Филатов Лев Иванович. Форварды

   О моральных категориях заговорил в полный голос молодой тренер. А все видели, что игра его команды в чисто футбольных аспектах соответствовала лучшим образцам: разумная, быстрая, атлетичная, твердая. Но это он, видимо, считал само собой разумеющимся, вопросом сугубо профессиональным, для сегодняшнего состояния умов и нравов в нашем футбольном обществе не столь существенным.
   Сохранив с мальчишеских лет простодушие, Малофеев, получив чемпионскую трибуну, не мог не забить тревогу, видя, что в бесконечно дорогой его сердцу футбол ужом проползает хищническое, корыстное браконьерство.
   Нормативные федотовские сто мячей для Малофеева были выплатой долга клубу, его приютившему, и футболу, его признавшему. И как тренер, теперь уж сборной, он, судя по всему, намерен и дальше расплачиваться с футболом чистой монетой.
   Тренер из форвардов, молодой, по сути дела только начавший. И, глядя на него, разве не тянет сказать, что хороший тренер обязательно, может быть, прежде всего должен быть честен?! Перед игроками, перед футболом, перед зрителями. Само собой разумеется, Малофеев такой не единственный и не первый. Но он необычайно вовремя напомнил, от какой печки полагается танцевать людям его профессии, людям, в чьих руках благополучие футбола.
   Пусть футбол в наше время сближается с наукой, пусть делается сложнее и труднее – он остается простодушным по целям своим, по предназначению, по вечному стремлению – играя, побеждать. Если отнять у него это простодушие, останутся видимость, фикция, обман.

ЭДУАРД МАРКАРОВ

   Место Маркарова в футболе – линия, где расходятся вкусы. Она невидимая. Те, кто находится по сторонам, временами, под давлением колебаний ситуации, перешагивают ее, делая вынужденные уступки. Но ненадолго, потом расходятся каждый на свою половину. Футбол изучен вдоль и поперек, известны все его многочисленные слагаемые. И плохая игра и хорошая, и победа, и поражение тут же обрастают тысячью аргументов, любой из которых имеет право на существование. Однако всеобщая эрудиция не в силах сладить с симпатиями к тому или иному игроку, к характеру игры той или иной команды. Форвард забивает, он душа команды, а кто-то упрямо талдычит: «Не нравится, не в моем вкусе…» Команда играет красиво, сноровисто, лидирует, и опять-таки доносится голос: «Несерьезно, ненадежно, легковесно…» Хоть разбейся, ничего не докажешь, вкус, он ведь характеризует не только предмет спора, но и самих спорщиков.
   К Маркарову судьба была благосклонна. Сын Артема Маркарова, известного бакинского футболиста, он с первых детских шагов оказался в чарующем мире игры: семья, двор, стадион, где отец работал тренером. И все получалось у мальчика, влюбленного в мяч. Всему, что можно делать одному, он научился сызмальства. Юнцом его приметил Б. Аркадьев и взял в «Нефтчи», преподал ему уроки игры с партнерами, определил его в центрфорварды. И опять все стало получаться. Рядом был Юрий Кузнецов, один из выдающихся диспетчеров, человек, наделенный не просто, тактическим разумом и совершенным пасом, а еще и отцовским попечением об игроках передней линии.
   Позже Маркаров и сам испытал удовольствие от игры в стиле Кузнецова, когда центрфорвардом в «Нефтчи» стал Банишевский, а на фланге был Казбек Туаев. Но Маркарова в отличие от Кузнецова постоянно манили к себе ворота, он никогда не довольствовался ролью подыгрывающего, все его блуждания, маневры, финты кончались рывком и ударом.
   Потом, как водится, стал он замечать на себе косые взгляды: «Уже не тот, 29…» И перешел в «Арарат».
