Филлипс Сьюзен Элизабет. Только представьте…

   — Не двигайся, пока не разрешу, янки, — велела она с деланной бравадой. — В следующий раз лишишься уха.
   — Может, объяснишь, в чем дело?
   — По-моему, все вполне очевидно.
   — Сделай одолжение!
   До чего же ей ненавистны эти едва уловимые издевательские нотки в его голосе!
   — Речь идет о «Райзен глори», ты, подлый сукин сын! Плантация моя! У тебя нет на нее прав.
   — А закон говорит обратное.
   — Плевать мне на закон, а заодно на все суды и завещания! По совести «Райзен глори» моя, и никакому янки ее не отнять!
   — Будь это так, твой отец оставил бы плантацию тебе, а не Розмари.
   — Эта женщина не только превратила его в глухого и слепого, но и отняла разум.
   — Неужели?
   Ее трясло под оценивающим холодным взглядом его глаз. Хотелось так же больно ранить его, как ранили когда-то ее.
   — Говоря по правде, мне стоит поблагодарить ее, — прошипела Кит. — Не тащи она в постель каждого встречного, хоть южанина, хоть янки, дом и урожай наверняка бы сожгли. Всем известно, что ваша мать не скупилась на милости и охотно дарила благосклонность всякому, кто носит штаны.
   — Она была потаскухой, — бесстрастно подтвердил Кейн.
   — И это истинная правда, янки. Но хоть Розмари и лежит в могиле, я не позволю ей себя ограбить.
   — И поэтому задумала прикончить меня, — скучающе протянул Бэрон, и ладони Кит мгновенно вспотели.
   — Вернее, убрать с дороги. Тогда «Райзен глори» станет моей, как и должно было быть с самого начала.
   — Что ж, по-своему ты права, — кивнул он. — Хорошо, я готов. И как собираешься действовать?
   — Что?!
   — Убивать меня. Каким именно образом? Хочешь, чтобы я повернулся спиной? Так тебе не придется смотреть мне в лицо, когда спустишь курок.
   Кит, мигом забыв о тоскливо-тянущем чувстве, сгустившемся где-то в животе, побагровела от возмущения.
   — Что за бред ты несешь? Думаешь, я смогу уважать себя, после того как выстрелю человеку в спину?
   — Прости, это всего лишь предложение.
   — И чертовски глупое. — Струйка пота скользнула у нее по шее за воротник.
   — Я пытаюсь облегчить тебе задачу, вот и все.
   — За меня не волнуйся, янки. Побеспокойся о своей бессмертной душе.
   — Хорошо. Приступай.
   Кит зажмурилась.
   — Я так и собиралась.
   Глубоко вздохнув, она подняла руку и прицелилась. Свинцовая тяжесть оттягивала ладонь с такой силой, словно вместо револьвера она держала пушку.
   — Ты когда-нибудь стреляла в человека, Кит?
   — Замолчи!
   Колени подгибались, а рука вдруг стала ходить ходуном. Кейн же, наоборот, выглядел спокойным, даже расслабленным, словно только что встал с постели.
   — Бей сюда, между глаз, — тихо посоветовал он.
   — Заткнись!
   — Так быстрее и надежнее. Правда, мозги разлетятся по всей кухне, но тебе это нипочем, верно, Кит?
   К горлу подступила тошнота.
   — Заткнись! Сейчас же заткнись!
   — Ну же, давай, и покончим с этим.
   — Заткнись!!!
   Револьвер взорвался оглушительным грохотом. Раз, другой, третий… еще…
   И щелканье пустой обоймы.
   При первом же выстреле Кейн бросился на пол. Только когда все стихло, он поднял голову. На стене, возле которой он только что стоял, пять круглых дырок обрисовали силуэт человеческой головы. Он перевел взгляд на Кит. Плечи опущены, руки бессильно повисли, в пальцах болтается бесполезный револьвер.
   Он осторожно встал, подошел к стене, принявшей предназначенный для него свинец, провел пальцем по идеальной дуге и медленно отступил.
