жена его - педагог, детская писательница, мемуаристка. Во время экзаменов весной 1875 года Иннокентий Анненский жил у них на квартире и остался там на весь первый год своего пребывания в университете, лишь потом вернувшись к родителям.
В университете Анненский занимался успешно, и болезнь в этот период, видимо, отступила. Анненский избрал своей основной специальностью классическую филологию, получив солидную и разностороннюю подготовку, овладел многими языками; кроме французского и немецкого, которые он знал с детства, и латинского и греческого, входивших в гимназическую программу, это были языки английский, итальянский, польский, другие славянские, санскрит, древнееврейский - всего четырнадцать языков, как вспоминал В. Кривич. Столь же широк был круг его интересов в области истории литератур и фольклора (русского и славянского). Петербургский университет Анненский окончил в 1879 году со званием кандидата историко-филологического факультета (оно присваивалось тем выпускникам, которые представляли сочинение на специально избранную тему, признававшееся научно ценным). Огромный запас накопленных знаний, постоянно пополнявшийся в течение всей жизни, сразу нашел применение в дальнейшей педагогической, научной, переводческой, литературно-критической и поэтической деятельности Анненского.
А стихи он начал писать рано, еще до университета. Много времени спустя, в уже цитированной автобиографической заметке, он отзовется о них сурово-иронически: "...так как в те годы (70-е) еще не знали слова символист, то был мистиком в поэзии и бредил религиозным жанром Мурильо, который старался "оформлять словами". Черт знает что! В университете как отрезало со стихами. Я влюбился в филологию и ничего не писал, кроме диссертаций..." {Первые литературные шаги. С. 172.} Видимо, поэт не случайно и в молодые годы не стремился к обнародованию своих стихотворных опытов. Они, действительно, слабы - ниже, пожалуй, даже среднего уровня стихов, появлявшихся в журналах: бедная рифма, банальные темы, мысли, стиль. Да и сохранилось их немного - единичные вещи, не считая большой поэмы "Магдалина" {Как поэма, так и стихи находятся в ЦГАЛИ, в фонде Анненского (Э 6).} - на евангельский сюжет, трактованный, правда, не в традиционно-каноническом духе: тема ее - земная, "грешная" любовь Магдалины к Иисусу, его видения и душевные страдания перед смертью на кресте и гибель героини. Среди этих произведений выделяется лишь одно лирическое стихотворение под заглавием "Из поэмы "Mater dolorosa"" (1874): поэт сохранял его, хотя тоже не публиковал; от других стихов той же поры оно отличается отсутствием сентиментальных штампов, приглушенностью эмоционального тона, строгой простотой образов природы.
По окончании университета уже с осени 1879 года Анненский начинает преподавать латынь и греческий язык в частной гимназии ("с правами казенных") Ф. Ф. Бычкова (потом - Я. Г. Гуревича), одной из лучших и прогрессивных школ тогдашнего Петербурга. Осенью того же года он, горячо влюбившись, вступает в брак с женщиной много старше его, матерью двух сыновей-подростков от первого брака - Надеждой Валентиновной Хмара-Барщевской, в девичестве Сливицкой (в кругу семьи и близких знакомых ее называли Диной). Материальные заботы о семье всецело легли на Анненского. Принадлежавшее жене небольшое имение в Смоленской губернии доходов не приносило. В 1880 году у четы Анненских родился сын. В том же году подвергнут был административной высылке в г. Тару Тобольской губернии Николай Федорович; потом он получит право жить в Казани и Нижнем Новгороде, где займется главным для него делом - статистикой, общественными и литературными делами, где станет центром притяжения для местной интеллигенции, но только в 1895 году вернется он в Петербург, откуда ему еще придется уезжать - не по своей воле - то в Ревель, то в Финляндию.
