Страница:
Между русско-японской войной и русско-германской, начиная примерно с 1909, революционеры сотрудничали главным образом с Австро-Венгрией, игравшей на национальных противоречиях Российской империи. Сотрудничество шло по двум направлениям. Основное -- через военную разведку австрийского генштаба; и вспомогательное -- через МИД Австро-Венгрии. Известный большевик и сотрудник Ленина Я. С. Ганецкий в этой игре был ключевой фигурой. Он был связан с австрийцами именно в период 1909-1914 годов, организовывал с согласия австро-венгерского правительства переезд Ленина в Галицию (Краков). Переезд этот был связан с проводимой тогда австрийским правительством политикой сотрудничества с русскими и польскими революционерами. От польских социал-демократов и здесь в главной роли выступал Пилсудский.
С окончанием русско-японской войны финансирование Японией ППС прекратилось. Перед Пилсудским встал вопрос о дальнейшем финансировании своей политической деятельности. Откровенная шпионско-диверсионная деятельность ППС не проходит для партии даром. В 1906 году в ППС начинается раскол. В ноябре 1906 года на Девятом съезде ППС Пилсудский и его сторонники окончательно раскалывают партию, выходят из ППС и образовывают собственную "Революционную фракцию ППС". Значительное число членов боевой организации ППС, намеренных заниматься не столько теоретической и литературной деятельностью, сколько вооруженной борьбой, террористическими актами и экспроприациями, уходит с Пилсудским.
Последней крупной экспроприацией ППС следует считать нападение на почтовый поезд у Бездан, под Вильно, состоявшееся в ноябре 1908 года. В нем принимает участие сам Пилсудский. Было захвачено 200 тысяч рублей. И все-таки это были копейки, на которые нельзя было взорвать российскую монархию и освободить Польшу. Постепенно Пилсудский приходил к выводу, что революционную базу нужно готовить за границей, заручившись поддержкой очередного внешнеполитического врага России. Самым естественным выбором казалась Австро-Венгрия, в состав которой входила Галиция - восточная часть Польши, пользовавшаяся известной автономией.
Первые переговоры Пилсудского с австрийцами относятся к 1906 году. 29 сентября вместе с Иодко-Наркевичем Пилсудский встретился с полковником Францем Каником, начальником штаба 10-го корпуса в Пшемысле. В рапорте на имя начальника генерального штаба в Вену Каник писал об этой встрече следующее:
"Они предложили нам всякого рода разведывательные услуги против России взамен за определенные услуги с нашей стороны. Под этими взаимными услугами подразумевается поддержка борьбы против русского правительства следующим образом: содействие в приобретении оружия, терпимое отношение к тайным складам оружия и партийным агентам в Галиции, неприменение репрессий по отношению к австрийским резервистам, которые примут участие в борьбе против России, и к революционерам в случае возможной интервенции нашей монархии".
К лету 1908 года были установлены прочные контакты с майором австрийского генерального штаба начальником политико-разведывательного отдела Львовского корпуса Густавом Ишковским. С 1908 года Пилсудский с ведома и разрешения австрийских властей приступил к формированию в Галиции польских военных частей. В конце июня во Львове Пилсудский создает "Союз активной борьбы", боевую организацию, насчитывающую к июню 1909 года 147 членов. Однако конспиративный характер работы противоречил задачам создания массовой польской армии. И тогда в 1910 году Пилсудский добился от австрийского правительства разрешения на создание в соответствии с австрийским законом о союзах стрелков легальных военнизированных организаций: "Стрелок" в Кракове и "Союз стрелков" во Львове. "Союз активной борьбы" оставался их тайным руководящим центром.
Летом 1912 года Пилсудский организует "Польское военное казначейство", занимавшееся финансированием военно-политической деятельности Пилсудского. Понятно, что основные деньги в казначейство поступали от австрийских властей. Пилсудский в это время ворочал суммами, о которых нищий эмигрант Ленин и мечтать не мог. Вопрос в том, помогал ли Пилсудский через посредников Ленину(54). Похоже, что помогал. Краков был центром движения Пилсудского. И переезд Ленина в штаб-квартиру политической и военной деятельности Пилсудского в 1912 году не мог быть случайным, не мог произойти без согласия австрийского правительства, без разрешения Пилсудского и без выгоды для Ленина, причем речь шла о переезде Ленина именно под крылышко Пилсудского в Краков, небольшой город с населением меньше 100.000 человек, а не под контроль австрийцев в абстрактную Галицию.
Не все в революционном лагере поддерживали такую политику. Ленин, безусловно, был в курсе "сотрудничества" с австро-венгерским правительством и, находя его выгодным, стоял за него. Однако с 1904 года часть руководства польской социалистической партии, прежде всего Роза Люксембург, чей авторитет был велик не только в польской социал-демократической организации, но и в германской, высказываются против сотрудничества сначала с японским генштабом, а затем -- против сотрудничества Пилсудского и Ганецкого с правительственными органами Австро-Венгрии. Именно по вопросу об "австрийской ориентации" Пилсудского и происходит окончательный раскол в польской социал-демократии. Ганецкий выступил "за". Люксембург, Тышко, Варский, Дзержинский и другие -- против. Примерно в то же время, формально по совсем другому поводу, из польской социал-демократической партии по инициативе Люксембург был исключен Карл Радек. Подлинной причиной исключения Радека из партии были имевшиеся у Люксембург подозрения в том, что Радек (как и Ганецкий), сотрудничает с военной разведкой Австрии.
О сомнительных связях польских и русских революционеров с правительством Автро-Венгрии знали или догадывались австрийские социал-демократы. Они делали все возможное, чтобы не оказаться замешанными в историю, которая рано или поздно непременно должна была бы закончиться скандалом. Но и выступать с разоблачениями связей социалистов других стран с собственным правительством австрийские социал-демократы не хотели. При этом в частных беседах они высказывали "агентам" австрийского правительства свое недовольство. О. Бауэр рассказывал меньшевику Ф. Дану в 1925 году о своем разговоре на эту тему с Пилсудским, когда тот пришел в правление австрийских социал-демократов:
"Я понимаю, -- сказал Бауэр, -- что Вы, как польский социалист, можете хотеть поддерживать дружеские сношения с социалистами австрийскими; я могу допустить, что Вы, как польский националист, можете считать нужным поддерживать сношения с австрийским штабом. Но я не понимаю, как Вы не видите, что поддерживать сношения одновременно и с австрийскими социалистами, и с австрийским штабом невозможно."
