– Ну-у-у, – с досадой протянул тот, – вылезли! Щас начнется!
– Думаешь, у них злые намерения? – В испуге снурл осадил коня, затоптался на месте.
– Я не думаю, я знаю. Мародеры. Я эту породу носом чую!.. Ладно, не назад же возвращаться. Прорвемся. Хорошо, я цегром не пренебрег тогда… Эй, чего надо, уважаемые?
Нолькров вежливое обращение не смягчило. Они взяли оружие на изготовку. Правда, еще не успели заметить, что наконечники их коротких стрел как-то странно обвисли и закапали, будто не из стали, а из воска были отлиты, и этот воск теперь таял. Зато Иван заметил и приободрился. А Влек подумал отрешенно: «Это же страшно сильная магия – вот так растопить металл!»
– Силы надо, – последовал ответ. – Снурла отдашь, тебя и человека пропустим.
Краем глаза Иван заметил, как припал к конской шее несчастный Болимс Влек.
– Шакалите? – Кьетт растянул губы в неприятной, жутковатой ухмылке, она ему очень не шла. – И Закона не боитесь?
– Мы сами себе Закон! – Они прекрасно понимали друг друга, нолькры разных миров.
– А! Ну так я и думал! – кивнул Кьетт и, обернувшись к спутникам, нарочито громко объявил: – Все прекрасно, их можно убивать!
Сразу три арбалетных болта полетели ему в грудь. И, отскочив, попадали наземь. А что они могли еще сделать, без наконечников-то?
– Ай, как больно! – сказал Кьетт с издевкой.
Тогда мародеры прыгнули.
То, что творилось дальше, по стилю больше всего напомнило Ивану страшную кошачью драку. Четверо нолькров – трое против одного – катились по дороге визжащим клубком, то распадающимся на миг, то сцепляющимся снова. Больше никакого оружия, только собственные когти, рвущие плоть врага, только клыки, ищущие чужое горло. И не было никакой возможности вмешаться в эту дикую свалку, помочь своему – слишком стремительно, глазом не уследишь, а главное, не по-человечески все происходило. Еще никогда в жизни Иван не чувствовал себя таким растерянным и беспомощным. Кьетта он мысленно уже похоронил и думал только об одном: надо скакать прочь во весь опор, надо хотя бы снурла увести, спасти… Думал, но с места так и не сдвинулся. Топтался бессмысленно, вцепившись в рукоять. Потому что другая часть сознания надеялась: а вдруг случится хоть секундная заминка в драке, и тогда он дареным мечом… Можно подумать, он умел с ним обращаться!
Зато Кьетт драться умел. О чем наглядно свидетельствовал образовавшийся на дороге труп. Один из мародеров отвалился вдруг от клубка, да так и остался лежать в грязи лицом вниз. И длинные, еще недавно очень темные волосы его были теперь… нет, не седыми, другой оттенок… выцветшими.
Противники превосходили Кьетта числом и чисто физической силой – старше были, по крайней мере, вдвое. Но верткости им не хватало и профессионализма, назовем это так. Потому что выросли в тихих и скучных землях Семозии, а не на полях сражений Флангальда. И еще. В этой драке они не помогали друг другу, каждый был сам за себя и рвал свою долю. Ну и дорвались.
…Четыре окровавленных, вывалянных в грязи тела лежали на дороге. Три выцветших, одно просто очень бледное. Признаков жизни не подавал никто. Иван понял, что к Кьетту надо подойти. Несмотря на то что ноги этого почему-то решительно не хотят – противно дрожат в коленях и гнутся плохо. Нельзя его оставлять вот так… одного на чужой дороге.
Снурл, робкий и пугливый, его, сильного и решительного человека, опередил. Потому что с собственными ногами спорить не стал, просто свалился мешком с лошади и на четвереньках, прямо по грязи, подполз к лежащему.
– Эй! – осторожно, будто опасаясь обжечься, дотронулся пухлым пальчиком до холодной белой щеки. – Эй! Феенауэрхальт! Ты живой? – И вскинул отчаянные глаза на доковылявшего наконец Ивана. В глазах скапливались слезы и текли по щекам, оставляя грязные дорожки, но снурл и не думал их стыдиться. – Он у нас умер, да?!
– Нет. Вроде бы. Хотя…
Это ответил не Иван. Иван выдохнул только:
– Живой! – будто страшный груз свалился с души.
Кьетт Краввер открыл глаза и спросил с большим недоверием:
– Ты уверен?
Потом чихнул и выметнул маленькую шаровую молнию. Она с шипением растаяла в луже, всех слегка дернуло током. Хорошо, до лошадей разряд не дошел, а то бы разбежались, пожалуй.
