Финжгар Франц. Под солнцем свободы

   - Я встретил его, когда он мчался из града, потому что Любиница сунула ему под нос головешку с очага вместо поцелуя. В долине я увидел его плащ и скорей в засаду. Погоди, думал я, отольются тебе слезы Радована. Он мчался галопом, хмурый, голова его, понурая и нечесанная, лежала на шее коня. Я дал обет богам и приготовился к прыжку. Тунюш был совсем близко, хоть хватай за плащ. Я - раз за пояс, о дьявол, нет ножа. Потерял. Только потому он и спасся от верной смерти, коровий хвост!
   - Пей, Радован! Хорошо рассказываешь!
   - Еще лучше бы я сделал, окажись у меня нож под рукой. А так хоть лютней его по голове бей. Да одна струна ее больше стоит, чем его тыква. Но ничего, мы еще встретимся и тогда...
   Старик погрозил кулаком и снова потянулся к баклажке.
   Воины захохотали. Радован стеганул их бешеным взглядом и повалился в высокую траву.
   - Смейтесь, ничтожные люди! Вы еще меня не знаете!
   Он потянул пустую торбу и положил ее себе под голову.
   - Спать! - приказал Исток. - Сторожам у коней сменяться каждые два часа, чтоб сон не сморил. На рассвете пойдем через Гем!
   Воины раскидали костер, чтобы он скорее погас. Через несколько мгновений все уже крепко спали.
   Истоку тоже хотелось спать. Тело ломило от страшной усталости. Только теперь он почувствовал, как измучила его скачка. Он зажмурил глаза и с головой накрылся плащом. Тысячи мыслей проносились в его голове. Он охотно позабыл бы сейчас обо всем на свете, только б отдохнуть перед дальней дорогой. Но напрасно. Красивый плащ на нем благоухал нардом. Аромат этот наполнял его комнату в ту ночь, когда он встретился с Ириной. Его снова охватило очарование той ночи, когда он вел любимую из лодки в сад Эпафродита. Лежа, он видел во тьме под плащом ее синие глаза, чувствовал на щеках ее шелковые волосы. Душой и телом он был сейчас в лодке, в которой провожал ее назад во дворец. Над ними небо, в их сердцах - жгучее пламя, на устах - молчание, ибо слова растворились в океане счастья... А потом бой, бой за нее, нападение в саду, жуткое подземелье... И вот теперь она исчезла. Где ты, Ирина?
   "Спасена", - сказал Эпафродит. Спасена? От Асбада? От Феодоры? Может быть, и от него тоже спасена... и не для него? Жизнь без Ирины для него смерти подобна, день без вечных раздумий о ней - глухая ночь, все победы ненужные забавы, если он не может поднести ей свои лавры. Ирина, где ты? Тоскует ли без меня твое сердце?
   "Клянусь Христом, ты скоро обнимешь ее!"
   Это тоже сказал Эпафродит. Обниму? Когда? "Ибо ее хранит господь!" Смутным воспоминанием возникло в его голове Евангелие, которое подарила ему Ирина. Вспомнились слова, которые она сказала: "Верь истине, и его любовь наполнит и твое сердце".
   Исток почувствовал в сердце слабую надежду. Далеко на востоке занялась заря, тихий ветерок пронесся по верхушкам деревьев, наполняя его душу словами благодати: "И если чего попросите во имя Мое, я то сделаю".
   Губы варвара зашевелились, они искали слова, в душе все кипело: "Только ее, Ирину, святую, чистую, мою единственную дай мне!"
   Сладкий дурман смежил его отяжелевшие веки, сияние возникло в ночи, и Ирина протянула к нему руки с мольбой: "Приди, мой дорогой, герой из героев!"
   Звезды угасали в прохладном воздухе. Страж разбудил отряд. Быстро оседлали коней - отдохнув, они весело пофыркивали на лугу.
   - Ничего не слыхали ночью? - спросил Исток.
   - Ничего, магистр педитум, - отвечал старый воин, несший стражу последним.
   - Топота конского не было?
   - Шумела река, дорога была мертва!