   — Ничего не скажешь, малыш. Ты чертовски хороший стрелок.
   Для Кит окружающий мир погас. Она потеряла «Райзен глори», и за это некого винить, кроме себя самой.
   — Трусиха, — прошептала она. — Проклятая, малодушная, жалкая девчонка!

Глава 3

   Кейн заставил Кит лечь в маленькой спальне на втором этаже. Перед тем как закрыть за собой дверь, он тихо произнес несколько слов. Приказ его был короток и точен: пока он не решил, что с ней делать, Кит не смеет притрагиваться к лошадям. А если попытается сбежать, дорога в «Райзен глори» навсегда будет для нее закрыта.
   Наутро она потихоньку пробралась в конюшню и забилась в угол с книгой «Сибарит. Жизнеописание Людовика XV», которую стащила из библиотеки несколько дней назад. На сердце было невыносимо тяжело. Что ее ждет?
   Сама того не заметив, она заснула и видела во сне бури, шляпки и французского короля, скачущего вместе с любовницей, мадам де Помпадур, по хлопковому кружеву полей «Райзен глори».
   Проснувшись, Кит почувствовала себя еще хуже. Голова была тяжелой, веки налились свинцом. С глубоким вздохом она уселась у стойла Аполлона, упершись локтями в коленки, обтянутые засаленными штанами. Похоже, строя свои смелые планы, она не подумала о том, каково это — смотреть безоружному человеку в глаза, когда спускаешь курок.
   Дверь распахнулась, впуская неяркий свет пасмурного дня. Мерлин, приветливо виляя хвостом, кинулся к Кит, едва не сбив с нее шляпу в порыве восторженного обожания. За ним, куда медленнее, следовал Магнус. Начищенные до блеска сапоги замерли у ног девушки. Но она упорно отказывалась поднять глаза.
   — Сейчас мне не до разговоров, Магнус. Прости, нет настроения.
   — И неудивительно. Майор рассказал, что стряслось прошлой ночью. Ну и фокус вы выкинули, мисс Кит!
   Именно так к ней обращались дома, но в его устах это звучало оскорблением.
   — То, что случилось прошлой ночью, касается исключительно меня и майора. По-моему, это дело не твое.
   — Терпеть не могу ошибаться в людях, так что отныне я постараюсь держаться от вас как можно дальше. Позвольте откланяться.
   С этими словами он подхватил пустое ведро и удалился. Девушка отшвырнула книгу, схватила щетку и направилась к стойлу гнедой кобылки Саратоги. Пусть Кейн мелет что хочет! Бели она не займется чем-нибудь, то просто с ума сойдет!
 
   Она как раз чистила задние ноги кобылы, когда дверь с шумом распахнулась. Девушка вздрогнула от неожиданности и, обернувшись, натолкнулась на жесткий, как гранит, взгляд Кейна.
   — Мои приказы достаточно ясны, Кит. Никакой работы в конюшне.
   — Милостивый Господь дал мне две сильные руки, — ответила она. — Я не привыкла лениться.
   — Уход за лошадьми — неподходящее занятие для молодой леди.
   Кит злобно уставилась на него, безуспешно пытаясь понять, издевается он или говорит серьезно.
   — Если есть работа, значит, кому-то нужно ее делать. Праздная жизнь не по мне.
   — Держись подальше от конюшни, — сухо бросил он. Она не успела возразить: он оказался проворнее. — И никаких споров. Немедленно вымойся, приведи себя в порядок, и после ужина я жду тебя в библиотеке.
   Кейн повернулся и направился к выходу. Она зачарованно смотрела, как он шагает легкой, уверенной походкой, слишком грациозной для такого крупного мужчины.
 
   Этим вечером Кит первой появилась в библиотеке. Делая вид, что слушается Кейна, она кое-как оттерла нос и щеки, но чувствовала себя слишком уязвимой, чтобы отважиться на большее. Сейчас ей понадобятся все силы, а в облике девчонки она снова струсит.
