Страница:
Она с яростью обмахивалась веером. При этом от гнева на скулах ее запылали два ярко-красных пятна, подчеркивая не украшавшие ее оспины.
— О! Если бы только я была мужчиной! Уж я бы взяла все это на себя!
Майлз поглаживал свою благообразную широкую бороду и делал вид, что размышляет о чем-то умном, будто это могло как-то помочь. Он прекрасно понимал, что за ее язвительными нападками на Гарета скрывается страх за него. Она боялась, что с ним могло случиться несчастье. Имоджин по своей природе была не способна выражать нежные чувства, и обожание брата проявляла в бесконечных нападках и придирках. Чем сильнее было ее беспокойство, тем более резкой и едкой она становилась.
— Но, моя дорогая, ведь твой брат все-таки отправился к королю Генриху, — позволил наконец себе высказаться ее муж.
— Да, и благодаря кому? — воскликнула Имоджин. — Разве он поехал бы, если бы я не просила, не заклинала, не умоляла его это сделать? Это длилось долгие-долгие месяцы! Я стояла перед ним на коленях!
На эту реплику ответа не последовало. Конечно, убедить лорда Харкорта было делом нелегким. Майлза даже несколько пугало то, насколько безразличным оставался его шурин к постоянным просьбам и уговорам своей старшей сестры. Потоки слез, чудовищные приступы ярости, непрекращающиеся скандалы — казалось, ничто не могло нарушить его спокойствия. И Майлз подумал было, что Гарету действительно все равно. Его спокойствие сбивало Имоджин с толку, но она свято верила, что без ее напутствий брат сбился бы с пути и погубил бы себя и свою семью. Майлз полагал: она не замечает, что, несмотря на все ее усилия, Гарет следует своим путем.
Однако когда возникла идея замужества Мод, в брате его жены вспыхнула искорка интереса. Когда Имоджин впервые поведала о своем блестящем плане предложить Мод в жены герцогу Руасси, Майлз ожидал обычной реакции: Гарет разрешит сестре бесноваться, сколько ее душе будет угодно, а потом мягко, но решительно поставит ее на место, наотрез отказавшись участвовать в этом предприятии.
Однако на этот раз Майлз заметил проблеск интереса в глазах шурина. Он понял, что Гарет спокойно сопоставляет и рассчитывает шансы, в то время как его сестра, по обыкновению, продолжает его бранить и упрекать.
Ему показалось, что Гарет увидел некоторые преимущества такого союза и возможность для Харкортов возвыситься, а отчаянные старания сестры сдвинуть его с места были тут ни при чем. Семья Харкортов много потеряла после бойни в ночь Святого Варфоломея из-за своей преданности Генриху, и могла надеяться на то, что теперь, когда Генрих стал королем Франции, он вознаградит Харкортов за их лишения.
— Ты говорила с Мод, моя дорогая? — спросил Майлз, вертя кольцо на пальце и мечтая сбежать в Лондон, где можно было бы отдохнуть за карточной игрой в каком-нибудь из кабачков близ Лутгейт-Хилла.
— Я не собираюсь разговаривать с этим неблагодарным созданием, пока она не согласится делать, что ей приказано. — Голос леди Имоджин задрожал от едва подавляемой ярости. — Я умываю руки.
И в подтверждение своих слов Имоджин скрестила руки на груди. Но ее мужа было трудно ввести в заблуждение. Он прекрасно знал, что заставить Имоджин отказаться от ее плана не так-то просто.
Имоджин возобновила свое хождение по галерее, потом резко повернулась к двери. И вышла, ничего не сказав мужу и не потрудившись затворить за собой дверь.
Майлз последовал за ней на приличном расстоянии и. увидев, что она повернула налево в конце коридора, ведущего в восточное крыло дома, удовлетворенно кивнул — его догадка оказалась верной. Бедной Мод предстояло выдержать еще одну атаку со стороны его жены. По крайней мере она на это время хоть его оставит в покое.
Имоджин бодрым шагом вошла в маленькую гостиную, где ее кузина проводила большую часть дня.
— Вон отсюда! — приказала она пожилой женщине, которая сидела у ярко пылавшего камина, несмотря на то что на улице было тепло.
В маленькой, обшитой деревянными шпалерами комнате было удушающе жарко, а воздух казался густым от повисшего в нем едкого запаха топленого свиного сала, которым смазывали грудь леди Мод, чтобы она не подхватила простуду.
Женщина собрала рукоделие и бросила взгляд на свою молодую госпожу, возлежащую на скамье, придвинутой почти вплотную к камину. В глазах леди Имоджин, нетерпеливо постукивавшей каблучком по полу, сверкнула ярость.
— Вон отсюда! Ты что, не слышала меня, женщина?
Служанка леди Мод торопливо присела в реверансе и вышла.
— Приветствую вас, кузина Имоджин, — пробормотала Мод. Голос ее, приглушенный горой шалей и пледов, в которые она была укутана, казался совсем слабым.
— Не смей меня приветствовать, — заявила леди Имоджин. Она приблизилась к скамье возле камина.
Девушка, лежавшая на ней, смотрела на Имоджин серьезно и без страха. Ее кожа отличалась какой-то безжизненной бледностью, как бышету людей, никогда не выходящих на солнце. Но глаза у нее были ослепительно синими.
— Я не собираюсь слушать твою чепуху ни минуты. Ты меня слышишь? — Имоджин наклонилась к самому лицу Мод и буквально выплюнула эти слова.
Мод отвернулась и отвела глаза. Но ответила ей тем же голосом, похожим на шелест камыша:
— Я должна следовать голосу своей совести, кузина.
— Совести? При чем тут совесть? Она не имеет к нашему разговору никакого отношения.
— Но вы же не станете отрицать значение совести в нашей жизни, — сказала Мод мягко. — Я знаю, что вы всегда действуете по совести.
Имоджин поморщилась, но ничего не возразила на это. Помолчав секунду, она предприняла новую атаку.
— Ты покоришься, — произнесла она холодно. — Это все, что я собиралась тебе сказать, для этого я и пришла к тебе. Ты послушаешься тех, кто отвечает за тебя. И если понадобится, я заставлю тебя покориться.
Имоджин повернулась к двери.
— Вы можете вздернуть меня на дыбу, мадам, но я не пойду наперекор совести.
Этот слабый голосок преследовал Имоджин, пока она шла по коридору, и она стиснула зубы, понимая, что потерпела поражение. Придется Гарету самому убедить девушку. Пусть он заставит ее подчиниться. Он ее официальный опекун, хотя, по своему обыкновению, оставляет всю черную работу на долю многострадальной сестры.
