Фильчаков Владимир. Торговец жизнью

   Но как бы я не спешил, я не хочу просто сделать свое дело и отвалиться в сторону. Я медленно снимаю с нее халат, разглядывая шею и грудь, ее кожа тускло блестит в металлическом свете ртутных фонарей. Я ощущаю ее кожу ладонями, я едва касаюсь ее, я наслаждаюсь изгибами тела. Она не выдерживает, прижимается ко мне, ее губы ищут мои...
   Прочь, прочь эротические сны! Вы ненатуральны, неестественны. Ни в одном сне я не видел конкретной женщины, ее тела. Это были только ощущения, острые, покалывающие, возбуждающие. Но лица и фигуры я вспомнить никогда не мог, и это всегда радовало меня. Я считал, что даже в снах не изменяю жене. Но меня огорчало то, что там была и не она.
   Мне дали досмотреть до конца! Я уже не помню, когда я испытывал такое наслаждение. Я был счастлив, невесом, я парил над самим собой, и не было в мире ничего, кроме нашей уютной квартиры, в которой есть Надя, Андрей и я.
   - Знаешь, - сказала Надя. - В такие минуты я думаю о том, как хорошо, что мы остались живы после этой ужасной, непонятной катастрофы...
   Меня словно полоснули бичом. Катастрофа все-таки была? И мы вместе даже после нее? Возможно ли такое? Но я тут же успокоился. Да, катастрофа была, но моя семья осталась невредима. И это было все, что мне нужно. Это было счастье.
   Я закрыл глаза и медленно погрузился в сон. Я слышал, как Надя что-то шептала, я чувствовал, что ее голова покоится на моем плече, и мне было так хорошо, так покойно...
   Утром было радостное пробуждение, суета, масло, тающее на горячих тостах, крепкий чай и клубничное варенье. Я сел завтракать, Надя сидела напротив и смотрела на меня счастливыми глазами.
   - Знаешь, - сказал я, - какой-то жуткий сон сегодня приснился. Даже вспоминать не хочется.
   - Расскажи, расскажи, - попросила Надя, и я пожалел о том, что завел этот разговор.
   Как я мог забыть о том, что она очень серьезно относится к сновидениям, что у нее есть несколько сонников, и она ни за что не отстанет, пока я не расскажу о том, что видел.
   - Да ерунда, - поморщился я. - Будто произошла катастрофа, и вы... Ну, ты и Андрейка, в ней погибли...
   Я говорил и со страхом ждал вердикта, который она обязательно вынесет, истолковав мой сон как плохой, предвещающий несчастье.
   Я рассказал ей про Витамина, побег из города, про деревню и торговцев временем и замолчал, ожидая, что скажет Надя. Она улыбнулась, и у меня отлегло от сердца.
   - Это к счастью, - сказала она и погладила меня по щеке.
   Я схватил ее руку и поцеловал.
   - Правда, к счастью?
   - Правда. Но торопись, ты опоздаешь на службу.
   Я вышел из кухни в прихожую и, когда повязывал галстук перед зеркалом, Надя говорила:
   - Вчера тебя сильно поразил этот торговец. Помнишь, на площади? Он сидел у подножия памятника и смотрел своими страшными глазами. А рядом сидел человек, у него глаза были такие отрешенные, такие пустые и пугающие, что казалось, его нет здесь, на площади только тело, а сам он совсем в другом месте. Инопланетник составлял узор для какого-то парня. Помнишь?
   - Да, конечно, - ответил я, чувствуя в душе полное смятение. Я решительно не помнил вчерашний день!
   - Мне кажется, ты загляделся на этот узор дольше, чем нужно, вот тебе и приснился ужасный сон. Выброси его из головы.
   - Ну, еще бы!
   Я поцеловал Надю, заглянул в комнату к Андрейке, который мирно спал, и вышел из дому.
