От природы Тиберий был неглуп, характер имел сдержанный и скрытный. Как пишет Дион Кассий, «это был человек со многими хорошими и многими плохими качествами, и когда он проявлял хорошие, то казалось, что в нем нет ничего плохого, и наоборот» (Дион Касс. 58, 28).
Август играл судьбой Тиберия так же легко, как и судьбами всех своих родственников. Надумав женить его на своей дочери Юлии Старшей, Август не посчитался с тем, что Тиберий был очень привязан к своей жене Випсании Агриппине, от которой имел сына Друза Младшего и которая ждала второго ребенка.
Тиберий подчинился приказу Августа, развелся с любимой женой и женился на ненавистной Юлии Старшей.
«Для него это было безмерной душевной мукой: к Агриппине он питал глубокую сердечную привязанность. Юлия же своим нравом была ему противна – он помнил, что еще при первом муже она искала близости с ним, и об этом даже говорили повсюду. Об Агриппине он тосковал и после развода; и когда один только раз случилось ему ее встретить, он проводил ее таким взглядом, долгим и полным слез, что были приняты меры, чтобы она больше никогда не попадалась ему на глаза» (Свет. Тиб. 7).
Прожив некоторое время с Юлией Старшей, Тиберий в 6 г. до н. э. покинул Рим и уехал на остров Родос, где провел в добровольном изгнании восемь лет. После разрыва с Юлией он больше женат не был.
Август усыновил Тиберия только в 4 г., когда тому исполнилось уже 46 лет, и это был человек неприветливый, непроницаемый, надменный, лицемерный, хладнокровный и жестокий.
«В народе говорили, будто однажды после тайной беседы с Тибери-ем, когда тот ушел, спальники услышали слова Августа: «Бедный римский народ, в какие медленные челюсти он попадет!» Небезызвестно и то, что Август открыто и не таясь осуждал жестокий нрав Тиберия, что не раз при его приближении он обрывал слишком веселый или легкомысленный разговор, что даже усыновить его он согласился только в угоду упорным просьбам жены и, может быть, только в тщеславной надежде, что при таком преемнике народ скорее пожалеет о нем» (Свет. Тиб. 21).
Светоний так пишет о начале правления Тиберия: «Он созвал сенат и обратился к нему с речью, но, словно не в силах превозмочь свою скорбь о скончавшемся Августе, воскликнул с рыданиями, что лучше бы ему не только голоса, но и жизни лишиться, и передал текст речи для прочтения своему сыну Друзу Младшему.
Хотя Тиберий без колебаний вступил в обладание властью и стал ею пользоваться, хотя он уже окружил себя вооруженной охраной, залогом и символом господства, однако на словах он долго отказывался от власти, разыгрывая самую бесстыдную комедию. То он с упреком говорил умоляющим друзьям, что они и не знают, какое это чудовище – власть, то он двусмысленными ответами и хитрой нерешительностью держал в напряженном неведении сенат, подступавший к нему с коленопреклоненными просьбами. Некоторые даже потеряли терпение, а кто-то среди общего шума воскликнул: «Пусть он правит или пусть уходит!» Кто-то в лицо ему заявил, что иные медлят делать то, что обещали, а он медлит обещать то, что уже делает. Наконец, словно против воли, с горькими жалобами на тягостное рабство, возлагаемое им на себя, он принял власть. Но и тут он постарался внушить надежду, что когда-нибудь сложит с себя власть; вот его слова: «…до тех пор, пока вам не покажется, что пришло время дать отдых и моей старости» (Свет. Тиб. 23-24).
«А в Риме тем временем принялись соперничать в изъявлении раболепия консулы, сенаторы, всадники. Чем кто был знатнее, тем больше он лицемерил и подыскивал подобающее выражение лица, дабы не могло показаться, что он или обрадован кончиною Августа, или, напротив, опечален началом нового принципата: так они перемешивали слезы и радость, скорбные сетования и лесть» (Тац. Анн. I, 7).
Сенат раболепствовал перед Тиберием столь откровенно, что у того вошло в привычку, «покидая здание сената, произносить по-гречески: «О люди, созданные для рабства!» Очевидно, даже ему, при всей его ненависти к гражданской свободе, внушало отвращение столь низменное раболепие» (Тац. Анн. III, 65).
При Тиберий, по образному определению Тацита, «еще сохранялись следы умиравшей свободы» (Тац. Анн. I, 74).
