Джемма набросила его и, вернувшись в комнату, обнаружила, что Мария разобрала все ее вещи, выгладила их и развесила по шкафам.
— Вы просыпаться, — произнесла Мария, неслышно входя в комнату. — Фелипе хотел бы вас видеть за ужином, но он не велеть вас беспокоить, если вам еще плохо после самолета.
Подобное внимание со стороны Фелипе раньше ничуть бы не удивило Джемму, но сейчас показалось подозрительным. Правда, у него было время подумать и понять, насколько необоснованными были его обвинения.
— Мне немножко лучше, Мария, но я еще не в силах одеться и спуститься к ужину. Сеньор де Навас не вернулся?
— Нет, и не раньше чем через два дня, — ответила Мария, заправляя постель.
Жаль, подумала Джемма, для него, для отца, я бы сделала усилие. Но мысль об отце уже не возбуждала ее, она вызывала лишь сожаление. Не стоило сюда приезжать.
Итак, придется помаяться день-другой, пока он не приедет. При других обстоятельствах она даже обрадовалась бы ожиданию. Смогла бы отдохнуть после полета и собраться с силами перед встречей с родным отцом. Но теперь, рядом с Фелипе, готовым постоянно ее мучить, ожидание превратится в двойную муку. Тоска накрыла ее второй волной отчаяния.
— Сеньорита… — начала Мария, но вдруг застеснялась и замолчала, смущенно зардевшись.
— Называйте меня Джеммой, пожалуйста, — ласково, чтобы успокоить ее, произнесла Джемма. Мария улыбнулась.
— Джемма, — повторила она. Мягкое «дж» далось ей с трудом, как будто что-то застряло у нее в горле. — Фелипе — он мне говорить, зачем вы здесь…
Джемма замерла, держа расческу над головой. Нет, не мог же он посвятить экономку в их секрет, сообщить ей, что когда-то они были любовниками, и объяснить ей причину, по которой он устроил этот заказ?!
— Это есть моя дочка, Кристина. Она любить американо, и он в один день вернуться домой и, может быть, взять мою дочку с собой… а она все, что я иметь. Может… у вас есть время… делать… делать маленькая картинка… — Она вдруг замотала головой. — Нет, я не должна просить…
Джемма улыбнулась — от облегчения и удовольствия.
— О, Мария, вы хотите, чтобы я написала портрет вашей дочери?
Мария снова замотала головой и в умоляющем жесте сцепила перед собой руки.
— Я не должна была просить…
— Нет-нет, я очень рада, — рассмеялась Джемма. Бесподобная мысль! Теперь ей есть чем занять себя! За это время, может быть, уляжется сумбур в голове. К тому же отказать в такой отчаянной материнской просьбе просто невозможно.
— Я платить, — улыбнулась Мария.
— Ни за что! — запротестовала Джемма. — Это будет моим подарком. Я сделаю это с удовольствием. — И она подтвердила свои слова легким пожатием руки женщины.
Зардевшись от смущения, Мария направилась к выходу и у самой двери снова остановилась.
— Я приносить еду. Вы должны есть, а я расскажу Кристине. Она будет в восторге.
Джемма еще несколько раз провела расческой по волосам, жалея, что нельзя с такой же легкостью избавиться от черной хандры. Что ж, по крайней мере одна проблема решена. Ей есть чем занять себя до приезда Агустина де Наваса. Однако как отнесется к этому Фелипе, не будет ли он возражать? Она полагала, что дочь Марии тоже работает в доме, но почему бы девушке не попозировать в свободное от работы время? Да и вообще, при чем тут Фелипе — ведь это, в конце концов, дом Агустина, верно? Но Фелипе здесь живет, и Мария обращается к нему так, как будто в отсутствие Агустина главой дома является он…
Джемма озадаченно нахмурилась и положила щетку на трюмо. А в самом деле, почему Фелипе здесь живет? Правда, лишь время от времени, но сейчас-то он как раз здесь. Кажется, он связан с финансами в нефтяной промышленности. Может, он консультант ее отца… Агустина? Ведь если Агустин управляет своей империей из дому, из такой дали, то должен же у него быть помощник? Но это всего лишь предположение. Джемма мечтала узнать правду, только… разве правда изменит что-то в ее кошмарном положении?
