Финжгар Франц. Под солнцем свободы

   Старейшины укладывались на покой и засыпали. На траве уже растянулась добрая половина войска, огни затухали. Лишь молодежь шумела, диким песням, ссорам и перебранкам не было конца.
   Сварун затыкал уши, сидя в мучительном ожидании. Он все больше сгибался, словно утес, уходящий в землю.
   Звезды побледнели, стали гаснуть и исчезать с посеревшего неба. И тогда плеча Сваруна мягко коснулась чья-то рука.
   Старец затрепетал.
   Волхв призывал его, лицо волхва озаряла радость.
   - Сварун, славный старейшина, твой род не исчезнет. Слава богам, Исток пьет воду!
   Старец быстро встал и бросился в шатер. Исток радостно смотрел на него, на губах юноши играла улыбка. Отец опустился на колени и зарыдал:
   - Исток, Исток, сын мой...
   Когда выплыло солнце, изнемогла и молодежь. Самые неугомонные повалились на землю. Солнечные лучи никого не разбудили, равнина была покрыта спящими телами, словно мертвецы лежали на ней. Только Сварун расхаживал перед шатром Истока, благодарно протягивая руки к солнцу и шепча молитвы.
   Около полудня зашевелились, загомонили люди, утомленное войско вновь ожило. А с севера к Дунаю потянулась длинная вереница нагруженных коней, заблеяли стада овец. Это из града подвозили еду и питье.
   Многие отроки пошли встречать своих, вскоре они пригнали в лагерь коней и скот. Приехали и девушки, между ними на разукрашенном коне восседал Радован с лютней. Он пел новую победную песнь и так ударил по струнам, что они гудели.
   Разгрузили жито и мед, расхватали овец и принялись их резать. Равнина из ложа превратилась в огромный пиршественный стол. Отовсюду неслись крики, смех, люди пели и плясали.
   Радован устроился среди девушек и окруживших его молодых воинов. Он сидел на старом пне, играл, сколько выдерживали пальцы и струны, и рассказывал веселые побасенки о своих странствиях. Молодежь хохотала так, что дубрава дрожала от неистового веселья.
   - Эй, Радован, а ты чего спрятался? Почему не пошел с нами и не пел, когда мы били византийцев? - поддел певца молодой воин.
   - Благодари свою матушку, что ты лет на десять раньше не родился. Не то я двинул бы тебя по черепу лютней, своей драгоценной лютней, за эту болтовню так, что у тебя бы язык к небу присох. Но ты молод и дерзок, как жеребенок, и Радован прощает тебя!
   - Препоясался бы ты мечом, спрятал лютню в шатер к девушкам и пошел бы с нами!
   - Я не пошел с вами. Это верно. Но верно и то, что вой, который поднимаете вы, молодые волки, способен навсегда оглушить меня. А кто потом будет настраивать струны? Уж не ты ли? Ведь для твоих ослиных ушей ивовая ветка и то слишком тонка. Кто бы кормил Радована, коли он не мог бы бродить с лютней по свету? Уж не ты ли? Да ведь у тебя не найдется даже козьего молока, чтобы напоить голодного пса. Молчи уж, паршивец!
   Все засмеялись, а Радован гордо заиграл, затянув веселую песнь. Но парней забавляла злоба Радована.
   - А что ты делал в граде, пока мы сражались за свободу?
   - За девушками бегал!
   Девицы зафыркали.
   - Смотри, Радован, несдобровать тебе!
   - Коли ваши девушки могут польститься на меня, старика, мне они и даром не нужны!
   - Так ведь ты недавно врал, будто сама царица любовалась твоей красотой!
   - Императрица Феодора - мудрая женщина, глупцы! А было это тогда, когда лоб мой еще не покрывался морщинами и не было гусиных перьев в бороде!
   - Если бы Хильбудий напал на град, ты, Радован, убежал бы в лес, как барсук в свою нору! Жалко, что он погиб и избавил тебя от такой забавы!
   - Убежал? Когда это я убегал? А ну, девушки, скажите, разве я не сидел день и ночь на валах и не сторожил град, словно рысь в буковом дупле?