Тиберий оставил сенату некоторую видимость его былого величия и иногда на заседаниях хранил молчание, не пользуясь правом принцепса заявить первым о своем мнении. Правда, сенаторы от такого «уважения к свободе» чувствовали себя еще хуже, ибо им трудно было догадаться, чего хочет скрытный император.
Тиберий навсегда лишил народное собрание права выбора должностных лиц; это право он передал сенату.
При Тиберий слово «император» еще сохраняло значение самого высокого почетного военного титула.
«Тиберий милостиво дозволил воинам полководца Блеза провозгласить того императором за победу в Африке; это была старинная почесть, которую охваченное радостным порывом войско оказывало своему полководцу; одновременно бывало несколько императоров, и они не пользовались никакими преимущественными правами. И Август разрешил некоторым носить этот титул, и Тиберий разрешил Блезу, но – в последний раз» (Тац. Анн. III, 74).
Впоследствии титул «император» сделался привилегией одного только принцепса, и постепенно принцепс стал именоваться императором.
Укрепляя свою власть, Тиберий в 21-22 гг. построил на окраине Рима военный лагерь, в котором разместились все преторианские когорты – личные войска принцепса.
О расширении границ Римской империи Тиберий серьезно не думал и от активной завоевательной политики отказался.
Всю злобу своей извращенной души Тиберий вложил в борьбу с римской знатью; он дал полную силу так называемому закону об оскорблении величия римского народа и особы императора, который сыграл в истории Римской империи самую прискорбную роль.
Тацит так объясняет его сущность: «Тиберий восстановил закон об оскорблении величия, который, нося в былое время то же название, преследовал совершенно другое: он был направлен лишь против тех, кто причинил ущерб войску предательством, гражданскому единству – смутами и, наконец, величию римского народа – дурным управлением государством; осуждались дела, слова не влекли за собой наказания. Первым, кто на основании этого закона повел дознание о злонамеренных сочинениях, был Август, возмущенный дерзостью, с какой Кассий Север порочил знатных мужчин и женщин в своих наглых писаниях; а затем и Тиберий, когда Помпеи Макр обратился к нему с вопросом, не возобновить ли дела об оскорблении величия, ответил, что законы должны быть неукоснительно соблюдаемы. И его также раздражали распространявшиеся неизвестными сочинителями стихи о его жестокости и надменности и неладах с матерью» (Тац. Анн. I, 72).
«Наиболее пагубным изо всех бедствий, какие принесли с собой те времена, было то, что даже виднейшие из сенаторов не гнушались заниматься сочинением подлых доносов, одни – явно, многие – тайно» (Тац. Анн. VI, 7).
Постепенно год от года Тиберий становился все более мрачным, нелюдимым и жестоким.
В 27 г. он навсегда расстался с Римом и удалился на Капри; этот небольшой остров был собственностью Октавиана Августа, который построил там для себя скромную летнюю виллу. Тиберий построил еще одиннадцать роскошных вилл с дворцами. Постоянно переезжая с одной виллы на другую, император-затворник управлял оттуда Римской империей, предаваясь гнусному разврату и наводя ужас на всех; неугодных ему лиц по его повелению сбрасывали в море с крутого скалистого берета у виллы Юпитера, самой великолепной из всех. Над знаменитым Голубым гротом находилась вилла Дамекута; сохранилось предание, что по тайному ходу в скале мрачный император спускался в украшенный мраморными статуями грот и купался в его водах.
Однако и на Капри не было для Тиберия спасения от собственной искалеченной и порочной души. Одно из его писем к сенату начиналось так: «Что вам писать, почтеннейшие отцы сенаторы, или как писать, или о чем в настоящее время совсем не писать? Если я это знаю, то пусть боги и богини нашлют на меня еще более тягостные страдания, нежели те, которые я ежедневно чувствую и которые влекут меня к гибели».
Тацит, сохранивший эти слова для истории, добавляет:
«Так обернулись для него казнью его собственные злодейства и мерзости! И недаром мудрейший из мудрых, Сократ, имел обыкновение говорить, что если бы удалось заглянуть в душу тиранов, то нам представилось бы зрелище ран и язв, ибо как бичи разрывают тела, так жестокость, любострастие и злобные помыслы раздирают душу. И действительно, ни единовластие, ни уединение не оградили Тиберия от душевных терзаний и мучений, в которых он сам признался» (Тац. Анн. VI, 6).
