Страница:
Глаза ее смотрели на него с вызовом. Партнерства на равных — вот чего она от него хотела.
— Возможно, в нем говорится, что мое присутствие способствовало тому, что ты отверг Айку? Что ты заточил ее в крепость и собирался выгнать из-за того, что увлекся мною? Ведь никто не знает о том, что она пыталась отравить меня и вынашивала далеко идущие планы, если Айка об этом не сказала сама, а она явно не сделала этого.
— Похоже, ты все это хорошо обдумала, — он сел на диван рядом с Саритой. — Ну что ж, давай посмотрим, что еще тут есть.
— Почему бы тебе просто не прочитать мне пергамент? — спросила она. — Ведь это гораздо проще.
— Ты меня удивляешь, — сказал он сухо, беря у нее пергамент. — Отец Айки сообщает мне, что его дочь находится под его защитой, что она бежала от варварского обращения и угрозы несправедливого изгнания. Эмир считает, что подобным обращением с его дочерью я нанес оскорбление его семье. То, что я отверг его дочь в пользу рабыни и не правоверной, удваивает это оскорбление. Поэтому эмир считает своим долгом отомстить мне.
Он считает, что я должен отречься от престола в пользу моего сына и регента, которого выберет совет, так как я попрал права своих подданных и, следовательно, не достоин правителя народа Гранады.
Изложив, таким образом, содержание пергамента, Абул снова свернул его в трубку и слегка хлопнул им Сариту по макушке.
— Ну, теперь ты все знаешь, Сарита. И что ты на это скажешь?
Она прищурилась.
— И скажу. Ты должен сказать всю правду о предательстве его дочери, пока ей не поверили и остальные.
— У меня нет доказательств.
— А мое присутствие здесь лишь подтверждает обвинение эмира, — медленно проговорила она, — а другие поверят ему?
Абул кивнул.
— Эмир Абенпаррати, второй по значимости семьи в халифате, только что потребовал от меня, чтобы я отрекся от престола. Если я не подчинюсь, то против меня начнут военные действия.
— И все из-за меня? — нахмурилась Сарита.
Абул утвердительно кивнул.
— Все это не так просто, Сарита. Ты просто оправдание для того, чтобы совершить то, что они уже давно затевали. Но совсем недавно я сделал несколько промашек, которые могли повлиять на нерешительных и привлечь их на сторону оппозиции.
— В обращении с Айкой?
— Да, я пренебрег кое-чем и тем самым проявил беспечность.
— И что же теперь делать?
— Я должен ответить на вызов, а потом посмотрим, каков будет их дальнейший ход.
— Ты очень обеспокоен?
— Все это гораздо серьезнее, чем я думал вначале, — признался он.
— И если мы будем воевать в нашей собственной стране, хищники-чужестранцы смогут поживиться легкой добычей. Вот что беспокоит меня больше всего.
— И Гранада достанется испанцам?!
— Рано или поздно, да, — сказал он. — Мы не сможем долго удержаться против соединенных сил Арагона и Кастилии, но я бы предпочел, чтобы это произошло не в мое правление.
— Да, я понимаю, — она провела рукой по его щеке. — Не может быть, чтобы я не могла как-нибудь помочь этому.
— Просто будь здесь, — сказал он. — Я должен знать, что ты здесь, если я должен буду уехать от тебя.
Она печально улыбнулась.
— А ты не держи от меня тайн, Абул. Обещай мне это.
— Я обещаю.
Абул принял брошенный ему вызов и начал готовить Альгамбру к осаде. Такую крепость взять будет непросто, но сама по себе попытка сделать это ослабит его в глазах сторонников. У него не было иллюзий относительно того, что многие из них останутся на тонущем корабле. Слишком многое будет поставлено для них на карту в случае победы его врагов.
Он послал войска патрулировать королевские дороги, и теперь ему поступали регулярные сообщения о перестрелках между его людьми и людьми рода Мокарабов и Абенцаррати.
Абул имел своих шпионов во всех лагерях и неустанно работал над тем, чтобы перехитрить врагов, распространяя собственные истории и с болью в сердце следя за тем, как благодаря его же махинациям, на радость врагам раскалывается и слабеет королевство, которое он всегда старался укреплять. И все же иного выхода у него не было.
Однажды к воротам Альгамбры прибыл полк солдат. Он прибыл для того, чтобы передать калифу послание от эмира рода Мокарабов. Послание, содержащееся в деревянной шкатулке, оказалось ничем иным как головой одного из калифских шпионов при дворе Фердинанда и Изабеллы.
Смысл этого послания был ясен. Силы, объединившиеся против калифа, нашли поддержку испанских монархов. «Что же они должны были предложить взамен?» — подумал Абул. Верность нового калифа испанцам? Они были дураками, если поверили в то, что христианские Величества согласятся на что-нибудь меньшее, нежели полный контроль над Гранадой и уничтожение Мавританско-испанского правления.
Сарита постоянно задавала ему вопросы, напоминая о его обещании не держать ее в неведении.
Он, по мере возможностей, терпеливо отвечал на них, но большую часть времени бывал занят и у нее появилась привычка прислушиваться к внутридворцовым слухам. Кадига постоянно поставляла ей кухонные сплетни и Сарита решила, что они не менее надежны, чем что-то еще.
Абул, по крайней мере, внешне был по-прежнему уравновешен, будто суматоха и опасность, висевшая в воздухе, его не трогали. Но Сарита временами была не уверена в том, что так оно и было на самом деле. Он утратил свое чувство юмора, готовность смеяться, мягкость, к которой она так привыкла, и иногда она видела в его глазах пугающее сомнение. Может быть, Абул подвергал теперь сомнению то, что раньше ему казалось неоспоримым?
Это тревожило Сариту, но и наполняло сочувствием и желанием помочь. Но она не знала, как это сделать. Она была рядом с ним, и он часто приходил к ней в середине дня, чтобы забыться в любви, в которой она никогда ему не отказывала, и отогнать гложущие его сомнения, чтобы вновь обрести равновесие.
Иногда ей казалось, что он использует свою страсть для того, чтобы обратить свое расстройство в любовное волнение, чтобы уничтожить себя, а после возродиться из пепла, подобно фениксу. А иногда он хотел от нее тихих любовных ласк, чтобы с помощью ее тела обрести телесный покой. Любовь их была разной, и Сарита, решившая изо всех сил помогать ему, с помощью своего ума и наблюдательности способствовала тому, что он всегда уходил от нее сильнее и спокойнее, чем приходил к ней.
Но всего этого было недостаточно, чтобы унять ее тревогу, и утолить желание действовать в момент, когда, казалось, земля рушилась под ногами.
