Страница:
Пришлось ехать.
Авдей Иннокентьевич не стал сразу осматривать прииск, а сначала подъехал к новенькому, еще пахнущему смолой домику Суханова. Здесь же помещалась и приисковая контора.
Кругом по буграм, как птичьи гнезда, лепились мазанки, сушилось белье, где-то пели и играли на гармонике, на солнцепеке копошились ребятишки. Знакомая картина!
Тарас Маркелович встретил старого приятеля деловито и сухо. Вместе когда-то бродяжничали по Сибири, но потом пути их разошлись. Авдей Иннокентьевич неожиданно и быстро разбогател. А Тарас все, что наживал, спускал.
Прошли в чистенькую горницу с белым, только что настланным полом. Пожилая миловидная женщина в синем сарафане, «из каторжных», как определил опытным взором Доменов, принесла кипящий самовар и, молча поклонившись, вышла.
– Ты что же, решил чаем меня наливать? – разводя руками, спросил Доменов. – Ведь сколько лет не виделись!
– Если хочешь, велю подать. Только меня не неволь, – хмуро сказал Суханов. Он сам заварил чай и поставил чайник на конфорку. На Марфушу бросил ласковый, изучающий взгляд. Было видно, что девушка ему понравилась.
Марфа смирно сидела в конце стола и тоже с любопытством рассматривала сурового и спокойного старика.
– Так и не выпьешь? – приставал Доменов, наливая себе третью рюмку.
– Ты, Авдей Иннокентьевич, знаешь мой характер. Чего же зря толковать. Уже лет пять как пошабашил.
– Вот и тебе бы бросить надо, – заметила Марфа.
– Кшы под стол, не твое дело, – огрызнулся Авдей Иннокентьевич. – У хозяев скоро свадьба. И там не выпьешь?
– Тебе и про свадьбу известно?
– Нашел чему дивиться. Весь город знает, что Митрий Степанов на вдове женится. Ради этого я и приехал.
Марфа удивленно посмотрела на отца и потупилась.
– На свадьбу, что ли, приглашен? – с иронией спросил Тарас Маркелович и сбоку посмотрел на покрасневшую Марфу.
– Свадьба-то как бы со слезами не вышла, – загадочно проговорил Доменов.
– Бывает и так. Только ты непонятное что-то говоришь.
– Пристав приехал следствие вести.
– Какое такое следствие? – Суханов поднял кверху клочкастые седые брови.
– Будто не знаешь?
Доменов усмехнулся, налил рюмку водки, выпил; прожевывая свежий огурец, продолжал:
– Кому твой молодой хозяин несколько пудов золота продал?
– А это уж его дело. Мы ведь тоже не знаем, куда и сколько другие продают. Значит, вот с чем ты приехал!
– Мое дело десятое… парня жалко… Дело-то Сибирью пахнет.
– Ежели уж судить, то тут надо копнуть всех промышленников, – веско заключил Суханов и замолчал. Он знал доменовскую ухватку – от него легко не отделаешься.
– Значит, Дмитрия Александровича судить будут? – встревоженно спросила Марфа.
– Ты, дочка, выдь-ка да погуляй на свежем воздухе, – вместо ответа сказал Доменов.
– Почему же ты мне ничего про это не говорил? Наверное, как-нибудь уладить можно…
Марфе искренне стало жаль Дмитрия Степанова. По правде сказать, она не особенно сильно рассердилась на него.
– Видал, какие у него заступники? – с поощрительной улыбкой посмотрев на дочь, сказал Доменов. – Ладно, когда надо будет, мы тебя в адвокаты наймем, а сейчас ступай-ка. Может, самородок найдешь… Тут ведь золотище-то лопатой гребут. Иди, у нас тут мужской разговор.
Марфа поблагодарила хозяина и вышла.
– Говори-ка напрямик, любезный Авдей Иннокентьевич. Не люблю я пустую породу с места на место пересыпать, – когда захлопнулась за Марфой дверь, сказал Тарас Маркелович.
Доменов что-то обдумывал и ответил не сразу. Выпил, разгладил широкую бороду. Прищурив под густыми бровями хитрые кабаньи глаза, в упор спросил:
– Как идет работа? Фартит, поди, богато?
– О таких делах много не говорят. Но запирать на замок прииск не собираюсь. Теперь ответь ты на мой вопрос: что тебе нужно?
– Приехал помочь, хозяина твоего из беды выручить. Дело тут уголовное, ты это сам понимаешь. Ежели он попадет в руки следователей из горной инспекции, все по золотнику сожрут.
– Меня-то не пугай, Авдей. Посадят… Ну что ж… есть второй брат… Дело пустить на ветер никому не позволим, и ни один шаромыжник у меня золотой песчинки не получит. Да и не то у тебя, Авдей, на уме, не то! – погрозив ему пальцем, решительно и твердо проговорил Суханов.
– Тебя послушать, так можно подумать, что ты здесь хозяин, а не братья Степановы. Говорю тебе, что жалко мне парня, вон и дочь моя это подтвердила. Да и тебе жалко, врешь ты!
– А я и не сказал тебе, что не жалко. Насчет дочери согласен. Видно, что она хорошая девушка, а насчет папаши, ты уж меня извини, мы с тобой не один куль муки в тайге вместе съели – жалости у тебя к людям никогда не было… Поэтому и дороги наши разошлись. Не верю я тебе!
– А ты один раз поверь. Ты не знаешь, что у них вышло?
Авдей Иннокентьевич подробно рассказал Суханову, как Митька был у него в гостях и чем это закончилось. Преувеличив, изобразил его чуть ли не Марфиным женихом.
– Верно, конечно, парень-то наш, как слепой щенок, везде сует морду, больно наколоться может, – после небольшого раздумья заговорил Суханов. – Короче говоря, хотел ты зятька с богатым делом заиметь, только очень уж скоро, Авдей Иннокентьевич. А теперь и поздно… Сегодня девичник готовятся справлять. Мне и самому не по душе эта затея, – признался Тарас Маркелович.
– Надо приостановить свадьбу, – заявил Доменов.
– А дальше что?
– А дальше совсем похерить.
– А потом с твоей дочерью повенчать. Так, что ли?
– Хотя бы и так… Что она, не стоит этого рыжего казака? Она, брат, у меня гимназию окончила!
– Она-то его стоит, вот он-то как, не знаю… Задал ты мне задачку, – хмурясь, задумчиво ответил Суханов.
– Ты только мне не мешай, а я сам ее решу.
– Что и говорить! Ты на эти дела мастак. На правах тестюшки потом и меня проглотишь, тоже знаю. Только и у меня мослы, Авдей, жесткие, смотри не подавись…
– Рассердиться на тебя, Тараска, хочется, да, ей-богу, не могу! – Доменов, несмотря на свою полноту, легко вскочил. Постукивая по столу толстым пальцем, на котором блестел тяжелый золотой перстень с крупным зеленым камнем, громко, стараясь придать голосу больше искренности, продолжал: – Кто же не знает твоей честности? Я даже сам тебе иногда завидую. Я в двадцать раз, а может и более, богаче твоих Степановых! Ты еще им накопишь, я знаю! Мне ничего не нужно, все им достанется, как ты этого не можешь понять? Управляешь? И управляй на доброе здоровье! Мешать не стану! Только и ты не мешай!
