Страница:
Широкоплечий полный атаман, прославившийся и ратными делами, и обширными романами, мечтательно говорил о будущем России:
— Я верю, что скоро настанет конец торжеству шайки хищников в Кремле. Как это произойдет — трудно сказать. Но я верю, что в одно прекрасное утро солнце встанет над свободной Россией.
— Мы все мечтаем об этом, вот уже скоро двенадцать лет, — прервал его седоусый полковник саратовских гусар.[1] — Но, чтобы солнце взошло в одно прекрасное утро над свободной Россией, нужно, чтобы мы не сидели сложа руки.
— Пока Европа не перестанет якшаться с большевиками, нам делать нечего, — вставил еще кто-то.
— Поправьте: Англия, — раздалась суровая реплика со стороны генерала Кутепова. — Россия вздохнуть свободно может лишь тогда, когда Англия вынуждена будет разжать свои стальные тиски, которыми она захватила политику Европы.
— Вы так думаете, генерал? — безразлично осведомился седоусый полковник.
— Да, я так думаю, — сурово сверкнул глазами генерал. — Англия не теряет надежды колонизировать Россию, и ослабление ее мощи на руку только англичанам. Впрочем, о слабости России даже сейчас говорить преждевременно, господа…
— Как, вы находите, что мошенники… — начал было изумленный полковник.
— Мошенники, ограбившие Россию, создали сильную армию. Не забудьте, господа, что наш покойный Верховный Вождь подписался под собственными словами: «Красную армию я считаю русской армией». Заслуга этой армии перед Россией велика: она отстояла и сохранила территорию России и стойко отражает всякие покушения на нее со стороны наших квазидрузей европейцев. Штыки красной армии в любой момент могут стать просто русскими штыками… Это лучше всего сознают англичане и больше всего боятся, чтобы красная армия не забрела в Индию. А из газет мы знаем, что большевики деятельно разрабатывают план похода на Индию. Я…
Генерал оборвал на полуслове, точно спохватившись, что коснулся какой-то интимной темы, которую не следовало затрагивать.
— Я полагаю, что вообще не стоит говорить о политике, — поправился он и добродушно улыбнулся.
Никто не заметил ничего странного в поведении генерала. Только Посвистов, стоявший в отдалении, вздрогнул от внезапной мысли, точно молния озарила его сознание: слова генерала установили недостающую связь между обрывочными фразами, подслушанными в кабинете ресторана.
Поход на Индию. Вот причина особенной тревоги Брадлея и ВКБЕ.
Взволнованный ушел Посвистов из маленькой гостиной. Он снова прошел в буфет и выпил рюмку коньяку — необходимо было успокоить волнение.
За маленьким столиком в углу, в компании со знаменитым русским писателем и каким-то молодым человеком, сидел Баталин. Сердце Посвистова забилось радостью — значит, где-то здесь и Марго. Он поклонился коммерсанту. Тот широким жестом пригласил его к столу.
Посвистов подошел, но не сел. Маленькие, почти калмыцкие, но проницательные и сверкающие живыми огоньками глаза писателя точно пронзили его.
«Если бы нарядить его в тюбетейку, — подумал про писателя Посвистов, — вышел бы татарин из Казани».
Он отклонил радушное предложение Баталина разделить компанию и ускользнул в зал: там, среди масок, несомненно была Марго.
Он снова вмешался в толпу. Маски окружили его. Перебрасывались с ним шутливыми фразами. Посвистов чаял услышать знакомый голос — этот голос он узнал бы среди тысяч голосов.
Но ожидания его были напрасны. Марго или не было, или она не желала подать о себе вести.
Посвистов прошел в малый зал, где был представлен уголок Кавказа — шашлычная и кофейная на фоне декораций, изображавших горы.
Разочарованный, он опустился на диван и потребовал кофе. И в этот момент, когда мальчуган, наряженный татарчонком, бросился исполнять его заказ, в комнату вошел Дегро в сопровождении маски, одетой аркадской пастушкой.
Посвистов отвернулся, не желая, чтобы Дегро узнал его. Негоциант, увлеченный разговором с пастушкой, прошел мимо и занял место рядом, за громадным розовым кустом.
— Вы должны дать мне немедленно ответ, — донеслась до слуха полковника речь Дегро.
— Вы неосторожны, Дегро, — остановила его пастушка, и Посвистов узнал голос Марго. — Здесь сотни ушей. Я сказала вам, что не могу пока сказать ни да, ни нет. И не задерживайте меня — здесь я принадлежу только себе и моему покровителю.
Маска выпорхнула, но моментально овладела собой.
— Идите за мной, — еле слышно проронила она.
Посвистов не заставил себя просить. Кинув мальчику монету, он вскочил с дивана и вышел вслед за аркадской пастушкой.
Он нагнал ее в толпе и взял осторожно за руку.
— Марго, это вы?
— Тсс, — приложила она палец к губам. — Не называйте меня по имени… Ждите здесь… Когда увидите красное домино с розой в руке, подойдите к нему…
И она исчезла в толпе.
Мимо прошел Дегро. Негоциант и виду не подал, что знает полковника. Это внесло облегчение в душу Посвистова: говорить с Дегро было бы для него сейчас пыткой.
Он подошел к киоску, изображавшему русскую избу. Известная актриса торговала здесь шампанским — несуразность, рассмешившая полковника.
— Квас был бы более уместен вашему павильону, — сказал он.
— Во время монархии, — смеясь, ответила актриса. — А теперь революция изменила порядок вещей: каждый мужик на Руси пьет шампанское. Налить бокал?
— Бравый военный угостит, конечно и меня, — раздался голос Марго рядом. Посвистов оглянулся: его держало под руку красное домино.
— Однако, вы прытки, маска, — поддержал маскарадный тон Посвистов. — Ничего не поделаешь — налейте нам.
Марго чокнулась с ним и шепнула:
— Я очень сердита на вас. Куда вы пропали утром?
Рядом вертелся какой-то арлекин, и Посвистов счел благоразумным не ответить на вопрос. Он заплатил за вино и увлек Марго в гущу танцующих.
— Я требую пояснений, — сказала Марго, прижимаясь к нему.
Посвистов рассказал ей все, что произошло утром. Марго закусила нижнюю губу, чуть не до крови.
— Значит, была устроена… как это говорится? Облава? Кажется, так?
Посвистов кивнул головой.