Кто сидел с девчонкой, когда она болела? Кто заботился о ее образовании? Кто внушал ей, что она занимает важное положение в обществе, и объяснял, как она должна себя вести, чтобы не посрамить свое имя? Кто в первую очередь нес ответственность за благополучие этого неблагодарного отродья?
Имоджин, разъяренная, как фурия металась по залу, и только стены слышали ее стенания. Имоджин бушевала, не задумываясь о том, насколько правдивы ее слова. Дело в том, что часы, проведенные ею в обществе юной подопечной, можно было перечесть по пальцам.
Оставшись в одиночестве, Мод принялась заплетать и расплетать бахрому шали, лежавшей на ее коленях. Глядя на эту хрупкую девушку, никто бы не сказал, что у нее сильный характер. Однако ее синие глаза выражали такое упорство, какое, казалось, совершенно не соответствовало ни нежности ее черт, ни слабости голоса.
— Берта, — позвала она, не прерывая своего занятия и не поднимая головы. — Приведи сегодня вечером священника. Я хочу перейти в католическую веру, и тогда они ничего не смогут со мной сделать. Протестант не может жениться на католичке.
— Ты уверена, что готова совершить такой шаг, миньонетт ?
Наклонившись, Берта пощупала ей лоб.
— Я достаточно думала об этом и теперь готова, — заявила Мод, и в глазах ее появился упрямый блеск. — Прежде чем лорд Харкорт вернется, я должна быть уверена, что буду совершенно непригодна к той роли, которую они хотят заставить меня играть ради их собственного возвышения.
— Пошлю за отцом Дамианом, — улыбнулась Берта, приглаживая прямые волосы девушки и отводя их со лба.
Кажется, самое ее тайное и горячее желание вот-вот исполнится. В течение двадцати лет она боролась за спасение души девушки, которую холила и лелеяла, как если бы это было ее собственное дитя. В течение двадцати лет в стране, где проповедь католицизма была под запретом и преследовалась, она стремилась убедить свою питомицу в необходимости перехода в католическую веру. Теперь ее мечта осуществится.
Под ласковыми прикосновениями пальцев Берты Мод закрыла глаза. Леди Имоджин будет вне себя, когда узнает, что даже страшные пытки, подобные тем, что претерпели святые великомученики, не заставят ее молодую кузину отказаться от своей веры. Она покажет им, что такое подлинная твердость.
Хозяин «Адама и Евы» не казался особенно довольным тем, что обезьянка вернулась в его гостиницу.
— Надеюсь, этот зверь не будет бродить где вздумается, милорд? — выразил он надежду.
— Я не думаю, что он будет кого-то беспокоить, — беспечно ответил Гарет. — Покажи-ка отдельную комнату, о которой ты говорил, а потом принеси ужин мне и моей спутнице.
Он пропустил Миранду вперед.
Молтон поджал губы и стал подниматься по лестнице, чтобы показать им дорогу.
— Его рот похож на куриную гузку, — заметила Миранда вполголоса, не выпуская Чипа из своих крепких объятий.
— Точное, хотя и не вполне уместное сравнение, — согласился лорд Харкорт, мягко подталкивая ее, чтобы она не отставала от хозяина гостиницы, который, к счастью, был глуховат.
— Сюда, милорд. Комната опрятная и славная, как вы и желали. — Молтон поднял щеколду на узкой маленькой дверце под самой крышей и торжественно распахнул ее. — Славная и тихая комнатка, далеко от улицы и общего пивного зала. До среды прачечной не будут пользоваться, поэтому вас не побеспокоят девушки, обычно греющие воду в котлах внизу.
Гарет оглядел помещение. Потолок был таким низким, что, входя, ему пришлось наклонить голову, но постель действительно оказалась большой. Круглый стол и две табуретки под маленьким оконцем и лавка у стены. Воздух в комнатке был спертый, пропитанный кислым и пронзительным запахом щелока и мыла, приготовляемого из топленого говяжьего сала. Однако комната была отдельной и помещалась достаточно далеко от остальных комнат гостиницы. В ней можно было чувствовать себя спокойно.
— Подойдет, — сказал он, стягивая перчатки. — А теперь позаботься об ужине и пришли пару бутылок рейнского.
— Да, милорд, — расшаркался Молтон. Взгляд его метался между Гаретом и Мирандой, стоявшей у двери и прижимавшей к себе Чипа. — Молодая особа останется здесь, не так ли? — В его голосе появились похотливые нотки.
Гарет медленно обернулся и посмотрел на него в упор. Из его карих глаз исчезли сонливость и насмешливость, и, встретившись с ним взглядом, хозяин попятился и торопливо закрыл за собой дверь.
Миранда облизала внезапно пересохшие губы. Вопрос хозяина гостиницы и то, что лорд Харкорт отказался на него ответить, заставили ее позабыть о голоде. Она снова насторожилась. Как можно доверять совершенно незнакомому человеку? Милорд, конечно, не кажется опасным, но Гертруда много раз повторяла ей, что в тихом омуте черти водятся, особенно если речь идет о джентльменах.
Она потянулась к дверной щеколде.
— Я… я, кажется, передумала, милорд. Думаю, я, я… не заинтересуюсь вашим предложением, и было бы несправедливо съесть ужин просто так. Я, пожалуй, пойду.
Гарет нахмурился:
— Минутку, Миранда!
Он успел схватить ее за запястье и втащил в комнату. В глазах Миранды отразился ужас. Она изо всех сил старалась освободиться, изгибаясь всем своим гибким телом, но пальцы, сжимавшие ее запястье, были сильными и держали крепко. Внезапно Чип заверещал и обнажил зубы, и Миранде с трудом удалось удержать его, чтобы он не прыгнул на человека, которого счел врагом своей хозяйки.
— Боже милостивый! — воскликнул Гарет, выпуская ее запястье. Он злился, но в то же время ему было смешно. Эта обезьянка прямо-таки грозный страж. — Уверяю тебя, что не собираюсь посягать на твою добродетель. Я просто хочу, чтобы ты меня выслушала в обмен на хороший ужин.
Он отошел к окну. Эта девушка напоминала ему трепетную лань на берегу ручья, встревоженную каким-то шумом и собирающую все свое мужество, чтобы забыть об опасности и утолить жажду.
Он сел на одну из табуреток, оперся локтями о стол и положил подбородок на руки. Ни один из них не прерывал молчания. Потом она шагнула в комнату и замерла на пороге.
— Труппа — это моя семья, — сказала она с трогательным достоинством. — Мужчины моей семьи не сводники, а женщины не шлюхи.
— Разумеется, нет, — сказал он, серьезно глядя на нее.