Тиберий умер в 37 г. в возрасте 78 лет. Тацит так описывает его кончину:
«Уже Тиберия покидали телесные, покидали жизненные силы, но все еще не покидало притворство; он сохранял прежнюю черствость духа и холодность в речах и во взоре, но принуждал себя порою к приветливости, пытаясь за нею скрыть уже очевидное для всех угасание. Еще чаще, чем прежде, переезжая с места на место, он поселился наконец у Мизенс-кого мыса (около Неаполя) в некогда принадлежавшем Луцию Лукуллу поместье.
Там и обнаружилось, что он на пороге смерти; и произошло это следующим образом.
В числе его приближенных был один весьма искусный в своем деле врач по имени Харикл, который не то чтобы постоянно его лечил (Тиберий лечиться не любил и всегда отличался хорошим здоровьем), но находился при нем на случай, если ему потребуется врачебный совет. И вот Харикл, сказав, что якобы по своим делам куда-то едет, в знак почтительного прощания коснулся руки Тиберия и пощупал у него пульс. Но он не обманул императора, и Тиберий, возможно, рассерженный этим и потому тем более постаравшийся не выказать гнева, повелел приготовить пиршество и пробыл на нем дольше обычного, как бы желая оказать внимание уезжавшему другу. Харикл, однако, уверенно заявил Макрону, префекту претория (начальнику преторианских когорт), что жизнь в Тиберий еле теплится и что он не протянет больше двух дней. Это всех переполошило: пошли непрерывные совещания окружающих, и к легатам (командирам легионов) и к войскам помчались гонцы.
За 17 дней до апрельских календ (16 марта) дыхание Тиберия пресеклось, и все решили, что жизнь его покинула. И уже перед большой группой поздравляющих появился наследник Гай Цезарь (Калигула), чтобы взять в свои руки бразды правления, как вдруг стало известно, что Тибе-рий открыл глаза, к нему возвратился голос, и он просит принести ему еду для восстановления сил, покинувших его.
Это повергает всех в ужас, и собравшиеся разбегаются, снова приняв скорбный вид и стараясь казаться неосведомленными о происшедшем, между тем как Гай Цезарь, только что видевший себя властелином, погрузился в молчание в ожидании для себя самого худшего исхода.
Но Макрон, не утративший самообладания и решительности, приказывает удушить Тиберия, набросив на него ворох одежды» (Тац. Анн. VI, 50).
Тиберий обожествлен не был.
Друз Младший
Друз Цезарь, или Друз Юлий Цезарь, вошедший в историю под именем Друза Младшего, был единственным сыном Тиберия и Випсании Агриппины, дочери Агриппы.
Друз Младший по характеру заметно отличался от своего отца. Это был юноша энергичный, бесхитростный, податливый, общительный и большой любитель веселого образа жизни.
Тацит пишет о нем:
«Не вызывало осуждения в молодом человеке его легкомыслие: пусть уж лучше тешится своими забавами, наблюдая днем за возведением своих построек, а ночи проводя на пирах, чем, отгородившись ото всех и лишив себя каких бы то ни было развлечений, погрузится в угрюмость и будет вынашивать злобные замыслы» (Тац. Анн. III, 37).
Друз Младший. Мрамор. Копенгаген. Глиптотека Новый Карлсберг
Имея нрав общительный, Друз Младший унаследовал, однако, жестокость своего отца и отнюдь не был склонен к добродетели. «Распоряжаясь на гладиаторских играх, даваемых им от имени его двоюродного брата Германика и от своего собственного имени, Друз Младший слишком откровенно наслаждался при виде крови; это ужаснуло простой народ и вынудило Тиберия выразить ему свое порицание» (Тац. Анн. I, 76).
Тиберий привлекал сына к государственной и военной деятельности, однако тот быстро пал жертвой могущественного Сеяна, префекта претория (начальника войск императорской охраны).
Сеян – одна из самых зловещих фигур, ставших характерными для императорского Рима.
Тацит повествует о нем так:
«Тиберий, обычно непроницаемый для окружающих, с одним Сеяном оставлял свою скрытность и настороженность; и Сеян достиг этого не столько благодаря свойственному ему хитроумию (ведь и его впоследствии одолели тем же оружием), сколько вследствие гнева богов, обрушенного ими на Римское государство, для которого и возвышение и низложение Сеяна было одинаково роковым. Тело его было выносливо к трудам и лишениям, душа – дерзновенна; свои дела он таил ото всех, у других выискивал только дурное; рядом с льстивостью в нем уживалась надменность; снаружи – притворная скромность; внутри – безудержная жажда главенствовать, и из-за нее – порою щедрость и пышность, но чаще усердие и настойчивость – качества не менее вредоносные, когда они используются для овладения самодержавной властью.
