Фёдоров Вадим Дмитриевич. Летящие к северу

В.Д. Фёдоров. Летящие к северу

Вадим Дмитриевич Фёдоров
Летящие к северу

   «Ябеде» посвящается

Глава первая.
Рождение Чипа

   Дон! Дон! Дон! — доносилось из яйца.
   Четыре пары глаз с любопытством смотрели на зеленоватое яйцо, из которого раздавался звук. Четыре пары глаз принадлежали маленьким гагачатам, дымчато-бурым пуховичкам с белыми надбровьями и чёрными бусинками глаз. На тупом конце яйца видна была звездообразная трещинка, в которой показался и замер крохотный клювик.
   — Он опять не вылупился, — зашептал самый нетерпеливый и беспокойный гагачонок по имени Тяп.
   — Тс-с! — прервал его другой. — Не мешай слушать!
   — И не толкайся, пожалуйста, — вежливо вставил третий, — а то я скажу маме.
   — А я не толкаюсь! — возразил Тяп.
   — А вот и толкаешься!
   — Нет, не толкаюсь!
   — А я всё равно пожалуюсь, — спокойно сказал гагачонок, которого звали Ябедой.
   — Ну и говори, говори! — зашипел Тяп.
   — Тише, вы! — прикрикнул Большой Ляп, самый старший и самый сильный из гагачат, которому шёл уже второй день и который поэтому считал себя самым главным. — Расшумелись!.. Тяп, ты опять тронул яйцо.
   — Я не трогал! — возразил Тяп.
   — А вот и трогал! Я видел! — немедленно подтвердил Ябеда.
   — Ты видел?! — вскипел Тяп.
   — Да, я видел. И об этом тоже мама узнает.
   — Ах, так… Ты свидетель, Чап, что я не виноват, и поэтому клюну Ябеду.
   Чап, который не отрываясь смотрел на яйцо и не вмешивался в ссору братьев, вдруг заметил:
   — А ведь он снова бьёт!
   Гагачата мгновенно стихли.
   Дон! Дон! Клювик исчезал в отверстии яйца и появлялся снова. Дон! И трещины поползли дальше. Дон! Дон!
   И вдруг — крэг! — яйцо развалилось.
   Малюсенький мокрый гагачонок вывалился из яйца и растянулся в гнезде. Он лежал с закрытыми глазами и не шевелился.
   — Он, наверное, дохлый! — сказал Тяп. — Или притворяется.
   — Ты тоже был таким, когда вылупился, — заметил Большой Ляп. — По крайней мере, я тебя таким хорошо помню.
   — Он и сейчас почти такой, — вставил Ябеда.
   — Ах, я такой? — снова вскипел Тяп.
   — Я сказал «почти», — уточнил Ябеда и добавил: — Когда старшие говорят, надо хорошенько слушать. Не правда ли, Ляп?
   Большой Ляп, который не успевал следить за смыслом происходившего спора, но которому понравилось последнее замечание Ябеды, важно согласился:
   — Правда. Старших надо слушать.
   — Эх, вы!.. — тяжело вздохнул Тяп.
   — Тс-с! — снова раздался голос Чапа. — Он двигается. — Чап был самый внимательный, и хотя он говорил всегда мало и тихо, но как-то так получалось, что все его слушали.
   — Смотрите, он открыл глаза.
   Гагачата вытянули шеи, разглядывая новенького. Тот оглядел их и прошептал:
   — А мне холодно.
   — Сейчас прилетит мама и тебя согреет, — сказал Чап. — А холодно тебе потому, что ты мокрый.
   — Внутри яйца всегда прескверная погода. Сыро, — пояснил Большой Ляп.
   А Тяп участливо осведомился:
   — Ну как, всё в порядке? — И одобрительно добавил: — Всё-таки проклюнулся.
   — Нет, ещё не проклюнулся, — тихо возразил гагачонок.
   Ябеда и Большой Ляп захихикали, а Тяп только пробормотал неопределенное «м-м-м», потому что сказать ему было нечего. И вдруг гагачонок спросил:
   — Скажите, а как меня зовут?
   Птенцы переглянулись. Потом помолчали, и наконец Чап ответил:
   — Кажется, тебя ещё никак не зовут. Ты ещё только-только появился на свет, и у тебя пока нет имени. А имя нужно придумать.
   — Мы придумаем тебе славное имя, — пообещал Большой Ляп.
   — Оно будет красивое, — вставил Ябеда.
   — Если ты не будешь ябедничать, — поддакнул Тяп и вызывающе посмотрел на Ябеду.
   — Об этом я тоже расскажу маме, — спокойно произнес Ябеда.
   — Ах, и об этом? Нет, Чап, я его определенно клюну!
   — Ну, попробуй только клюнь… я тогда тоже…
   — Перестаньте! — сказал Чап. — От ваших ссор у меня болит голова!
   — И у меня тоже, — поддержал Большой Ляп. — Замолчите!
   — А какое всё-таки у меня будет имя? — спросил мокрый гагачонок слабеньким голосом.

