Филлипс Сьюзен Элизабет. Ты, только ты

   — А я знаю, кто вы, — сказала она.
   — Неужели?
   — Угу! — Она сделала три быстрых жевательных движения — нервных, но не безобразных. — Вы тренер футбольной команды «Чикагские звезды». Дэн… мм… мистер Кэйлбоу.
   — Это действительно так.
   — А меня зовут Тиффани.
   — Вот оно что.
   — Я видела вас много раз по телевидению.
   — Сколько тебе лет, дорогая?
   — Шестнадцать. — Ее глаза обшарили Дэна с опытностью, не соответствующей объявленному возрасту. — А вы ничего себе.
   — Ты выглядишь старше своих шестнадцати.
   — Я знаю. — Она несколько секунд самозабвенно жевала резинку, затем принялась разглядывать носки своих туфелек. — Мои старики уехали на эту ночь. Хотите поехать ко мне, мистер Кэйлбоу?
   — И чем же мы станем заниматься?
   — Вы же знаете. Сексом.
   — Тебе не кажется, что ты несколько молода для такого парня, как я?
   — Я устала от мальчишек. Я хочу попробовать это с мужчиной.
   Видеоплейер негромко загудел, светлячок экрана угас.
   — Мне нравятся женщины постарше тебя. Она вытащила одну руку из кармана школьного пиджака и, качнувшись к нему, прошептала:
   — Я буду очень послушной. — Он ощутил беглое прикосновение твердых пальцев. — Пожалуйста. Я обещаю. Я позволю вам делать все, что захотите.
   — Когда просьба выражена таким образом, в ней трудно отказать.
   Она отдернула руку, словно смутившись, затем вынула из второго кармана связку ключей.
   — Я поеду на отцовской машине. Езжайте за мной.
   Машина оказалась последней моделью «мерседеса». Дэн катил за ее огнями по спокойным широким улицам, стараясь ни о чем не думать. Внушительный двухэтажный особняк из белого кирпича высился на заросшем деревьями участке. Над парадным крыльцом тускло светился причудливой формы фонарь.
   Широкая дверь встроенного гаража скользнула вверх. «Мерседес» нырнул в темный проем. Просторное помещение в тот же момент осветилось. В нем нашлось достаточно места и для «феррари» Дэна.
   Ее коротенькая эластичная юбочка ритмично двигалась из стороны в сторону, когда они поднимались по лесенке.
   — Хочешь пива? — спросила она, когда они вошли в тускло освещенную просторную кухню, битком набитую бытовой суперавтоматикой, среди которой влажно поблескивал холодильник из нержавеющей стали.
   Он покачал головой.
   Свет мягко падал на ее безмятежно-спокойное личико. Она выронила из рук сумочку и сбросила туфельки. Не снимая школьного пиджака, забралась к себе под юбку, неловко приседая, сняла трусики. Они были светло-голубого цвета.
   Она бросила их на белый кафельный пол.
   — Хочешь тако-чипсов, жвачку или чего-нибудь еще?
   — Чего-нибудь еще мне бы подошло.
   Несколько секунд она пребывала в задумчивости, затем поманила его к себе. Он прошел следом за ней в огромную гостиную, заставленную светлой резной мебелью, над которой мрачно нависали картины в тяжелых позолоченных рамах.
   — Папуля, должно быть, набит баксами, — растягивая слова, проговорил он.
   — Мы, итальянцы, любим пожить широко. Хотите взглянуть на один из его пистолетов?
   — В другой раз.
   Она пожала плечами и двинулась дальше. В соседней комнате было темно. Она щелкнула выключателем. Блестящий черный стол хорошо гармонировал с шеренгой строгих книжных шкафов. В простенках между ними мерцали тела античных скульптур, накладные ставни надежно закрывали окна. Она остановилась возле кожаного дивана.
   — Вы уверены, что не хотите чего-нибудь выпить, мистер Кэйлбоу?
   — Уверен.