   - Притаился на валах и дрожал.
   - Конечно, дрожал! Не терпелось хоть раз показать миру, каков герой Радован, когда приходит беда...
   Загудела лютня, девушки взялись за руки, и хоровод закружился вокруг веселого певца.
   Отдохнув, Радован отобрал несколько отроков и пошел с ними в лагерь.
   - Найдем, наверняка найдем, знаю я византийцев! Они шагу не ступят без этого божественного напитка. О меде, конечно, ничего худого не скажешь, пиво тоже - добрый напиток, но вино...
   Радован жадно облизнулся.
   Скитаясь по свету, он много раз играл византийским воинам, которые даже в походах не таили своего пристрастия ко всякого рода зрелищам и цирку. Любой бродячий плясун, придурковатый певец, болтливый актер, распутная танцовщица - все были тут желанными гостями, всех их ласково привечали, всем щедро платили. Радован знал об этом и потому любил заходить в пограничные лагеря, где всегда уютно устраивался. Ему было хорошо известно, что во всех лагерях имелись обильные запасы вина.
   Вот и сейчас он пошел на поиски зарытых в землю сосудов. Лагерь был разгромлен и разбит. Торчали лишь отдельные колья, и между ними были рассыпаны, втоптаны в грязь пшеница и ячмень.
   - Тут! Коли здесь житница, - вино где-нибудь неподалеку!
   Они принялись тщательно искать, отваливая колоды и оттаскивая прочь трупы, так и оставшиеся непогребенными.
   Старик осторожно постукивал ногой по земле. Вдруг по звуку он определил, что под ним пустота.
   - Стоп, юность глупая, есть, есть! Погреб тут! Моя пятка больше стоит, чем ваши носы!
   Отроки отвалили несколько бревен, оттащили перевернутую двуколку - в земле показалась дощатая дверца. Нагнувшись, они ухватились за нее сильными руками, запоры лопнули, открыв вход в подземелье с узкой крутой лесенкой.
   Радован первым кинулся вниз. С ликующим криком он поднял первый попавшийся глиняный кувшин и прильнул к нему с такой жадностью, что вино громко заклокотало в его горле. Запасы были обильными. Высокие узкие кувшины с большими ручками из красноватой глины выстроились вдоль стены. С потолка свисали мехи, также наполненные вином.
   Славины стали выносить вино из погреба. Всем хватило по кувшину. Радован тянул из большого меха - он прогрыз его, чтобы снять пробу, и не мог оторваться. Вино было отменное!
   Скоро все прослышали о погребе и сломя голову бросились в лагерь. Люди толкались у входа, пили прямо из кувшинов, тащили их к кострам, на которых жарились бараны.
   Лагерь захлестнули пьяные крики и песни, кто плясал, кто бранился, кто дрался. Лишь поздней ночью, уставшие и хмельные, люди заснули мертвецким сном. Радован задремал было с лютней на коленях, потом, покачнувшись, растянулся на земле, сунув под голову лютню с оборванными струнами.
   В то время как юное войско безумствовало в пьяном угаре, Исток лежал у шатра. Любиница поставила возле него рог с лучшим медом и села у ног брата, не сводя с него глаз.
   - Исток, это Перун отнял тебя у Мораны. Когда ты пришел в себя, я принесла ему в жертву самого жирного ягненка. Милостив Перун!
   Брат с благодарностью посмотрел на сестру. На лице его боролись сомнения и вера. Он приподнялся на локте.
   - Не нежно, брат, тебе надо лежать. Так велел волхв.
   - На бойся, Любица! Мне совсем почти не больно.
   Он ощупал свою голову.
   - Расскажи, Исток, как ты сражался. Тебя вытащили из-под груды мертвых и ты жив! Велик Перун!
   - Мрак в моей памяти. Помню только, что я первым ворвался сквозь ворота в лагерь. За мной, как овцы, кинулись наши отроки.
   - И все погибли!
   - Все погибли? О Морана!
   - Над тобой она смилостивилась, возблагодарим ее!