— Я знаю, многие люди считают, что бродячие комедианты…
— Моя дорогая Миранда, не знаю, что считают люди, но я не из тех, кто верит пустой молве.
Миранда смотрела на него, склонив голову к плечу. В дверь постучали, и она вздрогнула от неожиданности. Потом посторонилась, уступая дорогу двум служанкам из таверны, которые принесли подносы с едой и питьем. Миранда невольно облизнулась, когда почувствовала поднимавшиеся от еды соблазнительные ароматы, и без дальнейших колебаний шагнула к столу.
Служанки смерили ее оценивающими взглядами, потом ушли. Миранда отлично знала, что они подумали, но так как они продавали свое тело с такой же легкостью, как и пиво в общем зале таверны, она решила не обижаться на них за то, что они и ее заподозрили в подобном.
Миранда выпустила Чипа, тотчас же прыгнувшего на полог над кроватью, где он уселся на корточки и принялся что-то верешать.
Миранда жадно оглядела яства.
— Белый хлеб, — почтительно пробормотала она.
Белый хлеб считался роскошью по обе стороны Ла-Манша. Миранда села на второй табурет и ждала, стараясь сдержать свой аппетит, пока не приступит к ужину ее сотрапезник.
— Я полагаю, это заяц, — сказал Гарет, понюхав жаркое в глиняном горшке. Он погрузил в него свой нож, отрезал кусок ароматного темного мяса, поднял его на острие ножа, попробовал и кивнул. — Великолепно, — сказал он и пригласил жестом девушку последовать его примеру, потом отломил горбушку мягкого свежего белого хлеба.
Приглашать Миранду дважды не потребовалось. Она опустила свою ложку в душистый соус и уже хотела было пальцами взять кусок мяса, когда вспомнила, что ее хозяин воспользовался для этой цели ножом. Вообще-то она не обращала внимания на такие мелочи, но сейчас взяла нож и последовала его примеру. И с облегчением увидела, что он, ничуть не смущаясь и не задумываясь, макает свой хлеб в их общий горшок.
Гарет прервал трапезу, чтобы наполнить оловянные кубки рейнским вином. Он незаметно наблюдал за девушкой и заметил, как изящно она ела, как вытирала пальцы о хлеб, вместо того чтобы облизывать их, и пережевывала пищу с закрытым ртом.
Чип спрыгнул с полога и уселся на краешке стола с очень мрачным видом.
— Он не ест мяса, — пояснила Миранда, отламывая кусочек хлеба и протягивая ему. — Он любит фрукты и орехи, а сегодня полакомится белым хлебом.
— Полагаю, хозяин сможет достать изюма и несколько яблок, — сказал Гарет. — Как ты думаешь, тебе удастся убедить свою зверюшку слезть со стола? Мне не хочется есть в обществе животных, пусть даже таких благонравных.
Миранда сняла Чипа со стола, но он тотчас же резво вскочил ей на плечо, не выпуская из лапок хлеб.
— Не думаю, что мне удастся заставить его удалиться, — сказала Миранда смущенно.
Гарет с покорным видом пожал плечами.
— Пока он остается вдали от стола, все в порядке. — Гарет поднял кубок с вином. — Твоя семья французского происхождения?
Миранда слишком долго и серьезно думала, что ответить на такой простой вопрос.
— Труппа состоит из людей разных национальностей — французов, англичан, итальянцев, испанцев. Мы собрались здесь со всех концов света, — ответила она наконец. — Вы это хотели узнать?
— Я спросил о твоей собственной семье.
— Не знаю. Я найденыш.
Она отхлебнула глоточек вина, смущенная его расспросами и необходимостью признаваться в том, что ее нашли и воспитали чужие люди, хотя до сих пор никогда не страдала от отсутствия настоящей семьи.
Однако, судя по всему, лорд Харкорт не видел ничего предосудительного в таком признании.
— Где тебя нашли?
Миранда пожала плечами:
— В Париже, не знаю точно где. Я была тогда младенцем.
Он кивнул:
— А сколько тебе лет?
Миранда покачала головой.
— Не могу сказать. Мама Гертруда думает, около двадцати. Она нашла меня в лавке пекаря и, так как никто не признал меня своей, взяла с собой. А теперь хочет, чтобы я вышла замуж за Люка. Но это нелепо. Всю свою жизнь я считала Люка братом. Как можно выйти замуж за брата?
— Хочешь сказать, без благословения церкви?
Миранда улыбнулась, услышав эту реплику.
— Вы понимаете, что я имею в виду.
Он рассмеялся и снова наполнил ее кубок.
— Значит, труппа — это единственная семья, которую ты знаешь. Но ты говоришь по-английски так, будто это твой родной язык.
— Я говорю на многих языках, — ответила девушка равнодушно. — Мы все говорим на многих языках. Мы ведь путешествуем по всему свету. Чип!
Пока Миранда рассказывала, обезьянка соскользнула с ее плеча и сунула лапку в горшок с жарким. Чип выудил из него кусок моркови и быстро отправил в рот, весело что-то бормоча.
— Прошу прощения, милорд. Должно быть, он понял, что в горшке есть не только мясо, но и овощи. — У Миранды был смущенный вид. — Но, уверяю вас, пальцы у него чистые.
— Как это утешительно, — отозвался Гарет. — К счастью, я уже утолил голод, поэтому можешь отдать ему горшок.
— Как любезно с вашей стороны, милорд, разрешить мне накормить Чипа, — сказала Миранда, не сводившая глаз с довольной обезьянки. — Многие, кажется, боятся его. Я никак не пойму почему.
— Должно быть, твои товарищи-комедианты к нему благоволят?
— Некоторые его не любят, — ответила Миранда, продолжая пить вино маленькими глотками. — Но он зарабатывает себе на жизнь. Зрителям он нравится, и он большой мастер собирать деньги после нашего выступления… И Робби его любит. Чип умеет его рассмешить.
Улыбка девушки стала печальной, а ее прелестные синие глаза затуманились.
— Ты говоришь о маленьком калеке?
Она кивнула:
— Одна его ступня сильно изуродована, а нога короче другой. Он никогда не сможет работать, как все. Но он старается. Я делюсь с ним заработанным, и он со мной, когда ему везет.
— Чей он ребенок?
— Никто не знает. Его тоже подобрали. Я нашла его на пороге.
К своему великому изумлению, Гарет был глубоко тронут безыскусной речью девушки, столь же, сколь естественными для нее благородством и щедростью, о которых она, кажется, даже и не подозревала. У девушки было так мало, чем она могла бы поделиться, но тем не менее она охотно делилась своим скудным достоянием с еще менее удачливым товарищем. Гарет уже привык к мысли о том, что все лучшее в нем умерло, когда он узнал о предательстве Шарлотты. Жизнь стала казаться ему намного легче, когда он перестал ждать чего-либо хорошего от окружавших его людей, когда отгородился от всех непробиваемой стеной цинизма, но это удивительное существо, кажется, пробило брешь в этой стене.
