На чердаке, оказывается, висели четыре трупа: мужчина в морской форме, женщина, девочка лет десяти и мальчик лет шести. Работающие на этой зажиточной ферме итальянцы, потрясенные случившимся не меньше нашего, принялись рассказывать, что хозяин фермы - морской офицер, ярый фашист, что он ворвался накануне в дом и бросился было уничтожать свое хозяйство, но, заслышав нарастающую канонаду фронта, набросился на семью.
Фашист повесил сначала детей, потом жену, а затем повесился и сам. Предсмертные крики обреченных им детей и жены были слышны на всю округу...
Вот он - звериный облик фашизма во всей своей наготе!
В том доме мы не остались, ушли дальше.
А 21 февраля короткая передышка у меня с отрядом Крючкова не где-нибудь, а в замке самой княгини Шнейдер. Это был очень красивый и богатый замок, правда пострадавший основательно. И отдельные обеденные залы, и игральные комнаты с роскошными бильярдными столами, и картинные галереи все было разрушено, везде обломки кирпича, пыль. На территории замка разгуливал брошенный и голодный скот. Из окон домой тут и там белели флаги, а то и просто простыни или наволочки.
Через пару дней все наши отряды вновь двинулись вперед - на Данциг. Расположенные рядом военно-морские базы Гдыня и Данциг с суши были прикрыты мощнейшими укреплениями, железобетонными дотами. На всем побережье, даже в курортном городке Сопот, - тяжелая артиллерия. Так что командир корпуса, ставя нашему дивизиону задачу - вести разведку огневых средств в укреплениях противника, подчеркнул, что работа воздухоплавателей не должна прерываться. Прикрытие же нас должны были обеспечить истребители.
Но не так-то просто оказалось пробиться к месту дислокации нашим отрядам - дороги были забиты беженцами. Геббельсовская пропаганда наплела немцам таких ужасов о советских "зверствах", нагнала такого страху на мирных жителей, что те, в панике побросав свои жилища, плелись невесть куда, лишь бы подальше от русских.
А по шоссе к Данцигу шли и шли колонны наших мощных танков ИС. Автомашины перед ними непрерывными сигналами требовали освободить путь, но вот зазевается какой-нибудь шофер, не срулит вовремя на обочину - и, глядишь, танк задел его за борт и протащил юзом, оставив в стороне от дороги.
Семен Смирновский, один из лучших наших шоферов, не зевает, всегда заблаговременно приткнет свой старенький ЗИС-5 к деревьям на обочине, а сам с завистью ласкает взглядом новенькие облицовки, кабины и мощные задние мосты студебеккеров. Очень хочется Семену и самому пересесть за баранку такой вот машины. Не знает, не ведает он, что совсем мало осталось кручиниться по новой технике - вот возьмем Данциг и сменим старенький, расхлябанный на трудных фронтовых дорогах ЗИС на новую машину.
Однако ворваться в Данциг с ходу танковым соединениям, как говорится, не подмастило - остановил крепостной вал с орудийными дотами. У врага было в избытке пристрелянных ориентиров (реперов), и он мгновенно переносил огонь на любую цель.
Добротную вражескую пристрелку мы ощущали и на себе. Что ни подъем, то обязательный обстрел аэростата и в воздухе, и на земле, и, что характерно, с большой точностью. Но ведь и наши артиллеристы за годы войны неплохо научились стрелять. Вот один дот противника уничтожен, второй подавили, третий... А помогаем артиллеристам в их боевой работе конечно же мы, воздухоплаватели. И как бы метко ни стрелял враг, но под надежным прикрытием истребителей порой часами удавалось провисеть в воздухе и Иняеву, и Ферцеву, и Можаеву...
Что говорить, все воздухоплаватели рвались в воздух. Артиллеристы снарядов теперь не жалели, и по любым целям мы корректировали огонь до полного их уничтожения. Правда, потерь хватало и у нас - в основном на земле. "А что, если попробовать при обстреле имитировать поджог аэростата?.." - пришла кому-то мысль. И мы решили испытать нашу, так сказать, военную хитрость. Метрах в ста от места подъема к полусгнившему сарайчику приваливаем кучу дров, прошлогодней травы, и как только артобстрел - сарайчик поджигаем. Немцы попались на нашу хитрость - огонь, как правило, прекращают.
А боевая обстановка - что ни день, то какие-то неожиданности, изменения. Как-то ранним утром в воздух поднялись Клишин и Гречаный.
- Наблюдаем район населенного пункта Прауста и не узнаем знакомой местности - все залито водой, лишь кое-где виднеются островки, - докладывают на землю. - С некоторых ведет огонь артиллерия противника.
Дальше - больше. Наблюдатели выявили, что фашисты взорвали дамбы на Висле и затопили всю низменность района Прауста. Таким образом немцы еще надеялись защитить левый фланг обороны Данцига.
Сведения о залитом водой районе с "поднятыми" островками и артиллерийскими точками на них мы тут же передаем в штаб корпуса.
А через каких-то пару часов снова идут в воздух Клишин и Бишоков, и по команде с аэростата наша тяжелая артиллерия наваливается всей своей "тяжестью" на эти островки.
Невдалеке маячит в воздухе и аэростат Смолянникова, который работает на левом фланге наших частей. Враг бьет по нему бризантными снарядами с кораблей из Данцигской бухты. Чуть погодя с северо-восточной стороны города к воздухоплавателям начинают рваться "фоккеры". Такие визиты совсем не вовремя, и мы спешим передать данные в корпус о вновь обнаруженной взлетной полосе.
У артиллеристов, оказалось, не хватает "запала", чтобы достать эту полосу, - далековато. Но по наведению воздухоплавателей аэродром бомбят наши авиаторы, и, судя по всему, довольно эффективно - немцы свои полеты прекращают.
И вновь отряды дивизиона перебрасываются - на этот раз в район Картхауз. И последнее задание в последних числах марта, перед самым штурмом Гдыни и Данцига, выполняют Виталий Белов, Ибрагим Бишоков и Алексей Клишин.
Неудачный это был для нас подъем. С воздуха обнаружив цель - крейсеры противника, - Клишин сообщил о них, но тут же немцы открыли по аэростату ураганный огонь. Командуя подъемом, Бишоков приказал опустить аэростат и сам пошел в воздух. Опытный корректировщик, Ибрагим Бишоков сначала направил огонь артиллеристов по кораблям, затем - по скоплению вражеской техники, но вот неожиданно аэростат атаковали два "фоккера" и подбили его.
Бишоков успел выброситься из корзины с парашютом, но приземлился, раненный в обо ноги. Его без сознания подобрали артиллеристы и отвезли в полевой госпиталь. Так закончилась наша работа перед штурмом Данцига.
А город этот был взят нашими войсками сразу же после того, как фашистский гарнизон отверг ультиматум о капитуляции. И 30 марта 1945 года в приказе Верховного Главнокомандующего сообщалось, что войска 2-го Белорусского фронта полностью овладели городом и портом Данциг.