   - Ты, Любиница, не знаешь, как дерутся византийцы! Они поставили передо мной стену из щитов, и мечи из-за нее сверкали, как молнии. Я бил по шлемам, но они были, как наковальни. Мой меч треснул и раскололся. Вот тогда-то меня и задело по голове, все перед глазами завертелось, я упал, и меня прикрыли собой товарищи.
   - Но ощупай свою голову, там нет раны! О велик Перун!
   - Милая, не будь на мне шлема, меня не спасли бы и боги!
   - Шлема?
   - Шлема Хильбудия, он в шатре. Принеси его.
   Исток взял в руки рассеченный шлем и долго рассматривал его.
   - Как он красив, сколько на нем драгоценных камней.
   - Он спас меня от смерти, Любиница!
   Ножом Исток извлек из креста жемчуг.
   - Половину тебе, сестра, половину мне, нанижи его на золотые обручи и носи в височных гривнах.
   - В память о твоей победе!
   - А я в память о товарищах!
   Он высыпал камни в маленький, окованный серебром рог, который носил на поясе, - талисман знаменитой знахарки.
   Вечер опускался на землю. В воздухе клубился туман. Лагерь утих.
   Только Исток бодрствовал в своем шатре и раздумывал, подперев рукой еще болевшую голову.
   "Мы победили. Это верно. Но ведь на самом-то деле победила отцовская мудрость. Лукавство победило, а не мы. И все-таки с тремя я бы справился в бою, каждый славин и ант может уложить трех или четырех византийцев! Но оружие у нас топорное, сражаться мы толком не умеем! А одной силой не возьмешь".
   Он вспомнил, как когда-то маленькое племя славинов продало византийцам свой град, отдало в рабство своих дочерей, отдало много скота и овец, чтобы выкупить себя. И когда пришли византийские воины, чтобы получить купленное, женщины плевали в лицо своим мужьям и кричали: "И этих лукавцев вы испугались? Вы, воины? Позор!"
   Исток думал о том, каким замечательным войском могли бы стать объединенные племена, умей они хорошо сражаться. Они подступили бы к воротам самого Константинополя. Насколько малочисленнее было войско Хильбудия! Славины напали на византийцев из засады, заняли лагерь, и все-таки убитых у них больше, чем у византийцев. А стоит нагрянуть ночью сотне всадников во главе с таким вот Хильбудием, и они разобьют большое войско славинов в пух и прах. Орда завыла бы, и не помогли бы никакие приказы; горстка людей одолела бы тысячи.
   Исток был опечален. Впервые участвовал он в битве, но уже понял, что дикая, необузданная сила - еще не все. Он знал, что скоро ему придется занять место Сваруна, что через несколько лет он, возможно, станет старейшиной, поведет за собой войско...
   Тяжелая голова скользнула с руки на ложе; черные мысли о грядущем не давали душе покоя.
   8
   На другое утро Сварун созвал всех вождей, старейшин и опытных ратников на военный совет, чтобы установить мир и порядок в войске. Собрались седовласые мужи, и сказал Сварун:
   - Мужи, старейшины, славные ратники, сражение закончилось, однако не совсем. Великий Перун принял нашу жертву под липой и сказал свое громкое слово. Враг разбит, нам светит солнце свободы, вольно пасутся наши стада. Славины и анты снова стали тем, чем были когда-то и чем должны пребывать во веки веков. Хвала Перуну, и под липой мы принесли ему новую жертву благодарности!
   Но говорю вам, сражение не совсем закончено. Возможно ли оставить плуг посреди нивы и в ясную погоду удалиться домой? Мы глубоко вонзили плуг, пошла широкая борозда, - значит, вперед, братья! Вернем хотя бы крохи того хлеба, который три года забирал у нас Хильбудий. До морозов еще далеко, ударим же по вражеской земле, возвратим отнятое у нас. Овцу за овцу, корову за корову, а христиан и христианок пригоним домой, чтобы они пасли скот, сеяли и жали вместо наших погибших сынов. Таковы думы вашего старейшины, которого вы сами избрали, дабы в преклонные годы он шел впереди и вел вас в сражения. Старейшины, мужи, молвите мудрое слово!