   В комнату вошел Кейн, одетый в обычный домашний костюм: песочного цвета брюки и белую рубашку с распахнутым воротом. Бросив взгляд на девушку, он недовольно нахмурился:
   — По-моему, я велел тебе искупаться.
   — Я вымыла лицо.
   — Одним лицом тут не обойдешься. Как ты можешь терпеть такую грязь?
   — Ванны не слишком мне по душе.
   — Похоже, есть много вещей, которые тебе не по душе. Но прежде чем провести здесь хоть одну ночь, ты примешь ванну. Эдит Симмонс грозит уволиться, и будь я проклят, если из-за тебя потеряю прекрасную экономку. Кроме того, весь дом провонял…
   — Неправда!
   — Черта с два неправда! Я твой опекун, пусть и ненадолго, и с этой минуты ты во всем подчиняешься мне.
   Кит застыла.
   — О чем это ты, янки?! Какой еще опекун?
   — А я думал, что ты вовсе успела сунуть нос!
   — Говори!
   Ей показалось, что в его глазах промелькнуло сочувствие, мгновенно исчезнувшее, как только он стал объяснять условия завещания и свои обязанности как опекуна и распорядителя ее трастового фонда.
   Кит почти не помнила бабушку, оставившую ей деньги. Трастовый фонд был постоянным источником недовольства и зависти Розмари, и она без конца заставляла мужа консультироваться с адвокатами в надежде получить деньги. Но у бабушки был слишком хороший поверенный: как законники ни бились, ничего не смогли сделать. Хотя Кит понимала, что должна быть благодарна бабке, все же пока от богатства не было никакого толку. Оно требовалось сейчас, немедленно, а не через пять лет или после замужества, которое никогда не состоится.
   — Опекунство — последняя, предсмертная шуточка Розмари, — заключил Кейн.
   — Чертов адвокат ни словом не обмолвился! И я тебе не верю.
   — Я уже видел, на что ты способна в гневе. Интересно, ты дала ему хоть шанс договорить?
   Девушка с упавшим сердцем припомнила, как выгнала поверенного из дома, едва тот успел сообщить о существовании Кейна, хотя служитель закона пытался объяснить, что еще не все сказал.
   — Что ты имел в виду, говоря о временном опекунстве?
   — Не воображаешь же ты, что я соглашусь взвалить на себя такое бремя, как ты, на целых пять лет? — Герой Ми-шинери-Ридж картинно вздрогнул. — Завтра с утра я еду в Южную Каролину. Нужно как-то исправлять положение. Миссис Симмонс приглядит за тобой до моего возвращения. Это всего три-четыре недели, не больше, пока я не найду выход.
   Девушка сцепила руки за спиной, чтобы он не видел, как они трясутся.
   — И как же вы намереваетесь исправлять положение?
   — Найду тебе другого опекуна. Только и всего.
   Кит вонзила ногти в ладони, боясь задать очередной вопрос, хотя понимала, что рано или поздно сделать это придется.
   — А что будет с… «Райзен глори»?
   Он принялся скучающе изучать носки сапог.
   — Я собираюсь ее продать.
   Что-то вроде рычания вырвалось из горла Кит.
   — Не-е-ет!
   Кейн поднял голову. Взгляды их скрестились.
   — Мне очень жаль, Кит. Но так будет лучше.
   Расслышав металлические нотки в его голосе, она вдруг остро ощутила, что последние хрупкие связи с привычным, знакомым миром рвутся навсегда. Она даже не заметила, когда Кейн вышел из комнаты.
 
   Кейну следовало бы готовиться к игре по высоким ставкам в одном из закрытых ресторанов «Астор-хаус», но вместо этого он бесцельно смотрел в окно спальни. Даже назначенное на сегодня свидание со знаменитой оперной дивой не подняло настроения и, похоже, требовало немалых лишних усилий.
   Сейчас из головы не выходил сорванец с глазами редкого оттенка. Когда он сказал, что собирается продать плантацию, она едва не свалилась без чувств.
   Его размышления были прерваны звоном бьющегося стекла и воплем экономки. Выругавшись, он ринулся вниз.
   Ванная выглядела так, словно по ней прошло войско гуннов: пол рядом с медной ванной усыпан осколками, повсюду разбросана одежда, коробка с тальком упала в раковину, и его тонкий слой покрывал черные ореховые панели. Только вода в ванне оставалась чистой и едва золотилась в свете газовых рожков.
   Кит успешно удерживала миссис Симмонс на расстоянии, размахивая зеркалом, словно саблей. Другой рукой она держала полотенце, кое-как обернутое вокруг нагого тела, и хищно наступала на несчастную экономку, загоняя ее в угол.
   — Не хватало еще, чтобы кто-то меня купал! Вон отсюда!
   — Черт побери, что туг творится?
   Миссис Симмонс подлетела к Кейну и, вцепившись в его плечи, истерически вскрикнула:
   — Негодница пыталась меня убить! Швырнула мне в голову бутылку с жидким мылом и едва не попала! О Боже, я уже чувствую, как начинается приступ невралгии.
   Застонав, она принялась обмахиваться ладошкой.
   — Пойдите лягте, Эдит, — велел Кейн, пригвоздив Кит взглядом. — Я все сделаю.
   Домоправительница была слишком расстроена, чтобы указать на вопиющее нарушение всех правил приличия, но все же оставила его наедине с голой питомицей, мрачно бормоча что-то насчет невралгии и наглых бесстыдниц.
   Несмотря на вызывающе вскинутую голову, было заметно, что Кит боится. Он уже хотел было смягчиться, но рассудил, что спускать девчонке с рук очередную проделку никак нельзя. Этот мир — опасное место для женщин, и вдвойне опасное для наивных девчонок, играющих в закаленных жизнью мужчин. Кит придется усвоить, что иногда не вредно согнуться, чтобы не сломаться окончательно, и, похоже, он один может дать ей этот урок.
   Он медленно отстегнул запонки и принялся закатывать рукава. Кит молча наблюдала за игрой мускулов на загорелых руках. Не отводя глаз, она поспешно отступила.
   — Что это, интересно, вы делаете?
   — Я велел тебе принять ванну.
   Во рту у Кит мгновенно пересохло. Ресницы сами собой опустились. И без того нелегко видеть Бэрона Кейна, даже когда она надежно защищена коркой грязи и обносками. Но теперь, оставшись в одном полотенце, она чувствовала себя такой уязвимой, как никогда в жизни. Не спрячь он ее револьвер, она без колебаний снова спустила бы курок.
   Кит облизнула губы.
   — Стой!
   Неумолимые глаза впились в нее.
   — Я велел тебе принять ванну, и ты это сделаешь.
   Девушка воздела над головой зеркало в черепаховой оправе.
   — Не подходи! Учти, я намеренно промахнулась, когда кинула бутылкой в миссис Симмонс, но на этот раз не промажу!
   — Тебе давно пора вырасти, — перебил он чересчур спокойным тоном. Сердце Кит тревожно сжалось.
   — Я не шучу, янки. Ни шагу ближе!
   — Тебе восемнадцать. Ты достаточно взрослая, чтобы вести себя как женщина, а не как уличный мальчишка. Одно дело — нападать на меня, и совсем другое — на человека, который ничего тебе не сделал.
   — Она потихоньку раздела меня, когда я задумалась! А… а потом поволокла сюда.
   Кит до сих пор не понимала, как миссис Симмонс удалось залучить ее в ванную. Наверное, она просто оцепенела, услышав о продаже «Райзен глори». Только когда пожилая дама принялась стягивать с нее одежду, Кит пришла в себя.
   Он снова заговорил тем едва слышным голосом, которого Кит боялась куда сильнее его рева.
   — Тебе следовало бы вспомнить о хороших манерах, но поскольку этого не случилось, я сам суну тебя в ванну.
   Она швырнула зеркало об стену, чтобы отвлечь внимание Кейна, а сама метнулась к двери. Но не успела сделать и трех шагов, как он нагнал ее.
   — Значит, не хочешь ничему учиться?
   — Отпусти!