– Силы перебрал! – констатировал нолькр. – Через край пошло… – Он завозился, пытаясь встать, но снова упал. – Ох, больно вообще везде… А хорошо, что у них оружие незаговоренное оказалось, да? Видели, как я его растопил? В кисель! – Похоже, именно это действие, а не победу в жутком рукопашном бою он считал главным своим достижением.
Только три часа спустя они смогли продолжить путь. А до этого, как умели, приводили в порядок порванного и покусанного товарища: оттащили в сухое место, долго оттирали кровь и грязь, промывали раны вином из фляжки, перевязывали нижней рубашкой Влека и майкой Ивана, разрезанными на длинные куски. Кьетт к их стараниям относился безучастно, просто лежал на спине тихо и расслабленно, смотрел, как проплывают над головой чужие серые облака. Ему было больно, но при этом даже приятно вроде бы, что с ним так заботливо возятся, а снурл еще и тихо плачет все время от сострадания. Когда это кто раньше над ним плакал? Он же с детства сирота… Но дольше тут оставаться нельзя, как бы ни было хорошо лежать на сухом местечке, головой на мягких снурловых коленях, окруженному заботой и сочувствием. Мало ли кто еще на свежие трупы да на запах кровищи вылезет?
– Все. Ехать надо! – объявил Кьетт и решительно дернул правой ногой – эта часть тела почти не пострадала в бою и была более или менее управляемой. Все остальное подчиняться разуму пока не желало.
– Ты же магии наглотался так, что ве́рхом лезет, – пристал к нему Иван. – Не можешь эти свои дыры как-нибудь зарастить? Не представляю, как ты с ними дальше поедешь! Опять кровь потечет.
– Пусть течет, авось вся не вытечет, – вяло отмахивался Кьетт. Он уже сел, почти без посторонней помощи, теперь дело оставалось за малым – встать. – Я сам на себе раны лечить плохо умею.
Тогда Иван переключился на Влека – снурлы ведь тоже магические существа! Но тот не только на себе, тот и на других раны закрывать не умел. «До чего бесполезное создание, удивительно!» – подумал про себя Иван. Но если бы сказал вслух, Кьетт с ним не согласился бы, ведь снурл его так хорошо жалел. Это тоже надо уметь.
– …По казенной надобности? Что-то непохоже. – Заспанный порубежный страж с подозрением оглядел истерзанную фигуру Кьетта. Кровь с нолькра кое-как оттерли, но располосованная когтями одежда целее, понятно, не стала. Хоть и положила графская экономка, собиравшая гостей в дорогу, иголку с ниткой в один из мешков (Иван обнаружил случайно, когда укололся), но воспользоваться ими никому из троих даже в голову не пришло.
– Разве казенные люди… гм… и не люди тоже в таком виде ходят? Что-то непохоже, – повторил он.
– Что значит «непохоже»?! – возмутился Кьетт и сунул под нос стражу графскую грамоту. – Сами развели под боком разбойников и еще осуждать берутся чужой вид! Это слыхано разве, чтобы в часе от границы нападали на графских посланников?! – именно такую «должность» назначил им Сонавриз.
– Разбойники?! Где?! – всполошился страж и уже воздуха в легкие набрал, чтобы заорать: «Застава! По коням!»
– Где были, там уж нету! – сердито остановил его порыв Иван. – Стараниями вот этого благородного господина, в чьей благонадежности ты посмел усомниться, мерзавец!
О как заговорил! Неужели в роль стал входить на нервной почве?
В общем, сэкономили они, вышли из Семозии задаром. Чтобы тут же отдать двойную «въездную пошлину» погранцам Гевзои. Содрали, гады, все за тот же неблагонадежный вид. Но потом вдруг прониклись сочувствием и любезно предложили переночевать в караулке.
– Время-то позднее, засветло вам до Моза не добраться никак. А на улице ночевать – рузы гужом слетятся на кровищу вашу, – сказал пожилой стражник. – Это кто ж тебя, парень, так подрал? Живого места нет!
– Нолькры, – ответил Кьетт мрачно.
– Вот те на! – удивился дядька. – А сам ты разве не их роду-племени? Что же у вас до смертоубийства дошло? Ну народ, доложу я вам! Хышшники, одним словом! – Он был опытным воином, знал, какие следы оставляет простая драка, какие – настоящий бой.
Кьетт нахмурился еще больше, передернул плечами.
– Можно подумать, среди вас, людей, разбойников не бывает и вы друг друга не убиваете никогда!