   - Поедим поскорее да в путь! Ночевать сегодня будем уже по ту сторону Гема, а там уже нам не страшна никакая погоня.
   Затянутые ремнями воины ели стоя. Лишь доспех Радована по-прежнему валялся за кустом, где он оставил его вечером. Старик громко храпел.
   - Радован! - Исток потряс его за плечо.
   Певец вскрикнул, взмахнул обеими руками и выскочил из-под шерстяной попоны, которой был укрыт с головой.
   Сидя на земле, он протирал глаза и испуганно смотрел на воинов.
   - Нет его, дьявола! - выругался он по-гречески.
   Все засмеялись.
   - Кого нет?
   - Тунюша! Душил я его, шею сжимал изо всех сил, а он ускользнул от меня, коровий хвост! Даже во сне нет отдыха человеку!
   - Мы выступаем, отец! Собирайся поскорее и на коня!
   Радован встал на четвереньки, потом, упираясь кулаками в землю, поднялся на ноги.
   - Клянусь Мораной, я ног своих не чувствую!
   Исток протянул ему полную баклажку.
   - Если она меня не оживит, я ложусь снова, а вы езжайте своей дорогой!
   Натощак глотал он крепкое греческое вино, пока не осушил баклажку. Потом обсосал мокрые усы, причмокнул и произнес:
   - Да пребудут боги, Эпафродит, с тобою и твоим вином! И зачем ты покинул Константинополь? Я поседею от тоски, что больше не увижу тебя и твоего вина. А вообще-то оно еще есть у вас?
   - Десять больших мехов, отец!
   - Ну, тогда я иду с вами и покажу вам старый путь через Гем. А не будь у вас вина, лег бы сейчас на траву и уснул...
   - ...и поджидал бы Тунюша.
   Эти слова принадлежали солдату, который, стоя перед стариком, держал его доспех наготове.
   - Ну его, этот доспех! Кости мои его не выносят! Я не черепаха. Кровавые мозоли у меня от этой железной рубахи.
   Исток велел привязать доспех к седлу, двое воинов помогли Радовану взобраться на коня.
   Утренняя звезда еще сверкала на небе, а беглецы уже мчались по старой римской дороге, которая вела в Подунавье и к Черному морю. Дорога была заброшена и запущена. Вешние воды и морозы разворотили ее, воинам частенько приходилось спешиваться и проводить коней через трещины и провалы. Много раз своими плечами подпирали они коней и буквально перетаскивали их на себе. Благородные животные, привыкшие до сих пор к отличным, ровным дорогам, пугались опасного пути. Прошел целый день, пока, с огромными усилиями, славины достигли перевала. Несмотря на темноту Исток велел спускаться в долину. Путь стал получше. Однако ехать верхом все еще было невозможно. Воины вели коней под уздцы, сетуя, что не пошли по новому торговому пути. Если преследователи направились по хорошей дороге, они могли опередить их и подстеречь по ту сторону Гема.
   Следовало спешить в долину и там уж искать подходящее место для того, чтоб накормить лошадей и переночевать.
   Вскоре попалась лощина, покрытая высокой травой. Славины остановились, поужинали и улеглись, не разжигая костров. На склонах Исток поставил тройную стражу.
   Миновала ночь. О преследователях ни слуху ни духу. Все вокруг было безмолвно и пустынно. Они продолжали путь на север и в сумерках добрались до хоженой дороги, по которой когда-то шли Радован и Исток. Путь вел мимо маленьких фракийских деревушек. Здесь они узнали, что никаких воинов из Константинополя в этих местах не было, и спокойно поехали дальше.
   Темнело медленно. Усталые кони спотыкались. Все с нетерпением ожидали, когда Исток велит остановиться и искать место для ночлега. Однако он ехал впереди как в ни в чем не бывало, вполголоса переговариваясь с Радованом.
   - Здесь? - спросил он старика, указывая на укрепленный холм в стороне от дороги.
   - Нет, дальше! До Хильбудия здесь жили славины, которые выращивали лен и пряли его. Вот почему эту крепостцу, что теперь в развалинах, называли Прендица.