   Кому не знакомо ощущение после пробуждения от страшного сна? Когда наступает облегчение от того, что весь тот кошмар, который терзал вас ночью, был ненастоящим, существовал только в вашем воображении. Вот же он, город, цел и невредим, не исчез, не испарился, он на месте, живет, радуется восходу. Гудят автомобили, звенят и грохочут трамваи, автобусы с шипением распахивают двери. Люди деловито спешат на службу и не обращают на меня никакого внимания. А обратить стоило! Потому что я улыбаюсь от уха до уха, я просто свечусь, радуюсь тому, что катастрофа была, но нас она никак не затронула, и можно не думать о ней.
   Я шел по улице, ярко освещенной утренним солнцем, и вдруг меня словно что-то стукнуло в грудь... На асфальте, прислонившись к стене, сидели инопланетник и человек. Торговцы временем. Они точно такие же, как в моем страшном сне. Я долго стоял перед ними, забыв о том, что мне нужно на работу. Толмач повернул голову и медленно произнес:
   - А, это ты, добрый человек.
   Я молчал, не в силах вымолвить ни слова.
   - Не хочешь, чтобы Рацна составил для тебя узор?
   Я не могу даже покачать головой, я парализован.
   - Тогда ступай себе мимо.
   Уйти отсюда, уйти скорей, иначе опять закрутятся перед глазами шарики, и все пропадет! Исчезнет эта улица, этот город, такой блистающий и прекрасный, исчезнут Надя и Андрейка, и я опять окажусь на вонючем сеновале. Уходи же! Но что-то не пускает меня, что-то держит, и я с ужасом чувствую, что в глубине души не хочу уходить, а, наоборот, хочу, чтобы Рацна составил для меня узор. Это приводит меня в такое отчаяние, что мне хочется заорать так, чтобы все вокруг содрогнулось от ужаса... И я слышу голос толмача:
   - Как видишь, ничего невозможного нет. И луну при желании можно зашвырнуть в космос. Так что же ты выберешь? Пройдешь мимо, или воспользуешься услугами Рацны?
   - Я... я не знаю...
   - Ну, добрый человек, - снисходительно сказал Борис. - Кто, кроме тебя, может разобраться в твоих желаниях?
   Действительно, кто?
   - Скажите, Борис, - еле ворочая непослушным языком, выговорил я. - Этот мир - ненастоящий?
   Я обвел рукой вокруг, заметив, что солнце затянулось серым маревом, улица поблекла, машины стали гудеть раздраженно, трамваи грохотать презрительно.
   - А это тебе решать, - усмехнулся Борис. - Как скажешь, так и будет.
   Я медленно опустился рядом с ним на пыльный асфальт. Вот так. Нужно решить, настоящий это мир, или нет. А если я ошибусь? Здесь - счастье. Но оно уже представляется мне иллюзорным, фальшивым. Я ведь не помню вчерашний день. А если этого дня для меня просто не было?
   - Я не хочу решать! - неожиданно для себя, выпалил я. - Не хочу!
   - Ну, не решай, - покладисто согласился Борис. - Тогда кто-то решит за тебя.
   - Кто? Рацна?
   Борис повернулся ко мне всем телом и тихо и значительно произнес:
   - Открою тебе один небольшой секрет. Рацне это решительно все равно. Так же, как бывает все равно тебе, когда ты, походя, наступаешь на муравья.
   - Я для него - муравей?
   - Боюсь, гораздо меньше.
   Борис отвернулся и продолжил:
   - Только не надо делать такое разочарованное лицо. Ведь тебе же все равно - кто он и откуда. Ты даже не интересуешься, вокруг какой звезды вращается планета, на которой находится его родина.
   - Да, но это как-то само собой получилось, - начал оправдываться я. - Они появились так незаметно, буднично, что никто не может вспомнить, когда это произошло. Это как... как русская изба, например. Она есть, ее умеют строить, но кто и когда построил ее впервые - никто не помнит. Или колесо. Оно было всегда. Так и инопланетники. Ощущение такое, что они были здесь всегда. Погодите, погодите, а не связано ли их появление с катастрофой? Уж не они ли ее устроили?
   - Не думаю, - Борис улыбнулся, и опять у меня побежали мурашки по коже от его улыбки. - Я допускаю, что некоторые люди могут развлекаться уничтожением муравейников, но не все же. И муравьи продолжают существовать как вид. Их города остаются целыми, а те, которые разрушаются, отстраиваются заново. Инопланетникам просто незачем было устраивать такую катастрофу.