– Тоже верно, – примиряющее закивал тот. – Разбойников средь нас хоть пруд пруди, ловить-вешать не поспеваем!.. Ну, сынки, ступайте в караулку, отдыхайте до утра. А еще пару серебряных не пожалеете, так ужин вам велю собрать, и коновал у нас при заставе свой есть. Он всех пользует – и коней, и коз, и людей тоже иногда. Мыслю так, и нолькров умеет.
Хотел разобиженный Кьетт от коновала отказаться, да не устоял. Очень уж болело все.
…Вот так мирно, в тепле, сытости и относительной чистоте маленькой, на двадцать коек, караульной казармы закончился тот бурный день. На ужин дали овсяную кашу, сваренную, к общей радости, на воде, большой ломоть хлеба и полголовы сыра к нему. Показали, «где тут можно умыться и до ветру сходить». Молодой лекарь, с помощью снадобий и магии, привел Кьетта в более или менее сносный вид, если не исцелил раны полностью, то, по крайней мере, закрыл, чтобы не кровили и болели «послабже» (как он сам выразился); но с двумя сломанными ребрами, как ни старался, ничего поделать не смог, оставил «как есть». Потом объявилась какая-то баба и взялась починить порванные одежды всего-то за медяк. Иван, с легкой грустью наблюдавший, как в гевзойских землях утекает сквозь пальцы графское серебро, был приятно удивлен такой дешевизне.
Казалось бы, все хорошо, живи да радуйся. Но тут в душу Ивана клыками вгрызлась неспокойная совесть. «Струсил, – шипела она по-змеиному, – струсил, и товарища в трудную минуту чуть не бросил, и палец о палец не ударил, чтобы ему помочь! Стоял столбом, глазел. Даже подойти побоялся первым, какой-то жалкий толстый снурл тебя опередил! А убили бы Кьетта – как бы ты тогда? А? То-то!»
В общем, никакой возможности заснуть.
Громко храпела смена на соседних койках – десять мужиков, все на разные голоса. Нежно посвистывал носом Болимс Влек. Кьетт тихо хныкал и скулил во сне, хоть и «послабже», а болели раны, и укусы в особенности. Потом вдруг проснулся, сел, моргая ошалелыми спросонья глазами.
– Ты чего? – шепотом спросил Иван.
– Пить хочу. От зелий во рту сохнет.
– Лежи, я принесу.
Принес кружку, напоил, а потом сел рядом на кровати и выложил все как есть. Что растерялся, что не помог… Просто невмоготу уже стало молчать, страдать в одиночку. Определенно он был о себе гораздо лучшего мнения – до сегодняшнего дня. И вдруг узнал, что на самом-то деле – трус, трус, и больше никто. Как с этим жить?
– Мне бы твои печали! – присвистнул нолькр. – Молодец, что удержался, не сунулся! Я же, к примеру, не вмешиваюсь, когда ваши – люди в смысле – на двуручных мечах сходятся или верхом, с копьями. Каждому свое. Мы бы смели тебя в момент, просто люди к такой драке по природе неспособны. Я бы даже сам не разобрал, что это ты – убивал всех подряд, кто рядом шевелился… Если еще раз на беззаконных нарвемся – смотри, так же поступай! Обещаешь?
Иван обещал. А потом спросил.
– Признайся, то зло, которого ты в лесу испугался… ну его еще снурл почувствовал… Это ведь тоже нолькры были? Беззаконные?
– Ну вот еще! – опроверг Кьетт решительно. – Стал бы я беззаконных пугаться. Не дождутся! – Он назидательно помахал пальцем перед Ивановым носом. – Бойся не того, кого мы сожрем. Бойся того, кто нас сожрет.
Глава 7,
– Думаешь, у них злые намерения? – В испуге снурл осадил коня, затоптался на месте.
– Я не думаю, я знаю. Мародеры. Я эту породу носом чую!.. Ладно, не назад же возвращаться. Прорвемся. Хорошо, я цегром не пренебрег тогда… Эй, чего надо, уважаемые?
Нолькров вежливое обращение не смягчило. Они взяли оружие на изготовку. Правда, еще не успели заметить, что наконечники их коротких стрел как-то странно обвисли и закапали, будто не из стали, а из воска были отлиты, и этот воск теперь таял. Зато Иван заметил и приободрился. А Влек подумал отрешенно: «Это же страшно сильная магия – вот так растопить металл!»
– Силы надо, – последовал ответ. – Снурла отдашь, тебя и человека пропустим.
Краем глаза Иван заметил, как припал к конской шее несчастный Болимс Влек.
– Шакалите? – Кьетт растянул губы в неприятной, жутковатой ухмылке, она ему очень не шла. – И Закона не боитесь?