Он чувствовал теплоту ее тела сквозь мягкий шелк просторного домино, закрывавшего ее до пят. Гибкие, упругие формы, казалось, трепетали, соприкасаясь с ним, вливая огонь в его кровь. Огнем дышали и ее губы, ярко-пунцовые, пухлые и сладострастные…
Посвистов крепко прижал ее к себе. Лица их почти соприкасались. Марго не протестовала, только дрогнули ее тонкие ноздри, напоминавшие лепестки чайной розы.
— Марго, — прошептал Посвистов, — я без вас не могу жить.
— Сумасшедший, — улыбнулась она, испытывая острое наслаждение и от его слов, и от его близости.
Их губы готовы были слиться в поцелуе. Они забыли об окружающих. Все же Марго опомнилась первая: отклонилась от жадных зовущих губ Посвистова.
— Нельзя себя вести так легкомысленно, — усталым голосом прошептала она. — Я больше не могу танцевать.
И выскользнула из его объятий. Посвистов, пошатываясь, точно пьяный, вышел из толпы.
Арлекин, вертевшийся возле киоска-избы, снова попался навстречу. Он обежал вокруг, кривляясь и визжа, и исчез в толпе.
Посвистов увел свою даму в уголок, изображавший грот «Спящей царевны». Это была декоративно воспроизведенная иллюстрация к сказке Пушкина. Не было только хрустального гроба и самой царевны в нем.
— Марго… моя Марго… — усаживая ее на маленькую скамью и опускаясь рядом, страстно произнес Посвистов. — Сегодня я — самый счастливый человек в мире.
Она не уклонилась от поцелуя. Несколько секунд они пили блаженство. Наконец, она оторвалась от него бледная, измученная. Грудь ее порывисто вздымалась под балахоном маскарадного наряда.
— Я совершаю безумство, — сказала она. — Но я люблю тебя… Боже, но как тебя звать?
— Анатоль… Когда-то меня звали просто Толь.
— Толь? Так, видно, называли тебя женщины, которым ты дарил свои ласки? — ревниво осведомилась она. — Я не хочу так называть тебя. Я хочу, чтобы ты был для меня совсем маленьким и совсем моим. Я назову тебя Оль. Хорошо? Мой Оль, мой мальчик Оль…
Он снова привлек ее к себе.
— Нет, погоди, — вспомнив утреннюю беседу с Дегро, освободилась она из объятий Посвистова, — я должна сказать тебе что-то очень важное.
— Ничего важнее того, что ты уже сказала, для меня не существует. Любимая…
— Погоди, безумец, — отбивалась она. — Есть нечто, затмевающее любовь, вернее, убивающее ее.
— Что же это? — встревожился Посвистов.
— Смерть, — произнесла она с трепетом в голосе. — А я не хочу смерти, особенно сейчас, когда впервые в жизни узнала, что такое истинная любовь.
— Что ты болтаешь, Марго? — изумился Посвистов. — Что за странные мысли о смерти?
Марго покачала головой. Из-под капюшона домино в прорезе маски глядели на Посвистова серьезные, озабоченные глаза.
— Я говорю серьезно. Наша любовь сопряжена с большой опасностью. Но, Оль, говорить об этом здесь довольно рискованно.
Она оглянулась по сторонам. Вблизи никого не было. Джаз-банд наполнил воздух вакханалией звуков.
Марго склонила голову к плечу Посвистова и шепотом передала ему все, что узнала от Дегро: и о Лурье, и об угрозах «устранения».
— Я бы хотела тебя видеть завтра у себя, Оль, — сказала она в заключение. — Утром… Хорошо? А теперь еще один чарльстон, и я должна спешить к Сереже.
— Он не скучает. С ним Куприн, — увлекая ее в толпу танцующих, ответил он.
— Потом и ты приходи ужинать к нашему столу. Серж будет рад. Только смотри, будь осторожен.
Она погрозила пальцем и, засмеявшись, выскользнула из его объятий, направилась в дамскую комнату.
Ни она, ни он не заметили, как из-за груды камней грота вышел арлекин. Он не проронил ни слова из беседы влюбленных.
Посвистов бродил по залу, тщетно дожидаясь появления красного домино. Когда он заглянул в столовую, то увидел за столом Баталина шаловливую аркадскую пастушку.
Красное домино, очевидно, существовало только для него.
XI. Псевдополицейский
XII. Несостоявшееся свидание
XIII. Приключение Марго
— Я верю, что скоро настанет конец торжеству шайки хищников в Кремле. Как это произойдет — трудно сказать. Но я верю, что в одно прекрасное утро солнце встанет над свободной Россией.
— Мы все мечтаем об этом, вот уже скоро двенадцать лет, — прервал его седоусый полковник саратовских гусар.[1] — Но, чтобы солнце взошло в одно прекрасное утро над свободной Россией, нужно, чтобы мы не сидели сложа руки.
— Пока Европа не перестанет якшаться с большевиками, нам делать нечего, — вставил еще кто-то.
— Поправьте: Англия, — раздалась суровая реплика со стороны генерала Кутепова. — Россия вздохнуть свободно может лишь тогда, когда Англия вынуждена будет разжать свои стальные тиски, которыми она захватила политику Европы.
— Вы так думаете, генерал? — безразлично осведомился седоусый полковник.
— Да, я так думаю, — сурово сверкнул глазами генерал. — Англия не теряет надежды колонизировать Россию, и ослабление ее мощи на руку только англичанам. Впрочем, о слабости России даже сейчас говорить преждевременно, господа…
— Как, вы находите, что мошенники… — начал было изумленный полковник.
— Мошенники, ограбившие Россию, создали сильную армию. Не забудьте, господа, что наш покойный Верховный Вождь подписался под собственными словами: «Красную армию я считаю русской армией». Заслуга этой армии перед Россией велика: она отстояла и сохранила территорию России и стойко отражает всякие покушения на нее со стороны наших квазидрузей европейцев. Штыки красной армии в любой момент могут стать просто русскими штыками… Это лучше всего сознают англичане и больше всего боятся, чтобы красная армия не забрела в Индию. А из газет мы знаем, что большевики деятельно разрабатывают план похода на Индию. Я…
Генерал оборвал на полуслове, точно спохватившись, что коснулся какой-то интимной темы, которую не следовало затрагивать.
— Я полагаю, что вообще не стоит говорить о политике, — поправился он и добродушно улыбнулся.
Никто не заметил ничего странного в поведении генерала. Только Посвистов, стоявший в отдалении, вздрогнул от внезапной мысли, точно молния озарила его сознание: слова генерала установили недостающую связь между обрывочными фразами, подслушанными в кабинете ресторана.
