Страница:
Еще до женитьбы Фрейд исследовал проблему контрацепции. В его личной библиотеке в Музее Фрейда в Лондоне есть три брошюрки, посвященные женским методам. В первой (написанной Карлом Хассе в 1882 году) контроль рождаемости объявляется «долгом гуманности» и выражением доброго отношения к женам. В приложении содержатся практические советы по применению маточного кольца, а также цены и адрес производителя во Фленсбурге. Во второй брошюрке (1883) Карл Капельманн возражает Хассе и утверждает, что маточное кольцо неэстетично и аморально и превращает женщину в «инструмент для поллюции» и проститутку. В третьей, написанной неким доктором Отто (1884), выражена более либеральная точка зрения.
Совершая нападки на контрацепцию, Фрейд не упоминал женские приспособления, разве что косвенно. В 1898 году он пишет о необходимости найти что-то, что бы «не ранило чувства женщины». Возможно, Марта тоже находила маточные кольца и диафрагмы неэстетичными. В то же время в письмах к Флису Фрейд постоянно осуждает презервативы. Некий господин К. лишился из-за них силы, а фон Ф. пребывает в депрессии. Что касается методов, не требующих применения посторонних приспособлений, coitus reservatus «половой акт без копулятивных фрикций (лат.).» и interruptus «прерванный половой акт (лат.)», к ним Фрейд был еще более строг, чем к презервативам. Это позволяет предположить, что он предпочитает пользоваться одним из них, скорее всего, interruptus.
Возможно, после свадьбы он убедил Марту начать пользоваться маточным кольцом, но ей это не понравилось, и она решила, что контрацепцией должен заниматься он. Зигмунд, вероятно, пробовал разные методы и стал связывать их использование со своей постоянной неврастенией и фобией путешественника. Таким образом, две проблемы — стремление предотвратить беременность жены и неврозы, в которых он винил контрацепцию, — как бы дополняли друг друга.
В рождении детей у Марты можно заметить некоторые закономерности. Матильда, первый ребенок, была зачата в январе 1887 года, четыре месяца спустя после свадьбы, и родилась 16 октября. Мать кормила ее всего два-три дня, после чего наняла кормилицу, которая приехала 19 октября. Та им не понравилась, и 24 октября ее место заняла новая.
Поскольку Марта не кормила ребенка, она могла забеременеть скорее раньше, чем позже — лактация имеет контрацептивное действие «Ошибочное заключение. В действительности лактация не всегда оказывает контрацептивное действие. — Прим. ред.». В таком случае женщина может зачать уже через два месяца после родов. У Марты это могло произойти в январе или феврале 1888 года. Ее второй ребенок (сын Мартин) был зачат в марте 1889 года, то есть семнадцать месяцев спустя после рождения Матильды.
Перерывы между следующими тремя родами и зачатиями составляют соответственно пять, пять и три месяца. Это означает, что у детей были кормилицы, а супруги жили регулярной половой жизнью без предохранения. Только зачатие последнего, шестого ребенка, Анны, произошло двадцать три месяца спустя после предыдущих родов. Все это время, как Фрейд говорил Флису после события на горе Ракс в августе 1893 года, они с Мартой спали раздельно.
В начале 1888 года, когда Марта снова могла забеременеть после рождения первого ребенка, Матильды, Фрейд, скорее всего, решил прибегнуть к контрацепции. Если его неврастения усугубилась как раз в это время, это вполне объясняет его эмоциональное отношение к контрацептивам. Возможно, он чувствовал себя еще более подавленным, чем обычно, и объяснял это неврозом. Нужно было найти причину, и Фрейд решил, что во всем повинна контрацепция. Он использовал ее в 1888 году, чтобы отложить появление второго ребенка, но впоследствии отказался, и третий, четвертый и пятый ребенок появились на свет один за другим.
Если это верно и Фрейд ошибочно считал контрацепцию причиной своей депрессии в 1888 году, нам все еще нужно объяснение, почему на самом деле его здоровье в этот период ухудшилось. Быть может, ответ кроется в его работе с истеричками, в частности, с фон Либен? Известно, что Фрейд был очень чувствительным человеком. В 1890-х годах его беспокойство по поводу своих теорий и карьеры привели к сердечному неврозу и постоянному страху смерти.
Нерешительный в половых вопросах, женившийся только в тридцать, возможно, он начал семейную жизнь с яркими фантазиями. Секс стал для него новым удовольствием, но он принес с собой и новые проблемы. Его пациентки были нервными, пылкими, привлекательными женщинами, которые если и не рассказывали ему прямо о сексе в своей жизни "а в этом тоже нельзя быть уверенными), то намекали на это. Было бы естественно, если бы это наводило его на мысли о сексе в своей собственной жизни.
В течение следующих десяти лет в мозгу внешне аскетичного и трудолюбивого Фрейда формируется теоретическая основа концепции эротических потребностей и расстройств человека. Когда Брейер передал ему фон Либен, потому что никто не знал, что с ней делать, этот процесс только начался. Длительная работа с такой требовательной и яркой личностью, несомненно, должна была иметь последствия. Жизнь Фрейда — дом, дети, придирчивая и аккуратная Марта с белоснежными простынями, ночное сидение за статьями при свете керосиновой лампы — была взбудоражена присутствием своенравной женщины, которую он называл (не один раз в письмах Флису) «своей примадонной» и «учительницей».
Шандор Ференци, коллега и доверенное лицо Фрейда в двадцатом веке, писал о том, как его учитель работал в ранние годы. Предположительно, эти записки были основаны на рассказах Фрейда. В мае 1932 года Ференци отмечал, что Фрейд работал со своими первыми невротиками «страстно» и «увлеченно», «если необходимо, часами лежа на полу рядом с человеком, бьющимся в невротическом припадке». Имелась ли в виду конкретная пациентка, требовавшая столько внимания, и не была ли это Анна фон Либен? Фрейд подчеркивал, что он не мог позволить ей освободиться от эмоционального гнета с другими врачами. Только с Фрейдом у нее получались «все слезы, все выражения отчаяния», необходимые для катарсиса. Как и в случае Йозефа Брейера и Берты Паппенгейм, для «лечения разговорами» было необходимо его присутствие. Не обнаружил ли он, как Йозеф с Бертой, что за такие близкие отношения приходится платить?