– Поверить сразу все равно не могу. Поживем, как говорится, увидим. Только одного не пойму. Неужели ты при таком приданом не можешь подыскать зятька пофорсистей, с положением?
– Все они, щелкоперы, на приданое рассчитывают, готовы растерзать меня, как беркуты, а я много не даю. Наличный капитал в делах да в имуществе… Не табуны же и не прииски мне им отписывать! Я им вот что покажу, – Авдей Иннокентьевич показал кукиш.
– А сколько все-таки можешь дать? – улыбаясь, поинтересовался Суханов.
– Смотря по жениху. Если подходящий и не жаден, прибавлю, а авантюристам, вроде вашего главного инженера, – по загривку… Ты за этим шустреньким приглядывай. Такая, брат, блоха, не скоро придавишь.
– Это ты правду сказал – шустренький, – согласился Тарас Маркелович.
– Работал он у меня, знаю… Ну, так говори: мешать будешь?
– Не стану. Думаю, что родной дочери ты не лиходей, – подумав, твердо ответил Суханов. – Мой совет: тебе надо с Ивашкой и госпожой Печенеговой повидаться. Здесь новая помещица объявилась. Митрий там пока живет. Она всем делом верховодит. Как вы там расхлебаетесь, не моя забота.
– Ложку покрепче возьму, – усмехнулся Доменов. – Вот еще что, Тарас. Нам надо об одном деле потолковать… Ты, говорят, рабочим дорого платишь. Они везде бросают работу и сюда подаются. В нашем деле такой переман не годится, – строго закончил Доменов.
– Плачу, сколько полагается. Ты зря говоришь. Скажи, что я расценок на товары не меняю, это верно. Отпускаю продукты по таксе, утвержденной горным инженером. Можешь в любое время проверить. А что на других приисках делается? Ты отлично эту механику знаешь. Когда хозяева нанимают рабочих, показывают одну таксу, а лавочники на прииске устанавливают другую, три шкуры с рабочего сдирают… Сами с тобой работали. В марте нанимают и платят дороже. У меня этого, Авдей Иннокентьевич, не было и не будет. Мошенников я на прииск не допущу. Тут мы с тобой не сторгуемся.
– Мошенничать я тебя не заставляю, а предупреждаю… Впрочем, черт с тобой! Только говорю тебе, чтобы с моего дела ни одного сбежавшего не принимать… Архипка Буланов от меня всю артель увел. Говорят, тут работает, верно?
– Здесь. Вот видишь, Авдей, ты еще не тесть Степанова, а уже командовать начинаешь, – шутливо произнес Тарас Маркелович.
– А я многим кое-чем командую. Тебе-то знать это следует. В общем, мы еще о том поговорим в другой раз, а теперь мне пора. За угощение и за добрый совет спасибо.
Выезжая с приисков, Доменов встретил группу рабочих. Впереди шел высокий, чернобородый богатырь с большими круглыми смолевыми глазами. Рядом с ним шагал широколицый китаец с коричневой жилистой шеей; размахивая длинными руками, он что-то говорил чернобородому.
– А ведь это Архипка-смутьян! – сказал Авдей Иннокентьевич дочери и велел кучеру придержать лошадей.
– Здравствуй, каторжник! – крикнул Доменов.
Рабочие, пропуская тарантас, сошли на обочину, опираясь на ломы и лопаты, остановились, с любопытством разглядывая темное платье Марфуши, ярко оттенявшее ее красивое румяное лицо. Черноглазая, в измятой войлочной шляпе молодайка, подобрав холщовую юбку с рваным расписным подолом, улыбаясь бойкими глазами, ткнула черенком лопаты в спину бородатого богатыря и что-то зашептала ему на ухо. Отмахнувшись от нее, как от мухи, узнав Доменова, он даже не поклонился; кося рот в нехорошей улыбке, ответил:
– А-а! Батюшка Авдей! Надо же на такой большущей земле и вдруг опять встретиться! Недаром вчера тебя во сне видел… Будто бы по ятапу вместе шли в дальнюю путь-дороженьку.
По толпе пробежал робкий смешок.
– Все сквернословишь, бегляк… Да я тебя, ежели будет нужно, в преисподней разыщу! – проговорил Доменов.
– Уж там бы мы с тобой наговорились, Авдей-батюшка, как твоего кислого квасу напились… Без Ветошки…
– Все помнишь, злодей! Погоди, я тебя не так напою… Квасу тебе не хватило, забунтовал и других взбудоражил, – злобно говорил Доменов, вспоминая, как рабочие на его прииске бросили работу, когда лавочники перестали давать бесплатно квас, предусмотренный по типовому договору. Главным зачинщиком был Архип Буланов.
– Поедемте, папаша, – тронув отца за локоть, попросила Марфа. Встреча и разговор с Архипом произвели на нее тяжелое впечатление. Рабочие стояли насупившись и смотрели на ее отца с явной враждебностью.
– Поди и Ветошку с собой привез? – крикнул Архип.
– Привез, тебя пощупать.
– Сказал бы я тебе, Авдей-лиходей, но вот барышни жалко. Негоже ей такие слова слушать. Поезжай-ка лучше, а ежели хошь, вернись, покалякаем, кваску попьем. Есть квасок… Тарас не такой жмот, как ты, вволю дает.
– Времени нету, а то бы вернулся. – Авдей Иннокентьевич ткнул кучера в спину и велел ехать дальше.
Вихорьком закружилась на дороге пыль. Тарантас провожал задорный хохот рабочих.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Авдей Иннокентьевич не стал сразу осматривать прииск, а сначала подъехал к новенькому, еще пахнущему смолой домику Суханова. Здесь же помещалась и приисковая контора.
Кругом по буграм, как птичьи гнезда, лепились мазанки, сушилось белье, где-то пели и играли на гармонике, на солнцепеке копошились ребятишки. Знакомая картина!
Тарас Маркелович встретил старого приятеля деловито и сухо. Вместе когда-то бродяжничали по Сибири, но потом пути их разошлись. Авдей Иннокентьевич неожиданно и быстро разбогател. А Тарас все, что наживал, спускал.
Прошли в чистенькую горницу с белым, только что настланным полом. Пожилая миловидная женщина в синем сарафане, «из каторжных», как определил опытным взором Доменов, принесла кипящий самовар и, молча поклонившись, вышла.
– Ты что же, решил чаем меня наливать? – разводя руками, спросил Доменов. – Ведь сколько лет не виделись!