Поход на Индию. Вот причина особенной тревоги Брадлея и ВКБЕ.
Взволнованный ушел Посвистов из маленькой гостиной. Он снова прошел в буфет и выпил рюмку коньяку — необходимо было успокоить волнение.
За маленьким столиком в углу, в компании со знаменитым русским писателем и каким-то молодым человеком, сидел Баталин. Сердце Посвистова забилось радостью — значит, где-то здесь и Марго. Он поклонился коммерсанту. Тот широким жестом пригласил его к столу.
Посвистов подошел, но не сел. Маленькие, почти калмыцкие, но проницательные и сверкающие живыми огоньками глаза писателя точно пронзили его.
«Если бы нарядить его в тюбетейку, — подумал про писателя Посвистов, — вышел бы татарин из Казани».
Он отклонил радушное предложение Баталина разделить компанию и ускользнул в зал: там, среди масок, несомненно была Марго.
Он снова вмешался в толпу. Маски окружили его. Перебрасывались с ним шутливыми фразами. Посвистов чаял услышать знакомый голос — этот голос он узнал бы среди тысяч голосов.
Но ожидания его были напрасны. Марго или не было, или она не желала подать о себе вести.
Посвистов прошел в малый зал, где был представлен уголок Кавказа — шашлычная и кофейная на фоне декораций, изображавших горы.
Разочарованный, он опустился на диван и потребовал кофе. И в этот момент, когда мальчуган, наряженный татарчонком, бросился исполнять его заказ, в комнату вошел Дегро в сопровождении маски, одетой аркадской пастушкой.
Посвистов отвернулся, не желая, чтобы Дегро узнал его. Негоциант, увлеченный разговором с пастушкой, прошел мимо и занял место рядом, за громадным розовым кустом.
— Вы должны дать мне немедленно ответ, — донеслась до слуха полковника речь Дегро.
— Вы неосторожны, Дегро, — остановила его пастушка, и Посвистов узнал голос Марго. — Здесь сотни ушей. Я сказала вам, что не могу пока сказать ни да, ни нет. И не задерживайте меня — здесь я принадлежу только себе и моему покровителю.
Маска выпорхнула, но моментально овладела собой.
— Идите за мной, — еле слышно проронила она.
Посвистов не заставил себя просить. Кинув мальчику монету, он вскочил с дивана и вышел вслед за аркадской пастушкой.
Он нагнал ее в толпе и взял осторожно за руку.
— Марго, это вы?
— Тсс, — приложила она палец к губам. — Не называйте меня по имени… Ждите здесь… Когда увидите красное домино с розой в руке, подойдите к нему…
И она исчезла в толпе.
Мимо прошел Дегро. Негоциант и виду не подал, что знает полковника. Это внесло облегчение в душу Посвистова: говорить с Дегро было бы для него сейчас пыткой.
Он подошел к киоску, изображавшему русскую избу. Известная актриса торговала здесь шампанским — несуразность, рассмешившая полковника.
— Квас был бы более уместен вашему павильону, — сказал он.
— Во время монархии, — смеясь, ответила актриса. — А теперь революция изменила порядок вещей: каждый мужик на Руси пьет шампанское. Налить бокал?
— Бравый военный угостит, конечно и меня, — раздался голос Марго рядом. Посвистов оглянулся: его держало под руку красное домино.
— Однако, вы прытки, маска, — поддержал маскарадный тон Посвистов. — Ничего не поделаешь — налейте нам.
Марго чокнулась с ним и шепнула:
— Я очень сердита на вас. Куда вы пропали утром?
Рядом вертелся какой-то арлекин, и Посвистов счел благоразумным не ответить на вопрос. Он заплатил за вино и увлек Марго в гущу танцующих.
— Я требую пояснений, — сказала Марго, прижимаясь к нему.
Посвистов рассказал ей все, что произошло утром. Марго закусила нижнюю губу, чуть не до крови.
— Значит, была устроена… как это говорится? Облава? Кажется, так?
Посвистов кивнул головой.
Он чувствовал теплоту ее тела сквозь мягкий шелк просторного домино, закрывавшего ее до пят. Гибкие, упругие формы, казалось, трепетали, соприкасаясь с ним, вливая огонь в его кровь. Огнем дышали и ее губы, ярко-пунцовые, пухлые и сладострастные…
Посвистов крепко прижал ее к себе. Лица их почти соприкасались. Марго не протестовала, только дрогнули ее тонкие ноздри, напоминавшие лепестки чайной розы.
— Марго, — прошептал Посвистов, — я без вас не могу жить.
— Сумасшедший, — улыбнулась она, испытывая острое наслаждение и от его слов, и от его близости.
Их губы готовы были слиться в поцелуе. Они забыли об окружающих. Все же Марго опомнилась первая: отклонилась от жадных зовущих губ Посвистова.
— Нельзя себя вести так легкомысленно, — усталым голосом прошептала она. — Я больше не могу танцевать.
И выскользнула из его объятий. Посвистов, пошатываясь, точно пьяный, вышел из толпы.
Арлекин, вертевшийся возле киоска-избы, снова попался навстречу. Он обежал вокруг, кривляясь и визжа, и исчез в толпе.
Посвистов увел свою даму в уголок, изображавший грот «Спящей царевны». Это была декоративно воспроизведенная иллюстрация к сказке Пушкина. Не было только хрустального гроба и самой царевны в нем.
— Марго… моя Марго… — усаживая ее на маленькую скамью и опускаясь рядом, страстно произнес Посвистов. — Сегодня я — самый счастливый человек в мире.
Она не уклонилась от поцелуя. Несколько секунд они пили блаженство. Наконец, она оторвалась от него бледная, измученная. Грудь ее порывисто вздымалась под балахоном маскарадного наряда.
— Я совершаю безумство, — сказала она. — Но я люблю тебя… Боже, но как тебя звать?
— Анатоль… Когда-то меня звали просто Толь.
— Толь? Так, видно, называли тебя женщины, которым ты дарил свои ласки? — ревниво осведомилась она. — Я не хочу так называть тебя. Я хочу, чтобы ты был для меня совсем маленьким и совсем моим. Я назову тебя Оль. Хорошо? Мой Оль, мой мальчик Оль…
Он снова привлек ее к себе.
— Нет, погоди, — вспомнив утреннюю беседу с Дегро, освободилась она из объятий Посвистова, — я должна сказать тебе что-то очень важное.