   - А сейчас здесь славинов больше нет?
   - Хильбудий прогнал за Дунай всех, кого миновал его меч.
   Исток промолчал, давая про себя клятву богам вернуть все, что завоевали византийцы.
   - А далеко до Черны, где стоит гарнизон?
   - Не так уж далеко, поужинать хорошенько не успеешь. Скоро огни увидим.
   - Так ты говоришь, ночевал в Черне, когда возвращался в Константинополь?
   - Да, ночевал, и недурно. От голода и холода этот гарнизон не страдает.
   - Как ты думаешь, сколько там воинов? В Константинополе помнят об этой крепости, мне даже приходилось слышать имя начальника гарнизона, но вообще-то они предоставлены сами себе.
   - Это остатки легиона Хильбудия, этакая смесь из всевозможных варваров: там аланы, герулы, авары, финны... Их обязанность - охранять византийских купцов. Но купцу с ними ехать куда опаснее, чем без них.
   - Что, разбойничают?
   - Да, скорей разбойники, чем солдаты.
   - Как ты думаешь, сколько их?
   - Человек пятьдесят наверняка будет, если не больше!
   Исток замолчал и подхлестнул коня, который повесив голову с трудом одолевал усталость, двигаясь вперед маленькими шагами.
   - Огонь - вдруг громко сказал Радован.
   Исток поднял голову. Над равниной сверкал красный огонь.
   - Укрепление?
   - Да, это Черна. Надо свернуть влево и обойти ее. Мимо ехать опасно.
   Исток остановил коня и подождал остальных некоторые уже дремали на ходу вместе с конями.
   - Братья! - обратился к ним Исток.
   Все натянули поводья. Исток оказался в центре круга.
   - Видите огонь?
   - Видим.
   - Это укрепление Черна, там стоит византийский гарнизон.
   - Черна? - раздумчиво протянул старый воин.
   - Ты чего удивляешься, знаешь эту крепость?
   - Крепости не знаю, но знаю ее начальника. Он был палачом для солдат, поэтому его послали командовать разбойниками.
   - Будем ее обходить? Гарнизон сильнее нас.
   Молчание.
   - Одолеем! - пробормотал старый воин. - Там много оружия. Оно бы нам пригодилось. Да и лошадей сменим.
   - Нападем! - поддержали все дружно.
   - Глупцы! Морана вас приласкает! - сердито заговорил Радован; он прислушивался к разговору, отойдя в сторону. - Нападайте! Накажут вас боги за дерзость.
   А мне хочется еще малость побродить по свету, так что не поминайте лихом.
   Он повернул коня, нырнул в густую траву у дороги и беззвучно растворился в ночи.
   Исток рассказал, как он намерен обмануть гарнизон. Затем все подхлестнули коней, копыта загремели по дороге, и они галопом поскакали к укреплению.
   - Огня! - грозно крикнул часовым Исток.
   Крепость ожила. Вспыхнули факелы, перед глазами славинов засверкали позолоченные шлемы и серебристые доспехи. Золотой орел на груди Истока оказывал магическое действие. Невооруженные солдаты во дворе приветствовали магистра педитум. Офицер кланялся ему и, как покорный слуга, придерживал коня за поводья.
   - Разбойники! Слуги и сыны Византии! Конец вам пришел! Здесь будут править славины! - закричал Исток и выхватил меч.
   Мгновенно сообразил офицер, что перед ним не друзья, а враги; он был достаточно опытным воином, чтобы не мешкать и не колебаться.
