Филатов Никита Александрович. Часы от президента

   Это был не совсем тот эффект, на который рассчитывали гости. Но мужчина снова заговорил, и в переводе слова его прозвучали так:
   - Он спрашивает: сказали тебе, зачем они здесь?
   - Нет. Пока не знаю.
   Выяснилось, что суть проблемы сводится к следующему.
   Война всегда была для обитателей этих гор образом жизни, состоянием духа - и, конечно же, главным источником существования. Угоны скота, грабежи, похищения людей считались куда более выгодным и почетным делом, чем землепашество, ремесло или торговля.
   Меньше года назад закончились боевые действия. Русские войска ушли, оставив после себя разоренные села, километры минных полей - и несколько десятков попавших в плен солдат и офицеров.
   Их распределили по дальним районам республики - часть была выделена в награду особо отличившимся бойцам, а многие даже достались простым крестьянским семьям, потерявшим на войне кров и кормильцев.
   Недавние офицеры и солдаты превратились в живой товар. Конечно, их использовали и в качестве бесплатной рабочей силы, но главное - эти люди теперь являлись надежной гарантией материального возмещения понесенных в войну утрат и козырем на любых переговорах.
   Пока работала Верховная комиссия по примирению, спрос на российских пленных был высок, продавали их оптом и в розницу. Перед президентскими выборами цена за голову военнослужащего даже поднялась - любой кандидат или представитель политической фракции старался набрать очки, фотографируясь с вызволенным лично им соотечественником.
   Да и потом некоторое время торговля ещё худо-бедно шла: за кого-то родные и земляки заплатили выкуп, некоторых выменяли на уголовников, сидевших по российским тюрьмам...
   Но в последние месяцы наблюдался застой - с апреля не удалось получить ни копейки. Пресса утихла без "информационного повода", у мирового общественного мнения возникли другие заботы, да и Москва, видимо, посчитала вопрос закрытым.
   Короче, в распоряжении рода, который представляли прибывшие на встречу с Виноградовым люди, находилось ещё девять "невостребованных" российской стороной военнослужащих.
   - Вот список...
   Владимир Александрович взял в руки стандартный лист бумаги со столбиком фамилий. Имя, отчество, дата и год рождения, адрес... Также перечислялись звания и номера войсковых частей.
   - А это что? - Виноградов показал на цифры справа, напротив каждого пленного.
   - Это сумма, которую надо платить. В долларах.
   - Понятно... Хорошо, я передам список, когда вернусь. Куда лучше? Командованию, родственникам, в прессу?
   Не дослушав, собеседник отмахнулся тяжелой лапой.
   Шамиль перевел:
   - Все уже знают! Много раз. И туда, и сюда...
   - Тогда что от меня-то нужно?
   Собеседник обьяснил, гортанно растягивая слова.
   Получалось, что его люди бедствуют. Хозяйства разорены, контроль на границе, братья по вере помогают в основном советами, а долгожданные нефтедоллары за транзит пойдут ещё неизвестно когда.
   Жить же надо сейчас. Поэтому он и его спутник уполномочены предложить выгодную сделку.
   - Какую, простите? Не понял.
   Виноградов покосился на Шамиля, и тот продолжил перевод:
   - Они хотят уступить тебе всех своих пленных.
   - Кому? Мне?
   - Да. Сразу девятерых, как это?... Оптом! За сто тысяч долларов.
   - Не понял.
   - Они знают, что ты везешь деньги.
   - Какие деньги?
   Шамиль покачал бородой:
   - Здесь ничего не скроешь... Всем известно, куда ты едешь, зачем и к кому. И они считают, что их предложение выгоднее.
   Владимир Александрович не представлял, что ответить, и собеседник воспользовался паузой.
   - Лично тебе обещано десять процентов... Они деловые люди, много вопросов решали с русским командованием по-хорошему и понимают, что любой труд должен быть оплачен.
   Мужчина с орденом кивнул, подтверждая правильность перевода.