Эта борьба слишком неблагодарна, пусть они попадут в услужение к испанцам, если им так этого хочется. Но она решительно подавляла в себе это и не имела права ни делать такие заявления, ни права навязывать Абулу тот образ мыслей, который не был ему присущ.
Как-то Кадига предстала перед Саритой, когда та сидела в серале, слушая музыку, окруженная женщинами, которых, казалось, не волновал тот хаос, который царил за стенами их золотой клетки.
— Господин Абул хочет, чтобы вы пришли к нему в бани, — сказала она.
Сарита, не медля, встала. Прошло уже много недель с тех пор, как Абул в последний раз желая разделить с ней это царство покоя и гармонии.
Она вошла в зал омовений, когда Абул находился уже в горячей ванне. Лейла помогла Сарите раздеться и ушла.
Она скользнула в воду. Сарита так привыкла к баням, что даже перспектива окунуться в холодную ванну не мешала ей вкушать блаженство.
— Как ты? — тихо спросила она.
Он улыбнулся.
— Все в порядке.
— Но тебя ведь что-то беспокоит?
Он кивнул:
— Я собираюсь отослать тебя отсюда, Сарита.
— Что ты сказал?
— Это необходимо, нет, послушай… Тебе нельзя здесь оставаться — для твоей же безопасности.
— Но и для тебя! — взорвалась она. — Как ты можешь говорить такое?
— Сарита, если Альгамбра падет, твоя жизнь ничего не будет стоить. Надеюсь, мне не надо объяснять, почему.
— Нет, не надо, но я настаиваю на своем праве рискнуть, — парировала она. — И почему ты говоришь сейчас о падении Альгамбры? Что-нибудь случилось?
— Я должен предусмотреть такой исход. Ты уедешь отсюда в Кордову, воспользовавшись дорогами, которые находятся под контролем моих людей. В своей стране ты будешь в безопасности. А когда все это кончится, я приеду за тобой.
Она с недоверием взглянула на него.
— Ты не приедешь за мной, потому что не думаешь, что сможешь выжить. Ты потерял надежду.
Абул ничего не сказал. Он потерял не надежду, а веру в необходимость борьбы. Сарита, вот кто был теперь его путеводной звездой. Он хотел только одного — провести остаток своих дней с ней, и для него не слишком большое значение имело то, как и где это сделать. Ему было уже 30 лет и он уже, можно сказать, отслужил свое. Не хотелось провести остаток своей жизни в битвах, защищая то, что, как ему теперь казалось, защитить было нельзя — отчасти из-за ошибок и жадности одних, отчасти из-за объединения Арагона и Кастилии. Но он был сыном своего отца и не мог отдать Гранаду испанцам без борьбы. Так что ему придется воевать со своим собственным народом.
— Я никуда не поеду! — заявила Сарита.
— Нет, поедешь!
— Ты не можешь принудить меня к этому.
— Нет, могу.
— Как?
— Я могу связать тебя, сунуть в рот кляп и без труда переправить через границу.
Она поняла, что он шутит, и улыбнулась.
— Да, этого я не стану отрицать Но я вовсе не это имела в виду. Ты не можешь заставить меня захотеть оставить тебя.
— Я могу тебе сказать, что, оставаясь здесь, ты мешаешь мне сделать то, что я должен.
Сарита почувствовала, что он говорит правду.
Она не имеет права препятствовать ему. Но, может быть, она может воспользоваться этим на благо ему?
— И как же я поеду? Если не буду связанной и с кляпом во рту? Дороги опасны, даже если они все еще находятся под контролем твоих людей.
— Ты оденешься мужчиной, — сказал он, — и с тобой поедет Юсуф. Пара крестьян не привлечет к себе внимания.
— Понятно, — она замолчала, обдумывая идею, пришедшую ей в голову.
— Ничего, это время пройдет, — сказал он.
— А какое придет? Если ты не выиграешь, Абул, то умрешь, ты понимаешь это?
Он не противоречил ей, и Сарита почти полностью утвердилась в пришедшей к ней мысли.
— Твои противники умножили свои ряды? Колеблющиеся перешли на их сторону?
Он вздохнул.
— Похоже на то.
Сарита прикрыла глаза, как бы от печали, что слышит это, а на самом деле пряча возбуждение от того, что идея ее начала обретать свою плоть.
Может быть, если один из лидеров оппозиции Абула узнает о том, что ее возникновение с самого начала зиждилось на сфабрикованном обвинении, предъявленном честолюбивой женщиной и ее не менее честолюбивым отцом, то ряды его противников дрогнут.
— И когда я должна уехать?
— На рассвете. Юсуф хорошо умеет проводить такие операции. Он доставит тебя в целости и сохранности.
— Интересно, придется ли ему по вкусу такое поручение? Не думаю, что Юсуф обрадуется, узнав, что ему предстоит стать моей нянькой.
Абул усмехнулся:
— Я не имею привычки спрашивать его мнение по поводу своих приказов.
Они нежно перешучивались и не позволяли себе думать о том, что, возможно, это последний день, который они проводят вместе. В Сариту вселилась надежда на то, что ей удастся осуществить своей план, — наконец-то, она поняла, что кое-что все-таки может сделать. Пусть этим она и подвергнет себя опасности, но все же план может и удастся.
То, что по нему ей придется взаимодействовать с Юсуфом, было уже неважно. Она не уйдет так просто из жизни Абула, не оставит его одного на поле битвы.
Она уступила его настояниям и притворилась будто верит в то, что он приедет за ней в Кордову, когда здесь все успокоится. А если Абул и почувствовал некоторое разочарование из-за того, что она так быстро согласилась с его уверениями в необходимости их расставания, то не подал виду. Ведь она вела себя так, как он желал, но почему-то он ждал от Сариты яростного сопротивления и настойчивости в желании разделить его судьбу…
А в данном случае она вела себя так, будто не видела никакой возможности для себя принимать участие в происходящем. Но Абул не знал, что никакие обстоятельства не принудили бы Сариту покинуть его, если бы она не думала, что вдали от него сможет что-либо сделать, чтобы переломить ход событий.
Следующую ночь они не спали, а разговаривали и любили друг друга, отчаянно и нежно, и вслух мечтали о том времени, когда будут жить в приморском дворце в Мотриле, что будет возможным только тогда, когда весь этот ужас кончится и жизнь вернется в нормальное русло. За час до рассвета пришли Кадига и Зулема. Они были необыкновенно молчалива, когда, под надзором Абула, крепко перевязывали Саритину грудь, чтобы ее фигура обрела очертания мальчика-подростка. Потом Сарита надела рубаху и штаны, скрывшие пленительны? изгиб ее бедер, а после — бурнус с капюшоном и чалму, спрятавшую копну ее волос.