Сеян значительно приумножил умеренное влияние, которым прежде пользовался префект преторианцев, сведя рассеянные по всему Риму когорты (военные отряды) в один общий лагерь, чтобы можно было сразу ими распорядиться и чтобы их численность, мощь и пребывание на глазах друг у Друга внушали им самим уверенность в своей силе, а всем прочим – страх. Сеян принялся мало-помалу втираться в доверие к воинам, посещая их и обращаясь к ним по именам; вместе с тем он стал самолично назначать военачальников (центурионов и трибунов). Не воздерживался он и от воздействия на сенаторов, стремясь доставить своим клиентам должности в Риме и в провинциях.
Но большая семья Тиберия, сын во цвете лет и взрослые внуки (дети Германика, которого усыновил Тиберий), были помехой к осуществлению желаний Сеяна: напасть на них разом было опасно, а коварный расчет подсказывал ему, что преступления должны быть отделены одно от другого некоторыми промежутками времени.
Итак, Сеян предпочел действовать более тайными средствами и начать с Друза Младшего, к которому питал еще не успевшую остыть злобу. Ибо Друз, не вынося соперников и вспыльчивый от природы, в разгаре случайно возникшего между ним и Сеяном спора поднял на него руку; тот не уступал, и он ударил его по лицу. И вот, обдумывая, что ему предпринять в первую очередь, Сеян пришел к выводу, что лучше всего подступиться к жене Друза Ливии Ливилле, которая в ранней юности была непривлекательна, а впоследствии стала редкостной красавицей.
Сеян, изобразив, что воспылал к ней страстью, склонил ее к прелюбодеянию, внушил ей желание соединиться с ним в браке, стать его со-правительницей и умертвить мужа» (Тац. Анн. IV, 1 – 3).
С помощью Ливии Ливиллы и ее домашнего врача Сеян сумел медленно действующим ядом отравить Друза Младшего, который скончался в 23 г.
В 31 г. преступление раскрылось. Тиберий сам стал вести следствие, проявив при этом непомерную жестокость. Жизнью поплатились не только Сеян и Ливия Ливилла, но и многие другие люди, в большей или меньшей степени причастные к этому делу.
Статуи Сеяна, пользовавшегося в Риме большой известностью, были разбиты и расплавлены, о чем упоминает Ювенал:
Друз Младший по характеру заметно отличался от своего отца. Это был юноша энергичный, бесхитростный, податливый, общительный и большой любитель веселого образа жизни.
Тацит пишет о нем:
«Не вызывало осуждения в молодом человеке его легкомыслие: пусть уж лучше тешится своими забавами, наблюдая днем за возведением своих построек, а ночи проводя на пирах, чем, отгородившись ото всех и лишив себя каких бы то ни было развлечений, погрузится в угрюмость и будет вынашивать злобные замыслы» (Тац. Анн. III, 37).
Имея нрав общительный, Друз Младший унаследовал, однако, жестокость своего отца и отнюдь не был склонен к добродетели. «Распоряжаясь на гладиаторских играх, даваемых им от имени его двоюродного брата Германика и от своего собственного имени, Друз Младший слишком откровенно наслаждался при виде крови; это ужаснуло простой народ и вынудило Тиберия выразить ему свое порицание» (Тац. Анн. I, 76).
Тиберий привлекал сына к государственной и военной деятельности, однако тот быстро пал жертвой могущественного Сеяна, префекта претория (начальника войск императорской охраны).
Сеян – одна из самых зловещих фигур, ставших характерными для императорского Рима.
Тацит повествует о нем так:
«Тиберий, обычно непроницаемый для окружающих, с одним Сеяном оставлял свою скрытность и настороженность; и Сеян достиг этого не столько благодаря свойственному ему хитроумию (ведь и его впоследствии одолели тем же оружием), сколько вследствие гнева богов, обрушенного ими на Римское государство, для которого и возвышение и низложение Сеяна было одинаково роковым. Тело его было выносливо к трудам и лишениям, душа – дерзновенна; свои дела он таил ото всех, у других выискивал только дурное; рядом с льстивостью в нем уживалась надменность; снаружи – притворная скромность; внутри – безудержная жажда главенствовать, и из-за нее – порою щедрость и пышность, но чаще усердие и настойчивость – качества не менее вредоносные, когда они используются для овладения самодержавной властью.
