Страница:
– Тебя я люблю.
Их общая шуточка все ее Годы в Отъезде, и Лора не слышала ее очень-очень давно. Где-то по ходу дела забылось. Но в тот день в ресторанном дворике, когда они попрощались и она уже уходила, он ее окликнул:
– Лора?
– Что, пап?
– Тебя я люблю.
Почему он так сказал?
– Я не могу быть отцом. Не могу. Не готов. Никогда не буду готов.
Да и неважно: Лора не смогла выносить ребенка, вся история давно списана в сноски к ее жизни. Никому не рассказывала. Даже отцу.
После университета пошла в «Арлекин» корректором на женские романы. Потом детективы в мягких обложках, потом комфортный мир внештатной литературной редактуры. Мемуары, биографии, справочники. Ее работа – следить за связностью, грамматикой, орфографией, пунктуацией, для каждой книги составлять таблицы стилей, предпочтительного написания и словоупотребления. Не возбуждает ни капли, но на жилье хватает (едва), хотя и не обходится без проблем – главным образом упрямых авторов.
Один особо трудный автор то и дело упорно заканчивал предложения… ничем. Ни точки, ни вопросительного знака, ни восклицательного, ни даже многоточия. Лора старательно вычитала текст, все поправила, добавила тут точку с запятой, там точку, а когда автор все прочел, на нее обрушился шквал гневных электронных писем. «Да как вы посмели!» – так обычно начинались эти письма. Лора пыталась ему объяснить, что всякому предложению необходим конец, однако автор не желал с этим мириться и отбивался с пылом, достойным лучшего применения. «Не все заканчивается! Разуйте глаза!» – писал он (с восклицательными знаками, что характерно). После весьма раздраженной переписки стало ясно, что проще смириться издателю. А потом рецензенты (неотвратимо) сетовали на дурную корректуру. «Полно опечаток», – писали они.
Все ли заканчивается?
Стихи порой завершаются ничем, пренебрежение правилами пунктуации – среди поэтической братии отчасти даже хороший тон. Но проза? Биография? Биография ее отца, до самого финала бессобытийная, – чем завершилась она? Воздетыми бровями восклицательного знака? Загогулиной вопроса без ответа? Окончательным итогом точки или запинками многоточия, ускользающего в пустоту страницы…
Еще Лора составляла указатели, а сейчас жонглировала несколькими биографиями – все известные фигуры, все женщины: спортсменка, солдат (посмертная) и певица, звезда кантри. Выделяла фамилии и имена собственные, вела счет Ключевым Событиям и Наградам, Присужденным. Для серии «Жизнь прожить». Указатели – хитрое дело. Что тут важно? Разумеется, фамилии. И города. Местоположения, конкретные (Нью-Йорк), но не обобщающие (кухня). Группировать ли первые работы объекта рассмотрения в рекламе и маркетинге? Или с подзаголовком «Работы, ранние»? Нужен ли отдельный пункт «Реклама»? Или можно обойтись ловким «см. „Маркетинг“»? (Ответ: нельзя.)
Не самое веселое занятие – индексировать чужие жизни.
– Что-то мне кажется, – как-то раз со вздохом сказала она отцу по телефону, – что самые важные аспекты жизни – ровно те, что в указателях не указываются.
В них не бывало пункта «воспоминания», или «сожаления», или даже «любовь», строчными. Сплошные «Образование (профессиональное)» или «Награды (см. тж. «Лучший дебютный женский альбом „Р-энд-Б и кантри“, соло»)». Указатели не проникали в суть. В них не было места надежде или страху. Или снам, возвратившимся. Улыбкам, припомненным. Гневу. Красоте. Даже задержавшимся образам, промелькам того, что запечатлелось. Двери. Окну. Отражению в стекле. Запаху дождя. Никогда ничего такого. Лишь список имен собственных и известных фамилий. И почему только одна жизнь? А где паутина чужих жизней, формирующих нас? Как быть с их указателями, с их мгновениями?
– По-моему, – сказал отец, – тебе надо поменьше пить эспрессо и чуток передохнуть.
Она рассмеялась, согласилась, на лифте спустилась к бассейну, поплавала. Плавала, пока глаза не зачесались.
А теперь опять сидит за столом, опять индексирует чужие жизни.
– Тебя я люблю.
Почему он так сказал?
В биографиях звезд все это, естественно, еще самодовольнее и начинается обычно с ключевой публичной сцены. «Я сидела в зале, со сцены прозвучало имя [главной соперницы] получившей премию за лучший женский дебютный альбом Р-энд-Б и кантри, соло; я глотала слезы и думала о том, что, если взаправду хочу вырасти как личность, мне придется с нуля создавать себя как певицу/женщину/торговку смертью». Но затем и они переходили к линейной хронологии. «Сначала произошло то, потом это».
Однако память человеческая – саламандра; шныряет туда-сюда, невозможным слаломщиком мечется по стенам и потолкам. Цветовая рябь, в один миг появляется и исчезает, оранжевая голова, за ней текучее синее тельце. Приснилось? Скорее воспоминание, чем сон.
Из человеческой памяти не рождается линейных историй. Воспоминания сминаются. Теснятся, свертываются. Не хронологически выстраиваются, а толпятся тематически. Предательство. Амбиции. Сожаление. Смятение.
Для начала, едва получив рукопись, Лора составляла временную шкалу – выудить противоречия, выстроить события как полагается. Но события, происходившие после гибели отца, ее редакторским талантам не поддавались. Тасовались, путались. Перекрещивались. Сливались: красное и синее составляло новые оттенки, странную мешанину.
Как Лора ни старалась, они не выстраивались линейно. Не дьявол в деталях – дьявол и есть детали. Организовать панихиду. Позвонить родственникам. Написать некролог. А от мамы толку чуть – совсем окаменела.