Психоаналитики впоследствии признают наличие элемента эротики в отношениях пациента и аналитика и будут считать его довольно распространенным. Психоаналитик, как писал Фрейд в 1914 году, знает, что работает с мощными силами и должен «продвигаться так же осторожно и добросовестно, как химик». В 1888 году он и не подозревал о существовании этих «мощных сил». Было бы неудивительно, если бы его посещения Анны фон Либен создали бы между ними некие эмоционально-интимные отношения с оттенком эротики, с которой он не мог справиться. Возможно, именно потому в «Этюдах по истерии» об Анне написано так мало. В девятнадцатом веке люди говорили о враче — любом враче — и его пациентках-истеричках с понимающей улыбкой. Аксель Мунте, наблюдая за Шарко в «Сальпетриере», сказал, что он разделяет «судьбу всех невропатологов — его окружает толпа невротических дам».
В описании ранних случаев истерии появляется тема секса, хотя и не очень явно, потому что Фрейд, по его собственному признанию, еще сам не осознавал в полной мере ее значимости. В некоторых случаях проблема секса выходит на первый план, как, например, в истории Катарины. Еще одна — это история «Девушки с зонтом», случай которой был описан в примечании к книге. Это была дочь врача, у которой были проблемы с ногой, и для ходьбы она опиралась на зонт как на трость. Под гипнозом в присутствии отца она сказала «всего одну значительную фразу», которая намекала на сексуальную психологическую травму, связанную с ним. Отец больше не приводил дочь к Фрейду. Позже Фрейд создал теорию о сексуальном совращении (соблазнении) детей, от которой впоследствии отказался. Он не мог разобраться в сексуальности своих родителей и в своей собственной.
В этот же ранний период одна пациентка проснулась от гипнотического сна и «обняла меня за шею», причем в этот момент в комнату вошел кто-то из прислуги. Фрейд описывал этот эпизод не раз. Была ли это Анна фон Либен или же Фанни Мозер, которая за свою жизнь перевидала немало врачей и, как говорили, спала не с одним из них?
После смерти Фрейда Волчий Человек объяснил одной журналистке, почему Фрейд, которого он знал не только как психоаналитика, но и как друга, предпочитал сидеть на кушетке в голове пациента. «У него была пациентка, которая хотела его соблазнить, — насмешливо заявил Панкеев, — и она постоянно задирала юбку».
Возможно, это правда, и Фрейда преследовали соблазнительницы. Если и так, они были разочарованы. Впрочем, мы можем предположить, что некоторые из них причинили ему немало страданий.
Совершая нападки на контрацепцию, Фрейд не упоминал женские приспособления, разве что косвенно. В 1898 году он пишет о необходимости найти что-то, что бы «не ранило чувства женщины». Возможно, Марта тоже находила маточные кольца и диафрагмы неэстетичными. В то же время в письмах к Флису Фрейд постоянно осуждает презервативы. Некий господин К. лишился из-за них силы, а фон Ф. пребывает в депрессии. Что касается методов, не требующих применения посторонних приспособлений, coitus reservatus «половой акт без копулятивных фрикций (лат.).» и interruptus «прерванный половой акт (лат.)», к ним Фрейд был еще более строг, чем к презервативам. Это позволяет предположить, что он предпочитает пользоваться одним из них, скорее всего, interruptus.
Возможно, после свадьбы он убедил Марту начать пользоваться маточным кольцом, но ей это не понравилось, и она решила, что контрацепцией должен заниматься он. Зигмунд, вероятно, пробовал разные методы и стал связывать их использование со своей постоянной неврастенией и фобией путешественника. Таким образом, две проблемы — стремление предотвратить беременность жены и неврозы, в которых он винил контрацепцию, — как бы дополняли друг друга.
В рождении детей у Марты можно заметить некоторые закономерности. Матильда, первый ребенок, была зачата в январе 1887 года, четыре месяца спустя после свадьбы, и родилась 16 октября. Мать кормила ее всего два-три дня, после чего наняла кормилицу, которая приехала 19 октября. Та им не понравилась, и 24 октября ее место заняла новая.
Поскольку Марта не кормила ребенка, она могла забеременеть скорее раньше, чем позже — лактация имеет контрацептивное действие «Ошибочное заключение. В действительности лактация не всегда оказывает контрацептивное действие. — Прим. ред.». В таком случае женщина может зачать уже через два месяца после родов. У Марты это могло произойти в январе или феврале 1888 года. Ее второй ребенок (сын Мартин) был зачат в марте 1889 года, то есть семнадцать месяцев спустя после рождения Матильды.
Перерывы между следующими тремя родами и зачатиями составляют соответственно пять, пять и три месяца. Это означает, что у детей были кормилицы, а супруги жили регулярной половой жизнью без предохранения. Только зачатие последнего, шестого ребенка, Анны, произошло двадцать три месяца спустя после предыдущих родов. Все это время, как Фрейд говорил Флису после события на горе Ракс в августе 1893 года, они с Мартой спали раздельно.
В начале 1888 года, когда Марта снова могла забеременеть после рождения первого ребенка, Матильды, Фрейд, скорее всего, решил прибегнуть к контрацепции. Если его неврастения усугубилась как раз в это время, это вполне объясняет его эмоциональное отношение к контрацептивам. Возможно, он чувствовал себя еще более подавленным, чем обычно, и объяснял это неврозом. Нужно было найти причину, и Фрейд решил, что во всем повинна контрацепция. Он использовал ее в 1888 году, чтобы отложить появление второго ребенка, но впоследствии отказался, и третий, четвертый и пятый ребенок появились на свет один за другим.
Если это верно и Фрейд ошибочно считал контрацепцию причиной своей депрессии в 1888 году, нам все еще нужно объяснение, почему на самом деле его здоровье в этот период ухудшилось. Быть может, ответ кроется в его работе с истеричками, в частности, с фон Либен? Известно, что Фрейд был очень чувствительным человеком. В 1890-х годах его беспокойство по поводу своих теорий и карьеры привели к сердечному неврозу и постоянному страху смерти.
