Фильчаков Владимир. Торговец жизнью

   - Эй, Серый, - окликнул меня Витамин. - Ты, это, сегодня с ней на сеновале один будешь спать. - Он неприятно хохотнул. - Ну, так не теряйся там, трахни ее. Она вроде ничего, а отмоется, так и вообще красоткой станет.
   - Спасибо за совет, - я без улыбки посмотрел на него.
   - Ну ладно, что ты, - Витамин смутился, заискивающе заглянул мне в глаза. - Шутка такая.
   Уходить отсюда надо, подумал я с тоской. Пойду к Настасье. Третьего дня она приходила, звала. Вроде и в шутку, с похохатыванием и подмигиванием, но все же звала. Она, конечно, дура деревенская, и в постель с собой уложит непременно, но что делать. Витамина терпеть в хозяевах - значит быть совсем темным, по определению Лады. Я усмехнулся.
   Когда Лада вышла из бани, я вытаращил на нее глаза. Она так похорошела и помолодела без слоя грязи и бандамы, что я забыл закрыть рот.
   - Что смотрите? - она смутилась и стояла, ковыряя ножкой землю.
   - Да так, ничего. Сейчас ужин будет.
   Оказалось, что Витамин с нами уже не ужинает. Хозяином стал, безучастно подумал я. Нет, точно надо уходить. Вот переночую, и поутру подамся.
   К Прасковье забежала Настасья, зыркнула любопытным глазом на Ладу. За стеной застучал ее голос, которому изредка отвечали голоса Прасковьи и Витамина. Ну да, вот у них уже и разговоры общие...
   После ужина я подвел Ладу к лестнице, велел подниматься. Но когда я полез следом, она высунула голову навстречу и строго спросила:
   - Вы куда?
   - На зеленые пруда, - я отодвинул ее и залез на сеновал.
   - Нет, погодите, это как же? Вы что же, здесь спать намереваетесь?
   - А где же? Я здесь живу, между прочим.
   Я принялся устраиваться, поглядывая на ее растерянную физиономию с улыбкой.
   - Чему вы улыбаетесь? - возмущенно крикнула она. - Небось, думаете, что можно будет ко мне приставать? И не мечтайте!
   - А я и не мечтаю, - как можно холоднее сказал я. - Знаете, чем отличается мечта от цели?
   Она задохнулась от негодования и прикрыла рот руками.
   - Но у меня нет такой цели, - успокоил я ее и улегся, завернувшись в одеяло.
   Между тем совсем стемнело, и Лада тоже стала устраиваться, стараясь поместиться как можно дальше от меня.
   Сон не шел. Рядом лежала девушка, лежала, затаив дыхание, готовая в любую минуту дать отпор грубому самцу, которым она меня, видимо, считала. Так прошло довольно много времени. Мне пришла неожиданная мысль: интересно, каковы коммунистки в постели? Я представил, как Лада лежит, тараща глаза в темноту, натянув одеяло до подбородка и сжав кулачки, и улыбнулся.
   Я долго думал о том, что мне предстоит завтра, думал без удовольствия, как о жестокой необходимости. Лада лежала тихо, и я совсем забыл о ней. Сон постепенно сморил меня, я начал проваливаться в него, как вдруг рядом зашуршало сено, меня толкнули в бок, и я почувствовал на лице ее дыхание.
   - Что такое?
   Она снова завозилась, пиная меня.
   - Знаете, мне вдруг стало так страшно, - раздался ее голосок откуда-то из района подмышек. - Темно как в коробке, а вы лежите, лежите, а потом вдруг как задышите громко и мерно...
   - Так это я просто заснул.
   - Страшно, - повторила она, прижимаясь ко мне.
   Я притянул ее к себе и начал целовать. Она отворачивалась, увертывалась, прятала лицо, сосредоточенно пыхтела. Я оставил попытки и холодно сказал:
   - Знаете что, девушка? - Ступайте-ка на свое ложе. Я спать хочу. Вам завтра бездельничать, а мне гнуть спину, хлеб свой зарабатывать. Давайте, давайте.
   Она обиженно засопела:
   - Так что же, мне вам сразу отдаться, что ли?
   - Через месяц отдадитесь, - сонно сказал я, отворачиваясь от нее. - А лучше через год.
