Октавиан приказал убить Антулла, старшего сына Антония и Фуль-вии, а также – Цезариона, сына Клеопатры и Юлия Цезаря, всех же остальных детей как Антония, так и Клеопатры он оставил в живых и дал им воспитание, относясь к ним как к своим близким родственникам.
Октавиан Август. Мрамор. Рим. Ватиканские музеи
Октавиан оказался победителем, гражданские войны кончились, и он хорошо понимал, что в мирное время быть откровенным властителем Рима не так просто. Ведь официально Октавиан с оружием в руках мстил убийцам своего отца и спасал государство. Недаром, много лет спустя, когда жизненный путь его был близок к завершению, Октавиан написал в автобиографии: «19 лет отроду я по своему собственному решению и на свои частные средства собрал войско, с помощью которого вернул свободу государству, подавленному господством банды заговорщиков» (ДБА, 1).
Теперь в государстве наступил внутренний мир, ибо у Октавиана больше не было соперников.
Октавиан стал подумывать о том, чтобы сложить с себя власть и передать все дела сенату и народу (см. Дион Касс. 52, 1). По этому поводу он стал советоваться со своими ближайшими друзьями – с Гаем Цильнием Меценатом, которого ценил за умение молчать, и с Марком Випсанием Агриппой, которого ценил за скромность и за выносливость в трудах (см.! Авр. Викт. Извл. I).
Как передает Дион Кассий, Агриппа посоветовал Октавиану отказаться от единовластия, но Меценат рассудил иначе, и в речи его были такие слова:
«Если ты заботишься об отечестве, за которое вел столько войн, за которое с удовольствием отдал бы и свою душу, то преобразуй его и приведи в порядок наиболее рациональным образом. Возможность и делать i и говорить все, что только кто пожелает – это источник всеобщего благополучия, если имеешь дело с благоразумными людьми, но это приво-' дит к несчастью, если имеешь дело с неразумными. Поэтому тот, кто дает свободу неразумным людям, все равно что дает меч ребенку или сумас-шедшему, а кто дает свободу благоразумным гражданам, тот спасает всех, в том числе и безумцев, даже вопреки их воле.
Поэтому я считаю необходимым, чтобы ты не обманывался, обращая внимание на красивые слова, но чтобы, взвесивши настоящее положение вещей, по существу поставил бы предел дерзким выходкам толпы и взял бы управление государством в свои руки совместно с другими
Достойными людьми. Тогда сенаторами были бы люди, выдающиеся своим умом, войсками командовали бы те, кто имеет опыт в военном деле, а несли бы военную службу и получали бы за это жалованье люди самые крепкие и самые бедные. Таким образом, каждый будет охотно делать свое дело, с готовностью помогать другому, не будет больше слышно о людях нуждающихся, все обретут безопасную свободу. Ибо пресловутая свобода черни является самым горьким видом рабства для людей достойных и одинаково несет гибель всем. Напротив, свобода, везде ставя-Щая на первый план благоразумие и уделяющая всем справедливое по Достоинству, делает всех счастливыми.
Ты не думай, что я советую тебе стать тираном и обратить в рабство РОД и сенат. Этого мы никогда не посмеем, ни я сказать, ни ты сделать. Было бы одинаково хорошо и полезно и для тебя и для государства, если бы ты вместе с лучшими людьми диктовал законы, а чтобы никто из толпы не поднимал голос протеста» (Дион Касс. 52, 14-15).
Далее Меценат развернул перед Октавианом широкую программу необходимых мероприятий.
«Октавиан весьма похвалил и Агриппу и Мецената за мудрость, красноречие и откровенность, но предпочтение отдал совету Мецената. Однако не все, что посоветовал Меценат, он немедленно провел в жизнь, I так как боялся испортить дело, если он станет слишком быстро переде-] лывать людей» (Дион Касс. 52, 41).
Впоследствии в автобиографии Октавиан написал:
«Я, после того как потушил гражданские войны, в шестое и седьмое мое консульство (в 28 и 27 гг. до н. э.), имея высшую власть по всеобщему согласию, передал государство из моей власти во власть сената и римского народа. За эту мою заслугу я по постановлению сената был назван Авгус-1 том, и косяки двери моего дома были увиты лаврами, над дверью был | повешен гражданский венец, а в курию Юлия был помещен золотой щит, надпись на котором свидетельствовала о том, что его мне дали сенат и народ римский за мою доблесть, милосердие, справедливость и благочестие. С того времени я всех превосходил достоинством, власти же я имел ничуть не более, чем те, которые были моими коллегами по государственным должностям» (ДБА, 34).
Октавиан заложил основы такого государства, которое фактически I было монархией, но имело республиканскую внешность.
Все республиканские учреждения и государственные должности были сохранены.
Октавиан официально отказался от того, чтобы пожизненно быть диктатором и консулом, удовольствовавшись почетным наименованием принцепса сената. Принцепсом назывался тот, кто в списке сенаторов стоял первым; формально у принцепса не было никакой власти, он пользовался лишь авторитетом, но обладал драгоценным правом пер – 3 вым высказывать свое мнение в сенате. Это право Октавиан сохранил за собой навсегда.
В середине января 27 г. до н. э. сенат присвоил Октавиану почетное звание Август (от глагола augere «увеличивать», т. е. «возвеличенный богами» или «податель благ: тот, кто возвеличил свое государство»). С этого времени повелитель римлян стал именоваться Император Цезарь Август.]
На протяжении своего долгого правления Август 21 раз получал почетный военный титул «император», который тогда еще не был синонимом высшей власти.
Синонимом высшей власти сделался титул «принцепс», так что форма государства, созданного Августом, получила название «принципат».
1 июля 23 г. до н. э. Август официально получил власть народного (точнее – плебейского) трибуна. Согласно древнему римскому закону,
трибуны обязаны были следить за деятельностью сената и должностных лиц, чтобы ничего не предпринималось в ущерб интересам плебеев. Трибун своей властью мог наложить запрет (veto! – «я запрещаю!») на распоряжения сената и должностных лиц. Присвоив себе трибунскую власть, Август нарушил закон, ибо трибунами имели право быть только плебеи, а он по усыновлению принадлежал к патрицианскому роду Юлиев. Однако официально он получал власть трибуна ежегодно, в общей сложности 37 раз.