   - Тогда кто же ее устроил?
   - Тебе нужен конкретный виновник? - Борис насмешливо посмотрел на меня.
   - Да, хотелось бы знать.
   - А ты не впадешь в панику, узнав имя?
   - В панику? Какого черта? У меня крепкие нервы. Так что, виновен в этом один человек?
   - Один.
   - Так кто же это?
   - Ты.
   Странно, но при этих словах я не испытал никаких чувств, словно Борис назвал совершенно незнакомого человека. Мы сидели, прислонившись к стене, а мимо нас шли прохожие, и я видел только их ноги. Люди шли, а я молчал. Потом медленно повернул голову к Борису.
   - Значит, это я. Ну что же, я подозревал, что вы ответите что-то в таком духе. Все предшествующие беседы с вами настроили меня на такой ответ. Знаете, я не могу согласиться с вами. Я не придумывал катастрофы. Как я могу придумать то, чего не знаю, не понимаю? Я не понимаю, каким образом исчезло все это, - я обвел рукой вокруг. - Я могу оценить только последствия, а они ужасны. Может быть, я был в бессознательном состоянии? В бреду? В горячке? Или напился пьян до изумления? Вы можете сказать мне, как все произошло?
   - Ты сам знаешь ответ, добрый человек.
   - Ничего себе, добрый человек, который уничтожил полмира!
   Я вскочил, сжал кулаки, и в бессильной ярости посмотрел в насмешливые глаза Бориса. Краем глаза я видел, что Рацна повернул голову ко мне и смотрит, как мне показалось, очень внимательно. Это взбесило меня еще больше.
   - Перестаньте меня преследовать! - проговорил я сквозь зубы. - Перестаньте пробираться в мои сны, делать умные лица и внушать мне комплекс вины! Я не мальчик и отдаю себе отчет в своих действиях. Я...
   - Так ты понимаешь, что это всего лишь сон? - перебил Борис.
   Я опустил руки и ощутил в душе холодную пустоту. Их не проймешь. И криком их не взять. Они заставляют думать о том, о чем не хочется, никак не хочется! Так это сон?
   Я постоял немного, не нашел, что ответить и медленно двинулся вдоль улицы. Да, все не настоящее. Дома кажутся картонными, и если заглянуть за любой из них, станет ясно, что это не более, чем декорация какого-то спектакля, пьесы для одного зрителя. Люди выглядят неестественно - у них какие-то не прорисованные лица, словно неведомый художник торопился, накладывая мазки на холст. Автомобили выглядят плоскими и неестественно блестящими.
   Я обернулся, но инопланетника и толмача уже не было у стены. Я сел на асфальт, безучастно глядя на мир, который быстро терял привычный облик. Мир пропадал, смазывался, уступая место дощатой крыше сеновала, сквозь щели которой пробивались пыльные лучики. Совсем рядом захлопал крыльями и победно закричал петух. Завозился Витамин на смятом ложе, поднял отекшее лицо с одни открытым глазом, спросил разбойничьим голосом:
   - Который час?
   Я не ответил, спустился по лестнице и вышел во двор. Солнце поднималось над подсолнухами. Петух, ошалевший от радости, горланил свои песни, и ему отзывались соседские петухи, стараясь перекричать друг друга.
   Потом мы умылись у колодца и сели завтракать. Молоко и хлеб - что может быть лучше?
   За завтраком я прислушивался к себе и удивлялся. Я очень спокойно воспринял виденный ночью сон, присутствие в нем торговцев временем и то, что мне пришлось-таки вернуться сюда, в деревню. Странно, думал я, я совсем не огорчен тем, что снова здесь. Что произошло со мной? Или ничего? Ведь прежде я ни разу не видел во сне жену и сына после катастрофы. Выходит, что так было лучше? Во мне словно порвались какие-то провода, я стал спокойнее, и могу отчужденно посмотреть на себя со стороны...