   Хорошо, подумал я. Не нужно изменять жене. Хотя какая это измена? Жены давно уж нет, а рядом лежит молодая и красивая девушка... эх!
   Она снова прижалась ко мне. Ладно, механически подумал я. Может, девчонке и правда страшно. Так мы пролежали довольно долго, как вдруг ее рука легла мне на плечо, а затем с силой повернула меня. И я губами почувствовал ее губы... Целовалась она совершенно неумело, грубо, очевидно старалась выдать себя за главную.
   - Нет, так дело не пойдет! - сказал я через минуту. - Зачем ты стараешься целовать меня? Ведь мужчина - я. Я должен тебя целовать, а ты отвечать.
   - Ну вот, все не так, - обиженно прошептала она. - Пойду-ка я на свое ложе.
   - Да, так я тебя теперь и отпущу, - я привлек ее к себе.
 

* * *

 
   - Дорогой, мы уходим - произнес знакомый голос.
   Я открыл глаза. На меня ласково смотрела... Лада. Она была одета в деловой брючный костюм, волосы коротко подстрижены. И еще она улыбалась. Я улыбнулся в ответ какими-то ватными губами, чувствуя, что опять что-то пошло не так.
   - Что с тобой, дорогой? - озабоченно сказала Лада. - Голова болит?
   Я не ответил, обвел взглядом спальню. На первый взгляд комната была совершенно незнакомая и очень большая. Но, приглядевшись, я узнал торшер, обои и светильник под потолком. Однако трехстворчатый шкаф антикварного вида мне был незнаком, прикроватные тумбочки тоже.
   Я сел, протер глаза. Лада сказала:
   - Все, я убегаю. Ты поцелуешь Лариску на прощание?
   Я кивнул. Конечно поцелую, кто бы она ни была. Но я тут же вспомнил, что это моя дочь. В комнату впорхнуло небесное создание лет пяти в кружевном платьице, с бантами на голове и изумительными зелеными глазами, и защебетало:
   - Папа как тебе хорошо, ты можешь спать дольше нас. Это только сегодня так, или навсегда? А я иду в садик. Там опять Валерка будет кусаться, а когда я расскажу об этом Наталье Антоновне, он назовет меня ябедой. А я ведь не ябеда, правда, папа?
   Я с нежностью посмотрел на девочку, привлек к себе и поцеловал пахнущую цветами щеку.
   - А у нас в живом уголке появился ежик, - продолжала Лариска, - его Веркин брат в лесу нашел. Ежик маленький и колючий. А еще у него носик смешной, он им водит вот так, нюхает. И лезет повсюду. Мы его назвали Бантиком, потому что Милка привязала ему на шею бантик.
   - Где же у ежика шея? - спросил я с улыбкой.
   - Папа, ну как же? Голова у него ведь есть? Значит и шея тоже есть. Ведь так?
   - Так, так, - сказал я, чувствуя, как к горлу подступает комок.
   Лада поцеловала меня и увела дочку в садик. Я остался один. Я в отпуске с сегодняшнего дня и торопиться мне некуда. Я встал, сунул ноги в шлепанцы и побрел обозревать квартиру. Кроме спальни, совершенно роскошной, в квартире оказалась огромная гостиная, столовая с необъятным обеденным столом на двенадцать персон, кухня с набором кастрюль, сковородок и жаровен, прихожая, детская и кладовая. Обстановка была очень богатая, только что не роскошная - диваны с высокими спинками, мягкие и удобные на вид, кресла, обитые кожей, столы с гнутыми ножками и стулья старинного фасона.
   - Ну что же, - сказал я себе. - Мне здесь нравится. И дочка у меня совершенно очаровательная. И жена...
   Я вспомнил ночь, проведенную на сеновале, и то, как мне было хорошо, и улыбнулся. Черт побери! Что за сны мне снятся? Я вошел в кухню, чтобы покопаться в холодильнике и вздрогнул. За столом сидел... Борис. Все в том же мешковатом балахоне, безволосый и отрешенный.
   - Здравствуй, добрый человек, - сказал он.
   Я не ответил, только сглотнул комок.
   - Ты, я вижу, вполне доволен? - он насмешливо взглянул на меня глазами, похожими на дуло двустволки.