Где-то по ходу дела отец обратился в пепел.
Что до некролога…
– Ты же у нас журналистка, – сказал Уоррен, упорствующий в своих ошибках. (Сколько ни объясняй, кем она работает, он не желал понимать.)
– Я не пишу, я редактирую.
– Да неважно. Некролог напиши, ага?
Странный это жанр, некрологи. Жизнь суммирована и заряжена словом. Что выкинуть? Что оставить? Полное имя усопшего – само собой, за ним семафорными сигналами аббревиатуры – образование. Диплом. Награды. Преподавательский сертификат (промышленный дизайн), Атабаскский университет. Перечислить детей, упомянуть вдову/вдовца (если имеется). Адрес и время проведения панихиды. Пожертвования вместо цветов. Цветы вместо гостей. Цитата из кого-нибудь помудрее и посентиментальнее. «Всему свое время, и время всякой вещи…»[5] Некрологи не пишутся – они конструируются.
– Это что вообще значит? – Некролог, который сестра поместила в газете, Уоррена немало озадачил. – Да восторжествуют небеса, хотя бы и рухнуло правосудие?
– Папа так сказал – написал, очень давно.
Может, и не писал вовсе; может, это она сочинила. Но все равно послание. От отца.
Результаты вскрытия сержант Бризбуа доставил лично, из уважения сунув фуражку под мышку. Сам прочел, едва они поступили из судмедэкспертизы. Причина смерти: «Травма от удара тупым предметом». («Да что вы говорите».) О том, что на Огден наследил только «олдсмобиль», как и о том, что расследование углубляется, он не помянул.
– Алкоголя в крови не было, – сказал Бризбуа родным погибшего. – Никаких наркотиков, никаких признаков сердечного приступа. С сердцем у него все было в порядке.
А Лора услышала: «У него было доброе сердце». Услышала: «Он был хороший человек».
Когда умерла Лорина бабушка, по миру не пробежало и ряби: она не скончалась – испарилась. А со смертью отца все перемешалось, все криком кричало, требуя внимания, как Уорреновы близняшки. Лора занималась похоронами, Уоррен – деньгами, звонил в страховую, не желал ждать, одного за другим оскорблял менеджеров, поскольку платежи и процедуры представлялись ему «неприемлемыми».
Тут-то они и заподозрили неладное.
«Дополнительное покрытие по страховке ваш отец оформил совсем недавно. Оно не применимо».
Так сказали в страховой Лориному брату. («Мелкий шрифт читай, болван».) Как выяснилось, за неделю до аварии отец увеличил выплаты по страхованию жизни, премия – в два с лишним раза больше. Но увеличения премии требовалось ждать полгода.
Мать переехала к Уоррену в Спрингбэнк, наконец смирившись с тем, что отец а) не позвонит и не скажет, что все это ужасная галиматья, и б) никогда не вернется домой. (Даже на кремации она ждала, что он в любую минуту появится; лишь после панихиды, уже на поминках, за треугольными сэндвичами с яичным салатом она поняла, что овдовела.) Дом Уоррена стоял в тупике среди других тупиков, и мать, с собой захватившая самый минимум для одной ночевки, целыми днями ходила во фланелевой ночной рубашке. Лора забирала мамину почту, перетягивала резинкой, складывала у себя дома возле аквариума.
– Почта может и подождать, – говорила она маме.
Но почта ждать не могла.
Страхование жизни. Яичный салат. Последние уведомления. Вместо цветов. Границы событий размывались, события сливались, происходили одновременно – но независимо. А потом банкомат в торговом центре проглотил мамину кредитку, и все переменилось.
Уоррен повез мать к Лоре – хоть фланелевую ночнушку снимет. Высадил возле ТЦ «Северный», а мать зашла в банк снять денег – хотела повести Лору обедать. Совместный счет с мужем – мать ввела ПИН-код, но банкомат отказался выдать ей денег или хотя бы вернуть карту. Взял карту в заложники, только и сказал: «ОБРАТИТЕСЬ К КАССИРУ».
Но Лорина мать предпочла бежать. Боковым входом, мимо аптеки и турагентства, в вестибюль Лориного дома, в отчаянии вдавила кнопку звонка.
– Лора, это мама. Пожалуйста, спустись.
Они вместе вернулись в банк и позвали менеджера.
– Это какая-то ошибка, – сказала Лора, прибегнув к изъявительному, но отчетливо понимая, что сослагательное было бы уместнее.
Банковский клерк был пухл и молод – розовая кожа, умытая «Клерасилом», и слишком тугой узел галстука под набрякшей шеей. Он предъявил им банковскую выписку. Баланс – ($ 189 809,51).
– А что означают круглые скобки? – спросила Лора, хотя от подозрения уже подташнивало.
– Чего?
– Скобки, – сказала она. – Вокруг суммы. Объясните.
Клерк заморгал.
– Это значит, что баланс негативный. Вы что, не получали уведомления? – Повернулся к Лориной матери. – О неуплате? По жилищной ссуде?
– По какой ссуде?
– Жилищной. Это вроде ипотеки.
– Мы не должны по ипотеке, – сказала ее мать. – Мы все выплатили много лет назад.
– Вот именно, – сказал клерк. – И поэтому ваш муж смог получить ссуду. Точнее, кредитную линию, под недвижимость.
И бумаги им показал.
– Ваш муж, – сказал он, толкнув бумаги по столу.
«Ваш муж». Можно подумать, это что-то объясняло.
Лора пихнула бумаги к нему.
– Моя мать ничего не подписывала. Это мошенничество.
– Вашей матери и не надо было ничего подписывать. Дом на имя вашего отца.
– Но почему дом на имя…
Однако мать тронула ее за локоть, прервала.