   Она пристально посмотрела на него, затем медленно вскинула руку и потянулась к воротничку своей простенькой форменной блузки. Тонкие пальцы коснулись ряда блестящих пуговок. Она расстегивала их одну за другой.
   — Как насчет того, чтобы избавиться от жвачки?
   Надув губки, она подошла к столу, вынула изо рта влажный розовый комочек и, перегнувшись через ворох бумаг, прилепила его к стенке мраморной пепельницы. Блузка ее распахнулась, обнажив маленькую алебастровую грудь, похожую на перевернутое блюдце, — лифчика на ней не было.
   Эластичная юбка протяжно скрипнула.
   Она уселась на край стола и медленно сползла с него, раздвигая ноги. Пятки ее уперлись в ковер.
   Он двинулся к ней, укоризненно покачивая головой:
   — Ты очень скверная девчонка, не так ли?
   — Угу. Я имею от этого массу неприятностей.
   — Не сомневаюсь, что это так.
   Он осторожно прикрыл ее груди ладонями, большими пальцами надавил на соски.
   Ее руки скользнули вниз и замерли. Какое-то время она молчала, затем вздрогнула.
   — Скажите, что я должна сделать?
   — Похоже, ты и сама это знаешь.
   — Прикажи мне, черт побери!
   — Хорошо. Расстегни брюки.
   — Вот так?
   — Именно так.
   — А теперь?
   — Продолжай.
   Ее дыхание участилось.
   — Ты действительно большой. — Она выгнула спину. — Я начинаю бояться.
   — Я начну очень легко.
   — Правда?
   — Обещаю.
   — Это ничего, если будет немного больно.
   — Я не хотел бы делать тебе больно.
   — Ничего страшного. Правда-правда.
   — Ну хорошо.
   Он ощутил легкий аромат жвачки, ухватил девушку под колени и рывком посадил на крышку стола. Ее короткая юбка скомкалась, затем свилась в жгут. Резким движением большого пальца он раздвинул влажные губы, проник внутрь.
   — Так не больно?
   — О нет, нет! Что ты собираешься со мной делать?
   Он сказал. Грубо. Напрямую.
   Ее дыхание стало тяжелым, от щек шел жар. Форменный школьный пиджачок полетел в угол и повис на мраморном локте Афродиты. Подсунув ладони под голые крепкие ягодицы, он сдернул ее со стола. Она оплела ногами его торс, вцепилась ногтями в плечи. Хрипло дыша, он перенес ее на диван.
   Ее блузка была распахнута, от жесткой курчавой поросли, золотившейся меж раскинутых ног, шел терпкий запах. Он задрожал от возбуждения и потянул ее к себе. Она с неожиданной силой оттолкнула его.
   — Разве ты не отшлепаешь меня прежде?
   Он застонал.
   — Ну так как? — повторила она.
   Он уступил.
   — Ты разве ведешь себя плохо?
   — Мне нельзя привозить в дом никого без разрешения родителей.
   — В таком случае я должен тебя наказать.
   — Нет, нет, не надо! — От возбуждения она зажмурилась.
   Он пришел в ярость, у него пропало настроение продолжать игру. Резким, грубым движением он перекинул ее через колено и задрал юбку. Голые, бесстыдно выпяченные ягодицы порозовели от первого шлепка.
   Он пытался сдерживать себя, но, кажется, все же переборщил. Она задыхалась и корчилась в его руках.
   — Ой, это очень больно!
   Он ударил еще раз, и этот шлепок был больше похож на пощечину.
   — Ты хорошо себя будешь вести, дорогая?
   — Да!
   — Как хорошо?
   — Ой! Прекрати!
   — Скажи, как ты будешь вести себя?
   — Хорошо! Я буду хорошо вести себя. О, проклятие!
   Он опять шлепнул ее.
   — И больше не будет никаких грязных сплетен в газетах?
   — Да. Перестань!
   — И никаких загулов с подружками?
   — Ты все портишь!
   Он грубо поставил ее на колени.
   — Я так не думаю.
   Затем он привстал.
   — Ты сукин сын! — закричала она.