   - Почему вы беззастенчиво пробираетесь в мои сны? - я придвинул табурет и сел с другой стороны разделочного стола.
   - Я не пробираюсь в твои сны, добрый человек, - сказал Борис. - Что такое сон? Это краткий миг перед пробуждением, когда за одну секунду человек может прожить целый день. Это неясность образов, желаний и ощущений, это смесь тревог, страхов и вожделений, которые мы подавляем в себе днем. Это пребывание в нереальном мире, где страхи овладевают нами, где мы куда-то бежим, страдаем или наслаждаемся, а утром с трудом вспоминаем увиденное.
   - Так что же это тогда? - Я обвел рукой ряды тарелок в сушилке, висящие на стене сковороды.
   - Ты хочешь, чтобы я дал определение? Краткое и емкое как "сон"? Но я не могу этого сделать. Если я скажу, что это реальность, ты не поверишь и будешь отчасти прав. Если я скажу, что это нереальность, ты тоже не поверишь, ведь все твои чувства взбунтуются против этого. Этому очень трудно дать определение, потому что это и реальность, и нереальность, и сон, и наваждение и много чего еще. Некоторые называют это жизнью.
   - Жизнью? - переспросил я в недоумении. - Но разве эта жизнь настоящая? У меня никогда не было ТАКОЙ жены, и никогда не было дочери!
   - Ты просто забыл об этом.
   - Вот как? - я почувствовал себя так, будто подхожу к краю крыши высотного дома, и мне предстоит посмотреть вниз, стоя перед ограждением чуть выше колена. - А почему я забыл?
   - Не знаю. Тебе виднее. Может быть потому, что хотел забыть? Может быть, эту жену и эту дочь у тебя вытеснили из памяти какие-то события? Например, гибель другой жены и сына в катастрофе?
   - Что вы знаете о катастрофе? - я привстал, стараясь заглянуть в его отсутствующие глаза.
   - То же, что и ты. Что она была. Что многие смирились с нею.
   - Многие?
   - Да. Но не все. Ты же не смирился.
   - Выходит, смирился, - растерянно пробормотал я. - Раз меня повлекло к совершенно незнакомой женщине. Тем более, с ее-то убеждениями.
   - А при чем тут ее убеждения? - удивился Борис. - Разве женщину любят за убеждения? Или за отсутствие оных?
   - Я совершенно не разделяю ее убеждений.
   - И, тем не менее, ты устроил ей эту великолепную квартиру в благодарность за сегодняшнюю ночь.
   Я вскочил, открыл рот, не в силах выговорить ни слова от возмущения.
   - Сядь, добрый человек, - повелительно сказал Борис. - Не нужно возмущаться. Очень скоро ты поймешь, в чем дело. Я не подглядываю за тобой, как ты, может быть, подумал. Я не преследую тебя, не вторгаюсь в твои сны, и не пытаюсь поработить твою сущность. Все гораздо проще, и, одновременно, сложнее. Повторяю, скоро ты все поймешь. Поскольку ты любишь называть вещи именами, я скажу тебе, что я твой опекун.
   - Вот как?
   - Да. До тех пор, пока ты не поймешь очевидных вещей, я буду с тобой.
   - А когда пойму?
   - Тогда я уйду. На место Рацны.
   - А я? Я стану на твое место? - я не заметил, как стал называть Бориса на ты.
   - Все зависит от тебя.
   - Ты говоришь загадками, которые я не могу разгадать, - я устало провел рукой по лицу.
   - Всему свое время. Или ты хочешь, чтобы я вывалил на тебя все сразу? Ты не поверишь мне. Ты и так считаешь меня не в своем уме...
   - Ну, что ты, - смутился я.
   - Мне пора, - Борис медленно поднялся, посмотрел на меня сверху. - А ты должен выбрать.
   - Что выбрать?
   - В каком мире жить.
   - Как я могу выбирать из иллюзорных миров?
   - Очень просто. Нужно понять, что это не иллюзорные миры.
   - Но я считаю реальным только один мир, в котором есть сеновал, Витамин и Прасковья.
   - И еще Настасья, - Борис улыбнулся и вышел из кухни.
   - Все знает, - прошептал я.