– Мы купили дом, когда я еще в педагогическом училась, – сказала она. – В то время собственность часто бывала на имя мужа. Ничего особенного.
– Но это ведь и твой дом, – сказала Лора.
– Ну, вообще-то, – сказал банковский менеджер, – это наш дом. Неуплата по ссуде. – И затем: – Вам, наверное, понадобится адвокат.
Но у Лоры была идея получше.
– Я звоню брату, – сказала она – пригрозила, будто ей снова семь лет. – Вам, – сказала она, – не поздоровится.
И уселась за стол, возмущенно глядя на менеджера, прижав мобильный к уху. Но дни, когда брат ее защищал, давно прошли; Уоррен и рта не дал ей раскрыть. У него самого в страховой творилось черт знает что.
– Они замораживают батину выплату «до окончания расследования». Ты представляешь?
Лора отвернулась, зашептала:
– Уоррен, мы в банке. Приезжай срочно.
– Батя оформил дополнительное покрытие еще на пол-лимона всего за неделю до аварии. А теперь эти уроды не желают платить! Хорошо хоть за дом все выплачено.
Лора все пыталась вставить хоть словечко. Мать тем временем спросила менеджера:
– А наши сбережения?
После банка мать позвонила сержанту Бризбуа – думала, он за них, и зря думала. Он ни за кого; его работа – превращать вопросительные знаки в точки, рассеивать противоречия, выманивать тайные смыслы из, казалось бы, невинного и якобы незначительного. И когда ему позвонила миссис Кёртис, в отчаянии рассказала, что кто-то украл у них все сбережения, сержант Бризбуа выполнял обязательства не перед ней, но перед повествованием в целом.
С одобрения миссис Кёртис банк передал полиции всю мужнину финансовую отчетность, а также список транзакций за последние полгода. На текущем счете почти без движения. А вот на сберегательном… Выдача за выдачей, порой сотни долларов, порой тысячи – деньги утекают, – а в финале бумажная лавина по ссуде под недвижимость. Следствие разрасталось – в нем уже возникли финансовые преступления, страховые мошенничества и, возможно, вымогательство.
«Так я остаюсь? На связи с семьей?»
«Как договорились. Позвони Ллойду в госпрокуратуру, поспрашивай. Возьми стандартный ордер на дом и судебный приказ на жесткий диск».
«Вдова же сотрудничает».
«Все равно ордера получи. Видали мы, как эти сладкие старушки пугаются – и прощай сотрудничество. Производишь обыск с согласия, а потом вдруг они на дыбы, бодайся с ними, и раз – у тебя подозреваемый от всего открещивается, арест отменяется из-за формальности, и все дело идет по перевалу».
«Понял. Прямо сейчас в прокуратуру и позвоню».
«Ну и нормально. Держи меня в курсе».
И таким образом, по указанию старшего инспектора, в понедельник, в 9:34 сержант Мэттью Бризбуа прибыл в дом Кёртисов в сопровождении участкового и двух ребят из техотдела.
Вскоре явился Уоррен – когда прибежала Лора, он уже разошелся.
«Как это он умудряется домчаться из пригорода быстрее, чем я по холму спущусь?»
– Ты не обязана отдавать им компьютер, – говорил Уоррен матери. – Это херня какая-то. – Он набил рот вяленой говядиной – словно кус табака жевал.
«Кто завтракает вяленой говядиной?» Бывали дни, когда Лора вообще забывала поесть, но у Уоррена таких проблем не водилось. Он вечно что-нибудь жевал.
Спецы из техотдела вынули жесткий диск, сунули в защитный кейс; Бризбуа сидел подле миссис Кёртис; та, прихлебывая чай, тихонько заговорила.
– Мэттью, – сказала она, и голос ее дрогнул, – это нам поможет выяснить, что случилось? Узнать, кто украл у нас деньги?
– Мы на это и надеемся, Хелен.
Она бы и сама компьютер отдала, даже без судебного приказа.
Пришла Лора, после бассейна еще пахла хлоркой. На Бризбуа не взглянула, спросила мать:
– Что они тут ищут?
– Детское порно и учебники для террористов, – фыркнул Уоррен. – Шоры, блядь, нацепили. Думают, батя был криминальный авторитет. А тот, кто столкнул его с дороги, бегает на свободе и хихикает.
«Жену подозреваем?»
«Жену всегда подозреваем».
«Но это она сделала?»
«Нет».
«А сын? Или дочь?»
Тусклоглазый полицейский поглядел на Лору, женщину из башенного окна.
«Сын? Нет. Дочь? Она какая-то… непонятно отстраненная».
– Ваш отец пересылал много денег за границу. Не знаете, зачем?
– Он никуда не ездил, – сказала Лора. – Откуда у него знакомые за границей?
– Мы собирались путешествовать. – Это мать ринулась защищать Генри. – На край света и обратно, твой отец всегда так говорил. За дом уплачено, у нас пенсии, сбережения кое-какие, пенсионные вклады. Хотели поездить, мир посмотреть. До деталей, конечно, не добрались… – Ее голос сошел на нет.
Лора поглядела, как полицейский записывает все это в блокнот.
– Как ваш кот? – спросила она.
– Какой кот?
– «Рапунцель, Рапунцель, спусти златые косы!» – пропел он – так, по его представлениям, разговаривали принцы.
Лора посмотрела на отца:
– А почему она к нему сама не спустилась?
Отец посмотрел на Лору.
– Девушка, – сказала она. – Почему она не привязала волосы наверху к чему-нибудь и не слезла?
– Знаешь, – сказал он, – я об этом никогда и не думал. Пожалуй, ты права. Могла бы слезть, а на земле волосы отрезать.
– Они же опять отрастают?
– Еще как, – сказал отец.
– Так чего ж она тогда?