– Мы сами себе Закон! – Они прекрасно понимали друг друга, нолькры разных миров.
– А! Ну так я и думал! – кивнул Кьетт и, обернувшись к спутникам, нарочито громко объявил: – Все прекрасно, их можно убивать!
Сразу три арбалетных болта полетели ему в грудь. И, отскочив, попадали наземь. А что они могли еще сделать, без наконечников-то?
– Ай, как больно! – сказал Кьетт с издевкой.
Тогда мародеры прыгнули.
То, что творилось дальше, по стилю больше всего напомнило Ивану страшную кошачью драку. Четверо нолькров – трое против одного – катились по дороге визжащим клубком, то распадающимся на миг, то сцепляющимся снова. Больше никакого оружия, только собственные когти, рвущие плоть врага, только клыки, ищущие чужое горло. И не было никакой возможности вмешаться в эту дикую свалку, помочь своему – слишком стремительно, глазом не уследишь, а главное, не по-человечески все происходило. Еще никогда в жизни Иван не чувствовал себя таким растерянным и беспомощным. Кьетта он мысленно уже похоронил и думал только об одном: надо скакать прочь во весь опор, надо хотя бы снурла увести, спасти… Думал, но с места так и не сдвинулся. Топтался бессмысленно, вцепившись в рукоять. Потому что другая часть сознания надеялась: а вдруг случится хоть секундная заминка в драке, и тогда он дареным мечом… Можно подумать, он умел с ним обращаться!
Зато Кьетт драться умел. О чем наглядно свидетельствовал образовавшийся на дороге труп. Один из мародеров отвалился вдруг от клубка, да так и остался лежать в грязи лицом вниз. И длинные, еще недавно очень темные волосы его были теперь… нет, не седыми, другой оттенок… выцветшими.
Противники превосходили Кьетта числом и чисто физической силой – старше были, по крайней мере, вдвое. Но верткости им не хватало и профессионализма, назовем это так. Потому что выросли в тихих и скучных землях Семозии, а не на полях сражений Флангальда. И еще. В этой драке они не помогали друг другу, каждый был сам за себя и рвал свою долю. Ну и дорвались.
…Четыре окровавленных, вывалянных в грязи тела лежали на дороге. Три выцветших, одно просто очень бледное. Признаков жизни не подавал никто. Иван понял, что к Кьетту надо подойти. Несмотря на то что ноги этого почему-то решительно не хотят – противно дрожат в коленях и гнутся плохо. Нельзя его оставлять вот так… одного на чужой дороге.
Снурл, робкий и пугливый, его, сильного и решительного человека, опередил. Потому что с собственными ногами спорить не стал, просто свалился мешком с лошади и на четвереньках, прямо по грязи, подполз к лежащему.
– Эй! – осторожно, будто опасаясь обжечься, дотронулся пухлым пальчиком до холодной белой щеки. – Эй! Феенауэрхальт! Ты живой? – И вскинул отчаянные глаза на доковылявшего наконец Ивана. В глазах скапливались слезы и текли по щекам, оставляя грязные дорожки, но снурл и не думал их стыдиться. – Он у нас умер, да?!
– Нет. Вроде бы. Хотя…
Это ответил не Иван. Иван выдохнул только:
– Живой! – будто страшный груз свалился с души.
Кьетт Краввер открыл глаза и спросил с большим недоверием:
– Ты уверен?
Потом чихнул и выметнул маленькую шаровую молнию. Она с шипением растаяла в луже, всех слегка дернуло током. Хорошо, до лошадей разряд не дошел, а то бы разбежались, пожалуй.
– Силы перебрал! – констатировал нолькр. – Через край пошло… – Он завозился, пытаясь встать, но снова упал. – Ох, больно вообще везде… А хорошо, что у них оружие незаговоренное оказалось, да? Видели, как я его растопил? В кисель! – Похоже, именно это действие, а не победу в жутком рукопашном бою он считал главным своим достижением.
Только три часа спустя они смогли продолжить путь. А до этого, как умели, приводили в порядок порванного и покусанного товарища: оттащили в сухое место, долго оттирали кровь и грязь, промывали раны вином из фляжки, перевязывали нижней рубашкой Влека и майкой Ивана, разрезанными на длинные куски. Кьетт к их стараниям относился безучастно, просто лежал на спине тихо и расслабленно, смотрел, как проплывают над головой чужие серые облака. Ему было больно, но при этом даже приятно вроде бы, что с ним так заботливо возятся, а снурл еще и тихо плачет все время от сострадания. Когда это кто раньше над ним плакал? Он же с детства сирота… Но дольше тут оставаться нельзя, как бы ни было хорошо лежать на сухом местечке, головой на мягких снурловых коленях, окруженному заботой и сочувствием. Мало ли кто еще на свежие трупы да на запах кровищи вылезет?