   Он оседлал ее.
   — Верно, я сукин сын.
   Она ожесточенно сопротивлялась.
   Плотную, почти осязаемую тишину, сомкнувшуюся вокруг них, рассек телефонный звонок.
   Резкие стоны вырывались из ее горла, тонкие пальцы скребли обивку дивана, но он не давал ей уйти.
   Звонки прекратились, щелкнул автоответчик.
   Она вскинула голову, издала хриплый крик и задрожала всем телом.
   Говорит Вэлери Кэйлбоу. Я не могу подойти к телефону. Если вы оставите сообщение, я в скором времени перезвоню вам.
   Раздался гудок.
   Говорит Стью Блейк. Мисс Кэйлбоу, прошу извинить за поздний звонок, но мне необходимо сообщить вам, что заседание конгресса переносится. План вашей речи будет представлен…
   Голос продолжал монотонно бубнить что-то.
   Со стоном Дэн откинулся на прохладную кожу обивки. Она привалилась к нему и запустила в автоответчик скомканной блузкой.
   Щелк.

Глава 4

   Дэн распахнул холодильник, вынул бутылку молока.
   Откручивая крышку, он услышал, как в кухню вошла Вэлери. Зная, что это раздражает ее, он все же поднес бутылку к губам и сделал глоток.
   — Ради Бога, Дэн, возьми стакан, — сказала она занудным голосом.
   Он сделал еще один глоток, поставил бутылку на место и только потом повернулся к ней. Она смыла с лица макияж и казалась усталой. Ее воздушные каштановые волосы, не сдерживаемые теперь дурацкой заколкой, падали почти до плеч, школьная форма уступила место полночной синевы пеньюару, окантованному черными кружевами.
   — Где ты откопала вчерашний костюмчик?
   — Одолжила удочери моей секретарши. Сказала, что собираюсь на костюмированный бал. — Она закурила, хорошо зная, что он не выносит табачного дыма.
   — Твой ночной спектакль перешел все границы. Шестнадцатилетние девочки не привлекали меня с двенадцати лет.
   Она пожала плечами и выдохнула дым.
   — Это внесло какое-то разнообразие, ничего больше. Не такое уж и разнообразие, подумал он; все сексуальные фантазии Вэлери имели одну тенденцию. Она потерла бедро и поморщилась.
   — Тебе не следовало лупить меня так сильно.
   — Любимая, я сдерживался как мог.
   Она долго смотрела на него, словно прикидывая, ударить его или обождать, и, по-видимому, решила обождать, потому что направилась к маленькому кухонному столику, перелистывая свой табель-календарь.
   — Еще несколько недель я более или менее свободна. Какие у тебя планы на уик-энд?
   — Я буду в Мидоулендзе. Мы играем с «Ракетами». Он отошел от холодильника и взял из фруктовой вазы банан.
   Она потушила сигарету, надела очки.
   — Как насчет четверга?
   — Собрание. Хотя в пятницу я свободен.
   — В пятницу город встречает вице-президента. И предстоит еще один прием.
   — Тогда в среду вечером… приблизительно после полуночи.
   — Похоже, получится. Хотя… — Она захлопнула блокнот. — У меня начнутся месячные.
   Сняв очки, она потерла переносицу, прикурила еще одну сигарету и с деланной оживленностью произнесла:
   — Мы что-нибудь придумаем. У нас уже это бывало.
   — Мы в разводе почти год, Вэл. Тебе не кажется, что надо бы положить этому конец?
   — Пока не вижу нужды. Подождем, пока один из нас не заведет нового партнера.
   — Или пока мы не убьем друг друга, что случится гораздо раньше.
   Она пропустила его колкость мимо ушей.
   — Я просто не представляю, как с этим справиться. Меня привлекают грубые, мощные мужчины. Такие, как ты, Дэн. И таких мало.
   Он бросил кожуру банана в раковину.
   — К тому же мы оба достаточно брезгливы, чтобы играть в сексуальную рулетку, — сказала она. — Партнеры с улицы нас не устроят.