   Все сразу утихли и уставились на гагачонка, силясь придумать ему имя. Птенец сидел, опустив голову и полуприкрыв глаза, и вздрагивал. Где-то вдали хрустнула веточка, и до слуха малышей донесся тихий клёкот мамы-гаги, которым она успокаивала их, предупреждая о своем приближении. И здесь случилось неожиданное. Мокрый гагачонок раскрыл глаза и, быстро приподнявшись, громко прокричал:
   — Чип-чип-чип, — и, обессилев, упал в гнездо.
   — Чип! — в восхищении повторил Чап. — Он назвал себя Чипом. Он сам придумал себе имя!

   В тот же миг у гнезда появилась мама-гага. Она с интересом взглянула на гагачонка и облегченно вздохнула:
   — Ну, теперь, кажется, все.
   — Мама, — пискнул Тяп, — он назвал себя Чипом!
   — Тише, — сказала мама. — Спите и набирайтесь сил. Впереди длинное и опасное путешествие.
   Мама-гага забралась на гнездо, и в гнезде стало тепло, темно и вообще очень уютно.

   Мама была старой и опытной птицей. Поэтому она долго и тщательно выбирала место для гнезда. Выбор её пал на один небольшой островок, густо поросший лесом. Там, под ветвями ели, которые почти касались земли, мама-гага построила гнездо. В первый день, обломав клювом травинки и подкладывая их под себя, она утоптала лунку, или лоток. На второй день, продолжая утаптывать лоток, гага подгребла к нему лапами хвою, сухие листья и веточки, которые образовали высокий валик из растительного мусора вокруг лунки. Получилось широкое гнездо, сантиметров двадцати в поперечнике. А ещё через день ранним утром мама-гага отложила в гнездо первое яйцо светло-зелёного цвета, чуть побольше куриного. На следующий день утром в гнезде появилось второе яйцо.
   Перед откладкой третьего яйца гага начала выщипывать пух из нижней части груди и почти всей поверхности брюшка. Поэтому, когда она снесла третье яйцо, а затем и четвёртое, двадцать граммов гагачьего пуха выстилало гнездо изнутри.
   И это был настоящий гагачий пух, состоящий из легчайших отдельных пушинок. И каждая пушинка имела очень много извилистых бородок, которые, сцепляясь друг с другом, образовывали компактную пуховую массу. Этот пух никогда не сваливался, то есть не распадался на отдельные пушинки, и поэтому не пропускал через себя тепло.
   Ах как прекрасно сумела мама построить гнездо для своих будущих гагачат! Сухое, тёплое гнездо, прикрытое сверху веткой ели от дождя и ненасытных глаз хищников. И когда наконец было отложено последнее, пятое, яйцо, мама села насиживать всю кладку. Она прижалась выщипанным местом брюшка и частью груди, которые образовали у неё одно большое наседное пятно, к отложенным яйцам. Это было замечательное приспособление, так как тот пух, который раньше согревал её грудь и брюшко, теперь, выстилая гнездо, обогревал снизу её кладку. Зато тепло материнского тела беспрепятственно переходило через наседное пятно к будущему потомству.
   Долго сидела утка на гнезде, обогревая кладку. Каждый час, слегка привставая на гнезде, она осторожно поворачивала яйца, чтобы поровну разделить родительское тепло между будущими детьми.
   Почти целый месяц высиживала кладку заботливая мать. И всё это время она очень редко и очень ненадолго покидала гнездо, чтобы найти себе корм. А в последние дни перед появлением на свет птенцов гага почти совсем не оставляла гнезда.