– Все. Ехать надо! – объявил Кьетт и решительно дернул правой ногой – эта часть тела почти не пострадала в бою и была более или менее управляемой. Все остальное подчиняться разуму пока не желало.
– Ты же магии наглотался так, что ве́рхом лезет, – пристал к нему Иван. – Не можешь эти свои дыры как-нибудь зарастить? Не представляю, как ты с ними дальше поедешь! Опять кровь потечет.
– Пусть течет, авось вся не вытечет, – вяло отмахивался Кьетт. Он уже сел, почти без посторонней помощи, теперь дело оставалось за малым – встать. – Я сам на себе раны лечить плохо умею.
Тогда Иван переключился на Влека – снурлы ведь тоже магические существа! Но тот не только на себе, тот и на других раны закрывать не умел. «До чего бесполезное создание, удивительно!» – подумал про себя Иван. Но если бы сказал вслух, Кьетт с ним не согласился бы, ведь снурл его так хорошо жалел. Это тоже надо уметь.
– …По казенной надобности? Что-то непохоже. – Заспанный порубежный страж с подозрением оглядел истерзанную фигуру Кьетта. Кровь с нолькра кое-как оттерли, но располосованная когтями одежда целее, понятно, не стала. Хоть и положила графская экономка, собиравшая гостей в дорогу, иголку с ниткой в один из мешков (Иван обнаружил случайно, когда укололся), но воспользоваться ими никому из троих даже в голову не пришло.
– Разве казенные люди… гм… и не люди тоже в таком виде ходят? Что-то непохоже, – повторил он.
– Что значит «непохоже»?! – возмутился Кьетт и сунул под нос стражу графскую грамоту. – Сами развели под боком разбойников и еще осуждать берутся чужой вид! Это слыхано разве, чтобы в часе от границы нападали на графских посланников?! – именно такую «должность» назначил им Сонавриз.
– Разбойники?! Где?! – всполошился страж и уже воздуха в легкие набрал, чтобы заорать: «Застава! По коням!»
– Где были, там уж нету! – сердито остановил его порыв Иван. – Стараниями вот этого благородного господина, в чьей благонадежности ты посмел усомниться, мерзавец!
О как заговорил! Неужели в роль стал входить на нервной почве?
В общем, сэкономили они, вышли из Семозии задаром. Чтобы тут же отдать двойную «въездную пошлину» погранцам Гевзои. Содрали, гады, все за тот же неблагонадежный вид. Но потом вдруг прониклись сочувствием и любезно предложили переночевать в караулке.
– Время-то позднее, засветло вам до Моза не добраться никак. А на улице ночевать – рузы гужом слетятся на кровищу вашу, – сказал пожилой стражник. – Это кто ж тебя, парень, так подрал? Живого места нет!
– Нолькры, – ответил Кьетт мрачно.
– Вот те на! – удивился дядька. – А сам ты разве не их роду-племени? Что же у вас до смертоубийства дошло? Ну народ, доложу я вам! Хышшники, одним словом! – Он был опытным воином, знал, какие следы оставляет простая драка, какие – настоящий бой.
Кьетт нахмурился еще больше, передернул плечами.
– Можно подумать, среди вас, людей, разбойников не бывает и вы друг друга не убиваете никогда!
– Тоже верно, – примиряющее закивал тот. – Разбойников средь нас хоть пруд пруди, ловить-вешать не поспеваем!.. Ну, сынки, ступайте в караулку, отдыхайте до утра. А еще пару серебряных не пожалеете, так ужин вам велю собрать, и коновал у нас при заставе свой есть. Он всех пользует – и коней, и коз, и людей тоже иногда. Мыслю так, и нолькров умеет.
Хотел разобиженный Кьетт от коновала отказаться, да не устоял. Очень уж болело все.
…Вот так мирно, в тепле, сытости и относительной чистоте маленькой, на двадцать коек, караульной казармы закончился тот бурный день. На ужин дали овсяную кашу, сваренную, к общей радости, на воде, большой ломоть хлеба и полголовы сыра к нему. Показали, «где тут можно умыться и до ветру сходить». Молодой лекарь, с помощью снадобий и магии, привел Кьетта в более или менее сносный вид, если не исцелил раны полностью, то, по крайней мере, закрыл, чтобы не кровили и болели «послабже» (как он сам выразился); но с двумя сломанными ребрами, как ни старался, ничего поделать не смог, оставил «как есть». Потом объявилась какая-то баба и взялась починить порванные одежды всего-то за медяк. Иван, с легкой грустью наблюдавший, как в гевзойских землях утекает сквозь пальцы графское серебро, был приятно удивлен такой дешевизне.