Самое главное заключалось в том, что в руках Октавиана находились огромные материальные ресурсы; у него была своя казна (так называемый фиск в отличие от эрария – государственной казны); в фиск поступали доходы с такой богатой страны, как Египет, который стал личной собственностью Октавиана; кроме того, он был официально правителем провинций Галлии, Иллирии, Македонии и Сирии. Армия также оставалась в руках Октавиана, она достигала 300 тысяч человек, а в Риме и в других городах Италии разместились войска его личной охраны – так называемые преторианские когорты (в общей сложности 9 тысяч человек).
Обладая фактически монархической властью, Август всю жизнь старался ее завуалировать, делая вид, что он только первый среди равных. Его изощренный ум сумел обуздать его тщеславие, и он никогда не позволял себе роскоши упиваться внешними знаками величия, хотя весь римский мир раболепствовал перед ним.
Светоний пишет:
«Храмов в свою честь он не дозволял возводить в провинциях кроме как с двойным посвящением – ему и богине Роме (богине города Рима). А в самом Риме он от этой почести отказался наотрез. Даже серебряные статуи, которые были отлиты в его честь, он все перелил на монеты и на эти средства посвятил два золотых треножника Аполлону Палатинскому.
Диктаторскую власть народ предлагал ему неотступно, но он на коленях, спустив с плеч тогу и обнажив грудь, умолял его от этого избавить.
Имени «господин» он всегда страшился как оскорбления и позора. Когда однажды в его присутствии в театре мимический актер произнес со сцены:
– О добрый, справедливый господин! —
и все, вскочив с мест, разразились рукоплесканиями, словно речь шла о нем самом, он жестом и взглядом тотчас унял непристойную лесть, а на следующий день выразил зрителям суровое порицание в эдикте (в официальном письменном заявлении). После этого он даже собственным Детям и внукам не разрешал ни в шутку, ни всерьез называть его господином и даже запретил им употреблять между собой это лестное для него обращение» (Свет. Авг. 52-53).Август запретил называть себя господином (dominus), ибо это слово употребляли только рабы по отношению к хозяину, а Август, обратив свободных римлян фактически в своих рабов, ради собственной безопасности хотел, чтобы они воображали себя свободными людьми.
Приступив после окончания гражданских войн к реорганизации государства, Август позаботился о том, чтобы укрепить устои рабовладения: всех беглых рабов он вернул их хозяевам, ограничил возможности отпущения рабов на волю и восстановил древний закон, согласно которому подлежал смертной казни не только раб, убивший господина, но и все рабы, которые в момент убийства находились в доме.
Август пересмотрел списки сената и значительно их сократил, исключив всех неугодных лиц. Сенатором отныне мог быть только тот, чье состояние достигало 1 миллиона 200 тысяч сестерциев (см. Свет. Авг. 41).
Лица, состояние которых достигало 400 тысяч сестерциев, официально принадлежали к так называемым всадникам. Этому социальному слою Август покровительствовал. Из всадников назначались военачальники и должностные лица. Впоследствии из всадников сформировалось императорское чиновничество.
По отношению к неимущей части римских граждан, к основной массе плебеев, Август проводил политику, направленную на удовлетворение их жажды «хлеба и зрелищ». В автобиографии он пишет:
«Римскому плебсу я отсчитал на каждого человека по 300 сестерциев согласно завещанию моего отца Юлия Цезаря, а от своего имени я дал каждому по 400 сестерциев из военной добычи тогда, когда я был в пятый раз консулом (в 29 г. до н. э.). Еще раз, в десятое мое консульство (в 24 г. до н. э.), я отсчитал из моего собственного имущества по 400 сестерциев каждому. Когда я был консулом в одиннадцатый раз (в 23 г. до н. э.), я двенадцать раз раздавал зерно, купив его на свои частные средства. Когда я был в двенадцатый раз народным трибуном (в 12 г. до н. э.), я в третий раз выдал каждому по 400 сестерциев. Все эти раздачи никогда не охватывали менее чем 250 тысяч человек. Когда я был народным трибуном в восемнадцатый раз, а консулом – в двенадцатый (в 5 г. до н. э.), я выдал 320 тысячам городского плебса по 60 денариев на человека. В тринадцатое мое консульство (во 2 г. до н. э.) я выдал по 60 денариев плебеям, которые тогда получали государственный паек, а было их немногим более чем 200 тысяч человек» (ДВА, 15).
«Четыре раза я своими деньгами помогал государственной казне и передал казначеям 150 миллионов сестерциев. А в консульство Марка Лепида и Луция Аррунция (в 6 г.) я из моих личных средств внес 170 миллионов сестерциев в военную казну, которая была создана по моей инициативе, чтобы из нее выдавались наградные деньги воинам, кото-рые прослужили по двадцать и более лет» (ДВА, 17).
«От своего имени я устраивал гладиаторские игры три раза, а от име-их сыновей и внуков – пять раз, в этих играх сражалось около 10 ч человек. Двадцать шесть раз я от своего имени и от имени моих ТЬ «овей и внуков устраивал для народа в цирке, на Форуме или в амфи-трах зрелища охоты на африканских зверей, во время которых было убито около 3 с половиной тысяч зверей» (ДВА, 22).
Август привлек к себе всеобщие симпатии тем, что приказал сжечь писки давних должников государственной казны (см. Свет. Авг. 32). Август не обладал талантом полководца, но его подлинный талант аключался в том, что он умел осознать ограниченность своих способностей и старался не браться за дела, которых не разумел. Поэтому он очень заботился о том, чтобы иметь при себе талантливых и преданных помощников; выгодным людям он был непоколебимо верен.
Август очень редко возглавлял военные походы, обычно он поручал это другим.