   Не обращая внимания на стекло, хрустевшее под подошвами сапог, он подхватил ее и вместе с полотенцем бросил в ванну.
   — Ты грязный, вонючий…
   Прежде чем она успела договорить, он нажал на ее макушку, так, что голова ушла под воду. Девушка, отплевываясь, вырвалась и со злостью крикнула:
   — Ты грязный…
   Он снова толкнул ее под воду.
   — Ты…
   Кейн в очередной раз окунул ее с головой.
   Кит не могла поверить, что такое происходит с ней! Он держал ее под водой недостаточно долго, чтобы утопить, но дело было не в этом. Унижение — вот что жгло сильнее всего! А если она не придержит язык, Кейн не уймется. Она ненавидяще уставилась на него, но все же решила промолчать.
   — С тебя довольно? — мягко осведомился он. Девушка вытерла глаза и с достоинством объявила:
   — Твое поведение по меньшей мере инфантильно!
   Кейн расплылся было в улыбке, но тут же, забыв обо всем, зачарованно уставился куда-то вниз. Слишком поздно Кит сообразила, что потеряла полотенце, и поспешно притянула колени к подбородку, пытаясь закрыться.
   — Проваливай, да поскорее! — приказала она, тщетно пытаясь выудить полотенце со дна. Вода плескалась через край ванны. Кейн попятился к двери, наблюдая, как Кит борется с намокшим полотенцем. Неловко откашлявшись, он осведомился:
   — Сможешь… гм… сама помыться?
   Кит почувствовала, как по ее щекам расползается багровый румянец. Смущенно кивнув, она потянулась к полотенцу.
   — Сейчас принесу тебе свою рубашку. Но если после того, как выйдешь из ванны, я найду на тебе хоть песчинку, клянусь, мы все начнем сначала.
   Он исчез, не позаботившись закрыть за собой дверь. Кит скрипнула зубами и представила, как стервятники клюют его глаза.
   Она вымылась дважды, потревожив грязь, столь уютно расположившуюся во всех изгибах и впадинках ее тела, выполоскала волосы и наконец, удовлетворенная результатом и посчитав, что даже Матерь Божья не сможет ни к чему придраться, встала и потянулась за сухим полотенцем. И тут обнаружила, что ванна окружена битым стеклом, словно средневековый замок — рвом.
   Ругаясь, она закуталась в мокрое полотенце и крикнула в открытую дверь:
   — Эй, янки! Мне нужно, чтобы ты принес сухое полотенце, но попробуй только открыть глаза — и я зарежу тебя во сне, а потом освежую и съем на завтрак печень!
   — Как приятно сознавать, что мыло и вода не испортили твоего нежного нрава, — объявил Кейн, появляясь в дверях с широко распахнутыми глазами. — А я уже начал было беспокоиться.
   Он взял с полки полотенце, но вместо того, чтобы отдать ей, обвел взглядом разбитое стекло.
   — «Всякий дар получать удовольствие превращается в наказание, если его оскорбить». Ралф Уолдо Эмерсон — на случай, если не узнала, откуда цитата.
   Дождавшись, пока он отдаст полотенце, девушка ехидно откликнулась:
   — Мистер Эмерсон также написал: «Всякий герой рано или поздно становится занудой». Не знай я, как все было на самом деле, подумала бы, что именно ты вдохновил его на эти слова.
   Кейн хмыкнул, почему-то довольный тем, что характер девчонки не сломлен. Господи, до чего же она тощая: сплошные кости! А ноги длинные и тонкие, как у жеребенка. Даже темный пушок внизу живота, который он успел заметить, когда полотенце упало, был еще совсем детским.
   Но, отворачиваясь, он вспомнил маленькие груди с коралловыми вершинками. Они выглядели не так уж невинно.
   Он почему-то смутился и проворчал более сердито, чем намеревался:
   — Ты уже вытерлась?
   — Да, насколько это возможно в твоем присутствии.
   — Прикройся. Я поворачиваюсь!
   — Жаль, а я как раз подумала, до чего же хорошо хоть иногда не видеть твою уродливую рожу!