— Ничего важнее того, что ты уже сказала, для меня не существует. Любимая…
— Погоди, безумец, — отбивалась она. — Есть нечто, затмевающее любовь, вернее, убивающее ее.
— Что же это? — встревожился Посвистов.
— Смерть, — произнесла она с трепетом в голосе. — А я не хочу смерти, особенно сейчас, когда впервые в жизни узнала, что такое истинная любовь.
— Что ты болтаешь, Марго? — изумился Посвистов. — Что за странные мысли о смерти?
Марго покачала головой. Из-под капюшона домино в прорезе маски глядели на Посвистова серьезные, озабоченные глаза.
— Я говорю серьезно. Наша любовь сопряжена с большой опасностью. Но, Оль, говорить об этом здесь довольно рискованно.
Она оглянулась по сторонам. Вблизи никого не было. Джаз-банд наполнил воздух вакханалией звуков.
Марго склонила голову к плечу Посвистова и шепотом передала ему все, что узнала от Дегро: и о Лурье, и об угрозах «устранения».
— Я бы хотела тебя видеть завтра у себя, Оль, — сказала она в заключение. — Утром… Хорошо? А теперь еще один чарльстон, и я должна спешить к Сереже.
— Он не скучает. С ним Куприн, — увлекая ее в толпу танцующих, ответил он.
— Потом и ты приходи ужинать к нашему столу. Серж будет рад. Только смотри, будь осторожен.
Она погрозила пальцем и, засмеявшись, выскользнула из его объятий, направилась в дамскую комнату.
Ни она, ни он не заметили, как из-за груды камней грота вышел арлекин. Он не проронил ни слова из беседы влюбленных.
Посвистов бродил по залу, тщетно дожидаясь появления красного домино. Когда он заглянул в столовую, то увидел за столом Баталина шаловливую аркадскую пастушку.
Красное домино, очевидно, существовало только для него.
XI. Псевдополицейский
Обитатели улицы Удино, вернее, наиболее беспокойный ее элемент, в воскресенье 12 января были обеспокоены непривычным явлением.
В двенадцать часов дня на безлюдной улице появился полицейский и начал шагать взад и вперед со всей важностью и солидностью, подобающей «ажану».
Пекарь Берсье, лавочка которого находилась напротив, первый обратил внимание на необыкновенное явление. Он сказал своему единственному помощнику:
— Смотри-ка, Жак, на нашей улице появился ажан. С сотворения мира этого не водилось.
И оба некоторое время следили за полицейским, обмениваясь ироническими замечаниями насчет его внешности.
— Парень довольно внушительный и, видно, не новичок в своем деле, — заметил Берсье.
— Откуда вы это заключаете, хозяин?
— Он не молодой уже. Только люди под пятьдесят носят еще бородку буланже… А что он не первый день на службе — видно по плащу и по кепи — они не первой свежести.
Замечание было вполне основательное, и с ним согласился долговязый помощник метра Берсье.
Полицейский гулял около часу по улице без всякого дела: время было тихое, на улице почти не было прохожих.
В час дня появился другой полицейский с нашивкой капрала и подошел к новому постовому.
…Когда Посвистов увидел приближавшегося к нему полицейского чина, то первым его желанием было бежать, а потом — провалиться сквозь землю.
Но бегство было бесцельно. Оно на несколько минут внесло бы оживление в тихую жизнь улицы, но вряд ли кончилось бы благополучно для Посвистова. Еще неосуществимее было второе его желание. Поняв это, Посвистов решил идти навстречу опасности.
Вспомнив свою роль, он приветствовал капрала, приложив руку к кепи привычным жестом военного. Капрал сурово взглянул на него.
— Я вас не знаю, — буркнул он. — Кто распорядился поставить вас тут?
Наступил решительный момент игры. Посвистов вынул из-за обшлага мундира бумагу.
— Честь имею представиться — полицейский Баптист Дельвю, район VI комиссариата Сен-Клод.
Капрал пробежал взглядом бумагу. Лицо его продолжало выражать неудовольствие.
— Эти господа из министерства вмешиваются постоянно не в свое дело, — проворчал он, отдавая бумагу Посвистову. — Но вы, конечно, не при чем, товарищ. Служба — службой.
— Так точно, господин капрал, — вытянувшись, ответил Посвистов. У него отлегло от сердца: Дегро был прав, утверждая, что ему не угрожает ни малейшей опасности.
Капрал ушел, ворча что-то нелестное о «министерских господах». Посвистов снова остался один.
После предупреждения Брадлея, предложение Дегро сыграть роль полицейского не было для него неожиданностью. Он согласился, не отказавшись также принять очередной чек на 10000 франков.
Посвистов чувствовал себя вовлеченным в центр какой-то сложной интриги. С одной стороны большевики, с другой — Брадлей со своим комитетом безопасности. Он находился точно между молотом и наковальней.
Хуже всего в его положении было то, что он не знал, какого рода интрига плелась вокруг него, и кто должен стать жертвой этой интриги. Он догадывался, что все разгоралось вокруг генерала Кутепова. Он чувствовал, что генералу угрожает серьезная опасность, но не мог понять — со стороны ли большевиков, или со стороны ВКБЕ.
Он сам был свидетелем беседы генерала с большевистскими агентами. Из обрывков этой беседы он мог понять, что у генерала Кутепова зародился какой-то грандиозный план. О том, что генерал может оказаться предателем эмиграции, он не думал: слишком велик был генерал для такой низкой роли, слишком чист ореол, создавшийся вокруг его личности. Даже если бы генерал начал вести переговоры с самим Сталиным и чокнулся с ним бокалом вина — даже тогда Посвистов не заподозрил бы его. Случайная фраза об Индии, брошенная генералом на балу инвалидов, казалась Посвистову ключом к тайне переговоров. Величие и мощь России — вот лозунги, которым только и мог служить генерал. Уничтожение Англии означало для него новую зарю в России. Большевики, меньшевики, любой образ правления — явления преходящие. Великий народ сам творит историю, и важно лишь, чтобы хищники в лице европейских государств не оторвали бы кусков от тела самой России. Несомненно, генерал должен был думать таким образом… А если бы он возглавил поход на Индию?
У Посвистова даже дыхание захватило при этой мысли. Он вспомнил рассуждения Брадлея в кабинете ресторана и ему показалось, что Брадлей в курсе планов генерала.