– Если хочешь, велю подать. Только меня не неволь, – хмуро сказал Суханов. Он сам заварил чай и поставил чайник на конфорку. На Марфушу бросил ласковый, изучающий взгляд. Было видно, что девушка ему понравилась.
Марфа смирно сидела в конце стола и тоже с любопытством рассматривала сурового и спокойного старика.
– Так и не выпьешь? – приставал Доменов, наливая себе третью рюмку.
– Ты, Авдей Иннокентьевич, знаешь мой характер. Чего же зря толковать. Уже лет пять как пошабашил.
– Вот и тебе бы бросить надо, – заметила Марфа.
– Кшы под стол, не твое дело, – огрызнулся Авдей Иннокентьевич. – У хозяев скоро свадьба. И там не выпьешь?
– Тебе и про свадьбу известно?
– Нашел чему дивиться. Весь город знает, что Митрий Степанов на вдове женится. Ради этого я и приехал.
Марфа удивленно посмотрела на отца и потупилась.
– На свадьбу, что ли, приглашен? – с иронией спросил Тарас Маркелович и сбоку посмотрел на покрасневшую Марфу.
– Свадьба-то как бы со слезами не вышла, – загадочно проговорил Доменов.
– Бывает и так. Только ты непонятное что-то говоришь.
– Пристав приехал следствие вести.
– Какое такое следствие? – Суханов поднял кверху клочкастые седые брови.
– Будто не знаешь?
Доменов усмехнулся, налил рюмку водки, выпил; прожевывая свежий огурец, продолжал:
– Кому твой молодой хозяин несколько пудов золота продал?
– А это уж его дело. Мы ведь тоже не знаем, куда и сколько другие продают. Значит, вот с чем ты приехал!
– Мое дело десятое… парня жалко… Дело-то Сибирью пахнет.
– Ежели уж судить, то тут надо копнуть всех промышленников, – веско заключил Суханов и замолчал. Он знал доменовскую ухватку – от него легко не отделаешься.
– Значит, Дмитрия Александровича судить будут? – встревоженно спросила Марфа.
– Ты, дочка, выдь-ка да погуляй на свежем воздухе, – вместо ответа сказал Доменов.
– Почему же ты мне ничего про это не говорил? Наверное, как-нибудь уладить можно…
Марфе искренне стало жаль Дмитрия Степанова. По правде сказать, она не особенно сильно рассердилась на него.
– Видал, какие у него заступники? – с поощрительной улыбкой посмотрев на дочь, сказал Доменов. – Ладно, когда надо будет, мы тебя в адвокаты наймем, а сейчас ступай-ка. Может, самородок найдешь… Тут ведь золотище-то лопатой гребут. Иди, у нас тут мужской разговор.
Марфа поблагодарила хозяина и вышла.
– Говори-ка напрямик, любезный Авдей Иннокентьевич. Не люблю я пустую породу с места на место пересыпать, – когда захлопнулась за Марфой дверь, сказал Тарас Маркелович.
Доменов что-то обдумывал и ответил не сразу. Выпил, разгладил широкую бороду. Прищурив под густыми бровями хитрые кабаньи глаза, в упор спросил:
– Как идет работа? Фартит, поди, богато?
– О таких делах много не говорят. Но запирать на замок прииск не собираюсь. Теперь ответь ты на мой вопрос: что тебе нужно?
– Приехал помочь, хозяина твоего из беды выручить. Дело тут уголовное, ты это сам понимаешь. Ежели он попадет в руки следователей из горной инспекции, все по золотнику сожрут.
– Меня-то не пугай, Авдей. Посадят… Ну что ж… есть второй брат… Дело пустить на ветер никому не позволим, и ни один шаромыжник у меня золотой песчинки не получит. Да и не то у тебя, Авдей, на уме, не то! – погрозив ему пальцем, решительно и твердо проговорил Суханов.
– Тебя послушать, так можно подумать, что ты здесь хозяин, а не братья Степановы. Говорю тебе, что жалко мне парня, вон и дочь моя это подтвердила. Да и тебе жалко, врешь ты!
– А я и не сказал тебе, что не жалко. Насчет дочери согласен. Видно, что она хорошая девушка, а насчет папаши, ты уж меня извини, мы с тобой не один куль муки в тайге вместе съели – жалости у тебя к людям никогда не было… Поэтому и дороги наши разошлись. Не верю я тебе!
– А ты один раз поверь. Ты не знаешь, что у них вышло?
Авдей Иннокентьевич подробно рассказал Суханову, как Митька был у него в гостях и чем это закончилось. Преувеличив, изобразил его чуть ли не Марфиным женихом.
– Верно, конечно, парень-то наш, как слепой щенок, везде сует морду, больно наколоться может, – после небольшого раздумья заговорил Суханов. – Короче говоря, хотел ты зятька с богатым делом заиметь, только очень уж скоро, Авдей Иннокентьевич. А теперь и поздно… Сегодня девичник готовятся справлять. Мне и самому не по душе эта затея, – признался Тарас Маркелович.
– Надо приостановить свадьбу, – заявил Доменов.
– А дальше что?
– А дальше совсем похерить.
– А потом с твоей дочерью повенчать. Так, что ли?
– Хотя бы и так… Что она, не стоит этого рыжего казака? Она, брат, у меня гимназию окончила!
– Она-то его стоит, вот он-то как, не знаю… Задал ты мне задачку, – хмурясь, задумчиво ответил Суханов.
– Ты только мне не мешай, а я сам ее решу.
– Что и говорить! Ты на эти дела мастак. На правах тестюшки потом и меня проглотишь, тоже знаю. Только и у меня мослы, Авдей, жесткие, смотри не подавись…
– Рассердиться на тебя, Тараска, хочется, да, ей-богу, не могу! – Доменов, несмотря на свою полноту, легко вскочил. Постукивая по столу толстым пальцем, на котором блестел тяжелый золотой перстень с крупным зеленым камнем, громко, стараясь придать голосу больше искренности, продолжал: – Кто же не знает твоей честности? Я даже сам тебе иногда завидую. Я в двадцать раз, а может и более, богаче твоих Степановых! Ты еще им накопишь, я знаю! Мне ничего не нужно, все им достанется, как ты этого не можешь понять? Управляешь? И управляй на доброе здоровье! Мешать не стану! Только и ты не мешай!
– Поверить сразу все равно не могу. Поживем, как говорится, увидим. Только одного не пойму. Неужели ты при таком приданом не можешь подыскать зятька пофорсистей, с положением?
– Все они, щелкоперы, на приданое рассчитывают, готовы растерзать меня, как беркуты, а я много не даю. Наличный капитал в делах да в имуществе… Не табуны же и не прииски мне им отписывать! Я им вот что покажу, – Авдей Иннокентьевич показал кукиш.
– А сколько все-таки можешь дать? – улыбаясь, поинтересовался Суханов.
– Смотря по жениху. Если подходящий и не жаден, прибавлю, а авантюристам, вроде вашего главного инженера, – по загривку… Ты за этим шустреньким приглядывай. Такая, брат, блоха, не скоро придавишь.