   Этот клуб того же стиля, что и «Нефтчи», техничного, комбинационного, и Маркаров чувствовал себя как рыба в воде. Но было и отличие. «Арарат», испытав на себе влияние тренеров А. Пономарева, Н. Глебова, Н. Симоняна, постигал науку командной, волевой игры, постепенно выходил в лидеры. Маркарову снова повезло с партнерами по атаке: Аркадий Андриасян, Левон Иштоян, Николай Казарян, Оганес Заназанян – все в расцвете сил, все жаждущие себя показать, все «технари» да еще прошедшие школу тактики московских тренеров. Маркаров среди них был старшим. Его это устраивало, да и их тоже. Он вел игру, встречавшую полное понимание. Вместе с «Араратом» Маркаров стал чемпионом, дважды выигрывал Кубок, а самое главное – поиграл на виду, команда тогда всем нравилась.
   Даже в самом кратком изложении получается биография лучше некуда. Маркаров ведь не просто блистал, поигрывал, производил впечатление, покорял аудиторию – он привел еще и те доказательства, против которых спорить не принято: 129 мячей в чемпионатах страны – шестой (!) результат в нашем футболе.
   Вопреки всему этому, Маркаров имел половинное признание. Никто не ставил под сомнение его искусство обращения с мячом, соглашались, что он из виртуозов. Может быть, он перебарщивал, заигрывался? Ни в коем случае. Все его изящные проделки с мячом мелькали как искры, ровно столько, сколько нужно, отмеренные, как в аптеке, для общей игры, для атаки, для того, чтобы забить гол. Видел ли он поле? Еще бы, провидец, каких мало! Веером шли от него передачи мяча, ни малейшей возможности не упускал из виду. Хватало ли ему сил? Его голы только часть ответа. Он успевал всюду, совершал акробатические бесстрашные прыжки, бросался в единоборства, на выручку зазевавшемуся партнеру. Он был из тех, кто не считает своих движений, не экономит.
   Что же в таком случае мешало ему состоять в «классиках», заодно с Г. Федотовым, Пайчадзе, Бесковым, Стрельцовым, Дементьевым, Ивановым, Симоняном, Гогоберидзе? Почему проходили мимо него, формируя сборную?
   Честный ответ показался бы странным, поэтому его и замалчивают, хотя он существует: ростом не вышел. Как просто – 164 сантиметра, и отказ. Права на такой отказ нет, нет и разумных доводов. Зато есть «вкус». И тут ничто не поможет. Какие доводы, примеры, аналогии ни приводи, натолкнешься на усмешку: «Все это прекрасно, но если мы проиграем, скажут: „Кого набрали? Что за детский сад? Нам нужны атлеты. Надо лезть, давить, а не чикаться“, и меня снимут за непонимание, как надо формировать команду». Так объяснит тренер. Да и далеко не все болельщики примут «малыша». В крайнем случае смилостивятся: «У нас-то ничего, пусть играет, а на международной арене ему делать нечего».
   Я сильно подозреваю, что в случае с Маркаровым ссылка на рост выручала тех, кто ему не давал ходу. Для определенной категории людей он играл слишком тонко. К такому, как Маркаров, любых партнеров не приставишь, начнется неразбериха. Нужно, чтобы и остальные были ему под стать, а это перестройка, смена взглядов, концепций… Зачем мудрить? Лучше попроще, попрочнее, с гарантией от поражения. Правда, без гарантий на классную игру. Вот так и властвуют немудреные вкусы.
   А сам Маркаров сделал все, чтобы о нем помнили как о редкостном мастере.

БЕРАДОР АБДУРАИМОВ

   Нам неустанно, особенно в телерепортажах, навязывают существование «стопроцентных ситуаций». Если виновата словарная нищета, то куда ни шло, простим. Но, похоже, в «сто процентов» верят. Имеется в виду положение игрока с мячом перед воротами, когда он, согласно уверенности смотрящих матч, обязан забить гол. Если это получается, то тут же тон снижается заявлением «остальное было делом техники». Если же мяч в сетку не проникает, тон повышается до патетического, где все вместе – и обманутые надежды, и школьные поучения, и сарказм. Прислушайтесь: сегодня сфальшивившего мастера стирают в порошок, а три дня спустя, когда он забьет великолепный гол, называют чуть ли не профессором по части удара.