Пилсудский отлично это видел. Просто, как и Ленин, он находил такую игру выгодной. Можно добавить, что, как и Ленин, он извлек тройную выгоду из этой двойной игры. С началом первой мировой войны сотрудничество Пилсудского с австрийским правительством правильнее назвать открытым военно-политическим союзом. При поддержке австро-венгерского генштаба после начала первой мировой войны Пилсудский организовал разведывательную деятельность и создал в Галиции диверсионно-террористическую организацию "Стрелец". Тогда же, в августе 1914 года, по инициативе Пилсудского создается "Польска организация войскова" (ПОВ). В разгар войны Пилсудский командовал польским легионом, сражавшимся на стороне Австро-Венгрии. Когда постановлением от 5 ноября 1916 года оккупационные власти Германии и Австро-Венгрии провозгласили создание в Восточной Польше Польского государства, Пилсудский стал членом "Временного государственного совета королевства Польского", а в 1917 г. стал начальником военного департамента в правительстве "независимого" польского государства, созданного оккупационными властями Германии и Австро-Венгрии.
После победы февральской революции в России Пилсудский еще раз меняет фронт. Признание Временным правительством России права Польши на независимость сняло необходимость ориентации на Австрию, не желавшую передавать Галицию Польше. После вступления в войну США стало ясно, что странам Четверного союза скорее всего не видать победы. А с победой Антанты приходил конец политической карьере проавстрийского Пилсудского. Пилсудский начал искать повод для разрыва с Австрией. В июле 1917 года он его, наконец, нашел: 22 числа Пилсудского арестовывают за призыв к польским легионерам отказаться от принесения присяги Австро-Венгрии и заключают в Магдебургскую крепость в Германии. Из сторонника немцев и австрийцев Пилсудский превращается в жертву оккупантов, его политический вес возрастает с каждый днем пребывания в тюрьме.
В ноябре 1918 года новое германское правительство освобождает Пилсудского, он с триумфом возвращается в Варшаву и в феврале 1919 года решением Сейма назначается Начальником польского государства и Верховным вождем, каковым, с трехгодичным перерывом (1923-26), остается фактически до своей смерти, последовавшей в 1935 году. Шпионско-диверсионное прошлое не повредило его карьере.
После начала первой мировой войны военная разведка Австрии передала контакты с революционерами немецкой разведке. Самое позднее в 1915 году Ганецкий начинает сотрудничество с видным германо-русским революционером и агентом германского правительства А. Парвусом (Гельфандом). Тогда же в эту работу включаются со стороны Парвуса -- Георг Скларц; со стороны Ганецкого -- Карл Радек. Не все и не всегда проходит гладко. В Копенгагене Ганецкого арестовывают за контрабанду, во время следствия и суда всплывают документы, подтверждающие сотрудничество с Парвусом. Столь же очевидным становится и то, что получаемые Ганецким от Парвуса деньги немецкого правительства идут Ленину, что на них закупаются типографии, ведется пропаганда, кормится эмигрантский актив большевистской партии. Сам Ганецкий настолько был скомпрометирован связью с Парвусом и немцами, что в начале 1918 года был исключен из партии (и восстановлен лишь после вмешательства Ленина).
Юридических доказательств сотрудничества большевиков и германского правительства крайне мало. И все-таки они есть. Так, 24 июля 1917 г. Парвусу в Берн были посланы две телеграммы. Одна -- за подписью "Куба" (псевдоним Ганецкого). Другая -- от имени Заграничной делегации большевиков. Обе телеграммы ушли Парвусу по каналам МИДа шифром германского министерства иностранных дел. Поскольку все телеграммы МИДа шли через Берлин, в архиве МИДа остались копии, скрепленные подписью помощника статс-секретаря Штумма. Обнаружены телеграммы были в архивах МИДа в 1961 году, когда основная волна "разоблачений" была уже позади. Между тем этими телеграммами доказывалась связь Заграничной делегации и Ганецкого с Парвусом, с одной стороны, и германским правительством, с другой.
Разумеется, ответы на многие загадки можно было бы найти в архивах германской и австро-венгерской разведок. Но германский архив погиб во время второй мировой войны, а австрийский, по мнению Б. И. Николаевского, был передан советскому правительству после окончания второй мировой войны, причем передача архива была включена в тайные пункты договора о выводе советских войск из Австрии.
Одним из главных тайных посредников между революционерами и германским правительством был видный швейцарский социал-демократ австрийского происхождения, из знатной семьи. Он родился в 1853 году, из-за какого-то скандала молодым человеком вынужден был покинуть родину, поселился в Швейцарии, стал социалистом, взял себе псевдоним "Карл Моор". В документах германской разведки и донесениях МИДА он назывался конспиративной кличной "Баер". Как и Парвуса, Моора безусловно можно назвать откровенным агентом германского правительства. С 1880-90-х годов слухи о связях Моора с германской разведкой ходили по социал-демократической партии, и к Моору относились с недоверием. Это не помешало ему, однако, ведя очевидно богатый образ жизни, стать одним из руководителей швейцарской социал-демократической партии и взять на себя практическую подготовку дела организации проезда русских большевиков через территорию Германии, Дании, Швеции и Финляндии в Россию. В июле-августе 1917 года через Моора большевистской партии шли крупные суммы денег, формально называемые займом из личных сбережений Моора. Деньги передавались Ганецкому и Воровскому. Это видно из опубликованной в 1993 году журнале "Отечественная история" (март-апрель, No 2, сс. 134--142) переписки Моора и членов советского правительства по вопросу о возвращении советским правительством "взятых в долг" у Моора денег. Очевидно, что в этой переписке не все называлось своими именами, что Моор "одалживал" большевикам деньги германского правительства и что большевики, знавшие об этом, именно по этой причине не спешили возвращать Моору "ссуду". Проследим эту любопытную историю по опубликованным документам.