– Это ты правду сказал – шустренький, – согласился Тарас Маркелович.
– Работал он у меня, знаю… Ну, так говори: мешать будешь?
– Не стану. Думаю, что родной дочери ты не лиходей, – подумав, твердо ответил Суханов. – Мой совет: тебе надо с Ивашкой и госпожой Печенеговой повидаться. Здесь новая помещица объявилась. Митрий там пока живет. Она всем делом верховодит. Как вы там расхлебаетесь, не моя забота.
– Ложку покрепче возьму, – усмехнулся Доменов. – Вот еще что, Тарас. Нам надо об одном деле потолковать… Ты, говорят, рабочим дорого платишь. Они везде бросают работу и сюда подаются. В нашем деле такой переман не годится, – строго закончил Доменов.
– Плачу, сколько полагается. Ты зря говоришь. Скажи, что я расценок на товары не меняю, это верно. Отпускаю продукты по таксе, утвержденной горным инженером. Можешь в любое время проверить. А что на других приисках делается? Ты отлично эту механику знаешь. Когда хозяева нанимают рабочих, показывают одну таксу, а лавочники на прииске устанавливают другую, три шкуры с рабочего сдирают… Сами с тобой работали. В марте нанимают и платят дороже. У меня этого, Авдей Иннокентьевич, не было и не будет. Мошенников я на прииск не допущу. Тут мы с тобой не сторгуемся.
– Мошенничать я тебя не заставляю, а предупреждаю… Впрочем, черт с тобой! Только говорю тебе, чтобы с моего дела ни одного сбежавшего не принимать… Архипка Буланов от меня всю артель увел. Говорят, тут работает, верно?
– Здесь. Вот видишь, Авдей, ты еще не тесть Степанова, а уже командовать начинаешь, – шутливо произнес Тарас Маркелович.
– А я многим кое-чем командую. Тебе-то знать это следует. В общем, мы еще о том поговорим в другой раз, а теперь мне пора. За угощение и за добрый совет спасибо.
Выезжая с приисков, Доменов встретил группу рабочих. Впереди шел высокий, чернобородый богатырь с большими круглыми смолевыми глазами. Рядом с ним шагал широколицый китаец с коричневой жилистой шеей; размахивая длинными руками, он что-то говорил чернобородому.
– А ведь это Архипка-смутьян! – сказал Авдей Иннокентьевич дочери и велел кучеру придержать лошадей.
– Здравствуй, каторжник! – крикнул Доменов.
Рабочие, пропуская тарантас, сошли на обочину, опираясь на ломы и лопаты, остановились, с любопытством разглядывая темное платье Марфуши, ярко оттенявшее ее красивое румяное лицо. Черноглазая, в измятой войлочной шляпе молодайка, подобрав холщовую юбку с рваным расписным подолом, улыбаясь бойкими глазами, ткнула черенком лопаты в спину бородатого богатыря и что-то зашептала ему на ухо. Отмахнувшись от нее, как от мухи, узнав Доменова, он даже не поклонился; кося рот в нехорошей улыбке, ответил:
– А-а! Батюшка Авдей! Надо же на такой большущей земле и вдруг опять встретиться! Недаром вчера тебя во сне видел… Будто бы по ятапу вместе шли в дальнюю путь-дороженьку.
По толпе пробежал робкий смешок.
– Все сквернословишь, бегляк… Да я тебя, ежели будет нужно, в преисподней разыщу! – проговорил Доменов.
– Уж там бы мы с тобой наговорились, Авдей-батюшка, как твоего кислого квасу напились… Без Ветошки…
– Все помнишь, злодей! Погоди, я тебя не так напою… Квасу тебе не хватило, забунтовал и других взбудоражил, – злобно говорил Доменов, вспоминая, как рабочие на его прииске бросили работу, когда лавочники перестали давать бесплатно квас, предусмотренный по типовому договору. Главным зачинщиком был Архип Буланов.
– Поедемте, папаша, – тронув отца за локоть, попросила Марфа. Встреча и разговор с Архипом произвели на нее тяжелое впечатление. Рабочие стояли насупившись и смотрели на ее отца с явной враждебностью.
– Поди и Ветошку с собой привез? – крикнул Архип.
– Привез, тебя пощупать.
– Сказал бы я тебе, Авдей-лиходей, но вот барышни жалко. Негоже ей такие слова слушать. Поезжай-ка лучше, а ежели хошь, вернись, покалякаем, кваску попьем. Есть квасок… Тарас не такой жмот, как ты, вволю дает.
– Времени нету, а то бы вернулся. – Авдей Иннокентьевич ткнул кучера в спину и велел ехать дальше.
Вихорьком закружилась на дороге пыль. Тарантас провожал задорный хохот рабочих.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– …Только так, ангел мой, можно ему помочь, – уговаривал Авдей Иннокентьевич Марфу, утомленную его длинной полупьяной речью. – Зятя Авдея Доменова никто не засудит. Нужно будет, самой государыне-матушке в ножки поклонюсь. А так не миновать ему Сибири. Встретишься с ним, ну, для примера, подуйся, а потом и поласковей будь… Парнишка он не дурной. Обомнется, подучится, хорошим мужем будет…
Как ни жаль было девушке Митьку, но она далека была от такого замужества. Хорошо ли чужое счастье разбивать? Но знала, что отец будет настаивать на своем. Весь этот разговор вызвал в душе Марфы брезгливое чувство, отвращение к родителю и к самой себе.
– Как хотите, так и делайте, – тихо проговорила она и заплакала.
– Ну вот, давно бы так. Хотя невестам реветь и полагается, тебе же плакать не о чем, – гладя плечо дочери, говорил Авдей Иннокентьевич. – После свадьбы в Питер вас пошлю: гуляйте, уму-разуму набирайтесь… Так-то!
Сытно пообедав с атаманом станицы, изрядно подвыпив, Авдей Иннокентьевич предложил Ветошкину вызвать к себе Митьку и повести разговор, как они условились, а сам, с пьяных глаз накричав на Дашу, ворвался в дом Печенеговой, как медведь в малинник.
Девушки, готовившие для невесты подвенечное убранство, увидев пьяного бородача, с визгом убежали в другие комнаты. Зинаида Петровна после обеда отдыхала. Митька готовился к девичнику, рыскал по станице верхом на коне, созывал гостей. В гостиной осталась одна Олимпиада. Она готовилась примерить подвенечное платье. Все последние дни она держала Митьку в полной своей женской власти и уже чувствовала себя настоящей хозяйкой. Она научилась у Зинаиды Петровны командовать и сейчас, строго сдвинув темные брови, умело подведенные Печенеговой, гневно смотрела на ворвавшегося в гостиную толстого гостя в чесучовом пиджаке.