Он нахмурился, размышляя:
– Не знаю. Может, упасть боялась.
– Если б хорошо привязала, узел бы выдержал, даже если страшно. – И Лора скрестила руки на груди. – Тупость какая.
– Ну, это же не всамделишная история. Это сказка.
«Но даже сказкам нужен смысл», – подумала она.
Потом, в начальной школе, Лора сама напишет рассказ – о Рапунцель после побега, как та носится на воле стриженая.
Иногда Лора об этом вспоминала. О другой себе – интересно, что с ней сталось? Все происходит так постепенно. Мы сдаем дюйм за дюймом. Сдаемся, и в один прекрасный день чистим зубы, а на нас смотрит не Рапунцель, замышляющая побег, а отшельница.
Уоррен книжки перерос, выкрутился и сбежал, у отца под мышкой примостилась одна Лора.
– Что такое?
– Одна вещь. Может, ерунда, но я вспомнила. Генри говорил, ему пришло письмо… из Африки. По ошибке, как бы не туда позвонили, только по электронной почте. Однажды упомянул, больше ни разу.
Память – тюремная камера, но у полицейского имелся к ней волшебный ключ, и теперь оттуда призраками всплыли десятки файлов, стертых с жесткого диска. Письмо за письмом. Послеобразы. Цепочки следов в эфире.
Он сетями уловил тени, выволок на поверхность – и теперь улыбался.
Их общая шуточка все ее Годы в Отъезде, и Лора не слышала ее очень-очень давно. Где-то по ходу дела забылось. Но в тот день в ресторанном дворике, когда они попрощались и она уже уходила, он ее окликнул:
– Лора?
– Что, пап?
– Тебя я люблю.
Почему он так сказал?
15
Был один мальчик в университете. Не мальчик. Аспирант, преподавал у нее вводный курс английского. И ребенок был. Не ребенок. Тень, пятнышко на ультразвуке, а затем негодование.– Я не могу быть отцом. Не могу. Не готов. Никогда не буду готов.
Да и неважно: Лора не смогла выносить ребенка, вся история давно списана в сноски к ее жизни. Никому не рассказывала. Даже отцу.
После университета пошла в «Арлекин» корректором на женские романы. Потом детективы в мягких обложках, потом комфортный мир внештатной литературной редактуры. Мемуары, биографии, справочники. Ее работа – следить за связностью, грамматикой, орфографией, пунктуацией, для каждой книги составлять таблицы стилей, предпочтительного написания и словоупотребления. Не возбуждает ни капли, но на жилье хватает (едва), хотя и не обходится без проблем – главным образом упрямых авторов.
Один особо трудный автор то и дело упорно заканчивал предложения… ничем. Ни точки, ни вопросительного знака, ни восклицательного, ни даже многоточия. Лора старательно вычитала текст, все поправила, добавила тут точку с запятой, там точку, а когда автор все прочел, на нее обрушился шквал гневных электронных писем. «Да как вы посмели!» – так обычно начинались эти письма. Лора пыталась ему объяснить, что всякому предложению необходим конец, однако автор не желал с этим мириться и отбивался с пылом, достойным лучшего применения. «Не все заканчивается! Разуйте глаза!» – писал он (с восклицательными знаками, что характерно). После весьма раздраженной переписки стало ясно, что проще смириться издателю. А потом рецензенты (неотвратимо) сетовали на дурную корректуру. «Полно опечаток», – писали они.
Все ли заканчивается?
Стихи порой завершаются ничем, пренебрежение правилами пунктуации – среди поэтической братии отчасти даже хороший тон. Но проза? Биография? Биография ее отца, до самого финала бессобытийная, – чем завершилась она? Воздетыми бровями восклицательного знака? Загогулиной вопроса без ответа? Окончательным итогом точки или запинками многоточия, ускользающего в пустоту страницы…
Еще Лора составляла указатели, а сейчас жонглировала несколькими биографиями – все известные фигуры, все женщины: спортсменка, солдат (посмертная) и певица, звезда кантри. Выделяла фамилии и имена собственные, вела счет Ключевым Событиям и Наградам, Присужденным. Для серии «Жизнь прожить». Указатели – хитрое дело. Что тут важно? Разумеется, фамилии. И города. Местоположения, конкретные (Нью-Йорк), но не обобщающие (кухня). Группировать ли первые работы объекта рассмотрения в рекламе и маркетинге? Или с подзаголовком «Работы, ранние»? Нужен ли отдельный пункт «Реклама»? Или можно обойтись ловким «см. „Маркетинг“»? (Ответ: нельзя.)
Не самое веселое занятие – индексировать чужие жизни.
– Что-то мне кажется, – как-то раз со вздохом сказала она отцу по телефону, – что самые важные аспекты жизни – ровно те, что в указателях не указываются.
В них не бывало пункта «воспоминания», или «сожаления», или даже «любовь», строчными. Сплошные «Образование (профессиональное)» или «Награды (см. тж. «Лучший дебютный женский альбом „Р-энд-Б и кантри“, соло»)». Указатели не проникали в суть. В них не было места надежде или страху. Или снам, возвратившимся. Улыбкам, припомненным. Гневу. Красоте. Даже задержавшимся образам, промелькам того, что запечатлелось. Двери. Окну. Отражению в стекле. Запаху дождя. Никогда ничего такого. Лишь список имен собственных и известных фамилий. И почему только одна жизнь? А где паутина чужих жизней, формирующих нас? Как быть с их указателями, с их мгновениями?
– По-моему, – сказал отец, – тебе надо поменьше пить эспрессо и чуток передохнуть.
Она рассмеялась, согласилась, на лифте спустилась к бассейну, поплавала. Плавала, пока глаза не зачесались.
А теперь опять сидит за столом, опять индексирует чужие жизни.
– Тебя я люблю.
Почему он так сказал?