Казалось бы, все хорошо, живи да радуйся. Но тут в душу Ивана клыками вгрызлась неспокойная совесть. «Струсил, – шипела она по-змеиному, – струсил, и товарища в трудную минуту чуть не бросил, и палец о палец не ударил, чтобы ему помочь! Стоял столбом, глазел. Даже подойти побоялся первым, какой-то жалкий толстый снурл тебя опередил! А убили бы Кьетта – как бы ты тогда? А? То-то!»
В общем, никакой возможности заснуть.
Громко храпела смена на соседних койках – десять мужиков, все на разные голоса. Нежно посвистывал носом Болимс Влек. Кьетт тихо хныкал и скулил во сне, хоть и «послабже», а болели раны, и укусы в особенности. Потом вдруг проснулся, сел, моргая ошалелыми спросонья глазами.
– Ты чего? – шепотом спросил Иван.
– Пить хочу. От зелий во рту сохнет.
– Лежи, я принесу.
Принес кружку, напоил, а потом сел рядом на кровати и выложил все как есть. Что растерялся, что не помог… Просто невмоготу уже стало молчать, страдать в одиночку. Определенно он был о себе гораздо лучшего мнения – до сегодняшнего дня. И вдруг узнал, что на самом-то деле – трус, трус, и больше никто. Как с этим жить?
– Мне бы твои печали! – присвистнул нолькр. – Молодец, что удержался, не сунулся! Я же, к примеру, не вмешиваюсь, когда ваши – люди в смысле – на двуручных мечах сходятся или верхом, с копьями. Каждому свое. Мы бы смели тебя в момент, просто люди к такой драке по природе неспособны. Я бы даже сам не разобрал, что это ты – убивал всех подряд, кто рядом шевелился… Если еще раз на беззаконных нарвемся – смотри, так же поступай! Обещаешь?
Иван обещал. А потом спросил.
– Признайся, то зло, которого ты в лесу испугался… ну его еще снурл почувствовал… Это ведь тоже нолькры были? Беззаконные?
– Ну вот еще! – опроверг Кьетт решительно. – Стал бы я беззаконных пугаться. Не дождутся! – Он назидательно помахал пальцем перед Ивановым носом. – Бойся не того, кого мы сожрем. Бойся того, кто нас сожрет.
Глава 7,
которая напоминает тем, кто вообразил себя венцом творения: против природы не попрешь!
От семозийских гевзойские земли отличались своим обжитым и благоустроенным видом, лишь немного подпорченным осенней распутицей. Жили здесь люди, снурлы и низкорослые бородатые венхи, которых Иван поначалу принял за гномов. Нет, тут же растолковали ему спутники, никакие это не гномы. Гномы живут только в горах, и природа у них совершенно другая, и нравы, и обычаи. А это – именно венхи, и нет для венха худшего оскорбления, чем быть принятыми за гнома. И наоборот, обзови гнома венхом – сразу узнаешь, сколь остра у него секира. Если же в подобной ситуации окажется венх, он, конечно, за оружие хвататься не станет по причине врожденного миролюбия и уравновешенности характера. Но и уважать тебя тоже не станет, хорошего отношения от него уже не жди.
– И как же их различать? – осведомился Иван озадаченно. Не усматривал он никакой разницы между первыми – теми, что встречались на улицах гевзойских придорожных селений, и вторыми, известными ему из фольклора родного мира.
– Ну с женщинами и детьми вообще просто, – пояснил Кьетт. – У венхских нет вообще никакой растительности на лице, а у гномьих – длинная щетина, редкая и курчавая, очень неопрятного вида. С мужчинами немного сложнее, внешне они действительно похожи. Но гномы всегда заплетают бороду в одну или две косы, никогда ее не стригут, отращивая до неимоверной длины, украшают бусинами, колокольчиками, драгоценными заколками и вообще носятся с ней как дурни с писаной торбой. Венхи к бородам своим совершенно равнодушны, постригают «лопатой», довольно коротко – не длиннее уровня груди. Кроме того, они не имеют привычки постоянно ворчать, не шалеют при виде золота, и вообще по всем статьям куда более мирный, уживчивый и приятный народ.