* * *

   Мы работали в огороде, на поле, чинили сарай, перекрывали крышу, подправляли баню. В свободное время Витамин ухаживал за Прасковьей, и, как мне кажется, небезуспешно. Очень скоро он стал поглядывать на усадьбу хозяйским глазом, а на меня - как на работника. Торговцы временем исчезли из деревни, и мне стало намного лучше. Я старался не вспоминать о шариках, помня о том, что стоит мне вообразить их, и я сразу попаду в другой мир.
   В один из теплых вечеров начала августа я бродил у околицы, размышляя о том, что мы нашли удачное пристанище, что сюда не накатывают волны грабежей, жизнь течет спокойно и размеренно.
   Солнце уже село, раскрасив небо багровыми тонами, природа замерла, даже не дышала, зато выпало раздолье комарам, которые тонко звенели от голода, и шли на смерть ради пропитания. Хлопая себя по щекам, я отбивался от прожорливых насекомых и смотрел на дорогу, по которой пришли мы с Витамином. Дорога вилась среди невысокого кустарника и уходила в лес. Наверное я что-то почувствовал, потому что не отводил глаз от пути назад, в прошлую жизнь, о которой вспоминал с содроганием. Да, так и было, потому что из лесу вышел человек. Он шел, покачиваясь от усталости, и опирался на кривой посох, сделанный из сосновой ветки. Похоже, это была женщина. Вот она увидела меня, остановилась. У меня екнуло сердце, но это была не Надя. Походка совсем другая, какая-то странная, неуклюжая и красивая одновременно. Женщина постояла немного, неожиданно выпустила посох из рук и упала. Я вскрикнул и бросился на помощь. Бежать пришлось долго, расстояния в поле обманчивы, и, несмотря на то, что лес казался совсем близким, до него было не меньше двух километров.
   Наконец я подбежал и остановился над женщиной, которая лежала без сознания на земле. На ней была истрепанная городская одежда - джинсы, протертые до дыр, почти развалившиеся кроссовки и красная клетчатая рубаха. На голове, по-пиратски, узлом на бок, был повязан синий платок. Рядом валялась тощая котомка, сделанная из непромокаемого плаща. Женщина показалась мне немолодой, - ее грязное лицо было искажено страданием и выглядело лет на сорок. Я положил котомку ей на грудь, поднял ее и понес к дому. Пройдя половину пути, я совершенно выбился из сил, к тому же лицо и руки мне изгрызли комары, потому что мне нечем было их отгонять. Я положил женщину и перевел дух. Она шевельнулась, протяжно вздохнула и открыла глаза. Я вздрогнул, потому что таких зеленых глаз не видел никогда. Глаза были насыщенного цвета молодой листвы, полные неведомой силы.
   - Кто вы? - хрипло выговорила она.
   - Меня зовут Сергей, - сказал я. - Я живу в работниках вон в том крайнем доме. Вы упали в обморок и я нес вас к дому, но... устал и решил передохнуть.
   - Вот еще, в обморок, - она зло стрельнула глазами и села.
   Это движение далось ей с трудом. Видно было, что она сильно истощена. Теперь, когда она пришла в себя, она показалась мне гораздо моложе, лет тридцати.
   - Как вас зовут? - спросил я, чтобы оттянуть момент, когда мне придется снова ее нести.
   - Лада.
   - Очень приятно, Лада. Вы сможете идти сами, опираясь на меня? А то, знаете ли, еще две недели назад я, так же как и вы, тащился по этой дороге, изнемогая от голода, и нести вас на руках мне тяжело.
   - Вы в работниках тут? - Лада посмотрела на меня, как мне показалось, презрительно.
   - Да, батрачу на хозяйку. Со мной еще приятель, который, судя по всему, скоро станет моим хозяином.
   - И не стыдно вам? - Лада посмотрела осуждающе.
   - Стыдно? Отчего мне должно быть стыдно?
   - Батрачить.
   - А разве это может быть стыдно? Надо же как-то добывать пропитание, вот я и работаю по дому. Простите, но, как мне кажется, гораздо более стыдно скитаться по полям, по весям и падать в голодные обмороки.
   Лада покраснела, и с негодованием поднялась на ноги. Я хотел ее поддержать, но она отмахнулась.
   - Ведите меня к вашей хозяйке. Пусть даст мне поесть.