Рим. Колонны храма Марса Мстителя на форуме Августа
В военных делах так же, как и во всех прочих, он старался проявлять большую осмотрительность и рассудительность. «Он никогда не начинал сражение или войну, если не был уверен, что при победе выиграет больше, чем потеряет при поражении. Тех, кто домогается малых выгод ценою больших опасностей, он сравнивал с рыболовом, который удит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок – и никакой улов не возместит потери» (Свет. Авг. 25).
Август продолжал традиционную завоевательную политику, но делал это с большой осторожностью.
В 10 г. до н. э. в римскую провинцию была превращена Паннония (территория современной Венгрии). В 5 г. создана провинция Германия.
Однако новые завоевания давались Риму с большим трудом. В 6 г. против власти Рима вспыхнуло грандиозное восстание в Иллирии (восточное побережье Адриатического моря) и в Паннонии, которое продолжалось в течение трех лет.
В 9 г., когда это восстание было наконец подавлено, взметнулось новое мощное восстание, на этот раз в Германии. Германцы сумели заманить в непроходимые болотистые леса три римских легиона под командованием Квинтилия Вара и полностью уничтожить их.
Этот разгром мог стать гибельным для Римского государства.
«Получив известие об этом поражении, Август приказал расставить по городу Риму караулы, чтобы предотвратить междоусобия; наместникам провинций он продлил их полномочия, чтобы люди опытные и знакомые с ситуацией смогли бы удержать в подчинении народы, зависимые от римлян и находящиеся с ними в союзе. Юпитеру Наилучшему Величайшему он дал обет устроить великолепные игры, если положение осударства улучшится. Рассказывали, что он до того был сокрушен, что несколько месяцев подряд не стриг волос и не брился и не раз бился головой о косяк двери, восклицая: «Квинтилий Вар, верни легионы!» – а день поражения (2 августа) каждый год отмечал как день траура и скорби» (Свет. Авг. 23).
Август резко ограничил военную экспансию; он считал, что Римской: империи следует заботиться не столько о приобретении новых владений, сколько об охране того, что уже имеется. Как писал впоследствии Тацит, Август мудро завещал не расширять границ империи.
Потомки ценили Августа за то, что он сумел оградить Римское rocy-j дарство от внешних опасностей.
Историк Геродиан (ок. 170—240 гг.) пишет:
«С тех пор как единовластие перешло к Августу, он освободил италийцев от трудов, лишил их оружия и окружил державу укреплениями и военными лагерями, поставив нанятых за определенное жалованье воинов в качестве ограды Римской державы; он обезопасил державу, отгородив ее великими реками, оплотом из рвов и гор, необитаемой и непрохо-димой землей» (Гер. II, 11).
Сам Август очень гордился тем, что даровал римскому народу мир, которого тот почти никогда не имел за всю свою историю.
В автобиографии Август пишет:
«Храм Януса Квирина, относительно которого у наших предков было в обычае, чтобы он бывал заперт только тогда, когда во всех владениях римского народа на суше и на море господствует мир, добытый победами, – в то время как от самого основания Рима (с 753 г. до н. э.) и до моего появления на свет, как гласит предание, храм этот был заперт только два раза, за то время, что я был принцепсом, храм этот был заперт три I раза по постановлению сената» (ДБА, 13).
Тяжеловесный и сложный строй этой фразы как бы воплощает в себе те неимоверные усилия, какие приложил Август, чтобы римляне трижды вкусили отрады мирного времени.
В Риме Август учредил особый культ божества мирного времени, которое стало называться Pax Augusta – Августов Мир, и повелел построить на Марсовом поле роскошный беломраморный Алтарь Мира, украшенный изящными скульптурными рельефами.
Рим. Мавзолей Августа
Резкое ограничение завоевательной политики дало возможность Августу развернуть широкое строительство как в Риме, так и в других городах. Он украсил Рим многими великолепными зданиями, отделанными мрамором, и создал новую площадь – форум Августа – главным композиционным элементом которого был роскошный храм Марса Мстителя, это должно было напоминать об Августе как о мстителе за убийство Юлия Цезаря. Гигантские беломраморные колонны этого храма сохранились до нашего времени.
Республиканский Рим обладал скромной внешностью; Август начал превращать его в блистательный город и считал своей заслугой, что «получил Рим кирпичным, а оставил его мраморным» (Свет. Авг. 28).
Август стремился привлечь к себе симпатии общественного настроения. Через своего друга Мецената он оказывал покровительство поэтам и заботился о том, чтобы в своих произведениях они проводили идеи, угодные ему. Хотя Август не разрешил построить в Риме храм в свою честь, он был очень доволен тем, что Вергилий в своей фундаментальной поэме Энеида фактически обожествил его. Вергилий умер, не закончив Энеиду, и завещал ее уничтожить; очевидно, он был недоволен своим главным произведением. Но Август не выполнил его последнюю волю, напротив, он приказал Друзьям поэта доработать Энеиду и опубликовать ее как можно быстрее.
Внешне Август старался держаться скромно и достойно и как будто Даже пытался вернуть развращенный роскошью Рим к строгим нравам древней республики. Август издал законы, чтобы укрепить семью и обуздать роскошь и разврат. Однако по жестокой закономерности судьбы ему пришлось применить эти карающие законы к членам своей семьи, ибо его лицемерие, расчетливость и бессердечие пагубным образом сказались на нравственном облике его детей и внуков.
Сам Август в личной жизни далеко не всегда был безупречен. Он дважды женился из политических соображений, а третью свою жену Ливию попросту отобрал у ее мужа, хотя она имела сына и ждала второго ребенка. Август имел много любовниц, и даже его друзья не отрицали того, что он соблазнял чужих жен; они оправдывали его тем, что делал он это якобы не по склонности к сладострастию, а из желания через женщин узнать мысли их мужей, любовников, родных и знакомых.