Сеян значительно приумножил умеренное влияние, которым прежде пользовался префект преторианцев, сведя рассеянные по всему Риму когорты (военные отряды) в один общий лагерь, чтобы можно было сразу ими распорядиться и чтобы их численность, мощь и пребывание на глазах друг у Друга внушали им самим уверенность в своей силе, а всем прочим – страх. Сеян принялся мало-помалу втираться в доверие к воинам, посещая их и обращаясь к ним по именам; вместе с тем он стал самолично назначать военачальников (центурионов и трибунов). Не воздерживался он и от воздействия на сенаторов, стремясь доставить своим клиентам должности в Риме и в провинциях.
Но большая семья Тиберия, сын во цвете лет и взрослые внуки (дети Германика, которого усыновил Тиберий), были помехой к осуществлению желаний Сеяна: напасть на них разом было опасно, а коварный расчет подсказывал ему, что преступления должны быть отделены одно от другого некоторыми промежутками времени.
Итак, Сеян предпочел действовать более тайными средствами и начать с Друза Младшего, к которому питал еще не успевшую остыть злобу. Ибо Друз, не вынося соперников и вспыльчивый от природы, в разгаре случайно возникшего между ним и Сеяном спора поднял на него руку; тот не уступал, и он ударил его по лицу. И вот, обдумывая, что ему предпринять в первую очередь, Сеян пришел к выводу, что лучше всего подступиться к жене Друза Ливии Ливилле, которая в ранней юности была непривлекательна, а впоследствии стала редкостной красавицей.
Сеян, изобразив, что воспылал к ней страстью, склонил ее к прелюбодеянию, внушил ей желание соединиться с ним в браке, стать его со-правительницей и умертвить мужа» (Тац. Анн. IV, 1 – 3).
С помощью Ливии Ливиллы и ее домашнего врача Сеян сумел медленно действующим ядом отравить Друза Младшего, который скончался в 23 г.
В 31 г. преступление раскрылось. Тиберий сам стал вести следствие, проявив при этом непомерную жестокость. Жизнью поплатились не только Сеян и Ливия Ливилла, но и многие другие люди, в большей или меньшей степени причастные к этому делу.
Статуи Сеяна, пользовавшегося в Риме большой известностью, были разбиты и расплавлены, о чем упоминает Ювенал:
Тиберий Гемелл, сын Друза Младшего и Ливии Ливиллы, был убит в 37 г. по приказу Калигулы, ставшего императором после смерти Тиберия.
Власть низвергает иных, возбуждая жестокую зависть
В людях; и почестей список, пространный и славный, их топит.
Падают статуи вслед за канатом, который их тащит,
Даже колеса с иной колесницы срубает секира,
И неповинным коням нередко ломаются ноги.
Вот затрещали огни, и уже под мехами и горном
Голову плавят любимца народа: Сеян многомощный
Загрохотал; из лица, что вторым во всем мире считалось,
Делают кружки теперь, и тазы, и кастрюли, и блюда.
(Ювенал. Сатиры, X, 56-64, пер. Д. Недовича и Ф. Петровского)
Друз Старший
Децим Клавдий Нерон, впоследствии именовавшийся Нерон Клавдий Друз и вошедший в историю под именем Друза Старшего, был родным братом Тиберия, младшим сыном Ливии от первого брака. Он родился в 38 г. до н. э., через три месяца после того, как она вышла замуж за Октавиана. Поэтому в народе подозревали, что Друз Старший был сыном Октавиана.
Друз Старший был талантливым полководцем и прославил себя в войнах с германцами. Как пишет Светоний, «он был первым римским полководцем, который совершил плавание по Северному океану и прорыл за Рейном каналы для кораблей. Врага он разгромил во многих битвах и оттеснил его в самую дальнюю глушь» (Свет. Клавд. 1).
В Риме он пользовался большой популярностью, и народ его очень любил. Думали, что если бы власть перешла к нему, он восстановил бы республику (см. Тац. Анн. I, 33); во всяком случае, он всегда открыто говорил о своем намерении при первой же возможности восстановить прежний государственный строй (см. Свет. Клавд. 1).
Он умер на войне в 9 г. до н. э., упав с лошади и сломав бедро.
Тело его было привезено в Рим и «погребено на Марсовом поле. Войско в честь его насыпало курган, вокруг которого каждый год в установленный день воины устраивали погребальный бег, а сенат среди многих других почестей постановил воздвигнуть триумфальную арку на Аппиевой дороге и присвоить прозвище «Германию) (что означает Германский) ему и его потомкам» (Свет. Клавд. 1).
Антония Младшая
Антония Младшая, младшая дочь Марка Антония и Октавии Младшей, была женой Друза Старшего.
Как пишет Плутарх, она славилась целомудрием и красотой (см. Плут. Ант. LXXXVII).
