Как бы то ни было, невозможно забыть этого форварда, надвигающегося на защитников, словно их и нет. И внезапную силу его ударов не забыть. Вот он сошелся с противником, кажется, еще должно что-то последовать, а мяч ткнулся в сетку. И вратарь в сердцах срывает с себя кепку и швыряет ее вдогонку за мячом: «Эх, Пономарь!»
КОНСТАНТИН БЕСКОВ
АВТАНДИЛ ГОГОБЕРИДЗЕ
СЕРГЕЙ САЛЬНИКОВ
ВИКТОР ВОРОШИЛОВ
КОНСТАНТИН БЕСКОВ
Отчетливо помню, как он, восемнадцатилетний, с русым чубчиком и коротко выстриженным затылком, уже тогда плотный и основательный, появился на краю линии нападения «Металлурга» с благословения дальновидного Бориса Аркадьева. И можно было бы продолжать рассказывать о Бескове-форварде. Однако так сложилась жизнь этого человека, что его имя – это имя тренера. И хочешь не хочешь начать полагается с его тренерской деятельности. Но я знаю, что мне не придется искусственно соединять два непохожих отрывка, он – цельная личность и свои команды вел точно так же, как играл сам.
Большой тренер отличается от остальных тем, что в его руки попадает не какая-то определенная команда, а футбол в целом. Руководя своей командой, желая ей добра, шагая с ней вверх по турнирной лестнице, он не довольствуется этим, как большинство его добросовестных коллег, а на ее примере, с ее помощью предлагает общему вниманию собственное истолкование игры, ее тактики, ее морали, нащупывает новое.
Тренерская квалификация Бескова всегда котировалась высоко, и все же оставалось ощущение, что его поиски Синей Птицы тщетны.
В свое время, возглавляя «Торпедо», ЦСКА, «Локомотив», «Зарю», московское «Динамо» и сборную страны, Бесков, как правило, интересно начинал, ему удавалось быстро переводить команды в разряд перспективных. И всякий раз ему не давали доводить начатое до конца. Тренеры окружены сверх меры нетерпеливыми работодателями, от них требуют призов раньше разумных сроков. Бескову доставалось чаще и больше, чем другим, потому что он принципиально отвергал любую иную работу, чем с дальним прицелом. Поскольку дипломатичность ему несвойственна, разрыв не заставлял себя ждать.
И вот в 1977 году его позвал на выручку оплошавший «Спартак». Внешне задача выглядела просто: вернуть именитый клуб в высшую лигу. Все было во вкусе Бескова: экстремальность ситуации, право начать с нуля, доверие, самостоятельность. В предельно короткий срок «Спартак» был реорганизован, омоложен, восстал из пепла. Большой неожиданностью это не выглядело, все знали, что у Бескова твердая рука.
Однако обстоятельства сложились таким образом, что работа Бескова приобрела куда большее значение.
Вспомним: в тот момент, когда «Спартак» вернулся в высшую лигу, наш футбол переживал лихую годину. Большинство команд погрязли в мелководной турнирной конъюнктуре, в большом ходу была игра на ничью, процветала «выездная модель». Никому не было дела до футбола, о его совершенствовании и развитии не помышляли. Он весь сжался вокруг борьбы за очки и места, стал вроде бы практичным и деловым, а по сути дела – бескрылым, корыстным и трусоватым.
И вдруг ближе к концу 1978 года пронесся слух, что «Спартак» играет. Нет, никакого экстра-класса у него не замечено, но играет. И слуха этого было достаточно, чтобы приунывший футбольный народ потянулся на матчи «Спартака».
В самом деле, к общему удовольствию, явилась команда, во главу угла поставившая атаку, стремящаяся разумно и весело комбинировать, не чуждая красот и тонкостей. Она установила контакт со зрителями благодаря тому, что приобретение очков поставила в прямую зависимость от достоинства своей игры.
В 1979 году «Спартак» выиграл чемпионское звание и после этого шесть раз подряд состоял в призерах. И в розыгрышах европейских кубков, которые признаны пробным камнем, выглядел пристойно, побеждал клубы Англии, Голландии, Бельгии, а в декабре 1983 года, в нашу нефутбольную пору, пробил окно в четвертьфинал Кубка УЕФА, расколдовав непреодолимый прежде рубеж.
Вовсе не намерен преподнести «Спартак» командой без сучка и задоринки. И в наших турнирах, и в европейских он изведал за эти годы немало горьких поражений, далеко не всегда добивался того, чего от него ждали.
И тем не менее он приобрел более ценное, чем медали, название «ведущей команды», которое молва присваивает тем, чья игра завладевает умами, находит последователей. В этом и проявилась более всего заслуга «Спартака», руководимого Бесковым. Пример оказался заразительным, многие тренеры стали пересматривать взгляды на футбол. Его игровая сущность в нашем чемпионате стала выходить на передний план. Открытие? Думаю, что нет. Скорее выпрямление перегиба.
Бесков – олицетворение правильного футбола. И как игрок и как тренер. Всю жизнь с последовательностью ему присущей, испытывая удары судьбы, не соглашаясь на полумеры, он отстаивал тот футбол, в который играл сам в молодые годы. Что же такое «правильный» футбол? Это не приверженность какой-либо системе игры. С того времени, когда Бесков был центрфорвардом в московском «Динамо», многое переменилось в облике игры, и эти перемены он принимал как должное, никогда не слыл консерватором. Напротив, и команда, в которой он играл, отходила от общепринятой схемы, нащупала вариант с четырьмя защитниками лет на десять раньше, чем его предъявили бразильцы – чемпионы мира 1958 года. И сам Бесков, по авторитетному свидетельству Б. Аркадьева, являлся «наиболее ярким представителем „центра“ новой формации».
Команда вышла на поле. Не важно, в 1945 или в 1985 году, следует ли она «дубль-ве» или системе 4 – 4 – 2, скромный ли это клуб или сборная, оспаривающая звание чемпиона мира, – она обязана играть правильно. Это значит, что во всех перемещениях по полю игроков и мяча должен чувствоваться разум, футболисты должны отдавать себе ясный отчет в том, чего они хотят, что делают. И этот разум полагается выразить на языке футбола – точными передачами, комбинациями, целесообразностью любого перемещения или приема, настойчивостью и увлеченностью. «Умный игрок» – это большая похвала в устах Бескова. «Без царя в голове» – это о том, кому не помогут ни быстрый бег, ни пушечный удар считаться «правильным» по Бескову футболистом.