Со времени Августа в Риме появились профессиональные доносчики. Правда, Август умел сдерживать их рвение и относился спокойно к тому, кто отзывался о нем нелестно. Однажды он так ответил своему приемному сыну Тиберию: «Не поддавайся порывам юности, милый Тиберий, и не слишком возмущайся, если кто-либо обо мне говорит плохо: достаточно и того, что никто не может мне сделать ничего плохого» (Свет. Авг. 51). Могучий повелитель Римской империи любил щеголять своей скромностью. В начале II в. Светоний писал: «В простоте его обстановки и утвари можно убедиться и теперь по сохранившимся столам и ложам, которые вряд ли удовлетворили бы и простого обывателя. Даже спал он, говорят, на постели низкой и жесткой. Одежду носил только домашнего изготовления, сотканную сестрой, женой, дочерью или внучками; тогу носил ни узкую, ни пышную с каймой ни широкой, ни узкой, а обувь подбивал толстыми подошвами, чтобы казаться выше. Что касается пищи, то ел он очень мало и неприхотливо. Вина по натуре своей он пил очень мало» (Свет. Авг. 73, 76, 77).
Государственный порядок, заведенный Августом, оказался устойчивым. Сам Август благополучно царствовал до самой смерти. Хотя от природы было у него слабое здоровье, он дожил почти до 76 лет и скончался 19 августа 14 года. Смерть его была легкая и быстрая.
«Перед смертью он спросил окружавших его друзей, хорошо ли он сыграл комедию жизни. И произнес заключительные строки:
Коль хорошо сыграли мы, похлопайте И проводите добрым нас напутствием». (Свет. Авг. 99)
Август похоронен в Риме в огромном круглом мавзолее, руины которого сохранились до нашего времени. После смерти он был официально причислен к богам. Античная традиция считала божественного Августа самым счастливым из всех римских императоров.
Октавия Младшая
Октавиан оказался победителем, гражданские войны кончились, и он хорошо понимал, что в мирное время быть откровенным властителем Рима не так просто. Ведь официально Октавиан с оружием в руках мстил убийцам своего отца и спасал государство. Недаром, много лет спустя, когда жизненный путь его был близок к завершению, Октавиан написал в автобиографии: «19 лет отроду я по своему собственному решению и на свои частные средства собрал войско, с помощью которого вернул свободу государству, подавленному господством банды заговорщиков» (ДБА, 1).
Теперь в государстве наступил внутренний мир, ибо у Октавиана больше не было соперников.
Октавиан стал подумывать о том, чтобы сложить с себя власть и передать все дела сенату и народу (см. Дион Касс. 52, 1). По этому поводу он стал советоваться со своими ближайшими друзьями – с Гаем Цильнием Меценатом, которого ценил за умение молчать, и с Марком Випсанием Агриппой, которого ценил за скромность и за выносливость в трудах (см.! Авр. Викт. Извл. I).
Как передает Дион Кассий, Агриппа посоветовал Октавиану отказаться от единовластия, но Меценат рассудил иначе, и в речи его были такие слова:
«Если ты заботишься об отечестве, за которое вел столько войн, за которое с удовольствием отдал бы и свою душу, то преобразуй его и приведи в порядок наиболее рациональным образом. Возможность и делать i и говорить все, что только кто пожелает – это источник всеобщего благополучия, если имеешь дело с благоразумными людьми, но это приво-' дит к несчастью, если имеешь дело с неразумными. Поэтому тот, кто дает свободу неразумным людям, все равно что дает меч ребенку или сумас-шедшему, а кто дает свободу благоразумным гражданам, тот спасает всех, в том числе и безумцев, даже вопреки их воле.
Поэтому я считаю необходимым, чтобы ты не обманывался, обращая внимание на красивые слова, но чтобы, взвесивши настоящее положение вещей, по существу поставил бы предел дерзким выходкам толпы и взял бы управление государством в свои руки совместно с другими
Достойными людьми. Тогда сенаторами были бы люди, выдающиеся своим умом, войсками командовали бы те, кто имеет опыт в военном деле, а несли бы военную службу и получали бы за это жалованье люди самые крепкие и самые бедные. Таким образом, каждый будет охотно делать свое дело, с готовностью помогать другому, не будет больше слышно о людях нуждающихся, все обретут безопасную свободу. Ибо пресловутая свобода черни является самым горьким видом рабства для людей достойных и одинаково несет гибель всем. Напротив, свобода, везде ставя-Щая на первый план благоразумие и уделяющая всем справедливое по Достоинству, делает всех счастливыми.
Ты не думай, что я советую тебе стать тираном и обратить в рабство РОД и сенат. Этого мы никогда не посмеем, ни я сказать, ни ты сделать. Было бы одинаково хорошо и полезно и для тебя и для государства, если бы ты вместе с лучшими людьми диктовал законы, а чтобы никто из толпы не поднимал голос протеста» (Дион Касс. 52, 14-15).
Далее Меценат развернул перед Октавианом широкую программу необходимых мероприятий.
«Октавиан весьма похвалил и Агриппу и Мецената за мудрость, красноречие и откровенность, но предпочтение отдал совету Мецената. Однако не все, что посоветовал Меценат, он немедленно провел в жизнь, I так как боялся испортить дело, если он станет слишком быстро переде-] лывать людей» (Дион Касс. 52, 41).
Впоследствии в автобиографии Октавиан написал:
«Я, после того как потушил гражданские войны, в шестое и седьмое мое консульство (в 28 и 27 гг. до н. э.), имея высшую власть по всеобщему согласию, передал государство из моей власти во власть сената и римского народа. За эту мою заслугу я по постановлению сената был назван Авгус-1 том, и косяки двери моего дома были увиты лаврами, над дверью был | повешен гражданский венец, а в курию Юлия был помещен золотой щит, надпись на котором свидетельствовала о том, что его мне дали сенат и народ римский за мою доблесть, милосердие, справедливость и благочестие. С того времени я всех превосходил достоинством, власти же я имел ничуть не более, чем те, которые были моими коллегами по государственным должностям» (ДБА, 34).
Октавиан заложил основы такого государства, которое фактически I было монархией, но имело республиканскую внешность.
Все республиканские учреждения и государственные должности были сохранены.
Октавиан официально отказался от того, чтобы пожизненно быть диктатором и консулом, удовольствовавшись почетным наименованием принцепса сената. Принцепсом назывался тот, кто в списке сенаторов стоял первым; формально у принцепса не было никакой власти, он пользовался лишь авторитетом, но обладал драгоценным правом пер – 3 вым высказывать свое мнение в сенате. Это право Октавиан сохранил за собой навсегда.