   Виноградов попробовал выиграть время:
   - Но вчера мы смотрели по телевизору... Любой, кто потребует или даже заплатит выкуп за людей, является по вашим новым законом пособником, соучастником преступления. Верно?
   - Он говорит, что ты напрасно боишься. Одно дело заложники, другое те русские, кого захватили в плен на войне, с оружием в руках. Военный трофей, понимаешь?
   - Понимаешь? - Не выдержав, переспросил собеседник.
   - Понимаю... Шамиль, - Владимир Александрович демонстративно обернулся к сидящему рядом человеку в очках. - Скажи, Шамиль, зачем им нужно мое согласие? Почему бы не отнять деньги силой?
   В комнате повисла густая, тягучая тишина. Стало слышно, как под грузным телом хозяина поскрипывает стул.
   - Это нельзя. - Шамиль опять помолчал, подбирая слова:
   - У нас все очень уважают полковника Асхабова.
   Виноградов кивнул: да, конечно! Напасть на специально посланный конвой республиканской гвардии и отбить предназначенные ему деньги не так уж трудно. Но - это тяжкое оскорбление, которое не прощается.
   Другое дело, если жадный представитель российских спецслужб решит "скрысятничать" и тихо-мирно отдаст чемоданчик - тогда Шамиль уже не будет отвечать ни за него, ни за деньги.
   Пока же он готов драться до конца. И погибнуть, исполняя свой долг, но не имея по местным обычаям права помешать хозяевам района встретиться с Владимиром Александровичем.
   - Мне очень жаль... Я вынужден отказаться.
   Над собравшимися сгустилось почти физически, до вибрации ощутимое напряжение. Люди Шамиля, гости и хозяин замерли в ожидании.
   - Он напоминает, что речь идет о восьми русских солдатах и одном старшем лейтенанте.
   - Да, - кивнул Виноградов. - Но я тоже всего лишь простой офицер. И должен выполнять приказ.
   - Ты боишься наказания там, у себя? Когда вернешься?
   Владимир Александрович помедлил, ощупывая коленями зажатый под столом дипломат:
   - Нет, пожалуй.
   - Тогда, почему не хочешь? Девять против двух... А за тех корреспондентов потом ещё дадут денег, раз уж согласились.
   - Мне очень жаль.
   Помолчали. Неожиданно, что-то сказал старик в чалме:
   - Он спрашивает: тебе действительно очень жаль?
   - Да. Конечно.
   Старик поднялся, вслед за ним встали остальные.
   И каждый при этом старался не делать резких движений.
   - Они зовут выйти во двор.
   - Зачем? - Владимира Александровича прошибло холодным потом - от волос на голове, до ладони, стиснувшей ручку дипломата.
   Кто их знает, может, по местным обычаям не принято убивать друг друга прямо в чужом доме? Чтобы хозяина не обидеть.
   Шамиль понизил голос:
   - Спокойно ты, слушай. Если что...
   Он опять не успел закончить - мужчины один за другим прошли через коридор и спустились с крыльца.
   Дворик перед калиткой при свете оказался Виноградову ухоженным, под стать дому. Никакого огорода - только "европейский" газон, деревья и увитая зеленью беседка. Прямо на камнях, у самого забора, в кампании бородачей из гвардии расположились двое незнакомых Владимиру Александровичу автоматчиков.
   Обстановка здесь казалась куда более мирной, чем в комнате.
   При появлении начальства увешанный оружием народ встал и вдоль дорожки образовалось некое подобие строя.
   - Дальше что?
   - Тихо. Стой.
   Послышалась команда, и незнакомцы выволокли на всеобщее обозрение два продолговатых тюка.
   - Смотри! - Велено было Виноградову.
   Содрали мешковину, и Владимир Александрович увидел, что это не тюки вовсе, а двое мужчин со связанными за спиной руками.