   Много приключений происходило с ней, много раз ей угрожала смертельная опасность, но мама-гага никогда потом не рассказывала об этом, и поэтому мы с вами никогда о них ничего не узнаем. Просто мама-гага была сдержанной и немногословной. Она была крупной гагой и весила целых два с половиной килограмма. И хотя она имела скромную рыжевато-бурую окраску с тёмными пестринами, среди своих подруг она слыла грациозной и даже красивой. И когда наконец после, месяца насиживания, за который мама-гага потеряла почти треть своего веса, у неё появилось четыре крохотных гагачонка, она была почти счастливой. И только пятое яйцо, из которого уже давно пора было вылупиться птенцу, слегка беспокоило её. Правда, оно было уже наклевано и звездообразная трещина расходилась от места наклева, но силёнок выбраться из яйца у последнего гагачонка не хватало. Мама усиленно грела это яйцо, не покидала гнезда. Но рядом, совсем рядом, был куст с вороникой, перезимовавшей сладкой ягодой, чёрной и аппетитной. Надо было только чуть-чуть отойти от гнезда, всего на несколько минут, чтобы заглушить голод. И она рискнула. Что произошло в нём в отсутствие мамы, мы уже знаем. Из последнего яйца появился на свет гагачонок, который сам придумал себе имя. Он назвал себя Чипом. Он, правда, был самый маленький, но когда подрос, то так и не смог объяснить, почему он выбрал себе такое имя.

Глава вторая.
Путешествие к морю

   Были первые числа июня. Стояли белые, тихие ночи. В море, как в зеркале, отражались перевёрнутые острова с зелёными шапками лесов и разноцветным подбоем прибрежных камней — белых, розовых, тёмно-лиловых, разрисованных зеленоватыми кольцами лишайников. И солнце, северное солнце белых ночей, низко висевшее у горизонта, плавало золотым блюдцем на полированной поверхности моря. Была такая тишина, что, прислушавшись, можно было различить в ушах звон, который нарастал, звенел всё громче и громче, заглушая удары сердца. Заколдованные тишиной и сном, стояли ели. Берёзки, вплотную подступив к воде, заглядывали в неё, любуясь своим отражением.
   И крепко-крепко спали гагачата в тёплом, сухом гнезде, отгороженные от всего мира горячим телом матери. И только старая гага не спала в эту ночь, последнюю перед путешествием к морю. Она неподвижно сидела, вслушиваясь в тишину, и думала…

   Страшный впереди предстоял день. И зачем только так далеко от моря соорудила она своё гнездо! Ведь можно было сделать его поближе, тогда путь к воде для её гагачат был бы короче. Но ближе, успокаивала себя мама, могла заметить ненавистная ворона, хитрая и наглая, которая часто навещала остров и, притаившись среди ветвей сосны, подолгу наблюдала за мамой-гагой, кормящейся у берега. Вороне очень хотелось найти гагачье гнездо — для этого ей надо было проследить, куда возвращается гага после еды, но мама была опытной и мудрой: наевшись, она летела прочь от гнезда, на соседний островок, и скрывалась в траве. Ворона немедленно перелетала следом, а гага переползала под ветками елей через весь островок и вылетала с другого его конца. Сделав широкий круг над морем, она возвращалась на свой остров. Но и вернувшись, она ещё долго сидела в стороне от гнезда, прислушиваясь, приглядываясь ко всему подозрительному, опасаясь, не разгадала ли ворона её хитрость. В последнее время старой гаге стало казаться, что ворона только для вида летит за ней с острова, а потом немедленно возвращается назад и рыскает по нему либо, притаившись, наблюдает. Ворона — самый страшный враг уток, так как она наблюдательна, прожорлива и нахальна. Обнаружив утиное гнездо, она выпивает яйца или съедает утят. Поэтому мама очень тревожилась за жизнь своих малышей, которым предстоял длинный путь к морю. Гагачатам надо было пройти целых сто пятьдесят метров — сначала участок елового леса, затем узкую полоску березняка и, наконец, — самое опасное место пути! — открытую поляну, которая тянулась до кромки прибоя. Голое, незащищённое место. И эта ужасная ворона, которая вечно торчит на суку большой сосны, растущей у края поляны! А ястреб, который каждый день облетает остров! Хорошо ещё, что на острове нет лисы. От неё спасения нет не только гагачатам, но и взрослой птице. Бедные малыши! Они ещё не подозревают, что мир велик и друзей в нём так мало! Пусть спят. Крепче. Пусть набираются сил. Только бы хватило их, чтобы добраться до моря. В море, по крайней мере, не надо бояться ворон и лис. А это уже кое-что! Так думала мама, прислушиваясь к спокойному дыханию гагачат.
   Но вот солнце, описав полукруг у горизонта, медленно поползло вверх, и наступило утро. Первым проснулся Тяп.
   Он сразу вспомнил, что их уже пятеро. Конечно, он не мог ждать, пока проснётся Чип. Он пробовал потерпеть, но ничего не получалось.
   Пришлось его разбудить:
   — Чип, а Чип! Чипик! Ты уже проснулся?
   — Нет, я ещё сплю, — ответил Чип тоненьким голосом.
   Тяп минутку помолчал, а затем спросил:
   — Почему же ты тогда разговариваешь?
   — А я не разговариваю… Я просто отвечаю.