В середине января 27 г. до н. э. сенат присвоил Октавиану почетное звание Август (от глагола augere «увеличивать», т. е. «возвеличенный богами» или «податель благ: тот, кто возвеличил свое государство»). С этого времени повелитель римлян стал именоваться Император Цезарь Август.]
На протяжении своего долгого правления Август 21 раз получал почетный военный титул «император», который тогда еще не был синонимом высшей власти.
Синонимом высшей власти сделался титул «принцепс», так что форма государства, созданного Августом, получила название «принципат».
1 июля 23 г. до н. э. Август официально получил власть народного (точнее – плебейского) трибуна. Согласно древнему римскому закону,
трибуны обязаны были следить за деятельностью сената и должностных лиц, чтобы ничего не предпринималось в ущерб интересам плебеев. Трибун своей властью мог наложить запрет (veto! – «я запрещаю!») на распоряжения сената и должностных лиц. Присвоив себе трибунскую власть, Август нарушил закон, ибо трибунами имели право быть только плебеи, а он по усыновлению принадлежал к патрицианскому роду Юлиев. Однако официально он получал власть трибуна ежегодно, в общей сложности 37 раз.
Самое главное заключалось в том, что в руках Октавиана находились огромные материальные ресурсы; у него была своя казна (так называемый фиск в отличие от эрария – государственной казны); в фиск поступали доходы с такой богатой страны, как Египет, который стал личной собственностью Октавиана; кроме того, он был официально правителем провинций Галлии, Иллирии, Македонии и Сирии. Армия также оставалась в руках Октавиана, она достигала 300 тысяч человек, а в Риме и в других городах Италии разместились войска его личной охраны – так называемые преторианские когорты (в общей сложности 9 тысяч человек).
Обладая фактически монархической властью, Август всю жизнь старался ее завуалировать, делая вид, что он только первый среди равных. Его изощренный ум сумел обуздать его тщеславие, и он никогда не позволял себе роскоши упиваться внешними знаками величия, хотя весь римский мир раболепствовал перед ним.
Светоний пишет:
«Храмов в свою честь он не дозволял возводить в провинциях кроме как с двойным посвящением – ему и богине Роме (богине города Рима). А в самом Риме он от этой почести отказался наотрез. Даже серебряные статуи, которые были отлиты в его честь, он все перелил на монеты и на эти средства посвятил два золотых треножника Аполлону Палатинскому.
Диктаторскую власть народ предлагал ему неотступно, но он на коленях, спустив с плеч тогу и обнажив грудь, умолял его от этого избавить.
Имени «господин» он всегда страшился как оскорбления и позора. Когда однажды в его присутствии в театре мимический актер произнес со сцены:
– О добрый, справедливый господин! —
и все, вскочив с мест, разразились рукоплесканиями, словно речь шла о нем самом, он жестом и взглядом тотчас унял непристойную лесть, а на следующий день выразил зрителям суровое порицание в эдикте (в официальном письменном заявлении). После этого он даже собственным Детям и внукам не разрешал ни в шутку, ни всерьез называть его господином и даже запретил им употреблять между собой это лестное для него обращение» (Свет. Авг. 52-53).Август запретил называть себя господином (dominus), ибо это слово употребляли только рабы по отношению к хозяину, а Август, обратив свободных римлян фактически в своих рабов, ради собственной безопасности хотел, чтобы они воображали себя свободными людьми.
Приступив после окончания гражданских войн к реорганизации государства, Август позаботился о том, чтобы укрепить устои рабовладения: всех беглых рабов он вернул их хозяевам, ограничил возможности отпущения рабов на волю и восстановил древний закон, согласно которому подлежал смертной казни не только раб, убивший господина, но и все рабы, которые в момент убийства находились в доме.
Август пересмотрел списки сената и значительно их сократил, исключив всех неугодных лиц. Сенатором отныне мог быть только тот, чье состояние достигало 1 миллиона 200 тысяч сестерциев (см. Свет. Авг. 41).
Лица, состояние которых достигало 400 тысяч сестерциев, официально принадлежали к так называемым всадникам. Этому социальному слою Август покровительствовал. Из всадников назначались военачальники и должностные лица. Впоследствии из всадников сформировалось императорское чиновничество.
По отношению к неимущей части римских граждан, к основной массе плебеев, Август проводил политику, направленную на удовлетворение их жажды «хлеба и зрелищ». В автобиографии он пишет:
«Римскому плебсу я отсчитал на каждого человека по 300 сестерциев согласно завещанию моего отца Юлия Цезаря, а от своего имени я дал каждому по 400 сестерциев из военной добычи тогда, когда я был в пятый раз консулом (в 29 г. до н. э.). Еще раз, в десятое мое консульство (в 24 г. до н. э.), я отсчитал из моего собственного имущества по 400 сестерциев каждому. Когда я был консулом в одиннадцатый раз (в 23 г. до н. э.), я двенадцать раз раздавал зерно, купив его на свои частные средства. Когда я был в двенадцатый раз народным трибуном (в 12 г. до н. э.), я в третий раз выдал каждому по 400 сестерциев. Все эти раздачи никогда не охватывали менее чем 250 тысяч человек. Когда я был народным трибуном в восемнадцатый раз, а консулом – в двенадцатый (в 5 г. до н. э.), я выдал 320 тысячам городского плебса по 60 денариев на человека. В тринадцатое мое консульство (во 2 г. до н. э.) я выдал по 60 денариев плебеям, которые тогда получали государственный паек, а было их немногим более чем 200 тысяч человек» (ДВА, 15).
«Четыре раза я своими деньгами помогал государственной казне и передал казначеям 150 миллионов сестерциев. А в консульство Марка Лепида и Луция Аррунция (в 6 г.) я из моих личных средств внес 170 миллионов сестерциев в военную казну, которая была создана по моей инициативе, чтобы из нее выдавались наградные деньги воинам, кото-рые прослужили по двадцать и более лет» (ДВА, 17).