— Так каково ваше предложение, милорд? — спросила девушка, резко меняя тему разговора. Она сидела, подперев голову рукой. Другой рукой она крепко держала Чипа.
— Я хотел бы, чтобы ты сыграла роль одной женщины, — объяснил Гарет. — В моем доме, в пригороде Лондона, живет моя молодая кузина, и она часто хворает. Она похожа на тебя… по правде говоря… она поразительно на тебя похожа… И я полагаю, что было бы полезным, если бы при определенных обстоятельствах ты сыграла ее роль… если возникнет такая необходимость, конечно.
Миранда непонимающе моргала.
— Вы хотите сказать, я должна притвориться кем-то другим?
— Совершенно верно.
— Но эта кузина… она не будет возражать? Мне было бы неприятно, если бы кто-то притворился мною.
Миранду смутила его ироническая усмешка. До сих пор она не замечала такого выражения на его лице.
— В наших обстоятельствах Мод возражать не будет. — ответил он.
— Она очень больна?
Он покачал головой, все так же странно улыбаясь.
— Нет, Мод скорее воображает себя больной.
— А какие обстоятельства могут возникнуть, чтобы мне пришлось изображать ее?
«Прибытие короля Франции, собирающегося посвататься к леди Мод д'Альбар».
Гарет гладил подбородок, не сводя глаз с Миранды, и это продолжалось так долго, что Миранда ощутила некоторую неловкость. Человек, с которым она несколько минут назад чувствовала себя так легко, теперь разительно изменился.
— Милорд! — отважилась она подать голос. Он ответил с живостью:
— Этого я пока не могу сказать. Я даже не уверен, что мне придется просить тебя сыграть роль Мод. Не знаю, возникнет ли эта необходимость… Но я хотел бы, чтобы ты поехала со мной в Лондон, пожила там некоторое время и поучилась вести себя как леди Мод д'Альбар.
Миранда опустила глаза и принялась разглядывать стол. Все это звучало очень странно, и она подозревала, что за этим предложением кроется нечто неблаговидное, даже нечестное.
— Вы хотите, милорд, чтобы я участвовала в обмане?
— Полагаю, что это можно назвать и так, — сказал он. — Но уверяю тебя: от этого никто не пострадает. Как раз напротив. Ты окажешь услугу многим, большую услугу.
Миранда раздумывала, покусывая нижнюю губу. Несмотря на объяснения, все это казалось ей очень странным. Она задумчиво крошила хлеб.
— И сколько времени это может продлиться?
— Этого я тоже не могу сказать точно.
— Но я должна вернуться во Францию и найти свою семью, — сказала девушка с сомнением в голосе. — Они будут ждать меня в Кале одну или две недели, а потом отправятся дальше, и я не знаю куда.
Гарет помолчал, понимая, что любое давление с его стороны только оттолкнет ее.
— Если я пообещаю вам пробыть там две недели?.. — предложила она.
Гарет покачал головой:
— Ты должна остаться, пока дело не будет завершено. После этого я заплачу тебе пятьдесят золотых монет.
— Пятьдесят золотых!
Глаза ее округлились, как блюдца. Даже один золотой был такой суммой, какой она не держала в руках за всю свою жизнь.
— Только за то, что я притворюсь кем-то другим?
— За то, что ты согласишься притвориться Мод, — поправил он. — А возможно, тебе даже и не придется играть ее роль.
— О!
Глубокая морщинка прорезала ее лоб.
— Но боюсь, что обезьянка не входит в условия нашей сделки, — добавил он мягко.
Ответ ее последовал без промедления:
— О нет, тогда я не могу согласиться!
— Неужели ты готова променять пятьдесят золотых на обезьянку? — Гарет был настолько изумлен, что на мгновение забыл о своем демонстративном спокойствии.
Губы Миранды были плотно сжаты, и она ответила твердо:
— Чип принадлежит мне. Куда я, туда и он.
Его убедило именно выражение ее лица. Сколько раз он видел, как Мод точно так же упрямо сжимала губы и так же чертовски упрямо смотрела на него своими васильковыми глазами. Даже очертания губ у нее были точно такие же.
Генрих никогда не заметит разницы между девушками.
Он кивнул:
— Очень хорошо. Но да спасет нас всех Господь, когда Имоджин увидит его.
— Кто такая Имоджин?
— Моя сестра. И боюсь, она тебе не понравится. — Он поднялся с места. — Так мы договорились, Миранда?
Миранда все еще колебалась. С пятьюдесятью золотыми она могла бы больше не бродяжничать. Она даже могла бы купить Робби специальные башмаки с разными каблуками, чтобы хромота его стала не так заметна. Сапожник в Булони говорил, что сможет сделать такие башмаки для хромоножки. Но он хотел за них пять гиней, а где бродячая комедиантка могла найти лишних пять гиней? До сих пор нигде.
Она подняла глаза и встретила взгляд его темных глаз, теперь серьезных и неулыбчивых. Но и на этот раз ее поразили уверенность и ощущение надежности, которые излучал этот странный человек.
Он протянул ей руку, и она протянула ему свою.
— Поладили, милорд.
Они скрепили сделку рукопожатием. Пожатие было несильным, а его рука теплой. Потом он улыбнулся, серьезность и суровость исчезли из его глаз.
— О Господи, я уверен, что мы заключили отличную сделку. Но уже поздно, на рассвете мы должны отправляться в путь. Можешь остаться сегодня здесь, раз поступила ко мне в услужение. Я предлагаю лечь спать. Завтра нам предстоит долгий и утомительный путь. — С легкой улыбкой он поднес ее довольно грязную ручку к губам. — Спокойной ночи, Миранда.
Она потрогала свою ладонь в том месте, где ее легонько коснулись его губы, охваченная каким-то странным, смешанным чувством изумления и смущения. До сих пор никто никогда не целовал ей руку.
Дверь за ним закрылась прежде, чем она пришла в себя и смогла пожелать ему доброй ночи в ответ.
Глава 4
— О! Если бы только я была мужчиной! Уж я бы взяла все это на себя!
Майлз поглаживал свою благообразную широкую бороду и делал вид, что размышляет о чем-то умном, будто это могло как-то помочь. Он прекрасно понимал, что за ее язвительными нападками на Гарета скрывается страх за него. Она боялась, что с ним могло случиться несчастье. Имоджин по своей природе была не способна выражать нежные чувства, и обожание брата проявляла в бесконечных нападках и придирках. Чем сильнее было ее беспокойство, тем более резкой и едкой она становилась.