   Все это – накипь от эмоций. Стопроцентных ситуаций в футболе не существовало и сто лет назад, не бывает их и сейчас, они вообще игре не свойственны. Доподлинно известно, что в наших чемпионатах начиная с 1936 года одиннадцатиметровые штрафные удары забиваются в таком соотношении: семь с половиной из десяти. И это не мимолетное, наблюдение, а статистика достаточно больших чисел, которую вывел страж нашего Клуба Константин-Есенин. Пенальти тоже принято относить к «стопроцентным» ситуациям, а он, как видите, всего «семидесятипятипроцентный». Что же тогда говорить о мгновениях, предшествующих удару с игры?!
   Пробегает время, и мы от щедрот своей влюбленности в футбол сочиняем легенды о вратарях, которым «забить было невозможно», и о форвардах, которые «не промахивались». Нам хочется, чтобы существовали такие герои даже вопреки нашему рассудку, нашей осведомленности. И пусть себе живут-поживают сказки, наша услада. Да они и со значением, футбольные сказки, как и любые другие, – «сказка ложь, да в ней намек…»
   Мастерство тогда уважаешь и признаешь, когда оно проникнуто стремлением к совершенству. Бразильский форвард Пеле давно закончил играть, но его никто не превзошел, он остался «королем». Нам странно представить, что он бил мимо. А так бывало. Я видел его с трибун стадиона в семи матчах, кроме тех, что смотрел по телевидению, и прекрасно помню, как он останавливался словно вкопанный и качал головой, глядя вслед скользнувшему от его ноги в сторону от ворот мячу. «Сто процентов» не давались и «королю», гению футбола. Но этот человек потому и сделался великим форвардом, что стремился к идеалу, даже зная, что достичь его на футбольном поле никому не дано, оттого и дико, невежественно было укорять его за промахи.
   Вот какое вступление получилось к очерку об Абдураимове. Почему бы это? Он любил забивать, вел счет своим голам, самолюбие его подстегивало. И верил в свой удар. Школьником не ленился вставать по утрам пораньше и без конца бил и бил в стену. И начав в «Пахтакоре» в тот год, когда клуб вышел в высшую лигу, Абдураимов быстро приобрел репутацию форварда «с ударом». Плотный, быстрый, упрямство угадывалось в наклоне крупной головы, он бил легко и естественно, на бегу, без замаха, резко и неожиданно. Левша, а стал правым крайним, и не просто так, а с намерением. Когда шел с фланга к центру, ждали, что ударит по ходу движения в дальний угол, как все правые крайние, а он своей сильной левой бил вдруг в ближний угол, чем заставал врасплох вратарей.
   Мне представляется, что Абдураимов был у нас одним из лучших по технике удара. Он сам разучил, натренировал завершающий удар и связывал с ним свои надежды на успех. Это был как бы его личный взнос на текущий счет команды, с его помощью он рассчитывал приблизиться к «ста процентам» попаданий. Однако не приблизился.
   В первые сезоны вера в удар оставляла его подолгу безучастным на фланге, в стороне от событий, в ожидании мяча. Ему казалось, что вынужденные простои он оправдает, когда дело дойдет до момента завершения. Его чаяния сбывались реже, чем ему хотелось.
   В 25 лет Абдураимов выиграл соревнование бомбардиров года, забил 22 мяча из 42-х, которые числились в том чемпионате за «Пахтакором». Его удар не стал лучше, просто он заиграл вернее, понял, что за мяч полагается бороться, что позицию, с которой можно хорошо ударить, надо искать в постоянном движении. И сразу вырос как форвард. Перешел в ЦСКА, – наверное, тянуло его в команду посильнее «Пахтакора», а то ведь что за радость быть лучшим бомбардиром года, когда твоя команда все равно на 17-м месте?! В ЦСКА у Абдураимова не получилось, не стал он там по игре своим. Вернулся в «Пахтакор», а тот вскоре выбыл в первую лигу. Счет голам, которые он так любил забивать, пришлось прервать, в Клубе прибавляются только забитые в матчах высшей лиги.