31 марта в газетах был опубликован Указ Верховного Совета СССР о награждении маршала К. К. Рокоссовского орденом "Победа". Приказом по фронту и наши участники этой операции отмечались боевыми наградами.
Поначалу на партийных собраниях в отрядах, а затем, и на общедивизионном собрании мы подвели итоги нашей первой боевой операции на 2-м Белорусском фронте. Боевые листки рассказывали о мужестве и героизме воздухоплавателей Клишина, Можаева, Иняева, Гречаного и многих других.
Но вот новое распоряжение штаба артиллерии фронта: нам предстоит трехсоткилометровый марш в район города Штатгарда (Кольтбатц) для работы с 65, 70 и 49-й армиями.
И дивизион снова готовится к маршу.
В тылах фронта майор И. П. Торба оформляет новые грузовые машины для всех отрядов. Только мой шофер ефрейтор Василий Козуб не желает расстаться со своей старенькой эмкой, на ней и готовится к маршу.
Вскоре выступаем. Впервые за всю войну видим кавалерийские части. Как-то непривычно наблюдать бравых конников на стройных и красивых лошадях в этой мешанине танков, мощных машин, бронетранспортеров. Но чувствуется, что кавалеристы попривыкли к особому вниманию со стороны технарей, а лошади их к гулу и треску моторов: не шарахаются, ведут себя гордо и независимо.
7 апреля дивизион на подходе к Штатгарду. В этот день мы получаем распоряжение о закреплении отрядов за тремя армиями, которым предстоит форсировать Одер, и, обеспечив, по старому правилу, отряды всем необходимым, несколько перераспределив воздухоплавателей, я еду с командирами отрядов в артштабы армий знакомиться с конкретными задачами.
А задачи наши те же, что и раньше, - разведка огневых средств противника, его инженерных сооружений, наблюдение за передвижением и сосредоточением войск и техники и конечно же корректировка огня артиллерии. Особенность же предстоящей работы - в условиях местности. Дело в том, что Одер в этом районе делится на два рукава - Ост-Одер и Вест-Одер, - каждый шириной метров двести пятьдесят. Между рукавами - трех-четырехкилометровая пойма с каналами, болотами. К тому же западный берег, так сказать, господствует над нашими позициями, основательно возвышается. Командование поэтому и возлагает большие надежды на разведку воздухоплавателей. Не случайно командующий артиллерией генерал А. К. Сокольский результаты наблюдений с аэростатов при наведении переправ и форсировании реки приказал передавать непосредственно в штаб фронта.
КП дивизиона мы разместили в центре действий отрядов, в пригороде Вольтина. До начала наступления аэростаты поднимать решили только с запасных позиций. Но враг тоже начеку, тоже не дремлет.
Невдалеке от нашего КП, помню, была невзрачная церквушка. Стоит да стоит. Вокруг нее кружатся голуби. Тоже, казалось бы, какое отношение к войне имеют? Только вот чем-то насторожили они старшего лейтенанта А. В. Ячменева. Он возьми да и подстрели на лету из малокалиберной винтовки пару голубей. И что же? На ноге одного оказалась прикреплена зашифрованная врагом почта!
Вразведотделе штаба фронта установили, что и так вот немцы передавали данные о дислокации наших войск здесь, на восточном берегу Одера.
19 апреля к нам на КП приехал начальник разведки артиллерии фронта и сообщил, в каких местах инженерные части будут наводить переправы. Наша задача охранять их, засекать любые средства, мешающие наведению.
На следующий день с утра на всем участке фронта началась мощная артподготовка. В это время саперы принялись за переправы, а аэростаты наши поднялись в воздух.
Прошел час - половина переправ была наведена. Но как только артподготовка закончилась, неподавленные огневые точки противника тут же принялись за ответный огонь.
Форсирование Одера живо напомнило мне чем-то форсирование Невы. Но разве можно было сравнить оснащенность переправочными средствами с той, которой располагали наши инженерные войска в начале войны?! Невольно подумалось: вот бы нам тогда такие переправочные средства...
Первые сведения в штаб передали Иняев, Можаев и Клишин. Артиллерийская канонада не смолкала ни на миг, и больше часа они вели разведку, корректировали огонь. Переправы в центре прорыва и на правом фланге тщательно уберегались от артиллерии противника. Так что на правом фланге наши войска даже захватили плацдарм на западном берегу. Но тут из района Штеттинских укреплений по этому плацдарму и переправам гитлеровская тяжелая артиллерия открыла огонь.
Ферцев и Иняев быстро обнаружили эти батареи, вызвав огонь артдивизионов на их уничтожение. Однако командир артиллерийского полка попросил уточнить координаты противника. Дело в том, что стало известно о складах с цистернами, в которых, по данным разведки, находился газ иприт. С этими складами лучше быть поосторожнее, и наши воздухоплаватели действуют предельно точно. Вражеские батареи вскоре замолкают.
...Шесть дней и шесть ночей наши аэростаты беспрерывно находились в воздухе на восточном берегу Одера. Как и прежде, блеснули мастерством опытные воздухоплаватели Можаев, Ферцев, Белов, Гречаный, Клишин, Киприяпов, Ольшанский.
Дивизионом было проведено более 100 подъемов, обнаружено 160 целей, по которым семьдесят раз корректировался огонь. Со всех трех аэростатов воздухоплаватели передавали в штаб данные наблюдений за полем боя, то и дело по ходу операции выполняли и специальные поручения штаба фронта.
И как же мы были благодарны нашим летчикам-истребителям за поддержку, за то, что дали нам возможность спокойно работать.
Вот как рассказывал о тех днях в газете "Красная звезда" подполковник П. Трояновский:
"...25 апреля фашистская столица была полностью окружена и отрезана от всей страны. Берлин перестал быть похожим на Берлин. Он молчал, на улицах замерли трамваи, остановились поезда метро, потухли лампочки, берлинцы спешно копали колодцы и ходили за водой на Шпрее.
Аэропорт Темпельгоф, оставшийся в руках врага, нейтрализовала наша артиллерия. Это была замечательная работа. Однажды вечером артиллеристы одного советского соединения подняли в воздух аэростат. Корректировщик майор А. Филиппов увидел в бинокль взлетные площадки Центрального берлинского аэропорта, ангары, много самолетов самых различных систем.
- Прошу огня! - сказал Филиппов по телефону в штаб.
Ударили пушки. Филиппов наблюдал разрывы снарядов и сообщал по телефону необходимые поправки.
Немцы на аэродроме засуетились. Многие самолеты начали рулить к старту. Вражеские зенитки открыли огонь по аэростату.
- Спустите меня ниже! - скомандовал Филиппов. Немецкие снаряды начали рваться высоко над ним, а наши пушки, пристрелявшись, перешли на поражение. Филиппов сообщал:
- Горят три самолета.