Сарита окинула себя критическим взором. В зеркале она не могла видеть себя полностью, но то, что увидела — от талии и до макушки — было совсем непохоже на нее.
— Я похожа на мальчика? — повернулась Сарита к Абулу.
— Удивительно, сказал он, — и на очень привлекательного. Тебе лучше не отходить от Юсуфа, пока ты снова не наденешь дсенское платье.
— Она посмотрела на него, чтобы убедиться в том, что он говорит серьезно, и увидела, что это так.
— О, сказала она нахмурясь, — опасностей и так предостаточно.
— В бурнусе мало что разглядишь, — сказала Кадига, а если мы размажем по вашему лицу грязь, то никто не будет особенно всматриваться. Все будут видеть только пастуха-замарашку.
— Отличная мысль, Кадига, — сказал Абул, стараясь спрятать свое горе при мысли о том, что расстается с Саритой, и превратить ужасную реальность в увлекательную игру с переодеваниями.
Когда все было готово, Абул и женщины придирчиво осмотрели Сариту. Она чувствовала себя как-то странно — будто находилась в чужом для себя мире, будто они и в самом деле играли в какую-то игру.
Она поняла, что не может как следует попрощаться с Абулом, потому что сделать это — означало признать, что, возможно, приветствие не последует за прощанием, а этой мысли она не могла вынести. Когда Абул крепко прижал ее к себе, ища губами ее губы, она легонько поцеловала его и оттолкнула, сказав, что через несколько недель вновь увидится с ним.
Боль, мелькнувшая в его глазах, тотчас сменилась пониманием; и он также весело велел ей остерегаться мужчин, которые могли найти такого красивого мальчика чрезвычайно привлекательным, и ущипнул ее за нос.
Она попыталась также легко распрощаться с Кадигой и Зулемой, ставшими за это время настоящими ее подругами. Но в их глазах стояли слезы и она почувствовала, что вот-вот расплачется, и тяжело вздохнула Слезы размазали бы тщательно нанесенный грим на ее лице.
Юсуф ждал их у ворот крепости — уже светало.
Он оглядел Сариту с ног до головы, кивнул и сел на груженого пони Сарита, как младшая по статусу из них двоих, должна была ехать верхом на муле.
У обоих животных под седлом находились тюки. В мешке Сариты была женская одежда, расческа, банты, мыло и трут, — все необходимое для того, чтобы снова стать самой собой. Ей было невдомек, что в нем были и золотые дукаты, зашитые за подкладку бархатной мантии. У Юсуфа было с собой оружие, пища, кастрюли, холщовая палатка, фонарь и свечи, — то есть вещи, призванные сделать их путешествие относительно комфортным.
Сарита в последний раз повернулась к Абулу, увидела его глубоко несчастные глаза, легонько коснулась пальцами его губ и села на широкую спину мула.
Она не обернулась, когда они с Юсуфом выехали из ворот Правосудия. Ее мул отказывался даже попытаться идти наравне с пони, чья поступь была намного быстрее. Увидит ли она когда-либо Альгамбру снова? И захочет ли вернуться в эту золоченую клетку? Но Абул и Альгамбра были неразделимы. И если, чтобы быть с ним, ей придется жить за ее решеткой, то она смирится с этим, как сделала это много недель назад. Именно по этой причине, из желания продолжить жизнь, полную любви, и собиралась она сейчас рискнуть своей собственной жизнью.
Они молча ехали в течение часа по тропинкам, ведущим к испанской границе, к Кордове. Сарита знала, что дворец Абенцаррати лежит близко от этой границы и пока выжидала время. Было раннее апрельское утро, и воздух источал ароматы весны Когда же Сарита уверилась в том, что они уехали так далеко, что о возвращении не может быть и речи, она заговорила.
— Юсуф, близко ли находится отсюда дворец Абенцаррати?
Он удивленно взглянул на нее и пожал плечами.
— Не так уж и далеко, чтобы бояться.
— Я не боюсь, — сказала она, — но хочу, чтобы ты проводил меня к нему. Я люблю твоего господина Абула.
— Я пойду к эмиру Абенцаррати, — сказала Сарита, подбирая слова и жалея о том, что она еще плохо говорит на языке Юсуфа. — Я расскажу ему правду о госпоже Айке, и о себе. Я объясню ему, что не представляю никакой угрозы заведенному порядку, что никогда не стану женой господина Абула. Я знаю, что это было бы против всех традиций и верований вашего народа и, кроме того, не желаю занять это положение.
Юсуф ничего не сказал, но в глазах его появился интерес. Сарита продолжила.
— Если господина Абула свергнут, это пойдет на пользу только роду Мокарабов. И, может быть, Абенцаррати не будут больше поддерживать род Мокарабов, если поймут, что те используют их для своих целей. Может быть, они пересмотрят свою позицию, если мне удастся убедить их в том, что калиф не собирается нанести обиду своему народу, и что это не более, чем сказка, придуманная теми, кто жаждет его падения. По крайней мере, может быть, они задумаются над этим…
— А почему ты так думаешь, что они поверят тебе? Женщине и не правоверной?
— Именно поэтому они и прислушаются ко мне, — сказала она.
Юсуф подергал свою короткую бородку:
— А почему ты не должна хотеть стать женой калифа? Кто поверит в то, что какая-нибудь женщина способна отвергнуть подобное положение?
— Я не принадлежу к вашему народу, — тихо сказала Сарита, и для меня радости жизни совсем в другом. Я не желаю жить в серале.
— Но пока ты будешь делить с калифом ложе, в твоих руках будет власть, которой обладает фаворитка. Вот в чем они видят угрозу.
Об этом Сарита действительно не подумала.
Близость к Абулу давала власть. Именно эту близость она и отняла у Айки, и именно поэтому она и решила ее отравить.
— Так ты считаешь, что я должна отречься от калифа полностью, и что только мое полное отречение от него может повлиять на ход событий?
Юсуф кивнул.
— Потому что до тех пор пока ты с ним, мокарабы могут утверждать, что все обстоит именно так, как они говорили.
Может ли она от чистого сердца обещать такое?
Она подумала об Абуле без Альгамбры, как об орле без своих воздушных пенатов, как об орле, лишенном земли, над которой он мог парить и которую мог обозревать во время полета. Она думала о том, чтобы подрезать орлу крылья… и знала, что это было немыслимо.