«Динамо», когда в его рядах был Бесков, играло именно так, правильно, разумно, и если и уступало немного ЦДКА в их интереснейшем семилетнем соперничестве, то, как считали сами динамовцы и их тренер Михаил Якушин, лишь из-за разного рода привходящих обстоятельств и случайностей, а в классе игры превосходили своих более целеустремленных конкурентов. Дела давно минувших дней, и в то время трудно было что-то доказать, а сейчас и подавно. Существенно то, что динамовская игра послевоенных лет рассматривалась многими как, если угодно, наиболее культурная, задуманная и сложно и тонко. Ну а Бесков в линии нападения был первой скрипкой.
Он имел выдающихся партнеров. «Таран» Сергей Соловьев, хитрый, дальновидный дриблер Василий Трофимов, худой, тонконогий, с необъяснимо могучим прямым ударом по верхним углам ворот Василий Карцев. И среди них Бесков, занимавшийся делом, для которого был рожден, – комбинационной игрой. Он и тогда, на поле, еще не зная своего будущего, выглядел тренером. Партнеров своих он не то чтобы знал – он их чувствовал и в каждом маневре угадывал, в чем должна состоять его поддержка. Они все же славились чем-то определенным, а от Бескова требовалось их тактично объединить, чтобы швы игры остались невидимыми и динамовская атака выглядела бы непринужденной, чтобы все в ней было правильно. И ему это удавалось. А ведь он не был разыгрывающим, он носил гордое название «центр» и забивал много, как и полагалось. Включая в наступление других, он вел его и сам. Это и позволило ему стать форвардом «новой формации». Много лет спустя Бесков говорил, что выше всего он ставит те свои голы, которым предшествовал умный пас. Иначе говоря, оказывая любезности, он ждал и требовал ответных, уже тогда уразумев, что футбольное товарищество должно быть всеобщим, что только в этом случае команда способна стать классной. С таким пониманием футбола он и сделался тренером.
При всей своей осведомленности о подноготной футбола, где затаено всякое: и злое, и нечестное и глупое, при его суровости и резкости, он стал крупным тренером потому, что верил во всемогущество игры как таковой, верил с детства, верил и молодо и убежденно.
При всем желании Бескова не отнесешь к числу тренеров-победителей. Когда он работал в московском «Динамо», эта команда дважды была вторым призером, а чемпионом стать так и не сумела. «Спартак» пять раз был вторым, был третьим, золотые же медали достались ему лишь раз. И сборная в годы его руководства до заветных призов не дотягивалась. И в розыгрышах европейских кубков и «Динамо» и «Спартак» где-то обязательно останавливались.
Однако все команды, которые тренировал Бесков, пусть они и не знали полных побед, привлекали к себе внимание игрой интересной, правильной, игрой на победу.
Не берусь объяснить, почему тренеру Бескову со скрипом даются победы. Тренеры – люди разные, хотя спрос с них одинаков. Вполне допускаю, что каких-то глубинных черт характера, необходимых для того, чтобы приобрести репутацию тренера-победителя, Бесков не имеет, но уж что ему щедро отпущено, так это дар режиссера, постановщика игры, дар распознавания и выращивания футбольных дарований. Дар редкий, ценный в любые времена. Когда же этот дар был проявлен Бесковым с ошеломляющей наглядностью в критической ситуации для нашего футбола, он, без преувеличения, спас положение. Думаю, что в тот момент постановщик игры был нужнее, чем тренер-победитель.
Бесков человек не меняющийся, его футбольные идеалы и взгляды сложились раз и навсегда. И если ты их когда-то узнал, можешь издали следить за его работой и обязательно найдешь подтверждения тому, что тебе известно. С Бесковым не получаются споры, его убежденность как крепость, он готов обороняться, даже если на него не нападают. Должно быть, к этому его вынудила многотрудная тренерская жизнь с незаслуженными обидами и непониманием окружающих. То и дело кто-то отзывается о нем как о «невозможном» человеке. Что ж, Бескову есть что охранять и есть от кого защищаться. Это нельзя не уважать. На таких людях и стоит футбол.
Большой тренер отличается от остальных тем, что в его руки попадает не какая-то определенная команда, а футбол в целом. Руководя своей командой, желая ей добра, шагая с ней вверх по турнирной лестнице, он не довольствуется этим, как большинство его добросовестных коллег, а на ее примере, с ее помощью предлагает общему вниманию собственное истолкование игры, ее тактики, ее морали, нащупывает новое.
Тренерская квалификация Бескова всегда котировалась высоко, и все же оставалось ощущение, что его поиски Синей Птицы тщетны.
В свое время, возглавляя «Торпедо», ЦСКА, «Локомотив», «Зарю», московское «Динамо» и сборную страны, Бесков, как правило, интересно начинал, ему удавалось быстро переводить команды в разряд перспективных. И всякий раз ему не давали доводить начатое до конца. Тренеры окружены сверх меры нетерпеливыми работодателями, от них требуют призов раньше разумных сроков. Бескову доставалось чаще и больше, чем другим, потому что он принципиально отвергал любую иную работу, чем с дальним прицелом. Поскольку дипломатичность ему несвойственна, разрыв не заставлял себя ждать.
И вот в 1977 году его позвал на выручку оплошавший «Спартак». Внешне задача выглядела просто: вернуть именитый клуб в высшую лигу. Все было во вкусе Бескова: экстремальность ситуации, право начать с нуля, доверие, самостоятельность. В предельно короткий срок «Спартак» был реорганизован, омоложен, восстал из пепла. Большой неожиданностью это не выглядело, все знали, что у Бескова твердая рука.
Однако обстоятельства сложились таким образом, что работа Бескова приобрела куда большее значение.
Вспомним: в тот момент, когда «Спартак» вернулся в высшую лигу, наш футбол переживал лихую годину. Большинство команд погрязли в мелководной турнирной конъюнктуре, в большом ходу была игра на ничью, процветала «выездная модель». Никому не было дела до футбола, о его совершенствовании и развитии не помышляли. Он весь сжался вокруг борьбы за очки и места, стал вроде бы практичным и деловым, а по сути дела – бескрылым, корыстным и трусоватым.