- Подбит истребитель!
- Вспыхнули две автоцистерны...
За два часа непрерывного огня наша артиллерия сожгла и подбила 22 немецких самолета, из них 4 загорелись на взлете.
Ночью советская артиллерия обрушила на Темпельгоф новый удар. После него, вплоть до занятия аэропорта нашей пехотой, ни один немецкий самолет не поднимался отсюда в воздух и не садился здесь".
Все задачи фронта и артчастей по разведке и корректировке огня по целям противника в те дни мы выполнили с честью. Дивизиону была объявлена благодарность командующим артиллерией фронта генералом А. К. Сокольским, а приказом фронта дивизион наградили орденом Александра Невского. Отметили и особо отличившихся наших товарищей.
Но война еще продолжалась.
Переправившись через Одер, мы еще продолжали боевую работу. Наступление наших войск было настолько стремительное, что времени на отдых оставалось в обрез: ночью переводили аэростаты на маневровом тросе, днем работали по заданиям. Кратковременная "безработица" выпадала лишь в пасмурные дни, когда высота облачности опускалась ниже ста метров. Но и в таких случаях мы держали технику наготове и по первой же команде хотя бы на сто метров, но на задание поднимались.
А путь наш лежал в направлении Темплинга, Нойбранденбурга, Варена, Ростока. В предместье Темплинга мы еще раз столкнулись со зверствами фашистов.
Помню, разместились мы в окрестностях города ночью. Еще никто толком не устроился на ночлег, как вбегает встревоженный фельдшер Дина Соболева и просит командира отряда и метеоролога Павлова скорее пройти с ней в соседний дом.
Страшную картину увидели они там: четыре женщины - бабушка, мать и две дочки, истекая кровью, лежали с перерезанными венами... Тот же страх перед большевиками заставил и эту семью наложить на себя руки. Не мешкая, бойцы помогли фельдшеру Соболевой перевязать им раны, затем всю немецкую семью отправили в госпиталь.
На следующий день с отрядом Шестакова мы подъехали к окраинам Ростока, где нам было приказано сосредоточиться, и, к удивлению своему, видим, как жители города, в основном женщины и дети, бегут в лес.
На центральной улице ни души - она словно вымерла в одночасье. И старшина Степанов, уловив момент, благоприятный для его кулинарных дел, развернул кухню, чтобы приготовить обед - надо же успеть накормить весь личный состав горячей пищей.
Вдруг в дом, где мы остановились, робко вошла женщина с девочкой на руках. В глазах испуг, ребенка прижимает к груди, да так, будто его вот-вот отнимут.
- Почему удрало население? - решил выяснить Шестаков.
И женщина рассказала, как по немецкому радио каждый день передавали, что русские солдаты убивают детей на глазах матерей, а потом и самих родителей. Мы только расстерянно переглядывались. А когда обед был готов и Степанов предложил матери и ребенку дышащие горячей снедью миски, немка не сдержала слез.
Ну а дальше все было, очевидно, как и во многих городах и деревнях Германии, где проходили наши войска. У кухни ко времени обеда собиралась очередь детишек с мисками и кастрюлями. Наш повар, широко улыбаясь, щедро одаривал каждого по черпаку солдатского супа, и дети, возбужденно-радостные такому неожиданному подарку, спешили по домам.
Сколько женских делегаций приходило к нам в те дни поблагодарить за заботу о немецких детях. И, признаюсь, отрадно было на душе, когда, снявшись с места, мы прошли по улицам города под приветственные возгласы местного населения. Людям хотелось проводить нас и искренне поблагодарить за доброе к ним отношение и помощь. Немцы воочию убеждались в лживости гитлеровской пропаганды и, кажется, начинали понимать, что русский солдат пришел в Германию не как завоеватель. Он пришел освободить народы Европы от фашизма.
* * *
Начальник связи дивизиона капитан Бауров принял по радио и довел до всех отрядов торжественные слова первомайского приказа, в котором было обращение крепче бить ненавистного врага, решительно взламывать его оборону... А к концу дня стало известно о взятии Берлина. Всем было ясно войне скоро конец. Но пока что война продолжалась, и мы по-прежнему выполняли задания артиллеристов по разведке, корректировали их огонь по очагам сопротивления в Нойбранденбурге, Варене, Анкламе.
В эти горячие майские дни мы с замполитом дивизиона Гарйбашвили большую часть суток проводили в эмке, пробираясь по запруженным техникой дорогам от отряда к отряду. Наш шофер ефрейтор Василий Козуб, честный, исполнительный, бесстрашный и веселый парень, проявил незаурядное умение в вождении автомобиля и на дорогах Германии. На своей-то эмке он проехал от Невы до Эльбы! "Старушка", как ласково называл эмку Василий, могла бы и закапризничать - все-таки изрядно поизносилась на фронтовых дорогах, но такого не случалось. Видно, особый подход имел к ней ефрейтор Козуб.
8 мая по распоряжению штаба артиллерии фронта я приказал всем воздухоплавательным отрядам прекратить боевую работу и сосредоточиться в пригороде Нойбранденбурга.
А 9 мая... Кто из фронтовиков не запомнил тот день! Даже как-то не верилось, что войны больше нет, что в руинах дымящихся развалин погребены бесчеловечные идеи третьего рейха, и вот ликует, возносится к небесам залпами салютов наша неуемная радость - свершилось!..
На праздничном митинге дивизиону был вручен орден Александра Невского, а тридцати девяти наиболее отличившимся в боевых действиях на 2-м Белорусском фронте нашим воздухоплавателям - ордена и медали.
По приказу командования в Москву на Парад Победы нами был командирован лебедочник-моторист старший сержант Афанасий Лещенко. Афанасий был награжден орденом Красная Звезда и медалью "За отвагу".
Мы искренно радовались этому событию. Ведь иметь в составе сводного полка на Параде Победы в Москве своего представителя - это ли не честь и гордость для такого, в общем-то, не слишком большого армейского подразделения...
Последняя дислокация
Встреча с К. К. Рокоссовским. Подъем маршала на аэростате. Обращение Военного совета фронта. Возвращение на Родину
Последняя дислокация КП нашего воздухоплавательного дивизиона Нойбранденбург. Здесь сосредоточились все воздухоплавательные отряды. И вот как-то я получил разрешение командования съездить с группой товарищей в Берлин. Что говорить, любопытно было посмотреть на поверженное фашистское логово!
Но в германской столице единственное, что запомнилось тогда, - это руины. Кроме руин, кажется, ничего и не сохранилось в памяти о мрачном Берлине.
На стенах рейхстага, как и было положено в те дни, наши воздухоплаватели оставили свои автографы: "Мы из Ленинграда! Иняев, Просянников и Васин..."
А вскоре в дивизион пришла весть: с 15 по 20 августа командование 2-го Белорусского фронта в Доме офицеров города Лигница организует конференцию по обобщению боевого опыта войск фронта. От нашего дивизиона на этой конференции предложили присутствовать начальнику штаба майору А. И. Баурову и мне.