Нерешительный в половых вопросах, женившийся только в тридцать, возможно, он начал семейную жизнь с яркими фантазиями. Секс стал для него новым удовольствием, но он принес с собой и новые проблемы. Его пациентки были нервными, пылкими, привлекательными женщинами, которые если и не рассказывали ему прямо о сексе в своей жизни "а в этом тоже нельзя быть уверенными), то намекали на это. Было бы естественно, если бы это наводило его на мысли о сексе в своей собственной жизни.
В течение следующих десяти лет в мозгу внешне аскетичного и трудолюбивого Фрейда формируется теоретическая основа концепции эротических потребностей и расстройств человека. Когда Брейер передал ему фон Либен, потому что никто не знал, что с ней делать, этот процесс только начался. Длительная работа с такой требовательной и яркой личностью, несомненно, должна была иметь последствия. Жизнь Фрейда — дом, дети, придирчивая и аккуратная Марта с белоснежными простынями, ночное сидение за статьями при свете керосиновой лампы — была взбудоражена присутствием своенравной женщины, которую он называл (не один раз в письмах Флису) «своей примадонной» и «учительницей».
Шандор Ференци, коллега и доверенное лицо Фрейда в двадцатом веке, писал о том, как его учитель работал в ранние годы. Предположительно, эти записки были основаны на рассказах Фрейда. В мае 1932 года Ференци отмечал, что Фрейд работал со своими первыми невротиками «страстно» и «увлеченно», «если необходимо, часами лежа на полу рядом с человеком, бьющимся в невротическом припадке». Имелась ли в виду конкретная пациентка, требовавшая столько внимания, и не была ли это Анна фон Либен? Фрейд подчеркивал, что он не мог позволить ей освободиться от эмоционального гнета с другими врачами. Только с Фрейдом у нее получались «все слезы, все выражения отчаяния», необходимые для катарсиса. Как и в случае Йозефа Брейера и Берты Паппенгейм, для «лечения разговорами» было необходимо его присутствие. Не обнаружил ли он, как Йозеф с Бертой, что за такие близкие отношения приходится платить?
Психоаналитики впоследствии признают наличие элемента эротики в отношениях пациента и аналитика и будут считать его довольно распространенным. Психоаналитик, как писал Фрейд в 1914 году, знает, что работает с мощными силами и должен «продвигаться так же осторожно и добросовестно, как химик». В 1888 году он и не подозревал о существовании этих «мощных сил». Было бы неудивительно, если бы его посещения Анны фон Либен создали бы между ними некие эмоционально-интимные отношения с оттенком эротики, с которой он не мог справиться. Возможно, именно потому в «Этюдах по истерии» об Анне написано так мало. В девятнадцатом веке люди говорили о враче — любом враче — и его пациентках-истеричках с понимающей улыбкой. Аксель Мунте, наблюдая за Шарко в «Сальпетриере», сказал, что он разделяет «судьбу всех невропатологов — его окружает толпа невротических дам».
В описании ранних случаев истерии появляется тема секса, хотя и не очень явно, потому что Фрейд, по его собственному признанию, еще сам не осознавал в полной мере ее значимости. В некоторых случаях проблема секса выходит на первый план, как, например, в истории Катарины. Еще одна — это история «Девушки с зонтом», случай которой был описан в примечании к книге. Это была дочь врача, у которой были проблемы с ногой, и для ходьбы она опиралась на зонт как на трость. Под гипнозом в присутствии отца она сказала «всего одну значительную фразу», которая намекала на сексуальную психологическую травму, связанную с ним. Отец больше не приводил дочь к Фрейду. Позже Фрейд создал теорию о сексуальном совращении (соблазнении) детей, от которой впоследствии отказался. Он не мог разобраться в сексуальности своих родителей и в своей собственной.
В этот же ранний период одна пациентка проснулась от гипнотического сна и «обняла меня за шею», причем в этот момент в комнату вошел кто-то из прислуги. Фрейд описывал этот эпизод не раз. Была ли это Анна фон Либен или же Фанни Мозер, которая за свою жизнь перевидала немало врачей и, как говорили, спала не с одним из них?
После смерти Фрейда Волчий Человек объяснил одной журналистке, почему Фрейд, которого он знал не только как психоаналитика, но и как друга, предпочитал сидеть на кушетке в голове пациента. «У него была пациентка, которая хотела его соблазнить, — насмешливо заявил Панкеев, — и она постоянно задирала юбку».
Возможно, это правда, и Фрейда преследовали соблазнительницы. Если и так, они были разочарованы. Впрочем, мы можем предположить, что некоторые из них причинили ему немало страданий.
Глава 12. Друг
В 1890— х годах Фрейд часто страдал от неуверенности и беспокойства, и его поддерживало лишь желание доказать, что он может разгадать тайну человеческого сознания. Он был как легендарный герой, который стремится выполнить задачи, непосильные для смертных. Он считал решение делом жизни и смерти, от которого действительно зависела его жизнь. Им владел суеверный страх смерти в определенном возрасте (он думал о различных годах), его здоровье оказывалось таинственным образом связанным с его мыслями. Если бы не письма Флису, мы знали бы об этом очень немногое.
Внешне в жизни Фрейда ничего особенного не происходило. Он был главой растущей семьи. Пациенты, приходившие на прием, наверняка иногда слышали детские крики за стеной. Но видели они только служанку, которая провожала их в узкую комнату для ожидания (жесткие сиденья, старые журналы), а также самого Фрейда в кабинете — одетого с иголочки, темноглазого, пропахшего любимыми им сигарами. Он, бывало, выкуривал до двадцати штук в день — по его словам, это было его «щитом и мечом в битве жизни».