   Я принялся рассеянно блуждать по квартире, стукаясь об углы, натыкаясь на мебель. Выбрать. Легко сказать, выбрать. Еще совсем недавно я выбрал бы мир, в котором были Надя и Андрей. Теперь я уже не знаю. Да, да, я поймал себя на мысли, что не знаю, чего хочу. Это плохо. Мало того, это ужасно. Человек должен знать, чего хочет в жизни, ведь только так можно чего-то добиться. Я же никогда не знал, чего хочу. Наверное, потому и не добился ничего, кроме катастрофы. Последняя мысль привела меня в шок. Я застыл посреди гостиной, и, как показалось, не дышал. Потом шумно выдохнул и продолжал мерить шагами пространство. Вот и Борис сказал однажды, что я выдумал катастрофу. Значит, ее не было на самом деле? Или была, но в одном из миров, придуманных мной? Было от чего схватиться за голову, и я так и сделал. Я стоял, покачиваясь, в трусах, майке и шлепанцах и мучительно стонал, словно выдавливал из себя неверие.
   - Я не хочу выбирать! - я отнял руки от головы и посмотрел в потолок. - Выбор - это так мучительно! Почему я должен выбирать? Как я могу выбрать, если не знаю, что лучше?
   - Иди сюда, - послышался шепот.
   Я оглянулся и увидел Ладу. Я лежал на сеновале, а она склонялась надо мной. Выбирай, не выбирай, отрешенно подумал я, а дорога всегда приводит меня сюда.
   - Иду, - отозвался я и притянул Ладу к себе.
   - Ты пойдешь со мной? - прижимаясь ко мне, прошептала она.
   - Куда?
   - В Красноянск.
   - Зачем тебе в Красноянск? Взять власть?
   Я посмотрел на нее и увидел зеленые глаза, освещенные неугасимым внутренним огнем.
   - Ладно, ладно, - поспешно сказал я, прижимая ее сильнее.
   - Не смейся надо мной, - попросила она.
   - Я не смеюсь. Так зачем тебе в Красноянск?
   - У меня там брат. Он жив, я знаю.
   - Откуда знаешь?
   - Чувствую.
   Я покивал с задумчивым видом. Может, и правда пойти с ней? Какого рожна мне делать здесь, в этой забытой Богом деревеньке? Витамин живет с Прасковьей, он почти стал хозяином большой усадьбы, скота и птицы. Я здесь совершенно лишний и скоро мне просто укажут на дверь. Можно, конечно, перебраться к Настасье... Всем хороша женщина. Лицом приятна, фигурой тоже, но... не лежит к ней душа. Что-то точит меня изнутри, зудит, стоит только подумать о ней. Не хочу к Настасье! И ни к какой другой бабе не хочу. Вот и весь сказ. Лада тоже не сильно привлекает меня из-за своих убеждений, но, как справедливо сказал Борис, женщину любят не за убеждения.
   - Ты правда хочешь, чтобы я пошел с тобой? - спросил я, вдыхая запах волос Лады.
   - Да. - Она ответила сразу, не замешкалась ни на мгновенье.
   - Я пойду с тобой, - сказал я твердо.
   - Ура! - закричала она, вскочила, начала теребить меня. Потом успокоилась и сказала: - Знаешь, как страшно идти одной!
   - Вдвоем будет веселее, - сказал я и усмехнулся, вспомнив Витамина.
   - Ты будешь моим парнем! - радостно сказала Лада. - Знаешь, у меня никогда не было своего парня. Нет, правда! Ну, я, конечно, не девочка, и все такое, - она покраснела и спрятала глаза, - но постоянного парня, который меня берег бы и защищал, у меня не было.
   Мы спустились с сеновала, умылись, позавтракали, и я отозвал Витамина в сторону.
   - Знаешь, я ухожу.
   - С этой девчонкой? - Витамин пристально посмотрел на Ладу.
   - Да, с ней. Понимаешь, быть у тебя в работниках не хочется. Пойми, я ничего против тебя не имею, но...
   - Да я понимаю, старик, что ты оправдываешься. Иди. Но знай, что пока я жив, у тебя есть в этом мире друг.
   - Жратвы на дорогу дадите?