16
В начале типичной рецептурной биографии бабушка и дедушка объекта прибывают из Англии/Ирландии/Германии/Советского Союза; затем описываются их скромные истоки – они лавочники/фермеры/шахтеры, которые «и вообразить не могли» (и так поступают все предки – живут себе и не воображают), что однажды их внук/дочь/сын вырастут и станут всемирно известными/общепризнанными/скандальными спортсменами/певцами/политиками/торговцами смертью.В биографиях звезд все это, естественно, еще самодовольнее и начинается обычно с ключевой публичной сцены. «Я сидела в зале, со сцены прозвучало имя [главной соперницы] получившей премию за лучший женский дебютный альбом Р-энд-Б и кантри, соло; я глотала слезы и думала о том, что, если взаправду хочу вырасти как личность, мне придется с нуля создавать себя как певицу/женщину/торговку смертью». Но затем и они переходили к линейной хронологии. «Сначала произошло то, потом это».
Однако память человеческая – саламандра; шныряет туда-сюда, невозможным слаломщиком мечется по стенам и потолкам. Цветовая рябь, в один миг появляется и исчезает, оранжевая голова, за ней текучее синее тельце. Приснилось? Скорее воспоминание, чем сон.
Из человеческой памяти не рождается линейных историй. Воспоминания сминаются. Теснятся, свертываются. Не хронологически выстраиваются, а толпятся тематически. Предательство. Амбиции. Сожаление. Смятение.
Для начала, едва получив рукопись, Лора составляла временную шкалу – выудить противоречия, выстроить события как полагается. Но события, происходившие после гибели отца, ее редакторским талантам не поддавались. Тасовались, путались. Перекрещивались. Сливались: красное и синее составляло новые оттенки, странную мешанину.
Как Лора ни старалась, они не выстраивались линейно. Не дьявол в деталях – дьявол и есть детали. Организовать панихиду. Позвонить родственникам. Написать некролог. А от мамы толку чуть – совсем окаменела.
Где-то по ходу дела отец обратился в пепел.
Что до некролога…
– Ты же у нас журналистка, – сказал Уоррен, упорствующий в своих ошибках. (Сколько ни объясняй, кем она работает, он не желал понимать.)
– Я не пишу, я редактирую.
– Да неважно. Некролог напиши, ага?
Странный это жанр, некрологи. Жизнь суммирована и заряжена словом. Что выкинуть? Что оставить? Полное имя усопшего – само собой, за ним семафорными сигналами аббревиатуры – образование. Диплом. Награды. Преподавательский сертификат (промышленный дизайн), Атабаскский университет. Перечислить детей, упомянуть вдову/вдовца (если имеется). Адрес и время проведения панихиды. Пожертвования вместо цветов. Цветы вместо гостей. Цитата из кого-нибудь помудрее и посентиментальнее. «Всему свое время, и время всякой вещи…»[5] Некрологи не пишутся – они конструируются.
– Это что вообще значит? – Некролог, который сестра поместила в газете, Уоррена немало озадачил. – Да восторжествуют небеса, хотя бы и рухнуло правосудие?
– Папа так сказал – написал, очень давно.
Может, и не писал вовсе; может, это она сочинила. Но все равно послание. От отца.
Результаты вскрытия сержант Бризбуа доставил лично, из уважения сунув фуражку под мышку. Сам прочел, едва они поступили из судмедэкспертизы. Причина смерти: «Травма от удара тупым предметом». («Да что вы говорите».) О том, что на Огден наследил только «олдсмобиль», как и о том, что расследование углубляется, он не помянул.
– Алкоголя в крови не было, – сказал Бризбуа родным погибшего. – Никаких наркотиков, никаких признаков сердечного приступа. С сердцем у него все было в порядке.
А Лора услышала: «У него было доброе сердце». Услышала: «Он был хороший человек».
Когда умерла Лорина бабушка, по миру не пробежало и ряби: она не скончалась – испарилась. А со смертью отца все перемешалось, все криком кричало, требуя внимания, как Уорреновы близняшки. Лора занималась похоронами, Уоррен – деньгами, звонил в страховую, не желал ждать, одного за другим оскорблял менеджеров, поскольку платежи и процедуры представлялись ему «неприемлемыми».
Тут-то они и заподозрили неладное.
«Дополнительное покрытие по страховке ваш отец оформил совсем недавно. Оно не применимо».
Так сказали в страховой Лориному брату. («Мелкий шрифт читай, болван».) Как выяснилось, за неделю до аварии отец увеличил выплаты по страхованию жизни, премия – в два с лишним раза больше. Но увеличения премии требовалось ждать полгода.
Мать переехала к Уоррену в Спрингбэнк, наконец смирившись с тем, что отец а) не позвонит и не скажет, что все это ужасная галиматья, и б) никогда не вернется домой. (Даже на кремации она ждала, что он в любую минуту появится; лишь после панихиды, уже на поминках, за треугольными сэндвичами с яичным салатом она поняла, что овдовела.) Дом Уоррена стоял в тупике среди других тупиков, и мать, с собой захватившая самый минимум для одной ночевки, целыми днями ходила во фланелевой ночной рубашке. Лора забирала мамину почту, перетягивала резинкой, складывала у себя дома возле аквариума.
– Почта может и подождать, – говорила она маме.
Но почта ждать не могла.
Страхование жизни. Яичный салат. Последние уведомления. Вместо цветов. Границы событий размывались, события сливались, происходили одновременно – но независимо. А потом банкомат в торговом центре проглотил мамину кредитку, и все переменилось.
Уоррен повез мать к Лоре – хоть фланелевую ночнушку снимет. Высадил возле ТЦ «Северный», а мать зашла в банк снять денег – хотела повести Лору обедать. Совместный счет с мужем – мать ввела ПИН-код, но банкомат отказался выдать ей денег или хотя бы вернуть карту. Взял карту в заложники, только и сказал: «ОБРАТИТЕСЬ К КАССИРУ».