Светская жизнь Фрейда была достаточно скромна. Традицией стали вечера, на которых они играли в тарок, популярную в Вене карточную игру. Фрейд иронически называет субботнее времяпрепровождение «оргией тарока». Обычно тарок следовал за сытным ужином у Леопольда Кенигштейна, окулиста, и его жены. На следующее утро все страдали от несварения желудка. Оскар Рие тоже принадлежал к числу друзей, игравших в тарок, но у него дома Фрейд чувствовал себя не так комфортно. Оскар не всегда хорошо отзывался о его работе, а его жена Мелани угощала гостей цыпленком и цветной капустой, которые Фрейд терпеть не мог.
Родители Фрейда жили неподалеку, в Девятом округе, и он регулярно бывал у них в гостях. Приблизительно в 1892 году они поселились на улице под названием Грюненторштрассе, которая с одной стороны выходила на канал и была всего в квартале от Берггассе. Там квартиры стоили дороже, чем в Леопольдштадте. Фрейд присматривал за своими родителями и хотел, чтобы в старости они жили поближе к нему. В 1894 году Якобу было уже семьдесят девять и его здоровье начинало ухудшаться. Амалия, на двадцать лет моложе его, оставалась энергичной и властной и требовала почтительности от детей, особенно от своего первенца. Возможно, регулярное несварение желудка по утрам в воскресенье у Фрейда было связано не с обильным субботним ужином, а с предстоявшим очередным визитом к матери.
В семье Фрейду было не с кем обсуждать свои психологические идеи. Один или два раза он говорил Флису, что «женщины» не одобряют того, что он делает. Марта никогда особенно не интересовалась его работой, хотя впоследствии он смог говорить о ней с Минной, сестрой Марты, не вышедшей замуж и оставшейся старой девой. Понимания со стороны коллег было тоже мало. У Оскара Рие были сомнения по поводу его теорий, равно как и у Брейера. Последний писал с Фрейдом книгу об истерии, но не поддерживал его выводов о сексуальных проблемах. Фрейд жаловался Флису, что в книге не появится некий «перл», «потому что… сексуальный фактор не должен быть включен».
Флису он доверял. Как и Фрейд, тот стремился достичь гораздо большего. Его работа частным отоларингологом была всего лишь началом. Первая теория Флиса была связана с носом, органом, который, как он решил, физиологически связан с гениталиями и имеет значение в половой сфере человека. Его второй проект был более общим. Как истинный последователь Дарвина он считал, что человеческое существо циклично. В его воображении появилась математическая теория «биоритмов», построенная вокруг женского двадцативосьмидневного цикла и мужского (его собственной идеи), двадцатитрехдневного. Теория была основана на научном пророчестве: периоды болезней и даты смерти определялись математическим аппаратом, который понимал разве что сам Флис. Как сексуально ориентированный нос, так и пророческие биоритмы нравились Фрейду, который всегда помнил о своем образовании физиолога и склонялся к теориям, гласившим, что сознание определяется организмом.
В каком— то смысле Фрейд и Флис были похожи. Оба они вынашивали странные идеи и искали сочувствующих слушателей. Фрейд, похоже, нуждался во Флисе больше, чем тот в нем. На протяжении многих лет его восхищение другом было безгранично. Возможно, между ними было и физическое притяжение (по крайней мере, по признанию Фрейда, оно было с его стороны). Флис был очень уверен в себе и жил в достатке. У его жены Иды из семейства Бонди из Вены, были собственные средства. В письмах Фрейда чувствуется, что он завидует уму и уверенности друга. Он даже жил в более подходящем городе. Берлин был городом современным, космополитическим, в отличие от Вены.
Позднее Фрейд решил, что его профессиональная деятельность очень ограничена тем, что он вынужден работать только с венцами, а точнее, с венцами еврейской национальности. Поэтому он познакомился с Юнгом и обратился к Швейцарии. Флис был первым шагом в этом направлении. Австрийская империя разваливалась. Немцы, занявшие лидирующее положение в Европе, строили планы о создании своей собственной мировой империи. Евреи с востока, в том числе Фрейды, всегда считали Германию страной, язык и культуру которой стоит перенять.
Возможно, Фрейд был не так уверен в себе, как Флис, но новых идей у него было ничуть не меньше. Одной из них стала попытка представить тело и разум в виде машины, какого-то механизма из научно-фантастического романа Уэллса. Внутри этой системы, подобно электрическому току, в обоих направлениях двигалось постоянное количество «возбуждения». Он даже делал рисунки с тильдами и стрелками, показывавшими, куда энергия (в основном сексуальная) перетекает, как жидкость в трубе. Если этот гипотетический поток не находит правильного выхода, он вырабатывает токсические вещества, которые вызывают неврастению. Избравшие неверный путь мужчины и женщины, стало быть, постоянно отравляют свой организм. Попытки Фрейда подвести под свою теорию анатомический фундамент обычно объясняются тем, что он является воспитанником анатомической школы Мейнерта и Брюкке. Предположительно, какую-то роль сыграло и его навязчивое увлечение сексом. Эта внушительная машина, в которой кипит страсть, а из щелей, подобно пару, вырывается соматическое половое возбуждение, наводит на мысль о том, что Фрейд с помощью науки пытался держать секс на безопасном расстоянии от себя.
Он зачастую чувствовал себя чужаком. «Меня практически считают маньяком, — пишет он Флису в мае 1894 года, — а я совершенно точно знаю, что прикоснулся к одному из величайших секретов природы», то есть к причинам невроза. Но все, чего он мог ждать, было «почетным поражением» перед всем миром, и это вызывало у него «какое-то чувство горечи».
Едва ли это можно назвать хладнокровной реакцией исследователя, работа которого все еще не получила широкого признания. Фрейд справедливо полагал, что его идеи придутся не по вкусу очень многим. Он как будто готовился к театральному дебюту, в котором истинность его заявлений будет подтверждаться яростью оппонентов.
Его товарищ в Берлине не только давал ему моральную поддержку, но и старался найти практическое применение идеям Фрейда, чтобы научиться лечить неврозы. Фрейд мог сказать о лечении актуальных неврозов только то, что людям нужно менять свою половую жизнь. Флис смог бы внести в его теорию сенсационный практический вклад (найдя биологическое средство контрацепции), если бы его система биоритмов позволяла определить дни, когда зачатие невозможно. Это открытие было сделано позже, в связи с другими теориями, и так возник всем известный несовершенный метод контрацепции на основе женского цикла. Флису не удалось этого сделать, но он утверждал, что нашел средство от актуального невроза. Будучи специалистом в области носа, он считал, что некоторые особенности половой жизни его пациентов связаны с этим органом, если не напрямую, то косвенно. С помощью операции на носу такие предположительные побочные эффекты мастурбации, как болезненная менструация, могут быть излечены, и это положительно повлияет на весь организм.