О, тогда со стороны англичан генералу угрожает серьезная опасность.
Так же, как и ему, Посвистову. Уж если ему, в конце концов, придется делать выбор между генералом и Брадлеем, он не задумается ни на минуту. Только как проникнуть в тайну генерала? Как узнать, чем помочь ему в решительную минуту?
Он пробовал расспрашивать Марго. Между упоительными минутами счастья, отдыхая от бурь в тихих нежных взаимных ласках, задавал он волнующие его вопросы.
Но и она знала не больше его. Она была тоже слепым орудием в чужих руках.
…Дама в бежевом пальто, показавшаяся на улице, изменила направление мыслей Посвистова. В груди его заплескала радость, зазвенела любовь.
«Сумасшедшая», — подумал он с нежностью.
Марго подошла к нему и с изумлением уставилась взором в незнакомое лицо. Грим Посвистова был очень искусен.
— Простите, — залепетала она, — я хотела бы узнать, как пройти на улицу… улицу Севр.
Посвистов засмеялся, и тогда она узнала его.
— О, да ты ли это, мой дорогой? Боже мой, какой безобразный грим!
— Ты неосторожна, Марго.
— Ах, мне нужно было тебя видеть, — она оглянулась по сторонам и, достав из перчатки крохотную записку, сунула ему. — Сейчас же, как только покончишь с этим глупым маскарадом, приходи по этому адресу. Больше ничего, я исчезаю. До свидания, мой дорогой.
И она быстро удалилась.
Посвистов положил записку в карман и зашагал размеренным шагом взад и вперед по тротуару.
Никто не видел этой сцены, если только в окнах домов на противоположной стороне не было соглядатаев.
В двенадцать часов дня на безлюдной улице появился полицейский и начал шагать взад и вперед со всей важностью и солидностью, подобающей «ажану».
Пекарь Берсье, лавочка которого находилась напротив, первый обратил внимание на необыкновенное явление. Он сказал своему единственному помощнику:
— Смотри-ка, Жак, на нашей улице появился ажан. С сотворения мира этого не водилось.
И оба некоторое время следили за полицейским, обмениваясь ироническими замечаниями насчет его внешности.
— Парень довольно внушительный и, видно, не новичок в своем деле, — заметил Берсье.
— Откуда вы это заключаете, хозяин?
— Он не молодой уже. Только люди под пятьдесят носят еще бородку буланже… А что он не первый день на службе — видно по плащу и по кепи — они не первой свежести.
Замечание было вполне основательное, и с ним согласился долговязый помощник метра Берсье.
Полицейский гулял около часу по улице без всякого дела: время было тихое, на улице почти не было прохожих.
В час дня появился другой полицейский с нашивкой капрала и подошел к новому постовому.
…Когда Посвистов увидел приближавшегося к нему полицейского чина, то первым его желанием было бежать, а потом — провалиться сквозь землю.
Но бегство было бесцельно. Оно на несколько минут внесло бы оживление в тихую жизнь улицы, но вряд ли кончилось бы благополучно для Посвистова. Еще неосуществимее было второе его желание. Поняв это, Посвистов решил идти навстречу опасности.
Вспомнив свою роль, он приветствовал капрала, приложив руку к кепи привычным жестом военного. Капрал сурово взглянул на него.
— Я вас не знаю, — буркнул он. — Кто распорядился поставить вас тут?
Наступил решительный момент игры. Посвистов вынул из-за обшлага мундира бумагу.
— Честь имею представиться — полицейский Баптист Дельвю, район VI комиссариата Сен-Клод.
Капрал пробежал взглядом бумагу. Лицо его продолжало выражать неудовольствие.
— Эти господа из министерства вмешиваются постоянно не в свое дело, — проворчал он, отдавая бумагу Посвистову. — Но вы, конечно, не при чем, товарищ. Служба — службой.
— Так точно, господин капрал, — вытянувшись, ответил Посвистов. У него отлегло от сердца: Дегро был прав, утверждая, что ему не угрожает ни малейшей опасности.
Капрал ушел, ворча что-то нелестное о «министерских господах». Посвистов снова остался один.
После предупреждения Брадлея, предложение Дегро сыграть роль полицейского не было для него неожиданностью. Он согласился, не отказавшись также принять очередной чек на 10000 франков.
Посвистов чувствовал себя вовлеченным в центр какой-то сложной интриги. С одной стороны большевики, с другой — Брадлей со своим комитетом безопасности. Он находился точно между молотом и наковальней.
Хуже всего в его положении было то, что он не знал, какого рода интрига плелась вокруг него, и кто должен стать жертвой этой интриги. Он догадывался, что все разгоралось вокруг генерала Кутепова. Он чувствовал, что генералу угрожает серьезная опасность, но не мог понять — со стороны ли большевиков, или со стороны ВКБЕ.
Он сам был свидетелем беседы генерала с большевистскими агентами. Из обрывков этой беседы он мог понять, что у генерала Кутепова зародился какой-то грандиозный план. О том, что генерал может оказаться предателем эмиграции, он не думал: слишком велик был генерал для такой низкой роли, слишком чист ореол, создавшийся вокруг его личности. Даже если бы генерал начал вести переговоры с самим Сталиным и чокнулся с ним бокалом вина — даже тогда Посвистов не заподозрил бы его. Случайная фраза об Индии, брошенная генералом на балу инвалидов, казалась Посвистову ключом к тайне переговоров. Величие и мощь России — вот лозунги, которым только и мог служить генерал. Уничтожение Англии означало для него новую зарю в России. Большевики, меньшевики, любой образ правления — явления преходящие. Великий народ сам творит историю, и важно лишь, чтобы хищники в лице европейских государств не оторвали бы кусков от тела самой России. Несомненно, генерал должен был думать таким образом… А если бы он возглавил поход на Индию?
У Посвистова даже дыхание захватило при этой мысли. Он вспомнил рассуждения Брадлея в кабинете ресторана и ему показалось, что Брадлей в курсе планов генерала.
О, тогда со стороны англичан генералу угрожает серьезная опасность.
Так же, как и ему, Посвистову. Уж если ему, в конце концов, придется делать выбор между генералом и Брадлеем, он не задумается ни на минуту. Только как проникнуть в тайну генерала? Как узнать, чем помочь ему в решительную минуту?
Он пробовал расспрашивать Марго. Между упоительными минутами счастья, отдыхая от бурь в тихих нежных взаимных ласках, задавал он волнующие его вопросы.