10 мая 1922 г. Ганецкий послал в ЦК на имя В. М. Молотова письмо:
"До сих пор я не получил от Вас указаний, что делать с привезенными из Риги 83 513 датских крон. Если возражений нет, я попросил бы кассира ЦК взять их у меня. Однако напоминаю, что несколько раз было принято устное постановление возвратить деньги Моору. Указанные деньги фактически являются остатком от полученных сумм Моора. Старик все торчит в Москве под видом ожидания ответа относительно денег. Не считали бы Вы целесообразным дать ему эти деньги, закончив этим все счета с ним и таким образом избавиться от него".
В тот же день это письмо было передано Сталину. Последний послал запрос Ленину, и Ленин дал следующий ответ:
"Я смутно припоминаю, что в решении этого вопроса я участвовал. Но как и что, забыл. Знаю, что участвовал и Зиновьев. Прошу не решать без точной и подробной справки, дабы не ошибиться, и обязательно спросить у Зиновьева".
Больному и к тому времени забывчивому Ленину Ганецкий напомнил: "Вы были за то, чтобы Моору возвратить деньги. Во всяком случае, необходимо со стариком покончить".
Зиновьев 20 мая дал по этому вопросу следующий ответ Сталину: "По моему, деньги (сумма большая) надо отдать в Коминтерн. Моор все равно пропьет их. Я сговорился с Ганецким не решать до приезда Радека".
Это первый документ из которого следует со всей очевидностью, что советское правительство не считало, что оно действительно должно Моору деньги. И деньги Моору тогда не вернули, а привезенные Ганецким кроны были переданы в Финотдел.
Моор терпеливо ждал, писал, ходил по инстанциям и кабинетам, одалживал деньги у знакомых, в том числе у Радека, особенно хорошо знавшего и Моора, и существо дела. 23 августа 1923 года, т.е. по прошествии более чем года, Зиновьев попросил Сталина выдать Моору "100 червонцев, а то он доит лично Радека". В тот же день на заседании Секретариата ЦК было принято решение, поступившее на хранение в "особую папку" Политбюро, Секретариата и отделов ЦК, где лежали особо секретные постановления, не вносимые в общие протоколы заседаний (это было еще одно указание на то, что деньги, требуемые Моором, не были деньгами Моора): "Согласиться с предложением т. Зиновьева о предварительной выдаче т. Моору 100 червонцев, но с тем, чтобы весь вопрос был решен совместно с т. Молотовым по его приезде".
Прошло еще два года. Моор так и сидел в Москве, клянча деньги. 23 сентября 1925 года он написал письмо на имя бывшего управляющего делами СНК Н. П. Горбунова:
"Убедительнейше прошу Вас сделать все, что возможно, чтобы была найдена нужная переписка и чтобы возврат 35 000 долларов был произведен мне до Вашего отъезда в 2-месячный отпуск.
Если Вы уедете прежде, чем будет разрешен этот вопрос, то у меня потеряна последняя надежда и я здесь погибну.
На всякий случай, прошу Вас настоятельно -- дайте мне несколько строк, что Ильич отдал Вам распоряжение, чтобы мне был возвращен заем, и что это должно было быть сделано в несколько дней, а также, что Вы это распоряжение передали дальше.
Эти несколько строк я у Вас, на всякий случай, убедительнейше прошу. Не оставьте меня в затруднительном положении".
Горбунов просьбу Моора выполнил. 26 сентября он составил памятную записку по этому вопросу для Ганецкого, помощника Генерального секретаря ЦК И. П. Товстухи и помощника управляющего делами СНК СССР, заместителя управляющего делами СНК СССР И. М. Мирошникова:
"Ко мне явился Карл Моор и снова поставил вопрос о выдаче ему той суммы денег, которую он в июле-августе 1917 г. одолжил партии. Его претензии сводятся к 35 000 долларов. Моор в 1921 г. был у тов. Ленина, свидания не получил, но Владимир Ильич прислал ему записку, в которой обласкал Моора и указал, чтобы по всем деловым вопросам он обратился ко мне. На основании личного указания Владимира Ильича я говорил тогда с Вами и тов. Радеком, передал мнение Владимира Ильича немедленно рассчитаться с Моором и направил К. Моора к Вам. Теперь Моор вновь появился у меня с заявлением о том, что он до сих пор не может добиться получения денег и считает себя в чрезвычайно тяжелом и унизительном положении, т. к. в этих деньгих он очень нуждается и не может от них отказаться. В разговоре со мной Моор просил дать ему в письменном виде справку о том, что в свое время Владимир Ильич дал указание о необходимости произвести с ним расчет. Я Моору отказался выдать такую справку, сославшись на то, что у меня никаких писем и документов нет и что на основании своей памяти я такой справки дать не могу. Вам же настоящим письмом подтверждаю, что фактически я от Владимира Ильича такое указание имел.
Так как Вы лучше всего это дело знаете и имеете данные, на основании которых можете проверить рассчеты Моора и установить сумму, которую он должен получить от нас, и ввиду того, что я уезжаю в отпуск и не знаю обстоятельств, при которых Моор выдавал нам деньги, прошу Вас это дело взять на себя, получить необходимые директивы и через тов. Мирошникова довести дело до конца. Карла Моора я к Вам не направляю и думаю, что переговоры с ним лучше вести через тов. Мирошникова, которого я предупредил и которому посылаю копию этого письма.
Кроме того, я обратился в Секретариат РКП к тов. Товстухе и просил его доложить вопрос тов. Сталину и получить от него руководящие указания. Эти указания тов. Товстуха сообщит тов. Мирошникову, а тов. Мирошников -- Вам".
В самом конце сентября 1925 года Моор получил в ЦК очень важный для себя документ: "Справку об оказании К. Моором помощи русскому революционному движению":
"Тов. М[оор] более, чем кто-либо в его стране, занимался в течение 50 лет вопросами русского революционного движения. При каждом случае -- по поводу погромов, Кровавого воскресенья, событий 1905 г., дела шести думских депутатов, военно-полевых судов и прочих позорных деяний царизма -- он устраивал собрания и демонстрации. Он пробуждал симпатии рабочих и широких кругов, по мере сил поддерживал русское революционное движение, в особенности его левое течение.
Но также и материально он оказывал широчайшую поддержку движению и отдельным его представителям. Так, например, в 1908 году он сразу уплатил свыше ста пятидесяти тысяч (150 000) швейцарских франков. Кроме того, много сотен тысяч швейцарских франков на революционные партийные нужды (Германии, Швейцарии, Италии, Скандинавии).