Фрейд с радостью позволил завести себя на это минное поле. «Представь, если бы такой врач, как ты, — писал он в октябре 1893 года, — мог исследовать гениталии и нос одновременно. Загадка [невроза] была бы решена моментально».
Флис утверждал, что открыл болезнь под названием «невроз назального рефлекса». В одной статье 1893 года он заявил, что на нос влияет «аномальное сексуальное удовлетворение», в связи с которым некоторые части носовой раковины воспаляются. Эти воспаления затем начинают влиять на весь организм, вызывая, например, боль в желудке, болезненные менструации у женщин, а также маточные кровотечения. Очаги воспаления можно лечить кокаином или выжигать хирургическим путем. Позднее Флис делал настоящие операции. Это не первый случай, когда врач создает свое собственное заболевание и тут же находит для него лечение. Флис даже гневно отзывался по поводу «шарлатанов», которые делают из медицины посмешище, когда неправильно лечат неврастеников. Фрейд был очарован.
Теория «назального невроза» в разработке Флиса имела множество областей для практического применения. Женщин при родах можно было избавить от боли, посредством манипуляций с носом можно предотвратить выкидыши. Простой ринит уже говорил о том, что пациент получает «аномальное сексуальное удовлетворение». Когда Фрейд принял «господина Ф. из Будвайса», он заметил, что у того «подозрительная форма» носа, и тут же отправил его в Берлин к Флису, чтобы его опухший нос осмотрел специалист.
За этими плодами воображения скрывается зерно истины. Человечеству с давних пор — еще до того, как Флис начал делать свои фантастические выводы, — известно, что между носом и гениталиями существует биологическая связь. Гиппократ писал о «викарной менструации» — кровотечении из носа, которое бывает в начале беременности вместо обычной менструации. В 1898 году Маккензи из Балтимора высказывался насчет связи носа с половым возбуждением. В 1919 году признали существование такой болезни, как «ринит медового месяца». У девочек-подростков иногда бывают очень длительные периоды чихания, достойные занесения в «Книгу рекордов Гиннесса». Британский специалист в этой области, консультант-отоларинголог Джон Риддингтон Янг считает, что ткань носа обладает чувствительностью к воздействию гормонов и реагирует на половое возбуждение. Эта связь между носом и половыми органами, вероятно, сохранилась с древнейших времен существования человечества, хотя теперь стала не более чем физиологической странностью. И все же все эти факты никак не доказывают правоту Флиса с его воображаемым рефлексом и верой в операции и прижигания.
Идеи Фрейда мирно сосуществовали с идеями Флиса. Особенно его интересовал «невроз тревожности», который проявлялся как хроническое состояние задумчивости, подавленности и ухудшения общего состояния здоровья или как острый приступ — то, что мы сегодня назвали бы приступом паники. Если приступ сопровождался учащенным сердцебиением и одышкой, это Фрейд считал всего лишь побочным действием полового сношения, вылившегося в тревожность, потому что энергия не смогла надлежащим образом выйти из организма (опять механистическая модель). Фрейд утверждал, будто наблюдения показывают, что мужчины, использующие в качестве средства контрацепции прерванное половое сношение, часто становятся жертвами невроза. К 1894 году он включил в список и половое воздержание, записав его одной из первых причин. Это было сделано в течение того долгого периода, когда воздерживался от половой жизни он сам. Фрейд действительно страдал от тревожности, каковы бы ни были ее причины.
Приблизительно в течение года — между 1893-м и 1894-м, как раз во время воздержания, — Фрейд опасался, что у него появились более серьезные проблемы со здоровьем, а именно боли в сердце. Флис и остальные пытались отговорить его от курения, но долго прожить без сигар он не мог. Он вроде бы и хотел найти доказательства, что болен не слишком серьезно, и в то же время не мог поверить в то, что его симптомы связаны с мозгом. Невропатолог не видел, что у него больные нервы. Он писал Флису: «С каким-то неврозом было бы гораздо сложнее смириться». В апреле 1894 года, когда ему удалось провести три недели «без горящих предметов во рту», он сообщает о «серьезных проблемах с сердцем»: нерегулярном сердцебиении, повышенном давлении, ощущении жжения в области сердца, резких болях в левой руке и одышке. После этого приступа у него начали появляться «видения смерти». Он сказал Брейеру о своем опасении, что у него хронический миокардит — заболевание, которое сократит ему жизнь. Брейер не исключал такой возможности. Фрейд боялся, что Флис может скрывать от него диагноз.
Есть мнение, что у Фрейда была стенокардия, вызванная сужением малой коронарной артерии, которая в конце концов вызвала небольшой сердечный приступ. Другие полагают, что Фрейд страдал от невроза. Флис, который искал новые подтверждения существованию невроза назального рефлекса, решил, что всему причиной нос, и в 1985 году добился от Фрейда согласия на лечение. Как бы то ни было, после апреля 1894 года проблемы с сердцем у Фрейда стали менее серьезными.
Фрейда можно считать человеком, сознательно избравшим нелегкий путь и беспокойную жизнь. Он намекал именно на это, повторяя в письмах Флису слова «тайна» и «загадка». Однажды он сказал венскому журналисту о том, что человечество мечтает «открыть все тайны одним-единственным ключом». Брейер, вспоминая об их дружбе, рассказывал коллеге, что Фрейд был «человеком, стремившимся сформулировать абсолютные правила», который имел в этом «психическую потребность». Знание, с его точки зрения, не должно накапливаться постепенно. Сверкнет молнией идея, придет откровение. Сон в «Бельвю», который появится в нашем повествовании уже довольно скоро, был как раз одной из этих вспышек — или будет представлен в таком виде самим Фрейдом. Фрейд видел в себе человека, поднявшегося на борьбу с неизвестным.