Но и она знала не больше его. Она была тоже слепым орудием в чужих руках.
…Дама в бежевом пальто, показавшаяся на улице, изменила направление мыслей Посвистова. В груди его заплескала радость, зазвенела любовь.
«Сумасшедшая», — подумал он с нежностью.
Марго подошла к нему и с изумлением уставилась взором в незнакомое лицо. Грим Посвистова был очень искусен.
— Простите, — залепетала она, — я хотела бы узнать, как пройти на улицу… улицу Севр.
Посвистов засмеялся, и тогда она узнала его.
— О, да ты ли это, мой дорогой? Боже мой, какой безобразный грим!
— Ты неосторожна, Марго.
— Ах, мне нужно было тебя видеть, — она оглянулась по сторонам и, достав из перчатки крохотную записку, сунула ему. — Сейчас же, как только покончишь с этим глупым маскарадом, приходи по этому адресу. Больше ничего, я исчезаю. До свидания, мой дорогой.
И она быстро удалилась.
Посвистов положил записку в карман и зашагал размеренным шагом взад и вперед по тротуару.
Никто не видел этой сцены, если только в окнах домов на противоположной стороне не было соглядатаев.
XII. Несостоявшееся свидание
«В 6 час. в кафе „Монплезир“. Узнала все».
Таково было содержание записки, сунутой Марго Посвистову.
«Все» касалось таинственной интриги большевиков и ВКБЕ, невольными орудиями которой являлись Марго и Посвистов.
Прочесть записку Посвистову удалось только около четырех часов. В два часа он покинул свой пост на улице Удино. У бульвара Инвалидов его поджидал лимузин, в котором мнимый полицейский должен был переодеться, смыть грим и превратиться снова в дансера Посвистова.
Пока полковник проделывал всю эту процедуру, лимузин мчался по улицам Парижа. Шофер ни разу не обернулся в сторону пассажира. Ясно, это был «свой», может быть, такое же невольное орудие в руках политических авантюристов и интриганов, как и сам Посвистов.
Очевидно, шоферу были даны точные инструкции. Покружив сорок минут по городу, он остановил машину. Посвистов выглянул из-за занавески — они остановились у моста Императора Александра III. Посвистов успел принять свой обычный облик, но не вышел, решив перекинуться с шофером парой слов.
Однако, попытка не удалась. Шофер открыл дверцу и, поворачиваясь к Посвистову, кинул всего одно слово:
— Выходите.
Слово было сказано по-русски, с округлением буквы «о», как говорят только москвичи. Пришлось подчиниться. Полковник выскочил из автомобиля и хотел подойти к шоферу, чтобы заглянуть ему в лицо. Но едва он оставил автомобиль, как шофер дал ход и, не оборачиваясь, укатил.
Посвистов развел руками, глядя вслед удалявшемуся. Он заметил только № F64.
В три часа его ждал Брадлей. Нужно было дать обстоятельный отчет о своем дежурстве. Посвистов рассказал ему инцидент с полицейским капралом, но ни словом не обмолвился о Марго. Брадлей хмуро выслушал его.
— Это все? — пронзив взглядом Посвистова, осведомился он.
— Да, — не сморгнув, отвечал полковник.
— Гм… А какая дама подходила к вам?
— Дама? — сделав невинное лицо, спросил Посвистов. — Ах, да. Совсем забыл. Какая-то особа, скверно говорившая по-французски, спросила, как пройти на улицу Севр.
Очевидно, шпионы Брадлея уже успели сделать ему точный доклад о дежурстве Посвистова, но Марго, по-видимому, была им неизвестна. Брадлея ввел в заблуждение естественный тон полковника.
— Только? Прекрасно. Больше мне ничего не нужно. Послезавтра, впрочем, будьте готовы к небольшой загородной поездке.
Так как было бы совершенно излишне задавать вопросы о цели поездки, Посвистов только кивнул утвердительно головой.
В кафе «Монплезир» собирались обычно представители монпарнасской богемы — странные люди в странных костюмах, с не менее странными талантами. Занятые исключительно собой, эти люди ни на кого не обращали внимания, и в этом отношении были прекрасной обстановкой для конспиративной встречи.
Посвистов пришел в кафе без четверти шесть. Марго еще не было. Он занял уединенный столик в глубине комнаты, заказал вина и взял иллюстрированный журнал.
Стрелки больших стенных часов доползли до шести, Марго не появлялась.
Посвистов с усмешкой подумал о женской аккуратности. Выпил стакан вина и заставил себя углубиться в чтение.
Прошло еще полчаса. Посвистов озирался на каждого входившего в кафе, но Марго не появлялась.
Странное беспокойство начало заползать в душу. Он пытался успокоить себя мыслью, что Марго задержали какие-либо непредвиденные обстоятельства. Борясь со скукой ожидания и с беспокойством, Посвистов просидел в кафе до семи часов. Тогда появилась уверенность, что Марго вовсе не придет.
Он позвонил ей на квартиру. Мари сообщила ему, что Марго уехала в пять часов. Хмурый и полный тревоги, Посвистов покинул кафе.
Он побывал всюду, где можно было встретить Марго, дважды заходил к ней, но бесполезно — дома он не показывалась.
Около десяти часов вечера Посвистов в третий раз позвонил у дверей квартиры Марго.
Мари открыла дверь.
— Нет, — впуская его в переднюю, покачала она головой. — Барышня не возвращалась. Ей много раз звонили по телефону, кто-то очень хотел говорить с ней. Я не знаю, что могло так задержать ее. Тем более, что барышня не в вечернем туалете.
— Звонил мосье Баталин? — спросил полковник.
— Нет, мосье Батален (Мари на французский лад произносила эту фамилию) не звонил. Сегодня он вообще не давал о себе знать. Но вы, мосье, может быть, подождете немного? Барыня все равно должна заехать переодеться.
Посвистов прошел в гостиную. Время тянулось с убийственной медлительностью. Он ушел, поручив Мари передать Марго, чтобы она немедленно по возвращении позвонила ему по телефону.
Тревога его сгустилась до степени уверенности в том, что с Марго случилось что-то из ряда вон выходящее.
Таково было содержание записки, сунутой Марго Посвистову.
«Все» касалось таинственной интриги большевиков и ВКБЕ, невольными орудиями которой являлись Марго и Посвистов.
Прочесть записку Посвистову удалось только около четырех часов. В два часа он покинул свой пост на улице Удино. У бульвара Инвалидов его поджидал лимузин, в котором мнимый полицейский должен был переодеться, смыть грим и превратиться снова в дансера Посвистова.