   — И ты сходишь с ума по моему малышу?
   Дэн прекрасно знал, что у Вэл напрочь отсутствует чувство юмора. Его саркастическое замечание взорвало ее. Ее ноздри расширились от негодования. Он понял, что Вэлери завелась. Она тут же обвинила его в бесчувственности, плюс в непорядочном поведении, а также и в том, что ему ни до чего нет дела, что в его душе нет ничего, кроме желания загребать призы и награды. Поскольку она была во многом права, он отключился и молча расправлялся с бананом. Он понимал, что ее проблемы гораздо круче его проблем и, пожалуй, жалость к ней была единственной причиной, по которой он пошел на это тяготящее его соглашение. Как к женщине, входящей в палату представителей конгресса, к ней предъявляли более жесткие моральные мерки, чем к ее коллегам-мужчинам. Избиратели могли бы простить некоторые грешки своим конгрессменам, но они никогда бы не простили их Вэл. Кроме того, она была одним из немногих честных законодателей в Вашингтоне, и он считал помощь ей чуть ли не своим патриотическим долгом.
   Нельзя отрицать — с некоторой выгодой и для себя самого. У него было столько любовных связей на раннем этапе его спортивной карьеры, что теперь он потерял к ним аппетит. Впрочем, и секс с Вэлери в последнее время доставлял ему мало радости.
   Теперь он понимал, что они были несовместимы с первых дней знакомства, но меж ними заполыхал такой сексуальный пожар, что в его пламени меркло сознание. На первых порах Вэлери была очарована его грубой нетерпеливостью и яростной агрессивностью — теми качествами, которые позднее стали выводить ее из себя. Ее утонченное воспитание не позволяло ей примириться с простыми манерами паренька, выросшего в глухом углу Алабамы. Вскоре и он обнаружил, что она вовсе не стремится к созданию прочной и дружной семьи.
   Ее гневные тирады меж тем стали затухать, и Дэн припомнил, что у него тоже имеется к ней кое-какой счет, который не худо бы предъявить.
   — Я знаю, что ты во многом права, Вэл, но теперь передохни и выслушай меня. Если ты опять распустишь язык и дашь кому-нибудь интервью, подобное тому, что появилось в прессе на прошлой неделе, твоему адвокату перезвонит мой адвокат, и наш развод нельзя уже будет назвать дружелюбным.
   Она отвела взгляд:
   — Это была ошибка.
   — Знаешь, что я вдалбливаю моим парням? Нет такой вещи, как ошибка, есть отсутствие предвидения. — Он всегда подавлял людей своими физическими размерами и довел эту привычку до автоматизма, поэтому инстинктивно приблизился к Вэл и навис над ней как скала. — Я не прихожу в дикий восторг, когда суют нос в мое белье, и вовсе не схожу с ума от радости, когда не кто-нибудь, а спортивный обозреватель в «Новостях дня» называет меня ограниченным психопатом.
   Она нервным движением поправила волосы.
   — Это было сказано не для прессы. Репортер не должен был этого публиковать.
   — Начнем с того, что тебе не следовало допускать подобных высказываний. С этого момента, будь добра, на все расспросы о нашем разводе отвечай одно: «Не сошлись характерами». Иначе я найду на тебя управу.
   — Ты говоришь так, словно хочешь меня запугать. — Она пыталась вспылить, но ей это не удалось, и он понял, что она чувствует себя виноватой.
   — Я только напоминаю тебе, что множество мужчин в этом городе могут и не проголосовать за женщину, поливающую грязью бывшего мужа, которого, между прочим, они как-никак знают.
   — Ну хорошо, я сожалею. В тот день я поговорила с тобой по телефону, и ты разозлил меня.
   — Вэлери, я раздражаю тебя постоянно, нельзя же каждую нашу стычку превращать в повод для публичной тенденциозной исповеди.
   Она попыталась переменить тему разговора:
   — Я слышала, что похороны Берта прошли весьма нестандартно. — На губах Вэлери заиграла тонкая улыбка. — Все же Бог есть. И он каждому воздает по заслугам.