Эпизод с «сердечным приступом» выявил в нем пессимиста. Фрейд начал задумываться о приближающейся старости. «Проблема в том, — пишет он Флису в июне 1894 года, два месяца спустя после появления видений о смерти, — что [Марта и я] уже стареем, довольно-таки преждевременно для наших малышей». Ему было тридцать восемь. Когда ему было уже больше пятидесяти, он писал Эрнесту Джонсу в поезде и не преминул объяснить, что его рука трясется от движения, а не от возраста.
Интерес Фрейда к актуальному неврозу, еще больший оттого, что он понимал, что сам им страдает, продолжал занимать значительную часть его времени, но он все чаще начинал задумываться и о других видах неврозов, ближе к истерическому типу. Это были «психоневрозы», которые поддавались лечению только с помощью изменения восприятия жизни пациентом, а не избавления от привычек в половой жизни.
Еще в середине 1892 года Фрейд рассказывал Флису: «Брейер заявил, что хочет совместно опубликовать нашу подробно разработанную теорию абреакции и другие умные вещи, связанные с истерией и принадлежащие нам обоим». Под «абреакцией» он имел в виду процесс избавления от болезненных или неприятных переживаний с помощью «катарсиса», или терапевтического очищения. Фрейд начал использовать этот метод с Эмми фон Н. и Цецилией М. (точная дата неизвестна). Это действительна имело некий эффект, как исповедь перед священником. Брейер тут же провел эту аналогию, но она не нравилась Фрейду-атеисту.
Если бы Фрейд мог отказаться от соавторства Брейера в «Этюдах по истерии», без сомнения, он сделал бы это. Он начал разочаровываться в друге. Брейер был слишком осторожен, слишком дружелюбен и доволен жизнью. Он относился к идеям Фрейда без должного энтузиазма. Теперь доверенным лицом Фрейда стал прогрессивный Флис, который то и дело читал жалобы Фрейда по поводу Брейера. Истерия — «моя» истерия, как называл ее Фрейд, — «частично испарилась» в руках Брейера. Существовали и причины личного характера. Его бывший наставник теперь стал «препятствием на пути моего профессионального продвижения», а проблемы Фрейда с сердцем «не вызывают у него никакого беспокойства». Долги, которые остались у Фрейда с тех пор, когда у него не было денег, продолжали его раздражать. Теперь он мог вернуть Брейеру все, но тот лишь отмахивался. В письмах появляются уничижительные отзывы о Брейере. «Третьего февраля Брейер стал бабушкой», «Брейер как царь Давид — радуется, когда кто-то умирает».
Внешне в жизни Фрейда ничего особенного не происходило. Он был главой растущей семьи. Пациенты, приходившие на прием, наверняка иногда слышали детские крики за стеной. Но видели они только служанку, которая провожала их в узкую комнату для ожидания (жесткие сиденья, старые журналы), а также самого Фрейда в кабинете — одетого с иголочки, темноглазого, пропахшего любимыми им сигарами. Он, бывало, выкуривал до двадцати штук в день — по его словам, это было его «щитом и мечом в битве жизни».
Светская жизнь Фрейда была достаточно скромна. Традицией стали вечера, на которых они играли в тарок, популярную в Вене карточную игру. Фрейд иронически называет субботнее времяпрепровождение «оргией тарока». Обычно тарок следовал за сытным ужином у Леопольда Кенигштейна, окулиста, и его жены. На следующее утро все страдали от несварения желудка. Оскар Рие тоже принадлежал к числу друзей, игравших в тарок, но у него дома Фрейд чувствовал себя не так комфортно. Оскар не всегда хорошо отзывался о его работе, а его жена Мелани угощала гостей цыпленком и цветной капустой, которые Фрейд терпеть не мог.
Родители Фрейда жили неподалеку, в Девятом округе, и он регулярно бывал у них в гостях. Приблизительно в 1892 году они поселились на улице под названием Грюненторштрассе, которая с одной стороны выходила на канал и была всего в квартале от Берггассе. Там квартиры стоили дороже, чем в Леопольдштадте. Фрейд присматривал за своими родителями и хотел, чтобы в старости они жили поближе к нему. В 1894 году Якобу было уже семьдесят девять и его здоровье начинало ухудшаться. Амалия, на двадцать лет моложе его, оставалась энергичной и властной и требовала почтительности от детей, особенно от своего первенца. Возможно, регулярное несварение желудка по утрам в воскресенье у Фрейда было связано не с обильным субботним ужином, а с предстоявшим очередным визитом к матери.
В семье Фрейду было не с кем обсуждать свои психологические идеи. Один или два раза он говорил Флису, что «женщины» не одобряют того, что он делает. Марта никогда особенно не интересовалась его работой, хотя впоследствии он смог говорить о ней с Минной, сестрой Марты, не вышедшей замуж и оставшейся старой девой. Понимания со стороны коллег было тоже мало. У Оскара Рие были сомнения по поводу его теорий, равно как и у Брейера. Последний писал с Фрейдом книгу об истерии, но не поддерживал его выводов о сексуальных проблемах. Фрейд жаловался Флису, что в книге не появится некий «перл», «потому что… сексуальный фактор не должен быть включен».
Флису он доверял. Как и Фрейд, тот стремился достичь гораздо большего. Его работа частным отоларингологом была всего лишь началом. Первая теория Флиса была связана с носом, органом, который, как он решил, физиологически связан с гениталиями и имеет значение в половой сфере человека. Его второй проект был более общим. Как истинный последователь Дарвина он считал, что человеческое существо циклично. В его воображении появилась математическая теория «биоритмов», построенная вокруг женского двадцативосьмидневного цикла и мужского (его собственной идеи), двадцатитрехдневного. Теория была основана на научном пророчестве: периоды болезней и даты смерти определялись математическим аппаратом, который понимал разве что сам Флис. Как сексуально ориентированный нос, так и пророческие биоритмы нравились Фрейду, который всегда помнил о своем образовании физиолога и склонялся к теориям, гласившим, что сознание определяется организмом.