Тов. М[оор] был прибежищем всех русских революционеров в их нуждах и во всем был готов помочь советом и действием. Тов. Нахимсон написал на одной фотографической карточке: "Милому старому товарищу М[оору], вечному покровителю в нужде всех русских революционеров". Кто-то сказал, что тов. М[оор] воплощал в своей деятельности задачи МОПРа задолго до основания МОПРа.
Но здесь речь не обо всем этом.
Здесь речь идет о суммах, которые тт. Воровский и Ганецкий потребовали у тов. М[оора] и определенно назвали их ссудой, обещав, что ссуда эта будет ему возвращена сейчас же после завоевания политической власти. Тов. Ленин знал об этом и очень благодарил тов. М[оора] за это. Это была помощь в самое тяжелое время 1917 г. и требовалась для удовлетворения необходимейших потребностей.
В начале 1919 г. тов. Ленин предпринял шаги к возврату этой ссуды, но дело осталось лежать. В декабре 1921 г. тов. Ганецкий был очень удивлен, что вопрос этот еще не ликвидирован. По его совету тов. М[оор] написал Ленину, и последний ответил ему в очень дружеском письме от 11 декабря 1921 г., что дело будет улажено. Но распоряжение Ленина не было приведено в исполнение. После долгих стараний тов. М[оора] тов. Радек предпринял в августе 1923 г. один шаг. Об этом имеется постановление. Ряд попыток осенью 1924 г. опять-таки не имел успеха. Точно так же совершенно безрезультатными остались попытки в 1925 г. говорить по этому вопросу с тем или иным влиятельным товарищем.
В августе 1925 г. тов. Бухарин написал тов. Андрееву, что надо, наконец, вернуть тов. М[оору] следуемую ему долговую сумму, приблизительно в 35 000 долларов, а не отделываться от него время от времени несколькими грошами. Результат: выплата в сентябре незначительной суммы.
Тов. Горбунов, управляющий делами Совнаркома, был очень удивлен, узнав 23 сентября 1925 г., что заем не был возвращен уже давным-давно. Дело в том, что тов. Ленин отдал ему в декабре 1921 г. определенное распоряжение, что уплата должна быть произведена в течение нескольких дней. Тов. Горбунов передал дальше это распоряжение.
Следует упомянуть, что в августе 1923 г. выплачено тов. М[оору] одна тысяча рублей, осенью 1924 г. пять тысяч и недавно тысяча рублей (7000 руб. равняются 3608 долларам).
Кажется, что 8 (восемь) лет достаточный срок для того, чтобы окончательно было выполнено слово Ленина, Воровского, Ганецкого.
У тов. М[оора] были потребованы и им выданы, частями, с неодинаковыми промежутками, в зависимости от поступивших срочных запросов:
А. Шведские кроны: 8000, 9000, 15000, 8000, 12000, 6000, 8000, 7000. Итого: 73 000 швед. крон.
В. Швейцарские франки: 35000 швейц. франков = 25 926 швед. кронам.
С. Германские марки: 30 000 марок (2 марки = 1 швед. кроне) = 15 000 швед. кронам.
Всего: 73 000 + 25 926 + 15 000 = 113 926 швед. крон.
Об этой сумме долга, в круглых цифрах 114 000 шведских крон, был поставлен в известность тов. Ленин в феврале 1919 г. и он ее утвердил.
К этому еще присоединяется заем в 15 000 марок в 1919 г. Тов. Радек был тогда, благодаря сильнейшим стараниям тов. М[оора] выпущен из Лертерской тюрьмы в Берлине, где на него уже было произведено покушение стрельбой, и интернирован в частном доме для безопасности его жизни. Тов. Радек просил тов. М[оора] одолжить 15 000 марок для вдовы расстрелянного тов. Левине. Требовалось всего 25 000 марок, тов. Копп мог дать не больше 10 000 марок. Радек сказал, что сейчас же по своем возвращении в Москву он возбудит перед тов. Лениным вопрос о возвращении этой суммы. Тов. М[оор] дал вдове Левине, которую к нему направил Радек, 15 000 марок. Радек обо всем этом деле совершенно забыл.
Тов. Ленин узнал об этом займе только в 1921 г. и признал его. Сумма долга, таким образом, увеличилась с 113 926 шведских крон на 7500 шведских крон (= 15 000 германским маркам) до 121 426 шведских крон (= 32 837 долларов).
Вследствие затяжки возврата тов-у М[оору] произошло осложнение; в связи с истечением срока обязательств и поручительства, которые тов. М[оор] выдал на большие суммы, он был вынужден в начале 1920 г. заложить ценные бумаги на 100 000 швейцарских франков, за что должен платить проценты, комиссии, провизии и т. д. 9%. Так как заложенные бумаги в среднем превосходят нарицательную стоимость на 4%, то он все же должен платить 5%. Это составляет с начала 1920 г. до конца 1925 г. -- 6 лет -- 6 х 5000 франков = 30 000 швейцарских франков (= 5850 долларам).
Нужно отметить следующее: тов. М[оор] считает неполные 9%, которые он вынужден платить вследствие оттяжки, не им вызванной, т. е. он считает неполную сумму своей потери, равную 54 000 швейц. франкам (= 10 550 долларам), но он просит о возврате ему только 5%, т. е. 30 000 швейц. франков (= 5 850 дол.), которые он должен уплатить наличными сверх процентов, приносимых заложенными ценными бумагами.
Справедливо и достойно ли, чтобы тов. М[оор] один понес эту сумму? М[оор] не виноват в затяжке дела в течение 8-ми лет. Наоборот, в течение 7-ми лет он делал все возможное, чтобы дело было ликвидировано. Но напрасно. Если бы Ильич сохранил свое здоровье, это крайне мучительное дело было бы давным-давно устранено. Затяжка этого дела в течение последних четырех лет очень повредила здоровью тов. М[оора] (сердцу и нервам). Кроме того, он не мог подвергнуть себя систематическому лечению и улучшить свои нездоровые жилищные условия. В его преклонном возрасте столь много потерянного времени имеет большое значение.