— Если я должна сделать это, что ж, так тому и быть, — она постарается, чтобы ей поверили, хотя и будет знать, что Абул не примет ее отречения. Он приедет и найдет ее, как только все успокоится. Но она должна вести себя так, будто ото и имеет в виду, и если она сумеет их убедить, появится какая-то надежда. А потом, если она не будет больше в центре внимания, то, может быть, в ней и не будут видеть такую угрозу. Она сможет тихо жить во дворце у моря, а он будет, когда сможет, навещать ее. Жизнь, которую ее любимый будет делить с ней хоть наполовину лучше, чем вообще никакой.
— Я так и сделаю, — сказала она твердо, встретив вопросительный взгляд Юсуфа, и говоря самой себе, что если она смогла убедить этого человека, то сможет убедить любого. Он долго молчал, а затем кивнул.
— Они могут выслушать тебя, а потом убить, — заметил он.
— Я готова и к этому. Ты отведешь меня туда?
— Господин Абул с меня голову снимет за это, — сказал он.
А ты не говори ему.
— Обмануть калифа?
— Ну тогда подведи меня к дворцу.
— Но они убьют тебя, а меня — может быть, и нет.
С этим трудно было спорить.
— Вернись к господину Абулу и скажи ему, что я не разрешила тебе сопровождать себя через границу. Скажи ему, что я поехала в Кордову и буду ждать его там.
Юсуф долго сидел, насупившись.
— Вообще-то, возможно, что ты и сумеешь убедить их. Абенцаррати и Мокарабы всегда имели сложные отношения. Если ты сумеешь уверить эмира в том, что им вертели, как хотели, тогда… — он пожал плечами, — только тогда это возможно.
— Так ты отведешь меня?
— Да, — не говоря ни слова, он пустил пони аллюром. Они поехали по склону горы, пока Юсуф не нашел узкую тропинку, вьющуюся сквозь кустарник и скалы.
В полдень они остановились у ручья. Юсуф разжег костер, потом они молча поели. Сарита вдруг осознала, что Юсуф, пустившись в это предприятие, тоже многим рискует, рискует быть пойманным и казненным, как шпион… навлечет на себя гнев калифа за ослушание и повиновение непокорной женщине. Вряд ли Юсуф, столь мужественный и верный калифу человек, стал бы ее слушать, если бы не думал, что то, что она хочет сделать, пойдет на пользу его господину.
Они встретили на своем пути несколько крестьян и пастухов, никто из которых не проявил особого интереса к обычным путешественникам.
Однажды их окликнул небольшой патрульный отряд, который разрешил им идти дальше, когда Юсуф сказал, что они навещали его отца, живущего в соседней деревне. К ночи они были уже на земле Абенцаррати. Они остановились в оливковой роще.
Юсуф не стал разжигать костер. Поев сыра, оливок и фиников и выпив воды из фляги — когда наступила полная темнота — они вышли из тени деревьев и полезли вверх по холму. С его высоты они увидели внизу свет.
— Там крепость Абенцаррати, — сказал Юсуф, — примерно в двух часах хода от рощи. — Отсюда будет легче добраться до нее, — сказала Сарита.
Юсуф хмыкнул, и они вернулись обратно, Закутавшись в одеяла, они легли возле привязанных животных. Немного погодя она выскользнула из одеяла и встала. Юсуф не пошевелился.
Она вытащила из седельного мешка горсть кураги.
Странно, что почувствовала голод сейчас, когда готовилась идти в логово льва. Она проверила — на месте ли нож. Он был там, где и должен был быть — в складках бурнуса. Маловероятно, что у нее будет время, чтобы использовать его в случае атаки. Важно, что он был у нее — это успокаивало.
Она бесшумно вышла из рощи и пошла по тропинке, по которой проходила уже с Юсуфом. Вдруг она вспомнила то давнее утро, когда ела абрикосы, лежа на диване перед калифом, бросая ему вызов и негодуя, чтобы потом, в банях, испытать, несмотря на это, чувственное наслаждение… О, как же давно это было.
Она спустилась по склону горы босиком и задумалась о том, каким образом ей лучше приблизиться к своей цели. Ведь тут неподалеку должны были быть часовые и караульное помещение. Обратят ли они внимание на какого-то пастуха?
За ее приближением пристально следили. Ведь она была пастухом без коз и овец, и появилась из ночной темноты. В эти смутные времена любого пришельца рассматривали с подозрением, даже если он был всего лишь мальчишкой, — поэтому за нею были посланы трое солдат, которые должны были привести ее в сторожевую башню. Увидев их, Сарита испугалась. Она попыталась ответить им смело, но язык от страха не повиновался ей, и она с трудом выговорила арабские слова:
— У меня дело к эмиру Абенцаррати.
— Ты откуда?
— Из Альгамбры, — выдавила она из себя. — У меня сообщение для эмира.
Один из солдат схватил ее за руку и потащил наверх. Он кинул ее на седло. Она старалась, чтобы он не учуял в ней нечто женское, но солдат и не пытался касаться ее. Они поскакали к воротам крепости — они за ними закрылись и они оказались на площади. Почти такой же, как в Альгамбре.
Крепость была похожа на крепость в Альгамбре, только в ней все было гораздо более скромно и менее величественно. Однако и здесь было много вооруженных солдат и стражников.
Ее отвели в круглую комнату, находившуюся в сторожевой башне, где ее уже ждал офицер охраны.
Он уставился на паренька с грязным лицом и необычайно зелеными глазами — что-то в нем было не так, но что?
— Какое у тебя дело?
— Я прибыл из Альгамбры с сообщением для эмира.
— Так доложи его мне.
— Нет, я должен сделать это лично.
Офицер все смотрел и смотрел. Может, это паренек послан, чтобы убить эмира? Но у него не будет возможности приблизиться к нему на такое расстояние, чтобы нанести удар. А в парне все же есть что-то очень странное, очень… Надо будет сказать о нем эмиру:
— Запри его наверху, — сказал он солдату.
— Но я должен…
Солдат хлопнул ее ладонью по губам, а потом ее то ли поволокли, то ли понесли в маленькое пространство. Дверь за ней захлопнулась, и она оказалась в черном каменном аду, где задрожала от холода и страха. Неужели они оставят ее здесь и так и не отведут к эмиру?
Юсуф слышал, как она ушла. Если он хочет соврать калифу, то должен ждать здесь до завтрашней ночи и только потом пускаться в обратный путь.
Внезапно Юсуф вскочил. Почему он вообще подумал, что это возможно? Он взобрался на пони и поскакал так быстро, словно за ним гналась целая армия Абенцаррати. Он не знал, как объяснить калифу случившееся — не сносить ему головы. Его действия не укладывались в рамки верований и представлений его народа. Он ослушался приказа калифа, пойдя на поводу у женщины, и тем самым подверг риску то, что калиф считал для себя самым дорогим.