— Но, моя дорогая, ведь твой брат все-таки отправился к королю Генриху, — позволил наконец себе высказаться ее муж.
— Да, и благодаря кому? — воскликнула Имоджин. — Разве он поехал бы, если бы я не просила, не заклинала, не умоляла его это сделать? Это длилось долгие-долгие месяцы! Я стояла перед ним на коленях!
На эту реплику ответа не последовало. Конечно, убедить лорда Харкорта было делом нелегким. Майлза даже несколько пугало то, насколько безразличным оставался его шурин к постоянным просьбам и уговорам своей старшей сестры. Потоки слез, чудовищные приступы ярости, непрекращающиеся скандалы — казалось, ничто не могло нарушить его спокойствия. И Майлз подумал было, что Гарету действительно все равно. Его спокойствие сбивало Имоджин с толку, но она свято верила, что без ее напутствий брат сбился бы с пути и погубил бы себя и свою семью. Майлз полагал: она не замечает, что, несмотря на все ее усилия, Гарет следует своим путем.
Однако когда возникла идея замужества Мод, в брате его жены вспыхнула искорка интереса. Когда Имоджин впервые поведала о своем блестящем плане предложить Мод в жены герцогу Руасси, Майлз ожидал обычной реакции: Гарет разрешит сестре бесноваться, сколько ее душе будет угодно, а потом мягко, но решительно поставит ее на место, наотрез отказавшись участвовать в этом предприятии.
Однако на этот раз Майлз заметил проблеск интереса в глазах шурина. Он понял, что Гарет спокойно сопоставляет и рассчитывает шансы, в то время как его сестра, по обыкновению, продолжает его бранить и упрекать.
Ему показалось, что Гарет увидел некоторые преимущества такого союза и возможность для Харкортов возвыситься, а отчаянные старания сестры сдвинуть его с места были тут ни при чем. Семья Харкортов много потеряла после бойни в ночь Святого Варфоломея из-за своей преданности Генриху, и могла надеяться на то, что теперь, когда Генрих стал королем Франции, он вознаградит Харкортов за их лишения.
— Ты говорила с Мод, моя дорогая? — спросил Майлз, вертя кольцо на пальце и мечтая сбежать в Лондон, где можно было бы отдохнуть за карточной игрой в каком-нибудь из кабачков близ Лутгейт-Хилла.
— Я не собираюсь разговаривать с этим неблагодарным созданием, пока она не согласится делать, что ей приказано. — Голос леди Имоджин задрожал от едва подавляемой ярости. — Я умываю руки.
И в подтверждение своих слов Имоджин скрестила руки на груди. Но ее мужа было трудно ввести в заблуждение. Он прекрасно знал, что заставить Имоджин отказаться от ее плана не так-то просто.
Имоджин возобновила свое хождение по галерее, потом резко повернулась к двери. И вышла, ничего не сказав мужу и не потрудившись затворить за собой дверь.
Майлз последовал за ней на приличном расстоянии и. увидев, что она повернула налево в конце коридора, ведущего в восточное крыло дома, удовлетворенно кивнул — его догадка оказалась верной. Бедной Мод предстояло выдержать еще одну атаку со стороны его жены. По крайней мере она на это время хоть его оставит в покое.
Имоджин бодрым шагом вошла в маленькую гостиную, где ее кузина проводила большую часть дня.
— Вон отсюда! — приказала она пожилой женщине, которая сидела у ярко пылавшего камина, несмотря на то что на улице было тепло.
В маленькой, обшитой деревянными шпалерами комнате было удушающе жарко, а воздух казался густым от повисшего в нем едкого запаха топленого свиного сала, которым смазывали грудь леди Мод, чтобы она не подхватила простуду.
Женщина собрала рукоделие и бросила взгляд на свою молодую госпожу, возлежащую на скамье, придвинутой почти вплотную к камину. В глазах леди Имоджин, нетерпеливо постукивавшей каблучком по полу, сверкнула ярость.
— Вон отсюда! Ты что, не слышала меня, женщина?
Служанка леди Мод торопливо присела в реверансе и вышла.
— Приветствую вас, кузина Имоджин, — пробормотала Мод. Голос ее, приглушенный горой шалей и пледов, в которые она была укутана, казался совсем слабым.
— Не смей меня приветствовать, — заявила леди Имоджин. Она приблизилась к скамье возле камина.
Девушка, лежавшая на ней, смотрела на Имоджин серьезно и без страха. Ее кожа отличалась какой-то безжизненной бледностью, как бышету людей, никогда не выходящих на солнце. Но глаза у нее были ослепительно синими.
— Я не собираюсь слушать твою чепуху ни минуты. Ты меня слышишь? — Имоджин наклонилась к самому лицу Мод и буквально выплюнула эти слова.
Мод отвернулась и отвела глаза. Но ответила ей тем же голосом, похожим на шелест камыша:
— Я должна следовать голосу своей совести, кузина.
— Совести? При чем тут совесть? Она не имеет к нашему разговору никакого отношения.
— Но вы же не станете отрицать значение совести в нашей жизни, — сказала Мод мягко. — Я знаю, что вы всегда действуете по совести.
Имоджин поморщилась, но ничего не возразила на это. Помолчав секунду, она предприняла новую атаку.
— Ты покоришься, — произнесла она холодно. — Это все, что я собиралась тебе сказать, для этого я и пришла к тебе. Ты послушаешься тех, кто отвечает за тебя. И если понадобится, я заставлю тебя покориться.
Имоджин повернулась к двери.
— Вы можете вздернуть меня на дыбу, мадам, но я не пойду наперекор совести.
Этот слабый голосок преследовал Имоджин, пока она шла по коридору, и она стиснула зубы, понимая, что потерпела поражение. Придется Гарету самому убедить девушку. Пусть он заставит ее подчиниться. Он ее официальный опекун, хотя, по своему обыкновению, оставляет всю черную работу на долю многострадальной сестры.
Кто сидел с девчонкой, когда она болела? Кто заботился о ее образовании? Кто внушал ей, что она занимает важное положение в обществе, и объяснял, как она должна себя вести, чтобы не посрамить свое имя? Кто в первую очередь нес ответственность за благополучие этого неблагодарного отродья?
Имоджин, разъяренная, как фурия металась по залу, и только стены слышали ее стенания. Имоджин бушевала, не задумываясь о том, насколько правдивы ее слова. Дело в том, что часы, проведенные ею в обществе юной подопечной, можно было перечесть по пальцам.