Итак, за "бескорыстные большие услуги, которые он оказал партии в самое тяжелое для нее время", как выразился такими словами тов. Ленин, не следовало бы еще материально ему повредить и помешать ему выполнить многочисленные свои обязанности и привести в порядок свое финансовое положение.
Следует отметить, что все вышеизложенное соответствует правде и действительности фактами и цифрами. Счет, само собой разумеется, велся в валюте страны, где была потребована и выдана ссуда, т. е. в шведских (не датских) кронах.
С окончанием русско-японской войны финансирование Японией ППС прекратилось. Перед Пилсудским встал вопрос о дальнейшем финансировании своей политической деятельности. Откровенная шпионско-диверсионная деятельность ППС не проходит для партии даром. В 1906 году в ППС начинается раскол. В ноябре 1906 года на Девятом съезде ППС Пилсудский и его сторонники окончательно раскалывают партию, выходят из ППС и образовывают собственную "Революционную фракцию ППС". Значительное число членов боевой организации ППС, намеренных заниматься не столько теоретической и литературной деятельностью, сколько вооруженной борьбой, террористическими актами и экспроприациями, уходит с Пилсудским.
Последней крупной экспроприацией ППС следует считать нападение на почтовый поезд у Бездан, под Вильно, состоявшееся в ноябре 1908 года. В нем принимает участие сам Пилсудский. Было захвачено 200 тысяч рублей. И все-таки это были копейки, на которые нельзя было взорвать российскую монархию и освободить Польшу. Постепенно Пилсудский приходил к выводу, что революционную базу нужно готовить за границей, заручившись поддержкой очередного внешнеполитического врага России. Самым естественным выбором казалась Австро-Венгрия, в состав которой входила Галиция - восточная часть Польши, пользовавшаяся известной автономией.
Первые переговоры Пилсудского с австрийцами относятся к 1906 году. 29 сентября вместе с Иодко-Наркевичем Пилсудский встретился с полковником Францем Каником, начальником штаба 10-го корпуса в Пшемысле. В рапорте на имя начальника генерального штаба в Вену Каник писал об этой встрече следующее:
"Они предложили нам всякого рода разведывательные услуги против России взамен за определенные услуги с нашей стороны. Под этими взаимными услугами подразумевается поддержка борьбы против русского правительства следующим образом: содействие в приобретении оружия, терпимое отношение к тайным складам оружия и партийным агентам в Галиции, неприменение репрессий по отношению к австрийским резервистам, которые примут участие в борьбе против России, и к революционерам в случае возможной интервенции нашей монархии".
К лету 1908 года были установлены прочные контакты с майором австрийского генерального штаба начальником политико-разведывательного отдела Львовского корпуса Густавом Ишковским. С 1908 года Пилсудский с ведома и разрешения австрийских властей приступил к формированию в Галиции польских военных частей. В конце июня во Львове Пилсудский создает "Союз активной борьбы", боевую организацию, насчитывающую к июню 1909 года 147 членов. Однако конспиративный характер работы противоречил задачам создания массовой польской армии. И тогда в 1910 году Пилсудский добился от австрийского правительства разрешения на создание в соответствии с австрийским законом о союзах стрелков легальных военнизированных организаций: "Стрелок" в Кракове и "Союз стрелков" во Львове. "Союз активной борьбы" оставался их тайным руководящим центром.
Летом 1912 года Пилсудский организует "Польское военное казначейство", занимавшееся финансированием военно-политической деятельности Пилсудского. Понятно, что основные деньги в казначейство поступали от австрийских властей. Пилсудский в это время ворочал суммами, о которых нищий эмигрант Ленин и мечтать не мог. Вопрос в том, помогал ли Пилсудский через посредников Ленину(54). Похоже, что помогал. Краков был центром движения Пилсудского. И переезд Ленина в штаб-квартиру политической и военной деятельности Пилсудского в 1912 году не мог быть случайным, не мог произойти без согласия австрийского правительства, без разрешения Пилсудского и без выгоды для Ленина, причем речь шла о переезде Ленина именно под крылышко Пилсудского в Краков, небольшой город с населением меньше 100.000 человек, а не под контроль австрийцев в абстрактную Галицию.
Не все в революционном лагере поддерживали такую политику. Ленин, безусловно, был в курсе "сотрудничества" с австро-венгерским правительством и, находя его выгодным, стоял за него. Однако с 1904 года часть руководства польской социалистической партии, прежде всего Роза Люксембург, чей авторитет был велик не только в польской социал-демократической организации, но и в германской, высказываются против сотрудничества сначала с японским генштабом, а затем -- против сотрудничества Пилсудского и Ганецкого с правительственными органами Австро-Венгрии. Именно по вопросу об "австрийской ориентации" Пилсудского и происходит окончательный раскол в польской социал-демократии. Ганецкий выступил "за". Люксембург, Тышко, Варский, Дзержинский и другие -- против. Примерно в то же время, формально по совсем другому поводу, из польской социал-демократической партии по инициативе Люксембург был исключен Карл Радек. Подлинной причиной исключения Радека из партии были имевшиеся у Люксембург подозрения в том, что Радек (как и Ганецкий), сотрудничает с военной разведкой Австрии.
О сомнительных связях польских и русских революционеров с правительством Автро-Венгрии знали или догадывались австрийские социал-демократы. Они делали все возможное, чтобы не оказаться замешанными в историю, которая рано или поздно непременно должна была бы закончиться скандалом. Но и выступать с разоблачениями связей социалистов других стран с собственным правительством австрийские социал-демократы не хотели. При этом в частных беседах они высказывали "агентам" австрийского правительства свое недовольство. О. Бауэр рассказывал меньшевику Ф. Дану в 1925 году о своем разговоре на эту тему с Пилсудским, когда тот пришел в правление австрийских социал-демократов:
"Я понимаю, -- сказал Бауэр, -- что Вы, как польский социалист, можете хотеть поддерживать дружеские сношения с социалистами австрийскими; я могу допустить, что Вы, как польский националист, можете считать нужным поддерживать сношения с австрийским штабом. Но я не понимаю, как Вы не видите, что поддерживать сношения одновременно и с австрийскими социалистами, и с австрийским штабом невозможно."