   Тяп услышал, как дружно хихикнули проснувшиеся гагачата. Поэтому он повернулся к ним и вызывающе произнес:
   — А вот мне не смешно.
   — Это мы заметили, — сказал Ябеда. И добавил: — Не крутись, пожалуйста, ты можешь толкнуть Ляпа.
   — Кто — я?! — вспылил Тяп. — Я могу толкнуть Ляпа? Это ты сказал, Ябеда?
   — Да, это сказал я! Но ты опять плохо слушаешь старших: я же сказал, что ты можешь толкнуть, но я не говорил, что ты уже толкнул. Он ведь тебя ещё не толкнул, правда, Ляп?
   Ляп ответил:
   — Это правда. Тяп меня не толкал. И вообще, Тяп, зря ты пристаешь к Ябеде.
   — Я пристаю к Ябеде?! — возмутился Тяп. — Ты слышал, Чап?! Чипик, ты слышал?! Нет, Чап, я больше так не могу — вот возьму и клюну Ябеду больно-пребольно! Чип, Чипик! Ты поближе к нему, будь другом, сделай это за меня.
   — Пожалуйста, — сказал Чип и изо всей силы клюнул Ябеду.
   — Ой! — крикнул Ябеда. — Мама! Они дерутся!
   — А он сам первый… — начал Тяп.
   Но мама сердито сказала:
   — Тише! Какие вы ещё глупые! Сидите спокойно и берегите силы. Чип, не дерись!
   — Но меня попросил его клюнуть Тяп.
   — Тяп, а ты не учи драться.
   — А Ябеда пусть ко мне не лезет!
   — А я и не лез, — сказал Ябеда. — Ляп знает.
   — Я знаю, — подтвердил Большой Ляп.
   — Ничего ты не понимаешь, Ляп, — вмешалась мама. — Виноват Ябеда. Тяп — тоже. И Чипик. Но Чипик совсем ещё маленький, он только ещё обсох, а Ябеде и Тяпу должно быть стыдно — им уже целых два дня! А теперь замолчите и сидите смирно. Солнце уже поднимается. В полдень мы отправимся к воде.
   Гагачата притихли. Гагачата вообще послушные дети своих родителей.
   Достаточно одного родительского слова, чтобы малышей урезонить.
   Между тем солнце поднималось всё выше и выше. В лесу стоял пряный запах багульника, сплошным ковром покрывшего каменистую почву острова. То здесь, то там попадались скромные сиреневые веточки вереска. Кожистые глянцевитые листочки брусники терялись в зарослях черничника. И над этим зелёным морем поднимались ели.
   У самой земли под спутанными веточками растений, присмотревшись, можно было обнаружить еле заметную тропку, тянувшуюся от гнезда к морю. Это мама-гага, отправляясь за пищей к воде, протоптала тропинку, по которой сегодня она поведёт своих малышей.