Для Иннокентия Федоровича 1880-е годы наполнены интенсивным педагогическим трудом, кроме гимназии Гуревича еще и в Павловском институте - закрытом среднем учебном заведении для девушек (уроки русской словесности); в 1890 году он приглашен читать лекции по теории словесности на Высших женских (Бестужевских) курсах. В том же десятилетии Анненский выступает с несколькими специальными статьями и рецензиями в научных изданиях (в частности - в "Журнале Министерства народного просвещения"), а в 1887 году помещает в журнале "Воспитание и обучение" две статьи о поэзии Я. П. Полонского и А. К. Толстого. Обе статьи - о поэтах, но посвящены и эстетически-воспитательной задаче, написаны в помощь учителю. Эти публикации приносят их автору - неширокую, впрочем, - известность как ученому-филологу. О собственном поэтическом творчестве самого Анненского за это время никаких кон кретных сведений нет (если не считать стихов "на случай" и шуточных экспромтов, рассчитанных на семейно-дружеский круг) Лишь к концу данного периода - 1890 году - относится одно дати рованное стихотворение "Notturno". Вряд ли, однако, можно сомневаться в том, что все десятилетие было для поэта временем глубокой внутренней работы, плоды которой скажутся вскоре.
Начало 1891 года приносит крутой и внешне благоприятный перелом в его служебной судьбе - назначение в Киев на пост директора Коллегии Павла Галагана, закрытого учебного заведения, соответствовавшего четырем старшим классам гимназий. Было оно учреждено супругами Галаган в память их рано умершего сына Павла.
О киевском периоде в биографии Анненского известно немногое. В. Кривич в своем очерке приводит малозначительные, по преимуществу бытовые детали из жизни семьи. Но именно ко времени пребывания Анненского в Киеве относится факт огромного творческого значения: здесь созрел замысел - перевести все трагедии его любимого эллинского драматурга Еврипида, осуществить во вступительных статьях художественный их анализ, дать научный комментарий. Здесь же замысел начал претворяться в жизнь. Труд этот стал для поэта делом жизни. В Киеве же написана большая статья "Гончаров и его Обломов" - одна из лучших и наиболее оригинальных работ о знаменитом романе. На торжественном годичном акте в Коллегии Галагана Анненский произнес речь "Об эстетическом отношении Лермонтова к природе". И в Киеве же возникли "Педагогические письма" - яркое явление в истории русской педагогической мысли. В них автор обосновал свои, во многом новаторские, взгляды на ряд важнейших, но недооценивавшихся тогда вопросов преподавания в средней школе (роль иностранных языков в гуманитарном образовании, эстетическое воспитание учеников, культура их речи, развитие у них самостоятельности мышления). Первое и второе из этих писем появились в 1892-1893 годах в журнале "Русская школа" (издававшемся Я. Г Гуревичем), и там же - статьи о Лермонтове и Гончарове. Переводы трагедий Еврипида и статьи о них стали публиковаться несколько позднее.
Киевский период оказался непродолжительным: он завершился для Анненского конфликтом с почетной попечительницей Коллегии Екатериной Галаган. О причинах конфликта позволяет судить ее письмо от 1892 года к Анненскому, в котором она упрекает его в том, что он во все время управления Коллегией "систематически нарушал основные положения, ясно выраженные в высочайше утвержденном уставе ее, и те порядки, которые выработались с течением времени и по указаниям опыта и находятся в полном соответствии с духом того же устава". В заключение она сообщает: "Действуя таким образом, Вы поставили меня в необходимость обратиться к высшему начальству с просьбой дать Вам другое назначение, более соответствующее воззрениям Вашим на учебно-воспитательное дело..." {ЦГАЛИ. Ф. 6, оп. 1, ед. хр. 310.} Итак, педагогические принципы Анненского, о которых из всех имеющихся источников известно, что они отличались гуманностью, широтой, нестандартностью, пришли здесь в столкновение с чуждыми им нормами. Дело все же обернулось благоприятным для Анненского образом: он переведен был в родной город на пост директора 8-й мужской гимназии (на 9-й линии Васильевского острова).
Служба Анненского здесь тоже была недолгой (с 1893 по 1896 год), но, кажется, ничем не была омрачена. По словам В. Кривича, "три года директорства в Петербурге могут, пожалуй, считаться едва ли не самым спокойным и счастливым периодом его служебной жизни" {Кривич В. Указ. соч. С. 252.}. О том, каково было отношение и гимназистов и учителей к Анненскому, много времени спустя будет сказано так: "Его бывшие ученики с благодарностью вспоминают его гуманное, мягкое обращение с ними, отзываясь особенно сочувственно о его стремлении к развитию в них эстетического чувства; в преподавателях он всячески поддерживал стремление к самостоятельной научной работе" {Памятная книжка С.-Петербургской восьмой гимназии. Спб., 1909. С. 9.}.