И вдруг ближе к концу 1978 года пронесся слух, что «Спартак» играет. Нет, никакого экстра-класса у него не замечено, но играет. И слуха этого было достаточно, чтобы приунывший футбольный народ потянулся на матчи «Спартака».
В самом деле, к общему удовольствию, явилась команда, во главу угла поставившая атаку, стремящаяся разумно и весело комбинировать, не чуждая красот и тонкостей. Она установила контакт со зрителями благодаря тому, что приобретение очков поставила в прямую зависимость от достоинства своей игры.
В 1979 году «Спартак» выиграл чемпионское звание и после этого шесть раз подряд состоял в призерах. И в розыгрышах европейских кубков, которые признаны пробным камнем, выглядел пристойно, побеждал клубы Англии, Голландии, Бельгии, а в декабре 1983 года, в нашу нефутбольную пору, пробил окно в четвертьфинал Кубка УЕФА, расколдовав непреодолимый прежде рубеж.
Вовсе не намерен преподнести «Спартак» командой без сучка и задоринки. И в наших турнирах, и в европейских он изведал за эти годы немало горьких поражений, далеко не всегда добивался того, чего от него ждали.
И тем не менее он приобрел более ценное, чем медали, название «ведущей команды», которое молва присваивает тем, чья игра завладевает умами, находит последователей. В этом и проявилась более всего заслуга «Спартака», руководимого Бесковым. Пример оказался заразительным, многие тренеры стали пересматривать взгляды на футбол. Его игровая сущность в нашем чемпионате стала выходить на передний план. Открытие? Думаю, что нет. Скорее выпрямление перегиба.
Бесков – олицетворение правильного футбола. И как игрок и как тренер. Всю жизнь с последовательностью ему присущей, испытывая удары судьбы, не соглашаясь на полумеры, он отстаивал тот футбол, в который играл сам в молодые годы. Что же такое «правильный» футбол? Это не приверженность какой-либо системе игры. С того времени, когда Бесков был центрфорвардом в московском «Динамо», многое переменилось в облике игры, и эти перемены он принимал как должное, никогда не слыл консерватором. Напротив, и команда, в которой он играл, отходила от общепринятой схемы, нащупала вариант с четырьмя защитниками лет на десять раньше, чем его предъявили бразильцы – чемпионы мира 1958 года. И сам Бесков, по авторитетному свидетельству Б. Аркадьева, являлся «наиболее ярким представителем „центра“ новой формации».
Команда вышла на поле. Не важно, в 1945 или в 1985 году, следует ли она «дубль-ве» или системе 4 – 4 – 2, скромный ли это клуб или сборная, оспаривающая звание чемпиона мира, – она обязана играть правильно. Это значит, что во всех перемещениях по полю игроков и мяча должен чувствоваться разум, футболисты должны отдавать себе ясный отчет в том, чего они хотят, что делают. И этот разум полагается выразить на языке футбола – точными передачами, комбинациями, целесообразностью любого перемещения или приема, настойчивостью и увлеченностью. «Умный игрок» – это большая похвала в устах Бескова. «Без царя в голове» – это о том, кому не помогут ни быстрый бег, ни пушечный удар считаться «правильным» по Бескову футболистом.
«Динамо», когда в его рядах был Бесков, играло именно так, правильно, разумно, и если и уступало немного ЦДКА в их интереснейшем семилетнем соперничестве, то, как считали сами динамовцы и их тренер Михаил Якушин, лишь из-за разного рода привходящих обстоятельств и случайностей, а в классе игры превосходили своих более целеустремленных конкурентов. Дела давно минувших дней, и в то время трудно было что-то доказать, а сейчас и подавно. Существенно то, что динамовская игра послевоенных лет рассматривалась многими как, если угодно, наиболее культурная, задуманная и сложно и тонко. Ну а Бесков в линии нападения был первой скрипкой.
Он имел выдающихся партнеров. «Таран» Сергей Соловьев, хитрый, дальновидный дриблер Василий Трофимов, худой, тонконогий, с необъяснимо могучим прямым ударом по верхним углам ворот Василий Карцев. И среди них Бесков, занимавшийся делом, для которого был рожден, – комбинационной игрой. Он и тогда, на поле, еще не зная своего будущего, выглядел тренером. Партнеров своих он не то чтобы знал – он их чувствовал и в каждом маневре угадывал, в чем должна состоять его поддержка. Они все же славились чем-то определенным, а от Бескова требовалось их тактично объединить, чтобы швы игры остались невидимыми и динамовская атака выглядела бы непринужденной, чтобы все в ней было правильно. И ему это удавалось. А ведь он не был разыгрывающим, он носил гордое название «центр» и забивал много, как и полагалось. Включая в наступление других, он вел его и сам. Это и позволило ему стать форвардом «новой формации». Много лет спустя Бесков говорил, что выше всего он ставит те свои голы, которым предшествовал умный пас. Иначе говоря, оказывая любезности, он ждал и требовал ответных, уже тогда уразумев, что футбольное товарищество должно быть всеобщим, что только в этом случае команда способна стать классной. С таким пониманием футбола он и сделался тренером.
При всей своей осведомленности о подноготной футбола, где затаено всякое: и злое, и нечестное и глупое, при его суровости и резкости, он стал крупным тренером потому, что верил во всемогущество игры как таковой, верил с детства, верил и молодо и убежденно.
При всем желании Бескова не отнесешь к числу тренеров-победителей. Когда он работал в московском «Динамо», эта команда дважды была вторым призером, а чемпионом стать так и не сумела. «Спартак» пять раз был вторым, был третьим, золотые же медали достались ему лишь раз. И сборная в годы его руководства до заветных призов не дотягивалась. И в розыгрышах европейских кубков и «Динамо» и «Спартак» где-то обязательно останавливались.
Однако все команды, которые тренировал Бесков, пусть они и не знали полных побед, привлекали к себе внимание игрой интересной, правильной, игрой на победу.
Не берусь объяснить, почему тренеру Бескову со скрипом даются победы. Тренеры – люди разные, хотя спрос с них одинаков. Вполне допускаю, что каких-то глубинных черт характера, необходимых для того, чтобы приобрести репутацию тренера-победителя, Бесков не имеет, но уж что ему щедро отпущено, так это дар режиссера, постановщика игры, дар распознавания и выращивания футбольных дарований. Дар редкий, ценный в любые времена. Когда же этот дар был проявлен Бесковым с ошеломляющей наглядностью в критической ситуации для нашего футбола, он, без преувеличения, спас положение. Думаю, что в тот момент постановщик игры был нужнее, чем тренер-победитель.