В парке, вокруг Дома офицеров, готовилась выставка боевой техники. Мы решили представить на выставку аэростат наблюдения нашего лучшего отряда под командованием капитана Кирикова. Аэростат украсили изображениями орденов Александра Невского, Красной Звезды и почетным наименованием дивизиона "Выборгский". По бокам аэростата через резину стягивающей системы продели два красных двадцатиметровых лозунга: "Артиллерия - бог войны", а весь такелаж обвешали красными флажками.
И вот выставка готова. Тут сыскавшие себе славу в боях пушки и самоходки, танки и самолеты, минометы и понтонные машины, старательно очищенные от походной ныли и пороховой гари, заново покрашенные. На бортах боевых машин звезды - яркое свидетельство ратных подвигов.
Экипажи и расчеты, представляющие технику, - при орденах и Медалях, сверкающих до рези в глазах. Одно слово - выставка.
У своего аэростата мы установили стенд с красочно оформленными показателями боевой работы дивизиона на 2-м Белорусском фронте с января 1945 года:
Произведено 900 подъемов в воздух.
Обнаружено 340 целей противника.
Проведено 140 корректировок огня нашей артиллерии.
Уничтожено 18 целей.
В ночь накануне открытия конференции мы сделали несколько подъемов, чтобы ка" следует проверить надежность материальной части и не ударить в грязь лицом.
Но утром следующего дня ударила гроза. Оболочка, снаряжение и особенно лозунги на аэростате намокли и опасно утяжелили нашу боевую технику. И все же к 9 часам мы подготовили аэростат к подъему - на собственный страх и риск. Чуть погодя, словно отголоском недавней грозы, накатила команда:
- Приготовиться к осмотру!..
И тут мы увидели в группе генералов и офицеров командующего нашим фронтом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. Краснея и заикаясь от волнения, закончила свой рапорт наша соседка по строю девушка-лейтенант, начальник радиолокационной станции.
"Пора бы докладывать Кирикову", - прикидываю я, а он уже начинает доклад, но сразу же после слов "представлен Третий отряд первого воздухоплавательного" Рокоссовский улыбается и прерывает Кирикова:
- Знаю, знаю, заслуженные...
Взгляд, улыбка, эти простые, будничные слева и жест маршала как-то сразу ободряют и расковывают нас всех. Коротко и ясно Кириков рассказывает ему об устройстве, тактико-технических данных аэростата АН-540, условиях наблюдения и корректировки из гондолы.
Но как только маршал услышал, что аэростат может поднять двух наблюдателей на высоту до километра, он проявил неожиданное для нас любопытство.
- Аэростат к подъему готов? - спросил Кирикова.
- Готов! В полном боевом!
- Давай рискнем? - Маршал с вопрошающей улыбкой посмотрел на генерала Сокольского - командующего артиллерией фронта - и, не дожидаясь его согласия, забрался в гондолу.
Надо сказать, тут произошла небольшая заминка. Пришлось доложить маршалу Рокоссовскому, что, по наставлению, подъем без парашюта и инструктажа проводить нельзя, а при подъеме в гондоле аэростата должен быть сопровождающий воздухоплаватель.
- Нет, нет, - не согласился маршал, - вы уже налетались, а нам с генералом интересно проверить вашу технику...
Тогда воздухоплаватели отряда помогли надеть им парашюты, старший лейтенант Грановский пропел короткий инструктаж, объяснив новичкам, когда и как надо прыгать с парашютом, как поддерживать связь с землей. И "наблюдатели" заняли места в гондоле.
- Освободить поясные! - привычно летит команда.
- На лебедке - сдавай!..
И аэростат плавно идет вверх. Но на высоте 40-50 метров он неожиданно остановился. Произошло то, что, собственно, и должно было произойти согласно закону физики: аэростат выдохся в своей подъемной силе, поскольку все-таки сказалась утренняя гроза с дождем.
- На лебедке - выбирай! - пришлось скомандовать Кирикову.
Капитан технической службы Забелин эту команду выполнил осторожно, аккуратно. Аэростат приземлился, и Кирикову пришлось объяснять, почему он не пошел на высоту дальше.
- Это ты такой тяжелый, - шутливо бросает Константин Константинович Рокоссовский командующему артиллерией.
Тот с готовностью покидает корзину, а маршал просит поднять его в воздух еще раз - одного.
И вновь звучит команда на подъем. И вновь аэростат набирает высоту, но уже заметно быстрее. При отметке 500 метров Кириков командует:
- На лебедке - стой!
И хотя аэростат ведет себя нормально, но для всех нас время, кажется, остановилось. Как-никак, а в гондоле не просто новичок-воздухоплаватель Маршал Советского Союза! И не кто-нибудь, а мы в ответе за его жизнь и безопасность. Проходит минута, вторая, третья... На десятой минуте адъютант отряда старший лейтенант Грановский не выдерживает и спрашивает по телефону:
- Прикажете опустить аэростат?
Маршал не торопится на землю - видимо, понравилась высота с птичьего полета, - и он отвечает, что, мол, рановато еще, что не все еще хорошо рассмотрел.
Наконец в телефонной трубке слышится: - Земля! (Именно так: земля!) Ну, теперь можно вниз...
* * *
Конференция по обобщению боевого опыта длилась три дня. Мы слушали доклады командующих армиями и отдельными соединениями о проведенных операциях. Затем К. К. Рокоссовский подвел итог работы конференции, и вскоре мы начали готовиться к демобилизации.
В обращении Военного совета фронта к нам, фронтовикам, говорилось:
"Славные воины-победители! Провожая вас сегодня на Родину, Военный совет обращается к вам с призывом: всегда и всюду, где бы ни приходилось вам жить и трудиться, помните одно: мы победили врага, потому что горячо и беззаветно любили нашу Отчизну и не жалели ни своих сил, ни крови, ни самой жизни для ее защиты...
Будьте же и впредь верными сынами Родины, пламенными советскими патриотами. Вы были героями на фронте, будьте же героями и в труде!
Счастливого пути, боевые друзья!"
* * *
...Стучат и стучат вагонные колеса, взметают позади состава вихри на насыпи, а под синим небом и под ясными звездами на полуразрушенных и обгорелых станциях ждут нас, фронтовиков. И оживает при отходе эшелона в истомленных войной солдатских сердцах марш "Прощание славянки". Кажется, будто именно эта жизнеутверждающая маршевая музыка заполонила все просторы России. И на каждой станции, на каждом полустанке - выстраданная неуемная радость в глазах, смех, слезы, ожидание... Оно, это ожидание, словно стынет синевой в распахнутых до бесконечности российских просторах, который год никем не паханных, поросших чертополохом на взгорках да плакун-травой в низинах. Оно, это ожидание, немеет в скорби обугленных деревень и разрушенных городов и плещется, плещется радостью в глазах живых.