Пилсудский отлично это видел. Просто, как и Ленин, он находил такую игру выгодной. Можно добавить, что, как и Ленин, он извлек тройную выгоду из этой двойной игры. С началом первой мировой войны сотрудничество Пилсудского с австрийским правительством правильнее назвать открытым военно-политическим союзом. При поддержке австро-венгерского генштаба после начала первой мировой войны Пилсудский организовал разведывательную деятельность и создал в Галиции диверсионно-террористическую организацию "Стрелец". Тогда же, в августе 1914 года, по инициативе Пилсудского создается "Польска организация войскова" (ПОВ). В разгар войны Пилсудский командовал польским легионом, сражавшимся на стороне Австро-Венгрии. Когда постановлением от 5 ноября 1916 года оккупационные власти Германии и Австро-Венгрии провозгласили создание в Восточной Польше Польского государства, Пилсудский стал членом "Временного государственного совета королевства Польского", а в 1917 г. стал начальником военного департамента в правительстве "независимого" польского государства, созданного оккупационными властями Германии и Австро-Венгрии.
После победы февральской революции в России Пилсудский еще раз меняет фронт. Признание Временным правительством России права Польши на независимость сняло необходимость ориентации на Австрию, не желавшую передавать Галицию Польше. После вступления в войну США стало ясно, что странам Четверного союза скорее всего не видать победы. А с победой Антанты приходил конец политической карьере проавстрийского Пилсудского. Пилсудский начал искать повод для разрыва с Австрией. В июле 1917 года он его, наконец, нашел: 22 числа Пилсудского арестовывают за призыв к польским легионерам отказаться от принесения присяги Австро-Венгрии и заключают в Магдебургскую крепость в Германии. Из сторонника немцев и австрийцев Пилсудский превращается в жертву оккупантов, его политический вес возрастает с каждый днем пребывания в тюрьме.
В ноябре 1918 года новое германское правительство освобождает Пилсудского, он с триумфом возвращается в Варшаву и в феврале 1919 года решением Сейма назначается Начальником польского государства и Верховным вождем, каковым, с трехгодичным перерывом (1923-26), остается фактически до своей смерти, последовавшей в 1935 году. Шпионско-диверсионное прошлое не повредило его карьере.
После начала первой мировой войны военная разведка Австрии передала контакты с революционерами немецкой разведке. Самое позднее в 1915 году Ганецкий начинает сотрудничество с видным германо-русским революционером и агентом германского правительства А. Парвусом (Гельфандом). Тогда же в эту работу включаются со стороны Парвуса -- Георг Скларц; со стороны Ганецкого -- Карл Радек. Не все и не всегда проходит гладко. В Копенгагене Ганецкого арестовывают за контрабанду, во время следствия и суда всплывают документы, подтверждающие сотрудничество с Парвусом. Столь же очевидным становится и то, что получаемые Ганецким от Парвуса деньги немецкого правительства идут Ленину, что на них закупаются типографии, ведется пропаганда, кормится эмигрантский актив большевистской партии. Сам Ганецкий настолько был скомпрометирован связью с Парвусом и немцами, что в начале 1918 года был исключен из партии (и восстановлен лишь после вмешательства Ленина).
Юридических доказательств сотрудничества большевиков и германского правительства крайне мало. И все-таки они есть. Так, 24 июля 1917 г. Парвусу в Берн были посланы две телеграммы. Одна -- за подписью "Куба" (псевдоним Ганецкого). Другая -- от имени Заграничной делегации большевиков. Обе телеграммы ушли Парвусу по каналам МИДа шифром германского министерства иностранных дел. Поскольку все телеграммы МИДа шли через Берлин, в архиве МИДа остались копии, скрепленные подписью помощника статс-секретаря Штумма. Обнаружены телеграммы были в архивах МИДа в 1961 году, когда основная волна "разоблачений" была уже позади. Между тем этими телеграммами доказывалась связь Заграничной делегации и Ганецкого с Парвусом, с одной стороны, и германским правительством, с другой.
Разумеется, ответы на многие загадки можно было бы найти в архивах германской и австро-венгерской разведок. Но германский архив погиб во время второй мировой войны, а австрийский, по мнению Б. И. Николаевского, был передан советскому правительству после окончания второй мировой войны, причем передача архива была включена в тайные пункты договора о выводе советских войск из Австрии.
Одним из главных тайных посредников между революционерами и германским правительством был видный швейцарский социал-демократ австрийского происхождения, из знатной семьи. Он родился в 1853 году, из-за какого-то скандала молодым человеком вынужден был покинуть родину, поселился в Швейцарии, стал социалистом, взял себе псевдоним "Карл Моор". В документах германской разведки и донесениях МИДА он назывался конспиративной кличной "Баер". Как и Парвуса, Моора безусловно можно назвать откровенным агентом германского правительства. С 1880-90-х годов слухи о связях Моора с германской разведкой ходили по социал-демократической партии, и к Моору относились с недоверием. Это не помешало ему, однако, ведя очевидно богатый образ жизни, стать одним из руководителей швейцарской социал-демократической партии и взять на себя практическую подготовку дела организации проезда русских большевиков через территорию Германии, Дании, Швеции и Финляндии в Россию. В июле-августе 1917 года через Моора большевистской партии шли крупные суммы денег, формально называемые займом из личных сбережений Моора. Деньги передавались Ганецкому и Воровскому. Это видно из опубликованной в 1993 году журнале "Отечественная история" (март-апрель, No 2, сс. 134--142) переписки Моора и членов советского правительства по вопросу о возвращении советским правительством "взятых в долг" у Моора денег. Очевидно, что в этой переписке не все называлось своими именами, что Моор "одалживал" большевикам деньги германского правительства и что большевики, знавшие об этом, именно по этой причине не спешили возвращать Моору "ссуду". Проследим эту любопытную историю по опубликованным документам.
10 мая 1922 г. Ганецкий послал в ЦК на имя В. М. Молотова письмо:
"До сих пор я не получил от Вас указаний, что делать с привезенными из Риги 83 513 датских крон. Если возражений нет, я попросил бы кассира ЦК взять их у меня. Однако напоминаю, что несколько раз было принято устное постановление возвратить деньги Моору. Указанные деньги фактически являются остатком от полученных сумм Моора. Старик все торчит в Москве под видом ожидания ответа относительно денег. Не считали бы Вы целесообразным дать ему эти деньги, закончив этим все счета с ним и таким образом избавиться от него".