Олимпиада так рассердилась, что забыла о том, что она без платья. А Доменов, растерявшись при виде ее соболиных бровей и голых плеч, приняв ее за хозяйку дома, начал смешно и путано извиняться:
– Простите… я… я Доменов. Вы, наверное, обо мне слышали?.. Еще раз извините, мадам…
– Что вам надо? Никогда я о вас ничего не слышала! – прикрывая грудь, сердито поблескивая голубыми глазами, проговорила Олимпиада.
– Как же, ангел мой! Мы с вашим мужем отлично знакомы, не раз в компании бывали, да и о вас, красавица моя, я порядочно наслышан. А сейчас сражен, повержен!.. Ах, сударыня!
Авдей Иннокентьевич, стараясь выгнать хмель, замотал головой.
– Что вы такое говорите, господин Доменов! Я еще пока не замужем, – начиная догадываться, что ее принимают за хозяйку дома, ответила Олимпиада.
– Как это не замужем? Простите!
– Да так… Я невеста Дмитрия Александровича Степанова, – гордо и вызывающе ответила Олимпиада. Она уже почувствовала силу денег.
Авдей Иннокентьевич вытаращил на нее глаза. Задыхаясь от волнения, хрипло протянул:
– Тэ-экс! Невеста!..
– Что вам нужно, господин Доменов? – спрашивала Олимпиада, все более возмущаясь.
Авдей Иннокентьевич опустил свое грузное тело на первый попавшийся стул. Прищурив глазки, он нагло и бесцеремонно рассматривал полуодетую женщину. С помещицей он бы вел себя сдержанно, но с казачьей вдовушкой можно было вести себя попроще, да и гневная, раскрасневшаяся невеста с крутыми молочными плечами произвела на него ошеломляющее впечатление.
– Может быть, вам хозяйка нужна, Зинаида Петровна?
– Пардон прошу, мадам, как раз именно ты мне и нужна…
– Зачем?
– Сказать тебе пришел, что свадьбы никакой не будет, – разом отрезал Доменов.
– А не можете ли вы покатиться отсюда к черту! – тряся перед его носом платьем, проговорила Олимпиада. – Это что за модель – пьяному колобродить!
– Хорошо! Вот это хорошо! Ах как дивно! И характер есть, не то что моя тряпка Марфушка, подоконники можно вытирать, – восхищенно посматривая на Олимпиаду, говорил Авдей Иннокентьевич.
– Я, ей-богу, сейчас Микифора позову! Да что это такое на самом деле! Что вам надо?
– Русским языком говорю – тебя! – почти закричал Авдей Иннокентьевич. – А ты еще позлись! Посердись маленечко, ангел…
– Убирайтесь к черту! – топая ногами, кричала Олимпиада.
– До чего же хороша-то, господи боже мой! – млея от наслаждения, приговаривал Авдей Иннокентьевич. – Не бывать свадьбе, дурочка ты моя хорошая, поплакать тебе придется и за другого выйти… За меня, например…
– Да вы не дурачок ли?
Олимпиада не выдержала и расхохоталась. Уж очень смешным показался ей Доменов со своей соломенной шляпой и курьезными речами.
– Сама ты глупенькая! У этого дурачка-то больше пяти миллионов, поняла, ангел мой? Я тебе всерьез говорю, а ты бранишь меня. Не быть свадьбе-то, не быть! Может, будут, да другие… Ты сразила меня, голубушка, головку мою с плеч сняла! Я всех попов в округе удавлю али деньгами подкуплю, а свадьбы не допущу… Не знал я раньше, не знал, не заставил бы тебя слезы горькие понапрасну лить…
– А вы и впрямь, родимый, полоумный! А может, сильно в хмелю? Я сейчас Зинаиду Петровну позову. Отвернитесь, дайте мне одеться. Как вам не стыдно! – прячась за край стола, говорила Олимпиада.
– Погоди! – громко и властно крикнул Доменов. – Ты думаешь, я шутки с тобой шучу. Женишок твой в Сибирь-каторгу пойдет. Его уже арестовали… Кому он краденое золото продал? Ты знаешь или нет?
Олимпиада медленно опустилась на стул, забыв даже прикрыть голые плечи. Она уже знала всю историю с золотом. Зинаида Петровна говорила ей, что за такие дела в самом деле в Сибирь ссылают, и советовала в дальнейшем покрепче держать мужа в руках и не распускать вожжи.
– Зачем вы пришли? Зачем? Где Митя? Где? – кричала Олимпиада.
Услышав шум в гостиной, проснулась Зинаида Петровна. Даша разбудить ее не решилась: не любила и гневалась хозяйка, когда ее беспокоили. Кроме того, у Даши были и другие причины бояться Зинаиды Петровны…
Вчера Микешка пригласил девушку поехать за свежей травой на уральские поймы. Заехали в тугай. На противоположном берегу Урала крутой стеной возвышался лес. За ним виднелся киргизский аул. Все это было очень красиво… Микешка рассказывал, как кочевники увозят невест и какие из-за этого случаются побоища. Он умел хорошо и увлекательно рассказывать. Накосили пахучей травы, видели тетеревов. Потом поехали домой, а дальше… немножко стыдно было вспоминать… Сначала ей стало жарко. Они выкупались. Микешка за одним кустом, она за другим, а потом Микешка подплыл к ней и они плавали рядом. И руки у него как железные. Микешка рассказал ей, что он не ладит со своим хозяином и собирается уйти на прииск к Тарасу Маркеловичу. Ей не хотелось, чтобы Микешка уезжал, и она сказала ему об этом. Тогда он пристал: отчего да почему? И тут – она сама не помнит, как это случилось, – он стал целовать ее, а она только стыдливо опускала голову и не протестовала…
За эту поездку ей крепко досталось от Зинаиды Петровны. Ну и пусть! Она тоже с инженером допоздна катается и со старшим Степановым любезничает…
– Кто там кричит? – кутаясь в длинный, зеленого цвета восточный халат, спросила у Даши Печенегова.
– Какой-то пьяный господин пришел, с Олимпиадой Захарьевной разговаривает…
– Зачем пустили? Что здесь, кабак, что ли? – проворчала Зинаида Петровна.
– Он никого и не спрашивал. Я хотела остановить, так он на меня раскричался и прямо в гостиную ввалился.
Шурша шелком; Печенегова вошла в гостиную.
Невеста, уронив голову на край стола, комкая белое подвенечное платье, рыдала. Доменов что-то говорил ей. Заметив Зинаиду Петровну, он приподнялся и поклонился.
– Что здесь творится? Вы как сюда попали, милостивый государь? – с трудом сдерживаясь, нараспев проговорила Печенегова.
– Не с хозяйкой ли сего дома имею честь говорить? – спросил Доменов и назвал свою фамилию.
– Как вы сюда попали, господин Доменов? Вы себя недостойно ведете! – возмутилась Печенегова. – Олимпиада Захаровна, что с вами?
Невеста, перекатывая голову на столе, зарыдала еще горше. Печенегова позвала Дашу, а та еще какую-то девушку. Олимпиаду увели в другую комнату.