Оставшись в одиночестве, Мод принялась заплетать и расплетать бахрому шали, лежавшей на ее коленях. Глядя на эту хрупкую девушку, никто бы не сказал, что у нее сильный характер. Однако ее синие глаза выражали такое упорство, какое, казалось, совершенно не соответствовало ни нежности ее черт, ни слабости голоса.
— Берта, — позвала она, не прерывая своего занятия и не поднимая головы. — Приведи сегодня вечером священника. Я хочу перейти в католическую веру, и тогда они ничего не смогут со мной сделать. Протестант не может жениться на католичке.
— Ты уверена, что готова совершить такой шаг, миньонетт ?
Наклонившись, Берта пощупала ей лоб.
— Я достаточно думала об этом и теперь готова, — заявила Мод, и в глазах ее появился упрямый блеск. — Прежде чем лорд Харкорт вернется, я должна быть уверена, что буду совершенно непригодна к той роли, которую они хотят заставить меня играть ради их собственного возвышения.
— Пошлю за отцом Дамианом, — улыбнулась Берта, приглаживая прямые волосы девушки и отводя их со лба.
Кажется, самое ее тайное и горячее желание вот-вот исполнится. В течение двадцати лет она боролась за спасение души девушки, которую холила и лелеяла, как если бы это было ее собственное дитя. В течение двадцати лет в стране, где проповедь католицизма была под запретом и преследовалась, она стремилась убедить свою питомицу в необходимости перехода в католическую веру. Теперь ее мечта осуществится.
Под ласковыми прикосновениями пальцев Берты Мод закрыла глаза. Леди Имоджин будет вне себя, когда узнает, что даже страшные пытки, подобные тем, что претерпели святые великомученики, не заставят ее молодую кузину отказаться от своей веры. Она покажет им, что такое подлинная твердость.
Хозяин «Адама и Евы» не казался особенно довольным тем, что обезьянка вернулась в его гостиницу.
— Надеюсь, этот зверь не будет бродить где вздумается, милорд? — выразил он надежду.
— Я не думаю, что он будет кого-то беспокоить, — беспечно ответил Гарет. — Покажи-ка отдельную комнату, о которой ты говорил, а потом принеси ужин мне и моей спутнице.
Он пропустил Миранду вперед.
Молтон поджал губы и стал подниматься по лестнице, чтобы показать им дорогу.
— Его рот похож на куриную гузку, — заметила Миранда вполголоса, не выпуская Чипа из своих крепких объятий.
— Точное, хотя и не вполне уместное сравнение, — согласился лорд Харкорт, мягко подталкивая ее, чтобы она не отставала от хозяина гостиницы, который, к счастью, был глуховат.
— Сюда, милорд. Комната опрятная и славная, как вы и желали. — Молтон поднял щеколду на узкой маленькой дверце под самой крышей и торжественно распахнул ее. — Славная и тихая комнатка, далеко от улицы и общего пивного зала. До среды прачечной не будут пользоваться, поэтому вас не побеспокоят девушки, обычно греющие воду в котлах внизу.
Гарет оглядел помещение. Потолок был таким низким, что, входя, ему пришлось наклонить голову, но постель действительно оказалась большой. Круглый стол и две табуретки под маленьким оконцем и лавка у стены. Воздух в комнатке был спертый, пропитанный кислым и пронзительным запахом щелока и мыла, приготовляемого из топленого говяжьего сала. Однако комната была отдельной и помещалась достаточно далеко от остальных комнат гостиницы. В ней можно было чувствовать себя спокойно.
— Подойдет, — сказал он, стягивая перчатки. — А теперь позаботься об ужине и пришли пару бутылок рейнского.
— Да, милорд, — расшаркался Молтон. Взгляд его метался между Гаретом и Мирандой, стоявшей у двери и прижимавшей к себе Чипа. — Молодая особа останется здесь, не так ли? — В его голосе появились похотливые нотки.
Гарет медленно обернулся и посмотрел на него в упор. Из его карих глаз исчезли сонливость и насмешливость, и, встретившись с ним взглядом, хозяин попятился и торопливо закрыл за собой дверь.
Миранда облизала внезапно пересохшие губы. Вопрос хозяина гостиницы и то, что лорд Харкорт отказался на него ответить, заставили ее позабыть о голоде. Она снова насторожилась. Как можно доверять совершенно незнакомому человеку? Милорд, конечно, не кажется опасным, но Гертруда много раз повторяла ей, что в тихом омуте черти водятся, особенно если речь идет о джентльменах.
Она потянулась к дверной щеколде.
— Я… я, кажется, передумала, милорд. Думаю, я, я… не заинтересуюсь вашим предложением, и было бы несправедливо съесть ужин просто так. Я, пожалуй, пойду.
Гарет нахмурился:
— Минутку, Миранда!
Он успел схватить ее за запястье и втащил в комнату. В глазах Миранды отразился ужас. Она изо всех сил старалась освободиться, изгибаясь всем своим гибким телом, но пальцы, сжимавшие ее запястье, были сильными и держали крепко. Внезапно Чип заверещал и обнажил зубы, и Миранде с трудом удалось удержать его, чтобы он не прыгнул на человека, которого счел врагом своей хозяйки.
— Боже милостивый! — воскликнул Гарет, выпуская ее запястье. Он злился, но в то же время ему было смешно. Эта обезьянка прямо-таки грозный страж. — Уверяю тебя, что не собираюсь посягать на твою добродетель. Я просто хочу, чтобы ты меня выслушала в обмен на хороший ужин.
Он отошел к окну. Эта девушка напоминала ему трепетную лань на берегу ручья, встревоженную каким-то шумом и собирающую все свое мужество, чтобы забыть об опасности и утолить жажду.
Он сел на одну из табуреток, оперся локтями о стол и положил подбородок на руки. Ни один из них не прерывал молчания. Потом она шагнула в комнату и замерла на пороге.
— Труппа — это моя семья, — сказала она с трогательным достоинством. — Мужчины моей семьи не сводники, а женщины не шлюхи.
— Разумеется, нет, — сказал он, серьезно глядя на нее.
— Я знаю, многие люди считают, что бродячие комедианты…
— Моя дорогая Миранда, не знаю, что считают люди, но я не из тех, кто верит пустой молве.
Миранда смотрела на него, склонив голову к плечу. В дверь постучали, и она вздрогнула от неожиданности. Потом посторонилась, уступая дорогу двум служанкам из таверны, которые принесли подносы с едой и питьем. Миранда невольно облизнулась, когда почувствовала поднимавшиеся от еды соблазнительные ароматы, и без дальнейших колебаний шагнула к столу.