В последнем Иван имел возможность убедиться неоднократно. Люди Гевзои всегда брали за постой серебром. Венхи же чтили законы гостеприимства и приютить странника, накормить, обогреть и снабдить всем необходимым для дальнейшего пути почитали своим долгом. Именно поэтому Иван, при полной поддержке спутников, предпочитал останавливаться у людей – неловко было дары принимать от совершенно незнакомых и не сказать что очень богатых венхов. Лучше уж людям переплатить, чем жить на халяву.
Были, правда, еще снурлы, но к ним не заглядывали вовсе – Кьетт стеснялся, опасался напугать то ли драным своим видом, то ли хищной природой. «Мимо иду – они и то косятся, а представьте, если в дом ввалюсь?» Дома у снурлов были опрятными, по форме напоминали эскимосские иглу, но выстроены были не из снега и льда, а из искристого сланца и размер имели более внушительный – до пяти метров в поперечнике.
– У тебя в родном мире тоже такой? – не без зависти полюбопытствовал Кьетт у Болимса, очень уж ему эти строения понравились своим добротным и уютным видом. На родине он подобных не встречал, флангальдские снурлы боялись драконьих налетов и уже полвека селились только под землей.
Влек отрицательно покачал головой.
– Я же в городе живу, седьмой этаж доходного дома. Комната, кухня и кладовка есть. У нас весь район – человечьей застройки. Престижнее считается. Все-таки я юрист… будущий.
– Жаль! В смысле не то, что ты юрист, а что домика у тебя такого нет. Очень колоритные домики, сам бы жил! А современную человечью застройку я не люблю.
– Чем же это она тебе не угодила? – счел нужным оскорбиться Иван.
– На психику давит. И в подъездах вечно воняет.
Последнее утверждение Иван оспорить не мог и в архитектурную беседу двух нелюдей больше не встревал.
На тринадцатый день пути случилось непредвиденное. Болимс Влек захотел жениться.
С самого утра он вел себя странно. Обычно тихий, робкий и очень нерасторопный, он вдруг сделался взвинченным и суетливым. За столом у степенной пожилой четы венхов (люди в деревне Кайзара оказались жлобами и за постой запросили золотом, таких трат путники наши позволить себе уже не могли – в дороге и без того здорово поиздержались, а еще должно было на мага хватить) снурл едва мог усидеть на месте. Он возился и подпрыгивал, то и дело выглядывая в окно, нервно колотил по скамье хвостом, нечаянно обмакнул кусок жареной рыбы в яблочное повидло и все время торопил: ну что мы медлим, ну когда уже поедем?
– Ты что, с цепи сорвался сегодня? – потерял терпение Иван. – Дай доесть спокойно. Дорога никуда не убежит.
Пухлое, чуть зеленоватое от природы лицо снурла пошло красными пятнами от смущения.
– Ты не понимаешь, – забормотал он. – Я должен спешить… Мне нельзя здесь оставаться… Она меня чует, и я ее чую… Я скоро вообще ничего не буду соображать! И не знаю, что тогда… Поедемте уже, а? – Он чуть не плакал.
От слов таких по спине Ивана побежали мурашки.
– Кто тебя чует? Те, что были в лесу? От которых мы убегали? – все не шел у него из головы тот загадочный случай.
– Нет и нет! Не они! Не они и не они! Нет-нет-нет! Не они, тут совсем дру-го-е! – вдруг запел снурл резким петушиным тенором на разудалый мотив. И хвостом забарабанил в такт. И еще руками принялся выделывать некие танцующие движения в народном стиле.
Ивану стало совсем жутко. Ему еще никогда не приходилось иметь дела с буйнопомешанными. А снурл выглядел именно таким. И сходство это еще усилилось, когда он резко сорвался с места, выхватил из-за печи хозяйскую метлу и с ней унесся прочь.
– Ч…что это с ним? – дрогнувшим голосом выговорил Иван. – Зачем ему м…метла? – Никакой более умный вопрос в тот момент в голову не пришел. Беспомощно взглянул на Кьетта, который не соизволил встать к столу «по причине подорванного соплеменниками здоровья» и завтракал прямо на лежанке, куда сердобольная хозяйка принесла ему поднос с яичницей и киселем.
– И как же их различать? – осведомился Иван озадаченно. Не усматривал он никакой разницы между первыми – теми, что встречались на улицах гевзойских придорожных селений, и вторыми, известными ему из фольклора родного мира.