Бесков человек не меняющийся, его футбольные идеалы и взгляды сложились раз и навсегда. И если ты их когда-то узнал, можешь издали следить за его работой и обязательно найдешь подтверждения тому, что тебе известно. С Бесковым не получаются споры, его убежденность как крепость, он готов обороняться, даже если на него не нападают. Должно быть, к этому его вынудила многотрудная тренерская жизнь с незаслуженными обидами и непониманием окружающих. То и дело кто-то отзывается о нем как о «невозможном» человеке. Что ж, Бескову есть что охранять и есть от кого защищаться. Это нельзя не уважать. На таких людях и стоит футбол.
АВТАНДИЛ ГОГОБЕРИДЗЕ
Большие мастера существуют не сами по себе, не только в благодарной памяти людей, их видевших на поле. Они прибавляют что-то к нашим знаниям о футболе, к нашему восприятию, влияют на будущее игры и в техническом смысле и в нравственном – словом, становятся явлением. Гогоберидзе из этого числа.
Он выходил на поле на протяжении семнадцати сезонов. За это время можно закончить десятилетку, институт, аспирантуру, из первоклашки, не видного за ранцем, вырасти в научного сотрудника. А в тбилисском «Динамо» играл все тот же Гогоберидзе. Для меня видеть Гогоберидзе на стадионе было так же привычно, как Гоголеву в Малом театре или Яншина в Художественном. Подумать только, Гогоберидзе имел партнерами Б. Пайчадзе, М. Бердзенишвили, Г. Джеджелава, с кого начиналось тбилисское «Динамо», а потом был заодно с 3. Калоевым, М. Месхи, Ш. Яманидзе, Г. Чохели, В. Баркая, М. Хурцилава, годившимися тем в сыновья. Да и семнадцать его сезонов, видимо, не были пределом. Он появился в первом послевоенном чемпионате, когда ему было 23 года.
Не помню, чтобы кого-то интересовал возраст Гогоберидзе. В 31, 32, 33 года, в трех чемпионатах подряд, он был первым в своем клубе по числу забитых мячей, в 37 лет состоял в «33 лучших». Роковой рубеж тридцатилетия был придуман позже, не знаю уж каким формалистом. Близорукое анкетное рвение не только обижает ни в чем не повинных мастеров, но и наносит ущерб футболу, их преждевременный уход подчас лишает игру тонкости и зрелости, ей, игре, нужны люди, знающие ее вдоль и поперек. Прощание неминуемо, но оно должно свершаться естественно, не быть торопливым и грубым.
Гогоберидзе постоял за тех, кому тридцать с хвостиком, раздвинул наши представления о возрастных границах. Это не выглядело феноменальностью, уместнее говорить о культуре человека, отчетливо знавшего, что требуется для хорошей игры, умевшего свою неиссякаемую маневренность гарантировать тренировочным трудом и образом жизни. То, что Гогоберидзе наделен внутренней культурой, легко обнаруживалось с трибун. Всегда сдержанный, захваченный игрой, он выглядел на поле тем, кого принято называть воспитанным человеком. Постоянно, еще до вмешательства судьи, он останавливал, успокаивал нервничавших товарищей, хотя сам был пылким не менее, чем они.
«Нашими лучшими полусредними я считаю Валентина Николаева, Николая Дементьева, Автандила Гогоберидзе…» – так писал Б. Аркадьев в своей книге. Знакомые все лица, не так ли? Тогда еще не было нашего Клуба, счет голам вели небрежно, а эти трое, названные в назидание в теоретическом труде, лестную оценку умудренного тренера оправдали. Там же Б. Аркадьев писал: «Потеря игровой направленности в сторону ворот противника – опасное перерождение полусреднего, обесценивающее его как игрока нападения». Благодаря Клубу мы знаем, что эти трое «не переродились», свое игровое предназначение осуществили сполна.
Как редактору, мне известно, что значит быть названным Б. Аркадьевым в качестве примера. Однажды я попросил его в рукопись статьи ввести подобные примеры, которые бы иллюстрировали его утверждения. Он ответил, что должен подумать. Думал день. Позвонил и продиктовал, куда и какие фамилии вставить. Еще через день позвонил снова – одних вычеркнул, назвал других. Вычитывая гранки, он долго сидел, взвешивая свои примеры, вздыхал, опять какие-то фамилии убрал, вписал новые. «Ну, теперь, кажется, грубых ошибок нет, один, правда, вызывает у меня беспокойство, но он молод, будем считать, что ему выдан аванс».
Невозможно представить, чтобы Б. Аркадьев, убежденный сторонник обоснованного, безупречного взаимодействия, признал «лучшим полусредним» Гогоберидзе только за его личные совершенства. Можно не сомневаться, да так оно и было, что он видел в нем футболиста, разумно ведущего общую игру, знающего толк в тактическом розыгрыше, соблюдающего вечно ценимое чувство меры в соотношении «я» и «мы». Неспроста он в 1947 году пригласил Гогоберидзе вместе с ЦДКА совершить турне по Чехословакии, а в 1952 году включил в состав заново созданной сборной СССР.
Все это проливает свет и на Гогоберидзе как на игрока, и на его клуб, тбилисское «Динамо». Долгое время одной из постоянных тем разговоров было обсуждение, почему тбилисцы, играющие ярко, всем нравящиеся, никак не доберутся ни до золотых медалей, ни до Кубка. Одной из сильных версий было «чрезмерное увлечение индивидуальной игрой». Я взял это выражение в кавычки, поскольку привожу выдержку из напечатанного. Так что версия была не разговорная, кулуарная, а открытая, чуть ли не официальная. Не возьмусь судить, одна ли эта причина действовала или влияли и другие, а эта среди них. Тбилисцы по своей футбольной одаренности давным-давно, с довоенных времен, имели право на призы, но прежде их сделались чемпионами и ЦДКА, и московское «Торпедо», и киевское «Динамо», а они лишь в 1964 году, в своем 25-м чемпионате.
Сейчас, после того как тбилисское «Динамо» свело короткое знакомство со всеми призами, мы в его неудачах ищем причины общего порядка, те же, что и у остальных команд, а не «особые». Премудрости игры, именуемой современной, отвечающей в каждый данный момент всем требованиям последней моды, тбилисскими футболистами и тренерами познаны и усвоены. Но шли они к этому в самом деле долго и трудно.