   Поднялся старейшина Велегост, богатый и уважаемый славин.
   - Много своих людей потерял я в этом бою, два сына моих полегли на поле брани. Но я говорю: жив я, есть у меня еще два сына, и пусть все мы падем, если нужно, но прежде отмстим и получим долг сполна. Мудр Сварун, его слово - воля богов.
   - Отомстим! - подхватили славины.
   Старейшины антов молчали. Зорко поглядел на них Сварун. Забота и страх отразились на его лице.
   - Братья наши, анты, вы живете дальше нас и не так страдаете от византийцев, как мы. Но если вы хотите пребывать в безопасности, воздвигните впереди себя стену! Эта стена мы, ваши братья! Пусть же и ваши камни будут в этой общей стене, ваши могучие камни, и вы сможете спокойно спать со своими семьями и вольно пасти свои стада!
   Встал старейшина антов Волк.
   - Братья славины, зима стоит у дверей и стучит в них. Она застигнет нас в горах и возьмет в капкан. Не станем искушать богов! Они много дали нам на сей раз! Возвратимся мирно по домам! А весной соберемся вновь и пойдем через Дунай!
   Анты громогласно одобрили слова своего старейшины. Славины хмурились и ворчали.
   Стремясь добрым словом унять распрю, поднялся Сварун.
   Ты мудро сказал, старейшина Волк. Но, говорю я, не так уж мудр тот, кто заколов и изжарив ягненка, оставляет его и уходит с пустым желудком!
   - Мы не уйдем, мы хотим досыта наесться, - зашумели славины.
   - Не вы одни! Надо быть справедливыми. Анты были верными соратниками и издалека пришли нам на помощь. Разве напрасно трещали копья, напрасно ломались мечи, напрасно летели головы? Нет. Награда принадлежит им по праву. Мы не можем дать ее сейчас, но там, куда мы идем, они будут вознаграждены с лихвой.
   Встал ант Виленец, богатый и хвастливый человек.
   - Волк верно сказал. Не надо награды. В погоне за нею мы можем попасть в лапы зимы, и тогда горькая расплата ждет нас. Поэтому мы возвращаемся. Дом наш далек. Мы поступим мудро, если не станем уподобляться тому алчному мужу, что умер от обжорства.
   Зашумели анты, единодушно требуя возвращения домой.
   Горько было Сваруну. Опечалила его междоусобица. На границе совсем не осталось вражеских гарнизонов, можно беспрепятственно проникнуть за Дунай и взять богатую добычу, но вот анты не хотят. Старый вождь решил еще раз убедить их.
   - Похвально, что вы стремитесь домой. Мы проводим вас с большим почетом. Но спросите своих воинов, может, не откажутся они всего лишь за один месяц получить больше, чем дают им стада за целый год? Давайте спросим воинов!
   Слово взял Волк.
   - Быть по сему. Отложим совет до завтра!
   Старейшины разошлись: славины - вправо, анты - влево.
   - Сварун хочет, чтобы всем заправляли славины, - негодовали анты.
   - Не бывать тому!
   - Как он смеет приказывать свободным мужам!
   - Мы ему не слуги!
   - Надо сказать воинам!
   - Никто не пойдет с ним, напрасно старается!
   Славины бранили антов:
   - Баламуты!
   - Им бы только свару заварить.
   - Пусть их ведут в Византию крутить царские мельницы!
   - К бабам пусть идут, те им спины погреют, коли они так зимы боятся.
   - Далась им зима! Волк он и есть волк!
   Опечаленный Сварун остался один. К нему подошел Исток.
   - Печально твое лицо, отец, - сказал он. - Что решено на совете, почему грустишь?
   - Исток, сын мой, запомни: не видать счастья славинам, пока не будет у них согласия. Облака затянут солнце их свободы, и такие густые, что не пробиться сквозь них лучу радости.
   - Когда я буду старейшиной, отец, я постараюсь научить их воевать. Мы должны учиться у врага, иначе нас будут бить.