   - Копья! - закричал он и первым, схватив пилум, направил его в Истока. Однако ударить не успел - над его головой просвистел меч старого воина, и офицер упал, обливаясь кровью. Гибель начальника не смутила остальных, а лишь ожесточила их. Десять коней повалилось под славинами. Разгорелась борьба, грудь в грудь, меч против копья. Тяжело вооруженные воины Истока прижали солдат гарнизона к стене. Трещали брони, мечи молниями сверкали над простоволосыми ромеями; всех славинов уже вышибли из седел, лишь Исток оставался на коне. Меч преграждал дорогу беглецам. Истока охватил бешеный гнев, и он рубил безжалостно. Погибло уже много византийцев, но добрая треть гарнизона под прикрытием стены выставила вперед копья, так что лобовая атака означала бы неминуемую гибель нападавших. Исток успел заметить, как командир обороняющихся отдал приказ начать атаку кольями. Наступил решающий миг битвы. Не мешкая ни секунды, Исток погнал своего жеребца прямо на поднятое копье. Дикий прыжок, и пятнадцать копий вонзились в коня - пятнадцать воинов было разоружено. Славины навалились, еще несколько мгновений слышны были безумные вопли, страшные взмахи мечей, и гарнизон перестал существовать.
   Истока вытащили из-под коня. Он встал, подвигал руками, присел. На правом колене выступила кровь. Однако рана была пустяковой.
   - Вы храбро сражались! - это были первые слова, которые он произнес.
   Затем славины разложили костер, который никак не хотел разгораться, и подсчитали потери. Погибло два человека, трое было ранено, пало тринадцать лошадей.
   - Трупы оттащить в ров и закопать! Таких героев не должны клевать орлы!
   Выполнив приказ Истока, славины заперли крепостные ворота, разошлись по амбарам и клетям и пировали до самой зари.
   7
   На стене взятой Черны молодой славин-часовой насвистывал веселую песню. Взгляд его был устремлен к югу, где в пустынную равнину уходила серая дорога. Все крепко спали, упоенные победой и вином. Клети оказались полны припасов.
   Вдруг он смолк. Внимание его привлекла высокая трава к западу от крепости. Первые солнечные лучи поблескивали в мириадах жемчужных росинок на густой траве, в которой двигалось что-то живое. Выглянет, скроется, а через несколько мгновений опять покажется, уже ближе к крепости. Солдат напряженно, до слез в глазах, вглядывался в траву, шагая по западной стене крепости. Серая точка исчезла. Парень протер глаза и принялся глядеть снова.
   "Должно быть, ошибся", - подумал он и повернулся, чтоб пойти к башне у ворот. Но едва он сделал несколько шагов, как серая фигура опять поднялась в траве уже совсем близко, и человек стал смотреть на крепость. Воин сощурив глаза, вглядывался в освещенного солнцем человека.
   - Радован! - воскликнул он чуть ли не во весь голос.
   Он снова подошел к западной части стены, приставил руки к губам и протяжно закричал:
   - Р-а-а-адова-а-ан!
   Серая фигура ожила и поспешила к крепости. Вскоре воин уже мог отчетливо различить длинную бороду старика.
   "Чего это он пешком? Ведь у него был конь! Но он правильно поступил, уйдя от боя. Нос у него, как у лиса", - раздумывал про себя воин.
   Он взглянул на дорогу. Не заметив на ней ничего подозрительного, часовой спустился по лестнице, чтоб отворить ворота.
   При виде Радована парень испугался. Рубаха у старика была разорвана, колени в крови, лицо и руки в ссадинах.
   - Клянусь Шетеком, не иначе, как за тобой вурдалак гнался! Ведь у тебя был конь, чего ж ты ползал на брюхе, как жаба!
   - Пусть смилуются над тобой боги. Я прощаю тебе непотребные слова! Вы победили? Где Исток?
   - Победили! Смотри, мы завалили ров трупами.
   Радован посмотрел на груду трупов и вздохнул:
   - О Морана! Где же Исток?
   - Отдыхает.
   - Он отдыхает, а я страдаю.
   Ворча и досадуя, старик пошел искать Истока.
   У костра он увидел пустые мехи, вывернутые мешки, землю, облитую вином.
   - Обжоры! - завопил он и ударил ногой спящего солдата. Тот мгновенно проснулся, вскочил на ноги и в радостном похмелье закричал:
   - Ха, Радован! Что с тобой?
   Все проснулись. Из шатра офицера вышел Исток. Спал он плохо, рана на ноге горела огнем.
   - Обжоры, все выпили! Жадюги!
   - Но мы заслужили, отец! - подшучивал Исток.
   - Заслужили? Словно я не заслужил в десять раз больше!