Гогоберидзе, который был связующим звеном нескольких поколений, сделал, возможно, больше, чем кто-либо другой для сглаживания «чрезмерного увлечения», для того, чтобы его команда обрела устойчивое равновесие в коллективных проявлениях. Он настаивал на этом не в диспутах, а тем, как играл. Однажды его партнер Заур Калоев так выразился: «Когда Гогоберидзе был среди нас, просто душа пела». Последний раз его видели на поле в 1961 году, а два года спустя тбилисцев поздравляли с победой в чемпионате. Красивый мужчина, рослый, тонкий в талии, как танцор, он и на поле был красив. Его образ не искажала безостановочная, тяжелая футбольная работа, на которую он себя обрек. Наверное, так было еще и потому, что он ее сам добровольно выбрал, любил и был горд, что способен с ней справиться. Он был прямым предтечей нынешних звезд из числа игроков середины поля. Он не знал устали в перемещениях, и ни одна атака не обходилась без него, он просто не мог к ней опоздать, тут уж дело чести. Красота движений в футболе – понятие не отвлеченное, ее создает и высвечивает разумность, целесообразность того, что делается, рывок ли это, наклон, шаг в сторону для отвода глаз, прыжок. Гогоберидзе был из тех, кого называют умными игроками, и выше похвалы не существует, футбол в этом смысле подчинен измерениям, понятным любому из нас, берущихся его оценивать. Человек, справляющийся с делом красиво, умно, с видимой легкостью, прославляет не одного себя, а и само дело. Такие встречаются не часто. Оттого Гогоберидзе и было дано предвосхитить игру тбилисцев на годы вперед, стать игроком-явлением.
Он выходил на поле на протяжении семнадцати сезонов. За это время можно закончить десятилетку, институт, аспирантуру, из первоклашки, не видного за ранцем, вырасти в научного сотрудника. А в тбилисском «Динамо» играл все тот же Гогоберидзе. Для меня видеть Гогоберидзе на стадионе было так же привычно, как Гоголеву в Малом театре или Яншина в Художественном. Подумать только, Гогоберидзе имел партнерами Б. Пайчадзе, М. Бердзенишвили, Г. Джеджелава, с кого начиналось тбилисское «Динамо», а потом был заодно с 3. Калоевым, М. Месхи, Ш. Яманидзе, Г. Чохели, В. Баркая, М. Хурцилава, годившимися тем в сыновья. Да и семнадцать его сезонов, видимо, не были пределом. Он появился в первом послевоенном чемпионате, когда ему было 23 года.
Не помню, чтобы кого-то интересовал возраст Гогоберидзе. В 31, 32, 33 года, в трех чемпионатах подряд, он был первым в своем клубе по числу забитых мячей, в 37 лет состоял в «33 лучших». Роковой рубеж тридцатилетия был придуман позже, не знаю уж каким формалистом. Близорукое анкетное рвение не только обижает ни в чем не повинных мастеров, но и наносит ущерб футболу, их преждевременный уход подчас лишает игру тонкости и зрелости, ей, игре, нужны люди, знающие ее вдоль и поперек. Прощание неминуемо, но оно должно свершаться естественно, не быть торопливым и грубым.
Гогоберидзе постоял за тех, кому тридцать с хвостиком, раздвинул наши представления о возрастных границах. Это не выглядело феноменальностью, уместнее говорить о культуре человека, отчетливо знавшего, что требуется для хорошей игры, умевшего свою неиссякаемую маневренность гарантировать тренировочным трудом и образом жизни. То, что Гогоберидзе наделен внутренней культурой, легко обнаруживалось с трибун. Всегда сдержанный, захваченный игрой, он выглядел на поле тем, кого принято называть воспитанным человеком. Постоянно, еще до вмешательства судьи, он останавливал, успокаивал нервничавших товарищей, хотя сам был пылким не менее, чем они.
«Нашими лучшими полусредними я считаю Валентина Николаева, Николая Дементьева, Автандила Гогоберидзе…» – так писал Б. Аркадьев в своей книге. Знакомые все лица, не так ли? Тогда еще не было нашего Клуба, счет голам вели небрежно, а эти трое, названные в назидание в теоретическом труде, лестную оценку умудренного тренера оправдали. Там же Б. Аркадьев писал: «Потеря игровой направленности в сторону ворот противника – опасное перерождение полусреднего, обесценивающее его как игрока нападения». Благодаря Клубу мы знаем, что эти трое «не переродились», свое игровое предназначение осуществили сполна.
Как редактору, мне известно, что значит быть названным Б. Аркадьевым в качестве примера. Однажды я попросил его в рукопись статьи ввести подобные примеры, которые бы иллюстрировали его утверждения. Он ответил, что должен подумать. Думал день. Позвонил и продиктовал, куда и какие фамилии вставить. Еще через день позвонил снова – одних вычеркнул, назвал других. Вычитывая гранки, он долго сидел, взвешивая свои примеры, вздыхал, опять какие-то фамилии убрал, вписал новые. «Ну, теперь, кажется, грубых ошибок нет, один, правда, вызывает у меня беспокойство, но он молод, будем считать, что ему выдан аванс».
Невозможно представить, чтобы Б. Аркадьев, убежденный сторонник обоснованного, безупречного взаимодействия, признал «лучшим полусредним» Гогоберидзе только за его личные совершенства. Можно не сомневаться, да так оно и было, что он видел в нем футболиста, разумно ведущего общую игру, знающего толк в тактическом розыгрыше, соблюдающего вечно ценимое чувство меры в соотношении «я» и «мы». Неспроста он в 1947 году пригласил Гогоберидзе вместе с ЦДКА совершить турне по Чехословакии, а в 1952 году включил в состав заново созданной сборной СССР.
Все это проливает свет и на Гогоберидзе как на игрока, и на его клуб, тбилисское «Динамо». Долгое время одной из постоянных тем разговоров было обсуждение, почему тбилисцы, играющие ярко, всем нравящиеся, никак не доберутся ни до золотых медалей, ни до Кубка. Одной из сильных версий было «чрезмерное увлечение индивидуальной игрой». Я взял это выражение в кавычки, поскольку привожу выдержку из напечатанного. Так что версия была не разговорная, кулуарная, а открытая, чуть ли не официальная. Не возьмусь судить, одна ли эта причина действовала или влияли и другие, а эта среди них. Тбилисцы по своей футбольной одаренности давным-давно, с довоенных времен, имели право на призы, но прежде их сделались чемпионами и ЦДКА, и московское «Торпедо», и киевское «Динамо», а они лишь в 1964 году, в своем 25-м чемпионате.