Это страна встречала нас, победителей...
Примечания
{1} Жданов Н. Н. Огневой щит Ленинграда. М., Воениздат, 1965, с. 71.
Фашист повесил сначала детей, потом жену, а затем повесился и сам. Предсмертные крики обреченных им детей и жены были слышны на всю округу...
Вот он - звериный облик фашизма во всей своей наготе!
В том доме мы не остались, ушли дальше.
А 21 февраля короткая передышка у меня с отрядом Крючкова не где-нибудь, а в замке самой княгини Шнейдер. Это был очень красивый и богатый замок, правда пострадавший основательно. И отдельные обеденные залы, и игральные комнаты с роскошными бильярдными столами, и картинные галереи все было разрушено, везде обломки кирпича, пыль. На территории замка разгуливал брошенный и голодный скот. Из окон домой тут и там белели флаги, а то и просто простыни или наволочки.
Через пару дней все наши отряды вновь двинулись вперед - на Данциг. Расположенные рядом военно-морские базы Гдыня и Данциг с суши были прикрыты мощнейшими укреплениями, железобетонными дотами. На всем побережье, даже в курортном городке Сопот, - тяжелая артиллерия. Так что командир корпуса, ставя нашему дивизиону задачу - вести разведку огневых средств в укреплениях противника, подчеркнул, что работа воздухоплавателей не должна прерываться. Прикрытие же нас должны были обеспечить истребители.
Но не так-то просто оказалось пробиться к месту дислокации нашим отрядам - дороги были забиты беженцами. Геббельсовская пропаганда наплела немцам таких ужасов о советских "зверствах", нагнала такого страху на мирных жителей, что те, в панике побросав свои жилища, плелись невесть куда, лишь бы подальше от русских.
А по шоссе к Данцигу шли и шли колонны наших мощных танков ИС. Автомашины перед ними непрерывными сигналами требовали освободить путь, но вот зазевается какой-нибудь шофер, не срулит вовремя на обочину - и, глядишь, танк задел его за борт и протащил юзом, оставив в стороне от дороги.
Семен Смирновский, один из лучших наших шоферов, не зевает, всегда заблаговременно приткнет свой старенький ЗИС-5 к деревьям на обочине, а сам с завистью ласкает взглядом новенькие облицовки, кабины и мощные задние мосты студебеккеров. Очень хочется Семену и самому пересесть за баранку такой вот машины. Не знает, не ведает он, что совсем мало осталось кручиниться по новой технике - вот возьмем Данциг и сменим старенький, расхлябанный на трудных фронтовых дорогах ЗИС на новую машину.
Однако ворваться в Данциг с ходу танковым соединениям, как говорится, не подмастило - остановил крепостной вал с орудийными дотами. У врага было в избытке пристрелянных ориентиров (реперов), и он мгновенно переносил огонь на любую цель.
Добротную вражескую пристрелку мы ощущали и на себе. Что ни подъем, то обязательный обстрел аэростата и в воздухе, и на земле, и, что характерно, с большой точностью. Но ведь и наши артиллеристы за годы войны неплохо научились стрелять. Вот один дот противника уничтожен, второй подавили, третий... А помогаем артиллеристам в их боевой работе конечно же мы, воздухоплаватели. И как бы метко ни стрелял враг, но под надежным прикрытием истребителей порой часами удавалось провисеть в воздухе и Иняеву, и Ферцеву, и Можаеву...
Что говорить, все воздухоплаватели рвались в воздух. Артиллеристы снарядов теперь не жалели, и по любым целям мы корректировали огонь до полного их уничтожения. Правда, потерь хватало и у нас - в основном на земле. "А что, если попробовать при обстреле имитировать поджог аэростата?.." - пришла кому-то мысль. И мы решили испытать нашу, так сказать, военную хитрость. Метрах в ста от места подъема к полусгнившему сарайчику приваливаем кучу дров, прошлогодней травы, и как только артобстрел - сарайчик поджигаем. Немцы попались на нашу хитрость - огонь, как правило, прекращают.
А боевая обстановка - что ни день, то какие-то неожиданности, изменения. Как-то ранним утром в воздух поднялись Клишин и Гречаный.
- Наблюдаем район населенного пункта Прауста и не узнаем знакомой местности - все залито водой, лишь кое-где виднеются островки, - докладывают на землю. - С некоторых ведет огонь артиллерия противника.
Дальше - больше. Наблюдатели выявили, что фашисты взорвали дамбы на Висле и затопили всю низменность района Прауста. Таким образом немцы еще надеялись защитить левый фланг обороны Данцига.
Сведения о залитом водой районе с "поднятыми" островками и артиллерийскими точками на них мы тут же передаем в штаб корпуса.
А через каких-то пару часов снова идут в воздух Клишин и Бишоков, и по команде с аэростата наша тяжелая артиллерия наваливается всей своей "тяжестью" на эти островки.
Невдалеке маячит в воздухе и аэростат Смолянникова, который работает на левом фланге наших частей. Враг бьет по нему бризантными снарядами с кораблей из Данцигской бухты. Чуть погодя с северо-восточной стороны города к воздухоплавателям начинают рваться "фоккеры". Такие визиты совсем не вовремя, и мы спешим передать данные в корпус о вновь обнаруженной взлетной полосе.
У артиллеристов, оказалось, не хватает "запала", чтобы достать эту полосу, - далековато. Но по наведению воздухоплавателей аэродром бомбят наши авиаторы, и, судя по всему, довольно эффективно - немцы свои полеты прекращают.
И вновь отряды дивизиона перебрасываются - на этот раз в район Картхауз. И последнее задание в последних числах марта, перед самым штурмом Гдыни и Данцига, выполняют Виталий Белов, Ибрагим Бишоков и Алексей Клишин.
Неудачный это был для нас подъем. С воздуха обнаружив цель - крейсеры противника, - Клишин сообщил о них, но тут же немцы открыли по аэростату ураганный огонь. Командуя подъемом, Бишоков приказал опустить аэростат и сам пошел в воздух. Опытный корректировщик, Ибрагим Бишоков сначала направил огонь артиллеристов по кораблям, затем - по скоплению вражеской техники, но вот неожиданно аэростат атаковали два "фоккера" и подбили его.
Бишоков успел выброситься из корзины с парашютом, но приземлился, раненный в обо ноги. Его без сознания подобрали артиллеристы и отвезли в полевой госпиталь. Так закончилась наша работа перед штурмом Данцига.
А город этот был взят нашими войсками сразу же после того, как фашистский гарнизон отверг ультиматум о капитуляции. И 30 марта 1945 года в приказе Верховного Главнокомандующего сообщалось, что войска 2-го Белорусского фронта полностью овладели городом и портом Данциг.
31 марта в газетах был опубликован Указ Верховного Совета СССР о награждении маршала К. К. Рокоссовского орденом "Победа". Приказом по фронту и наши участники этой операции отмечались боевыми наградами.