   - Я скоро умру, Исток; дыхание Мораны уже близко. И умру без надежды. Только бы уйти мне свободным к праотцам!
   Голова старика поникла. Исток не посмел нарушить его великую печаль.
   В тот день среди воинов было много споров и толков. Обсуждали слова старейшин, одних хвалили, других ругали. Анты склонялись к возвращению домой, славины высказывались за поход на юг.
   Внезапно распри утихли. На востоке у Дуная показались всадники. Воины схватились за оружие. Девушек и раненых быстро переправили через мост, на случай битвы. Исток, забыв о боли, собрал лучших стрелков и расставил их таким образом, чтобы они осыпали стрелами фланги конницы.
   Но чем ближе подъезжали всадники, тем яснее становилось, что это не византийцы. Не сверкали их доспехи, да и скакали они беспорядочной толпой.
   - Гунны! Гунны! - пронесся над лагерем громкий клич.
   Опустив оружие, все с любопытством ждали их приближения.
   Впереди мчался вождь гуннов Тунюш. Под ним был худой и стройный конь - тонконогий, с гибкими и крепкими, словно воловьи жилы, мускулами. Гунн полагал, что приехал в византийский лагерь, поэтому очень удивился, увидев войско славинов.
   В мгновенье ока Тунюш понял, что произошло. С притворной любезностью он спросил, где старейшина Сварун. Подъехав к самому шатру, он с коня приветствовал старейшину.
   Тунюш был коренастый угловатый человек с бычьей шеей. Крупная голова его глубоко ушла в плечи, нос был сплющен, на подбородке росли редкие волосы, маленькие и живые глазки все время бегали, сверкая двумя черными искорками подо лбом. На голове его была остроконечная шапка, на груди тонкий пластинчатый доспех, поверх которого развевался багряный плащ. Худые бедра прикрывали косматые козловые штаны.
   - Ты самый великий герой, Сварун, ибо ты победил Хильбудия. Самый великий в мире, так говорит тебе Тунюш, потомок Эрнака, сына Аттилы.
   - Куда путь держишь? Сходи с коня, подсаживайся к нам и ешь!
   Тунюш спешился.
   - В Константинополь, хочу обмануть царя и получить денег, - сказал он и захохотал.
   Управда - могучий государь, разве ты не боишься его?
   - Могучий? Ты могуч и я могуч, потому что нам знаком меч и шестопер. А он сидит на золотом троне, крутит исписанные ослиные кожи и холит свою красотку, такую блудницу, что Тунюш ее к хвосту своего коня не привязал бы. Стоит только Управде услышать: "О царь, варвары подходят!", как он сразу отворяет сундук, насыпает золота и молит: "Успокой их, Тунюш, дай им денег, вот бери золото и серебро!"
   - Не верю! Управде служил Хильбудий! Это демон! У кого такие воины, тот может спокойно сидеть на золотом троне!
   - Хильбудий был один! Теперь путь в страну свободен. Можешь идти до самой столицы, коли есть охота!
   - Эх, я-то пошел бы, да вот анты, анты...
   Глаза Тунюша вспыхнули.
   - Позволь моим людям переночевать в лагере. Завтра мы поедем дальше.
   - Вы - наши гости. Что наше - то ваше.
   Гунны смешались со славинами. Тунюш приветствовал славинов, а потом не спеша перешел к антам и лег среди их старейшин.
   Между тем в душе Истока зрело дерзкое решение.
   Он разыскал Радована.
   Тот сидел в сторонке за кустом и связывал оборванные струны лютни. Старик был мрачен и зол. Когда Исток подошел к нему, он изподлобья взглянул на него и продолжал заниматься своим делом.
   - Ты один, Радован? Певец, а прячешься под кустом!
   Радован не ответил ни слова. Лишь резанул его острым взглядом из-под нахмуренных бровей.
   - Что не в духе, Радован? Или лишнего хлебнул?
   Старик посмотрел на него в ярости.