   Дэн вовсе не собирался перемывать с ней косточки Берту, хотя бы потому, что был с ним знаком и пожимал ему руку. Берт нравился мужчинам, но не женщинам, и не о чем тут говорить.
   — Это вовсе не забавно, Вэл. Человек умер, а его дочь превратила его похороны в цирк.
   — Я слышала о ней всякие россказни. Как она выглядит?
   — Шлюха высокого класса, только глупа как пробка. Совершенно никчемное существо.
   — Она долгие годы была подругой Артуро Флореса. В ней должны быть какие-нибудь достоинства.
   — Не могу представить какие, разве что те, которые прямо бросаются в глаза. Например — бюст. Берт говорил со мной о ней пару раз. Он до чертиков стыдился того, что прелести его дочурки выставляются напоказ всему свету.
   — Флорес был великим мастером кисти. Берт ему не судья. Что может понимать в живописи человек, который носился с идеей оклеить золотыми ленточками промежности юных глупышек — поклонниц его команды.
   — Ни одна из этих юных глупышек не была его дочерью. А реализация билетов действительно шла медленно. Она ощетинилась:
   — Значит, и тебе эта идея пришлась по вкусу? Он вздохнул:
   — Это была шутка, Вэл. Расслабься.
   — Ты отвратителен. Твои шутки не знают границ.
   — Я — отвратителен? Ну что ж… Давай поглядим на твои идеи. Например, на вчерашний спектакль с совращением малолетней. Заруби себе на носу, Вэл, если я и взгрел по твоей же просьбе твой зад, это не значит, что именно такой способ отношений между полами мне по нутру.
   Она напряглась:
   — Ты просто животное, Дэн. Тебе недоступны нюансы. Ты вел такую разгульную жизнь, что уже позабыл, что женщина — это нечто большее, чем сиська да писька.
   — Вот уж воистину прекрасные слова. Тем более из уст члена конгресса Соединенных Штатов.
   — Ты не исследуешь своих ощущений. Ты отказываешься делиться своими эмоциями. Ты — толстокожее примитивное существо.
   На кончике языка у него уже вертелось напоминание о том, что, когда бы он ни пытался поделиться с ней эмоциями, она обращала этот акт в длящееся всю ночь напролет обсуждение его недостатков.
   — А женщины спускают тебе все это с рук, — продолжала она. — Вот что действительно огорчительно. Они все тебе спускают с рук, потому что… Ладно. Не имеет значения.
   — Нет, Вэлери. Продолжай. Закончи свою мысль. Если я настолько ужасен, отчего же они мне все это спускают с рук?
   — Потому что ты богат и хорош собой, — быстро проговорила она.
   — Это не то, что ты собиралась сказать, Вэл. Ты же сама проедаешь мне плешь поучениями, что человеку следует быть откровенным. Может быть, ты применишь эти проповеди к себе?
   — Они все спускают тебе с рук потому, что ты такой самоуверенный, — сухо сказала она. — Им нравится, что в тебе нет ни капли сомнения в собственных силах. Даже сильной женщине приятно сознавать, что она в безопасности, коль скоро ее прикрывает такая скала.
   Хотя эти слова были сами по себе лестными, они оказали обратный эффект. Он почувствовал, как раскаленная спираль ярости разгорается где-то в глубине его существа.
   — Вы, женщины, это нечто, — скрипнул он зубами. — Когда вы соберетесь понять, что у Бога были причины разделить мир на два пола? Нельзя быть и тем и другим одновременно. Или мужчина — это мужчина, или он таковым не является. Нельзя ждать от бойца, что он по чьей-то указке свернется в клубок на диване или ни с того ни с сего рассыплется в откровениях.
   — Убирайся!
   — С радостью! — Он подхватил ключи от «феррари» и направился к двери, но, прежде чем дошел до нее, обернулся, чтобы нанести последний удар:
   — Знаешь, в чем твоя проблема, Вэлери? Твои трусишки тебе не по размеру. Так что в следующий раз, когда будешь менять белье, выбери себе что-нибудь в мужском отделе.