– Видите, что вы наделали? – укоряюще сказала Печенегова.
– Добра ей желаю, Зинаида Петровна…
Доменов без лишних слов с присущей ему грубой прямотой посвятил хозяйку в суть дела и этим привел ее в полное смятение.
– Где же сейчас Дмитрий Александрович? – спросила она.
– А его господин пристав вызвал, – ответил Доменов, уверенный, что пристав все сделает именно так, как они условились.
И на самом деле Ветошкин уже битый час, как голодный волк, терзал несчастного жениха.
После обеда с Доменовым Мардарий Ветошкин решил было прилечь отдохнуть, а потом уже вызвать Митьку в станичное управление. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит… Веселый, празднично разодетый Митька прискакал на взмыленном рысаке приглашать Туркова на девичник и попал прямо в пасть Мардарию Ветошкину.
Как ни жаль было девушке Митьку, но она далека была от такого замужества. Хорошо ли чужое счастье разбивать? Но знала, что отец будет настаивать на своем. Весь этот разговор вызвал в душе Марфы брезгливое чувство, отвращение к родителю и к самой себе.
– Как хотите, так и делайте, – тихо проговорила она и заплакала.
– Ну вот, давно бы так. Хотя невестам реветь и полагается, тебе же плакать не о чем, – гладя плечо дочери, говорил Авдей Иннокентьевич. – После свадьбы в Питер вас пошлю: гуляйте, уму-разуму набирайтесь… Так-то!
Сытно пообедав с атаманом станицы, изрядно подвыпив, Авдей Иннокентьевич предложил Ветошкину вызвать к себе Митьку и повести разговор, как они условились, а сам, с пьяных глаз накричав на Дашу, ворвался в дом Печенеговой, как медведь в малинник.
Девушки, готовившие для невесты подвенечное убранство, увидев пьяного бородача, с визгом убежали в другие комнаты. Зинаида Петровна после обеда отдыхала. Митька готовился к девичнику, рыскал по станице верхом на коне, созывал гостей. В гостиной осталась одна Олимпиада. Она готовилась примерить подвенечное платье. Все последние дни она держала Митьку в полной своей женской власти и уже чувствовала себя настоящей хозяйкой. Она научилась у Зинаиды Петровны командовать и сейчас, строго сдвинув темные брови, умело подведенные Печенеговой, гневно смотрела на ворвавшегося в гостиную толстого гостя в чесучовом пиджаке.
Олимпиада так рассердилась, что забыла о том, что она без платья. А Доменов, растерявшись при виде ее соболиных бровей и голых плеч, приняв ее за хозяйку дома, начал смешно и путано извиняться:
– Простите… я… я Доменов. Вы, наверное, обо мне слышали?.. Еще раз извините, мадам…
– Что вам надо? Никогда я о вас ничего не слышала! – прикрывая грудь, сердито поблескивая голубыми глазами, проговорила Олимпиада.
– Как же, ангел мой! Мы с вашим мужем отлично знакомы, не раз в компании бывали, да и о вас, красавица моя, я порядочно наслышан. А сейчас сражен, повержен!.. Ах, сударыня!
Авдей Иннокентьевич, стараясь выгнать хмель, замотал головой.
– Что вы такое говорите, господин Доменов! Я еще пока не замужем, – начиная догадываться, что ее принимают за хозяйку дома, ответила Олимпиада.
– Как это не замужем? Простите!
– Да так… Я невеста Дмитрия Александровича Степанова, – гордо и вызывающе ответила Олимпиада. Она уже почувствовала силу денег.
Авдей Иннокентьевич вытаращил на нее глаза. Задыхаясь от волнения, хрипло протянул:
– Тэ-экс! Невеста!..
– Что вам нужно, господин Доменов? – спрашивала Олимпиада, все более возмущаясь.
Авдей Иннокентьевич опустил свое грузное тело на первый попавшийся стул. Прищурив глазки, он нагло и бесцеремонно рассматривал полуодетую женщину. С помещицей он бы вел себя сдержанно, но с казачьей вдовушкой можно было вести себя попроще, да и гневная, раскрасневшаяся невеста с крутыми молочными плечами произвела на него ошеломляющее впечатление.
– Может быть, вам хозяйка нужна, Зинаида Петровна?
– Пардон прошу, мадам, как раз именно ты мне и нужна…
– Зачем?
– Сказать тебе пришел, что свадьбы никакой не будет, – разом отрезал Доменов.
– А не можете ли вы покатиться отсюда к черту! – тряся перед его носом платьем, проговорила Олимпиада. – Это что за модель – пьяному колобродить!
– Хорошо! Вот это хорошо! Ах как дивно! И характер есть, не то что моя тряпка Марфушка, подоконники можно вытирать, – восхищенно посматривая на Олимпиаду, говорил Авдей Иннокентьевич.
– Я, ей-богу, сейчас Микифора позову! Да что это такое на самом деле! Что вам надо?
– Русским языком говорю – тебя! – почти закричал Авдей Иннокентьевич. – А ты еще позлись! Посердись маленечко, ангел…
– Убирайтесь к черту! – топая ногами, кричала Олимпиада.
– До чего же хороша-то, господи боже мой! – млея от наслаждения, приговаривал Авдей Иннокентьевич. – Не бывать свадьбе, дурочка ты моя хорошая, поплакать тебе придется и за другого выйти… За меня, например…
– Да вы не дурачок ли?
Олимпиада не выдержала и расхохоталась. Уж очень смешным показался ей Доменов со своей соломенной шляпой и курьезными речами.
– Сама ты глупенькая! У этого дурачка-то больше пяти миллионов, поняла, ангел мой? Я тебе всерьез говорю, а ты бранишь меня. Не быть свадьбе-то, не быть! Может, будут, да другие… Ты сразила меня, голубушка, головку мою с плеч сняла! Я всех попов в округе удавлю али деньгами подкуплю, а свадьбы не допущу… Не знал я раньше, не знал, не заставил бы тебя слезы горькие понапрасну лить…
– А вы и впрямь, родимый, полоумный! А может, сильно в хмелю? Я сейчас Зинаиду Петровну позову. Отвернитесь, дайте мне одеться. Как вам не стыдно! – прячась за край стола, говорила Олимпиада.
– Погоди! – громко и властно крикнул Доменов. – Ты думаешь, я шутки с тобой шучу. Женишок твой в Сибирь-каторгу пойдет. Его уже арестовали… Кому он краденое золото продал? Ты знаешь или нет?
Олимпиада медленно опустилась на стул, забыв даже прикрыть голые плечи. Она уже знала всю историю с золотом. Зинаида Петровна говорила ей, что за такие дела в самом деле в Сибирь ссылают, и советовала в дальнейшем покрепче держать мужа в руках и не распускать вожжи.
– Зачем вы пришли? Зачем? Где Митя? Где? – кричала Олимпиада.