   Худые, стрижены почти наголо, с нездоровой кожей и мутными от удушья глазами: очевидно, обоих довольно долго продержали без свежего воздуха. У старшего на подбородке пробилась щетина, второй же - совсем мальчишка, лет восемнадцати.
   Русские... Наши.
   - Можешь поговорить.
   - Зачем? - Сглотнул слюну Владимир Александрович чувствуя, как намертво впились в него взглядами пленные.
   - Не хочешь? - Удивился Шамиль.
   - Зачем? - Повторил вопрос Виноградов. Костяшки пальцев его побелели от фантастического желания с маху врезать ближайшему из спутников чемоданом в висок.
   Тем временем, бородач с орденом спустился по ступеням. Подошел к замершему на коленях мужчине постарше:
   - Видишь? Офицер! Иди сюда... - Это прозвучало по-русски, почти без акцента.
   Виноградов подчинился.
   - Здравствуй, брат. - Разговаривать сверху вниз со связанным человеком было неловко и стыдно, поэтому он присел.
   - Здравствуйте.
   - Малинин? Старший лейтенант? - Припомнил Владимир Александрович первую строку списка.
   - Так точно, - голос у офицера оказался чуть хрипловатым. - Командир разведроты.
   - Про тебя знают наши?
   - Знают. Вроде бы...
   - А почему до сих пор не выкупили?
   Вопрос был идиотский, но пленный этого не заметил:
   - Некому... Родных нет, а остальным плевать.
   - Давно у них?
   - С первой зимы.
   Виноградов не знал, о чем ещё спрашивать. Поэтому он тронул собеседника за плечо и встал:
   - Держись! Что-нибудь придумаем.
   В это же время бородач нагнулся над вторым пленным и пятерней ухватил его за ухо:
   - А твой как фамилия?
   Нижняя губа мальчишки задрожала:
   - Левченко...
   - Домой хочешь? Скажи!
   - Хочу.
   - Вон, ему скажи... громко!
   - Хочу! - Закричал от боли и страха солдат.
   Бородач обернулся к Виноградову:
   - Слышал?
   Потом отпустил покрасневшее ухо и почти ласково выдохнул:
   - А вот он не хочет, чтобы ты домой поехал, к маме... Попроси?
   Мальчишка поднял на Владимира Александровича мокрое, неживое лицо:
   - Пожалуйста... Пожалуйста.
   Не зная, куда отвести взгляд, Виноградов посмотрел на крыльцо. Хозяин дома, Шамиль, охрана - все стояли молча, не шевелясь. И только старик в зеленой чалме покачивал головой.
   - Ну? Что скажешь?
   - Зря вы это все. Зря! Я сделаю все возможное, чтобы ускорить... чтобы привлечь внимание... Но сейчас - не могу.
   - Не можешь?
   - Мне очень жаль.
   - Очень? - Собеседник положил растопыренную пятерню на макушку солдата. Затем молниеносным движением выхватил из-под куртки пистолет.
   Никто не успел среагировать - ни Шамиль, ни его бойцы. Поэтому Владимир Александрович в полной неподвижности вынужден был наблюдать за тем, как ствол описывает дугу и упирается в затылок стоящему на коленях мальчишке:
   - Смотри! - Хлопнул выстрел, и бледно-розовый фонтанчик обрызгал качнувшегося назад бородача.
   Убитый обмяк и уткнулся окровавленным лицом в траву.
   Больше выстрелов не последовало, и люди вокруг облегченно зашевелились.
   Заговорил хозяин - сердито и возмущенно. Орденоносный командир пожал плечами и что-то ответил, пряча пистолет.
   Очевидно, на этот раз все.
   Долгих прощаний и проводов не было, но гости во главе со стариком уже направились по дорожке к выходу.
   Гвардейцы тоже начали переговариваться нарочито громкими, радостными голосами, похлопывали друг друга по плечам, смеялись.
   Шамиль снова замер между Виноградовым и собеседником.
   - Эта смерть на тебе, ты понял? - перевел он, показывая на чемоданчик:
   - И на этих деньгах.