   Абдураимов сделал что от него требовалось – вместе с «Пахтакором» вернулся в высшую лигу. А тут подкрался «эндшпиль», забивать удавалось все реже.
   Не так уж много счастливой игры выпало на его долю. Мне часто казалось: есть команда и есть Абдураимов. Давали себя знать заблуждения, заметно запоздавшее прозрение, неблагополучие дел в клубе, может быть, и замкнутый характер. Как бы то ни было, форвард, имевший все основания забивать много, остался далек от тех «ста процентов», о которых мечтал. Но, несмотря ни на что, клубный норматив осилил, оставив о себе память, как о форварде «с ударом», правда, без ясной и прямой футбольной судьбы.
   И в жизни игрока, как и перед воротами, «стопроцентных ситуаций» не бывает. А бил по воротам Абдураимов классно, красиво, это помнится.

ВЛАДИМИР ФЕДОТОВ

   Был я однажды в турне со сборной командой. Вдруг среди руководителей команды возник шумок: «Безобразие, Михаил Месхи скупает журналы со своими фотографиями… Экая нескромность!» Левому крайнему нападения было сделано внушение. Сразу после душеспасительной беседы мы с Месхи отправились пройтись по улицам Буэнос-Айреса. На нашем пути оказался газетный киоск, на витрине были разложены издания, открытые на наиболее привлекательных, броских страницах. И на нас глядел большой портрет Месхи. Мой спутник, не задумываясь, взял номер журнала.
   – Чудаки, – негромко произнес Месхи, когда мы пошли дальше, – думают, что я собираю для рекламы, чтобы красоваться. А у меня сын. Вырастет, спросит, кем я был. Что я ему отвечу? Вот и покажу картинки…
   Сыновьям мастеров не дано знать, как играли их отцы. Владимиру Федотову в 1949 году, когда его отец, Григорий Федотов, проводил свой последний сезон, было шесть лет. Мастера покидают поле, в сущности, молодыми людьми, и детям их, когда подрастут, остаются рассказы очевидцев, предания, семейные архивы, кадры старой кинохроники, где мелькнет иногда фигура отца, странно худого, напряженного, почти неузнаваемого. Не научились мы (а может быть, просто руки не доходят) делать хотя бы короткие фильмы о наиболее искусных футболистах, которые бы служили памятью всему юному потомству, любопытному и переимчивому.
   Не так уж много сыновей идут по стопам знаменитых отцов. И приходится им нелегко. Смотрят на них во все глаза, ждут чуда повторения – фамилия-то громкая! А посмотрев, отзываются разочарованно, особенно старики: «Что-то, конечно, есть, но до отца далеко».
   Владимир Федотов, сын Григория, Федотова, все это прошел, перенес, вытерпел, особенно вначале, пока не стали на трибунах забывать, что он сын, не стали относиться к нему по заслугам, не заглядывая в родословную. А ведь он еще играл в том же клубе, что и отец, на том же месте и с тем же номером – «девяткой» на спине. Да и внешнее сходство проглядывало: блондинистый, тяжелые, наклоненные вперед плечи, широкий шаг, замедленность движений перед рывком, увесистый гулкий удар. И корректностью, скромностью поведения, вкусом к игре комбинационной Владимир Федотов напоминал отца. Вероятно, если бы он появился сам по себе, с другой фамилией, его бы признали легче и благосклоннее, а ему пришлось прорывать тесное кольцо сравнений.