   - Без вопросов, старик, без вопросов. Сколько унесете. Куда пойдете-то? В Красноянск? Тут недалеко, думаю, за пару дней доберетесь. Да, еще хотел спросить... Ты не сердись... Ну, а как же твоя жена?..
   - Не бей в самое больное место, - тускло сказал я. - Ее ведь давно нет...
   - Извини, старик, извини. Когда выходите?
   - А прямо сейчас. Скажи Прасковье, пусть соберет котомку.
   Мы выступили через полчаса. Я обнялся с Витамином, Лада деловито подхватила меня под руку и мы вышли за ворота.
   - Дорога зовет! - прокричала моя подружка.
   Она опять повязала на голову бандаму, но теперь у нее был совершенно другой вид. Возможно, так выглядели комсомольцы тридцатых годов, которые ехали строить новую жизнь. Я рядом с ней смотрелся как потухший вулкан, в котором неожиданно начала просыпаться жизнь. Я старше ее на пятнадцать лет, я пережил потерю семьи...
   - Послушай, - сказал я, - а ты кого-нибудь потеряла в катастрофе?
   - Далась всем эта катастрофа! - неожиданно зло выкрикнула она. - Каждый в ней кого-то потерял. Кто брата, кто сестру, кто родителей, кто и тех и других. Одна Лада Белугина никого не потеряла! Вот за что ей такое счастье? А за то, что у нее никого и не было! Брат только, да и тот никакой не брат, если посмотреть правде в глаза. Мы с ним жили вместе в детдоме. Он совершенно чужой человек, но он мне родней родного брата!
   Она замолчала, взглянула на меня, но я смотрел вдаль, туда, где извивалась дорога. Мы вышли за околицу, и теперь перед нами было поле, засеянное пшеницей. Дорога шла по полю и ныряла в лес.
   - Ночевать придется в лесу, - сказал я. Я посмотрел на небо, которое начало хмуриться. - Хорошо, что у тебя есть плащ, - в случае чего небольшую палатку мы сможем сделать. Нам в ней не будет тесно.
   Лада остановилась, топнула ногой и сверкнула глазами.
   - Ты не об этом думаешь! У тебя кто-то погиб в катастрофе?
   - Это не имеет никакого значения, - твердо произнес я, и она смутилась, опустила глаза. - Не задавай больше этот вопрос. Договорились?
   Она взглянула на меня с интересом и неожиданно выпалила:
   - Я хочу, чтобы ты был моим мужем!
   Я остановился, принялся ошарашено разглядывать ее.
   - Что смотришь? Все мужчины, которых я встречала, были какие-то размазни. Они только казались мужчинами. Даже если у них были необъятные плечи и раздутая мускулатура, они пасовали передо мной. А один вздумал меня побить. О, он теперь очень жалеет об этом! - Лада сжала кулаки и погрозила кому-то. Потом совершенно покорным голосом спросила: - Ты ведь не станешь меня бить?
   - Вот еще! - улыбнулся я, но улыбка замерла на губах, потому что у Лады был совершенно убитый вид.
   Она шмыгнула носом и вдруг разревелась. Потрясенный, я обхватил ее, прижал к себе. Она забормотала что-то неразборчивое, что-то насчет парня, которого она любила, но который был неспособен защитить ее, отчего она и ушла из Сибирска...
   - Я слабая, как и любая баба, - прошептала она, всхлипывая. - Я только делаю вид, что сильная. Я ведь и коммунизмом заразилась для того, чтобы казаться сильной. Мне показалось, что коммунисты несгибаемые, что-то вроде Ваньки-встаньки, их бьют, бьют, а они все не падают...
   Она снова заревела, сотрясаясь всем телом. Я взял ее на руки и понес.
   - Что ты? - удивленно сказала она, размазывая слезы по лицу.
   - Буду нести тебя, пока ты не перестанешь плакать.
   - Я уже перестала, перестала! Опусти меня. Устанешь почем зря, а нам еще идти да идти.
   Я поставил ее на ноги и поцеловал.
   Некоторое время мы шли молча. Потом я спросил:
   - Лада, скажи, неужто можно исповедовать коммунизм только для того, чтобы казаться сильной?
   Она хмыкнула, искоса взглянула на меня.