   Владимир Александрович промолчал.
   Мимо провели пленного офицера в накинутом на голову мешке.
   - Они будут убивать их по одному... Каждую неделю, по пятницам. Снимать на видео - и отдавать в программы новостей, иностранцам. Пока у России не найдется денег, понял?
   Шамиль переступил через лежащее на земле тело, и от себя добавил:
   - Они это сделают, да...
   Пока оттаскивали за калитку труп, Виноградов вместе со всеми стоял во дворе. Потом беспрепятственно прошел в дом, поднялся наверх и в одиночестве сел на кровать.
   За окном возник и удалился рев автомобильных двигателей.
   Некоторое время Владимир Александрович тупо разглядывал прилипший к ладони чемоданчик - и в конце концов просто закрыл глаза.
   Вряд ли Шамиль теперь вернет майору оружие...
   Очень хотелось заплакать, но слез не было.
   Не было вообще ничего, кроме чужой предсмертной боли.
   * * *
   Минуты ожидания тянулись долго и тяжело, но к тому времени, когда Владимира Александровича позвали вниз, он уже вполне справился с собой.
   Виноградов взял портфель с деньгами и вышел на улицу.
   Чтобы спуститься с крыльца, надо было миновать хозяина:
   - Э, постой...
   Владимир Александрович обернулся. Голос хозяина звучал тревожно:
   - Это не я. Это они...
   Рядом с дорожкой, в траве, темнело пятно - если не знать, что там кровь, ни за что не обратишь внимания.
   - Видели?
   Виноградов ощупал взглядом мясистое, встревоженное лицо.
   - Это они... Я не мог помешать! Видели?
   Надо же, когда припечет - все они тут вспоминают, как по-русски разговаривать. Почувствовав мстительную радость, майор пожал плечами:
   - Разберутся. Кому следует.
   - Но вы подтвердите?
   Виноградов опять пожал плечами и не прощаясь двинулся дальше.
   - Садись, - за калиткой уже ждал Шамиль.
   Очки по-прежнему скрывали половину его лица, и как раньше ни черта за ними было не разобрать.
   Выехали быстро и без сопровождения, на одной-единственной "ниве": водитель, автоматчик, Шамиль, да сам Виноградов. Почему - Владимир Александрович так и не понял, а уточнять что-то не осталось ни сил, ни желания.
   Когда машина покатилась по пыльному, пустому шоссе, Владимир Александрович все же не выдержал и обернулся.
   - Забыл что-то?
   - Нет. К сожалению...
   Дорожный знак на выезде отсутствовал.
   Досадно! А Виноградов надеялся прочитать хотя бы название остающегося позади населенного пункта.
   Ничего... Добраться бы до своих, а там разберемся.
   Издали коттеджи смотрелись совсем по-европейски: черепица на крышах, флюгеры, красный и белый кирпич.
   Просто, Швейцария какая-то. Или даже австрийские Альпы...
   За одним из заборов Владимир Александрович увидел свежие штабеля досок, а чуть дальше обратил внимание на приоткрытый контейнер с импортными стеклопакетами и торчащую в небо стрелу автокрана.
   Очевидно, некоторые дома ещё достраивались.
   - Нравится? - Тон у Шамиля был не совсем обычный.
   - Красиво.
   - Да... За год появилось. Даже меньше.
   - После войны? - Удивился Виноградов. И все же спросил:
   - А что это вообще такое? Интересное место.
   Шамиль изобразил на лице улыбку и заговорил, тщательно подбирая слово за словом.
   Судя по его обьяснениям, в красивых и уютных коттеджах образцово-показательного городка жили сплошь родственники нынешнего республиканского министра финансов.
   А до ввода российских войск тут вообще ничего не было: поля, водокачка, да какой-то совхозный сарай, сгоревший при первой же бомбардировке... Но потом боевые действия закончились, и Москва, послушно приступила к выплате различных компенсаций победителям.