– Ну с женщинами и детьми вообще просто, – пояснил Кьетт. – У венхских нет вообще никакой растительности на лице, а у гномьих – длинная щетина, редкая и курчавая, очень неопрятного вида. С мужчинами немного сложнее, внешне они действительно похожи. Но гномы всегда заплетают бороду в одну или две косы, никогда ее не стригут, отращивая до неимоверной длины, украшают бусинами, колокольчиками, драгоценными заколками и вообще носятся с ней как дурни с писаной торбой. Венхи к бородам своим совершенно равнодушны, постригают «лопатой», довольно коротко – не длиннее уровня груди. Кроме того, они не имеют привычки постоянно ворчать, не шалеют при виде золота, и вообще по всем статьям куда более мирный, уживчивый и приятный народ.
В последнем Иван имел возможность убедиться неоднократно. Люди Гевзои всегда брали за постой серебром. Венхи же чтили законы гостеприимства и приютить странника, накормить, обогреть и снабдить всем необходимым для дальнейшего пути почитали своим долгом. Именно поэтому Иван, при полной поддержке спутников, предпочитал останавливаться у людей – неловко было дары принимать от совершенно незнакомых и не сказать что очень богатых венхов. Лучше уж людям переплатить, чем жить на халяву.
Были, правда, еще снурлы, но к ним не заглядывали вовсе – Кьетт стеснялся, опасался напугать то ли драным своим видом, то ли хищной природой. «Мимо иду – они и то косятся, а представьте, если в дом ввалюсь?» Дома у снурлов были опрятными, по форме напоминали эскимосские иглу, но выстроены были не из снега и льда, а из искристого сланца и размер имели более внушительный – до пяти метров в поперечнике.
– У тебя в родном мире тоже такой? – не без зависти полюбопытствовал Кьетт у Болимса, очень уж ему эти строения понравились своим добротным и уютным видом. На родине он подобных не встречал, флангальдские снурлы боялись драконьих налетов и уже полвека селились только под землей.
Влек отрицательно покачал головой.
– Я же в городе живу, седьмой этаж доходного дома. Комната, кухня и кладовка есть. У нас весь район – человечьей застройки. Престижнее считается. Все-таки я юрист… будущий.
– Жаль! В смысле не то, что ты юрист, а что домика у тебя такого нет. Очень колоритные домики, сам бы жил! А современную человечью застройку я не люблю.
– Чем же это она тебе не угодила? – счел нужным оскорбиться Иван.
– На психику давит. И в подъездах вечно воняет.
Последнее утверждение Иван оспорить не мог и в архитектурную беседу двух нелюдей больше не встревал.
На тринадцатый день пути случилось непредвиденное. Болимс Влек захотел жениться.
С самого утра он вел себя странно. Обычно тихий, робкий и очень нерасторопный, он вдруг сделался взвинченным и суетливым. За столом у степенной пожилой четы венхов (люди в деревне Кайзара оказались жлобами и за постой запросили золотом, таких трат путники наши позволить себе уже не могли – в дороге и без того здорово поиздержались, а еще должно было на мага хватить) снурл едва мог усидеть на месте. Он возился и подпрыгивал, то и дело выглядывая в окно, нервно колотил по скамье хвостом, нечаянно обмакнул кусок жареной рыбы в яблочное повидло и все время торопил: ну что мы медлим, ну когда уже поедем?
– Ты что, с цепи сорвался сегодня? – потерял терпение Иван. – Дай доесть спокойно. Дорога никуда не убежит.
Пухлое, чуть зеленоватое от природы лицо снурла пошло красными пятнами от смущения.
– Ты не понимаешь, – забормотал он. – Я должен спешить… Мне нельзя здесь оставаться… Она меня чует, и я ее чую… Я скоро вообще ничего не буду соображать! И не знаю, что тогда… Поедемте уже, а? – Он чуть не плакал.
От слов таких по спине Ивана побежали мурашки.
– Кто тебя чует? Те, что были в лесу? От которых мы убегали? – все не шел у него из головы тот загадочный случай.
– Нет и нет! Не они! Не они и не они! Нет-нет-нет! Не они, тут совсем дру-го-е! – вдруг запел снурл резким петушиным тенором на разудалый мотив. И хвостом забарабанил в такт. И еще руками принялся выделывать некие танцующие движения в народном стиле.
Ивану стало совсем жутко. Ему еще никогда не приходилось иметь дела с буйнопомешанными. А снурл выглядел именно таким. И сходство это еще усилилось, когда он резко сорвался с места, выхватил из-за печи хозяйскую метлу и с ней унесся прочь.
– Ч…что это с ним? – дрогнувшим голосом выговорил Иван. – Зачем ему м…метла? – Никакой более умный вопрос в тот момент в голову не пришел. Беспомощно взглянул на Кьетта, который не соизволил встать к столу «по причине подорванного соплеменниками здоровья» и завтракал прямо на лежанке, куда сердобольная хозяйка принесла ему поднос с яичницей и киселем.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента