Страница:
— Вы заблудились, мадемуазель.
Это был не вопрос, а утверждение.
Флер поняла, что совершила первую ошибку, и, сделав себе замечание, с вызывающим видом, но сохраняя достоинство, вернулась обратно в гостиную. Гробовщик ждал ее, чтобы отвести в столовую, где огромный, красного дерева стол был украшен другим букетом белых роз. Стол был очень тщательно сервирован хрусталем и дорогим фарфором всего на одну персону. Стало понятно, чего добивался Алексей: хотел заставить ее почувствовать себя как можно более беспомощной. Он объявил войну нервов. Флер повернулась к гробовщику:
— Надеюсь, еда так же хорошо приготовлена, как и накрыт стол. Я проголодалась.
Она почувствовала удовлетворение, заметив удивление, скользнувшее по его лицу, прежде чем он кивнул и, извинившись, вышел.
Кто эти люди? В темных костюмах и с официальными манерами.
Где Белинда? И где Алексей?
Появился слуга в ливрее, первый слуга, которого она увидела, войдя в дом. Флер сидела в полном одиночестве в бархатном платье винного цвета в конце длинного стола, гранаты и бисер поблескивали в пламени свечей. Она сосредоточилась на ужине, внешне совершенно спокойная. Потом попросила добавки суфле из каштанов.
Она тянула время, заказав вторую чашку чая, потом рюмку бренди, которое не собиралась пить. Алексей как угодно мог играть свою роль, но он не мог диктовать, как играть ей. Когда она держала в руке бокал с бренди, вошел гробовщик.
— Если мадемуазель пойдет со мной…
Флер отпила глоток и потянулась к сумочке за компактной пудрой и губной помадой. Гробовщик не был обучен манерам слуги и проявлял заметное нетерпение.
— Ваш отец ждет вас, мадемуазель.
— Вы меня не поняли, — сказала она. — Я приехала сюда встретиться с матерью. Если я не могу это сделать, я немедленно уезжаю. Не будет никаких дел с мистером Савагаром, пока я не встречусь с матерью.
Это явно не было предусмотрено. Он поколебался, потом кивнул.
— Очень хорошо. Я отведу вас к ней.
— Я сама найду дорогу.
Флер вышла в коридор, потом поднялась наверх по лестнице.
Мужчина, которого она уже видела, появился на площадке, но на этот раз он не попытался остановить ее, и Флер прошла мимо него, как мимо пустого места.
Почти семь лет Флер не была в доме на рю де ля Бьенфезанс.
Там ничего не изменилось. Мадонны пятнадцатого века в позолоченных рамах по-прежнему возводили очи к небесам. Персидские ковры скрадывали звуки шагов, и казалось, она никогда здесь не проходила. В этом доме время измерялось веками, десятилетия были ничем. Их просто не замечали.
Шагая по роскошно убранным коридорам, Флер думала о доме, в каком хотела бы жить с Джейком. Он будет большой и безалаберный, с постоянно хлопающими дверями, с дощатым скрипучим полом, с перилами, на которых будут кататься дети. Дом, в котором время станет измеряться шумными десятилетиями. Она вдруг увидела себя в субботнее утро на верхней площадке лестницы и услышала свой голос:
— Тише, дети. Папа еще спит.
Папа… Ей показалось, она заглянула за зеркало. Никогда Флер не думала про Джейка в этой роли, в роли отца ее детей… Их детей… Они будут беситься, он будет на них орать, чего никогда не делал Алексей. Джейк будет обнимать и целовать их, а если понадобится защитить их, он станет сражаться с целым миром.
Флер думала: а почему она колеблется? Разве не хотела та больше всего на свете выйти замуж за Джейка?
Если замужество означает, что ей придется принять его двойственную натуру, что ж, она готова. Она достаточно много знает о нем, теперь ему нелегко отгородиться от нее. Да и сама Флер не такой уж подарок. Она не собирается отказываться от карьеры, ничто не заставит ее по-настоящему увлечься домашним хозяйством. Кроме того, не он один умеет кричать на других. Она вдруг испытала чувство невероятного облегчения, такого сильного и неожиданного, что колени задрожали и сразу ослабели. На земле нет другого мужчины, которому она доверила бы стать отцом своих детей. Сегодня же ночью она позвонит Джейку и скажет ему об этом.
Флер остановилась у двери Белинды и заставила себя отбросить мечты о Джейке, о шумной ораве детей и постучать в дверь.
Прошло некоторое время, прежде чем она услышала движение внутри.
Дверь приоткрылась, и в щели появилось лицо Белинды. Голос матери был хриплым, как если бы она долго молчала.
— Детка, это правда ты? — Белинда откинула светлый локон, упавший на лицо, а потом рука ее взметнулась к щеке, трепеща, словно пойманная птица. — Я… я в таком беспорядке, детка, я не думала, что…
— Ты не думала, что я приеду?
— Я не хотела даже надеяться. Я знаю, я не должна была тебя просить…
— Ты собираешься меня впустить?
Белинда вдруг поняла, что загородила дорогу Флер, и отступила. Закрыв дверь, Флер почувствовала исходящий от матери запах сигарет, а не «Шалимар», и вспомнила о яркой райской птице, прилетавшей на красивом автомобиле в монастырь, приносившей с собой сладкий аромат, мгновенно забивавший привычные запахи пыли, мела, горький запах бесполезных молитв.
Лицо Белинды было почти без косметики, остались только следы голубых теней на веках и в морщинках вокруг глаз. Лицо матери казалось совершенно бесцветным на фоне шафранового шелка мятого китайского халата. Флер заметила пятно на лифе и обвисший карман, словно отягощенные тяжелыми зажигалками. Рука Белинды снова взметнулась к щеке.
— Дай-ка я пойду умоюсь. Мне всегда нравилось выглядеть красивой перед тобой. Я хотела, чтобы ты думала, какая я красивая.
Флер поймала мать за руку, маленькую, как у ребенка.
— Я и сейчас так думаю. Перестань суетиться, сядь в кресло и расскажи, что случилось.
Белинда подчинилась Флер, как послушное дитя подчиняется силе. Она рассказала дочери об угрозах Алексея поместить ее в лечебницу, несмотря на то что она давно капли в рот не берет.
— Это словно меч, нависший над моей головой. Пока я ему угождаю, он оставляет меня в покое, а если нет, угрожает мне.
Белинда полезла в карман халата, вытащила сигареты и зажигалку.
— Ему не понравилось, как сложились наши с тобой отношения в Нью-Йорке. Он думал, я буду навязываться тебе, смущать тебя. А вышло, что я смутила его.
— С Шоном?
Белинда кивнула:
— Шон бросил меня ради женщины постарше. Знаешь об этом? Смешно, правда? Алексей закрыл все мои счета, а та женщина богатая.
— Белинда, Шон Хауэлл кретин.
— Но он звезда, детка. Дело времени, он снова возьмет свое. — Она посмотрела на Флер с упреком. — Ты ведь могла бы ему помочь.
Сама знаешь. Теперь ты крупный агент, почему бы тебе не позаботиться о старом друге?
Флер заметила упрек во взгляде матери и стала ждать, когда его место займет виноватое выражение. Но ничего подобного. Вместо этого Флер вдруг осознала, что она сама, как неразумный ребенок, стоит перед матерью, еле сдерживающей свое раздражение.
— Да, я могла бы ему помочь, — сказала Флер, — но я не хотела. Не думаю, что он обладает талантом.
Белинда закурила, выдохнула и сложила губы в трубочку.
— Это не слишком справедливо, Флер. Я тебя не понимаю.
Флер вдруг услышала в словах матери эхо детского голоса.
Это несправедливо, мама, ты несправедлива! Она пожала плечами.
— А жизнь не всегда справедлива. Мы просто должны стараться делать то, что можем.
Белинда еще раз затянулась, потом окинула взглядом платье Флер.
— Майкл, да?
Флер кивнула.
— Красивое. Никогда не думала, что он окажется таким талантливым. Весь Нью-Йорк только о нем и говорит. — Глаза ее мстительно сощурились, и Флер поняла, сейчас ее готовы наказать за отказ помочь Шону. — Я виделась с Майклом. Он не рассказывал тебе? Такой красивый мальчик. Все говорят, он похож на меня.
Флер почувствовала прилив жалости. Майкл не рассказывал ей об этом визите. Но она могла себе представить его реакцию.
— Мы прекрасно провели время, — с вызовом сообщила Белинда. — Он сказал, что собирается представить меня всем своим знаменитым друзьям и заняться моим гардеробом — Снова Флер услышала детский голосок. И ты не можешь играть с нами.
— Я рада, что вы наконец поладили. Майкл особенный человек.
Больше Белинда не могла держаться, ее лицо приняло смущенное выражение. Она подалась вперед в кресле, ероша левой рукой волосы.
— Он смотрел на меня точно так, как Алексей. Будто я какое-то насекомое. Только ты, Флер, одна-единственная, понимала меня когда-то. Почему все так осложняют мне жизнь? — Я не виновата, мама. Меня никто не любит! Но я не виновата!
— Может, тебе было бы легче не встречаться с Майклом?
— Он ненавидит меня еще сильнее, чем Алексей. Почему Алексей хочет меня запереть в лечебнице, детка?
Флер положила руку на плечо матери.
— То, что сейчас делает Алексей, не имеет к тебе никакого отношения. Он использовал тебя как приманку, чтобы заставить меня приехать сюда. Он хочет свести старые счеты.
Белинда вскинула голову, и все ее недовольство исчезло.
— Боже мой! Почему я про это не подумала? Ну конечно! — Она резко встала. — Ты должна немедленно уехать. Алексей опасен. Я не хочу позволить ему причинить тебе вред. Дай-ка подумать минутку.
Флер сидела на краю постели Белинды и смотрела, как мать расхаживает по ковру, одной рукой постоянно убирая с лица волосы, другой держа сигарету и пытаясь придумать, как защитить своего ребенка… Вдруг Флер поняла нечто, чего не могла понять раньше.
Все так просто! Когда матери стареют, а дочери становятся взрослыми, их роли мало чем отличаются. Границы размываются. Теперь моя очередь быть мамой. Нет. Твоя — быть ребенком. Нет, я хочу быть мамой.
Время, когда она, Флер, была дочерью Белинды, безвозвратно ушло. Белинда больше не влияет на то, как Флер смотрит на мир или на себя. Она понимала, надо быть доброй и защитить свою мать, не позволив ей догадаться, какие они, на самом деле разные.
Она встала.
— Я возвращаюсь в отель. Мне надо немного поспать. Я приду к тебе утром. Попытайся не волноваться.
Она хотела сказать Белинде, что заберет ее с собой, но заподозрила, что гробовщик и его коллеги не допустят этого, а она не могла ослаблять свои позиции спором с ними, поскольку ей его все равно не выиграть. Она не собиралась говорить матери, что перед уходом намерена предстать перед Алексеем.
Белинда быстро и с каким-то отчаянием обняла Флер.
— Не возвращайся сюда, детка. Мне надо было догадаться, что именно тебя он намеревался заманить. Со мной все будет в порядке. Пожалуйста, не возвращайся.
Флер заглянула в глаза матери и увидела, что она говорит совершенно искренне.
— Не беспокойся, — сказала она, обнимая мать, — со мной ничего не случится. Все будет хорошо.
Она отпустила Белинду и пошла искать гробовщика. Он стоял у подножия лестницы.
— Сейчас я встречусь с господином Савагаром, — сказала Флер.
— Очень жаль, мадемуазель, но вам придется подождать. Господин Савагар, ваш отец, еще не готов принять вас. — Он указал на кресло в стиле рококо, стоявшее перед дверью библиотеки.
Итак, война нервов продолжалась. У Флер не было Другого выбора, кроме как ждать, тем самым отдавая пальму первенства Алексею. Но едва гробовщик исчез. Флер прошла в гостиную, сорвала головку расцветшей розы из тех, что стояли в вазе на камине, и засунула в глубокий вырез лифа. Роза, словно бархатная, белела на темно-красном фоне. Она пахла тяжело и сладко.
Флер вышла из салона и вернулась к дверям библиотеки, неся с собой этот запах.
Она немного постояла, но ей не удалось окончательно подавить нервную дрожь. Присутствие Алексея, казалось, просачивалось даже сквозь тяжелые панели. Он вцеплялся в нее, прилипал, как удушающий запах розы. Алексей ждал по другую сторону двери, злобный, неуверенный в себе, отсчитывая очередную тягостную минуту затеянной им войны нервов. Флер медленно повернула ручку.
В углу горела лампа, свет в комнате был тусклый. Но Флер хватало света, чтобы разглядеть человека, которого она помнила бодрым и энергичным. Теперь, казалось, он совершенно усох. Алексей Савагар сидел в кресле за столом; правая рука покоилась на его полированной крышке, левая — на колене. Как всегда, он был в элегантном темном костюме с безукоризненно скроенными лацканами; платиновая булавка скалывала воротник шелковой рубашки. Но все вещи, казалось, были ему великоваты. Между шеей и рубашкой можно было засунуть два пальца, ощущалась свобода и в плечах.
Флер не разрешила себе сосредоточиваться на признаках болезни Алексея, потому что даже в полутьме комнаты она видела русский прищур ничего не упускающих глаз. Он оглядел ее с головы до ног, его взгляд задержался на лице, на волосах, на платье, потом замер на розе в низком вырезе.
— Ты должна была бы быть моей, — сказал он.
Глава 32
Это был не вопрос, а утверждение.
Флер поняла, что совершила первую ошибку, и, сделав себе замечание, с вызывающим видом, но сохраняя достоинство, вернулась обратно в гостиную. Гробовщик ждал ее, чтобы отвести в столовую, где огромный, красного дерева стол был украшен другим букетом белых роз. Стол был очень тщательно сервирован хрусталем и дорогим фарфором всего на одну персону. Стало понятно, чего добивался Алексей: хотел заставить ее почувствовать себя как можно более беспомощной. Он объявил войну нервов. Флер повернулась к гробовщику:
— Надеюсь, еда так же хорошо приготовлена, как и накрыт стол. Я проголодалась.
Она почувствовала удовлетворение, заметив удивление, скользнувшее по его лицу, прежде чем он кивнул и, извинившись, вышел.
Кто эти люди? В темных костюмах и с официальными манерами.
Где Белинда? И где Алексей?
Появился слуга в ливрее, первый слуга, которого она увидела, войдя в дом. Флер сидела в полном одиночестве в бархатном платье винного цвета в конце длинного стола, гранаты и бисер поблескивали в пламени свечей. Она сосредоточилась на ужине, внешне совершенно спокойная. Потом попросила добавки суфле из каштанов.
Она тянула время, заказав вторую чашку чая, потом рюмку бренди, которое не собиралась пить. Алексей как угодно мог играть свою роль, но он не мог диктовать, как играть ей. Когда она держала в руке бокал с бренди, вошел гробовщик.
— Если мадемуазель пойдет со мной…
Флер отпила глоток и потянулась к сумочке за компактной пудрой и губной помадой. Гробовщик не был обучен манерам слуги и проявлял заметное нетерпение.
— Ваш отец ждет вас, мадемуазель.
— Вы меня не поняли, — сказала она. — Я приехала сюда встретиться с матерью. Если я не могу это сделать, я немедленно уезжаю. Не будет никаких дел с мистером Савагаром, пока я не встречусь с матерью.
Это явно не было предусмотрено. Он поколебался, потом кивнул.
— Очень хорошо. Я отведу вас к ней.
— Я сама найду дорогу.
Флер вышла в коридор, потом поднялась наверх по лестнице.
Мужчина, которого она уже видела, появился на площадке, но на этот раз он не попытался остановить ее, и Флер прошла мимо него, как мимо пустого места.
Почти семь лет Флер не была в доме на рю де ля Бьенфезанс.
Там ничего не изменилось. Мадонны пятнадцатого века в позолоченных рамах по-прежнему возводили очи к небесам. Персидские ковры скрадывали звуки шагов, и казалось, она никогда здесь не проходила. В этом доме время измерялось веками, десятилетия были ничем. Их просто не замечали.
Шагая по роскошно убранным коридорам, Флер думала о доме, в каком хотела бы жить с Джейком. Он будет большой и безалаберный, с постоянно хлопающими дверями, с дощатым скрипучим полом, с перилами, на которых будут кататься дети. Дом, в котором время станет измеряться шумными десятилетиями. Она вдруг увидела себя в субботнее утро на верхней площадке лестницы и услышала свой голос:
— Тише, дети. Папа еще спит.
Папа… Ей показалось, она заглянула за зеркало. Никогда Флер не думала про Джейка в этой роли, в роли отца ее детей… Их детей… Они будут беситься, он будет на них орать, чего никогда не делал Алексей. Джейк будет обнимать и целовать их, а если понадобится защитить их, он станет сражаться с целым миром.
Флер думала: а почему она колеблется? Разве не хотела та больше всего на свете выйти замуж за Джейка?
Если замужество означает, что ей придется принять его двойственную натуру, что ж, она готова. Она достаточно много знает о нем, теперь ему нелегко отгородиться от нее. Да и сама Флер не такой уж подарок. Она не собирается отказываться от карьеры, ничто не заставит ее по-настоящему увлечься домашним хозяйством. Кроме того, не он один умеет кричать на других. Она вдруг испытала чувство невероятного облегчения, такого сильного и неожиданного, что колени задрожали и сразу ослабели. На земле нет другого мужчины, которому она доверила бы стать отцом своих детей. Сегодня же ночью она позвонит Джейку и скажет ему об этом.
Флер остановилась у двери Белинды и заставила себя отбросить мечты о Джейке, о шумной ораве детей и постучать в дверь.
Прошло некоторое время, прежде чем она услышала движение внутри.
Дверь приоткрылась, и в щели появилось лицо Белинды. Голос матери был хриплым, как если бы она долго молчала.
— Детка, это правда ты? — Белинда откинула светлый локон, упавший на лицо, а потом рука ее взметнулась к щеке, трепеща, словно пойманная птица. — Я… я в таком беспорядке, детка, я не думала, что…
— Ты не думала, что я приеду?
— Я не хотела даже надеяться. Я знаю, я не должна была тебя просить…
— Ты собираешься меня впустить?
Белинда вдруг поняла, что загородила дорогу Флер, и отступила. Закрыв дверь, Флер почувствовала исходящий от матери запах сигарет, а не «Шалимар», и вспомнила о яркой райской птице, прилетавшей на красивом автомобиле в монастырь, приносившей с собой сладкий аромат, мгновенно забивавший привычные запахи пыли, мела, горький запах бесполезных молитв.
Лицо Белинды было почти без косметики, остались только следы голубых теней на веках и в морщинках вокруг глаз. Лицо матери казалось совершенно бесцветным на фоне шафранового шелка мятого китайского халата. Флер заметила пятно на лифе и обвисший карман, словно отягощенные тяжелыми зажигалками. Рука Белинды снова взметнулась к щеке.
— Дай-ка я пойду умоюсь. Мне всегда нравилось выглядеть красивой перед тобой. Я хотела, чтобы ты думала, какая я красивая.
Флер поймала мать за руку, маленькую, как у ребенка.
— Я и сейчас так думаю. Перестань суетиться, сядь в кресло и расскажи, что случилось.
Белинда подчинилась Флер, как послушное дитя подчиняется силе. Она рассказала дочери об угрозах Алексея поместить ее в лечебницу, несмотря на то что она давно капли в рот не берет.
— Это словно меч, нависший над моей головой. Пока я ему угождаю, он оставляет меня в покое, а если нет, угрожает мне.
Белинда полезла в карман халата, вытащила сигареты и зажигалку.
— Ему не понравилось, как сложились наши с тобой отношения в Нью-Йорке. Он думал, я буду навязываться тебе, смущать тебя. А вышло, что я смутила его.
— С Шоном?
Белинда кивнула:
— Шон бросил меня ради женщины постарше. Знаешь об этом? Смешно, правда? Алексей закрыл все мои счета, а та женщина богатая.
— Белинда, Шон Хауэлл кретин.
— Но он звезда, детка. Дело времени, он снова возьмет свое. — Она посмотрела на Флер с упреком. — Ты ведь могла бы ему помочь.
Сама знаешь. Теперь ты крупный агент, почему бы тебе не позаботиться о старом друге?
Флер заметила упрек во взгляде матери и стала ждать, когда его место займет виноватое выражение. Но ничего подобного. Вместо этого Флер вдруг осознала, что она сама, как неразумный ребенок, стоит перед матерью, еле сдерживающей свое раздражение.
— Да, я могла бы ему помочь, — сказала Флер, — но я не хотела. Не думаю, что он обладает талантом.
Белинда закурила, выдохнула и сложила губы в трубочку.
— Это не слишком справедливо, Флер. Я тебя не понимаю.
Флер вдруг услышала в словах матери эхо детского голоса.
Это несправедливо, мама, ты несправедлива! Она пожала плечами.
— А жизнь не всегда справедлива. Мы просто должны стараться делать то, что можем.
Белинда еще раз затянулась, потом окинула взглядом платье Флер.
— Майкл, да?
Флер кивнула.
— Красивое. Никогда не думала, что он окажется таким талантливым. Весь Нью-Йорк только о нем и говорит. — Глаза ее мстительно сощурились, и Флер поняла, сейчас ее готовы наказать за отказ помочь Шону. — Я виделась с Майклом. Он не рассказывал тебе? Такой красивый мальчик. Все говорят, он похож на меня.
Флер почувствовала прилив жалости. Майкл не рассказывал ей об этом визите. Но она могла себе представить его реакцию.
— Мы прекрасно провели время, — с вызовом сообщила Белинда. — Он сказал, что собирается представить меня всем своим знаменитым друзьям и заняться моим гардеробом — Снова Флер услышала детский голосок. И ты не можешь играть с нами.
— Я рада, что вы наконец поладили. Майкл особенный человек.
Больше Белинда не могла держаться, ее лицо приняло смущенное выражение. Она подалась вперед в кресле, ероша левой рукой волосы.
— Он смотрел на меня точно так, как Алексей. Будто я какое-то насекомое. Только ты, Флер, одна-единственная, понимала меня когда-то. Почему все так осложняют мне жизнь? — Я не виновата, мама. Меня никто не любит! Но я не виновата!
— Может, тебе было бы легче не встречаться с Майклом?
— Он ненавидит меня еще сильнее, чем Алексей. Почему Алексей хочет меня запереть в лечебнице, детка?
Флер положила руку на плечо матери.
— То, что сейчас делает Алексей, не имеет к тебе никакого отношения. Он использовал тебя как приманку, чтобы заставить меня приехать сюда. Он хочет свести старые счеты.
Белинда вскинула голову, и все ее недовольство исчезло.
— Боже мой! Почему я про это не подумала? Ну конечно! — Она резко встала. — Ты должна немедленно уехать. Алексей опасен. Я не хочу позволить ему причинить тебе вред. Дай-ка подумать минутку.
Флер сидела на краю постели Белинды и смотрела, как мать расхаживает по ковру, одной рукой постоянно убирая с лица волосы, другой держа сигарету и пытаясь придумать, как защитить своего ребенка… Вдруг Флер поняла нечто, чего не могла понять раньше.
Все так просто! Когда матери стареют, а дочери становятся взрослыми, их роли мало чем отличаются. Границы размываются. Теперь моя очередь быть мамой. Нет. Твоя — быть ребенком. Нет, я хочу быть мамой.
Время, когда она, Флер, была дочерью Белинды, безвозвратно ушло. Белинда больше не влияет на то, как Флер смотрит на мир или на себя. Она понимала, надо быть доброй и защитить свою мать, не позволив ей догадаться, какие они, на самом деле разные.
Она встала.
— Я возвращаюсь в отель. Мне надо немного поспать. Я приду к тебе утром. Попытайся не волноваться.
Она хотела сказать Белинде, что заберет ее с собой, но заподозрила, что гробовщик и его коллеги не допустят этого, а она не могла ослаблять свои позиции спором с ними, поскольку ей его все равно не выиграть. Она не собиралась говорить матери, что перед уходом намерена предстать перед Алексеем.
Белинда быстро и с каким-то отчаянием обняла Флер.
— Не возвращайся сюда, детка. Мне надо было догадаться, что именно тебя он намеревался заманить. Со мной все будет в порядке. Пожалуйста, не возвращайся.
Флер заглянула в глаза матери и увидела, что она говорит совершенно искренне.
— Не беспокойся, — сказала она, обнимая мать, — со мной ничего не случится. Все будет хорошо.
Она отпустила Белинду и пошла искать гробовщика. Он стоял у подножия лестницы.
— Сейчас я встречусь с господином Савагаром, — сказала Флер.
— Очень жаль, мадемуазель, но вам придется подождать. Господин Савагар, ваш отец, еще не готов принять вас. — Он указал на кресло в стиле рококо, стоявшее перед дверью библиотеки.
Итак, война нервов продолжалась. У Флер не было Другого выбора, кроме как ждать, тем самым отдавая пальму первенства Алексею. Но едва гробовщик исчез. Флер прошла в гостиную, сорвала головку расцветшей розы из тех, что стояли в вазе на камине, и засунула в глубокий вырез лифа. Роза, словно бархатная, белела на темно-красном фоне. Она пахла тяжело и сладко.
Флер вышла из салона и вернулась к дверям библиотеки, неся с собой этот запах.
Она немного постояла, но ей не удалось окончательно подавить нервную дрожь. Присутствие Алексея, казалось, просачивалось даже сквозь тяжелые панели. Он вцеплялся в нее, прилипал, как удушающий запах розы. Алексей ждал по другую сторону двери, злобный, неуверенный в себе, отсчитывая очередную тягостную минуту затеянной им войны нервов. Флер медленно повернула ручку.
В углу горела лампа, свет в комнате был тусклый. Но Флер хватало света, чтобы разглядеть человека, которого она помнила бодрым и энергичным. Теперь, казалось, он совершенно усох. Алексей Савагар сидел в кресле за столом; правая рука покоилась на его полированной крышке, левая — на колене. Как всегда, он был в элегантном темном костюме с безукоризненно скроенными лацканами; платиновая булавка скалывала воротник шелковой рубашки. Но все вещи, казалось, были ему великоваты. Между шеей и рубашкой можно было засунуть два пальца, ощущалась свобода и в плечах.
Флер не разрешила себе сосредоточиваться на признаках болезни Алексея, потому что даже в полутьме комнаты она видела русский прищур ничего не упускающих глаз. Он оглядел ее с головы до ног, его взгляд задержался на лице, на волосах, на платье, потом замер на розе в низком вырезе.
— Ты должна была бы быть моей, — сказал он.
Глава 32
— Я хотела быть твоей, — ответила Флер, — но ты не позволил.
— Ты незаконнорожденная. Нечистая кровь.
— Ну как же мне такое забыть. — Она подошла ближе к столу, желая получше разглядеть лицо Алексея. — Ирландская кровь Флинна для тебя слишком грубая, варварская. — Флер с удовлетворением увидела, как он напрягся. — Еще бы, одного из его предков повесили за кражу овец. Разве это не дурная кровь? Это постоянное пьянство, беспорядочные связи, — она намеренно сделала паузу, — его юные девочки…
Рука, лежавшая на крышке стола, сама собой сжалась в кулак.
— Ты глупа, если пытаешься играть со мной в игры, в которых не сможешь одержать победу.
— Давай прекратим. Перестань терроризировать Белинду.
— А если я скажу тебе, что намерен поместить твою мать в специальное учреждение? Запереть в санатории для хронических Алкоголиков ?
— Я думаю, это будет трудновато, если учесть, что она больше не пьет.
Алексей хихикнул:
— Как ты еще наивна. Ничего нет трудного, когда есть деньги.
День выдался тяжелый, Флер чувствовала, что от усталости у нее начинает болеть голова. Ей хотелось вернуться в отель, позвонить Джейку и снова почувствовать, что жизнь имеет какой-то смысл.
— Ты действительно полагаешь, что я стану сидеть и наблюдать, как ты это делаешь? Да я буду кричать так долго и так громко, что услышит весь мир!
— Ну конечно, будешь. Не знаю, почему Белинда никогда этого не понимала. Поэтому сначала мне надо заставить замолчать тебя. Что невозможно без варварских методов, но к ним прибегать нельзя.
Флер вспомнила о Джейке с его пистолетом и тяжелыми кулаками. Да он кажется гораздо более цивилизованным, чем этот старик. Она села в кресло напротив Алексея и пожалела, что тусклый свет не позволяет увидеть отчетливо выражение его лица.
— Не слишком серьезная проблема, да? Особенно если учесть, что на самом деле ты никогда не собирался запереть Белинду.
— Ты становишься достойным оппонентом. Такой в общем-то ты была с самого начала, Я ожидал, что ты раскроешь пожар в подвале. Это было просто. Но вот с платьями ты поступила достаточно умно.
— Когда тебя очень долго окружают гремучие змеи, ты набираешься мудрости и опыта. А теперь скажи мне, чего ты хочешь.
— В какую настоящую американку ты превратилась. Сразу за дело. Без всякого уважения к нюансам. Должно быть, на тебя повлияли шикарные друзья, с которыми ты водишь компанию.
Флер почувствовала, как внутри у нее все похолодело. О ком он? О Кисеи, о Майкле? Джейк… Ее охватила тревога. Джейк должен остаться в стороне, его надо спрятать от безжалостного, расчетливого Алексея. Должно быть, он знал, что Джейк жил у нее в мансарде, возможно, ему известно и о ее поездке к нему. Но он никак не мог знать, насколько глубоки ее чувства к Джейку, как необходимо ей во что бы то ни стало сохранить их в глубокой тайне.
Она закинула ногу на ногу и пошла в контратаку.
— Вообще-то я довольна своими друзьями, — заявила Флер, — особенно братом. Ты в нем ошибся, знаешь ли. У Майкла замечательный талант, его ждет блестящая карьера. Он, конечно, не бизнесмен, но так уж вышло, что у меня оказались деловые способности, и я стараюсь сделать все, чтобы он заработал нам обоим много денег.
— Модельер, — презрительно сказал Алексей. — Да как он может задирать нос?
Она рассмеялась.
— Поверь мне, весь город охотится за ним, люди чувствуют себя польщенными, оказавшись рядом с Майклом. Он, кстати, очень похож на тебя. У него твоя походка, твои манеры, даже твоя привычка смотреть на человека, который ему не нравится, сощурившись, приподняв одну бровь, пока тот, на кого он смотрит, не начинает съеживаться. Но он очень человечный, чего не скажешь о тебе, и поэтому гораздо более интересный, чем его отец.
— Майкл — гомик!
— Ты что, кроме этого ничего не можешь заметить, да? Бедный Алексей, когда-нибудь, наверное, я смогу тебя пожалеть.
Она услышала резкий вздох Алексея и заставила себя выдержать его пристальный взгляд.
— Ты когда-нибудь испытывала угрызения совести За то, что сделала? — резко спросил он. — Ты когда-нибудь пожалела, что разрушила предмет столь прекрасный?
Флер немного подумала.
— «Бугатти» был действительно произведением искусства Я вовсе не горжусь тем, что разбила его. Но ты спрашиваешь не об этом, да? Ты хочешь узнать, сожалею ли я. — Флер сжала руки, лежавшие на подоле платья; бисеринки впились в кожу. Алексей слегка подался вперед в кресле, она услышала легкий скрип кожи.
— Никогда, — сказала она. — Ни одной секунды я не жалела.
— Сука! — резко бросил он.
— Ты сделал себя императором своей собственной империи.
Человеком над законом. Выше закона. Точно так, как Белинда возносила кинозвезд. «Он звезда, детка, он не должен следовать правилам, каким следуют все остальные». Я росла под этот аккомпанемент. Знаешь, это неверно. Никто не может быть выше закона.
Все должны следовать правилам. Люди, которые не следуют им, достойны наказания. То, что ты сделал со мной, ужасно. Я наказала тебя. Цивилизованные люди должны защищать себя от варваров.
Иначе они теряют собственное достоинство. Ты можешь бороться со мной сколько хочешь, Алексей. Можешь угрожать Белинде, пытаться разрушить мое дело, но ты никогда не заставишь меня пожалеть о сделанном. Я думаю, что выросла достаточно сильной, и тебе не погубить меня. Но если я что-то не так рассчитала и ты сумеешь разрушить мое дело — пусть. Но я не сожалею о сделанном, и я готова принять последствия. Власти надо мной у тебя нет.
Флер показалось, что кожа на кресле вздохнула, когда Алексей уселся поглубже.
— Я пообещал разрушить твою мечту, дорогая. Именно это я намерен сделать. Наконец мы сравняем счет.
— Ты блефуешь. Нет ничего такого, чем ты можешь причинить мне боль.
— Я никогда не блефую. — Алексей швырнул через стол маленький конверт.
Флер взглянула на него, прежде чем взять. Он был достаточно тяжелый на вид.
— Подарочек на память, — заметил он С усмешкой.
Ей показалось, сердце у нее подскочило к горлу. Она открыла конверт, и из него на колени выпал кусочек металла. Выдавленные на нем буквы были хорошо видны. «Бугатти». Эмблема в красном овале.
Флер посмотрела на Алексея и увидела, как он еще что-то передает ей через стол. В тусклом свете она не срезу рассмотрела, что это.
— Мечту за мечту, дорогая.
Она почувствовала внутреннюю дрожь, когда взяла американскую газету, датированную тем же днем. Заголовок кинулся ей в глаза. «Результаты обследования свидетельствуют о нервном расстройстве нового Коранды».
— Нет! — Флер замотала головой, прогоняя отвратительные слова.
Алексей прочитал ее мысли, он пролез в ".самую глубину души, наверное, он использовал черную магию.
— Боже мой… Нет…
"Тридцатишестилетний актер и драматург Джейк Коранда, завоевавший популярность исполнением роли ковбоя-вероотступника Калибра, страдал нервным расстройством осенью шестьдесят восьмого года, когда служил в американской армии во Вьетнаме. Флер Савагар, литературный агент актера и его недавняя пассия, только что выпустила пресс-релиз, в котором сообщила, что Коранда был госпитализирован в момент тягчайшего стресса, связанного со смертью друга. Согласно сообщению Савагар, детали душевного расстройства актера будут описаны в его новой автобиографии. «Джейк честно излагает свои эмоциональные и физиологические проблемы, — говорит Савагар, — я уверена, публика проявит к нему уважение за честность и отнесется к его ужасному опыту с сочувствием».
Статья была длинной, но Флер не могла дальше читать. Были в газете и фотографии: на одной — Джейк в роли Калибра, на другой — они во время утренней пробежки в парке, на третьей — она одна с подписью: «Блестящая Девочка играет как агент звезд с хорошим счетом».
Она положила на стол газету и медленно встала. Овал «Бугатти» упал на ковер.
— Я терпел семь лет, — прошептал Алексей. — Отныне счет сравнялся. Ты тоже потеряла то, о чем больше всего волновалась.
Твоей настоящей мечтой был вовсе не бизнес. Не агентство. Не так ли, дорогая?
Слезы блеснули в глазах Флер, а сердце, казалось, превратилось в маленький кусочек плоти, который никогда уже не будет пульсировать жизнью. Она-то думала, что Алексей охотится за ее агентством. Но он, оказывается, прекрасно разобрался во всем. Может быть, он даже раньше ее самой понял, что главное в ее жизни — это Джейк Коранда. Он для нее и хлеб, и вода. Да, именно Джейк был ее мечтой.
Но она отказывалась уступать Алексею победу. Она все еще хотела бороться и доказать свое главнее утверждение: правила одинаковы для всех.
— Джейк никогда не поверит, — сказала Флер очень тихо, почти шепотом, но спокойно. Но это было то спокойствие, какое возникает в воронке торнадо.
— Он из тех мужчин, которые привыкли к предательству женщин, — ответил Алексей. — Он поверит.
— Как ты это сделал? Книги нет. Мы ее вместе уничтожили.
— Насколько я понимаю, там вовремя оказался человек со специальной камерой. Такое уже давно возможно.
— Ты лжешь. Джейк никогда не выпускал рукопись из рук. — И вдруг она вспомнила. Выпускал. Когда бежал за ней, когда они гуляли по берегу океана. — В статье использованы ложные факты.
Джейк поймет. Он знает, я на такое не способна. Ничего подобного я не могла бы сделать с ним.
— Факты не имеют особого значения, когда один человек предает другого. Я это знаю лучше всех. Коранде известно, как важно для тебя твое дело. Ты ведь использовала его имя для паблисити.
Раньше. Почему бы ему не поверить, что ты способна на повторение пройденного?
Каждое слово Алексея было правдой. Но Флер не позволит себе думать об этом сейчас.
— Ты проиграл, — заявила она. — Ты" недооцениваешь Джейка, как и меня. — Она быстро протянула руку — так быстро, что Алексей не мог предупредить ее жеста, — и включила настольную лампу.
С криком он взмахнул рукой и скинул лампу на пол. Она завертелась как сумасшедшая, разбрасывая свет и тени. Флер пристально уставилась на Алексея и быстро поняла, в чем дело. Он поднял руку, желая закрыть половину лица. Но она уже увидела…
Тот, кто не знал его хорошо, никогда бы ничего не заметил.
Левая сторона лица была чуть-чуть опущена, но если бы он не повернулся правой стороной и нельзя было бы сравнить, даже она ничего бы не увидела. Как и лишнюю складку кожи под глазом.
Немного отекла щека, немного опущен угол рта. Другой человек с такими недостатками и не вспоминал бы о них. Но для гордеца Алексея Савагара, одержимого идеей совершенства, даже столь незначительный изъян в собственной внешности был невыносим. Флер поняла и ощутила даже какую-то жалость. Но быстро отмахнулась от нее.
— Сейчас твое лицо так же отвратительно, как твоя душа, — сказала она.
— Сука! Дрянь!
Алексей пытался ударить по лампе, но левая сторона тела была не так подвижна, как правая. От неловкого удара луч света качающейся лампы прошелся по его лицу.
— Ты совершил фатальную ошибку, — сказала она. — Тебе не дано понять, как мы с Джейком любим друг друга. У тебя, Алексей, нет сердца. Тобой движет лишь одно-единственное желание: властвовать. Если бы ты хоть что-то понимал в любви и доверии, ты бы догадался: все твои заговоры ничего не стоят. Они бесполезны и бессмысленны. Джейк доверяет мне и никогда не поверит газетной писанине.
— Нет! — воскликнул он. — Я победил тебя! — Больная половина лица начала дергаться, и Флер заметила в глазах Алексея проблеск сомнения.
— Ты проиграл, — бросила она, потом отвернулась от него и вышла из библиотеки.
Флер прошла по коридору к выходу, толкнула дверь и оказалась в холодной январской ночи. Лимузина не было — судя по всему Алексей собирался оставить ее здесь, — но Флер и в голову не пришло вернуться в этот серый дом. Она пошла по дорожке к воротам, которые выходили на улицу, и слезы медленно текли по щекам. Каждое слово, которое она говорила Алексею, было ложью. Он добрался до самого уязвимого, он все рассчитал абсолютно верно. Именно этого Джейк никогда ей не простит. Она могла попытаться ему объяснить. Может, он даже поверил бы, что это дело рук ее отца, но все равно Джейк осуждал бы ее. Мечта за мечту. Алексей победил ее.
Алексей Савагар стоял у окна, побелевшими пальцами правой руки вцепившись в край занавески, и наблюдал за высокой прямой фигурой, уходившей по дорожке все дальше и дальше. Фигура уменьшалась, потом совсем растворилась в темноте. Была холодная, ночь, но даже без пальто Флер не ежилась от холода, не обнимала себя руками. Как будто совсем не мерзла.