У Друза Старшего и Антонии Младшей было много детей, из которых выжили трое: Германик, Ливия Ливилла (жена Друза Младшего) и Клавдий, впоследствии ставший императором.
Антония Младшая. Мрамор. Париж. Лувр
«Антония пользовалась у императора Тиберия большим уважением отчасти по причине близкого родства (она была женой его брата), отчасти же по причине своего добродетельного образа жизни. Дело в том, что, несмотря на молодость, она оставалась вдовою и отказывалась от всякого нового брака, хотя император и уговаривал ее выйти вторично замуж. При этом она вела незапятнанный образ жизни. Кроме того, она оказала Тиберию неоценимую услугу: некий Сеян, начальник преторианской гвардии, бывший друг мужа Антонии, пользовавшийся благодаря войскам огромной властью, устроил опасный заговор, к которому примкнули многие сенаторы и вольноотпущенники. Так как заговорщики сумели подкупить войско, дело могло принять серьезный оборот, и Сеян привел бы свой план в исполнение, если бы Антония не выступила смелой противницей его гнусных начинаний. Узнав о задуманном покушении на жизнь Тиберия, она написала ему подробное письмо, которое вручила Палланту, одному из своих преданнейших слуг, чтобы тот доставил его на остров Капри. Получив письмо, император повелел казнить Сеяна и его приспешников. С этого времени Антония, которую Тиберий и раньше очень уважал, стала пользоваться у него еще большим уважением и доверием» (Иос. Фл. И. Д. 18, 6, 6). Антония Младшая умерла в 37 г.
Как пишет Плутарх, она славилась целомудрием и красотой (см. Плут. Ант. LXXXVII).
У Друза Старшего и Антонии Младшей было много детей, из которых выжили трое: Германик, Ливия Ливилла (жена Друза Младшего) и Клавдий, впоследствии ставший императором.
«Антония пользовалась у императора Тиберия большим уважением отчасти по причине близкого родства (она была женой его брата), отчасти же по причине своего добродетельного образа жизни. Дело в том, что, несмотря на молодость, она оставалась вдовою и отказывалась от всякого нового брака, хотя император и уговаривал ее выйти вторично замуж. При этом она вела незапятнанный образ жизни. Кроме того, она оказала Тиберию неоценимую услугу: некий Сеян, начальник преторианской гвардии, бывший друг мужа Антонии, пользовавшийся благодаря войскам огромной властью, устроил опасный заговор, к которому примкнули многие сенаторы и вольноотпущенники. Так как заговорщики сумели подкупить войско, дело могло принять серьезный оборот, и Сеян привел бы свой план в исполнение, если бы Антония не выступила смелой противницей его гнусных начинаний. Узнав о задуманном покушении на жизнь Тиберия, она написала ему подробное письмо, которое вручила Палланту, одному из своих преданнейших слуг, чтобы тот доставил его на остров Капри. Получив письмо, император повелел казнить Сеяна и его приспешников. С этого времени Антония, которую Тиберий и раньше очень уважал, стала пользоваться у него еще большим уважением и доверием» (Иос. Фл. И. Д. 18, 6, 6). Антония Младшая умерла в 37 г.
Германик
Германик был старшим сыном Друза Старшего и Антонии Младшей. В 4 г. по приказу Октавиана Августа он был усыновлен своим дядей Тиберием и стал именоваться Германик Цезарь, или Германик Юлий Цезарь. «Всеми телесными и душевными достоинствами Германик был наделен, как никто другой; ему были присущи редкая красота и храбрость, замечательные способности к наукам и красноречию, беспримерная доброта, горячее желание и удивительное умение снискать расположение народа и заслужить его. Врага он не раз одолевал врукопашную. Выступать с речами в суде он не перестал даже после триумфа. Среди памятников его учености остались даже комедии, написанные им по-гречески.
Германии. Мрамор. Париж. Лувр
Он пожал обильные плоды своих превосходных качеств. Родные так уважали и ценили его, что сам Август долго колебался, не назначить ли его своим наследником и, наконец, велел Тиберию его усыновить. А народ так любил его, что когда он куда-нибудь приезжал или откуда-нибудь уезжал, то из-за множества встречающих или провожающих даже жизнь его иногда бывала в опасности; когда же он возвращался из Германии после усмирения мятежа, то все преторианские когорты выступили ему навстречу, хотя приказано было выступить только двум, а народ римский без разбора сословия, возраста и пола высыпал встречать его за 20 миль» (Свет. Кал. 3-4).