В каком— то смысле Фрейд и Флис были похожи. Оба они вынашивали странные идеи и искали сочувствующих слушателей. Фрейд, похоже, нуждался во Флисе больше, чем тот в нем. На протяжении многих лет его восхищение другом было безгранично. Возможно, между ними было и физическое притяжение (по крайней мере, по признанию Фрейда, оно было с его стороны). Флис был очень уверен в себе и жил в достатке. У его жены Иды из семейства Бонди из Вены, были собственные средства. В письмах Фрейда чувствуется, что он завидует уму и уверенности друга. Он даже жил в более подходящем городе. Берлин был городом современным, космополитическим, в отличие от Вены.
Позднее Фрейд решил, что его профессиональная деятельность очень ограничена тем, что он вынужден работать только с венцами, а точнее, с венцами еврейской национальности. Поэтому он познакомился с Юнгом и обратился к Швейцарии. Флис был первым шагом в этом направлении. Австрийская империя разваливалась. Немцы, занявшие лидирующее положение в Европе, строили планы о создании своей собственной мировой империи. Евреи с востока, в том числе Фрейды, всегда считали Германию страной, язык и культуру которой стоит перенять.
Возможно, Фрейд был не так уверен в себе, как Флис, но новых идей у него было ничуть не меньше. Одной из них стала попытка представить тело и разум в виде машины, какого-то механизма из научно-фантастического романа Уэллса. Внутри этой системы, подобно электрическому току, в обоих направлениях двигалось постоянное количество «возбуждения». Он даже делал рисунки с тильдами и стрелками, показывавшими, куда энергия (в основном сексуальная) перетекает, как жидкость в трубе. Если этот гипотетический поток не находит правильного выхода, он вырабатывает токсические вещества, которые вызывают неврастению. Избравшие неверный путь мужчины и женщины, стало быть, постоянно отравляют свой организм. Попытки Фрейда подвести под свою теорию анатомический фундамент обычно объясняются тем, что он является воспитанником анатомической школы Мейнерта и Брюкке. Предположительно, какую-то роль сыграло и его навязчивое увлечение сексом. Эта внушительная машина, в которой кипит страсть, а из щелей, подобно пару, вырывается соматическое половое возбуждение, наводит на мысль о том, что Фрейд с помощью науки пытался держать секс на безопасном расстоянии от себя.
Он зачастую чувствовал себя чужаком. «Меня практически считают маньяком, — пишет он Флису в мае 1894 года, — а я совершенно точно знаю, что прикоснулся к одному из величайших секретов природы», то есть к причинам невроза. Но все, чего он мог ждать, было «почетным поражением» перед всем миром, и это вызывало у него «какое-то чувство горечи».
Едва ли это можно назвать хладнокровной реакцией исследователя, работа которого все еще не получила широкого признания. Фрейд справедливо полагал, что его идеи придутся не по вкусу очень многим. Он как будто готовился к театральному дебюту, в котором истинность его заявлений будет подтверждаться яростью оппонентов.
Его товарищ в Берлине не только давал ему моральную поддержку, но и старался найти практическое применение идеям Фрейда, чтобы научиться лечить неврозы. Фрейд мог сказать о лечении актуальных неврозов только то, что людям нужно менять свою половую жизнь. Флис смог бы внести в его теорию сенсационный практический вклад (найдя биологическое средство контрацепции), если бы его система биоритмов позволяла определить дни, когда зачатие невозможно. Это открытие было сделано позже, в связи с другими теориями, и так возник всем известный несовершенный метод контрацепции на основе женского цикла. Флису не удалось этого сделать, но он утверждал, что нашел средство от актуального невроза. Будучи специалистом в области носа, он считал, что некоторые особенности половой жизни его пациентов связаны с этим органом, если не напрямую, то косвенно. С помощью операции на носу такие предположительные побочные эффекты мастурбации, как болезненная менструация, могут быть излечены, и это положительно повлияет на весь организм.
Фрейд с радостью позволил завести себя на это минное поле. «Представь, если бы такой врач, как ты, — писал он в октябре 1893 года, — мог исследовать гениталии и нос одновременно. Загадка [невроза] была бы решена моментально».
Флис утверждал, что открыл болезнь под названием «невроз назального рефлекса». В одной статье 1893 года он заявил, что на нос влияет «аномальное сексуальное удовлетворение», в связи с которым некоторые части носовой раковины воспаляются. Эти воспаления затем начинают влиять на весь организм, вызывая, например, боль в желудке, болезненные менструации у женщин, а также маточные кровотечения. Очаги воспаления можно лечить кокаином или выжигать хирургическим путем. Позднее Флис делал настоящие операции. Это не первый случай, когда врач создает свое собственное заболевание и тут же находит для него лечение. Флис даже гневно отзывался по поводу «шарлатанов», которые делают из медицины посмешище, когда неправильно лечат неврастеников. Фрейд был очарован.
Теория «назального невроза» в разработке Флиса имела множество областей для практического применения. Женщин при родах можно было избавить от боли, посредством манипуляций с носом можно предотвратить выкидыши. Простой ринит уже говорил о том, что пациент получает «аномальное сексуальное удовлетворение». Когда Фрейд принял «господина Ф. из Будвайса», он заметил, что у того «подозрительная форма» носа, и тут же отправил его в Берлин к Флису, чтобы его опухший нос осмотрел специалист.
За этими плодами воображения скрывается зерно истины. Человечеству с давних пор — еще до того, как Флис начал делать свои фантастические выводы, — известно, что между носом и гениталиями существует биологическая связь. Гиппократ писал о «викарной менструации» — кровотечении из носа, которое бывает в начале беременности вместо обычной менструации. В 1898 году Маккензи из Балтимора высказывался насчет связи носа с половым возбуждением. В 1919 году признали существование такой болезни, как «ринит медового месяца». У девочек-подростков иногда бывают очень длительные периоды чихания, достойные занесения в «Книгу рекордов Гиннесса». Британский специалист в этой области, консультант-отоларинголог Джон Риддингтон Янг считает, что ткань носа обладает чувствительностью к воздействию гормонов и реагирует на половое возбуждение. Эта связь между носом и половыми органами, вероятно, сохранилась с древнейших времен существования человечества, хотя теперь стала не более чем физиологической странностью. И все же все эти факты никак не доказывают правоту Флиса с его воображаемым рефлексом и верой в операции и прижигания.