Служанки смерили ее оценивающими взглядами, потом ушли. Миранда отлично знала, что они подумали, но так как они продавали свое тело с такой же легкостью, как и пиво в общем зале таверны, она решила не обижаться на них за то, что они и ее заподозрили в подобном.
Миранда выпустила Чипа, тотчас же прыгнувшего на полог над кроватью, где он уселся на корточки и принялся что-то верешать.
Миранда жадно оглядела яства.
— Белый хлеб, — почтительно пробормотала она.
Белый хлеб считался роскошью по обе стороны Ла-Манша. Миранда села на второй табурет и ждала, стараясь сдержать свой аппетит, пока не приступит к ужину ее сотрапезник.
— Я полагаю, это заяц, — сказал Гарет, понюхав жаркое в глиняном горшке. Он погрузил в него свой нож, отрезал кусок ароматного темного мяса, поднял его на острие ножа, попробовал и кивнул. — Великолепно, — сказал он и пригласил жестом девушку последовать его примеру, потом отломил горбушку мягкого свежего белого хлеба.
Приглашать Миранду дважды не потребовалось. Она опустила свою ложку в душистый соус и уже хотела было пальцами взять кусок мяса, когда вспомнила, что ее хозяин воспользовался для этой цели ножом. Вообще-то она не обращала внимания на такие мелочи, но сейчас взяла нож и последовала его примеру. И с облегчением увидела, что он, ничуть не смущаясь и не задумываясь, макает свой хлеб в их общий горшок.
Гарет прервал трапезу, чтобы наполнить оловянные кубки рейнским вином. Он незаметно наблюдал за девушкой и заметил, как изящно она ела, как вытирала пальцы о хлеб, вместо того чтобы облизывать их, и пережевывала пищу с закрытым ртом.
Чип спрыгнул с полога и уселся на краешке стола с очень мрачным видом.
— Он не ест мяса, — пояснила Миранда, отламывая кусочек хлеба и протягивая ему. — Он любит фрукты и орехи, а сегодня полакомится белым хлебом.
— Полагаю, хозяин сможет достать изюма и несколько яблок, — сказал Гарет. — Как ты думаешь, тебе удастся убедить свою зверюшку слезть со стола? Мне не хочется есть в обществе животных, пусть даже таких благонравных.
Миранда сняла Чипа со стола, но он тотчас же резво вскочил ей на плечо, не выпуская из лапок хлеб.
— Не думаю, что мне удастся заставить его удалиться, — сказала Миранда смущенно.
Гарет с покорным видом пожал плечами.
— Пока он остается вдали от стола, все в порядке. — Гарет поднял кубок с вином. — Твоя семья французского происхождения?
Миранда слишком долго и серьезно думала, что ответить на такой простой вопрос.
— Труппа состоит из людей разных национальностей — французов, англичан, итальянцев, испанцев. Мы собрались здесь со всех концов света, — ответила она наконец. — Вы это хотели узнать?
— Я спросил о твоей собственной семье.
— Не знаю. Я найденыш.
Она отхлебнула глоточек вина, смущенная его расспросами и необходимостью признаваться в том, что ее нашли и воспитали чужие люди, хотя до сих пор никогда не страдала от отсутствия настоящей семьи.
Однако, судя по всему, лорд Харкорт не видел ничего предосудительного в таком признании.
— Где тебя нашли?
Миранда пожала плечами:
— В Париже, не знаю точно где. Я была тогда младенцем.
Он кивнул:
— А сколько тебе лет?
Миранда покачала головой.
— Не могу сказать. Мама Гертруда думает, около двадцати. Она нашла меня в лавке пекаря и, так как никто не признал меня своей, взяла с собой. А теперь хочет, чтобы я вышла замуж за Люка. Но это нелепо. Всю свою жизнь я считала Люка братом. Как можно выйти замуж за брата?
— Хочешь сказать, без благословения церкви?
Миранда улыбнулась, услышав эту реплику.
— Вы понимаете, что я имею в виду.
Он рассмеялся и снова наполнил ее кубок.
— Значит, труппа — это единственная семья, которую ты знаешь. Но ты говоришь по-английски так, будто это твой родной язык.
— Я говорю на многих языках, — ответила девушка равнодушно. — Мы все говорим на многих языках. Мы ведь путешествуем по всему свету. Чип!
Пока Миранда рассказывала, обезьянка соскользнула с ее плеча и сунула лапку в горшок с жарким. Чип выудил из него кусок моркови и быстро отправил в рот, весело что-то бормоча.
— Прошу прощения, милорд. Должно быть, он понял, что в горшке есть не только мясо, но и овощи. — У Миранды был смущенный вид. — Но, уверяю вас, пальцы у него чистые.
— Как это утешительно, — отозвался Гарет. — К счастью, я уже утолил голод, поэтому можешь отдать ему горшок.
— Как любезно с вашей стороны, милорд, разрешить мне накормить Чипа, — сказала Миранда, не сводившая глаз с довольной обезьянки. — Многие, кажется, боятся его. Я никак не пойму почему.
— Должно быть, твои товарищи-комедианты к нему благоволят?
— Некоторые его не любят, — ответила Миранда, продолжая пить вино маленькими глотками. — Но он зарабатывает себе на жизнь. Зрителям он нравится, и он большой мастер собирать деньги после нашего выступления… И Робби его любит. Чип умеет его рассмешить.
Улыбка девушки стала печальной, а ее прелестные синие глаза затуманились.
— Ты говоришь о маленьком калеке?
Она кивнула:
— Одна его ступня сильно изуродована, а нога короче другой. Он никогда не сможет работать, как все. Но он старается. Я делюсь с ним заработанным, и он со мной, когда ему везет.
— Чей он ребенок?
— Никто не знает. Его тоже подобрали. Я нашла его на пороге.
К своему великому изумлению, Гарет был глубоко тронут безыскусной речью девушки, столь же, сколь естественными для нее благородством и щедростью, о которых она, кажется, даже и не подозревала. У девушки было так мало, чем она могла бы поделиться, но тем не менее она охотно делилась своим скудным достоянием с еще менее удачливым товарищем. Гарет уже привык к мысли о том, что все лучшее в нем умерло, когда он узнал о предательстве Шарлотты. Жизнь стала казаться ему намного легче, когда он перестал ждать чего-либо хорошего от окружавших его людей, когда отгородился от всех непробиваемой стеной цинизма, но это удивительное существо, кажется, пробило брешь в этой стене.
— Так каково ваше предложение, милорд? — спросила девушка, резко меняя тему разговора. Она сидела, подперев голову рукой. Другой рукой она крепко держала Чипа.