Услышав шум в гостиной, проснулась Зинаида Петровна. Даша разбудить ее не решилась: не любила и гневалась хозяйка, когда ее беспокоили. Кроме того, у Даши были и другие причины бояться Зинаиды Петровны…
Вчера Микешка пригласил девушку поехать за свежей травой на уральские поймы. Заехали в тугай. На противоположном берегу Урала крутой стеной возвышался лес. За ним виднелся киргизский аул. Все это было очень красиво… Микешка рассказывал, как кочевники увозят невест и какие из-за этого случаются побоища. Он умел хорошо и увлекательно рассказывать. Накосили пахучей травы, видели тетеревов. Потом поехали домой, а дальше… немножко стыдно было вспоминать… Сначала ей стало жарко. Они выкупались. Микешка за одним кустом, она за другим, а потом Микешка подплыл к ней и они плавали рядом. И руки у него как железные. Микешка рассказал ей, что он не ладит со своим хозяином и собирается уйти на прииск к Тарасу Маркеловичу. Ей не хотелось, чтобы Микешка уезжал, и она сказала ему об этом. Тогда он пристал: отчего да почему? И тут – она сама не помнит, как это случилось, – он стал целовать ее, а она только стыдливо опускала голову и не протестовала…
За эту поездку ей крепко досталось от Зинаиды Петровны. Ну и пусть! Она тоже с инженером допоздна катается и со старшим Степановым любезничает…
– Кто там кричит? – кутаясь в длинный, зеленого цвета восточный халат, спросила у Даши Печенегова.
– Какой-то пьяный господин пришел, с Олимпиадой Захарьевной разговаривает…
– Зачем пустили? Что здесь, кабак, что ли? – проворчала Зинаида Петровна.
– Он никого и не спрашивал. Я хотела остановить, так он на меня раскричался и прямо в гостиную ввалился.
Шурша шелком; Печенегова вошла в гостиную.
Невеста, уронив голову на край стола, комкая белое подвенечное платье, рыдала. Доменов что-то говорил ей. Заметив Зинаиду Петровну, он приподнялся и поклонился.
– Что здесь творится? Вы как сюда попали, милостивый государь? – с трудом сдерживаясь, нараспев проговорила Печенегова.
– Не с хозяйкой ли сего дома имею честь говорить? – спросил Доменов и назвал свою фамилию.
– Как вы сюда попали, господин Доменов? Вы себя недостойно ведете! – возмутилась Печенегова. – Олимпиада Захаровна, что с вами?
Невеста, перекатывая голову на столе, зарыдала еще горше. Печенегова позвала Дашу, а та еще какую-то девушку. Олимпиаду увели в другую комнату.
– Видите, что вы наделали? – укоряюще сказала Печенегова.
– Добра ей желаю, Зинаида Петровна…
Доменов без лишних слов с присущей ему грубой прямотой посвятил хозяйку в суть дела и этим привел ее в полное смятение.
– Где же сейчас Дмитрий Александрович? – спросила она.
– А его господин пристав вызвал, – ответил Доменов, уверенный, что пристав все сделает именно так, как они условились.
И на самом деле Ветошкин уже битый час, как голодный волк, терзал несчастного жениха.
После обеда с Доменовым Мардарий Ветошкин решил было прилечь отдохнуть, а потом уже вызвать Митьку в станичное управление. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит… Веселый, празднично разодетый Митька прискакал на взмыленном рысаке приглашать Туркова на девичник и попал прямо в пасть Мардарию Ветошкину.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Только вчера ночью, лаская Митю, Олимпиада, словно чуяло ее сердце, говорила ему: «Наверное, не дождусь того часу, когда венцы наденут да крест дадут поцеловать на веки вечные… Все сердце изболелось…» – «С чего ему болеть-то?» – лениво, как сытый кот, мурлыкал жених. «Все мне завидуют, живую проглотить готовы. А Ариша, как увидит, губы скривит и отворачивается. И по станице всюду разносит, что юбчонки-то у меня все залатанные, новой рубахи даже своей нет… По-всякому срамит. Приданого-то, говорит, вошь на аркане да блоха на цепи». – «Ты не слушай бабьи сказки». – «Эх, кабы мне девушкой за тебя выйти… Господи, почему это так все случается?»
Сидя перед приставом, Митька со страхом вспоминал опасения Олимпиады. Он чувствовал, что это делается из черной зависти. Шутка сказать, Сибирью грозит. Пробовал ругаться с приставом, золото сулил, но тот был жесток и хитер.
– У меня же завтра свадьба! – упрашивал Митька.
– Не могу-с. Закон! – изрыгал из клыкастого рта Ветошкин и что-то с зловещим видом писал мелким убористым почерком.
– Крест-то на тебе есть? – стуча себя в грудь кулаком, вопрошал Степанов.
– Так точно, золотой имеем-с… Подарок Авдея Иннокентьевича…
– Пусть сдохнет твой Авдей!
– Напрасно бранитесь. Господин Доменов могли бы вам помочь…
– И помогу! – распахнув дверь, помахивая своей шляпой, крикнул Доменов. По излюбленной привычке, он немного постоял у дверей, послушал разговор, предварительно кинув удивленным сидельцам зазвеневший по столу золотой, и только после этого вошел в кабинет.
– Здравствуй, женишок! Грызет он тебя поманеньку? Это, брат, такой Архимед, все звезды на небе пересчитал, все законы съел и ни разу не подавился… А из тебя он всю кровь по капельке выцедит, ему только попадись! – Так приветствовал Доменов растерявшегося Митьку. После этого он прошелся по кабинету из угла в угол, потрепал Митьку по плечу и заглянул в бумагу Ветошкина. – Ты, ангел, значит, допрыгался? Моя Марфа тебе поклон шлет, – продолжал Доменов, присаживаясь к столу. – Ты сходи-ка, навести ее по старому знакомству.
– Не пущает господин пристав, в этапную запереть грозится… Да рази я знал всякие такие законы! – вытирая рукавом малиновой рубахи потное лицо, взмолился Митька.
– Ну, вот теперь знать будешь, почем гусиные лапки… Потопаешь по сибирской дальней, а там, глядишь, и самого заставят золотце добывать… Угодишь на Ленские прииски к Кешке Белозерову, там тебя научат разным законам. У него там половина каторжных работает. Значит, не отпускает? Ах, изверг! Я же тебе говорю, с ним шутки плохи. Отпустил бы ты его, Мардарий Герасимыч, к моей дочери. Они знакомство имели амурное… Ух ты мне стрикулист! – Авдей Иннокентьевич погрозил Митьке тяжелым кулаком. – У самого невеста была, а Марфе голову вскружил, семь ночей после тебя не спала. На вдове, прохвост подлецович, задумал жениться, как будто девок мало. Подержанный товар ни один купец не покупает… Это нам, грешным, сошло бы… Чего зенки-то опустил? Стыдно?.. На меня гляди!