   Как водится, перечисление федеральных средств на восстановление разрушенной экономики происходило под неусыпным контролем дюжины министерств и ведомств с обеих сторон.
   В том числе, и министерства финансов республики.
   - Теперь понятно?
   - Понятно.
   Бюджетные деньги в России-матушке умеют разворовывать не хуже. Генеральские дачи, приватизация, квартиры для депутатов... Но возвести сразу целый городок, да ещё на глазах десятков тысяч беженцев и бездомных?
   - И вы терпите?
   - Каждый устраивается, как умеет.
   В голосе Шамиля не было даже намека на осуждение. Впрочем, зависти не было тоже, и это Виноградову почему-то понравилось...
   Некоторое время ехали молча.
   Потом сосед обернулся к Владимиру Александровичу:
   - Слушай, насчет утра... - он махнул рукой куда-то назад. - Я рад, что все хорошо закончилось.
   - Хорошо? - Виноградов представил окровавленный затылок убитого.
   - Слушай! Могла вообще быть стрельба... За такие деньги, понял?
   - А мальчишка-то тут при чем?
   - Он не мальчишка! - Вскинулся Шамиль. - Он - солдат, понял? Он сюда воевать приехал, с оружием,понял? А не в гости...
   - Его не спрашивали. Его послали!
   - Ну и что?
   Конечно, всегда есть выбор. Но... иногда его нет.
   - Пленных убивать нельзя.
   Шамиль оскалился:
   - Да? И бить нельзя? Слушай, и пытать?
   - Нельзя.
   Машину затрясло на камнях, но собеседники этого не замечали.
   Шамиль сорвал с лица очки и почти вплотную приблизился к Виноградову:
   - Видишь? Видишь, да?
   Уродливый шрам на месте глаза, мертвая кожа...
   - Нравится?
   - Нет, - честно признал Владимир Александрович.
   - Осколок в руку, осколок в грудь и третий - вот сюда... Слушай! Я тогда на похороны отца приехал. Он человек уважаемый был, много народу собралось, даже из других районов. А ваши узнали - и по кладбищу! Сначала накрыли ракетами, а потом уже вертолеты прошлись, понял? Понял?
   Виноградов кивнул, но Шамиль даже не обратил на это внимания:
   - А знаешь, кто это сделал?
   - Нет.
   - И я не знаю! - Откачнулся собеседник. - Но наверное, такой же сопляк, как тот, сегодняшний... Может, даже и он сам, а?
   Владимир Александрович опустил глаза.
   Чертова война! У каждого, кто её пережил, навсегда останется собственная правда, оплаченная своей или чужой кровью.
   Ведь сказано: только мертвые сраму не имут.
   И еще: не судите, да не судимы будете...
   Виноградов выучил много всяких красивых слов, но сейчас все они прозвучали бы некстати.
   - Ох, так его душу!
   На очередном повороте водитель резко вывернул руль вправо, и Владимира Александровича навалило на соседа:
   - Извини.
   Шамиль не ответил. Восстановив утраченное равновесие, он сразу же снова надел темные очки и отодвинулся от Виноградова.
   Тот тоже поставил между ног оказавшийся на полу чемоданчик, сел поудобнее и принялся разглядывать горы за окнами автомобиля.
   - Вы все виноваты... Все.
   Виноградов обернулся: в голосе Шамиля больше не было ни злобы, ни истерики. Он говорил так, как рассуждают о чем-то обыденном и уже давным-давно известном, не требующем доказательств.
   - И женщины? И дети?
   - Да, - собеседник переложил автомат на колени. - Слушай, я до войны, в институте даже хотел жениться на одной москвичке. Но теперь... Ненавижу! Ненавижу вас всех.
   Виноградов припомнил вчерашние фотографии на экране телевизора:
   - И журналистов? Этих, которые заложники?
   - Конечно. Почему нет? - Пожал плечами Шамиль.
   - Ну, они же, вроде, друзья ваши. Нет?