   Взбешенный Кейн шагнул к ванне.
   — Следовало бы заставить тебя босой идти по стеклу!
   — Уж лучше терпеть боль, чем твое надоедливое общество!
   — Черт бы тебя побрал! — прогремел Кейн и, выхватив ее из воды, унес в переднюю и почти отшвырнул от себя. — Я положил рубашку в твоей комнате. Завтра миссис Симмонс повезет тебя в магазин и купит приличную одежду.
   Девушка с неприкрытым подозрением уставилась на него,
   — И что ты считаешь «приличной одеждой»?
   Зная, что последует за этим, Кейн приготовился к буре.
   — Платья, Кит.
   — Да ты спятил! — взвилась Кит.
   У нее был такой свирепый вид, что он едва не улыбнулся. Но не такой он глупец, чтобы подливать масла в огонь! Пора натягивать поводья.
   — Делай как велено. А пока меня не будет, слушайся миссис Симмонс. Если станешь пререкаться, Магнусу приказано запереть тебя в комнате и выкинуть ключ. Я не шучу, Кит. А когда вернусь, хочу услышать, что ты вела себя пристойно. Я намереваюсь передать тебя новому опекуну чистой и одетой, как подобает девушке из респектабельной семьи.
   На лице Кит сменился целый калейдоскоп эмоций, от растерянности до гнева, пока верх не взяло нечто напоминающее отчаяние. Вода, стекая с кончиков волос, падала, словно слезы, на хрупкие плечи, а голос стал совсем тоненьким.
   — Ты вправду собираешься это сделать?
   — Найти для тебя другого опекуна? Разумеется. Ты должна быть счастлива, что больше не придется иметь дело со мной.
   Она с такой силой сжала край полотенца, что костяшки пальцев побелели.
   — Я не про это. Ты в самом деле продашь «Райзен глори»?
   Ее страдание было почти физически ощутимым, и Кейн поморщился, как от удара, но устоял. Он вовсе не намеревался обременять себя разоренной плантацией, но разве она поймет?!
   — Я не собираюсь оставлять деньги себе, Кит. Все пойдет в твой трастовый фонд.
   — Плевать мне на деньги! Ты не можешь продать «Райзен глори»!
   — Придется. Когда-нибудь тебе все станет ясно.
   Глаза Кит потемнели, как штормовое море.
   — Что же я наделала? Нужно было сразу разнести тебе голову — меньше осталось бы забот!
   Вся ее маленькая, закутанная в полотенце фигурка выражала странное достоинство. Прошествовав мимо, она громко хлопнула дверью спальни.

Глава 4

   — Вы хотите сказать, что во всей проклятой округе нет человека, который согласился бы опекать мисс Уэстон? Даже если я оплачу все расходы? — взорвался Кейн, пристально глядя на преподобного Роулинса Эймса Когделла из Радерфорда, Южная Каролина.
   Тот, в свою очередь, внимательно изучал гостя.
   — Это вполне естественно, мистер Кейн. Все мы знали Катарину Луизу куда дольше, чем вы.
   Роулинс Когделл молил Бога простить его за удовольствие, которое он испытывал от разговора с этим янки. Герой Мишинери-Ридж, фу-ты ну-ты! Подумаешь! До чего же противно принимать у себя в доме этого человека! Но что поделаешь? Время такое. Куда ни обернись, всюду синие мундиры, и даже служителю Божьему приходилось осторожничать, чтобы не оскорбить власти.
   В дверях появилась жена священника Мэри с подносом, на котором красовались четыре крошечных сандвича, намазанных прозрачным слоем клубничного варенья.
   — Я не помешала?
   — Нет-нет. Входи, дорогая. Мистер Кейн, моя супруга принесла вам редкостное угощение. Она славится своим клубничным вареньем.
   Варенье доставалось со дна последней банки, которую Мэри запасла два года назад, когда еще был сахар, а хлеб отрезали от каравая, которого должно было хватить на всю неделю. Все же Роулинс был доволен, что она накормит гостя. Он лучше будет голодать, чем даст понять этому человеку, как они бедны.
   — Я не буду, дорогая, не то перебью аппетит. Пожалуйста, мистер Кейн, берите два.
   Кейн вопреки мнению преподобного Когделла был далеко не глуп и сразу сообразил, какую жертву приносят ему, предлагая это угощение на выщербленной фарфоровой тарелке с синим узором в китайском стиле. Он взял сандвич, которого вовсе не хотел, и произнес все требуемые комплименты. Пропади они пропадом, эти южане! Шестьсот тысяч лежат в могилах из-за их надменной гордости.
   Вероятно, это высокомерие — болезнь, присущая всем рабовладельцам. Плантаторы жили в своих владениях подобно всемогущим королям, обладавшим полной и безграничной властью над рабами. И сознание этого порождало спесь и чванливость. Они до сих пор считали себя властителями мира, и поражение ничуть не изменило их сознания. Семья южан могла перебиваться с хлеба на воду, но по-прежнему предлагала гостю, пусть и презираемому, чай с сандвичами.
   — Пожалуйста, садись, дорогая, — обратился к жене преподобный Когделл. — Возможно, ты сумеешь нам помочь. У мистера Кейна возникли некоторые трудности.
   Мэри немедленно опустилась на стул и внимательно выслушала мужа, пространно объяснявшего, каким образом Розмари Уэстон связана с Кейном и как страстно желает последний передать кому-нибудь права опекунства над Кит. Когда преподобный наконец замолчал, женщина покачала головой:
   — Боюсь, вы хотите невозможного, мистер Кейн. Немало здешних семей были бы счастливы принять Катарину Луизу, когда бедняжка была помладше. Теперь же слишком поздно. Господи Боже, да ведь ей уже восемнадцать!
   — Вряд ли этот возраст можно назвать Мафусаиловым, — сухо заметил Кейн.
   — На Юге стандарты поведения несколько отличаются от принятых на Севере, — мягко объяснила женщина. — Девочки из приличных семейств с рождения воспитываются в утонченных традициях истинных леди-южанок. Но Катарина Луиза не только не выказывала ни малейшей склонности следовать этим традициям, но и во всеуслышание над ними издевалась. Матери, естественно, боятся того влияния, которое может оказать Катарина на их дочерей.
   Сердце Кейна дрогнуло от жалости к Кит. Не так-то легко расти с мачехой, ненавидевшей падчерицу, отцом, попросту игнорировавшим девочку, и постоянно находиться среди людей, не одобрявших ее повадок.
   — Неужели в этом городе не найдется того, кто бы испытывал к ней хотя бы малейшую симпатию? Маленькие руки Мэри взметнулись в воздух.
   — Боже, мистер Кейн, вы не так меня поняли! Все мы очень любим ее. Катарина Луиза — доброе и великодушное создание. Благодаря ее меткой стрельбе на столах самых бедных не раз появлялась дичь, и, кроме того, она считает своим долгом ободрять павших духом. Но это не меняет того факта, что ее поведение переходит все границы общепринятых норм.
   Кейн слишком давно играл в покер, чтобы не распознать сокрушительного поражения. Ничего не скажешь, он наголову разбит. Уильям Риттер дал ему рекомендательные письма к четырем радерфордским семьям, и все как одна отвергли его предложение. Он доел чертов сандвич с вареньем и откланялся.
 
   Возвращаясь в «Райзен глори» на костлявой кобыле, которую он нанял на платной конюшне в Чарлстоне, Бэрон был вынужден признать неприятную правду: хочет он того или нет, от Кит ему не отделаться.
   Впереди показался дом — красивое двухэтажное здание из оштукатуренного кирпича, возвышавшееся в конце извилистой, заросшей сорняками подъездной аллеи. Несмотря на запущенный вид, отставшую краску и поломанные ставни, особняк был еще довольно прочным. Над черепичной крышей возвышались виргинские дубы, поросшие седым испанским мхом. Неухоженные клумбы утопали в азалиях, жимолости и аспарагусе, магнолии роняли лакированные листья на высокую траву переднего двора.