Но Лорина мать предпочла бежать. Боковым входом, мимо аптеки и турагентства, в вестибюль Лориного дома, в отчаянии вдавила кнопку звонка.
– Лора, это мама. Пожалуйста, спустись.
Они вместе вернулись в банк и позвали менеджера.
– Это какая-то ошибка, – сказала Лора, прибегнув к изъявительному, но отчетливо понимая, что сослагательное было бы уместнее.
Банковский клерк был пухл и молод – розовая кожа, умытая «Клерасилом», и слишком тугой узел галстука под набрякшей шеей. Он предъявил им банковскую выписку. Баланс – ($ 189 809,51).
– А что означают круглые скобки? – спросила Лора, хотя от подозрения уже подташнивало.
– Чего?
– Скобки, – сказала она. – Вокруг суммы. Объясните.
Клерк заморгал.
– Это значит, что баланс негативный. Вы что, не получали уведомления? – Повернулся к Лориной матери. – О неуплате? По жилищной ссуде?
– По какой ссуде?
– Жилищной. Это вроде ипотеки.
– Мы не должны по ипотеке, – сказала ее мать. – Мы все выплатили много лет назад.
– Вот именно, – сказал клерк. – И поэтому ваш муж смог получить ссуду. Точнее, кредитную линию, под недвижимость.
И бумаги им показал.
– Ваш муж, – сказал он, толкнув бумаги по столу.
«Ваш муж». Можно подумать, это что-то объясняло.
Лора пихнула бумаги к нему.
– Моя мать ничего не подписывала. Это мошенничество.
– Вашей матери и не надо было ничего подписывать. Дом на имя вашего отца.
– Но почему дом на имя…
Однако мать тронула ее за локоть, прервала.
– Мы купили дом, когда я еще в педагогическом училась, – сказала она. – В то время собственность часто бывала на имя мужа. Ничего особенного.
– Но это ведь и твой дом, – сказала Лора.
– Ну, вообще-то, – сказал банковский менеджер, – это наш дом. Неуплата по ссуде. – И затем: – Вам, наверное, понадобится адвокат.
Но у Лоры была идея получше.
– Я звоню брату, – сказала она – пригрозила, будто ей снова семь лет. – Вам, – сказала она, – не поздоровится.
И уселась за стол, возмущенно глядя на менеджера, прижав мобильный к уху. Но дни, когда брат ее защищал, давно прошли; Уоррен и рта не дал ей раскрыть. У него самого в страховой творилось черт знает что.
– Они замораживают батину выплату «до окончания расследования». Ты представляешь?
Лора отвернулась, зашептала:
– Уоррен, мы в банке. Приезжай срочно.
– Батя оформил дополнительное покрытие еще на пол-лимона всего за неделю до аварии. А теперь эти уроды не желают платить! Хорошо хоть за дом все выплачено.
Лора все пыталась вставить хоть словечко. Мать тем временем спросила менеджера:
– А наши сбережения?
17
В понедельник полицейские забрали компьютер Лориных родителей.После банка мать позвонила сержанту Бризбуа – думала, он за них, и зря думала. Он ни за кого; его работа – превращать вопросительные знаки в точки, рассеивать противоречия, выманивать тайные смыслы из, казалось бы, невинного и якобы незначительного. И когда ему позвонила миссис Кёртис, в отчаянии рассказала, что кто-то украл у них все сбережения, сержант Бризбуа выполнял обязательства не перед ней, но перед повествованием в целом.
С одобрения миссис Кёртис банк передал полиции всю мужнину финансовую отчетность, а также список транзакций за последние полгода. На текущем счете почти без движения. А вот на сберегательном… Выдача за выдачей, порой сотни долларов, порой тысячи – деньги утекают, – а в финале бумажная лавина по ссуде под недвижимость. Следствие разрасталось – в нем уже возникли финансовые преступления, страховые мошенничества и, возможно, вымогательство.
«Так я остаюсь? На связи с семьей?»
«Как договорились. Позвони Ллойду в госпрокуратуру, поспрашивай. Возьми стандартный ордер на дом и судебный приказ на жесткий диск».
«Вдова же сотрудничает».
«Все равно ордера получи. Видали мы, как эти сладкие старушки пугаются – и прощай сотрудничество. Производишь обыск с согласия, а потом вдруг они на дыбы, бодайся с ними, и раз – у тебя подозреваемый от всего открещивается, арест отменяется из-за формальности, и все дело идет по перевалу».
«Понял. Прямо сейчас в прокуратуру и позвоню».
«Ну и нормально. Держи меня в курсе».
И таким образом, по указанию старшего инспектора, в понедельник, в 9:34 сержант Мэттью Бризбуа прибыл в дом Кёртисов в сопровождении участкового и двух ребят из техотдела.
Вскоре явился Уоррен – когда прибежала Лора, он уже разошелся.
«Как это он умудряется домчаться из пригорода быстрее, чем я по холму спущусь?»
– Ты не обязана отдавать им компьютер, – говорил Уоррен матери. – Это херня какая-то. – Он набил рот вяленой говядиной – словно кус табака жевал.
«Кто завтракает вяленой говядиной?» Бывали дни, когда Лора вообще забывала поесть, но у Уоррена таких проблем не водилось. Он вечно что-нибудь жевал.
Спецы из техотдела вынули жесткий диск, сунули в защитный кейс; Бризбуа сидел подле миссис Кёртис; та, прихлебывая чай, тихонько заговорила.
– Мэттью, – сказала она, и голос ее дрогнул, – это нам поможет выяснить, что случилось? Узнать, кто украл у нас деньги?