«От своего имени я устраивал гладиаторские игры три раза, а от име-их сыновей и внуков – пять раз, в этих играх сражалось около 10 ч человек. Двадцать шесть раз я от своего имени и от имени моих ТЬ «овей и внуков устраивал для народа в цирке, на Форуме или в амфи-трах зрелища охоты на африканских зверей, во время которых было убито около 3 с половиной тысяч зверей» (ДВА, 22).
Август привлек к себе всеобщие симпатии тем, что приказал сжечь писки давних должников государственной казны (см. Свет. Авг. 32). Август не обладал талантом полководца, но его подлинный талант аключался в том, что он умел осознать ограниченность своих способностей и старался не браться за дела, которых не разумел. Поэтому он очень заботился о том, чтобы иметь при себе талантливых и преданных помощников; выгодным людям он был непоколебимо верен.
Август очень редко возглавлял военные походы, обычно он поручал это другим.
В военных делах так же, как и во всех прочих, он старался проявлять большую осмотрительность и рассудительность. «Он никогда не начинал сражение или войну, если не был уверен, что при победе выиграет больше, чем потеряет при поражении. Тех, кто домогается малых выгод ценою больших опасностей, он сравнивал с рыболовом, который удит рыбу на золотой крючок: оторвись крючок – и никакой улов не возместит потери» (Свет. Авг. 25).
Август продолжал традиционную завоевательную политику, но делал это с большой осторожностью.
В 10 г. до н. э. в римскую провинцию была превращена Паннония (территория современной Венгрии). В 5 г. создана провинция Германия.
Однако новые завоевания давались Риму с большим трудом. В 6 г. против власти Рима вспыхнуло грандиозное восстание в Иллирии (восточное побережье Адриатического моря) и в Паннонии, которое продолжалось в течение трех лет.
В 9 г., когда это восстание было наконец подавлено, взметнулось новое мощное восстание, на этот раз в Германии. Германцы сумели заманить в непроходимые болотистые леса три римских легиона под командованием Квинтилия Вара и полностью уничтожить их.
Этот разгром мог стать гибельным для Римского государства.
«Получив известие об этом поражении, Август приказал расставить по городу Риму караулы, чтобы предотвратить междоусобия; наместникам провинций он продлил их полномочия, чтобы люди опытные и знакомые с ситуацией смогли бы удержать в подчинении народы, зависимые от римлян и находящиеся с ними в союзе. Юпитеру Наилучшему Величайшему он дал обет устроить великолепные игры, если положение осударства улучшится. Рассказывали, что он до того был сокрушен, что несколько месяцев подряд не стриг волос и не брился и не раз бился головой о косяк двери, восклицая: «Квинтилий Вар, верни легионы!» – а день поражения (2 августа) каждый год отмечал как день траура и скорби» (Свет. Авг. 23).
Август резко ограничил военную экспансию; он считал, что Римской: империи следует заботиться не столько о приобретении новых владений, сколько об охране того, что уже имеется. Как писал впоследствии Тацит, Август мудро завещал не расширять границ империи.
Потомки ценили Августа за то, что он сумел оградить Римское rocy-j дарство от внешних опасностей.
Историк Геродиан (ок. 170—240 гг.) пишет:
«С тех пор как единовластие перешло к Августу, он освободил италийцев от трудов, лишил их оружия и окружил державу укреплениями и военными лагерями, поставив нанятых за определенное жалованье воинов в качестве ограды Римской державы; он обезопасил державу, отгородив ее великими реками, оплотом из рвов и гор, необитаемой и непрохо-димой землей» (Гер. II, 11).
Сам Август очень гордился тем, что даровал римскому народу мир, которого тот почти никогда не имел за всю свою историю.
В автобиографии Август пишет:
«Храм Януса Квирина, относительно которого у наших предков было в обычае, чтобы он бывал заперт только тогда, когда во всех владениях римского народа на суше и на море господствует мир, добытый победами, – в то время как от самого основания Рима (с 753 г. до н. э.) и до моего появления на свет, как гласит предание, храм этот был заперт только два раза, за то время, что я был принцепсом, храм этот был заперт три I раза по постановлению сената» (ДБА, 13).
Тяжеловесный и сложный строй этой фразы как бы воплощает в себе те неимоверные усилия, какие приложил Август, чтобы римляне трижды вкусили отрады мирного времени.
В Риме Август учредил особый культ божества мирного времени, которое стало называться Pax Augusta – Августов Мир, и повелел построить на Марсовом поле роскошный беломраморный Алтарь Мира, украшенный изящными скульптурными рельефами.
Резкое ограничение завоевательной политики дало возможность Августу развернуть широкое строительство как в Риме, так и в других городах. Он украсил Рим многими великолепными зданиями, отделанными мрамором, и создал новую площадь – форум Августа – главным композиционным элементом которого был роскошный храм Марса Мстителя, это должно было напоминать об Августе как о мстителе за убийство Юлия Цезаря. Гигантские беломраморные колонны этого храма сохранились до нашего времени.
Республиканский Рим обладал скромной внешностью; Август начал превращать его в блистательный город и считал своей заслугой, что «получил Рим кирпичным, а оставил его мраморным» (Свет. Авг. 28).
Август стремился привлечь к себе симпатии общественного настроения. Через своего друга Мецената он оказывал покровительство поэтам и заботился о том, чтобы в своих произведениях они проводили идеи, угодные ему. Хотя Август не разрешил построить в Риме храм в свою честь, он был очень доволен тем, что Вергилий в своей фундаментальной поэме Энеида фактически обожествил его. Вергилий умер, не закончив Энеиду, и завещал ее уничтожить; очевидно, он был недоволен своим главным произведением. Но Август не выполнил его последнюю волю, напротив, он приказал Друзьям поэта доработать Энеиду и опубликовать ее как можно быстрее.
Внешне Август старался держаться скромно и достойно и как будто Даже пытался вернуть развращенный роскошью Рим к строгим нравам древней республики. Август издал законы, чтобы укрепить семью и обуздать роскошь и разврат. Однако по жестокой закономерности судьбы ему пришлось применить эти карающие законы к членам своей семьи, ибо его лицемерие, расчетливость и бессердечие пагубным образом сказались на нравственном облике его детей и внуков.