   Она произнесла это тоном королевского мажордома, отдающего распоряжения по поводу обеда на сто пятьдесят персон. Я покачал головой, но ничего не сказал. Предложил ей руку для опоры, но она презрительно ее отвергла. Я пошел позади, готовясь подхватить ее, когда она снова потеряет сознание. Однако обморока больше не случилось.
   Во дворе Ладу встретил Полкан. Пес так грозно гавкнул и оскалил клыки, что Лада испуганно спряталась за мою спину.
   - Полкан, - начал я, откашлявшись. - Ты что, не видишь, что я свой?
   - Ты-то свой, - сказала Прасковья. Она вышла на крыльцо и стояла, подбоченившись. - А это кто ж с тобой?
   - Это Лада, - представил я. - Умирает с голоду. Просит помощи.
   - Ничего я не... - начала Лада, но я ткнул ее локтем в бок, молчи, мол, кто ж тебя за язык тянет!
   - Вижу я, - неприветливо продолжала Прасковья, - что ничего она не просит. Дамочка с городу? Далёко ли путь держишь?
   - В Красноянск, - хмуро ответила Лада.
   - Ладно, Полкан, пропусти, - смилостивилась Прасковья.
   Пес высунул язык и дружелюбно наклонил голову.
   - Хорошая собачка, - дрожащим голосом выговорила Лада, продолжая прятаться за мной.
   На крыльцо вышел Витамин.
   - О! - сказал он и радостно осклабился. - Нашего полку прибыло.
   - Ничего не вашего полку! - огрызнулась Лада. - Я сама по себе.
   - Да, я вижу, - насмешливо разглядывая ее, произнес Витамин.
   - Накормить накормим, - сказала Прасковья. - Ночлег дадим. А поутру ступай себе с Богом.
   - Бога нет! - ляпнула Лада.
   Я опять ткнул ее локтем.
   - Да что вы тыкаетесь! - возмутилась она. - Нет Бога!
   - На нет и суда нет, - Прасковья поджала губы и скрылась в дверях.
   - Садитесь, - сказал я, подводя ее к столу.
   Я принес кружку молока и ломоть хлеба.
   Лада набросилась на хлеб как волк на зайца.
   - Тише вы! - я попытался отобрать хлеб, чтобы она не подавилась, но Лада взглянула нечеловеческими зелеными глазами, и я отступил.
   Она съела хлеб, выпила молоко и потребовала:
   - Еще!
   - Нельзя, - осадил я ее. - Вы долго голодали, и вам...
   - Еще! - повторила она.
   Я стукнул кулаком по столу, и она вздрогнула, покосилась испуганно. Я все-таки принес еще кружку молока. Она жадно пила, белая струйка стекала по грязной щеке, и я загляделся на эту струйку.
   - Что смотрите? - Лада отстранилась, посмотрела на меня осуждающе.
   - Я тоже атеист, - невпопад сказал я.
   Она похлопала ресницами, которые, к слову, у нее были очень длинные и бархатистые:
   - Ну а как же может быть иначе? Вера в Бога - это костыль, который не нужен человеку, твердо стоящему на ногах.
   - Мало того, что я атеист, - я улыбнулся, - я вообще ни во что не верю. Я даже в катастрофу не верю.
   Лада презрительно хмыкнула.
   - Катастрофа была, - наставительно сказала она. - Как можно в нее не верить?
   - Ну, ваш аргумент не выдерживает никакой критики, - тонко улыбнулся я. - Будда тоже был. Принц Сидхарха. Как можно в него не верить?
   - При чем тут Будда? - опешила она.
   - При том, что Будда - один из богов, в которых верует человечество.
   - А, - она понимающе кивнула. - Был, говорите? А кто может это подтвердить?
   - Очень смешная постановка вопроса, - я покачал головой. - Вот, например, Ленин. Он был?
   - Ленин был, есть и будет! - она припечатала рукой по столу.
   - А кто может это подтвердить?
   - Я! Я могу подтвердить! Я сама видела его в мавзолее. Еще до катастрофы, в Москве.
   - Дорогая Лада, - как можно мягче сказал я. - Вы видели не Ленина, а его труп...