Сейчас, после того как тбилисское «Динамо» свело короткое знакомство со всеми призами, мы в его неудачах ищем причины общего порядка, те же, что и у остальных команд, а не «особые». Премудрости игры, именуемой современной, отвечающей в каждый данный момент всем требованиям последней моды, тбилисскими футболистами и тренерами познаны и усвоены. Но шли они к этому в самом деле долго и трудно.
Гогоберидзе, который был связующим звеном нескольких поколений, сделал, возможно, больше, чем кто-либо другой для сглаживания «чрезмерного увлечения», для того, чтобы его команда обрела устойчивое равновесие в коллективных проявлениях. Он настаивал на этом не в диспутах, а тем, как играл. Однажды его партнер Заур Калоев так выразился: «Когда Гогоберидзе был среди нас, просто душа пела». Последний раз его видели на поле в 1961 году, а два года спустя тбилисцев поздравляли с победой в чемпионате. Красивый мужчина, рослый, тонкий в талии, как танцор, он и на поле был красив. Его образ не искажала безостановочная, тяжелая футбольная работа, на которую он себя обрек. Наверное, так было еще и потому, что он ее сам добровольно выбрал, любил и был горд, что способен с ней справиться. Он был прямым предтечей нынешних звезд из числа игроков середины поля. Он не знал устали в перемещениях, и ни одна атака не обходилась без него, он просто не мог к ней опоздать, тут уж дело чести. Красота движений в футболе – понятие не отвлеченное, ее создает и высвечивает разумность, целесообразность того, что делается, рывок ли это, наклон, шаг в сторону для отвода глаз, прыжок. Гогоберидзе был из тех, кого называют умными игроками, и выше похвалы не существует, футбол в этом смысле подчинен измерениям, понятным любому из нас, берущихся его оценивать. Человек, справляющийся с делом красиво, умно, с видимой легкостью, прославляет не одного себя, а и само дело. Такие встречаются не часто. Оттого Гогоберидзе и было дано предвосхитить игру тбилисцев на годы вперед, стать игроком-явлением.
СЕРГЕЙ САЛЬНИКОВ
Заглянул в два авторитетных справочника, и в обоих о Сальникове слово в слово сказано следующее: «Один из наиболее техничных игроков советского футбола». Фраза удобная, раз и навсегда изобретенная для служебного пользования: все верно, но и не отмечено ничего, что бы позволило отличить человека от десятка других, кому тоже впору этот отзыв.
Техничность – дар счастливой координации, дар, который полагается лелеять и упражнять. Сама по себе техничность не делает игрока крупной величиной. Ею надо распорядиться таким образом, чтобы окружающие поняли, какие преимущества она дает игроку, как выгодно команде иметь такого игрока и, наконец, как вырастает, поднимается вся игра, когда ее ведут технично. Искусному человеку позволено многое. Два-три финта, защитник теряет голову, и публика аплодирует. Обведен один, другой, третий, и снова одобрение на трибунах. И уже складывается та самая фраза: «Из наиболее техничных…» Кто же против красивого?! Прекрасно, когда футбол сшивают не из одних суровых нитей, а и из цветных. Тот наблюдатель, который, глядя на такого иллюзиониста, вдруг спросит вслух: «А что дальше? Кому это нужно?» – рискует нарваться на упрек в занудстве. Между тем он смотрит в суть футбола, который «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез», не демонстрации техничности, а ее употребления для общего дела игры и победы.
Да, Сергей Сальников – «один из наиболее…» Больше того, он и перестав играть остался в глазах не только зрителей, но и новых поколений футболистов наиболее авторитетным экспертом по части техники, что ему удалось благодаря его заметной журналистской деятельности. Его и в этой области полагается признать «одним из наиболее техничных», он пользовался пером затейливым, тонко заточенным. Его заботил, как он выражался, «стиль письма», а спортивная душа принуждала его к соревнованию с журналистами-профессионалами. Думаю, у нас не было другого автора, который бы подмечал так много деталей игры. Бывало, мы в редакции вдоль и поперек обсудим вчерашний матч, и не только в своем журналистском кругу, а и с участием кого-нибудь из тренеров, из бывших игроков, и вроде бы все сказано, а явится Сальников и с порога заявит: «А вы заметили, как восьмой номер с лёта одним касанием опустил мяч одиннадцатому, а тот не ждал такой прыти и испортил момент?.. А как он разыграл длинную стенку с десятым во втором тайме?» И наш разговор, было угасший, вспыхивает, мы все, поощренные Сальниковым, начинаем припоминать подробности, которые оставили в стороне, увлеченные больше сюжетом и драматизмом матча, чем его тонкостями.
Сальникову принадлежит термин «тактика эпизода». Суть тут в том, что в ходе общекомандных операций успех зачастую приносит чисто и умно разыгранный короткий эпизод. Ему это и полагалось подметить, поскольку он сам, будучи игроком, особенно преуспевал в эпизодах, умел их создавать и завершать. И кроме того, он их коллекционировал, держал в памяти и свои собственные и те, что подметил с трибун. Это была его личная «эпизодотека», составленная с разбором. Забавные, нелогичные происшествия, приключившиеся на поле, он тоже в нее включал, любил повеселить слушателей и сам хохотал. Ему чужды были навязчивые, догматические каноны. Пройдя через труженичество и все тяготы, Сальников сберег отношение к футболу как к тонкой, веселой игре, где высоко ценится все редкое, необычайное, возникающее среди обязательных бесконечных повторений.
Он был виден, различим на поле. Высоко поднятая голова, плечи развернуты, грудь вперед, весь уклончивый, чуткий, легконогий, прыгучий, готовый моментально изменить направление своего ли движения или движения мяча. Всегда оставалось впечатление, что ему все дается легко, само собой, как бы между прочим. А он еще и убеждал нас в этом впечатлении, выбирая приемы посложнее, поинтереснее, избегая простеньких, стандартных, заранее угадываемых. Любя мяч, он, как истинный мастер, знал меру этой любви. Красивый, он не красовался, играющий – не заигрывался. Никита Симонян, главный бомбардир «Спартака», и по прошествии многих лет повторяет: «Повезло мне с партнерами, сначала Тимофеич (Н.Дементьев), потом Серега (С.Сальников)…» Эпизод одному не создать – это Сальников прекрасно знал, и свою изощренную техничность не держал для личного удовольствия, вкладывал ее в общий котел, благо его понимали, ведь рядом находились кроме Симоняна Нетто, А. Ильин, Исаев, Татушин, Парамонов, Маслен-кин, знавшие толк в классной игре.