   Но Исток спокойно подсел к нему, помолчал, а потом сказал:
   - Не сердись, дядюшка, я хочу расспросить тебя о важных делах!
   - Спрашивай!
   - Ты идешь в Константинополь?
   - Да, в Константинополь! Я не могу жить среди таких дикарей. Все струны мне порвали, вурдалак их знаешь!
   - Возьми меня с собой?
   - Сын Сварунов, не дело ты задумал! Тебе, сыну вождя, - дома сидеть, а мне, певцу, - по белу свету бродить.
   - И все-таки я пойду с тобой. Я хочу идти, мне надо идти!
   - Византией лишил тебя разума. Не болтай попусту! Сиди дома, не убивай отца своего. Подумай, ведь ты у него теперь единственный сын.
   - Потому мне и надо в Константинополь.
   - Щенок поймал тебя в свой капкан и помутил тебе разум. Я скажу отцу, чтоб он нарезал прутьев и вразумил тебя.
   - Дядюшка, смилуйся, возьми меня с собой. Я умею петь. Я хорошо пою!
   - Глупец что вода - знай себе прет вперед. Растолкуй мне, какая надобность толкает тебя в Константинополь?
   - Хочу научиться воевать по-византийски!
   Радован разинул рот и долго смотрел на юношу широко раскрытыми глазами, держа в руках концы оборванной струны.
   - Воевать по-византийски! Но ты умеешь воевать по-своему. И только что доказал это, мне отроки рассказывали.
   - Византийцы воюют лучше. И я хочу у них поучиться.
   Радован размышлял, связывая струны.
   - Ничего не скажешь, придумал ты не плохо. Сам царь обрадовался такому воину. Но знай, там варваров первыми посылают в бой, и они редко возвращаются живыми.
   - Перун станет хранить меня.
   - Хорошо! Ты славный юноша, кто знает, может, тебя и ждет счастье. Я возьму тебя с собой, но как только мы выйдем в путь - ты мой сын. Понял?
   - Понял, любезный отец!
   - Тунюш тебя видел?
   - Нет!
   - И не должен! Тунюш - хитрая лиса. Он едет в Константинополь, чтобы там продать нас Управде за рваную конскую сбрую. Потому-то я от него и спрятался. О своем замысле - никому ни слова.
   - Ни слова, отец!
   - Гуннам на глаза не показывайся. Ночью мы скроемся. Но подумай хорошенько, твой отец умрет с горя!
   - Не умрет. Девять сыновей его пали - и он не умер.
   - Ладно. Готовься. Надень холщевую рубаху и захвати с собой овчину, в Гемских горах будет холодно. Оружие не бери. Только нож спрячь за пояс. Может пригодиться.
   - И двух диких коней возьму.
   - Не надо. Музыканты и певцы ходят пешком. Да и спешить нам некуда.
   - Только молчи, отец!
   - Ты тоже помалкивай и избегай Тунюша. Вечером, когда все улягутся, жди меня за этим кустом!
   Радостно попрощался Исток со стариком. В душе у него все кипело. Заманчивые картины сменяли одна другую. Он мечтал о ратных делах, о прекрасном Константинополе, мечтал о том, как вернется домой умелым и ловким воином, и его изберут вождем. А вдруг он погибнет бог весть где, вдруг никогда больше не увидит своего племени, отца, сестры своей Любиницы? Сомнения боролись в нем с решимостью.
   А Радован долго раздумывал, связывая струны, и наконец решил:
   "Пусть идет дерзкий отрок! Вдвоем веселей будет. Посмотрим цирк в Константинополе, а там затоскует по дому, и весной я приведу его обратно. А в войско ни за что его не пущу. Совесть потом заест".
   Важно развалившись среди антских старейшин, Тунюш выпустил свои щупальца и вскоре выведал мнение антов о походе на юг. Он-то хорошо знал, что гарнизоны вдоль дороги, ведущие через Гем в Константинополь, настолько незначительны, что после разгрома Хильбудия объединенное войско варваров шутя могло бы с ними справиться и захватить богатейшую добычу.
   Однако Тунюш заботился о своих интересах.