   Чутко прислушивалась гага к лесным шорохам, которые могли предупредить о приближении врага. Внимательно следила за каждой тенью, мелькавшей среди ветвей, — ведь она тоже могла принадлежать врагу. И жадно ловила тишину и покой, которые были её единственными друзьями. Наконец солнце поднялось совсем высоко, и мама решила: «Пора». Осторожно оглядываясь, она сошла с гнезда. И сразу сквозь еловую лапу, накрывавшую сверху гнездо, брызнуло в глаза гагачат солнце и на мгновение ослепило их. Пахнýло чистой свежестью июньского северного дня и запахом леса.
   Гагачата смешно вытянули шеи, стараясь разглядеть, куда делась мама. Но она была совсем рядом. Мама стояла недалеко от гнезда и тихим клёкотом приглашала гагачат следовать за собой: «Идите, идите же за мной. Не теряйте зря времени! Идите за мной и не бойтесь». Первым вылез Чап, за ним — Ябеда и Большой Ляп. Спрыгнув с гнезда, они сразу исчезли в густых кустиках черники и, потеряв из виду маму, испугались. Мгновенно притихнув, они затаились в траве.
   — Я здесь, здесь, идите за мной, — совсем рядом раздался голос мамы.
   Гагачата привстали, чтобы разглядеть маму, а Большой Ляп даже приготовился о чем-то спросить, но в это самое время — бум! — что-то прихлопнуло его сверху. Бум! — раздалось ещё раз. Гагачата снова замерли. И вдруг совсем рядом раздался голос Тяпа:
   — Чип, а Чипик, ты видел, как я красиво прыгнул?
   — Да это же Тяп! — первым догадался Чап.
   — И Чипик! — обрадовался Большой Ляп.
   — Они прыгнули из гнезда прямо тебе на шею, Ляп? Не правда ли, тебе очень смешно? — вставил Ябеда.
   — Тише, дети! — Из кустов показалась голова мамы. — Не произносите ни одного слова. Ступайте за мной! Вперёд! Скорее!
   Смешно толкаясь, путаясь в стеблях травы и падая, гагачата-пуховички торопливо побежали за матерью. С трудом пробираясь через кусты, они растянулись неровной цепочкой. Ах как было трудно идти и как страшно было отстать! Падали гагачата, цепляясь широкими лапками за корешки, падали, запутавшись в веточках черничника, кувырком летели с камня, больно ударяясь о землю. А впереди мелькал хвост мамы-гаги, и тихий голос настойчиво звал и подгонял их:
   — За мной, дети! Только не отставайте! Вперёд!
   Сначала последним бежал Тяп. Но вот он обогнал Чипа, который в несчётный раз запутался в стеблях и, пытаясь вырваться, застрял окончательно. Обессиленный, он крикнул вдогонку:
   — Мама! Мама! Я уже не могу идти! И мне очень холодно.
   Мама остановилась, и, когда гагачата догнали её, она ласково позвала:
   — Чипик, маленький мой, пройди совсем-совсем немножко, я тебя жду. И согрею.
   Последним усилием Чипик рванулся вперёд и буквально подкатился под ноги матери. Гага накрыла своим горячим телом пять дрожащих комочков, тесно прижавшихся к ней. Она слушала удары пяти маленьких сердец, для которых она была единственной в мире защитой.
   Когда гагачата отдохнули, выводок снова пустился в путь — и снова побежали, покатились за мамой-гагой пушистые клубочки.
   Много раз ещё останавливалась гага, грея своих малышей и давая им отдохнуть. Много раз подбадривала их нежным словом, пока наконец выводок не достиг границы елового леса. Была пройдена самая длинная и трудная, но самая безопасная часть пути. Теперь гага была уверена, что после отдыха у всех её гагачат хватит сил дойти до воды. Только надо им хорошенько отдохнуть. А дальше, если на них не нападут враги, они дойдут до воды, обязательно дойдут.