   Предсезонный матч с «Ракетами» закончился полным провалом. Если бы «Звезды» играли с достойным соперником, разрыв в счете не был бы столь оскорбителен, но получить поражение с разрывом в пятнадцать мячей от каких-то паршивых «Ракет» — это уже не лезло ни в какие ворота.
   Джим Байдерот, начинающий нападающий «Звезд», получил травму прямо перед игрой, его дублер потянул связку неделей раньше, так что Дэн был вынужден сделать ставку на Си. Дж. Брауна — ветерана с пятнадцатилетним стажем, суставы которого были скреплены авиационным клеем и только потому не рассыпались. Если бы играл Бобби Том… но Бобби Том в Чикаго у телевизора.
   В довершение всех неприятностей новая хозяйка «Звезд», очевидно, вернулась из отпуска, но она так и не отвечала на звонки. Дэн прошиб кулаком дыру в стене раздевалки, когда Рональд Мак-Дермит сообщил ему об этом, но это делу не помогло. Он никогда не предполагал, что может ненавидеть что-нибудь сильнее, чем проигрыши в матчах, но это было до того, как Фэб Сомервиль вошла в его жизнь.
   В общем, тянулась унылая неделя. Рэй Хардести, бывший нападающий «Звезд», которого Дэн не так давно вывел из состава команды, в состоянии полного одурения врезался в ограждение на скоростном шоссе Кейлумет. Он умер мгновенно, и с ним погибла его подружка — девчонка восемнадцати лет Во время похоронной церемонии Дэн смотрел на печальные лица родителей Рэя и спрашивал себя — могли он сделать что-нибудь еще. Разумом он понимал, что нет, но все равно эта смерть легла камнем на его душу.
   Единственным светлым пятном этой недели были съемки в детском саду графства Дю-Пейдж, в которых он принял участие на общественных началах. Съемки делались для телепрограммы «Общая дорога». Первое, что он увидел, прибыв на место съемок, была конопатая, рыжеволосая воспитательница, сидевшая на полу и читавшая вслух сказку группе четырехлеток. Сердце его размягчилось и на душе потеплело, когда он засмотрелся на ее усыпанный веснушками нос и вымазанные зеленой краской руки.
   После съемки он пригласил ее в кафе на чашечку кофе. Ее звали Шэрон Андерсон, она была молчалива и застенчива и совсем не похожа на женщин, к которым он привык. Хотя делать предположения было рановато, он, возвращаясь домой, все же задал себе вопрос — не нашел ли он наконец то, чего ему так не хватает в жизни?
   Но светлое чувство от встречи с Шэрон было перечеркнуто днем матча с «Ракетами», и душа его клокотала в бессильной ярости, и так продолжалось до тех пор, пока, стоя на тартановой площадке в ожидании чартерного рейса, который должен был доставить их обратно в Чикаго, он вдруг не выпалил:
   — Сукина дочь!
   Он так резко повернулся, что налетел на Рональда Мак-Дермита, который, потеряв равновесие, выронил из рук книгу. «То, что доктор прописал!» — мрачно подумал Дэн, ибо таков уж он был от рождения. Этот слюнтяй Рональд был не так уж внешне и неприятен, но слишком аккуратен, слишком вежлив и, главное, слишком молод, чтобы управлять «Чикагскими звездами».
   Главный менеджер в иерархии футбольных команд стоял на ступеньку выше тренера, поэтому теоретически Дэн работал на Рональда. Но Рональд был, как уже сказано, слюнтяй, и практически с ним не церемонились.
   Рональд поднял упавшую книгу и посмотрел на него с таким выражением, которое вновь вывело Дэна из себя.
   — Прошу извинить, тренер.
   — Ради всего святого — это ведь я толкнул тебя.
   — В общем… конечно… гм… да…
   Дэн повесил свою сумку на плечо Рональда — Поручите кому-нибудь забросить ее ко мне домой. Я полечу последним рейсом.
   Рональд обеспокоенно взглянул на него:
   — Куда это вы собираетесь?
   — В общем, так, Рональд. Я собираюсь пойти и сделать за тебя твою работу.
   — Я… прошу извинить, тренер, но я не понимаю, о чем идет речь.
   — Речь идет о том, что я собираюсь взглянуть в глаза нашей новой владелице, а потом ознакомить ее с несколькими фактами из жизни огромненькой, гаденькой, грязненькой и противненькой НФЛ.
   Рональд сглотнул так тяжело, что его кадык заходил по горлу, как лифт.
   — Послушайте, тренер, похоже, это не очень хорошая идея. Кажется, она не хочет, чтобы ее беспокоили делами команды.
   — Жаль, — Дэн растягивал слова, удаляясь, — я как раз собираюсь побеспокоить ее, и, надо отметить, весьма чувствительно.

Глава 5

   Пу просто обезумела, завидев далматина, когда они пересекали Пятую авеню. Фэб натянула поводок.
   — Идем, самоубийца. На флирт нет времени. Виктор нас заждался.
   — Счастливый Виктор, — заметил хозяин дога с усмешкой.
   Фэб посмотрела на него через солнечные очки. Безобидный приторный, сластолюбивый тип. Его глаза так быстро бегали по фигуре Фэб, что, казалось, уже протоптали на ней несколько тропок.
   — Скажите, вы не Мадонна?
   — Только не в эту неделю.
   Фэб проплыла мимо. Достигнув противоположного края тротуара, она первым делом сорвала с лица темные очки, чтобы никто больше не мог отвешивать ей подобные комплименты. Боже всемогущий… Мадонна! Нет, ради всего святого! Надо начать одеваться прилично. Но сегодня придется потерпеть. Ради Симоны. Бедняжка так старалась. Нужно ее приободрить. Фэб и Пу оставили позади шумную Пятую авеню и оказались в более спокойном квартале, свернув на Восьмидесятую улицу. Огромные кольца покачивались в ее ушах; золотые браслеты позванивали на запястьях; каблуки босоножек издавали цокающий звук, и мужчины смотрели ей вслед, когда она проходила мимо. Ее круто изогнутые бедра покачивались в такт соблазнительной походке, которая, казалось, сама была достаточно красноречива.
   Цок-ца-ца. Цок-ца-ца. Цок-цок. Ца-ца-ца. Это был субботний вечер, и богатые жители Нью-Йорка, одетые для вечерних визитов и встреч, начинали понемногу выходить из фешенебельных кирпичных домов, выстроившихся вдоль узких улиц. Фэб свернула на Мэдисон-авеню и подошла к серому гранитному зданию. В нем располагалась та самая кооперативная квартира, которую она на сходных условиях арендовала у приятеля Виктора.
   Три дня назад, прилетев с океанского побережья, она прослушала около дюжины телефонных сообщений, ожидавших ее. Большинство звонков было из офиса «Звезд», и она проигнорировала их. А Молли так и не позвонила.
   — Добрый вечер, мисс Сомервиль. Хелло, Пу.
   — Привет, Тони. — Она одарила швейцара ослепительной улыбкой.
   Он с усилием сглотнул слюну, затем быстро наклонился, чтобы потрепать хохолок Пу, — Я впустил вашего гостя, как вы приказали.
   — Благодарю. Вы настоящий принц. Ее каблуки застучали по розовому мраморному полу. Она нажала кнопку вызова лифта.
   — Он очень приятный парень, — произнес за ее спиной швейцар.
   — Конечно, он приятный парень.
   — Мне даже стало неудобно за тех, кто распускает о нем дурацкие слухи. Он очень приятный парень.
   Фэб тут же ощетинилась. Ей всегда импонировал Тони, но этого так просто спустить она не могла.
   — Вам и следует чувствовать себя неудобно. Только то обстоятельство, что человек является геем, не означает, что он не человеческое существо. Он так же заслуживает уважения, как всякий другой.