Поначалу на партийных собраниях в отрядах, а затем, и на общедивизионном собрании мы подвели итоги нашей первой боевой операции на 2-м Белорусском фронте. Боевые листки рассказывали о мужестве и героизме воздухоплавателей Клишина, Можаева, Иняева, Гречаного и многих других.
Но вот новое распоряжение штаба артиллерии фронта: нам предстоит трехсоткилометровый марш в район города Штатгарда (Кольтбатц) для работы с 65, 70 и 49-й армиями.
И дивизион снова готовится к маршу.
В тылах фронта майор И. П. Торба оформляет новые грузовые машины для всех отрядов. Только мой шофер ефрейтор Василий Козуб не желает расстаться со своей старенькой эмкой, на ней и готовится к маршу.
Вскоре выступаем. Впервые за всю войну видим кавалерийские части. Как-то непривычно наблюдать бравых конников на стройных и красивых лошадях в этой мешанине танков, мощных машин, бронетранспортеров. Но чувствуется, что кавалеристы попривыкли к особому вниманию со стороны технарей, а лошади их к гулу и треску моторов: не шарахаются, ведут себя гордо и независимо.
7 апреля дивизион на подходе к Штатгарду. В этот день мы получаем распоряжение о закреплении отрядов за тремя армиями, которым предстоит форсировать Одер, и, обеспечив, по старому правилу, отряды всем необходимым, несколько перераспределив воздухоплавателей, я еду с командирами отрядов в артштабы армий знакомиться с конкретными задачами.
А задачи наши те же, что и раньше, - разведка огневых средств противника, его инженерных сооружений, наблюдение за передвижением и сосредоточением войск и техники и конечно же корректировка огня артиллерии. Особенность же предстоящей работы - в условиях местности. Дело в том, что Одер в этом районе делится на два рукава - Ост-Одер и Вест-Одер, - каждый шириной метров двести пятьдесят. Между рукавами - трех-четырехкилометровая пойма с каналами, болотами. К тому же западный берег, так сказать, господствует над нашими позициями, основательно возвышается. Командование поэтому и возлагает большие надежды на разведку воздухоплавателей. Не случайно командующий артиллерией генерал А. К. Сокольский результаты наблюдений с аэростатов при наведении переправ и форсировании реки приказал передавать непосредственно в штаб фронта.
КП дивизиона мы разместили в центре действий отрядов, в пригороде Вольтина. До начала наступления аэростаты поднимать решили только с запасных позиций. Но враг тоже начеку, тоже не дремлет.
Невдалеке от нашего КП, помню, была невзрачная церквушка. Стоит да стоит. Вокруг нее кружатся голуби. Тоже, казалось бы, какое отношение к войне имеют? Только вот чем-то насторожили они старшего лейтенанта А. В. Ячменева. Он возьми да и подстрели на лету из малокалиберной винтовки пару голубей. И что же? На ноге одного оказалась прикреплена зашифрованная врагом почта!
Вразведотделе штаба фронта установили, что и так вот немцы передавали данные о дислокации наших войск здесь, на восточном берегу Одера.
19 апреля к нам на КП приехал начальник разведки артиллерии фронта и сообщил, в каких местах инженерные части будут наводить переправы. Наша задача охранять их, засекать любые средства, мешающие наведению.
На следующий день с утра на всем участке фронта началась мощная артподготовка. В это время саперы принялись за переправы, а аэростаты наши поднялись в воздух.
Прошел час - половина переправ была наведена. Но как только артподготовка закончилась, неподавленные огневые точки противника тут же принялись за ответный огонь.
Форсирование Одера живо напомнило мне чем-то форсирование Невы. Но разве можно было сравнить оснащенность переправочными средствами с той, которой располагали наши инженерные войска в начале войны?! Невольно подумалось: вот бы нам тогда такие переправочные средства...
Первые сведения в штаб передали Иняев, Можаев и Клишин. Артиллерийская канонада не смолкала ни на миг, и больше часа они вели разведку, корректировали огонь. Переправы в центре прорыва и на правом фланге тщательно уберегались от артиллерии противника. Так что на правом фланге наши войска даже захватили плацдарм на западном берегу. Но тут из района Штеттинских укреплений по этому плацдарму и переправам гитлеровская тяжелая артиллерия открыла огонь.
Ферцев и Иняев быстро обнаружили эти батареи, вызвав огонь артдивизионов на их уничтожение. Однако командир артиллерийского полка попросил уточнить координаты противника. Дело в том, что стало известно о складах с цистернами, в которых, по данным разведки, находился газ иприт. С этими складами лучше быть поосторожнее, и наши воздухоплаватели действуют предельно точно. Вражеские батареи вскоре замолкают.
...Шесть дней и шесть ночей наши аэростаты беспрерывно находились в воздухе на восточном берегу Одера. Как и прежде, блеснули мастерством опытные воздухоплаватели Можаев, Ферцев, Белов, Гречаный, Клишин, Киприяпов, Ольшанский.
Дивизионом было проведено более 100 подъемов, обнаружено 160 целей, по которым семьдесят раз корректировался огонь. Со всех трех аэростатов воздухоплаватели передавали в штаб данные наблюдений за полем боя, то и дело по ходу операции выполняли и специальные поручения штаба фронта.
И как же мы были благодарны нашим летчикам-истребителям за поддержку, за то, что дали нам возможность спокойно работать.
Вот как рассказывал о тех днях в газете "Красная звезда" подполковник П. Трояновский:
"...25 апреля фашистская столица была полностью окружена и отрезана от всей страны. Берлин перестал быть похожим на Берлин. Он молчал, на улицах замерли трамваи, остановились поезда метро, потухли лампочки, берлинцы спешно копали колодцы и ходили за водой на Шпрее.
Аэропорт Темпельгоф, оставшийся в руках врага, нейтрализовала наша артиллерия. Это была замечательная работа. Однажды вечером артиллеристы одного советского соединения подняли в воздух аэростат. Корректировщик майор А. Филиппов увидел в бинокль взлетные площадки Центрального берлинского аэропорта, ангары, много самолетов самых различных систем.
- Прошу огня! - сказал Филиппов по телефону в штаб.
Ударили пушки. Филиппов наблюдал разрывы снарядов и сообщал по телефону необходимые поправки.
Немцы на аэродроме засуетились. Многие самолеты начали рулить к старту. Вражеские зенитки открыли огонь по аэростату.
- Спустите меня ниже! - скомандовал Филиппов. Немецкие снаряды начали рваться высоко над ним, а наши пушки, пристрелявшись, перешли на поражение. Филиппов сообщал:
- Горят три самолета.
- Подбит истребитель!
- Вспыхнули две автоцистерны...
За два часа непрерывного огня наша артиллерия сожгла и подбила 22 немецких самолета, из них 4 загорелись на взлете.