– Мы на это и надеемся, Хелен.
Она бы и сама компьютер отдала, даже без судебного приказа.
Пришла Лора, после бассейна еще пахла хлоркой. На Бризбуа не взглянула, спросила мать:
– Что они тут ищут?
– Детское порно и учебники для террористов, – фыркнул Уоррен. – Шоры, блядь, нацепили. Думают, батя был криминальный авторитет. А тот, кто столкнул его с дороги, бегает на свободе и хихикает.
«Жену подозреваем?»
«Жену всегда подозреваем».
«Но это она сделала?»
«Нет».
«А сын? Или дочь?»
Тусклоглазый полицейский поглядел на Лору, женщину из башенного окна.
«Сын? Нет. Дочь? Она какая-то… непонятно отстраненная».
– Ваш отец пересылал много денег за границу. Не знаете, зачем?
– Он никуда не ездил, – сказала Лора. – Откуда у него знакомые за границей?
– Мы собирались путешествовать. – Это мать ринулась защищать Генри. – На край света и обратно, твой отец всегда так говорил. За дом уплачено, у нас пенсии, сбережения кое-какие, пенсионные вклады. Хотели поездить, мир посмотреть. До деталей, конечно, не добрались… – Ее голос сошел на нет.
Лора поглядела, как полицейский записывает все это в блокнот.
– Как ваш кот? – спросила она.
– Какой кот?
18
Лорин отец – читает сказку на ночь. Уоррен книжки перерос, выкрутился и сбежал, у отца под мышкой примостилась одна Лора, он переворачивал страницы – неторопливо, со вкусом.– «Рапунцель, Рапунцель, спусти златые косы!» – пропел он – так, по его представлениям, разговаривали принцы.
Лора посмотрела на отца:
– А почему она к нему сама не спустилась?
Отец посмотрел на Лору.
– Девушка, – сказала она. – Почему она не привязала волосы наверху к чему-нибудь и не слезла?
– Знаешь, – сказал он, – я об этом никогда и не думал. Пожалуй, ты права. Могла бы слезть, а на земле волосы отрезать.
– Они же опять отрастают?
– Еще как, – сказал отец.
– Так чего ж она тогда?
Он нахмурился, размышляя:
– Не знаю. Может, упасть боялась.
– Если б хорошо привязала, узел бы выдержал, даже если страшно. – И Лора скрестила руки на груди. – Тупость какая.
– Ну, это же не всамделишная история. Это сказка.
«Но даже сказкам нужен смысл», – подумала она.
Потом, в начальной школе, Лора сама напишет рассказ – о Рапунцель после побега, как та носится на воле стриженая.
Иногда Лора об этом вспоминала. О другой себе – интересно, что с ней сталось? Все происходит так постепенно. Мы сдаем дюйм за дюймом. Сдаемся, и в один прекрасный день чистим зубы, а на нас смотрит не Рапунцель, замышляющая побег, а отшельница.
Уоррен книжки перерос, выкрутился и сбежал, у отца под мышкой примостилась одна Лора.
19
– Погодите. – Это Лорина мать задержала Бризбуа, когда полицейские смотали остатки кабелей.– Что такое?
– Одна вещь. Может, ерунда, но я вспомнила. Генри говорил, ему пришло письмо… из Африки. По ошибке, как бы не туда позвонили, только по электронной почте. Однажды упомянул, больше ни разу.
20
«Не зря говорят, что мы кудесники». Это алхимия, никакая не наука. Сотрудник техотдела это понимал – улавливал чистым инстинктом. Не только протокол им управлял – равно магия, опыт пополам с наитием. Он нащупывал тропу в глубины памяти.Память – тюремная камера, но у полицейского имелся к ней волшебный ключ, и теперь оттуда призраками всплыли десятки файлов, стертых с жесткого диска. Письмо за письмом. Послеобразы. Цепочки следов в эфире.
Он сетями уловил тени, выволок на поверхность – и теперь улыбался.
ТЕМА: Срочный вопрос к мистеру Генри Кёртису. Прошу вас не пренебрегать!
ДАТА: 12 сентября, 23:42
Мои поздравления с тождествами! От всей души желаю вам доброго здоровья. Я пишу вам из Африки по поводу срочного делового предложения, и хотя это письмо может вызвать ваше удивление, умоляю вас прочесть внимательно, поскольку от вашего решения прямиком зависит будущее и дальнейшее существование счастья молодой женщины.
Сэр, я пишу вам по воле мисс Сандры, дочери д-ра Атта, покойного Директора и Председателя Комитета по Контрактам Нигерийской Национальной Нефтяной Корпорации. Как вам, возможно, известно, д-р Атта трагически погиб при крушении вертолета в дельте Нигера при весьма подозрительных обстоятельствах. Дядя мисс Сандры поклялся позаботиться о ней, однако тоже пал жертвой преступных элементов, поддерживаемых правительством. Ее дядя был исполнительным директором Агентства по Развитию Дельты Нигера, которое в тесном сотрудничестве с Национальной Нефтяной Комиссией приобретает «Бонни лайт» для дальнейшего экспорта на нефтеперегонные заводы ОПЕК и в другие места вдалеке.
Как легко представить, обладая такими отцом и дядей, мисс Сандра Божьей волей располагает весьма внушительным состоянием. Ее мать умерла от разбитого сердца, ее отец-защитник и дядя погибли в аварии, и теперь жизнь мисс Сандры в смертельной опасности. Несмотря на то, что ей всего двадцать один и она замечательная красавица, у нее нет преданного поклонника, поскольку из-за высокопоставленных врагов ее семьи она вынуждена скрываться.
Я пишу вам – МИСТЕР ГЕНРИ КЁРТИС – по ее просьбе. Она не может обратиться в полицию, так как полиция тоже состоит в этом кровавом заговоре. Она на колене умоляет вас спасти ее от безнадежного будущего.