— Возможно, в нем говорится, что мое присутствие способствовало тому, что ты отверг Айку? Что ты заточил ее в крепость и собирался выгнать из-за того, что увлекся мною? Ведь никто не знает о том, что она пыталась отравить меня и вынашивала далеко идущие планы, если Айка об этом не сказала сама, а она явно не сделала этого.
— Похоже, ты все это хорошо обдумала, — он сел на диван рядом с Саритой. — Ну что ж, давай посмотрим, что еще тут есть.
— Почему бы тебе просто не прочитать мне пергамент? — спросила она. — Ведь это гораздо проще.
— Ты меня удивляешь, — сказал он сухо, беря у нее пергамент. — Отец Айки сообщает мне, что его дочь находится под его защитой, что она бежала от варварского обращения и угрозы несправедливого изгнания. Эмир считает, что подобным обращением с его дочерью я нанес оскорбление его семье. То, что я отверг его дочь в пользу рабыни и не правоверной, удваивает это оскорбление. Поэтому эмир считает своим долгом отомстить мне.
Он считает, что я должен отречься от престола в пользу моего сына и регента, которого выберет совет, так как я попрал права своих подданных и, следовательно, не достоин правителя народа Гранады.
Изложив, таким образом, содержание пергамента, Абул снова свернул его в трубку и слегка хлопнул им Сариту по макушке.
— Ну, теперь ты все знаешь, Сарита. И что ты на это скажешь?
Она прищурилась.
— И скажу. Ты должен сказать всю правду о предательстве его дочери, пока ей не поверили и остальные.
— У меня нет доказательств.
— А мое присутствие здесь лишь подтверждает обвинение эмира, — медленно проговорила она, — а другие поверят ему?
Абул кивнул.
— Эмир Абенпаррати, второй по значимости семьи в халифате, только что потребовал от меня, чтобы я отрекся от престола. Если я не подчинюсь, то против меня начнут военные действия.
— И все из-за меня? — нахмурилась Сарита.
Абул утвердительно кивнул.
— Все это не так просто, Сарита. Ты просто оправдание для того, чтобы совершить то, что они уже давно затевали. Но совсем недавно я сделал несколько промашек, которые могли повлиять на нерешительных и привлечь их на сторону оппозиции.
— В обращении с Айкой?
— Да, я пренебрег кое-чем и тем самым проявил беспечность.
— И что же теперь делать?
— Я должен ответить на вызов, а потом посмотрим, каков будет их дальнейший ход.
— Ты очень обеспокоен?
— Все это гораздо серьезнее, чем я думал вначале, — признался он.
— И если мы будем воевать в нашей собственной стране, хищники-чужестранцы смогут поживиться легкой добычей. Вот что беспокоит меня больше всего.
— И Гранада достанется испанцам?!
— Рано или поздно, да, — сказал он. — Мы не сможем долго удержаться против соединенных сил Арагона и Кастилии, но я бы предпочел, чтобы это произошло не в мое правление.
— Да, я понимаю, — она провела рукой по его щеке. — Не может быть, чтобы я не могла как-нибудь помочь этому.
— Просто будь здесь, — сказал он. — Я должен знать, что ты здесь, если я должен буду уехать от тебя.
Она печально улыбнулась.
— А ты не держи от меня тайн, Абул. Обещай мне это.
— Я обещаю.
Абул принял брошенный ему вызов и начал готовить Альгамбру к осаде. Такую крепость взять будет непросто, но сама по себе попытка сделать это ослабит его в глазах сторонников. У него не было иллюзий относительно того, что многие из них останутся на тонущем корабле. Слишком многое будет поставлено для них на карту в случае победы его врагов.
Он послал войска патрулировать королевские дороги, и теперь ему поступали регулярные сообщения о перестрелках между его людьми и людьми рода Мокарабов и Абенцаррати.
Абул имел своих шпионов во всех лагерях и неустанно работал над тем, чтобы перехитрить врагов, распространяя собственные истории и с болью в сердце следя за тем, как благодаря его же махинациям, на радость врагам раскалывается и слабеет королевство, которое он всегда старался укреплять. И все же иного выхода у него не было.
Однажды к воротам Альгамбры прибыл полк солдат. Он прибыл для того, чтобы передать калифу послание от эмира рода Мокарабов. Послание, содержащееся в деревянной шкатулке, оказалось ничем иным как головой одного из калифских шпионов при дворе Фердинанда и Изабеллы.
Смысл этого послания был ясен. Силы, объединившиеся против калифа, нашли поддержку испанских монархов. «Что же они должны были предложить взамен?» — подумал Абул. Верность нового калифа испанцам? Они были дураками, если поверили в то, что христианские Величества согласятся на что-нибудь меньшее, нежели полный контроль над Гранадой и уничтожение Мавританско-испанского правления.
Сарита постоянно задавала ему вопросы, напоминая о его обещании не держать ее в неведении.
Он, по мере возможностей, терпеливо отвечал на них, но большую часть времени бывал занят и у нее появилась привычка прислушиваться к внутридворцовым слухам. Кадига постоянно поставляла ей кухонные сплетни и Сарита решила, что они не менее надежны, чем что-то еще.
Абул, по крайней мере, внешне был по-прежнему уравновешен, будто суматоха и опасность, висевшая в воздухе, его не трогали. Но Сарита временами была не уверена в том, что так оно и было на самом деле. Он утратил свое чувство юмора, готовность смеяться, мягкость, к которой она так привыкла, и иногда она видела в его глазах пугающее сомнение. Может быть, Абул подвергал теперь сомнению то, что раньше ему казалось неоспоримым?
Это тревожило Сариту, но и наполняло сочувствием и желанием помочь. Но она не знала, как это сделать. Она была рядом с ним, и он часто приходил к ней в середине дня, чтобы забыться в любви, в которой она никогда ему не отказывала, и отогнать гложущие его сомнения, чтобы вновь обрести равновесие.
Иногда ей казалось, что он использует свою страсть для того, чтобы обратить свое расстройство в любовное волнение, чтобы уничтожить себя, а после возродиться из пепла, подобно фениксу. А иногда он хотел от нее тихих любовных ласк, чтобы с помощью ее тела обрести телесный покой. Любовь их была разной, и Сарита, решившая изо всех сил помогать ему, с помощью своего ума и наблюдательности способствовала тому, что он всегда уходил от нее сильнее и спокойнее, чем приходил к ней.
Но всего этого было недостаточно, чтобы унять ее тревогу, и утолить желание действовать в момент, когда, казалось, земля рушилась под ногами.