   - Стало быть, вы не пойдете со Сваруном на юг?
   - Нет! - ответили старейшины.
   - Разумное решение! Вы знаете, что Тунюш, потомок Аттилы, ваш верный друг и союзник. Кровь Аттилы протухла бы в моих жилах, если б я скрыл от вас правду. На пути в столицу стоят еще десять полководцев со своими отрядами, и они сильнее Хильбудия. Не несите свои тела на ужин волкам. Возвращайтесь и празднуйте победу!
   - Слыхали? А Сварун-то? Гордыня толкает его на юг!
   - Сварун - великий воин. И воля у него железная. Потому не спорьте на воинском совете, а мирно и тихо уходите. Один Сварун не пойдет на юг, а повернет за вами.
   Старейшины, поблагодарив Тунюша за великую любовь к ним, разошлись по своим отрядам и рассказали воинам о том, что им сообщил гунн. Украдкой переговариваясь, анты отделились от славинов. К ночи войско распалась на два лагеря.
   Тунюш ужинал у Сваруна, восхвалял его храбрость и насмехался над антами. Он выпил много меда и вина. Маленькие глазки его остановились на Любинице. Девушка вздрогнула и сжала на груди амулет, дар знаменитой ведуньи.
   Наступила темная хмурая ночь. В лагере улеглись рано.
   Рассветало медленно и неохотно. Сварун стоял перед шатром и думал, как уговорить антов.
   Вдруг его окружили взволнованные старейшины славинов.
   - Анты исчезли! Их лагерь пуст! Тунюша поглотила ночь, - наперебой говорили они.
   Сварун прижал руки к груди, сжал губы и вошел в шатер.
   Вышел он оттуда лишь около полудня. Лицо его будто окаменело. Глубокие морщины стали еще глубже и тверже и походили на трещины в скале, размытые водой в ходе столетий. Он один решил идти в землю византийцев, чтобы вернуться домой хоть с какой-нибудь добычей в знак славной победы. В граде он надумал оставить Истока, чтобы тот охранял и защищал его от бед.
   Сварун велел позвать сына.
   Все обегали отроки. Осмотрели лагерь, окрестности, кусты, равнину минул день, напрасно ожидал Сварун, Истока нигде не было.
   Тогда Сварун призвал старейшин и сказал им, что слагает с себя власть.
   После этого он, молчаливый и угрюмый, сел на коня, позвал Любиницу и всех своих и той же ночью перешел Дунай. Он закрылся в своем доме и, как раненный лев, что отлеживается в своем логове, долгие дни и еще более долгие зимние ночи лежал там на овчине.
   9
   Варвары, жившие по соседству с Византией в Европе и Азии, охотно приходили зимой в императорскую столицу. Одни приносили роскошные меха на продажу, другие намеревались менять драгоценные камни на ткани и стекло, оружие и конские уборы. Но таких было немного. Обычно в столицу приходили бродяги, странники, люди без роду и племени, не думающие о завтрашнем дне. Повелевать ими мог любой, кто даст им больше еды и вина. То были обманщики, злодеи, убийцы, разбойники и воры, музыканты и фигляры - не все были жуликами, но все были лентяями, предпочитавшими выпрашивать хлеб, нежели сеять его своими руками.
   Многих манили приключения и константинопольский цирк. То были беспокойные души, не ведавшие в мире счастья и покоя, не нуждавшиеся ни в теплой постели, ни в кровле над головой: только бы вон из дому да бродить по свету без всякой цели и смысла.
   Ночью Радован и Исток спустились на дорогу, шедшую от Дуная к Константинополю. Шли они быстро, чтобы подальше уйти от лагеря, прежде чем их хватятся.
   На рассвете они услышали конский топот.
   - За нами скачут! - сказал Исток.
   - Не бойся, сынок! Только очень глупому или очень мудрому может прийти в голову мысль, что Исток пошел в Константинополь!
   Топот приближался. И хотя Радован твердил, что опасаться нечего, тем не менее он шмыгнул в густые заросли возле дороги и потянул за собой Истока.