   У армейского клуба история как ни у какого другого. Еще в предвоенные годы, когда чемпионами становились то «Динамо», то «Спартак», он вместе с тбилисским «Динамо» их преследовал, подпирал. Потом были семь послевоенных сезонов, с 1945 по 1951 год. Единственные в своем роде успехи имели тогда армейцы: пять раз чемпионы, два раза вторые призеры, трижды хранители Кубка. Даже киевское «Динамо», впоследствии многолетний лидер нашего футбола, не имеет таких семи сезонов.
   Дальше клуб настигла беда. Необъяснимо сурово отреагировали у нас на неудачу сборной на Олимпиаде 1952 года. Козлом отпущения сделали армейскую команду, как ведущую, в сердцах ее расформировали. Два года она не существовала и вернулась в строй чемпионата в 1954 году, С тех пор лишь однажды она сумела стать первой, большей же частью тянула лямку то незаметного середняка, а то и откровенного аутсайдера. Когда поначалу ее неудачи объясняли злополучным двухлетним перерывом, принять такую версию можно было. Потом эти объяснения стали вызывать иронические улыбки – не тридцать же лет требуется, чтобы создать сильную команду!
   Хоть и очень много воды утекло с тех пор, как армейский клуб верховодил на стадионах, память о его славных временах живет, от нынешнего ЦСКА продолжают требовать, чтобы он стал таким же, каким некогда был ЦДКА. Из-за этого, как мне кажется, команда живет беспокойно и нервно, ее руководители не умеют претензии привести в соответствие с реальными возможностями, бросаются из крайности в крайность, принимают, как им кажется, «решительные меры», а по сути дела, не имеют необходимой в таких случаях терпеливой и дальновидной программы.
   Все это в полной мере испытал на себе форвард Владимир Федотов на протяжении пятнадцати сезонов. Уж как трясло на турнирных ухабах его команду! То она третий призер, то в обнадеживающей «шестерке», а то и девятая, либо десятая, или, еще чище, двенадцатая-тринадцатая. И никак не могла устоять, задержаться в передовой группе, шатало ее туда и сюда. Слишком резко и часто меняли тренеров и состав, наспех собирали в ЦСКА мастеров из всех команд, а они вскоре уходили. Вся эта кутерьма напоминала труды средневековых алхимиков, наобум искавших смесь, из которой должно брызнуть золото. Владимир Федотов позже не поленился, посчитал, и вышло, что возле него в линии атаки перебывало около пятидесяти (!) партнеров. Он рассказывал с грустной улыбкой, что иногда не всех, кто выходил с ним на поле, знал по именам.
   И вот ведь участь: как бы ни выступал ЦСКА, Федотов считался центральной фигурой, спрос с него был выше, чем с других. Положение на поле обязывающее – сначала центрфорвард, потом диспетчер, и умел он многое, да и фамилия звучала. Ему бы, наверное, лучше игралось в другом клубе: в «Динамо», «Торпедо», «Спартаке», но разве позволительно сыну Григория Федотова уйти из отцовского клуба?! Три сезона, когда рядом был Борис Казаков, остались в памяти лучшими. Три из пятнадцати.
   И все-таки выдался год, когда ЦСКА с Владимиром Федотовым выиграл звание чемпиона. Тогда очков у него оказалось одинаково с московским «Динамо», полагался дополнительный матч. Словно вернулись далекие отцовские времена! И Владимир Федотов себя показал. Во втором матче (первый дал нулевую ничью) армейцы незадолго до конца безвылазно проигрывали 1:3. Федотов забивает еще один мяч. Потом грубо обрывают его прорыв, и одиннадцатиметровый в ворота «Динамо». Счет равный. И вскоре Федотов забил четвертый мяч. Произошло это в Ташкенте, глубокой осенью 1970 года.
   А в 1971 году ЦСКА был двенадцатым…
   Всем нам, опекавшим Клуб Г. Федотова, уж так хотелось, чтобы в него вошел Владимир Федотов! Мы переживали за его «сотню». Давалась она ему с превеликим трудом. И он дотянул. На самолюбии, вопреки всему, ведь его команда в последние, самые тяжелые для него сезоны застряла среди замыкающих.