   - Ты убежал, а мы дрались, и крепко дрались.
   - Тебе, может быть, и кажется, что я убежал с позором, а на самом деле мой побег принес пользу.
   - Пользу? У тебя, наверное, волки коня сожрали?
   - Верно. Только эти волки особые.
   - Особые? Какие же? Уж не по шесть ли у них ног?
   Молодой воин подмигнул своему соседу, удачно поддевшему сердитого Радована.
   - Брехун! Ты проблеял такую глупость, что тебе в пору надеть торбу на морду. Однако ты угадал. У этих волков было по шесть ног.
   - Ха, ха, ха, - закатились все вокруг веселым смехом, требуя, чтоб Радован рассказал о волчьем ужине.
   Старик помолчал. Сердитые брови его встали торчком, левой рукой он сжал бороду, потом свирепо посмотрел на солдат и выкрикнул, вложив в крик всю свою ярость и страх:
   - Тунюш!
   Солдаты онемели, Исток подошел к нему поближе и, весь дрожа от нетерпения, переспросил:
   - Тунюш?
   - Он самый! Нигде не скроешься от козлобородого! Стоит мне уснуть, я вижу его во сне, стоит мне уехать, он вьется у моих ног, как голодный пес перед хозяином. Словно за семь морей вынюхивает меня своим кабаньим рылом! И всегда он мне попадается, когда я обезоружен!
   - Не трать слов попусту, Радован! Говори, где ты его видел, где он! Мы немедля отправимся за ним!
   - Поздно! Если б вы послушались меня вчера вечером, сидеть бы сегодня Тунюшу на колу. А это многим было бы на руку.
   - Отец, сейчас тоже не поздно. Скорей на коней и за ним!
   Солдаты, пылая жаждой боя, затягивали ремни.
   - Поздно, говорю я вам. У вола только одна шкура, запомните это. Если б вы послушались меня, может быть, вчера вы содрали бы две: и Тунюша бы взяли, и крепость.
   Лицо Истока стало серьезным. Тоном начальника, не терпящим возражений, он потребовал от старика:
   - Не теряй времени! Отвечай, о чем я тебя спрашиваю!
   Радован раскрыл было рот, чтоб засмеяться, но выражение лица Истока испугало его, и он поперхнулся.
   - Ехал я вчера перед заходом солнца вон туда, - показал он рукой. Конь щипал траву по пути, а я кивал головой в седле и сочинял хорошую песню. И в конце концов я, видимо, заснул. Не могу похвастаться, что я люблю ездить верхом; но уж если я оказался в седле, то мы с конем - словно одно тело. Вдруг мой вороной заржал; открываю глаза, смотрю, и желчь разлилась у меня по жилам - враз все вокруг зеленым стало. Потому что посмотрел я прямо в лицо... Тунюшу. Он сидел у костра, и с ним было пять-шесть гуннов. Кони их паслись рядом, потому мой-то и заржал. Меня злоба охватила, так бы и прыгнул с седла на Тунюша. Но опять же ни ножа, ни меча, ни кинжала за поясом. Только злоба да мужество спасли меня. Гунны вскочили, взлетели на коней и в погоню за моей лошадкой, которая понесла, - должно быть морды Тунюша испугалась. Было так темно, что они, видно, не различили, на коне был кто или нет. И загремело-загудело по степи, а я на пузе по папоротнику, да в кусты. До зари просидел в кустах - ни жив ни мертв, а гунны все не возвращались. Может быть, до сих пор меня ловят. Но я-то перехитрил их, и конь мой их перехитрил; потому что мудрость его осенила с тех пор, как я стал на нем ездить.
   - В путь! - коротко приказал Исток.
   Никто уже не слушал старика, который сердито жаловался на голод и жажду. Ему самому пришлось заботиться о еде и питье.
   Прошло два часа.