   Собеседник поправил берет. Потом не спеша, со вкусом и удовольствием произнес одно-единственное слово:
   - Дерьмо.
   - Неужели?
   - Проститутки...
   И вообще-то, возразить Владимиру Александровичу было нечего.
   ... Самошина и Гвоздюка он знал уже довольно давно, чуть ли не с первого дня работы в пресс-службе милицейского Главка. А познакомился майор с ними так же, как с большинством журналистов, пишущих и снимающих на криминальные темы.
   В Большом Доме заканчивалось какое-то протокольное мероприятие, уже пошли вопросы с мест - и брошенный в одиночку "под танк" Виноградов с трудом пытался комментировать для телевидения и газет очередное заявление начальника ГУВД.
   - Скажите, майор...
   Владимир Александрович отыскал глазами поднятую руку:
   - Представьтесь, пожалуйста.
   Встал парень - упитанный, розовый, с усиками и бородкой:
   - Алексей Самошин, компания ЦРТВ. Скажите, правда ли, что...
   Худо-бедно, пресса в конце концов получила свое.
   И отправилась по рабочим местам - нагонять строчки для гонорара и в меру способностей монтировать отснятый материал... Но прежде чем Владимир Александрович покинул пустеющий зал, к его столу приблизились двое:
   - Послушай, старик! Это мой оператор... Он тут опоздал немного.
   Виноградова несколько покоробило такое фамильярное обращение:
   - Очень жаль, Алексей... простите, как вас?
   На пластиковой карточке не значилось отчества собственного корреспондента ЦРТВ Самошина, поэтому майор запнулся.
   - Да ладно тебе! Можно по имени.
   - Чем могу помочь? - Владимир Александрович во-время вспомнил старое правило работников пресс-служб: с журналистами, как с малыми детьми, собаками и психически больными нужно обходиться ласково.
   - Надо бы ещё раз. Я задам свой вопросик, ты опять ответишь... И нет проблем! Понял?
   - Понял? - Повторил вслед за Самохиным верзила с телекамерой на плече.
   Фамилия оператора была написана на репортерской карточке: Гвоздюк. Причина же опоздания читалась прямо на лице этого самого Гвоздюка: опухшие веки, красные глаза и запах тяжелого похмелья.
   - Поехали, - согласился Виноградов, глянув на часы у двери. - Только быстро!
   Потом высокая, худощавая фигура Гвоздюка и бородка Самошина попадались на глаза Владимиру Александровичу постоянно.
   Круг журналистов, аккредитованных при ГУВД, достаточно узок, поэтому майор то и дело встречал эту парочку на брифингах и пресс-конференциях руководства Главка, в милицейских рейдах по рынкам, на местах заказных убийств и прочих печальных происшествий, составляющих криминальную хронику города.
   Сюжеты, снятые ими, особой оригинальностью и остротой не блистали, но смотрелись не хуже и не лучше других, ежесуточно заполняющих выпуски телевизионных новостей.
   Общение Виноградова с ребятами из ЦРТВ носило характер эпизодический и ни к чему не обязывающий. Но примерно через полгода, когда майор уже исполнял обязанности начальника пресс-службы, Самошин заявился прямо к нему в кабинет:
   - Слушай, старик... - начал он, двигая по ковру тяжелое кресло для посетителей. - Есть дело.
   Суть предложения заключалась в следующем. Надо дать интервью небольшое, минут на пять. Что-нибудь о безопасности дорожного движения, статистику происшествий по региону, какой-нибудь жуткий фактик... Условий два.
   Во-первых, Владимир Александрович должен сняться на фоне огромного, красочного щита с рекламой некого акционерного общества, торгующего на российском рынке импортными автомобилями. А во-вторых, на вопрос Самошина о том, какая из марок легковых машин является по его мнению самой надежной и безаварийной, майору следует назвать вполне конкретную модель, недавно появившуюся в продаже.
   - Сколько? - Поинтересовался Виноградов.
   - Двести баксов, старик.