Ночью советская артиллерия обрушила на Темпельгоф новый удар. После него, вплоть до занятия аэропорта нашей пехотой, ни один немецкий самолет не поднимался отсюда в воздух и не садился здесь".
Все задачи фронта и артчастей по разведке и корректировке огня по целям противника в те дни мы выполнили с честью. Дивизиону была объявлена благодарность командующим артиллерией фронта генералом А. К. Сокольским, а приказом фронта дивизион наградили орденом Александра Невского. Отметили и особо отличившихся наших товарищей.
Но война еще продолжалась.
Переправившись через Одер, мы еще продолжали боевую работу. Наступление наших войск было настолько стремительное, что времени на отдых оставалось в обрез: ночью переводили аэростаты на маневровом тросе, днем работали по заданиям. Кратковременная "безработица" выпадала лишь в пасмурные дни, когда высота облачности опускалась ниже ста метров. Но и в таких случаях мы держали технику наготове и по первой же команде хотя бы на сто метров, но на задание поднимались.
А путь наш лежал в направлении Темплинга, Нойбранденбурга, Варена, Ростока. В предместье Темплинга мы еще раз столкнулись со зверствами фашистов.
Помню, разместились мы в окрестностях города ночью. Еще никто толком не устроился на ночлег, как вбегает встревоженный фельдшер Дина Соболева и просит командира отряда и метеоролога Павлова скорее пройти с ней в соседний дом.
Страшную картину увидели они там: четыре женщины - бабушка, мать и две дочки, истекая кровью, лежали с перерезанными венами... Тот же страх перед большевиками заставил и эту семью наложить на себя руки. Не мешкая, бойцы помогли фельдшеру Соболевой перевязать им раны, затем всю немецкую семью отправили в госпиталь.
На следующий день с отрядом Шестакова мы подъехали к окраинам Ростока, где нам было приказано сосредоточиться, и, к удивлению своему, видим, как жители города, в основном женщины и дети, бегут в лес.
На центральной улице ни души - она словно вымерла в одночасье. И старшина Степанов, уловив момент, благоприятный для его кулинарных дел, развернул кухню, чтобы приготовить обед - надо же успеть накормить весь личный состав горячей пищей.
Вдруг в дом, где мы остановились, робко вошла женщина с девочкой на руках. В глазах испуг, ребенка прижимает к груди, да так, будто его вот-вот отнимут.
- Почему удрало население? - решил выяснить Шестаков.
И женщина рассказала, как по немецкому радио каждый день передавали, что русские солдаты убивают детей на глазах матерей, а потом и самих родителей. Мы только расстерянно переглядывались. А когда обед был готов и Степанов предложил матери и ребенку дышащие горячей снедью миски, немка не сдержала слез.
Ну а дальше все было, очевидно, как и во многих городах и деревнях Германии, где проходили наши войска. У кухни ко времени обеда собиралась очередь детишек с мисками и кастрюлями. Наш повар, широко улыбаясь, щедро одаривал каждого по черпаку солдатского супа, и дети, возбужденно-радостные такому неожиданному подарку, спешили по домам.
Сколько женских делегаций приходило к нам в те дни поблагодарить за заботу о немецких детях. И, признаюсь, отрадно было на душе, когда, снявшись с места, мы прошли по улицам города под приветственные возгласы местного населения. Людям хотелось проводить нас и искренне поблагодарить за доброе к ним отношение и помощь. Немцы воочию убеждались в лживости гитлеровской пропаганды и, кажется, начинали понимать, что русский солдат пришел в Германию не как завоеватель. Он пришел освободить народы Европы от фашизма.
* * *
Начальник связи дивизиона капитан Бауров принял по радио и довел до всех отрядов торжественные слова первомайского приказа, в котором было обращение крепче бить ненавистного врага, решительно взламывать его оборону... А к концу дня стало известно о взятии Берлина. Всем было ясно войне скоро конец. Но пока что война продолжалась, и мы по-прежнему выполняли задания артиллеристов по разведке, корректировали их огонь по очагам сопротивления в Нойбранденбурге, Варене, Анкламе.
В эти горячие майские дни мы с замполитом дивизиона Гарйбашвили большую часть суток проводили в эмке, пробираясь по запруженным техникой дорогам от отряда к отряду. Наш шофер ефрейтор Василий Козуб, честный, исполнительный, бесстрашный и веселый парень, проявил незаурядное умение в вождении автомобиля и на дорогах Германии. На своей-то эмке он проехал от Невы до Эльбы! "Старушка", как ласково называл эмку Василий, могла бы и закапризничать - все-таки изрядно поизносилась на фронтовых дорогах, но такого не случалось. Видно, особый подход имел к ней ефрейтор Козуб.
8 мая по распоряжению штаба артиллерии фронта я приказал всем воздухоплавательным отрядам прекратить боевую работу и сосредоточиться в пригороде Нойбранденбурга.
А 9 мая... Кто из фронтовиков не запомнил тот день! Даже как-то не верилось, что войны больше нет, что в руинах дымящихся развалин погребены бесчеловечные идеи третьего рейха, и вот ликует, возносится к небесам залпами салютов наша неуемная радость - свершилось!..
На праздничном митинге дивизиону был вручен орден Александра Невского, а тридцати девяти наиболее отличившимся в боевых действиях на 2-м Белорусском фронте нашим воздухоплавателям - ордена и медали.
По приказу командования в Москву на Парад Победы нами был командирован лебедочник-моторист старший сержант Афанасий Лещенко. Афанасий был награжден орденом Красная Звезда и медалью "За отвагу".
Мы искренно радовались этому событию. Ведь иметь в составе сводного полка на Параде Победы в Москве своего представителя - это ли не честь и гордость для такого, в общем-то, не слишком большого армейского подразделения...
Последняя дислокация
Встреча с К. К. Рокоссовским. Подъем маршала на аэростате. Обращение Военного совета фронта. Возвращение на Родину
Последняя дислокация КП нашего воздухоплавательного дивизиона Нойбранденбург. Здесь сосредоточились все воздухоплавательные отряды. И вот как-то я получил разрешение командования съездить с группой товарищей в Берлин. Что говорить, любопытно было посмотреть на поверженное фашистское логово!
Но в германской столице единственное, что запомнилось тогда, - это руины. Кроме руин, кажется, ничего и не сохранилось в памяти о мрачном Берлине.
На стенах рейхстага, как и было положено в те дни, наши воздухоплаватели оставили свои автографы: "Мы из Ленинграда! Иняев, Просянников и Васин..."
А вскоре в дивизион пришла весть: с 15 по 20 августа командование 2-го Белорусского фронта в Доме офицеров города Лигница организует конференцию по обобщению боевого опыта войск фронта. От нашего дивизиона на этой конференции предложили присутствовать начальнику штаба майору А. И. Баурову и мне.