В тот же день это письмо было передано Сталину. Последний послал запрос Ленину, и Ленин дал следующий ответ:
"Я смутно припоминаю, что в решении этого вопроса я участвовал. Но как и что, забыл. Знаю, что участвовал и Зиновьев. Прошу не решать без точной и подробной справки, дабы не ошибиться, и обязательно спросить у Зиновьева".
Больному и к тому времени забывчивому Ленину Ганецкий напомнил: "Вы были за то, чтобы Моору возвратить деньги. Во всяком случае, необходимо со стариком покончить".
Зиновьев 20 мая дал по этому вопросу следующий ответ Сталину: "По моему, деньги (сумма большая) надо отдать в Коминтерн. Моор все равно пропьет их. Я сговорился с Ганецким не решать до приезда Радека".
Это первый документ из которого следует со всей очевидностью, что советское правительство не считало, что оно действительно должно Моору деньги. И деньги Моору тогда не вернули, а привезенные Ганецким кроны были переданы в Финотдел.
Моор терпеливо ждал, писал, ходил по инстанциям и кабинетам, одалживал деньги у знакомых, в том числе у Радека, особенно хорошо знавшего и Моора, и существо дела. 23 августа 1923 года, т.е. по прошествии более чем года, Зиновьев попросил Сталина выдать Моору "100 червонцев, а то он доит лично Радека". В тот же день на заседании Секретариата ЦК было принято решение, поступившее на хранение в "особую папку" Политбюро, Секретариата и отделов ЦК, где лежали особо секретные постановления, не вносимые в общие протоколы заседаний (это было еще одно указание на то, что деньги, требуемые Моором, не были деньгами Моора): "Согласиться с предложением т. Зиновьева о предварительной выдаче т. Моору 100 червонцев, но с тем, чтобы весь вопрос был решен совместно с т. Молотовым по его приезде".
Прошло еще два года. Моор так и сидел в Москве, клянча деньги. 23 сентября 1925 года он написал письмо на имя бывшего управляющего делами СНК Н. П. Горбунова:
"Убедительнейше прошу Вас сделать все, что возможно, чтобы была найдена нужная переписка и чтобы возврат 35 000 долларов был произведен мне до Вашего отъезда в 2-месячный отпуск.
Если Вы уедете прежде, чем будет разрешен этот вопрос, то у меня потеряна последняя надежда и я здесь погибну.
На всякий случай, прошу Вас настоятельно -- дайте мне несколько строк, что Ильич отдал Вам распоряжение, чтобы мне был возвращен заем, и что это должно было быть сделано в несколько дней, а также, что Вы это распоряжение передали дальше.
Эти несколько строк я у Вас, на всякий случай, убедительнейше прошу. Не оставьте меня в затруднительном положении".
Горбунов просьбу Моора выполнил. 26 сентября он составил памятную записку по этому вопросу для Ганецкого, помощника Генерального секретаря ЦК И. П. Товстухи и помощника управляющего делами СНК СССР, заместителя управляющего делами СНК СССР И. М. Мирошникова:
"Ко мне явился Карл Моор и снова поставил вопрос о выдаче ему той суммы денег, которую он в июле-августе 1917 г. одолжил партии. Его претензии сводятся к 35 000 долларов. Моор в 1921 г. был у тов. Ленина, свидания не получил, но Владимир Ильич прислал ему записку, в которой обласкал Моора и указал, чтобы по всем деловым вопросам он обратился ко мне. На основании личного указания Владимира Ильича я говорил тогда с Вами и тов. Радеком, передал мнение Владимира Ильича немедленно рассчитаться с Моором и направил К. Моора к Вам. Теперь Моор вновь появился у меня с заявлением о том, что он до сих пор не может добиться получения денег и считает себя в чрезвычайно тяжелом и унизительном положении, т. к. в этих деньгих он очень нуждается и не может от них отказаться. В разговоре со мной Моор просил дать ему в письменном виде справку о том, что в свое время Владимир Ильич дал указание о необходимости произвести с ним расчет. Я Моору отказался выдать такую справку, сославшись на то, что у меня никаких писем и документов нет и что на основании своей памяти я такой справки дать не могу. Вам же настоящим письмом подтверждаю, что фактически я от Владимира Ильича такое указание имел.
Так как Вы лучше всего это дело знаете и имеете данные, на основании которых можете проверить рассчеты Моора и установить сумму, которую он должен получить от нас, и ввиду того, что я уезжаю в отпуск и не знаю обстоятельств, при которых Моор выдавал нам деньги, прошу Вас это дело взять на себя, получить необходимые директивы и через тов. Мирошникова довести дело до конца. Карла Моора я к Вам не направляю и думаю, что переговоры с ним лучше вести через тов. Мирошникова, которого я предупредил и которому посылаю копию этого письма.
Кроме того, я обратился в Секретариат РКП к тов. Товстухе и просил его доложить вопрос тов. Сталину и получить от него руководящие указания. Эти указания тов. Товстуха сообщит тов. Мирошникову, а тов. Мирошников -- Вам".
В самом конце сентября 1925 года Моор получил в ЦК очень важный для себя документ: "Справку об оказании К. Моором помощи русскому революционному движению":
"Тов. М[оор] более, чем кто-либо в его стране, занимался в течение 50 лет вопросами русского революционного движения. При каждом случае -- по поводу погромов, Кровавого воскресенья, событий 1905 г., дела шести думских депутатов, военно-полевых судов и прочих позорных деяний царизма -- он устраивал собрания и демонстрации. Он пробуждал симпатии рабочих и широких кругов, по мере сил поддерживал русское революционное движение, в особенности его левое течение.
Но также и материально он оказывал широчайшую поддержку движению и отдельным его представителям. Так, например, в 1908 году он сразу уплатил свыше ста пятидесяти тысяч (150 000) швейцарских франков. Кроме того, много сотен тысяч швейцарских франков на революционные партийные нужды (Германии, Швейцарии, Италии, Скандинавии).
Тов. М[оор] был прибежищем всех русских революционеров в их нуждах и во всем был готов помочь советом и действием. Тов. Нахимсон написал на одной фотографической карточке: "Милому старому товарищу М[оору], вечному покровителю в нужде всех русских революционеров". Кто-то сказал, что тов. М[оор] воплощал в своей деятельности задачи МОПРа задолго до основания МОПРа.