   Владимир Федотов стал шестым представителем армейской команды в Клубе бомбардиров. Пятеро игравших во главе с его отцом в годы преуспеяния, и он, игравший в трудное, смутное время.

АНАТОЛИЙ БАНИШЕВСКИЙ

   Мальчонка, насилу загнанный матерью домой со двора, где он в темноте гонял с ребятами мяч, лежит в постели, делая вид, что спит. Ноги гудят, побаливают, вздрагивают – он еще в игре. И пока не взял сон, рисует себе свое будущее: он – центрфорвард, годочек, так и быть, поиграет в юношеской сборной, а потом его попросят в первую сборную, где одни знаменитости, он там всех моложе, но это не беда, забивает гол за голом разным заграничным чемпионам…
   Мальчишеские мечтания не пустая блажь, с них все начинается. И не столь важно, что мечтают тысячи, а угадывают единицы. Важно, что угадывают. Угадал и Анатолий Банишевский.
   Ему девятнадцать, он из бакинского «Нефтчи» приглашен тренером Николаем Морозовым в первую сборную. Юный центрфорвард играет в восьми матчах и забивает семь мячей. Вылет в Грецию, и там, на стадионе в Пирее, Банишевский проводит три гола, это – «хет-трик». Турне по Южной Америке, матчи со сборными Бразилии на «Маракане», Аргентины на «Ривер Плейте», Уругвая на «Сентенарио», и на всех этих огромных, всемирно известных стадионах, где за игрой советской сборной в общей сложности следило четверть миллиона зрителей, Банишевский забивает по мячу. Да и закончились эти матчи лучше некуда: в двух первых – ничьи, в третьем – победа. И он в одной компании с Яшиным, Шестерневым, Ворониным, Метревели, Месхи, Хурцилавой, Хусаиновым, в одном с ними созвездии…
   Банишевский, рыжеватый, кудрявый, с хитрыми глазами, был из тех форвардов, которые по первому впечатлению кажутся флегматиками, и невозможно представить, откуда может взяться в таком человеке все то, что требуется забивающему голы. Люди этого типа, со скрытой энергией, которую они держат про запас, постепенно накапливая ее до поры до времени, отличаются обманной угловатостью и расслабленностью, пока не грянет их мгновение. И тут вдруг человек делается неузнаваемым. Расслабленность оборачивается выстрелом, угловатость – наивернейшим красивым движением, ленца и вялость – обгоном всех, кто тщится задержать, рассеянность – отгадкой единственной точки, где необходима появиться, чтобы завершить атаку наверняка. Витавший в облаках обзаводится там молниями.
   Не знаю, быть может, все слишком идеально началось, или юноша не знал толком, как распорядиться своим дарованием, и не оказалось никого рядом, кто бы заставил его это дарование хранить, как порох, сухим, или в «Нефтчи», клубе, жившем в щадящем режиме, от молодого центрфорварда не требовали больше того, что он давал и без особого труда, и для него не умолкали медные трубы – как бы то ни было, в дальнейшем футбольная линия Банишевского заскользила по нисходящей.
   Заявить – судьба погибшая, пожалуй, сильно. И нормативные для Клуба сто мячей забиты, и в сборной сыграно без одного полсотни матчей, и имя приобретено, но и сказать – нормальная судьба язык не повернется. Чего только не случалось с Банишевским! И болезни, и травмы, и долгая дисквалификация за прегрешения (позже сам признает публично: «Пижон был, правильно наказали»), и уход его клуба из высшей лиги в первую на несколько лет, и необдуманное, легкомысленное расставание с командой в 27 лет («все, кончено с футболом»), и возвращение блудного сына.