Придерживая одной рукой тяжелые шторы, она вглядывалась в окно, словно хотела найти за ним ответы, но темнота была безмолвна. Как странно поворачивается и изменяется жизнь, почти всегда заставая человека врасплох. Джемма летела сюда с тревогой в душе, вызванной предстоящей встречей с человеком, который оказался ее родным отцом. Но теперь еще большую тревогу вызывал в ней другой человек, ее бывший любовник, Фелипе Сантос. Страх пред встречей с отцом был ничто по сравнению с тем страхом, который вызывали угрозы Фелипе.
— Мне очень жаль, что ты не в силах присоединиться ко мне за ужином в гостиной. Гора идет к Магомету — полагаю, именно этого ты и ожидала.
Заслышав полный сарказма голос, Джемма резко повернулась.
— Ничего подобного я не ожидала! — Она нахмурилась, увидев Фелипе, который принес поднос с ужином и поставил его на одну из тумбочек. — Чтоб ты знал, я не играю с тобой в игры. Вряд ли можно было бы предположить, что ты, выполняя обязанности прислуги, сам принесешь мне еду!
— Ты могла бы предположить все что угодно — меня бы ничего не удивило. Ты достаточно умна, чтобы догадаться, что твое упрямство меня разозлит и я этого так не оставлю.
— У меня создалось впечатление, что мне предоставили выбор — присоединиться к тебе внизу или же поужинать в своей комнате, — парировала Джемма. — Я даже подумала, что ты заботливо вспомнил о моей усталости после полета. Как же я ошиблась!
— А что, ты в самом деле устала от перелета? — Он холодно улыбался, глубоко посаженные глаза ощупывали ее тело под соблазнительным белым атласом халата.
Джемма и бровью не повела, не поддалась невольному желанию поглубже запахнуться ради приличия. Ему и так прекрасно известно все, что скрывается под халатом, подумала она с вызовом.
— Надеюсь, мне не откажут в столь малой слабости? — с горечью бросила она.
— Только если и мне не откажут в моей.
Такого она не ожидала, и поэтому ее тело оказалось не готово к отпору. Он протянул руку, рывком обхватил ее за талию, и она не успела даже глазом моргнуть, как оказалась прижатой к нему. Его дыхание обожгло ее, жаркий, требовательный, беспощадный в своем сиюминутном желании рот прижался к ее рту. Фелипе языком раздвинул ей губы и прошелся им по нежной коже десен. Джемма просто окаменела от неудержимого напора его страсти.
Животный крик вырвался из его горла. Такой знакомый, в прошлом приводивший ее в восторг. Дыхание замирало у нее в груди от этого безмолвного признания, что она нужна ему вся без остатка — здесь, сейчас и всегда. Глубина ее ответного желания не замедлила заявить о себе, и вот уже она повторялась, та самая страстная вспышка чувств, которая столько раз заставляла ее мечтать о слиянии с ним. Его руки прошлись по атласной поверхности ткани, пробрались под халатик, погладили нежную кожу — и раскаленное добела желание превратило в пепел все ее возражения, как будто смертельный вирус в один миг овладел ее телом.
От страсти у нее помутилось сознание, и она забыла о том, что это всего лишь наказание, месть, пытка со стороны Фелипе. Его ладони, жаркие, жадные, забрались под тонкую ткань, завладели грудью, и Джемма не сдержала резкого выдоха.
Яростно стиснув ее грудь, он прикоснулся ртом к твердому соску, а потом втянул его губами, как будто наслаждался редким, изысканным вином и не хотел потерять ни капли драгоценного напитка.
Джемма вскинула руки и поиграла дрожащими пальцами в знакомых упругих шелковистых кольцах его волос, потом прижала его голову к себе. Она тоже боялась потерять своего возлюбленного.