Сам Август в личной жизни далеко не всегда был безупречен. Он дважды женился из политических соображений, а третью свою жену Ливию попросту отобрал у ее мужа, хотя она имела сына и ждала второго ребенка. Август имел много любовниц, и даже его друзья не отрицали того, что он соблазнял чужих жен; они оправдывали его тем, что делал он это якобы не по склонности к сладострастию, а из желания через женщин узнать мысли их мужей, любовников, родных и знакомых.
Со времени Августа в Риме появились профессиональные доносчики. Правда, Август умел сдерживать их рвение и относился спокойно к тому, кто отзывался о нем нелестно. Однажды он так ответил своему приемному сыну Тиберию: «Не поддавайся порывам юности, милый Тиберий, и не слишком возмущайся, если кто-либо обо мне говорит плохо: достаточно и того, что никто не может мне сделать ничего плохого» (Свет. Авг. 51). Могучий повелитель Римской империи любил щеголять своей скромностью. В начале II в. Светоний писал: «В простоте его обстановки и утвари можно убедиться и теперь по сохранившимся столам и ложам, которые вряд ли удовлетворили бы и простого обывателя. Даже спал он, говорят, на постели низкой и жесткой. Одежду носил только домашнего изготовления, сотканную сестрой, женой, дочерью или внучками; тогу носил ни узкую, ни пышную с каймой ни широкой, ни узкой, а обувь подбивал толстыми подошвами, чтобы казаться выше. Что касается пищи, то ел он очень мало и неприхотливо. Вина по натуре своей он пил очень мало» (Свет. Авг. 73, 76, 77).
Государственный порядок, заведенный Августом, оказался устойчивым. Сам Август благополучно царствовал до самой смерти. Хотя от природы было у него слабое здоровье, он дожил почти до 76 лет и скончался 19 августа 14 года. Смерть его была легкая и быстрая.
«Перед смертью он спросил окружавших его друзей, хорошо ли он сыграл комедию жизни. И произнес заключительные строки:
Коль хорошо сыграли мы, похлопайте И проводите добрым нас напутствием». (Свет. Авг. 99)
Август похоронен в Риме в огромном круглом мавзолее, руины которого сохранились до нашего времени. После смерти он был официально причислен к богам. Античная традиция считала божественного Августа самым счастливым из всех римских императоров.
Октавия Младшая
Октавия Младшая была родной старшей сестрой Октавиана Августа. Она называлась младшей в отличие от ее сводной сестры Октавии Старшей (у римлян не было личных женских имен, и женщины носили имя рода, к которому принадлежали; поэтому все женщины рода Октавиев назывались Октавиями, все женщины рода Юлиев были Юлиями и т. д.; иногда имя женщины могло быть образовано от третьего имени ее отца).
Октавиан Август очень хорошо относился к Октавии Младшей, которая, как пишет Плутарх, «была настоящим чудом среди женщин» (Плут. Ант. XXXI).
Октавия Младшая. Базальт. Париж. Лувр
Октавия была не только красива, но и добродетельна. Она самоотверженно принесла себя в жертву политике и позволила брату распоряжаться ее судьбой.
И Юлий Цезарь, и Октавиан рассматривали семейную жизнь как часть политики и принуждали своих родных жертвовать личной жизнью ради политики.
Октавия была замужем за Гаем Клавдием Марцеллом, от которого имела двух дочерей и сына (Марцеллу Старшую, Марцеллу Младшую и Марцелла).
В 54 г. до н. э., когда внезапно умерла Юлия, дочь Юлия Цезаря и жена Гнея Помпея, Цезарь, желая во что бы то ни стало сохранить родство с Помпеем, стал предлагать ему в жены Октавию, невзирая на то, что она была замужем (Свет. Юл. 27).
Хотя брак Октавии с Помпеем не состоялся, тем не менее Октавиан хорошо усвоил повадки Юлия Цезаря в обращении с родственниками и впоследствии так распоряжался их судьбами, как будто это не люди, а марионетки.
Когда Октавия овдовела, Октавиан с великой поспешностью в 40 г. до н. э. выдал ее замуж за Марка Антония, дабы достигнуть хотя бы временного перемирия со своим мощным противником. Едва ли добродетельной и скромной Октавии был по душе Марк Антоний, этот скандальный пьяница с повадками грубого солдафона. Однако она не стала противиться воле своего могущественного младшего брата, так как думала, что ее замужество может спасти государство от ужасов гражданской войны; в Риме на этот брак возлагали большие надежды.
«Все хлопотали о браке Антония и Октавии в надежде, что эта женщина, сочетавшись с Антонием и приобретя ту любовь, какой не могла не вызвать ее замечательная красота, соединявшаяся с достоинством и умом, принесет государству благоденствие и сплочение. Когда обе стороны изъявили свое согласие, все съехались в Рим и отпраздновали свадьбу, хотя закон и запрещал вдове вступать в новый брак раньше, чем по истечении десяти месяцев со дня смерти прежнего мужа; однако сенат особым постановлением сократил для Октавии этот срок» (Плут. Ант. XXXI).
Надгробная плита Октавии Младшей и ее мужа Марцелла
Всеми силами пыталась Октавия примирить мужа с братом; она говорила им: «Если зло восторжествует и дело дойдет до войны, кому из вас двоих суждено победить, а кому остаться побежденным – еще неизвестно, я же буду несчастна в любом случае» (Плут. Ант. XXXV).
Антоний покинул Италию и отправился на войну с парфянами. На Востоке он снова встретился с Клеопатрой.
Октавия хотела отвратить Антония от Клеопатры, во всем ему угождала, была безупречной супругой и родила ему двух дочерей (Антонию Старшую и Антонию Младшую). Однако Клеопатра, хитростью и честолюбием не уступавшая Октавиану, не пребывала в бездействии. Плутарх об этом рассказывает так:
«Чувствуя, что Октавия вступает с нею в борьбу, Клеопатра испугалась, как бы эта женщина, с достойной скромностью собственного нрава и могуществом Октавиана соединившая теперь твердое намерение во всем угождать мужу, не сделалась совершенно неодолимою и окончательно не подчинила Антония своей воле.