   Под конец он во что бы то ни стало отчаянно стремился забить сотый гол, что позволило бы ему остаться в хрониках футбола таким, каким он был на самом деле. И как же это далось тяжко (его слово), когда уже 32 и ноги не несут! Спасибо Джавадову – откатил ему мяч, хотя мог забить и сам. После этого уже навсегда ушел с поля. И грустный итог, который сам и подвел: «Из пятнадцати сезонов потерял семь».
   Банишевский по сей день бакинец, его не соблазнили ни Москвой, ни Киевом, никакими чемпионскими клубами. Он и в сборную приходил с бакинскими мерками, все жалел, что не удается, как в клубе, сыграть вместе с Эдиком Маркаровым. Что тут скажешь? Каждый повинуется собственному внутреннему голосу. Отличные бакинские форварды Аликпер Мамедов и Юрий Кузнецов. наибольшего признания добились в московском «Динамо», перешел в «Арарат» и Маркаров, где стал чемпионом. Банишевский никуда не поехал. Нерассудимая ситуация: похвальная верность клубу и родному городу и, что можно предположить, принесенное ради нее в жертву дарование. Впрочем, нам не дано знать, каково было бы Банишевскому в Москве или Киеве. Лишь умозрительно, наугад, можно предположить, что было бы лучше. Как форварду. А как человеку?
   «Поэты рождаются в провинции, а умирают в Париже», – утверждает французская пословица. В общем виде (и примеров тому сотни) она годна и для футбола. Но как не уважать людей-, которые предпочли оседлость? Может быть и не прогремев в мировом масштабе, они жили уважением земляков и немало совершили ради того, чтобы футбол пускал корни повсеместно.
   Баку выдвинул немало хороших мастеров. Но из них один Банишевский все свои голы забил, играя в клубе своей юности; он чаще, чем все другие бакинцы, вместе взятые, представлял свой город в сборной команде страны.
   Путаная судьба талантливого форварда по прошествии времени перестала принадлежать ему одному. Незачем ее лакировать. Знать о ней, хотя бы вкратце, нелишне и тем мальчишкам, которые перед сном грезят о футбольных подвигах.

ГИВИ НОДИЯ

   Путь игрока Нодия можно так изложить, что в конце напросится восклицательный знак.
   Сколько он себя помнил, с восьми лет, был центральным нападающим. 17-летнего его приняли в кутаисское «Торпедо», а два года спустя – в тбилисское «Динамо». В 18 лет – в юношеской сборной СССР, она выигрывает турнир УЕФА, и Нодия – чемпион Европы. Смолоду голы ему давались на удивление легко, к 22 годам он забил 55 мячей в чемпионатах страны, что стало рекордом. Состоял в первой сборной, побывал на чемпионате мира 1970 года в Мексике, участвовал в матчах за европейские кубки. Его включали в «33 лучших», он член федотовского Клуба, четыре раза отмечен бронзовой медалью чемпионата страны.
   Все это вместе производит внушительное впечатление, и какие могут быть сомнения, что человек вдоволь наигрался, повидал, поездил!
   И все-таки, сдается мне, что Нодия, если его попросить рассказать о прожитом все как есть, начнет со вздоха: «Играл я не в лучшие времена».
   Когда тбилисское «Динамо» в 1964 году впервые сделалось чемпионом, его в команде еще не было; когда достижение было повторено в 1978 году, его уже не было. И Кубок СССР в 1976 году тбилисцы завоевали без него. В европейских турнирах динамовцы при Нодия начинали, пробовали, примерялись, и чуть только доставался противник с именем, клуб из Голландии или Англии, следовало поражение, время побед над «Эйндховеном», «Вест Хэмом» и «Ливерпулем» еще не пришло. Когда сборная страны была сильной, Нодия ходил в юниорах, а в его пору она обмелела, разжижилась, потеряла путеводную нить. В Мексике он после матча открытия был переведен в запасные. Да и проведя в ее составе 21 матч, Нодия забил всего-навсего пять мячей, что не вяжется с репутацией удачливого центрфорварда. И тут, пожалуй, не до восклицательного знака.