Эта борьба слишком неблагодарна, пусть они попадут в услужение к испанцам, если им так этого хочется. Но она решительно подавляла в себе это и не имела права ни делать такие заявления, ни права навязывать Абулу тот образ мыслей, который не был ему присущ.
Как-то Кадига предстала перед Саритой, когда та сидела в серале, слушая музыку, окруженная женщинами, которых, казалось, не волновал тот хаос, который царил за стенами их золотой клетки.
— Господин Абул хочет, чтобы вы пришли к нему в бани, — сказала она.
Сарита, не медля, встала. Прошло уже много недель с тех пор, как Абул в последний раз желая разделить с ней это царство покоя и гармонии.
Она вошла в зал омовений, когда Абул находился уже в горячей ванне. Лейла помогла Сарите раздеться и ушла.
Она скользнула в воду. Сарита так привыкла к баням, что даже перспектива окунуться в холодную ванну не мешала ей вкушать блаженство.
— Как ты? — тихо спросила она.
Он улыбнулся.
— Все в порядке.
— Но тебя ведь что-то беспокоит?
Он кивнул:
— Я собираюсь отослать тебя отсюда, Сарита.
— Что ты сказал?
— Это необходимо, нет, послушай… Тебе нельзя здесь оставаться — для твоей же безопасности.
— Но и для тебя! — взорвалась она. — Как ты можешь говорить такое?
— Сарита, если Альгамбра падет, твоя жизнь ничего не будет стоить. Надеюсь, мне не надо объяснять, почему.
— Нет, не надо, но я настаиваю на своем праве рискнуть, — парировала она. — И почему ты говоришь сейчас о падении Альгамбры? Что-нибудь случилось?
— Я должен предусмотреть такой исход. Ты уедешь отсюда в Кордову, воспользовавшись дорогами, которые находятся под контролем моих людей. В своей стране ты будешь в безопасности. А когда все это кончится, я приеду за тобой.
Она с недоверием взглянула на него.
— Ты не приедешь за мной, потому что не думаешь, что сможешь выжить. Ты потерял надежду.
Абул ничего не сказал. Он потерял не надежду, а веру в необходимость борьбы. Сарита, вот кто был теперь его путеводной звездой. Он хотел только одного — провести остаток своих дней с ней, и для него не слишком большое значение имело то, как и где это сделать. Ему было уже 30 лет и он уже, можно сказать, отслужил свое. Не хотелось провести остаток своей жизни в битвах, защищая то, что, как ему теперь казалось, защитить было нельзя — отчасти из-за ошибок и жадности одних, отчасти из-за объединения Арагона и Кастилии. Но он был сыном своего отца и не мог отдать Гранаду испанцам без борьбы. Так что ему придется воевать со своим собственным народом.
— Я никуда не поеду! — заявила Сарита.
— Нет, поедешь!
— Ты не можешь принудить меня к этому.
— Нет, могу.
— Как?
— Я могу связать тебя, сунуть в рот кляп и без труда переправить через границу.
Она поняла, что он шутит, и улыбнулась.
— Да, этого я не стану отрицать Но я вовсе не это имела в виду. Ты не можешь заставить меня захотеть оставить тебя.
— Я могу тебе сказать, что, оставаясь здесь, ты мешаешь мне сделать то, что я должен.
Сарита почувствовала, что он говорит правду.
Она не имеет права препятствовать ему. Но, может быть, она может воспользоваться этим на благо ему?
— И как же я поеду? Если не буду связанной и с кляпом во рту? Дороги опасны, даже если они все еще находятся под контролем твоих людей.
— Ты оденешься мужчиной, — сказал он, — и с тобой поедет Юсуф. Пара крестьян не привлечет к себе внимания.
— Понятно, — она замолчала, обдумывая идею, пришедшую ей в голову.
— Ничего, это время пройдет, — сказал он.
— А какое придет? Если ты не выиграешь, Абул, то умрешь, ты понимаешь это?
Он не противоречил ей, и Сарита почти полностью утвердилась в пришедшей к ней мысли.
— Твои противники умножили свои ряды? Колеблющиеся перешли на их сторону?
Он вздохнул.
— Похоже на то.
Сарита прикрыла глаза, как бы от печали, что слышит это, а на самом деле пряча возбуждение от того, что идея ее начала обретать свою плоть.
Может быть, если один из лидеров оппозиции Абула узнает о том, что ее возникновение с самого начала зиждилось на сфабрикованном обвинении, предъявленном честолюбивой женщиной и ее не менее честолюбивым отцом, то ряды его противников дрогнут.
— И когда я должна уехать?
— На рассвете. Юсуф хорошо умеет проводить такие операции. Он доставит тебя в целости и сохранности.
— Интересно, придется ли ему по вкусу такое поручение? Не думаю, что Юсуф обрадуется, узнав, что ему предстоит стать моей нянькой.
Абул усмехнулся:
— Я не имею привычки спрашивать его мнение по поводу своих приказов.
Они нежно перешучивались и не позволяли себе думать о том, что, возможно, это последний день, который они проводят вместе. В Сариту вселилась надежда на то, что ей удастся осуществить своей план, — наконец-то, она поняла, что кое-что все-таки может сделать. Пусть этим она и подвергнет себя опасности, но все же план может и удастся.
То, что по нему ей придется взаимодействовать с Юсуфом, было уже неважно. Она не уйдет так просто из жизни Абула, не оставит его одного на поле битвы.
Она уступила его настояниям и притворилась будто верит в то, что он приедет за ней в Кордову, когда здесь все успокоится. А если Абул и почувствовал некоторое разочарование из-за того, что она так быстро согласилась с его уверениями в необходимости их расставания, то не подал виду. Ведь она вела себя так, как он желал, но почему-то он ждал от Сариты яростного сопротивления и настойчивости в желании разделить его судьбу…
А в данном случае она вела себя так, будто не видела никакой возможности для себя принимать участие в происходящем. Но Абул не знал, что никакие обстоятельства не принудили бы Сариту покинуть его, если бы она не думала, что вдали от него сможет что-либо сделать, чтобы переломить ход событий.
Следующую ночь они не спали, а разговаривали и любили друг друга, отчаянно и нежно, и вслух мечтали о том времени, когда будут жить в приморском дворце в Мотриле, что будет возможным только тогда, когда весь этот ужас кончится и жизнь вернется в нормальное русло. За час до рассвета пришли Кадига и Зулема. Они были необыкновенно молчалива, когда, под надзором Абула, крепко перевязывали Саритину грудь, чтобы ее фигура обрела очертания мальчика-подростка. Потом Сарита надела рубаху и штаны, скрывшие пленительны? изгиб ее бедер, а после — бурнус с капюшоном и чалму, спрятавшую копну ее волос.