В парке, вокруг Дома офицеров, готовилась выставка боевой техники. Мы решили представить на выставку аэростат наблюдения нашего лучшего отряда под командованием капитана Кирикова. Аэростат украсили изображениями орденов Александра Невского, Красной Звезды и почетным наименованием дивизиона "Выборгский". По бокам аэростата через резину стягивающей системы продели два красных двадцатиметровых лозунга: "Артиллерия - бог войны", а весь такелаж обвешали красными флажками.
И вот выставка готова. Тут сыскавшие себе славу в боях пушки и самоходки, танки и самолеты, минометы и понтонные машины, старательно очищенные от походной ныли и пороховой гари, заново покрашенные. На бортах боевых машин звезды - яркое свидетельство ратных подвигов.
Экипажи и расчеты, представляющие технику, - при орденах и Медалях, сверкающих до рези в глазах. Одно слово - выставка.
У своего аэростата мы установили стенд с красочно оформленными показателями боевой работы дивизиона на 2-м Белорусском фронте с января 1945 года:
Произведено 900 подъемов в воздух.
Обнаружено 340 целей противника.
Проведено 140 корректировок огня нашей артиллерии.
Уничтожено 18 целей.
В ночь накануне открытия конференции мы сделали несколько подъемов, чтобы ка" следует проверить надежность материальной части и не ударить в грязь лицом.
Но утром следующего дня ударила гроза. Оболочка, снаряжение и особенно лозунги на аэростате намокли и опасно утяжелили нашу боевую технику. И все же к 9 часам мы подготовили аэростат к подъему - на собственный страх и риск. Чуть погодя, словно отголоском недавней грозы, накатила команда:
- Приготовиться к осмотру!..
И тут мы увидели в группе генералов и офицеров командующего нашим фронтом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского. Краснея и заикаясь от волнения, закончила свой рапорт наша соседка по строю девушка-лейтенант, начальник радиолокационной станции.
"Пора бы докладывать Кирикову", - прикидываю я, а он уже начинает доклад, но сразу же после слов "представлен Третий отряд первого воздухоплавательного" Рокоссовский улыбается и прерывает Кирикова:
- Знаю, знаю, заслуженные...
Взгляд, улыбка, эти простые, будничные слева и жест маршала как-то сразу ободряют и расковывают нас всех. Коротко и ясно Кириков рассказывает ему об устройстве, тактико-технических данных аэростата АН-540, условиях наблюдения и корректировки из гондолы.
Но как только маршал услышал, что аэростат может поднять двух наблюдателей на высоту до километра, он проявил неожиданное для нас любопытство.
- Аэростат к подъему готов? - спросил Кирикова.
- Готов! В полном боевом!
- Давай рискнем? - Маршал с вопрошающей улыбкой посмотрел на генерала Сокольского - командующего артиллерией фронта - и, не дожидаясь его согласия, забрался в гондолу.
Надо сказать, тут произошла небольшая заминка. Пришлось доложить маршалу Рокоссовскому, что, по наставлению, подъем без парашюта и инструктажа проводить нельзя, а при подъеме в гондоле аэростата должен быть сопровождающий воздухоплаватель.
- Нет, нет, - не согласился маршал, - вы уже налетались, а нам с генералом интересно проверить вашу технику...
Тогда воздухоплаватели отряда помогли надеть им парашюты, старший лейтенант Грановский пропел короткий инструктаж, объяснив новичкам, когда и как надо прыгать с парашютом, как поддерживать связь с землей. И "наблюдатели" заняли места в гондоле.
- Освободить поясные! - привычно летит команда.
- На лебедке - сдавай!..
И аэростат плавно идет вверх. Но на высоте 40-50 метров он неожиданно остановился. Произошло то, что, собственно, и должно было произойти согласно закону физики: аэростат выдохся в своей подъемной силе, поскольку все-таки сказалась утренняя гроза с дождем.
- На лебедке - выбирай! - пришлось скомандовать Кирикову.
Капитан технической службы Забелин эту команду выполнил осторожно, аккуратно. Аэростат приземлился, и Кирикову пришлось объяснять, почему он не пошел на высоту дальше.
- Это ты такой тяжелый, - шутливо бросает Константин Константинович Рокоссовский командующему артиллерией.
Тот с готовностью покидает корзину, а маршал просит поднять его в воздух еще раз - одного.
И вновь звучит команда на подъем. И вновь аэростат набирает высоту, но уже заметно быстрее. При отметке 500 метров Кириков командует:
- На лебедке - стой!
И хотя аэростат ведет себя нормально, но для всех нас время, кажется, остановилось. Как-никак, а в гондоле не просто новичок-воздухоплаватель Маршал Советского Союза! И не кто-нибудь, а мы в ответе за его жизнь и безопасность. Проходит минута, вторая, третья... На десятой минуте адъютант отряда старший лейтенант Грановский не выдерживает и спрашивает по телефону:
- Прикажете опустить аэростат?
Маршал не торопится на землю - видимо, понравилась высота с птичьего полета, - и он отвечает, что, мол, рановато еще, что не все еще хорошо рассмотрел.
Наконец в телефонной трубке слышится: - Земля! (Именно так: земля!) Ну, теперь можно вниз...
* * *
Конференция по обобщению боевого опыта длилась три дня. Мы слушали доклады командующих армиями и отдельными соединениями о проведенных операциях. Затем К. К. Рокоссовский подвел итог работы конференции, и вскоре мы начали готовиться к демобилизации.
В обращении Военного совета фронта к нам, фронтовикам, говорилось:
"Славные воины-победители! Провожая вас сегодня на Родину, Военный совет обращается к вам с призывом: всегда и всюду, где бы ни приходилось вам жить и трудиться, помните одно: мы победили врага, потому что горячо и беззаветно любили нашу Отчизну и не жалели ни своих сил, ни крови, ни самой жизни для ее защиты...
Будьте же и впредь верными сынами Родины, пламенными советскими патриотами. Вы были героями на фронте, будьте же героями и в труде!
Счастливого пути, боевые друзья!"
* * *
...Стучат и стучат вагонные колеса, взметают позади состава вихри на насыпи, а под синим небом и под ясными звездами на полуразрушенных и обгорелых станциях ждут нас, фронтовиков. И оживает при отходе эшелона в истомленных войной солдатских сердцах марш "Прощание славянки". Кажется, будто именно эта жизнеутверждающая маршевая музыка заполонила все просторы России. И на каждой станции, на каждом полустанке - выстраданная неуемная радость в глазах, смех, слезы, ожидание... Оно, это ожидание, словно стынет синевой в распахнутых до бесконечности российских просторах, который год никем не паханных, поросших чертополохом на взгорках да плакун-травой в низинах. Оно, это ожидание, немеет в скорби обугленных деревень и разрушенных городов и плещется, плещется радостью в глазах живых.
Это страна встречала нас, победителей...
Примечания
{1} Жданов Н. Н. Огневой щит Ленинграда. М., Воениздат, 1965, с. 71.