— Ты незаконнорожденная. Нечистая кровь.
— Ну как же мне такое забыть. — Она подошла ближе к столу, желая получше разглядеть лицо Алексея. — Ирландская кровь Флинна для тебя слишком грубая, варварская. — Флер с удовлетворением увидела, как он напрягся. — Еще бы, одного из его предков повесили за кражу овец. Разве это не дурная кровь? Это постоянное пьянство, беспорядочные связи, — она намеренно сделала паузу, — его юные девочки…
Рука, лежавшая на крышке стола, сама собой сжалась в кулак.
— Ты глупа, если пытаешься играть со мной в игры, в которых не сможешь одержать победу.
— Давай прекратим. Перестань терроризировать Белинду.
— А если я скажу тебе, что намерен поместить твою мать в специальное учреждение? Запереть в санатории для хронических Алкоголиков ?
— Я думаю, это будет трудновато, если учесть, что она больше не пьет.
Алексей хихикнул:
— Как ты еще наивна. Ничего нет трудного, когда есть деньги.
День выдался тяжелый, Флер чувствовала, что от усталости у нее начинает болеть голова. Ей хотелось вернуться в отель, позвонить Джейку и снова почувствовать, что жизнь имеет какой-то смысл.
— Ты действительно полагаешь, что я стану сидеть и наблюдать, как ты это делаешь? Да я буду кричать так долго и так громко, что услышит весь мир!
— Ну конечно, будешь. Не знаю, почему Белинда никогда этого не понимала. Поэтому сначала мне надо заставить замолчать тебя. Что невозможно без варварских методов, но к ним прибегать нельзя.
Флер вспомнила о Джейке с его пистолетом и тяжелыми кулаками. Да он кажется гораздо более цивилизованным, чем этот старик. Она села в кресло напротив Алексея и пожалела, что тусклый свет не позволяет увидеть отчетливо выражение его лица.
— Не слишком серьезная проблема, да? Особенно если учесть, что на самом деле ты никогда не собирался запереть Белинду.
— Ты становишься достойным оппонентом. Такой в общем-то ты была с самого начала, Я ожидал, что ты раскроешь пожар в подвале. Это было просто. Но вот с платьями ты поступила достаточно умно.
— Когда тебя очень долго окружают гремучие змеи, ты набираешься мудрости и опыта. А теперь скажи мне, чего ты хочешь.
— В какую настоящую американку ты превратилась. Сразу за дело. Без всякого уважения к нюансам. Должно быть, на тебя повлияли шикарные друзья, с которыми ты водишь компанию.
Флер почувствовала, как внутри у нее все похолодело. О ком он? О Кисеи, о Майкле? Джейк… Ее охватила тревога. Джейк должен остаться в стороне, его надо спрятать от безжалостного, расчетливого Алексея. Должно быть, он знал, что Джейк жил у нее в мансарде, возможно, ему известно и о ее поездке к нему. Но он никак не мог знать, насколько глубоки ее чувства к Джейку, как необходимо ей во что бы то ни стало сохранить их в глубокой тайне.
Она закинула ногу на ногу и пошла в контратаку.
— Вообще-то я довольна своими друзьями, — заявила Флер, — особенно братом. Ты в нем ошибся, знаешь ли. У Майкла замечательный талант, его ждет блестящая карьера. Он, конечно, не бизнесмен, но так уж вышло, что у меня оказались деловые способности, и я стараюсь сделать все, чтобы он заработал нам обоим много денег.
— Модельер, — презрительно сказал Алексей. — Да как он может задирать нос?
Она рассмеялась.
— Поверь мне, весь город охотится за ним, люди чувствуют себя польщенными, оказавшись рядом с Майклом. Он, кстати, очень похож на тебя. У него твоя походка, твои манеры, даже твоя привычка смотреть на человека, который ему не нравится, сощурившись, приподняв одну бровь, пока тот, на кого он смотрит, не начинает съеживаться. Но он очень человечный, чего не скажешь о тебе, и поэтому гораздо более интересный, чем его отец.
— Майкл — гомик!
— Ты что, кроме этого ничего не можешь заметить, да? Бедный Алексей, когда-нибудь, наверное, я смогу тебя пожалеть.
Она услышала резкий вздох Алексея и заставила себя выдержать его пристальный взгляд.
— Ты когда-нибудь испытывала угрызения совести За то, что сделала? — резко спросил он. — Ты когда-нибудь пожалела, что разрушила предмет столь прекрасный?
Флер немного подумала.
— «Бугатти» был действительно произведением искусства Я вовсе не горжусь тем, что разбила его. Но ты спрашиваешь не об этом, да? Ты хочешь узнать, сожалею ли я. — Флер сжала руки, лежавшие на подоле платья; бисеринки впились в кожу. Алексей слегка подался вперед в кресле, она услышала легкий скрип кожи.
— Никогда, — сказала она. — Ни одной секунды я не жалела.
— Сука! — резко бросил он.
— Ты сделал себя императором своей собственной империи.
Человеком над законом. Выше закона. Точно так, как Белинда возносила кинозвезд. «Он звезда, детка, он не должен следовать правилам, каким следуют все остальные». Я росла под этот аккомпанемент. Знаешь, это неверно. Никто не может быть выше закона.
Все должны следовать правилам. Люди, которые не следуют им, достойны наказания. То, что ты сделал со мной, ужасно. Я наказала тебя. Цивилизованные люди должны защищать себя от варваров.
Иначе они теряют собственное достоинство. Ты можешь бороться со мной сколько хочешь, Алексей. Можешь угрожать Белинде, пытаться разрушить мое дело, но ты никогда не заставишь меня пожалеть о сделанном. Я думаю, что выросла достаточно сильной, и тебе не погубить меня. Но если я что-то не так рассчитала и ты сумеешь разрушить мое дело — пусть. Но я не сожалею о сделанном, и я готова принять последствия. Власти надо мной у тебя нет.
Флер показалось, что кожа на кресле вздохнула, когда Алексей уселся поглубже.
— Я пообещал разрушить твою мечту, дорогая. Именно это я намерен сделать. Наконец мы сравняем счет.
— Ты блефуешь. Нет ничего такого, чем ты можешь причинить мне боль.
— Я никогда не блефую. — Алексей швырнул через стол маленький конверт.
Флер взглянула на него, прежде чем взять. Он был достаточно тяжелый на вид.
— Подарочек на память, — заметил он С усмешкой.
Ей показалось, сердце у нее подскочило к горлу. Она открыла конверт, и из него на колени выпал кусочек металла. Выдавленные на нем буквы были хорошо видны. «Бугатти». Эмблема в красном овале.