Сарита окинула себя критическим взором. В зеркале она не могла видеть себя полностью, но то, что увидела — от талии и до макушки — было совсем непохоже на нее.
— Я похожа на мальчика? — повернулась Сарита к Абулу.
— Удивительно, сказал он, — и на очень привлекательного. Тебе лучше не отходить от Юсуфа, пока ты снова не наденешь дсенское платье.
— Она посмотрела на него, чтобы убедиться в том, что он говорит серьезно, и увидела, что это так.
— О, сказала она нахмурясь, — опасностей и так предостаточно.
— В бурнусе мало что разглядишь, — сказала Кадига, а если мы размажем по вашему лицу грязь, то никто не будет особенно всматриваться. Все будут видеть только пастуха-замарашку.
— Отличная мысль, Кадига, — сказал Абул, стараясь спрятать свое горе при мысли о том, что расстается с Саритой, и превратить ужасную реальность в увлекательную игру с переодеваниями.
Когда все было готово, Абул и женщины придирчиво осмотрели Сариту. Она чувствовала себя как-то странно — будто находилась в чужом для себя мире, будто они и в самом деле играли в какую-то игру.
Она поняла, что не может как следует попрощаться с Абулом, потому что сделать это — означало признать, что, возможно, приветствие не последует за прощанием, а этой мысли она не могла вынести. Когда Абул крепко прижал ее к себе, ища губами ее губы, она легонько поцеловала его и оттолкнула, сказав, что через несколько недель вновь увидится с ним.
Боль, мелькнувшая в его глазах, тотчас сменилась пониманием; и он также весело велел ей остерегаться мужчин, которые могли найти такого красивого мальчика чрезвычайно привлекательным, и ущипнул ее за нос.
Она попыталась также легко распрощаться с Кадигой и Зулемой, ставшими за это время настоящими ее подругами. Но в их глазах стояли слезы и она почувствовала, что вот-вот расплачется, и тяжело вздохнула Слезы размазали бы тщательно нанесенный грим на ее лице.
Юсуф ждал их у ворот крепости — уже светало.
Он оглядел Сариту с ног до головы, кивнул и сел на груженого пони Сарита, как младшая по статусу из них двоих, должна была ехать верхом на муле.
У обоих животных под седлом находились тюки. В мешке Сариты была женская одежда, расческа, банты, мыло и трут, — все необходимое для того, чтобы снова стать самой собой. Ей было невдомек, что в нем были и золотые дукаты, зашитые за подкладку бархатной мантии. У Юсуфа было с собой оружие, пища, кастрюли, холщовая палатка, фонарь и свечи, — то есть вещи, призванные сделать их путешествие относительно комфортным.
Сарита в последний раз повернулась к Абулу, увидела его глубоко несчастные глаза, легонько коснулась пальцами его губ и села на широкую спину мула.
Она не обернулась, когда они с Юсуфом выехали из ворот Правосудия. Ее мул отказывался даже попытаться идти наравне с пони, чья поступь была намного быстрее. Увидит ли она когда-либо Альгамбру снова? И захочет ли вернуться в эту золоченую клетку? Но Абул и Альгамбра были неразделимы. И если, чтобы быть с ним, ей придется жить за ее решеткой, то она смирится с этим, как сделала это много недель назад. Именно по этой причине, из желания продолжить жизнь, полную любви, и собиралась она сейчас рискнуть своей собственной жизнью.
Они молча ехали в течение часа по тропинкам, ведущим к испанской границе, к Кордове. Сарита знала, что дворец Абенцаррати лежит близко от этой границы и пока выжидала время. Было раннее апрельское утро, и воздух источал ароматы весны Когда же Сарита уверилась в том, что они уехали так далеко, что о возвращении не может быть и речи, она заговорила.
— Юсуф, близко ли находится отсюда дворец Абенцаррати?
Он удивленно взглянул на нее и пожал плечами.
— Не так уж и далеко, чтобы бояться.
— Я не боюсь, — сказала она, — но хочу, чтобы ты проводил меня к нему. Я люблю твоего господина Абула.
— Я пойду к эмиру Абенцаррати, — сказала Сарита, подбирая слова и жалея о том, что она еще плохо говорит на языке Юсуфа. — Я расскажу ему правду о госпоже Айке, и о себе. Я объясню ему, что не представляю никакой угрозы заведенному порядку, что никогда не стану женой господина Абула. Я знаю, что это было бы против всех традиций и верований вашего народа и, кроме того, не желаю занять это положение.
Юсуф ничего не сказал, но в глазах его появился интерес. Сарита продолжила.
— Если господина Абула свергнут, это пойдет на пользу только роду Мокарабов. И, может быть, Абенцаррати не будут больше поддерживать род Мокарабов, если поймут, что те используют их для своих целей. Может быть, они пересмотрят свою позицию, если мне удастся убедить их в том, что калиф не собирается нанести обиду своему народу, и что это не более, чем сказка, придуманная теми, кто жаждет его падения. По крайней мере, может быть, они задумаются над этим…
— А почему ты так думаешь, что они поверят тебе? Женщине и не правоверной?
— Именно поэтому они и прислушаются ко мне, — сказала она.
Юсуф подергал свою короткую бородку:
— А почему ты не должна хотеть стать женой калифа? Кто поверит в то, что какая-нибудь женщина способна отвергнуть подобное положение?
— Я не принадлежу к вашему народу, — тихо сказала Сарита, и для меня радости жизни совсем в другом. Я не желаю жить в серале.
— Но пока ты будешь делить с калифом ложе, в твоих руках будет власть, которой обладает фаворитка. Вот в чем они видят угрозу.
Об этом Сарита действительно не подумала.
Близость к Абулу давала власть. Именно эту близость она и отняла у Айки, и именно поэтому она и решила ее отравить.
— Так ты считаешь, что я должна отречься от калифа полностью, и что только мое полное отречение от него может повлиять на ход событий?
Юсуф кивнул.
— Потому что до тех пор пока ты с ним, мокарабы могут утверждать, что все обстоит именно так, как они говорили.
Может ли она от чистого сердца обещать такое?
Она подумала об Абуле без Альгамбры, как об орле без своих воздушных пенатов, как об орле, лишенном земли, над которой он мог парить и которую мог обозревать во время полета. Она думала о том, чтобы подрезать орлу крылья… и знала, что это было немыслимо.