   Из крепости на низкорослых фракийских лошадках выехали славины. За ними следовала длинная вереница нагруженных лошадей. Исток велел опустошить весь лагерь. На коней навьючили оружие, а его оказалось в избытке: доспехи, шлемы, копья, дротики, мечи, стрелы и луки, пращи и свинцовые желуди. Около пятидесяти лошадей нагрузили так, что они изнемогали под тяжестью вьюков. Захватили с собой и нескольких волов, их нагрузили зерном, чтоб не отягощать лошадей. Когда последний вьюк прошел ворота, Исток швырнул головню в охапку сена и умчался. Вскоре повалил густой дым - взметнулись к небу языки пламени, крепость полыхала.
   Двух старых воинов и трех раненых Исток отрядил охранять обоз, считая, что погоня им уже не угрожает. А сам с остальными солдатами решил идти на поиски Тунюша.
   - Радован, оставайся с добычей! Смотри, на волах полные мехи висят.
   - Не скажу, что вино сейчас повредило бы мне. Но раз ты идешь на Тунюша, я пойду с тобой. Не оставаться же без доли при гибели коровьего хвоста!
   - Слава, слава! - воплями приветствовали воины решение Радована.
   - Но ты без оружия, отец!
   - Хитрость стоит десяти мечей!
   - Тогда вперед!
   Исток дал шпоры коню, пыль взвилась над дорогой, обоз остался позади.
   Мягкая трава горела в свете заходящего солнца. Славины прочесали обширные пространства справа и слева от дороги, следуя за копытами гуннских коней. Но следы смешивались, уходя то на север, то на юг.
   - Ушел, пес! - бормотал Радован, усталый и потный. Исток послал пятерых воинов навстречу обозу, а сам стал выбирать место для ночлега. Привлекла его густая дубовая роща. Он направился к опушке. Всадники уже опустили поводья на шеи усталых коней. Все молчали; усталость и сон сморили людей. Лишь один Радован что-то напевал, покачивая головой. Четыре баклажки подвесил он к седлу, когда они выступали из крепости. Теперь они болтались пустыми - потому-то старик и позабыл об усталости.
   - Здесь, - произнес Исток. - Солнце тут не сожгло траву, коням найдется что пощипать. Дрова есть, можно зажарить вола.
   Воины уже вынимали ноги из стремян, кое-кто даже соскочил на землю. И в этот момент раздался такой страшный крик Радована, что у людей кровь застыла в жилах:
   - Бей, Исток, бей Тунюша!
   За стволами деревьев мелькнул багряный плащ.
   Словно мех с вином, Радован плюхнулся с седла в траву, в руке Истока сверкнул меч, зазвенели ножны.
   Конь Тунюша застыл как вкопанный. Конь Истока встал на дыбы и захрапел.
   Два взгляда скрестились.
   - Умри! - крикнул Исток, направляя своего коня на гунна. Но конь гунна отскочил, как кошка, меч полоснул воздух; прежде чем Исток повернул коня, Тунюш уже сидел в седле лицом к хвосту и уходил с воплем:
   - Луки, луки, луки!
   Из зарослей выглянули четыре лошадиных морды, и кони помчались за Тунюшем. Всадники, на полном скаку повернувшись в седлах, натянули луки и пустили в лицо преследующих их славинов отравленные стрелы. Исток сразу же убедился, что погоня напрасна. Невысоким и усталым лошадям не догнать гуннов. Отравленные стрелы могли нанести смертельную рану, малейшая царапина означала смерть. Он придержал коня и небольшим щитом отбивал стрелы.
   - Ночевать здесь не будем, - сказал он, возвращаясь.
   - И от тебя он ушел, - отозвался перепуганный Радован.
   - Зачем ты назвал меня по имени? Он подумал бы, что мы византийцы, и спокойно пошел бы под мой меч. Вперед, навстречу обозу!
   Всю ночь скакал Исток. Он разрешил лишь небольшую передышку, чтоб накормить и напоить коней. Он прекрасно понимал, что, если гуннский лагерь близко, Тунюш вернется со всей своей конницей и разобьет его. Поэтому, хотя кони и падали от усталости, надо было во что бы то ни стало этой же ночью добраться до Дуная. Если бы гунны их догнали, они бы услышали конский топот, увидели во тьме длинную вереницу лошадей, услышали бы звон нагруженного на них оружия и не осмелились бы напасть, полагая, что воинов столько же, сколько коней.