   - Ты так сказал - "исповедовать", словно коммунизм - это какая-то религия.
   - А разве не так? Когда-то коммунисты говорили, что первым из них был Иисус Христос. Равенство, братство, и тому подобное.
   - Я не верю в равенство и братство, - сказала Лада, глядя вдаль. - Я вообще ни во что не верю. Но тебя же я вытащила от этой толстой кулачки!
   - Ну, какая же она кулачка? Жила себе одна, мужа потеряла в катастрофе, детей не было, работала как папа Карло...
   - Папа Карло не работал, - Лада усмехнулась, иронично посмотрела на меня. - Папа Карло был нищий шарманщик. Босяк.
   - Пусть так. Она приютила нас...
   - Заставила пахать...
   Я остановился, порылся у себя в мешке и вытащил табличку "Работаю за еду и ночлег" Лада посмотрела, ничего не сказала. Я спрятал картонку, мы пошли дальше.
   - А ты как добывала себе пропитание? - спросил я через минуту.
   - Никак, - она пожала плечами. - Грибы да ягоды. Работать за еду я не собираюсь.
   - То-то ты в голодный обморок хлопнулась.
   - Ну что же, хлопнулась, - согласилась она. - Бывает. Но вкалывать на дядю... или, тем более, на тетю, я не буду. А до катастрофы я была еще маленькая. Вот так-то.
   - Как же ты жить собиралась?
   Она остановилась, взглянула исподлобья, и нехотя выдавила:
   - Революцию устрою.
   - Так, - протянул я. - Значит, болтовня насчет взятия власти - это серьезно?
   - А ты думал!
   Я сошел с дороги в высокую пшеницу, сел.
   - Ты что? - Лада смотрела большими глазами.
   - Ты иди, иди, - сказал я, кивком указывая на восток. - А я здесь останусь. Не по пути нам с тобой. Я власть брать не собираюсь, и содействовать этому - тоже.
   Она очень долго смотрела на меня. Я не выдержал взгляда, отвернулся. А когда повернулся снова, ее уже не было. Я встал, оглядел окрестности. Лада шла по дороге, ссутулившись, и не оборачивалась.
   - Ну-ну, - сказал я. - Ступай, ступай. И не вспоминай обо мне.
   Меня вдруг охватила дикая злость. Почему все всегда происходит не так, как я хочу? Почему я всегда должен ломать себя через колено, прогибаться, наперекор своим желаниям? Почему?
   - Потому, - послышался голос Бориса, - что ты до сих пор не понимаешь своих желаний.
   Борис сел рядом, обхватил колени руками.
   - Ты принимаешь мимолетные желания за истинные. Тебе хочется, чтобы Лада выбросила из головы свои идеи, но ты не догадываешься о том, что можно сделать так, чтобы этих идей у нее никогда не было.
   - Как?
   - Добрый человек, я тебе уже все сказал. Ты все знаешь, но не хочешь мне верить. Я подожду. Я терпеливый.
   Я закрыл глаза и сидел так несколько минут. Бориса уже не было рядом. Пшеничное поле стало смазываться в глазах, тускнеть, сквозь стебли начали проглядывать стены комнаты, мебель, небо побелело и превратилось в потолок. Я сидел за столом перед кружкой остывшего чая. На душе было гадко, будто только что, не желая того, я совершил подлость. Да так и было на самом деле! Я бросил Ладу одну на дороге, слабую и беззащитную. И не было мне никаких оправданий!
   Послышался щелчок замка, в прихожей раздались детские голоса. У меня зашевелились волосы на голове, потому что я понял, кого сейчас увижу. Ведь квартира была та самая, в которой я жил с Ладой. Значит, ее я и увижу.
   Я выбежал в прихожую и остановился. На меня смотрела молодая темноволосая женщина, которую я прежде никогда не видел. Из-за ее спины выглядывали две детские мордочки. Лариска и Андрейка! У меня все поплыло перед глазами, и я сполз по стене на пол. Последнее, что я слышал, был испуганный голос женщины:
   - Милый, что с тобой?!
 

* * *

 
   Я знаю, я сошел с ума. В этом я твердо и окончательно убедился. Во мне живут одни воспоминания. То есть, это я раньше так думал. Теперь во мне появились картины, которых прежде я никогда не видел, люди, которых я не знал. Во мне есть загадочный Борис и еще более таинственный Рацна. Во мне есть я, и себя я тоже не понимаю.