Но здесь речь не обо всем этом.
Здесь речь идет о суммах, которые тт. Воровский и Ганецкий потребовали у тов. М[оора] и определенно назвали их ссудой, обещав, что ссуда эта будет ему возвращена сейчас же после завоевания политической власти. Тов. Ленин знал об этом и очень благодарил тов. М[оора] за это. Это была помощь в самое тяжелое время 1917 г. и требовалась для удовлетворения необходимейших потребностей.
В начале 1919 г. тов. Ленин предпринял шаги к возврату этой ссуды, но дело осталось лежать. В декабре 1921 г. тов. Ганецкий был очень удивлен, что вопрос этот еще не ликвидирован. По его совету тов. М[оор] написал Ленину, и последний ответил ему в очень дружеском письме от 11 декабря 1921 г., что дело будет улажено. Но распоряжение Ленина не было приведено в исполнение. После долгих стараний тов. М[оора] тов. Радек предпринял в августе 1923 г. один шаг. Об этом имеется постановление. Ряд попыток осенью 1924 г. опять-таки не имел успеха. Точно так же совершенно безрезультатными остались попытки в 1925 г. говорить по этому вопросу с тем или иным влиятельным товарищем.
В августе 1925 г. тов. Бухарин написал тов. Андрееву, что надо, наконец, вернуть тов. М[оору] следуемую ему долговую сумму, приблизительно в 35 000 долларов, а не отделываться от него время от времени несколькими грошами. Результат: выплата в сентябре незначительной суммы.
Тов. Горбунов, управляющий делами Совнаркома, был очень удивлен, узнав 23 сентября 1925 г., что заем не был возвращен уже давным-давно. Дело в том, что тов. Ленин отдал ему в декабре 1921 г. определенное распоряжение, что уплата должна быть произведена в течение нескольких дней. Тов. Горбунов передал дальше это распоряжение.
Следует упомянуть, что в августе 1923 г. выплачено тов. М[оору] одна тысяча рублей, осенью 1924 г. пять тысяч и недавно тысяча рублей (7000 руб. равняются 3608 долларам).
Кажется, что 8 (восемь) лет достаточный срок для того, чтобы окончательно было выполнено слово Ленина, Воровского, Ганецкого.
У тов. М[оора] были потребованы и им выданы, частями, с неодинаковыми промежутками, в зависимости от поступивших срочных запросов:
А. Шведские кроны: 8000, 9000, 15000, 8000, 12000, 6000, 8000, 7000. Итого: 73 000 швед. крон.
В. Швейцарские франки: 35000 швейц. франков = 25 926 швед. кронам.
С. Германские марки: 30 000 марок (2 марки = 1 швед. кроне) = 15 000 швед. кронам.
Всего: 73 000 + 25 926 + 15 000 = 113 926 швед. крон.
Об этой сумме долга, в круглых цифрах 114 000 шведских крон, был поставлен в известность тов. Ленин в феврале 1919 г. и он ее утвердил.
К этому еще присоединяется заем в 15 000 марок в 1919 г. Тов. Радек был тогда, благодаря сильнейшим стараниям тов. М[оора] выпущен из Лертерской тюрьмы в Берлине, где на него уже было произведено покушение стрельбой, и интернирован в частном доме для безопасности его жизни. Тов. Радек просил тов. М[оора] одолжить 15 000 марок для вдовы расстрелянного тов. Левине. Требовалось всего 25 000 марок, тов. Копп мог дать не больше 10 000 марок. Радек сказал, что сейчас же по своем возвращении в Москву он возбудит перед тов. Лениным вопрос о возвращении этой суммы. Тов. М[оор] дал вдове Левине, которую к нему направил Радек, 15 000 марок. Радек обо всем этом деле совершенно забыл.
Тов. Ленин узнал об этом займе только в 1921 г. и признал его. Сумма долга, таким образом, увеличилась с 113 926 шведских крон на 7500 шведских крон (= 15 000 германским маркам) до 121 426 шведских крон (= 32 837 долларов).
Вследствие затяжки возврата тов-у М[оору] произошло осложнение; в связи с истечением срока обязательств и поручительства, которые тов. М[оор] выдал на большие суммы, он был вынужден в начале 1920 г. заложить ценные бумаги на 100 000 швейцарских франков, за что должен платить проценты, комиссии, провизии и т. д. 9%. Так как заложенные бумаги в среднем превосходят нарицательную стоимость на 4%, то он все же должен платить 5%. Это составляет с начала 1920 г. до конца 1925 г. -- 6 лет -- 6 х 5000 франков = 30 000 швейцарских франков (= 5850 долларам).
Нужно отметить следующее: тов. М[оор] считает неполные 9%, которые он вынужден платить вследствие оттяжки, не им вызванной, т. е. он считает неполную сумму своей потери, равную 54 000 швейц. франкам (= 10 550 долларам), но он просит о возврате ему только 5%, т. е. 30 000 швейц. франков (= 5 850 дол.), которые он должен уплатить наличными сверх процентов, приносимых заложенными ценными бумагами.
Справедливо и достойно ли, чтобы тов. М[оор] один понес эту сумму? М[оор] не виноват в затяжке дела в течение 8-ми лет. Наоборот, в течение 7-ми лет он делал все возможное, чтобы дело было ликвидировано. Но напрасно. Если бы Ильич сохранил свое здоровье, это крайне мучительное дело было бы давным-давно устранено. Затяжка этого дела в течение последних четырех лет очень повредила здоровью тов. М[оора] (сердцу и нервам). Кроме того, он не мог подвергнуть себя систематическому лечению и улучшить свои нездоровые жилищные условия. В его преклонном возрасте столь много потерянного времени имеет большое значение.
Итак, за "бескорыстные большие услуги, которые он оказал партии в самое тяжелое для нее время", как выразился такими словами тов. Ленин, не следовало бы еще материально ему повредить и помешать ему выполнить многочисленные свои обязанности и привести в порядок свое финансовое положение.
Следует отметить, что все вышеизложенное соответствует правде и действительности фактами и цифрами. Счет, само собой разумеется, велся в валюте страны, где была потребована и выдана ссуда, т. е. в шведских (не датских) кронах.