— Я хотел бы, чтобы ты сыграла роль одной женщины, — объяснил Гарет. — В моем доме, в пригороде Лондона, живет моя молодая кузина, и она часто хворает. Она похожа на тебя… по правде говоря… она поразительно на тебя похожа… И я полагаю, что было бы полезным, если бы при определенных обстоятельствах ты сыграла ее роль… если возникнет такая необходимость, конечно.
Миранда непонимающе моргала.
— Вы хотите сказать, я должна притвориться кем-то другим?
— Совершенно верно.
— Но эта кузина… она не будет возражать? Мне было бы неприятно, если бы кто-то притворился мною.
Миранду смутила его ироническая усмешка. До сих пор она не замечала такого выражения на его лице.
— В наших обстоятельствах Мод возражать не будет. — ответил он.
— Она очень больна?
Он покачал головой, все так же странно улыбаясь.
— Нет, Мод скорее воображает себя больной.
— А какие обстоятельства могут возникнуть, чтобы мне пришлось изображать ее?
«Прибытие короля Франции, собирающегося посвататься к леди Мод д'Альбар».
Гарет гладил подбородок, не сводя глаз с Миранды, и это продолжалось так долго, что Миранда ощутила некоторую неловкость. Человек, с которым она несколько минут назад чувствовала себя так легко, теперь разительно изменился.
— Милорд! — отважилась она подать голос. Он ответил с живостью:
— Этого я пока не могу сказать. Я даже не уверен, что мне придется просить тебя сыграть роль Мод. Не знаю, возникнет ли эта необходимость… Но я хотел бы, чтобы ты поехала со мной в Лондон, пожила там некоторое время и поучилась вести себя как леди Мод д'Альбар.
Миранда опустила глаза и принялась разглядывать стол. Все это звучало очень странно, и она подозревала, что за этим предложением кроется нечто неблаговидное, даже нечестное.
— Вы хотите, милорд, чтобы я участвовала в обмане?
— Полагаю, что это можно назвать и так, — сказал он. — Но уверяю тебя: от этого никто не пострадает. Как раз напротив. Ты окажешь услугу многим, большую услугу.
Миранда раздумывала, покусывая нижнюю губу. Несмотря на объяснения, все это казалось ей очень странным. Она задумчиво крошила хлеб.
— И сколько времени это может продлиться?
— Этого я тоже не могу сказать точно.
— Но я должна вернуться во Францию и найти свою семью, — сказала девушка с сомнением в голосе. — Они будут ждать меня в Кале одну или две недели, а потом отправятся дальше, и я не знаю куда.
Гарет помолчал, понимая, что любое давление с его стороны только оттолкнет ее.
— Если я пообещаю вам пробыть там две недели?.. — предложила она.
Гарет покачал головой:
— Ты должна остаться, пока дело не будет завершено. После этого я заплачу тебе пятьдесят золотых монет.
— Пятьдесят золотых!
Глаза ее округлились, как блюдца. Даже один золотой был такой суммой, какой она не держала в руках за всю свою жизнь.
— Только за то, что я притворюсь кем-то другим?
— За то, что ты согласишься притвориться Мод, — поправил он. — А возможно, тебе даже и не придется играть ее роль.
— О!
Глубокая морщинка прорезала ее лоб.
— Но боюсь, что обезьянка не входит в условия нашей сделки, — добавил он мягко.
Ответ ее последовал без промедления:
— О нет, тогда я не могу согласиться!
— Неужели ты готова променять пятьдесят золотых на обезьянку? — Гарет был настолько изумлен, что на мгновение забыл о своем демонстративном спокойствии.
Губы Миранды были плотно сжаты, и она ответила твердо:
— Чип принадлежит мне. Куда я, туда и он.
Его убедило именно выражение ее лица. Сколько раз он видел, как Мод точно так же упрямо сжимала губы и так же чертовски упрямо смотрела на него своими васильковыми глазами. Даже очертания губ у нее были точно такие же.
Генрих никогда не заметит разницы между девушками.
Он кивнул:
— Очень хорошо. Но да спасет нас всех Господь, когда Имоджин увидит его.
— Кто такая Имоджин?
— Моя сестра. И боюсь, она тебе не понравится. — Он поднялся с места. — Так мы договорились, Миранда?
Миранда все еще колебалась. С пятьюдесятью золотыми она могла бы больше не бродяжничать. Она даже могла бы купить Робби специальные башмаки с разными каблуками, чтобы хромота его стала не так заметна. Сапожник в Булони говорил, что сможет сделать такие башмаки для хромоножки. Но он хотел за них пять гиней, а где бродячая комедиантка могла найти лишних пять гиней? До сих пор нигде.
Она подняла глаза и встретила взгляд его темных глаз, теперь серьезных и неулыбчивых. Но и на этот раз ее поразили уверенность и ощущение надежности, которые излучал этот странный человек.
Он протянул ей руку, и она протянула ему свою.
— Поладили, милорд.
Они скрепили сделку рукопожатием. Пожатие было несильным, а его рука теплой. Потом он улыбнулся, серьезность и суровость исчезли из его глаз.
— О Господи, я уверен, что мы заключили отличную сделку. Но уже поздно, на рассвете мы должны отправляться в путь. Можешь остаться сегодня здесь, раз поступила ко мне в услужение. Я предлагаю лечь спать. Завтра нам предстоит долгий и утомительный путь. — С легкой улыбкой он поднес ее довольно грязную ручку к губам. — Спокойной ночи, Миранда.
Она потрогала свою ладонь в том месте, где ее легонько коснулись его губы, охваченная каким-то странным, смешанным чувством изумления и смущения. До сих пор никто никогда не целовал ей руку.
Дверь за ним закрылась прежде, чем она пришла в себя и смогла пожелать ему доброй ночи в ответ.
Глава 4
Двумя часами позже лорд Харкорт поставил свою кружку из-под пунша в общей комнате гостиницы и по узкой лестнице направился наверх, в спаленку над прачечной. От дрожащего пламени свечи, которую он нес в руке, на стенах плясала его необычайно удлиненная тень. Он осторожно переступил через стопку грязной посуды, аккуратно сложенной у двери. По-видимому, у Миранды была некоторая склонность к ведению домашнего хозяйства.
Подняв шеколду, он ступил в комнату. Она была тускло освещена луной, свет которой пробивался в маленькое оконце. Поставив свечу, Гарет огляделся. Пунш, поданный ему хозяином, оказался крепким, а компания, собравшаяся в общей комнате гостиницы, очень веселой и шумной.
Подняв шеколду, он ступил в комнату. Она была тускло освещена луной, свет которой пробивался в маленькое оконце. Поставив свечу, Гарет огляделся. Пунш, поданный ему хозяином, оказался крепким, а компания, собравшаяся в общей комнате гостиницы, очень веселой и шумной.