Пока полковник проделывал всю эту процедуру, лимузин мчался по улицам Парижа. Шофер ни разу не обернулся в сторону пассажира. Ясно, это был «свой», может быть, такое же невольное орудие в руках политических авантюристов и интриганов, как и сам Посвистов.
Очевидно, шоферу были даны точные инструкции. Покружив сорок минут по городу, он остановил машину. Посвистов выглянул из-за занавески — они остановились у моста Императора Александра III. Посвистов успел принять свой обычный облик, но не вышел, решив перекинуться с шофером парой слов.
Однако, попытка не удалась. Шофер открыл дверцу и, поворачиваясь к Посвистову, кинул всего одно слово:
— Выходите.
Слово было сказано по-русски, с округлением буквы «о», как говорят только москвичи. Пришлось подчиниться. Полковник выскочил из автомобиля и хотел подойти к шоферу, чтобы заглянуть ему в лицо. Но едва он оставил автомобиль, как шофер дал ход и, не оборачиваясь, укатил.
Посвистов развел руками, глядя вслед удалявшемуся. Он заметил только № F64.
В три часа его ждал Брадлей. Нужно было дать обстоятельный отчет о своем дежурстве. Посвистов рассказал ему инцидент с полицейским капралом, но ни словом не обмолвился о Марго. Брадлей хмуро выслушал его.
— Это все? — пронзив взглядом Посвистова, осведомился он.
— Да, — не сморгнув, отвечал полковник.
— Гм… А какая дама подходила к вам?
— Дама? — сделав невинное лицо, спросил Посвистов. — Ах, да. Совсем забыл. Какая-то особа, скверно говорившая по-французски, спросила, как пройти на улицу Севр.
Очевидно, шпионы Брадлея уже успели сделать ему точный доклад о дежурстве Посвистова, но Марго, по-видимому, была им неизвестна. Брадлея ввел в заблуждение естественный тон полковника.
— Только? Прекрасно. Больше мне ничего не нужно. Послезавтра, впрочем, будьте готовы к небольшой загородной поездке.
Так как было бы совершенно излишне задавать вопросы о цели поездки, Посвистов только кивнул утвердительно головой.
В кафе «Монплезир» собирались обычно представители монпарнасской богемы — странные люди в странных костюмах, с не менее странными талантами. Занятые исключительно собой, эти люди ни на кого не обращали внимания, и в этом отношении были прекрасной обстановкой для конспиративной встречи.
Посвистов пришел в кафе без четверти шесть. Марго еще не было. Он занял уединенный столик в глубине комнаты, заказал вина и взял иллюстрированный журнал.
Стрелки больших стенных часов доползли до шести, Марго не появлялась.
Посвистов с усмешкой подумал о женской аккуратности. Выпил стакан вина и заставил себя углубиться в чтение.
Прошло еще полчаса. Посвистов озирался на каждого входившего в кафе, но Марго не появлялась.
Странное беспокойство начало заползать в душу. Он пытался успокоить себя мыслью, что Марго задержали какие-либо непредвиденные обстоятельства. Борясь со скукой ожидания и с беспокойством, Посвистов просидел в кафе до семи часов. Тогда появилась уверенность, что Марго вовсе не придет.
Он позвонил ей на квартиру. Мари сообщила ему, что Марго уехала в пять часов. Хмурый и полный тревоги, Посвистов покинул кафе.
Он побывал всюду, где можно было встретить Марго, дважды заходил к ней, но бесполезно — дома он не показывалась.
Около десяти часов вечера Посвистов в третий раз позвонил у дверей квартиры Марго.
Мари открыла дверь.
— Нет, — впуская его в переднюю, покачала она головой. — Барышня не возвращалась. Ей много раз звонили по телефону, кто-то очень хотел говорить с ней. Я не знаю, что могло так задержать ее. Тем более, что барышня не в вечернем туалете.
— Звонил мосье Баталин? — спросил полковник.
— Нет, мосье Батален (Мари на французский лад произносила эту фамилию) не звонил. Сегодня он вообще не давал о себе знать. Но вы, мосье, может быть, подождете немного? Барыня все равно должна заехать переодеться.
Посвистов прошел в гостиную. Время тянулось с убийственной медлительностью. Он ушел, поручив Мари передать Марго, чтобы она немедленно по возвращении позвонила ему по телефону.
Тревога его сгустилась до степени уверенности в том, что с Марго случилось что-то из ряда вон выходящее.
XIII. Приключение Марго
Любовь вспыхнула в сердце Марго с силой степного пожара. До встречи с Посвистовым Марго являла собой модный в наше время тип холодной женщины, о котором исследователи сексуализма говорят, как о самом опасном для мужчин.
Ее чувственный мир был погружен в спячку. Точно в ледяной коре лежало сердце: ни один мужчина не заставлял его усиленно биться. Читая книги фривольного содержания, Марго не испытывала ничего, кроме брезгливости.
Забронированная от страстей, она представляла собой значительную опасность для любящих пожить мужчин — к ней стремились и юнцы, и солидные, богатые рантье. Иногда она отдавалась из чувства простого любопытства, иногда из-за расчета, но никогда не испытывала ничего волнующего. Поэтому наслаждения любви, о которых ей приходилось читать в романах, казались ей красивым вымыслом романистов.
Посвистов разбудил в ней чувство. Впервые, танцуя с ним, она ощутила словно нежный, сладостный ток, исходивший от него, заставлявший оттаивать лед, сковывавший душу, и любовь вспыхнула сразу всесожигающим огнем. Страсти, неизведанные и непонятные, опустошающим ураганом хлынули в душу. Она ни о чем не могла думать, не могла ничего делать — все ее помыслы и вся она принадлежали Посвистову.
Связь с Баталиным опротивела ей. Она тянула ее, не зная, как освободиться от коммерсанта, питавшего к ней самые пылкие чувства. Теперь эта связь превратилась для нее в оковы, добровольно надетые, но от которых не так-то легко было освободиться.
Другими оковами, еще более тяжелыми, были ее обязанности большевистского агента. Правда, она делила их со своим возлюбленным, но от этого они ни капли не казались легче.