Здесь, в Петербурге, продолжалось творчество Анненского - переводчика и истолкователя Еврипида. Переведенные им трагедии постепенно появляются в "Журнале Министерства народного просвещения". Все складывалось вполне благоприятно.
Но вскоре - на исходе третьего учебного года - Анненского ждало новое назначение, внешне лестное, но чреватое сложными и опасными ситуациями, о чем он не мог не знать, как не мог и отказаться от предложения министра народного просвещения И. Д. Делянова {Кpивич В. Указ. соч. С. 254-255.}: служба являлась для Анненского материальной необходимостью, его литературные гонорары были ничтожны, свободой выбора он не располагал. Он стал директором Николаевской мужской гимназии в Царском Селе, постоянной резиденции императора, и неизбежным становилось соприкосновение со всякого рода большим и малым начальством, не сулившее ничего хорошего.
Первые годы прошли, однако, спокойно. Царскосельский период в биографии Анненского освещен наиболее полно: к нему относится самая значительная по объему часть мемуарных данных, архивных сведений и основная часть переписки. Мемуаристы, при всей неодно значности для них образа Анненского, более или менее едины в том, что он, будучи человеком замкнутым, сдержанным, прекрасно владеющим собой, всегда оставался ровным и тактичным в отношении как к младшим и нижестоящим, так и к высшим. В гимназии был сильный преподавательский состав, пополнившийся еще несколькими сотрудниками, которых пригласил Анненский. Отношения между директором и учителями установились дружественные. Сослуживцы-мемуаристы (за исключением одного только Б. В. Варнеке, чьи весьма злые оценки составляют разительный контраст с высказываниями всех других {См.: ПК. С. 74-76.}) очень сочувственно, иногда восторженно отзываются об Анненском как о директоре, дававшем им широкий простор в педагогическом деле, внимательном к их запросам и нуждам {См. суждения П. П. Митрофанова // ПК. С. 64.}, и как о преподавателе, умевшем передать гимназистам свое увлечение античностью. "Он был кумиром своих учеников и учениц, тем более, что к данным внутренним присоединялись и блестящие внешние данные - одухотворенно-красивая наружность и чарующее благородство в обращении" - так напишет о нем один из наиболее близких к нему коллег {Mухин А. А. И. Ф. Анненский (некролог) // "Гермес". 1909, Э 20 (46). С. 609. Под ученицами подразумеваются, надо полагать, слушательницы Высших историко-литературных женских курсов в Петербурге, на которых Анненский в течение последних полутора лет своей жизни читал лекции по истории древнегреческой литературы.}. Сохранится свидетельство и о том, что Анненский, преподававший в старших классах древнегреческий язык (предмет, далеко не пользовавшийся популярностью), "сумел ... внести в суть гимназической учебы нечто от Парнаса, и лучи его эллинизма убивали бациллы скуки. Из греческой грамматики он делал поэму, и, притаив дыхание, слушали гимназисты повесть о каких-то "придыхательных"" {Голлербах Э. Ф. Из загадок прошлого (Иннокентий Анненский и Царское Село) // "Красная газета". 1927, 3 июля (вечерний выпуск).}. А в отношениях с начальством, по словам В. Кривича, Анненский держался независимо, проявлял большую твердость и в защите интересов технического персонала гимназии, так называемых "служителей" {ПК. С. 89.}.
Сочетание всех этих черт делало личность Аненнского явно необычной, странной и даже одиозной в глазах бюрократов от просвещения - чиновников из Петербургского учебного округа и министерства, привыкших к казенной безликости, к административной рутине, к черствому педантизму.
Необычность своего положения, свою отчужденность чувствовал, конечно, и сам Анненский, как это можно заметить по некоторым его письмам. Так, А. В. Бородиной он в августе 1900 года писал об отвращении, которое в нем вызывало исполнение директорских обязанностей, о желании покинуть эту службу, но и о трудности такого решения {См.: Анненский И. Книги отражений. С. 448.} И ей же - в письме от 7 января 1901 года: "Завтра опять - гимназия, и постылое и тягостное дело, которому я себя закрепостил Не знаю, долго ли мне придется быть директором гимназии, т. к. за последнее время мои отношения со всем моим начальством стали очень деликатными" {Там же. С. 449-450.}.
В дальнейшем обстановка не улучшалась, настороженность бюрократов в отношении Анненского - подлинного интеллигента, подлинного деятеля просвещения не ослабевала, а настроения Анненского, как директора, вряд ли менялись к лучшему. К счастью, его отличало огромное самообладание, и внешнее и душевное; он не только добросовестно и успешно продолжал нести бремя административных обязанностей и выполнять свой педагогический долг, но находил в себе силы для творчества, которое и было для него высшей жизненной задачей. Царскосельский период - время взлета его таланта. Продолжается перевод Еврипидовых трагедий. В первые же годы нового века он создает и три оригинальные трагедии на сюжеты античных мифов: это - "Меланиппа-философ" (окончена в марте 1901 года, в том же году издана отдельной книжкой), "Царь Иксион" (отдельной книжкой - в 1902 году), "Лаодамия" (окончена 13 июня 1902 года, появится в сборнике "Северная речь", 1906). Первыми годами века датированы отдельные оригинальные стихотворения, а также переводы стихов, публикуемые впоследствии. У Анненского созревает теперь намерение объединить некоторую часть своей лирики и переводов из французской, немецкой, римской поэзии в книгу. В 1904 году она выходит под заглавием "Тихие песни" и под псевдонимом-анаграммой "Ник Т-о". {Под этим псевдонимом поэт печатал свои стихотворения в периодических изданиях до конца 1906 года.} Эти несколько букв входят в имя "Иннокентий", но они прочитываются как местоимение "Никто", которым назвался мудрый Одиссей, чтобы спастись из пещеры чудовища-циклопа Полифема. На трагедии, выпущенные малыми тиражами и за счет автора, появляется несколько сочувственных рецензий, написанных филологами-классиками - представителями уважаемой, но мало популярной специальности, и Анненский-драматург остается незамеченным. На "Тихие песни" изданные скромно и тоже за собственный счет, откликаются два крупнейших поэта того времени - Брюсов и Блок, но отзыв Брюсова {"Весы". 1904, Э 4 (под псевдонимом "Аврелий").} холодно-снисходителен, а рецензия Блока {"Слово". 1906, Э 403, 6 марта. Литературное приложение, Э 5. Примечательно, что в частном письме (к Г. И. Чулкову, 1905) Блок оценил книгу и самого поэта гораздо выше: "Ужасно мне понравились "Тихие песни" Ник. Т-о. В рецензии старался быть как можно суше..." (Блок А. Собр. соч.: В 8-ми т. М.;. Л., 1963. Т. 8. С. 132).} лишь сдержанно сочувственна при всей проявленной Блоком тонкости постижения внутреннего мира поэта. Анненский по-прежнему остается в тени и в литературном одиночестве: с поэтами - деятелями нового искусства отношения у него не завязываются, он даже и не ищет их. Общается он со своими друзьями - учеными-филологами: С. К. Буличем, славистом, Ф. Ф. Зелинским, выдающимся специалистом в области античных литератур, с коллегами-учителями, среди которых тоже есть знающие и талантливые словесники (А. А. Мухин, филолог-классик, А. Г Шалыгин, гимназический преподаватель русского языка, давний друг). В доме Н. Ф. Анненского он встречается с видными писателями и критиками иной литературной ориентации например, с В. Г. Короленко и Н. К. Михайловским, но при всем взаимном уважении близости интересов тоже не возникает. И, как важную черту характера Анненского, надо подчеркнуть, что на свое литературное одиночество он не жалуется, и если признает некоторую ущербность своего "респектабельного" положения директора гимназии, то ни единой жалобы, ни единого намека на отсутствие литературного признания у него не найти. В свою поэзию, в свою поэтическую миссию он не перестает верить. Еще в последнем году минувшего века он в письме к А. В. Бородиной по поводу своего перевода Еврипида сказал "Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего..." {Анненский И. Книги отражений. С. 447.} Эта убежденность в нем не поколеблена