   - Как вы можете так говорить! - ахнула она и в ужасе прижала ладони к щекам. - Труп!
   - А что, - саркастически усмехнулся я. - Ленин не может быть трупом?
   - Вы должны уважать...
   - Дорогая Лада, - сказал я. - Я никому в этой жизни ничего не должен. Уважать Ленина я могу, но это не помешает мне назвать труп трупом.
   Она сжала кулачки и посмотрела на меня с ненавистью, которая вскипела у нее где-то в мозгу.
   - Ладно, ладно, - примирительно произнес я. - Вот что. Я предлагаю вам отработать свой обед и прополоть несколько грядок...
   - Вот еще! Я не стану батрачить на эту кулачку! Вон ее как разнесло, она же поперек себя шире!
   - Хорошо, - я пожал плечами. - Не станете, так и не надо. Просто пойдемте со мной в огород, я буду работать, а вы - развлекать меня разговорами.
   Лада поджала губы и нехотя поднялась из-за стола.
   Мы прошли за плетень, я присел на корточки над грядкой со свеклой, а Лада осталась стоять, озиралась и не знала, куда девать руки.
   - Значит, вот так вы и вкалываете тут? - после долгого молчания произнесла она.
   - Ну, я не сказал бы, что вкалываю, - я насмешливо посмотрел на нее снизу вверх. - Так, работаю себе потихоньку. Никто меня не гонит, хлыстом по спине не оттягивает, не орет и не помыкает мной. За этот легкий труд я имею еду и ночлег. Правда, ночевать приходится на сеновале, а ночами становится уже прохладно, но у меня всегда есть запасной вариант.
   - Это какой же?
   - Скажите, - вместо ответа, сказал я, - что у вас за лексикон какой-то странный: батрачить, кулачка? И за Ленина вы обиделись. Вы, часом, не коммунистка?
   - А хоть бы и так! - она с вызовом посмотрела на меня и тряхнула головой, безудержно краснея при этом.
   - Я уж думал, что все коммунисты вымерли.
   - Как это вымерли? Как это вымерли? Что вы такое говорите! Коммунизм неистребим! Вот сейчас, как раз подходящая ситуация, чтобы взять власть. Смотрите - транспорта нет, коммуникаций не стало, что в Москве происходит - неизвестно.
   - Говорят, Москвы больше нет, - сказал я, перестав полоть траву и с интересом разглядывая Ладу.
   При этом я подумал, что она не такая уж и старая, моложе сорока, вон как глаза ее светятся, будто в голове фонарик зажгли.
   - Говорят, что кур доят, - отрезала Лада. - Вот у вас в деревне, у кого власть?
   - Власть? - задумался я. - Вот черт, я и не поинтересовался этим. Хотя, погодите, кажется в деревне есть староста... Ну да, это Настасья, наша соседка. Милиции, равно как и полиции, здесь нет. Одни бабы, знаете ли. Водку кушать с утра до ночи только Михеич может, но он безобидный совершенно. Хулиганить и безобразия нарушать тут некому.
   - Вот и получается, что власти в деревне никакой! - Лада села рядом со мной, приблизила лицо и зашептала: - Самое время, чтобы подумать и взять.
   - Что взять? - не понял я.
   - Власть же! Я уже битый час вам про нее толкую. Какой вы непонятливый, право!
   - Погодите, погодите! - я улыбнулся. - Так вы что же, работу со мной проводите? Агитацию, то есть?
   - Ну, - она смутилась. - А как же? Вы такой темный...
   - Я - темный? - восхищенный ее терминологией, вскричал я и шутливо выкатил глаза. - Ну, матушка, что-то вы совсем не то говорите. Как я могу быть темным, когда у меня университетское образование? Я труды вашего Ленина изучал, и не потому, что заставляли, а по научной надобности.
   - Темный, темный, - сказала Лада. - Вон, батрачите. Вместо того, чтобы взять власть и...
   - И что? Все поделить?
   - Можете и поделить, если вы такой глупый. А можете и себе забрать. И пусть на вас работают.