От Баталина можно было отделаться: можно уехать куда-нибудь, исчезнуть. Хотя и влюбленный, и ревнивый, Баталин не стал бы искать беглецов, но от большевиков, от тусклого глаза чекиста Лурье нельзя было скрыться. И Посвистов, и Марго прекрасно понимали, что у их господ руки более длинные, чем у кого бы то ни было. Их организация тайной сетью опутывает мир, нет такого уголка на свете, куда бы не дотянулась их преступная рука.
Единственным выходом из положения было овладеть тайной замысла, ради которого привлекли к делу Посвистова. Тайна, вырванная у большевиков, могла оказаться прекрасным орудием против против них, умело использованная, она могла оградить влюбленных от каких бы то ни было посягательств на их счастье.
И Марго, призвав на помощь всю свою хитрость, весь опыт, добытый работой с большевиками, с головой ушла в рискованную разведку.
Естественно, клубок запутывался возле Дегро. Он, сам не большевик, был центром, управляющим частной парижской агентурой большевиков. Его лавочка была замаскированным бюро, проводившим такие «дела», в которых господам с улицы Гренель нельзя было скомпрометировать себя.
Марго уловила в отношениях Дегро нечто новое еще во время свидания в Булонском лесу. На балу эмигрантов Дегро окончательно вышел из равновесия, упорно требуя от нее согласия на бегство от большевиков. Марго поняла, что негоциантом руководит не просто желание «спасти» ее. Такой человек, как Дегро, не мог спасать женщину из чисто платонических побуждений.
В ее руках оказалось оружие, которым Марго умела пользоваться в совершенстве.
Несколько встреч, пара взглядов и неясных намеков вскружили голову Дегро. Человек, много лет боровшийся со всякими «слабостями» и страстями ради приобретения состояния, не мог устоять.
Кроме того, Дегро чувствовал себя уже на пороге к заветной цели. Состояние его было более чем круглым, — еще один, последний шаг, и он может наслаждаться полной независимостью и всеми благами жизни.
Марго входила в круг этих благ, и Дегро мог позволить себе немного понежиться у входа в обитель собственного благополучия…
Во вторник Дегро не ожидал Марго, и когда она неожиданно явилась к нему на квартиру, он казался очень растерянным и смущенным.
— Вы, кажется, не рады мне, Дегро? — бросая на него лукавый взгляд, спросила Марго. — Я, пользуясь свободным временем, хотела более подробно поговорить с вами о нашем плане.
От взгляда молодой женщины Дегро растаял. Но растерянность не покидала его.
— О, что вы… милочка… Я рад, я безумно даже рад… Только я… Да, я занят.
Ее чувственный мир был погружен в спячку. Точно в ледяной коре лежало сердце: ни один мужчина не заставлял его усиленно биться. Читая книги фривольного содержания, Марго не испытывала ничего, кроме брезгливости.
Забронированная от страстей, она представляла собой значительную опасность для любящих пожить мужчин — к ней стремились и юнцы, и солидные, богатые рантье. Иногда она отдавалась из чувства простого любопытства, иногда из-за расчета, но никогда не испытывала ничего волнующего. Поэтому наслаждения любви, о которых ей приходилось читать в романах, казались ей красивым вымыслом романистов.
Посвистов разбудил в ней чувство. Впервые, танцуя с ним, она ощутила словно нежный, сладостный ток, исходивший от него, заставлявший оттаивать лед, сковывавший душу, и любовь вспыхнула сразу всесожигающим огнем. Страсти, неизведанные и непонятные, опустошающим ураганом хлынули в душу. Она ни о чем не могла думать, не могла ничего делать — все ее помыслы и вся она принадлежали Посвистову.
Связь с Баталиным опротивела ей. Она тянула ее, не зная, как освободиться от коммерсанта, питавшего к ней самые пылкие чувства. Теперь эта связь превратилась для нее в оковы, добровольно надетые, но от которых не так-то легко было освободиться.
Другими оковами, еще более тяжелыми, были ее обязанности большевистского агента. Правда, она делила их со своим возлюбленным, но от этого они ни капли не казались легче.
От Баталина можно было отделаться: можно уехать куда-нибудь, исчезнуть. Хотя и влюбленный, и ревнивый, Баталин не стал бы искать беглецов, но от большевиков, от тусклого глаза чекиста Лурье нельзя было скрыться. И Посвистов, и Марго прекрасно понимали, что у их господ руки более длинные, чем у кого бы то ни было. Их организация тайной сетью опутывает мир, нет такого уголка на свете, куда бы не дотянулась их преступная рука.
Единственным выходом из положения было овладеть тайной замысла, ради которого привлекли к делу Посвистова. Тайна, вырванная у большевиков, могла оказаться прекрасным орудием против против них, умело использованная, она могла оградить влюбленных от каких бы то ни было посягательств на их счастье.
И Марго, призвав на помощь всю свою хитрость, весь опыт, добытый работой с большевиками, с головой ушла в рискованную разведку.
Естественно, клубок запутывался возле Дегро. Он, сам не большевик, был центром, управляющим частной парижской агентурой большевиков. Его лавочка была замаскированным бюро, проводившим такие «дела», в которых господам с улицы Гренель нельзя было скомпрометировать себя.
Марго уловила в отношениях Дегро нечто новое еще во время свидания в Булонском лесу. На балу эмигрантов Дегро окончательно вышел из равновесия, упорно требуя от нее согласия на бегство от большевиков. Марго поняла, что негоциантом руководит не просто желание «спасти» ее. Такой человек, как Дегро, не мог спасать женщину из чисто платонических побуждений.
В ее руках оказалось оружие, которым Марго умела пользоваться в совершенстве.
Несколько встреч, пара взглядов и неясных намеков вскружили голову Дегро. Человек, много лет боровшийся со всякими «слабостями» и страстями ради приобретения состояния, не мог устоять.
Кроме того, Дегро чувствовал себя уже на пороге к заветной цели. Состояние его было более чем круглым, — еще один, последний шаг, и он может наслаждаться полной независимостью и всеми благами жизни.
Марго входила в круг этих благ, и Дегро мог позволить себе немного понежиться у входа в обитель собственного благополучия…
Во вторник Дегро не ожидал Марго, и когда она неожиданно явилась к нему на квартиру, он казался очень растерянным и смущенным.
— Вы, кажется, не рады мне, Дегро? — бросая на него лукавый взгляд, спросила Марго. — Я, пользуясь свободным временем, хотела более подробно поговорить с вами о нашем плане.
От взгляда молодой женщины Дегро растаял. Но растерянность не покидала его.
— О, что вы… милочка… Я рад, я безумно даже рад… Только я… Да, я занят.