   - Ско-олько?
   - Пятьсот!
   Владимир Александрович прекрасно представлял себе, что такое "левый" заказной сюжет. По идее, каждая секунда рекламного времени должна быть официально оплачена, и это с утра до ночи трепетно отслеживается соответствующими структурами. За любую, даже скрытую и косвенную рекламу, мелькнувшую на экране без санкции, нарушителя ждет суровая кара - от штрафа до позорного увольнения.
   Конечно, голь на выдумки хитра. И тележурналисты так или иначе находят способы поработать на свой личный карман, но чтобы для этого использовались представители правоохранительных органов...
   - Пятьсот? Шутишь.
   - Семьсот баксов, старик! - Подскочил в кресле Самошин. - Больше не могу, честное слово. А то нам с Витькой вообще ни хрена не останется, понял?
   ... Вечером после этого визита майор встретился в "Старом кафе" с приятелем-журналистом, сделавшим себе громкое имя не без помощи Владимира Александровича.
   Услышав фамилию Самошина, приятель поморщился:
   - Чмо педальное... Раздолбай! Гвоздюк когда-то вроде был ничего мужиком, но спился вконец последнее время. А зачем они тебе, Саныч?
   Выслушав рассказ майора, он кивнул:
   - Похоже. Подшакаливают, где могут...
   И собеседник поведал Владимиру Александровичу про парочку с ЦРТВ довольно много любопытного.
   Например, Виноградов узнал, что Самошин постоянно по уши в долгах. Из своей пишушей и снимающей братии ему никто больше ни копейки не дает, вот парень и полез во всякие авантюры.
   - Заказной материал - это ещё что...
   - Слушай, а что у него такое случилось? Почему денег нет?
   Приятель Владимира Александровича хмыкнул:
   - Казино "Екатерина Вторая" знаешь? На Загородном?
   - "Катьку"? Конечно.
   - Ну, так вот! Самошин оттуда не вылезает.
   - Игрок? - Удивился Виноградов.
   - Мудак. Он там уже оставил столько... Мне люди рассказывали.
   Собеседнику стоило верить - сети его информаторов временами завидовал даже РУОП. Благодаря чему не только обыватели, но и милиция зачастую узнавали самые свежие новости о российской организованной преступности исключительно из статей этого человека.
   - А длинный, его оператор?
   Оказалось, что за Витькой Гвоздюком, работавшим раньше на питерском телевидении, подобных грехов не водилось. Но и ему уже пару раз били в Доме журналиста морду - за пьяный базар и склонность приставать к чужим девицам.
   - Спасибо. Буду иметь в виду.
   - Ерунда, не за что...
   С тех пор Владимир Александрович старался соблюдать при общении со сьемочной группой ЦРТВ некоторую дистанцию. И последний раз один на один встретился с Алексеем Самошиным при обстоятельствах не столько неожиданных, сколько неприятных.
   Было это месяца три назад.
   Виноградов только добрался до дома, как заверещал телефон.
   - Да, слушаю.
   - Это квартира Виноградова?
   - Да.
   - Прошу прощения, товарищ майор... Из четвертого отделения по охране метро беспокоят, дежурный Яковенко.
   - Слушаю вас. Что случилось?
   - Да тут одного задержали... Журналист! Фамилия Самошин. Требует вас к телефону.
   - Требует?
   Дежурный помялся:
   - Ну, уже, вроде, просит. А поначалу...
   История получалась действительно некрасивая. Женщина-контролер остановила гражданина Самошина на входе в метро - то ли из-за нетрезвого вида, то ли просто проездной документ проверить. Тот обиделся, отпихнул её и двинулся дальше.
   Но далеко не ушел.
   Женщина позвала на помощь наряд из пикета. Милиционеры вежливо попросили Самошина пройти куда следует, на что он стал махать журналистским удостоверением и бородой вперед попер на представителей власти: я, мол, вас всех! погоны, мол, посрываю! да я с самим генералом на дружеской ноге!