   Притихшие гагачата сидели, сбившись в один клубок. Не было сил не только двигаться — не было сил говорить. Долго отогревала мама своих малышей. Чип даже задремал, и ему что-то приснилось. А может быть, просто показалось. Проснулся Чип от толчка в бок и сейчас же услышал голос Тяпа:
   — Чипик, я давно заметил, что ты не спишь, а только притворяешься. Правда?
   — Конечно, я притворялся, Тяп. Только знаешь, ты мне, пожалуйста, не мешай, я хочу попритворяться дальше.
   — Эх, Чипик, — сокрушенно вздохнул Тяп, — есть важное дело. А если подумать, то можно сказать, что даже очень важное дело.
   — А нельзя не делать этого очень важного дела?
   — Вот в том-то и беда, что можно, — признался Тяп.
   — Тогда давай его не делать.
   — Ну что ж, давай, — согласился Тяп и замолчал.
   Но Чип уже проснулся, и ему вдруг захотелось узнать, что же это за такое важное дело. Он подождал немного, надеясь, что Тяп снова заговорит о деле, но Тяп молчал. Тогда Чип тихонько позвал:
   — Тяп, а Тяп!
   — Что?
   — А может быть, дело нужно всё-таки сделать?
   — Не-ет, Чипик. Лучше уж ты попритворяйся немножечко.
   — А я думаю, что его обязательно надо сделать, — зашептал Чип.
   — Ты думаешь? — с сомнением спросил Тяп.
   — Конечно! Дело-то важное.
   — Ну ладно, — сдался Тяп. — Только, чур, начинай ты.
   — Я?!
   — Ну конечно же, ты! — убежденно сказал Тяп. — Ну, начинай.
   Чип смущенно помолчал, а потом осторожно спросил:
   — Тяп, а что я должен делать?
   — Известно что — есть. Неужели ты совсем не хочешь есть?
   Чип почувствовал, что он и вправду хочет есть.
   — Очень хочу, Тяп. Но что я должен есть?
   — Вот этого я и не знаю, Чипик. Я всё время думаю, думаю и никак не могу придумать, чего бы тебе поесть. Но ты должен обязательно чего-нибудь съесть.
   — Хорошо, Тяп. Я буду ждать, когда ты что-нибудь придумаешь, а ты пока придумай чего-нибудь получше. — И, помолчав с минуту, снова спросил: — Ну как, Тяп, придумал?
   — Вообще-то да… но не знаю, по вкусу ли тебе придётся…
   — Ну, говори же.
   — Я подумал, что ты вполне мог бы закусить Большим Ляпом.
   Чип подумал, а потом решительно сказал:
   — Нет, Тяп. Я этого не сделаю. Во-первых, ему это может показаться неприятным. Во-вторых, его неудобно будить. А в-третьих… а в-третьих, он очень большой, Тяп. И такой невкусный, наверное!
   — А Ябеда? — не сдавался Тяп. — Может быть, ты начнешь с Ябеды?
   — Нет, Тяп. Ябеда уж точно очень невкусный. И потом, он непременно пожалуется. Ты же знаешь, Тяп.
   Вдруг Ябеда, который проснулся и прислушивался к разговору, делая вид, что спит, громко закричал:
   — Мама, мама! А Чип и Тяп хотят нас с Большим Ляпом съесть.
   — Не говори глупости, Ябеда. Никто тебя не съест. И Ляпа — тоже.
   — Но я слышал, как они совещались, кого съесть первым! — плаксиво пропищал Ябеда.
   — Это правда? — строго спросила мама.
   — Правда! — ответил Тяп.
   — Правда, — подтвердил Чип и объяснил: — Это потому, что мы с Тяпом ужасно хотим есть.
   — Господи, да какие же вы ещё глупые! — искренне удивилась гага. — Никто из вас никого съесть не может. Просто вы устали и голодны, а ваша еда в море. Надо нам скорее идти дальше, а то вы, того и гляди, действительно начнёте есть друг друга, — улыбнулась мама и приказала: — Будите Ляпа и Чапа — и марш за мной!
   — А я не сплю, — сказал Чап.
   — И я, — откликнулся Ляп, — тоже не сплю.
   — И вы всё слышали? — с любопытством спросила мама.
   — Слышали, — хором подтвердили Чап и Большой Ляп.
   — Так почему же вы молчали?
   — Я хотел посмотреть, как Чипик будет есть Ляпа, — смущенно признался Чап.
   — И я тоже, — подтвердил Большой Ляп.
   Все дружно рассмеялись.