Сальников – из удачливых. Прожитые им в футболе годы необычайно насыщены. Ему было девятнадцать, когда ленинградский «Зенит» (27 августа 1944 года – обратите внимание на дату!) играл в финале Кубка СССР с ЦДКА. Сальников, левый крайний «Зенита», забил решающий гол, и ленинградцы победили 2:1. Среди кубковых финалов за этим навсегда сохранится особое место: сыгран в дни войны. Сальников был в сильном московском «Динамо», в «Спартаке» в его лучшие годы, стал олимпийским чемпионом в Мельбурне, в рядах сборной участвовал в знаменитом матче в 1955 году с чемпионом мира командой ФРГ, матче, сделавшем наш футбол широкоизвестным, играл на чемпионате мира 1958 года в Швеции. Он на поле встречался со звездами мирового футбола, в партнерах у него перебывали все звезды нашего футбола тех лет, и состоял он под началом самых известных тренеров. У него всегда были перед глазами образцы классного футбола, он равнялся по ним, умел их подметить, ухватить, запомнить, перенять. И оставался сам среди наиболее искусных.
Сальникову я обязан за многие футбольные удовольствия в те годы, когда он играл, а я сидел среди зрителей. Когда же мы стали товарищами по профессии, я стал ему обязанным за рассказы «с поля», за экскурсии по этажам высотного футбола. Он был не из тех, кто твердит общеизвестное, повторяет раз и навсегда сложившиеся характеристики. Вдруг скажет осторожно, не на публике, а доверительно с глазу на глаз, но твердо про знаменитого бомбардира: «А играть-то он как следует не умел, рост да сила – и ничего больше». Сначала удивишься, а поразмыслив, поймешь взыскательную точность Сальникова. Много лет я пытался и не мог заставить его сесть за книгу воспоминаний. По пальцам можно пересчитать мастеров футбола и тренеров, способных без помощи и подсказки литераторов рассказать о пережитом. Сальников среди таких был первым. Читая его обозрения в газетах, слушая его телерепортажи, я печалился, что этот человек, имевший свой отчетливый, проверенный всей его жизнью, не только не устаревший, а делающийся все более актуальным взгляд на футбол как на игру красивую и умную, не соберется с духом и не засядет за книгу.
Последние встречи остаются в памяти как особо многозначительные. В перерыве матча мы столкнулись в коридоре под трибунами стадиона «Динамо». Только что в «Советском спорте» были напечатаны очерки из этой моей книжки о пятерке форвардов послевоенного ЦДКА. Я не сомневался, что Сальников их прочитал, и внутренне насторожился, ожидая его неминуемого и чрезвычайно важного для меня отзыва: героев очерков он знал короче, чем я, – он с ними играл и дружил.
И тут молодая улыбка во все лицо и слова неожиданные, мило-непосредственные:
– Я за вами тянусь, думаю – догнал, а прочитаю новенькое и вижу – нет, еще отстаю… И меня упомянете? Иногда я играл совсем недурно, например с «Миланом» в Италии…
На душе у меня полегчало, и я перевел разговор.
– Сережа, вы начали писать книгу?
– Опять вы за свое?
– Не за свое, а за ваше…
– Сяду, сяду, время никак не выкрою. Да вы же знаете, меня еще могут не понять…
Он верно чувствовал, что не все поняли бы и разделили его «техничное» отношение к футболу. Разве легко дается правота! Это потеря, что книги Сальникова нет.
Техничность – дар счастливой координации, дар, который полагается лелеять и упражнять. Сама по себе техничность не делает игрока крупной величиной. Ею надо распорядиться таким образом, чтобы окружающие поняли, какие преимущества она дает игроку, как выгодно команде иметь такого игрока и, наконец, как вырастает, поднимается вся игра, когда ее ведут технично. Искусному человеку позволено многое. Два-три финта, защитник теряет голову, и публика аплодирует. Обведен один, другой, третий, и снова одобрение на трибунах. И уже складывается та самая фраза: «Из наиболее техничных…» Кто же против красивого?! Прекрасно, когда футбол сшивают не из одних суровых нитей, а и из цветных. Тот наблюдатель, который, глядя на такого иллюзиониста, вдруг спросит вслух: «А что дальше? Кому это нужно?» – рискует нарваться на упрек в занудстве. Между тем он смотрит в суть футбола, который «не читки требует с актера, а полной гибели всерьез», не демонстрации техничности, а ее употребления для общего дела игры и победы.
Да, Сергей Сальников – «один из наиболее…» Больше того, он и перестав играть остался в глазах не только зрителей, но и новых поколений футболистов наиболее авторитетным экспертом по части техники, что ему удалось благодаря его заметной журналистской деятельности. Его и в этой области полагается признать «одним из наиболее техничных», он пользовался пером затейливым, тонко заточенным. Его заботил, как он выражался, «стиль письма», а спортивная душа принуждала его к соревнованию с журналистами-профессионалами. Думаю, у нас не было другого автора, который бы подмечал так много деталей игры. Бывало, мы в редакции вдоль и поперек обсудим вчерашний матч, и не только в своем журналистском кругу, а и с участием кого-нибудь из тренеров, из бывших игроков, и вроде бы все сказано, а явится Сальников и с порога заявит: «А вы заметили, как восьмой номер с лёта одним касанием опустил мяч одиннадцатому, а тот не ждал такой прыти и испортил момент?.. А как он разыграл длинную стенку с десятым во втором тайме?» И наш разговор, было угасший, вспыхивает, мы все, поощренные Сальниковым, начинаем припоминать подробности, которые оставили в стороне, увлеченные больше сюжетом и драматизмом матча, чем его тонкостями.