Флер посмотрела на Алексея и увидела, как он еще что-то передает ей через стол. В тусклом свете она не срезу рассмотрела, что это.
— Мечту за мечту, дорогая.
Она почувствовала внутреннюю дрожь, когда взяла американскую газету, датированную тем же днем. Заголовок кинулся ей в глаза. «Результаты обследования свидетельствуют о нервном расстройстве нового Коранды».
— Нет! — Флер замотала головой, прогоняя отвратительные слова.
Алексей прочитал ее мысли, он пролез в ".самую глубину души, наверное, он использовал черную магию.
— Боже мой… Нет…
"Тридцатишестилетний актер и драматург Джейк Коранда, завоевавший популярность исполнением роли ковбоя-вероотступника Калибра, страдал нервным расстройством осенью шестьдесят восьмого года, когда служил в американской армии во Вьетнаме. Флер Савагар, литературный агент актера и его недавняя пассия, только что выпустила пресс-релиз, в котором сообщила, что Коранда был госпитализирован в момент тягчайшего стресса, связанного со смертью друга. Согласно сообщению Савагар, детали душевного расстройства актера будут описаны в его новой автобиографии. «Джейк честно излагает свои эмоциональные и физиологические проблемы, — говорит Савагар, — я уверена, публика проявит к нему уважение за честность и отнесется к его ужасному опыту с сочувствием».
Статья была длинной, но Флер не могла дальше читать. Были в газете и фотографии: на одной — Джейк в роли Калибра, на другой — они во время утренней пробежки в парке, на третьей — она одна с подписью: «Блестящая Девочка играет как агент звезд с хорошим счетом».
Она положила на стол газету и медленно встала. Овал «Бугатти» упал на ковер.
— Я терпел семь лет, — прошептал Алексей. — Отныне счет сравнялся. Ты тоже потеряла то, о чем больше всего волновалась.
Твоей настоящей мечтой был вовсе не бизнес. Не агентство. Не так ли, дорогая?
Слезы блеснули в глазах Флер, а сердце, казалось, превратилось в маленький кусочек плоти, который никогда уже не будет пульсировать жизнью. Она-то думала, что Алексей охотится за ее агентством. Но он, оказывается, прекрасно разобрался во всем. Может быть, он даже раньше ее самой понял, что главное в ее жизни — это Джейк Коранда. Он для нее и хлеб, и вода. Да, именно Джейк был ее мечтой.
Но она отказывалась уступать Алексею победу. Она все еще хотела бороться и доказать свое главнее утверждение: правила одинаковы для всех.
— Джейк никогда не поверит, — сказала Флер очень тихо, почти шепотом, но спокойно. Но это было то спокойствие, какое возникает в воронке торнадо.
— Он из тех мужчин, которые привыкли к предательству женщин, — ответил Алексей. — Он поверит.
— Как ты это сделал? Книги нет. Мы ее вместе уничтожили.
— Насколько я понимаю, там вовремя оказался человек со специальной камерой. Такое уже давно возможно.
— Ты лжешь. Джейк никогда не выпускал рукопись из рук. — И вдруг она вспомнила. Выпускал. Когда бежал за ней, когда они гуляли по берегу океана. — В статье использованы ложные факты.
Джейк поймет. Он знает, я на такое не способна. Ничего подобного я не могла бы сделать с ним.
— Факты не имеют особого значения, когда один человек предает другого. Я это знаю лучше всех. Коранде известно, как важно для тебя твое дело. Ты ведь использовала его имя для паблисити.
Раньше. Почему бы ему не поверить, что ты способна на повторение пройденного?
Каждое слово Алексея было правдой. Но Флер не позволит себе думать об этом сейчас.
— Ты проиграл, — заявила она. — Ты" недооцениваешь Джейка, как и меня. — Она быстро протянула руку — так быстро, что Алексей не мог предупредить ее жеста, — и включила настольную лампу.
С криком он взмахнул рукой и скинул лампу на пол. Она завертелась как сумасшедшая, разбрасывая свет и тени. Флер пристально уставилась на Алексея и быстро поняла, в чем дело. Он поднял руку, желая закрыть половину лица. Но она уже увидела…
Тот, кто не знал его хорошо, никогда бы ничего не заметил.
Левая сторона лица была чуть-чуть опущена, но если бы он не повернулся правой стороной и нельзя было бы сравнить, даже она ничего бы не увидела. Как и лишнюю складку кожи под глазом.
Немного отекла щека, немного опущен угол рта. Другой человек с такими недостатками и не вспоминал бы о них. Но для гордеца Алексея Савагара, одержимого идеей совершенства, даже столь незначительный изъян в собственной внешности был невыносим. Флер поняла и ощутила даже какую-то жалость. Но быстро отмахнулась от нее.
— Сейчас твое лицо так же отвратительно, как твоя душа, — сказала она.
— Сука! Дрянь!
Алексей пытался ударить по лампе, но левая сторона тела была не так подвижна, как правая. От неловкого удара луч света качающейся лампы прошелся по его лицу.
— Ты совершил фатальную ошибку, — сказала она. — Тебе не дано понять, как мы с Джейком любим друг друга. У тебя, Алексей, нет сердца. Тобой движет лишь одно-единственное желание: властвовать. Если бы ты хоть что-то понимал в любви и доверии, ты бы догадался: все твои заговоры ничего не стоят. Они бесполезны и бессмысленны. Джейк доверяет мне и никогда не поверит газетной писанине.
— Нет! — воскликнул он. — Я победил тебя! — Больная половина лица начала дергаться, и Флер заметила в глазах Алексея проблеск сомнения.
— Ты проиграл, — бросила она, потом отвернулась от него и вышла из библиотеки.
Флер прошла по коридору к выходу, толкнула дверь и оказалась в холодной январской ночи. Лимузина не было — судя по всему Алексей собирался оставить ее здесь, — но Флер и в голову не пришло вернуться в этот серый дом. Она пошла по дорожке к воротам, которые выходили на улицу, и слезы медленно текли по щекам. Каждое слово, которое она говорила Алексею, было ложью. Он добрался до самого уязвимого, он все рассчитал абсолютно верно. Именно этого Джейк никогда ей не простит. Она могла попытаться ему объяснить. Может, он даже поверил бы, что это дело рук ее отца, но все равно Джейк осуждал бы ее. Мечта за мечту. Алексей победил ее.
Алексей Савагар стоял у окна, побелевшими пальцами правой руки вцепившись в край занавески, и наблюдал за высокой прямой фигурой, уходившей по дорожке все дальше и дальше. Фигура уменьшалась, потом совсем растворилась в темноте. Была холодная, ночь, но даже без пальто Флер не ежилась от холода, не обнимала себя руками. Как будто совсем не мерзла.