   На рассвете впереди что-то забелело.
   - Дунай, - пробормотал Радован.
   - Мост еще стоит?
   - Нет! Но есть большие плоты и несколько лодок, на которых обычно переправляются гунны.
   - Тогда на плоты!
   - Кони валятся с ног!
   - Вперед! Кто отстанет, погибнет!
   Прежде чем они добрались до берега, пало десять лошадей. Люди погрузились на плоты, сели в лодки и неуклюжими веслами оттолкнулись от берега.
   Не успели они достичь левого берега, как в степи появились стремительно бегущие черные точки.
   - Гунны, гунны! - переходило из уст в уста.
   Изо всех сил налегли славины. Длинные весла сгибались в мускулистых руках.
   Лодки и плоты вошли в высокий тростник как раз в ту минуту, когда гунны высыпали на правый берег.
   Хмуро наблюдал Исток за ордой гуннов. Он знал, что они дерзкие воины, а их кони выносливы, они могут переплыть руку. И предчувствие не обмануло его. Человек пятнадцать всадников крикнули что-то в уши лошадям, и в одно мгновение белая пена покрыла крупы и спины коней.
   - Стрелы! - крикнул Исток и бросился к лошадям, навьюченным луками и стрелами. Схватив самый большой лук, он забросил себе на спину тяжелый колчан.
   - Коней на берег! - коротко приказал он.
   Лошадей согнали в воду, и, оступаясь, ломая тростник, они стали выбираться на берег. Раненые с перевязанными руками гнали усталых животных от реки, громко крича и подхлестывая бичами.
   В это время самый храбрый из гуннов подошел настолько близко, что Исток смог прицелиться.
   Просвистела стрела, всадник взмахнул руками и исчез в волнах.
   В лучах восходящего солнца полыхнул багряный плащ. Стоящие на берегу гунны закричали, повернули коней и скрылись в высокой траве. Пловцы тоже повернули к своему берегу.
   - Ха, ха, ха! - смеялся Радован, вылезая из-за кочки, куда он забрался в испуге. - Куда вы бежите, собачьи морды? Приходите, ведь пришло время сразиться!
   На третий день после переправы через Дунай в крепости славинов собрались все старейшины, которые не ушли на братоубийственную войну, и одобрительными возгласами приветствовали планы Истока.
   Радован тоже был в совете, но не в мужском, а в девичьем. Он рассказывал девушкам такие ужасы о Константинополе и о своих скитаниях, так убедительно врал о своих неслыханных подвигах, что они умирали от страха и восхищения. Он расписывал чудесную красоту невесты Истока Ирины и утверждал, что в тот день, когда храбрый Сварунич привезет в град эту богиню красоты, солнце померкнет от удивления, а все девушки от срама забьются в самые укромные уголки и семь ночей не переставая будут плакать от зависти.
   8
   В шатре, сверху покрытом косматыми шкурами, а внутри обтянутом азиатскими тканями, на тонкой циновке лежал Тунюш. У входа на коленях стоял Баламбак.
   Когда вождь гуннов раскрыл глаза, старый советник поклонился ему до земли. Но Тунюш снова сомкнул веки, и Баламбек стал покорно ожидать, пока повелитель скажет, зачем он его призвал. Открыв и закрыв глаза раз девять подряд, Тунюш наконец поднял голову, посмотрел на склонившегося Баламбека и произнес:
   - Ты убежден, что старик, который упал со страху с коня, когда увидел меня в дубовой роще, и есть тот самый певец-славин?
   - Пусть я ослепну, пусть я никогда не увижу твоего царственного лика, если я ошибся.
   - Значит, это Исток, сын Сваруна, и певец украли у нас лошадей, когда мы ночевали у Тонзуса?
   - Да, Исток Сварунич и певец Радован.
   - И это они помешали нам напасть на Эпафродита?
   - Именно так, клянусь славой Аттилы.
   Тунюш снова опустил веки и долго молчал.
   - Вернулись лазутчики?
   - Нет.
   - Сегодня они должны быть!