Сальникову принадлежит термин «тактика эпизода». Суть тут в том, что в ходе общекомандных операций успех зачастую приносит чисто и умно разыгранный короткий эпизод. Ему это и полагалось подметить, поскольку он сам, будучи игроком, особенно преуспевал в эпизодах, умел их создавать и завершать. И кроме того, он их коллекционировал, держал в памяти и свои собственные и те, что подметил с трибун. Это была его личная «эпизодотека», составленная с разбором. Забавные, нелогичные происшествия, приключившиеся на поле, он тоже в нее включал, любил повеселить слушателей и сам хохотал. Ему чужды были навязчивые, догматические каноны. Пройдя через труженичество и все тяготы, Сальников сберег отношение к футболу как к тонкой, веселой игре, где высоко ценится все редкое, необычайное, возникающее среди обязательных бесконечных повторений.
Он был виден, различим на поле. Высоко поднятая голова, плечи развернуты, грудь вперед, весь уклончивый, чуткий, легконогий, прыгучий, готовый моментально изменить направление своего ли движения или движения мяча. Всегда оставалось впечатление, что ему все дается легко, само собой, как бы между прочим. А он еще и убеждал нас в этом впечатлении, выбирая приемы посложнее, поинтереснее, избегая простеньких, стандартных, заранее угадываемых. Любя мяч, он, как истинный мастер, знал меру этой любви. Красивый, он не красовался, играющий – не заигрывался. Никита Симонян, главный бомбардир «Спартака», и по прошествии многих лет повторяет: «Повезло мне с партнерами, сначала Тимофеич (Н.Дементьев), потом Серега (С.Сальников)…» Эпизод одному не создать – это Сальников прекрасно знал, и свою изощренную техничность не держал для личного удовольствия, вкладывал ее в общий котел, благо его понимали, ведь рядом находились кроме Симоняна Нетто, А. Ильин, Исаев, Татушин, Парамонов, Маслен-кин, знавшие толк в классной игре.
Сальников – из удачливых. Прожитые им в футболе годы необычайно насыщены. Ему было девятнадцать, когда ленинградский «Зенит» (27 августа 1944 года – обратите внимание на дату!) играл в финале Кубка СССР с ЦДКА. Сальников, левый крайний «Зенита», забил решающий гол, и ленинградцы победили 2:1. Среди кубковых финалов за этим навсегда сохранится особое место: сыгран в дни войны. Сальников был в сильном московском «Динамо», в «Спартаке» в его лучшие годы, стал олимпийским чемпионом в Мельбурне, в рядах сборной участвовал в знаменитом матче в 1955 году с чемпионом мира командой ФРГ, матче, сделавшем наш футбол широкоизвестным, играл на чемпионате мира 1958 года в Швеции. Он на поле встречался со звездами мирового футбола, в партнерах у него перебывали все звезды нашего футбола тех лет, и состоял он под началом самых известных тренеров. У него всегда были перед глазами образцы классного футбола, он равнялся по ним, умел их подметить, ухватить, запомнить, перенять. И оставался сам среди наиболее искусных.
Сальникову я обязан за многие футбольные удовольствия в те годы, когда он играл, а я сидел среди зрителей. Когда же мы стали товарищами по профессии, я стал ему обязанным за рассказы «с поля», за экскурсии по этажам высотного футбола. Он был не из тех, кто твердит общеизвестное, повторяет раз и навсегда сложившиеся характеристики. Вдруг скажет осторожно, не на публике, а доверительно с глазу на глаз, но твердо про знаменитого бомбардира: «А играть-то он как следует не умел, рост да сила – и ничего больше». Сначала удивишься, а поразмыслив, поймешь взыскательную точность Сальникова. Много лет я пытался и не мог заставить его сесть за книгу воспоминаний. По пальцам можно пересчитать мастеров футбола и тренеров, способных без помощи и подсказки литераторов рассказать о пережитом. Сальников среди таких был первым. Читая его обозрения в газетах, слушая его телерепортажи, я печалился, что этот человек, имевший свой отчетливый, проверенный всей его жизнью, не только не устаревший, а делающийся все более актуальным взгляд на футбол как на игру красивую и умную, не соберется с духом и не засядет за книгу.
Последние встречи остаются в памяти как особо многозначительные. В перерыве матча мы столкнулись в коридоре под трибунами стадиона «Динамо». Только что в «Советском спорте» были напечатаны очерки из этой моей книжки о пятерке форвардов послевоенного ЦДКА. Я не сомневался, что Сальников их прочитал, и внутренне насторожился, ожидая его неминуемого и чрезвычайно важного для меня отзыва: героев очерков он знал короче, чем я, – он с ними играл и дружил.
И тут молодая улыбка во все лицо и слова неожиданные, мило-непосредственные:
– Я за вами тянусь, думаю – догнал, а прочитаю новенькое и вижу – нет, еще отстаю… И меня упомянете? Иногда я играл совсем недурно, например с «Миланом» в Италии…
На душе у меня полегчало, и я перевел разговор.
– Сережа, вы начали писать книгу?
– Опять вы за свое?
– Не за свое, а за ваше…
– Сяду, сяду, время никак не выкрою. Да вы же знаете, меня еще могут не понять…
Он верно чувствовал, что не все поняли бы и разделили его «техничное» отношение к футболу. Разве легко дается правота! Это потеря, что книги Сальникова нет.
ВИКТОР ВОРОШИЛОВ
Он москвич и свои наиболее удачные сезоны отыграл в «Локомотиве» в ту пору, когда эта команда, изведавшая на своем веку больше, чем любая другая, турнирных злоключений, набрала на какое-то время силу и ей оказалось по плечу сначала занять второе место в чемпионате, а потом добыть Кубок. Вместе с левым инсайдом Ворошиловым в линии нападения были тогда хорошие форварды: И. Зайцев, В. Бубукин, В. Соколов. «Локомотив» не чувствовал себя слабее других, держался на поле с достоинством. Ворошилов оказался в своей стихии, мяч всегда-то был ему послушен, а тут он получил возможность проявить и свои комбинационные способности, благо партнеры были быстры и напористы, и вести регулярный обстрел ворот, ибо и к этому его влекло. Немудрено, что в «Локомотиве» он забил большую часть своих голов и представляет его в федотовском Клубе. Ворошилов умел всего себя вложить в завершающий удар. Не будучи силачом, он так резко замахивался, так наклонялся в ту сторону, куда должен был полететь мяч, так помогал себе взмахом рук, что выстрел получался сокрушительным, за снарядом уследить было невозможно, и лишь запоздалое движение вратаря указывало, где пробоина.