Идеи Фрейда мирно сосуществовали с идеями Флиса. Особенно его интересовал «невроз тревожности», который проявлялся как хроническое состояние задумчивости, подавленности и ухудшения общего состояния здоровья или как острый приступ — то, что мы сегодня назвали бы приступом паники. Если приступ сопровождался учащенным сердцебиением и одышкой, это Фрейд считал всего лишь побочным действием полового сношения, вылившегося в тревожность, потому что энергия не смогла надлежащим образом выйти из организма (опять механистическая модель). Фрейд утверждал, будто наблюдения показывают, что мужчины, использующие в качестве средства контрацепции прерванное половое сношение, часто становятся жертвами невроза. К 1894 году он включил в список и половое воздержание, записав его одной из первых причин. Это было сделано в течение того долгого периода, когда воздерживался от половой жизни он сам. Фрейд действительно страдал от тревожности, каковы бы ни были ее причины.
Приблизительно в течение года — между 1893-м и 1894-м, как раз во время воздержания, — Фрейд опасался, что у него появились более серьезные проблемы со здоровьем, а именно боли в сердце. Флис и остальные пытались отговорить его от курения, но долго прожить без сигар он не мог. Он вроде бы и хотел найти доказательства, что болен не слишком серьезно, и в то же время не мог поверить в то, что его симптомы связаны с мозгом. Невропатолог не видел, что у него больные нервы. Он писал Флису: «С каким-то неврозом было бы гораздо сложнее смириться». В апреле 1894 года, когда ему удалось провести три недели «без горящих предметов во рту», он сообщает о «серьезных проблемах с сердцем»: нерегулярном сердцебиении, повышенном давлении, ощущении жжения в области сердца, резких болях в левой руке и одышке. После этого приступа у него начали появляться «видения смерти». Он сказал Брейеру о своем опасении, что у него хронический миокардит — заболевание, которое сократит ему жизнь. Брейер не исключал такой возможности. Фрейд боялся, что Флис может скрывать от него диагноз.
Есть мнение, что у Фрейда была стенокардия, вызванная сужением малой коронарной артерии, которая в конце концов вызвала небольшой сердечный приступ. Другие полагают, что Фрейд страдал от невроза. Флис, который искал новые подтверждения существованию невроза назального рефлекса, решил, что всему причиной нос, и в 1985 году добился от Фрейда согласия на лечение. Как бы то ни было, после апреля 1894 года проблемы с сердцем у Фрейда стали менее серьезными.
Фрейда можно считать человеком, сознательно избравшим нелегкий путь и беспокойную жизнь. Он намекал именно на это, повторяя в письмах Флису слова «тайна» и «загадка». Однажды он сказал венскому журналисту о том, что человечество мечтает «открыть все тайны одним-единственным ключом». Брейер, вспоминая об их дружбе, рассказывал коллеге, что Фрейд был «человеком, стремившимся сформулировать абсолютные правила», который имел в этом «психическую потребность». Знание, с его точки зрения, не должно накапливаться постепенно. Сверкнет молнией идея, придет откровение. Сон в «Бельвю», который появится в нашем повествовании уже довольно скоро, был как раз одной из этих вспышек — или будет представлен в таком виде самим Фрейдом. Фрейд видел в себе человека, поднявшегося на борьбу с неизвестным.
Эпизод с «сердечным приступом» выявил в нем пессимиста. Фрейд начал задумываться о приближающейся старости. «Проблема в том, — пишет он Флису в июне 1894 года, два месяца спустя после появления видений о смерти, — что [Марта и я] уже стареем, довольно-таки преждевременно для наших малышей». Ему было тридцать восемь. Когда ему было уже больше пятидесяти, он писал Эрнесту Джонсу в поезде и не преминул объяснить, что его рука трясется от движения, а не от возраста.
Интерес Фрейда к актуальному неврозу, еще больший оттого, что он понимал, что сам им страдает, продолжал занимать значительную часть его времени, но он все чаще начинал задумываться и о других видах неврозов, ближе к истерическому типу. Это были «психоневрозы», которые поддавались лечению только с помощью изменения восприятия жизни пациентом, а не избавления от привычек в половой жизни.
Еще в середине 1892 года Фрейд рассказывал Флису: «Брейер заявил, что хочет совместно опубликовать нашу подробно разработанную теорию абреакции и другие умные вещи, связанные с истерией и принадлежащие нам обоим». Под «абреакцией» он имел в виду процесс избавления от болезненных или неприятных переживаний с помощью «катарсиса», или терапевтического очищения. Фрейд начал использовать этот метод с Эмми фон Н. и Цецилией М. (точная дата неизвестна). Это действительна имело некий эффект, как исповедь перед священником. Брейер тут же провел эту аналогию, но она не нравилась Фрейду-атеисту.
Если бы Фрейд мог отказаться от соавторства Брейера в «Этюдах по истерии», без сомнения, он сделал бы это. Он начал разочаровываться в друге. Брейер был слишком осторожен, слишком дружелюбен и доволен жизнью. Он относился к идеям Фрейда без должного энтузиазма. Теперь доверенным лицом Фрейда стал прогрессивный Флис, который то и дело читал жалобы Фрейда по поводу Брейера. Истерия — «моя» истерия, как называл ее Фрейд, — «частично испарилась» в руках Брейера. Существовали и причины личного характера. Его бывший наставник теперь стал «препятствием на пути моего профессионального продвижения», а проблемы Фрейда с сердцем «не вызывают у него никакого беспокойства». Долги, которые остались у Фрейда с тех пор, когда у него не было денег, продолжали его раздражать. Теперь он мог вернуть Брейеру все, но тот лишь отмахивался. В письмах появляются уничижительные отзывы о Брейере. «Третьего февраля Брейер стал бабушкой», «Брейер как царь Давид — радуется, когда кто-то умирает».