   - О, это что-то новое в коммунистической идеологии! - сказал я восхищенно. - Вы прямо открываете мне глаза! Не поделить, а забрать себе. Отличная мысль. Только вот, одна загвоздка, - я сделал вид, что сожалею. - Оружия никакого нет.
   - Зачем вам оружие?
   - Милая Лада, ну как же вы не понимаете? Я приду, и начну отбирать у Настасьи, скажем, ее корову. А она возьмет ухват или кочергу, и так отходит меня по спине, а то и по голове, что я света белого не взвижу. А вот будь у меня пистолет, или автомат, тогда, конечно. Тогда, в случае сопротивления, можно Настасью и пристрелить.
   Я сказал так, чтобы понаблюдать за реакцией коммунистки. Никого пристреливать я и в мыслях не держал.
   - Ну вот! - удовлетворенно произнесла Лада и довольно улыбнулась. - Понимаете же, когда захотите. Но пристрелить, это в крайнем случае, - она наставительно подняла палец. - Попугать можно, даже нужно.
   - Да, но пугать-то нечем!
   - Уй, послушайте! Ну, вы что, не мужчина? Вас может отлупить кочергой темная деревенская баба?
   - Не знаю. Может и не отлупит. А скажите, зачем вам власть?
   - Какой глупый вопрос! - Лада от возмущения топнула ногой. - Зачем вам еда? Зачем вам ночлег?
   - А, понял! - я скроил обрадованную физиономию. - Власть даст мне и еду, и ночлег. И все будут на меня работать?
   - А вы быстро учитесь, - уважительно произнесла Лада. - Сказывается, видать, образование-то. Ну так что, поможете мне?
   - Извините, но я не могу, - я покачал головой. - Мне не нужна власть.
   - Как?! - Лада посмотрела на меня, как на полоумного.
   - Видите ли, власть не дает свободу, она ее отбирает. А я предпочитаю свободу.
   - Какая же у вас свобода! Вы гнете спину на зажравшуюся крестьянку, и называете это свободой? Нет, я вас не пойму!
   - Моя свобода в том, что я в любую минуту могу открыть калитку и уйти. А если я возьму власть, то мне придется ее удерживать, думать о том, как накормить народ, который тут же непременно начнет голодать, и я не смогу встать и уйти. Какая же это свобода?
   - Шутите? - недоверчиво посмотрела на меня Лада.
   - Нет, я серьезно. Вот вы в данный момент свободны. Можете плюнуть на ночлег у зажравшейся крестьянки и пойти дальше, выбрать любую избу или ночевать в поле, и ни за что ни перед кем не отвечаете, но стоит вам обзавестись властью, как тут же на вас свалится и ответственность. Даже если вы станете беззастенчиво грабить народ, вам нужно будет думать о том, как бы сделать так, чтобы народ не вымер от ваших поборов. Вы перестанете быть свободной, и поселитесь в клетке, хотя бы и золотой. Вам это надо?
   Видимо, я заронил в коммунистическую душу некоторые сомнения, потому что Лада задумалась.
   - Но... власть, это же здорово, - неуверенно сказала она через минуту.
   - Да, конечно, - подтвердил я. - Главное, работать не надо. Гнуть спину, по вашему выражению.
   - Да ну вас! - Лада махнула на меня рукой. - Вы, наверное, шутите. Или хотите заговорить зубы девчонке.
   - Девчонке? А сколько вам лет, если не секрет?
   - Какой тут секрет! Двадцать два.
   Я пристально вгляделся в ее лицо, и с удивлением увидел, что она не лжет. Почему же она показалась мне такой старой вначале? Что было причиной моего неверного впечатления? Грязные, спутанный волосы, выбивающиеся из-под платка, показались мне седыми, но они просто были светлыми. Лицо густо покрыто грязью, которую она не удосужилась смыть перед едой, что создавало иллюзию морщин.
   Между тем начало смеркаться, и я закончил работу. Я решил истопить баню, чтобы отмыть пришедшее к нам чудо. Прасковья неохотно разрешила. Витамин вылез на крыльцо, стоял, почесывая живот, и с улыбкой наблюдал за тем, как я ношу воду. Лада сидела на скамье безучастно, и мне показалось, что она обдумывает наш разговор.