Любовь к Германику была столь велика, что в 14 г. после смерти Августа все легионы предложили ему верховную власть, но он отказался, не желая идти против Тиберия, своего дяди и отчима. Верность долгу Гер-маник ставил превыше всего и никогда ни в малейшей степени не был рабом честолюбия.
Германик проявил себя как превосходный полководец и дважды был удостоен почетного титула императора.
С 13 г. Германик был главнокомандующим восьми легионов, стоявших на берегах Рейна, его популярность среди воинов и успехи в Германии были столь значительны, что вызвали зависть Тиберия. Для окончательной победы над германцами нужна была еще одна летняя кампания, однако Тиберий в 18 г. под разными благовидными предлогами отозвал Германика и отправил его воевать на Восток.
В 19 г. Германик в возрасте 34 лет пал жертвой козней со стороны наместника Сирии Гнея Кальпурния Пизона и его жены Планцины. Германик был отравлен медленно действующими средствами. Перед смертью он сказал: «Если бы я уходил из жизни по велению рока, то и тогда были бы справедливы мои сетования на богов, преждевременной смертью похищающих меня еще совсем молодым у моих родных, у детей, у отчизны; но меня злодейски погубили Пизон и Планцина, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастную жизнь еще худшей смертью» (Тац. Анн. II, 71).
Германик пользовался всеобщей любовью, поэтому его кончина вызвала в народе не только великую скорбь, но и гнев на несправедливость богов.
«В день, когда он умер, люди осыпали камнями храмы, опрокидывали алтари богов, некоторые вышвыривали на улицу домашних ларов (лары – божества дома), некоторые выкидывали новорожденных детей1. Даже варвары, говорят, которые воевали между собой или с римлянами, прекратили войну, словно объединенные общим и близким каждому горем; некоторые знатные варвары отпустили себе бороду и обрили головы женам в знак величайшей скорби; и сам царь царей (Артабан III парфянский) отказался от охот и пиров с вельможами, что у парфян служит знаком траура. А в Риме народ, подавленный и удрученный первой вестью о его болезни, ждал и ждал новых гонцов; и когда, уже вечером, неизвестно откуда вдруг распространилась весть, что он опять здоров, то все толпой с факелами и жертвенными животными ринулись на Капитолий и едва не сорвали двери храма в жажде скорее выполнить обеты; сам Тиберий был разбужен среди ночи ликующим пением, слышным со всех сторон:
Урну с прахом Германика привезли в Рим и совершили торжественный обряд погребения, на котором, однако, не присутствовали ни Тиберий, ни Ливия.
Как пишет Тацит, «все хорошо знали, что Тиберий обрадован смертью Германика и с трудом это скрывает. Тиберий и Ливия не появились перед народом, то ли считая, что унизят свое величие, предаваясь горю у всех на виду, то ли боясь обнаружить свое лицемерие под столькими устремленными на них взглядами» (Тац. Анн. III, 2-3).
Антония Младшая, мать Германика, тоже не была на похоронах. В Риме ходили слухи, что ее не пустили Тиберий и Ливия, дабы всем казалось, будто они сами остались во дворце только ради того, чтобы ее утешать.
«Тиберий, чтобы пресечь толки в народе, напомнил ему особым эдиктом (официальным заявлением), что множество прославленных римлян отдало жизнь за отечество, но ни о ком не сокрушались столь безутешно, как о Германике. Это было бы великою честью и для него, и для всех, если бы соблюдалась должная мера. Но мужам, занимающим высокое положение, и народу-повелителю не пристало уподобляться рядовым семьям и малым общинам. Правители смертны – государство вечно. Поэтому пусть они возвращаются к повседневным занятиям и не отказываются от развлечений, так как скоро будут даны театральные представления в честь Великой Матери Богов (этот культ пришел в Рим из Малой Азии)» (Тац. Анн. III, 6).
Он пожал обильные плоды своих превосходных качеств. Родные так уважали и ценили его, что сам Август долго колебался, не назначить ли его своим наследником и, наконец, велел Тиберию его усыновить. А народ так любил его, что когда он куда-нибудь приезжал или откуда-нибудь уезжал, то из-за множества встречающих или провожающих даже жизнь его иногда бывала в опасности; когда же он возвращался из Германии после усмирения мятежа, то все преторианские когорты выступили ему навстречу, хотя приказано было выступить только двум, а народ римский без разбора сословия, возраста и пола высыпал встречать его за 20 миль» (Свет. Кал. 3-4).