Рим. Портик Октавии
Поэтому Клеопатра прикидывается без памяти в него влюбленной и, чтобы истощить себя, почти ничего не ест. Когда Антоний входит, глаза ее загораются, он выходит – и взор царицы темнеет, затуманивается. Она прилагает все усилия к тому, чтобы он почаще видел ее плачущей, но тут же утирает, прячет свои слезы, словно желая скрыть их от Антония. Все это она проделывала в то время, когда Антоний готовился двинуться из Сирии к мидийской границе (Мидия – страна в Закавказье). Окружавшие ее льстецы горячо сочувствовали египтянке и упрекали Антония, твердя ему, что он жестокий и бесчувственный, что он губит женщину, которая лишь им одним и живет. Октавия, говорили они, сочеталась с ним браком из политического расчета, подчиняясь воле брата, – и наслаждается своим званием законной супруги. Клеопатра же, владычица огромного царства, называется лишь любовницей Антония, но не стыдится, не отвергает этого имени – лишь бы только видеть Антония и быть с ним рядом, но если отнять у нее и это последнее, то она умрет. В конце концов Антоний до такой степени разжалобился и по-бабьи растрогался, что отправился в Александрию, всерьез опасаясь, как бы Клеопатра не лишила себя жизни» (Плут. Ант. LIII).
Октавиан Август очень хорошо относился к Октавии Младшей, которая, как пишет Плутарх, «была настоящим чудом среди женщин» (Плут. Ант. XXXI).
Октавия была не только красива, но и добродетельна. Она самоотверженно принесла себя в жертву политике и позволила брату распоряжаться ее судьбой.
И Юлий Цезарь, и Октавиан рассматривали семейную жизнь как часть политики и принуждали своих родных жертвовать личной жизнью ради политики.
Октавия была замужем за Гаем Клавдием Марцеллом, от которого имела двух дочерей и сына (Марцеллу Старшую, Марцеллу Младшую и Марцелла).
В 54 г. до н. э., когда внезапно умерла Юлия, дочь Юлия Цезаря и жена Гнея Помпея, Цезарь, желая во что бы то ни стало сохранить родство с Помпеем, стал предлагать ему в жены Октавию, невзирая на то, что она была замужем (Свет. Юл. 27).
Хотя брак Октавии с Помпеем не состоялся, тем не менее Октавиан хорошо усвоил повадки Юлия Цезаря в обращении с родственниками и впоследствии так распоряжался их судьбами, как будто это не люди, а марионетки.
Когда Октавия овдовела, Октавиан с великой поспешностью в 40 г. до н. э. выдал ее замуж за Марка Антония, дабы достигнуть хотя бы временного перемирия со своим мощным противником. Едва ли добродетельной и скромной Октавии был по душе Марк Антоний, этот скандальный пьяница с повадками грубого солдафона. Однако она не стала противиться воле своего могущественного младшего брата, так как думала, что ее замужество может спасти государство от ужасов гражданской войны; в Риме на этот брак возлагали большие надежды.
«Все хлопотали о браке Антония и Октавии в надежде, что эта женщина, сочетавшись с Антонием и приобретя ту любовь, какой не могла не вызвать ее замечательная красота, соединявшаяся с достоинством и умом, принесет государству благоденствие и сплочение. Когда обе стороны изъявили свое согласие, все съехались в Рим и отпраздновали свадьбу, хотя закон и запрещал вдове вступать в новый брак раньше, чем по истечении десяти месяцев со дня смерти прежнего мужа; однако сенат особым постановлением сократил для Октавии этот срок» (Плут. Ант. XXXI).
Всеми силами пыталась Октавия примирить мужа с братом; она говорила им: «Если зло восторжествует и дело дойдет до войны, кому из вас двоих суждено победить, а кому остаться побежденным – еще неизвестно, я же буду несчастна в любом случае» (Плут. Ант. XXXV).
Антоний покинул Италию и отправился на войну с парфянами. На Востоке он снова встретился с Клеопатрой.
Октавия хотела отвратить Антония от Клеопатры, во всем ему угождала, была безупречной супругой и родила ему двух дочерей (Антонию Старшую и Антонию Младшую). Однако Клеопатра, хитростью и честолюбием не уступавшая Октавиану, не пребывала в бездействии. Плутарх об этом рассказывает так:
«Чувствуя, что Октавия вступает с нею в борьбу, Клеопатра испугалась, как бы эта женщина, с достойной скромностью собственного нрава и могуществом Октавиана соединившая теперь твердое намерение во всем угождать мужу, не сделалась совершенно неодолимою и окончательно не подчинила Антония своей воле.
Поэтому Клеопатра прикидывается без памяти в него влюбленной и, чтобы истощить себя, почти ничего не ест. Когда Антоний входит, глаза ее загораются, он выходит – и взор царицы темнеет, затуманивается. Она прилагает все усилия к тому, чтобы он почаще видел ее плачущей, но тут же утирает, прячет свои слезы, словно желая скрыть их от Антония. Все это она проделывала в то время, когда Антоний готовился двинуться из Сирии к мидийской границе (Мидия – страна в Закавказье). Окружавшие ее льстецы горячо сочувствовали египтянке и упрекали Антония, твердя ему, что он жестокий и бесчувственный, что он губит женщину, которая лишь им одним и живет. Октавия, говорили они, сочеталась с ним браком из политического расчета, подчиняясь воле брата, – и наслаждается своим званием законной супруги. Клеопатра же, владычица огромного царства, называется лишь любовницей Антония, но не стыдится, не отвергает этого имени – лишь бы только видеть Антония и быть с ним рядом, но если отнять у нее и это последнее, то она умрет. В конце концов Антоний до такой степени разжалобился и по-бабьи растрогался, что отправился в Александрию, всерьез опасаясь, как бы Клеопатра не лишила себя жизни» (Плут. Ант. LIII).