Митька, не поднимая головы, молча выслушивал брань и скабрезности Доменова. Сердце стучало, к горлу подступала тошнота. Хотелось пить, но воды не было. А Доменов продолжал подносить ему пилюли, одна горче другой.
– Подумай, сколько ты сразу наделал? Мою дочь оскорбил. Ежели бы я тогда не вошел, ты бы ее, голубушку, как былинку смял… Вон какая дубина вырос! Да ежели я захочу, подам сейчас Мардарию еще одну бумагу, распишу тебя, ангела, и кандалы велю надеть… Ну да ладно, я человек не злопамятный. На поруки тебя возьму. Отдашь его мне, Мардарий Герасимыч?
– Да можно покамест… – пожимая плечами, согласился пристав. – Только залог надо внести. По этой статье…
– Оставь свою казуистику! Сколько нужно, столько и внесу.
– Спасибо, Авдей Иннокентьевич, – сдерживая слезы, пробормотал Митька.
– Только беру тебя, ангелочек мой, с одним условием. Перво-наперво, напиши письмо и откажись от своей вдовушки… Это одно баловство.
– Да как же это? Да мы ить… – задыхаясь, шептал Митька. Удар был настолько сильным, что у Митьки пошли перед глазами круги. Правду наворожила Олимпиада.
– Она годами старше тебя, дурак! Разве тебе такая нужна жена? Выкинь ее из головы! Я уже говорил с матерью и братом твоим, Иваном. Ты их не хотел слушать, так меня послушай. Не мое ты чадо… Я бы тебе показал, как золотом торговать.
– Да как же так? – ворочая помутневшими зрачками, говорил Митька. – Липушка-то…
– О ней мы сами позаботимся… Ты о себе подумай.
– Не-ет! Этого я не желаю! – попробовал протестовать Митька.
– Ах, не желаешь? Ну, тогда пиши письмо, чтобы тебе сухари сушили, – решительно заявил Авдей Иннокентьевич. Он и сам в эту минуту верил, что мог бы закатать этого упрямца на несколько лет. Ветошкин ходил перед ним на цыпочках, ибо Авдей Иннокентьевич знал все его большие и малые прегрешения, а за верную службу щедро платил.
Сидя перед приставом, Митька со страхом вспоминал опасения Олимпиады. Он чувствовал, что это делается из черной зависти. Шутка сказать, Сибирью грозит. Пробовал ругаться с приставом, золото сулил, но тот был жесток и хитер.
– У меня же завтра свадьба! – упрашивал Митька.
– Не могу-с. Закон! – изрыгал из клыкастого рта Ветошкин и что-то с зловещим видом писал мелким убористым почерком.
– Крест-то на тебе есть? – стуча себя в грудь кулаком, вопрошал Степанов.
– Так точно, золотой имеем-с… Подарок Авдея Иннокентьевича…
– Пусть сдохнет твой Авдей!
– Напрасно бранитесь. Господин Доменов могли бы вам помочь…
– И помогу! – распахнув дверь, помахивая своей шляпой, крикнул Доменов. По излюбленной привычке, он немного постоял у дверей, послушал разговор, предварительно кинув удивленным сидельцам зазвеневший по столу золотой, и только после этого вошел в кабинет.
– Здравствуй, женишок! Грызет он тебя поманеньку? Это, брат, такой Архимед, все звезды на небе пересчитал, все законы съел и ни разу не подавился… А из тебя он всю кровь по капельке выцедит, ему только попадись! – Так приветствовал Доменов растерявшегося Митьку. После этого он прошелся по кабинету из угла в угол, потрепал Митьку по плечу и заглянул в бумагу Ветошкина. – Ты, ангел, значит, допрыгался? Моя Марфа тебе поклон шлет, – продолжал Доменов, присаживаясь к столу. – Ты сходи-ка, навести ее по старому знакомству.
– Не пущает господин пристав, в этапную запереть грозится… Да рази я знал всякие такие законы! – вытирая рукавом малиновой рубахи потное лицо, взмолился Митька.
– Ну, вот теперь знать будешь, почем гусиные лапки… Потопаешь по сибирской дальней, а там, глядишь, и самого заставят золотце добывать… Угодишь на Ленские прииски к Кешке Белозерову, там тебя научат разным законам. У него там половина каторжных работает. Значит, не отпускает? Ах, изверг! Я же тебе говорю, с ним шутки плохи. Отпустил бы ты его, Мардарий Герасимыч, к моей дочери. Они знакомство имели амурное… Ух ты мне стрикулист! – Авдей Иннокентьевич погрозил Митьке тяжелым кулаком. – У самого невеста была, а Марфе голову вскружил, семь ночей после тебя не спала. На вдове, прохвост подлецович, задумал жениться, как будто девок мало. Подержанный товар ни один купец не покупает… Это нам, грешным, сошло бы… Чего зенки-то опустил? Стыдно?.. На меня гляди!
Митька, не поднимая головы, молча выслушивал брань и скабрезности Доменова. Сердце стучало, к горлу подступала тошнота. Хотелось пить, но воды не было. А Доменов продолжал подносить ему пилюли, одна горче другой.
– Подумай, сколько ты сразу наделал? Мою дочь оскорбил. Ежели бы я тогда не вошел, ты бы ее, голубушку, как былинку смял… Вон какая дубина вырос! Да ежели я захочу, подам сейчас Мардарию еще одну бумагу, распишу тебя, ангела, и кандалы велю надеть… Ну да ладно, я человек не злопамятный. На поруки тебя возьму. Отдашь его мне, Мардарий Герасимыч?
– Да можно покамест… – пожимая плечами, согласился пристав. – Только залог надо внести. По этой статье…
– Оставь свою казуистику! Сколько нужно, столько и внесу.
– Спасибо, Авдей Иннокентьевич, – сдерживая слезы, пробормотал Митька.
– Только беру тебя, ангелочек мой, с одним условием. Перво-наперво, напиши письмо и откажись от своей вдовушки… Это одно баловство.
– Да как же это? Да мы ить… – задыхаясь, шептал Митька. Удар был настолько сильным, что у Митьки пошли перед глазами круги. Правду наворожила Олимпиада.
– Она годами старше тебя, дурак! Разве тебе такая нужна жена? Выкинь ее из головы! Я уже говорил с матерью и братом твоим, Иваном. Ты их не хотел слушать, так меня послушай. Не мое ты чадо… Я бы тебе показал, как золотом торговать.
– Да как же так? – ворочая помутневшими зрачками, говорил Митька. – Липушка-то…
– О ней мы сами позаботимся… Ты о себе подумай.
– Не-ет! Этого я не желаю! – попробовал протестовать Митька.
– Ах, не желаешь? Ну, тогда пиши письмо, чтобы тебе сухари сушили, – решительно заявил Авдей Иннокентьевич. Он и сам в эту минуту верил, что мог бы закатать этого упрямца на несколько лет. Ветошкин ходил перед ним на цыпочках, ибо Авдей Иннокентьевич знал все его большие и малые прегрешения, а за верную службу щедро платил.