Любовь к Германику была столь велика, что в 14 г. после смерти Августа все легионы предложили ему верховную власть, но он отказался, не желая идти против Тиберия, своего дяди и отчима. Верность долгу Гер-маник ставил превыше всего и никогда ни в малейшей степени не был рабом честолюбия.
Германик проявил себя как превосходный полководец и дважды был удостоен почетного титула императора.
С 13 г. Германик был главнокомандующим восьми легионов, стоявших на берегах Рейна, его популярность среди воинов и успехи в Германии были столь значительны, что вызвали зависть Тиберия. Для окончательной победы над германцами нужна была еще одна летняя кампания, однако Тиберий в 18 г. под разными благовидными предлогами отозвал Германика и отправил его воевать на Восток.
В 19 г. Германик в возрасте 34 лет пал жертвой козней со стороны наместника Сирии Гнея Кальпурния Пизона и его жены Планцины. Германик был отравлен медленно действующими средствами. Перед смертью он сказал: «Если бы я уходил из жизни по велению рока, то и тогда были бы справедливы мои сетования на богов, преждевременной смертью похищающих меня еще совсем молодым у моих родных, у детей, у отчизны; но меня злодейски погубили Пизон и Планцина, и я хочу запечатлеть в ваших сердцах мою последнюю просьбу: сообщите отцу и брату, какими горестями терзаемый, какими кознями окруженный, я закончил мою несчастную жизнь еще худшей смертью» (Тац. Анн. II, 71).
Германик пользовался всеобщей любовью, поэтому его кончина вызвала в народе не только великую скорбь, но и гнев на несправедливость богов.
«В день, когда он умер, люди осыпали камнями храмы, опрокидывали алтари богов, некоторые вышвыривали на улицу домашних ларов (лары – божества дома), некоторые выкидывали новорожденных детей1. Даже варвары, говорят, которые воевали между собой или с римлянами, прекратили войну, словно объединенные общим и близким каждому горем; некоторые знатные варвары отпустили себе бороду и обрили головы женам в знак величайшей скорби; и сам царь царей (Артабан III парфянский) отказался от охот и пиров с вельможами, что у парфян служит знаком траура. А в Риме народ, подавленный и удрученный первой вестью о его болезни, ждал и ждал новых гонцов; и когда, уже вечером, неизвестно откуда вдруг распространилась весть, что он опять здоров, то все толпой с факелами и жертвенными животными ринулись на Капитолий и едва не сорвали двери храма в жажде скорее выполнить обеты; сам Тиберий был разбужен среди ночи ликующим пением, слышным со всех сторон:
Когда же, наконец, определенно стало известно, что его уже нет, то никакие обращения, никакие постановления не могли унять народное горе, и плач о нем продолжался даже в декабрьские праздники (17, 18 и 19 декабря праздновались Сатурналии). Славу умершего и сожаление о нем усугубили ужасы последующих лет, и всем не без основания казалось, что прорвавшаяся вскоре свирепость Тиберия ранее сдерживалась только благодаря уважению к Германику и из страха перед ним» (Свет. Кал. 5-6).
Жив, здоров, спасен Германик: Рим спасен и мир спасен!
Урну с прахом Германика привезли в Рим и совершили торжественный обряд погребения, на котором, однако, не присутствовали ни Тиберий, ни Ливия.
Как пишет Тацит, «все хорошо знали, что Тиберий обрадован смертью Германика и с трудом это скрывает. Тиберий и Ливия не появились перед народом, то ли считая, что унизят свое величие, предаваясь горю у всех на виду, то ли боясь обнаружить свое лицемерие под столькими устремленными на них взглядами» (Тац. Анн. III, 2-3).
Антония Младшая, мать Германика, тоже не была на похоронах. В Риме ходили слухи, что ее не пустили Тиберий и Ливия, дабы всем казалось, будто они сами остались во дворце только ради того, чтобы ее утешать.
«Тиберий, чтобы пресечь толки в народе, напомнил ему особым эдиктом (официальным заявлением), что множество прославленных римлян отдало жизнь за отечество, но ни о ком не сокрушались столь безутешно, как о Германике. Это было бы великою честью и для него, и для всех, если бы соблюдалась должная мера. Но мужам, занимающим высокое положение, и народу-повелителю не пристало уподобляться рядовым семьям и малым общинам. Правители смертны – государство вечно. Поэтому пусть они возвращаются к повседневным занятиям и не отказываются от развлечений, так как скоро будут даны театральные представления в честь Великой Матери Богов (этот культ пришел в Рим из Малой Азии)» (Тац. Анн. III, 6).