   Когда-то все стояло на своих местах, было понятно и просто. Была жизнь, семья, работа, дом. Потом что-то произошло. Люди называют это катастрофой. Мир свихнулся, свихнулся и я. Теперь я не знаю, какая у меня была семья. Надя, Лада или Жанна? Да, ту женщину, у которой было двое детей, звали Жанна. Это состояние неопределенности выводит меня из себя. Борис утверждает, что всему виной - я сам. Так и есть, я с ним согласен. Я лишился рассудка, и в моем больном воображении родятся невиданные ситуации и люди. Я теряюсь, я не могу найти себя, не знаю как вести себя, что делать. А главное, чего я не знаю - это зачем все? Зачем сумасшествие? За что? За какие грехи? Я не помню, не знаю.
   Я лежу с закрытыми глазами на чем-то мягком. Судя по всему, это кровать, скорее всего, больничная. Да, я в психиатрической лечебнице. Стоит мне открыть глаза, и надо мной склонится медсестра в белом колпаке, с ярко напомаженными губами и накрашенными ресницами. Похожая на Машу. Она посмотрит равнодушно и скажет бесплотным ненатуральным голосом:
   - Проснулись, больной? Пора принимать лекарства.
   И я безропотно подставлю исколотую руку под иглу, меня уколют какой-то гадостью, напичкают таблетками, и я буду лежать, тупо и отрешенно глядя в потолок, не узнаю жену, которая навестит меня, потому что я не знаю, кто моя жена...
   Я не хочу открывать глаза. В палате происходит какое-то движение, кто-то подходит к койке, склоняется надо мной, я чувствую дыхание. На лоб мне ложится чья-то сухая ладонь, и голос Бориса произносит:
   - У тебя жар, добрый человек.
   Так вот кто такой Борис. Медбрат в сумасшедшем доме! Ну конечно, об этом нужно было давно догадаться!
   - Но ты в сознании, не надо притворяться отсутствующим. Посмотри на меня, не бойся. Никакой я не медбрат. Ну же!
   Последние слова он произносит так повелительно, что я открываю глаза, поворачиваю голову. Я лежу в своей спальне, в ногах у меня сидит Борис в неизменном грязном балахоне.
   - Психушка тебе не грозит, добрый человек, - Борис смотрит на меня почти человеческим взглядом. - Такие как ты не сходят с ума. Такие как ты сводят с ума других.
   Я приподнимаюсь на локте, но вдруг ощущаю жуткую слабость, ломоту во всем теле, и падаю на подушку.
   - Лежи, лежи, - успокаивает Борис. - Ты простудился и у тебя жар.
   - Брось, - с трудом выговариваю я. - Я не простудился. Я все прекрасно помню. Я увидел Жанну с детьми, и мне стало худо.
   - Слабые нервы, - кивает Борис. - Нужно привыкать. Ты становишься сильнее, твое воображение может рождать все больше картин, событий и людей. Скоро, очень скоро, ты поймешь, на что способен.
   - Но почему я?
   - Почему ты? - переспрашивает Борис и улыбается. - Кто знает? Я тоже когда-то задавал себе этот вопрос. Теперь я его больше не задаю. На этот вопрос нет ответа.
   - Я хочу догнать Ладу, - эта мысль пришла мне в голову неожиданно и я тут же выплескиваю ее наружу.
   - Ладу? - Борис смотрит странно - не то удивленно, не то осуждающе. - А как же Надя?
   Эти слова словно удар по лицу. Щеки горят. Я закрываю лицо руками и молчу. Да. Да, я такой. Я очень долго был как выгоревший костер - холодный и черный. Я жил и не жил, я страдал, мучился, относился ко всему равнодушно, в том числе и к собственной жизни. Но Нади ведь больше нет? Зато есть Лада. Она-то не погибла в катастрофе? Нет, она жива, и я бросил ее одну! Я хочу ее догнать! Немедленно, сию минуту!
   - Догоняй, - Борис пожимает плечами.
   - Но как?
   Борис протяжно вздыхает и выходит из комнаты.