   — Ох, до чего вы глупенькие! — не переставала изумляться мама. — Ну, хватит, пошутили — и конец. Пора двигаться дальше. Только надо молчать. Пошли!
   И они снова пустились в путь. Теперь им предстояло пересечь небольшую полоску березняка. Идти по березняку было совсем легко. Под лапами гагачат были прелые прошлогодние листья, слежавшиеся в плотную подстилку. Кое-где подстилку пробивали пучки зелёной травы. Гагачий выводок без приключений миновал березняк и остановился перед зелёной лужайкой.
   Лужайка густо заросла кустиками вороники и можжевельника, среди которых то там, то тут поднимались камни, окруженные полосками песка.
   Из-под камней на песчаном грунте высоко взвились вверх метелки злаков, издававшие при покачивании сухое шуршание и тихий треск.
   Утка со страхом разглядывала залитую солнцем лужайку.
   Вон злополучная сосна, на которой затаивалась ворона, наблюдая за берегом. Но сейчас её как будто не было. В небе тоже было спокойно. С большим облегчением мама заметила на воде незнакомый утиный выводок — две взрослые утки и четыре утёнка. Вид у них был спокойный, и это убеждало в том, что опасность с моря не грозила малышам.
   — Дети, нам осталось пройти только сорок метров, и там все вы сможете вдоволь поесть. Только не отставайте. Пошли!
   Мама решительно двинулась через лужайку, и за ней со всех ног припустились гагачата.
   Идти здесь было труднее, чем в березняке, но легче, чем в лесу. Большие неуклюжие лапки утят цеплялись за веточки, не слушались и отчаянно заплетались. «Быстрей! Быстрей! Ещё немножечко — и всё!» — торопила мама. Запыхавшиеся гагачата почти кувыркались через голову. И вдруг — шши-шши, шши! — жесткие крылья разрезали воздух, и на сосне появилась ворона. Она села на ветку, опустила голову, склонив набок, и с удовольствием стала разглядывать передвигающееся гагачье семейство.
   Мама звонко крякнула, предупреждая об опасности, и закричала:
   — Ко мне, дети, ко мне! Иначе вы погибли!
   Гагачата бросились к матери, и та, свесив крылья и плотно прижавшись к земле, спрятала их от вороны. Врождённым чутьем гагачата почувствовали нависшую над ними смертельную опасность и испуганно замерли. Ворона громко каркнула и, медленно слетев, села перед уткой. Гага грозно зашипела: «Ш-ш-ш!» — и, пытаясь клюнуть ворону, быстро выбросила вперёд голову. Ворона лениво отпрыгнула и перелетела через утку. Мама немедленно повернулась к ней головой и снова зашипела: «Ш-ш-ш!.. Убирайся!» Ворона снова отпрыгнула и стала спокойно прохаживаться вокруг выводка. Мама не спускала с разбойницы глаз, а ворона, нахально склонив голову набок, продолжала скакать вокруг гаги. Казалось, её очень забавляет эта игра, и она не торопилась, уверенная в успехе. Это была опытная, коварная ворона, которая ликовала, что так удачно ей удалось наконец перехитрить маму-гагу и выследить весь выводок. Мама продолжала вертеться над головами гагачат, которые сидели ни живы ни мертвы от страха.
   Когда ворона чересчур близко оказывалась от выводка, мама делала вид, что бросается на неё, и гневно шипела: «Ш-ш-ш!.. Пошла вон, негодная!» Но ворона продолжала прыгать вокруг, отлетая и снова возвращаясь. И вдруг в тот самый момент, когда гага, расставив крылья, в несчётный раз пыталась клюнуть ворону, разбойница бросилась ей навстречу и, увернувшись от утиного клюва, крепко схватила маму за одно крыло. В следующее мгновение ворона потащила её за крыло в сторону. Гага, потеряв равновесие, беспомощно взмахивая вторым крылом, пыталась усидеть на месте. Но страшная ворона всё тащила и тащила.