С настоятельным уважением,
поверенный Виктор Окечукву
ТЕМА: Очень жаль
ДАТА: 13 сентября, 00:06
По-моему, вы меня с кем-то перепутали. Проверьте адрес и попробуйте еще раз.
ТЕМА: Простите, мистер Кёртис!!!
ДАТА: 13 сентября, 22:49
Ой! Приношу свои извинения, сэр! Я вас больше не обеспокою по этому вопросу. Пожалуйста, никому не сообщайте подробностей моего предыдущего письма, поскольку я не хочу, чтобы на мисс Сандру обрушились более серьезные опасности, нежели до сих пор. Угрозы подстерегают со всех сторон, как легко представить.
Я без задней мысли прошу извинить меня за вторжение в вашу жизнь. Я искал Генри Кёртиса, выпускника Атабаскского университета по благородной специальности учительства, ныне на пенсии, Уважаемого члена Общества Столяров-Любителей Хаунсфилд-Хайтс, подписчика районной газеты «Маяк Брайар-Хилл», супруга Хелен, дедушки близнецов, высокочтимого члена общества, известного своей честностью и порядочностью. Я прошу прощения за ошибочно посланное письмо.
Прощайте,
поверенный Виктор Окечукву
ТЕМА: Не понимаю
ДАТА: 14 сентября, 00:11
Вообще-то это я и есть. За вычетом высокочтимого члена общества (хаха). Но я все равно думаю, что вы ошиблись адресом. Я в Африке никого не знаю.
ТЕМА: Но Африка знает вас.
ДАТА: 15 сентября, 00:04
Так это вы! Счастлив наконец-то найти вашу замечательную персону. Ваш коллега в Чинукском Региональном Профсоюзе Учителей пытался спасти мисс Сандру, но, боюсь, потерпел поражение во всей полноте, поскольку рассказал супруге и друзьям, даже полиции!!! Вообразите, какой просчет! Хотя мы сообщили ему об угрозе, которую таят наймиты, убившие ее отца, хотя мы умоляли его к молчанию, он все равно трезвонил направо и налево, что едва не стоило мисс Сандре жизни. Мы, естественно, по соображениям безопасности не можем назвать имя вашего друга, но, к счастью, в качестве уступки он напоследок посоветовал вас, надеясь, что вы преуспеете там, где меньших постигла неудача.
Но очевидно, что он не предупредил вас, не объяснил, какова будет ваша роль, не сказал, сколь большие надежды мы на вас возлагаем, и поэтому я умоляю вас к прощению и уверяю, что больше не обеспокою вас по воле мисс Сандры. Я прошу вас только стереть мои предыдущие письма и НИКОМУ не рассказывать об этом деле. Она не просит денег. Совсем наоборот! Денег у нее очень много. Она лишь ищет добрую душу в Зарубежной стране. Но я понимаю, что вы слишком заняты. На ближайшей нашей встрече я ей это объясню.
С печалью в сердце,
поверенный Виктор Окечукву
ТЕМА: Мисс Сандра
ДАТА: 15 сентября, 23:02
Чего ж она хочет, если не денег?
ТЕМА: Спасителя
ДАТА: 15 сентября, 23:54
Дело не в том, чего она хочет, а в чем нуждается. Ей нужен человек, который получит деньги, а не отдаст. Вероятно, я должен объяснить настойчивость моего тона.
Недавно мне диагностировали рак простаты, рак пищевода и высокое кровяное давление. Врачи кристально дали понять, что заболевание смертельно. Я прекрасно знаю, что болезнь пожирает мое тело, и мне остается лишь глотать бесконечные коктейли из прописанных лекарств. Эти медикаменты успешно смягчают боль, но я чувствую, что жизнь постепенно уходит из меня. Все деньги, которыми я располагаю, не помогли мне исцелиться. Моя болезнь не подается медикаментозному лечению, и сейчас врачи говорят, что жить мне осталось всего на несколько недель.
У меня надежды нет, но с мисс Сандрой все иначе. Уходя из жизни, я желаю напоследок спасти мою любимую крестную дщерь, мисс Сандру, единственного ребенка моего друга детства д-ра Атта.
Пожалуйста, поймите: ей нужен только шанс жить в мире и покое. Мы ведь все этого хотим. В отчаянном порыве сердца она жаждет начать жизнь заново в вашей стране. С ее средствами она будет независима и обеспечена, в состоянии сделать большие вложения в ваш город. Возможно, вы порекомендуете ей объекты для инвестиций?
Мисс Сандре нужно всего-навсего вырвать свои средства из лап Центрального банка Нигерии. Простой перевод, не более того. Я могу срочно выслать вам необходимые атрибуты. Время безотлагательно. Если мы не поторопимся, ее наследство будет конфисковано коррумпированными нигерийскими властями и их лизоблюдами из лагеря военных, которые спят и видят ограбить мисс Сандру. Лишить ее ценностей и достоинства, украсть ее наследство, а затем спустить ее будущее на себя, скорее всего, на проституток и кумовство. Как христианин, который вот-вот войдет в Царство Божие, и единственный оставшийся в живых защитник моей крестной дщери, я не выношу смотреть, как это происходит.
Мой дорогой Генри (можно я буду называть вас Генри? Я чувствую сродство с вами), нам необходимо перевести средства мисс Сандры на банковский счет за пределами Африки. Вот и все. Ничего более. Это требуется сделать как можно острожнее и скорее. Я, хоть меня и пожирает рак, был бы счастлив сделать это сам, не прося у вас помощи, но, будучи государственным служащим, согласно Бюро поведения государственных служащих, не имею никакого права на иностранный банковский счет. По этой причине мне нужна ваша помощь.