— Если я должна сделать это, что ж, так тому и быть, — она постарается, чтобы ей поверили, хотя и будет знать, что Абул не примет ее отречения. Он приедет и найдет ее, как только все успокоится. Но она должна вести себя так, будто ото и имеет в виду, и если она сумеет их убедить, появится какая-то надежда. А потом, если она не будет больше в центре внимания, то, может быть, в ней и не будут видеть такую угрозу. Она сможет тихо жить во дворце у моря, а он будет, когда сможет, навещать ее. Жизнь, которую ее любимый будет делить с ней хоть наполовину лучше, чем вообще никакой.
— Я так и сделаю, — сказала она твердо, встретив вопросительный взгляд Юсуфа, и говоря самой себе, что если она смогла убедить этого человека, то сможет убедить любого. Он долго молчал, а затем кивнул.
— Они могут выслушать тебя, а потом убить, — заметил он.
— Я готова и к этому. Ты отведешь меня туда?
— Господин Абул с меня голову снимет за это, — сказал он.
А ты не говори ему.
— Обмануть калифа?
— Ну тогда подведи меня к дворцу.
— Но они убьют тебя, а меня — может быть, и нет.
С этим трудно было спорить.
— Вернись к господину Абулу и скажи ему, что я не разрешила тебе сопровождать себя через границу. Скажи ему, что я поехала в Кордову и буду ждать его там.
Юсуф долго сидел, насупившись.
— Вообще-то, возможно, что ты и сумеешь убедить их. Абенцаррати и Мокарабы всегда имели сложные отношения. Если ты сумеешь уверить эмира в том, что им вертели, как хотели, тогда… — он пожал плечами, — только тогда это возможно.
— Так ты отведешь меня?
— Да, — не говоря ни слова, он пустил пони аллюром. Они поехали по склону горы, пока Юсуф не нашел узкую тропинку, вьющуюся сквозь кустарник и скалы.
В полдень они остановились у ручья. Юсуф разжег костер, потом они молча поели. Сарита вдруг осознала, что Юсуф, пустившись в это предприятие, тоже многим рискует, рискует быть пойманным и казненным, как шпион… навлечет на себя гнев калифа за ослушание и повиновение непокорной женщине. Вряд ли Юсуф, столь мужественный и верный калифу человек, стал бы ее слушать, если бы не думал, что то, что она хочет сделать, пойдет на пользу его господину.
Они встретили на своем пути несколько крестьян и пастухов, никто из которых не проявил особого интереса к обычным путешественникам.
Однажды их окликнул небольшой патрульный отряд, который разрешил им идти дальше, когда Юсуф сказал, что они навещали его отца, живущего в соседней деревне. К ночи они были уже на земле Абенцаррати. Они остановились в оливковой роще.
Юсуф не стал разжигать костер. Поев сыра, оливок и фиников и выпив воды из фляги — когда наступила полная темнота — они вышли из тени деревьев и полезли вверх по холму. С его высоты они увидели внизу свет.
— Там крепость Абенцаррати, — сказал Юсуф, — примерно в двух часах хода от рощи. — Отсюда будет легче добраться до нее, — сказала Сарита.
Юсуф хмыкнул, и они вернулись обратно, Закутавшись в одеяла, они легли возле привязанных животных. Немного погодя она выскользнула из одеяла и встала. Юсуф не пошевелился.
Она вытащила из седельного мешка горсть кураги.
Странно, что почувствовала голод сейчас, когда готовилась идти в логово льва. Она проверила — на месте ли нож. Он был там, где и должен был быть — в складках бурнуса. Маловероятно, что у нее будет время, чтобы использовать его в случае атаки. Важно, что он был у нее — это успокаивало.
Она бесшумно вышла из рощи и пошла по тропинке, по которой проходила уже с Юсуфом. Вдруг она вспомнила то давнее утро, когда ела абрикосы, лежа на диване перед калифом, бросая ему вызов и негодуя, чтобы потом, в банях, испытать, несмотря на это, чувственное наслаждение… О, как же давно это было.
Она спустилась по склону горы босиком и задумалась о том, каким образом ей лучше приблизиться к своей цели. Ведь тут неподалеку должны были быть часовые и караульное помещение. Обратят ли они внимание на какого-то пастуха?
За ее приближением пристально следили. Ведь она была пастухом без коз и овец, и появилась из ночной темноты. В эти смутные времена любого пришельца рассматривали с подозрением, даже если он был всего лишь мальчишкой, — поэтому за нею были посланы трое солдат, которые должны были привести ее в сторожевую башню. Увидев их, Сарита испугалась. Она попыталась ответить им смело, но язык от страха не повиновался ей, и она с трудом выговорила арабские слова:
— У меня дело к эмиру Абенцаррати.
— Ты откуда?
— Из Альгамбры, — выдавила она из себя. — У меня сообщение для эмира.
Один из солдат схватил ее за руку и потащил наверх. Он кинул ее на седло. Она старалась, чтобы он не учуял в ней нечто женское, но солдат и не пытался касаться ее. Они поскакали к воротам крепости — они за ними закрылись и они оказались на площади. Почти такой же, как в Альгамбре.
Крепость была похожа на крепость в Альгамбре, только в ней все было гораздо более скромно и менее величественно. Однако и здесь было много вооруженных солдат и стражников.
Ее отвели в круглую комнату, находившуюся в сторожевой башне, где ее уже ждал офицер охраны.
Он уставился на паренька с грязным лицом и необычайно зелеными глазами — что-то в нем было не так, но что?
— Какое у тебя дело?
— Я прибыл из Альгамбры с сообщением для эмира.
— Так доложи его мне.
— Нет, я должен сделать это лично.
Офицер все смотрел и смотрел. Может, это паренек послан, чтобы убить эмира? Но у него не будет возможности приблизиться к нему на такое расстояние, чтобы нанести удар. А в парне все же есть что-то очень странное, очень… Надо будет сказать о нем эмиру:
— Запри его наверху, — сказал он солдату.
— Но я должен…
Солдат хлопнул ее ладонью по губам, а потом ее то ли поволокли, то ли понесли в маленькое пространство. Дверь за ней захлопнулась, и она оказалась в черном каменном аду, где задрожала от холода и страха. Неужели они оставят ее здесь и так и не отведут к эмиру?
Юсуф слышал, как она ушла. Если он хочет соврать калифу, то должен ждать здесь до завтрашней ночи и только потом пускаться в обратный путь.
Внезапно Юсуф вскочил. Почему он вообще подумал, что это возможно? Он взобрался на пони и поскакал так быстро, словно за ним гналась целая армия Абенцаррати. Он не знал, как объяснить калифу случившееся — не сносить ему головы. Его действия не укладывались в рамки верований и представлений его народа. Он ослушался приказа калифа, пойдя на поводу у женщины, и тем самым подверг риску то, что калиф считал для себя самым дорогим.