Но он уже потерян, возражали ей ее измученные чувства. И он ее ненавидит. Считает, что она оскорбила их любовь — а не наоборот. И это как раз та пытка, что он обещал. Но ведь и для него это должна быть не меньшая пытка? Разве это игра? Чувство мести здесь ни при чем — он желает ее, страстно желает! Невозможно поверить, что все это фальшь и притворство: огонь жаждущего тела, хриплое дыхание, рвущееся из груди, жаркий рот, властно и требовательно завладевший ее грудью.
И вдруг все внезапно оборвалось: желание исчезло в водовороте мучительных воспоминаний о предательстве. Мысли их в этот миг слились воедино, а вот телам, похоже, не придется больше никогда.
Они одновременно отпрянули друг от друга, и в затуманенных глазах обоих блеснула боль.
— Такого окончания я не ожидал, — прохрипел он, запахивая полы ее халата и с силой затягивая пояс.
Джемма обхватила себя руками, пытаясь успокоиться. Тело ее под халатом мелко дрожало. Не от желания, она это знала.
— Я… я полагала, что в этом-то и заключалась суть данного опыта, — прошептала Джемма осипшим голосом. В этот миг она поняла, что хочет его так же сильно, как всегда, и это желание питалось отнюдь не физическим вожделением, но любовью. Она не ошиблась в своих чувствах к нему, и недели вполне хватило, чтобы доказать истинность ее любви. Любовь не исчезла, она померкла от его жестокости, но все же оставалась здесь, в ее сердце. Но он-то, неужели он не понимает, что между ними есть что-то особенное и что все происшедшее можно и нужно обсудить?
— Ты бы поела, пока не остыла еда, — дрогнувшим голосом произнес он, останавливаясь у двери.
Не этой очередной смены разговора ждала она от него. Ей хотелось схватки с ним, шумного скандала, потому что именно после яростных столкновений часто получается что-нибудь хорошее. Но он остановился, он смотрит на нее и хочет что-то сказать. Джемма затаила дыхание, ожидая, как последняя идиотка, что с этих прекрасных губ сорвутся грубые и жестокие слова, оскорбления, на которые она сможет ответить тем же, чтобы запустить маховик ссоры.
— Завтра, когда ты хорошенько отдохнешь, я покажу тебе поместье. Увидишь, тебе будет чем заняться до приезда Агустина.
— О, у меня уже нашлось занятие, — выпалила она, тая смехотворно нелепую надежду, что он вспылит, узнав о ее договоренности с прислугой, чем и вызовет скандал, которого она так ждала. — Мария попросила меня написать портрет Кристины.
Сердце у нее зашлось от радости при виде его злого взгляда.
— Ей не следовало этого делать! — резко произнес он. — Я с ней поговорю.
— Нет! — вскричала Джемма, стискивая ладони в кулаки. Вот уж чего она не собиралась делать, так это доставлять неприятности Марии.
Она неверно повела разговор, и теперь его ярость направлена на Марию, а не на нее.
Услышав ее выкрик, он сузил глаза и с такой силой вцепился в косяк двери, что побелели пальцы.
— Нет, — повторила Джемма. — Она стеснялась попросить меня, сама сказала, что не должна была этого делать, но Кристина у нее одна… и ей хотелось бы оставить что-нибудь на память, если… если дочь когда-нибудь решит уехать.
Она не упомянула Майка. Возможно, он и не знает о любви летчика-американца к дочери Марии. Ради Марии она, можно сказать, ходила по проволоке.
— Она предлагала деньги, но я сказала, что напишу портрет бесплатно. Мне будет чем заняться, пока я дожидаюсь клиента. Я не знаю обязанностей Кристины, но обещаю не отрывать ее от работы.
Ей внезапно расхотелось возбуждать ссору, которую она перед этим провоцировала. Все пошло наперекосяк, он сердится не на нее, а на Марию, а это совсем ни к чему.
— Свободного времени у нее достаточно, так что я не думаю, что с этим возникнут проблемы, — спокойно произнес он, и Джемма облегченно вздохнула. — По крайней мере тебе не придется без конца сталкиваться со мной, — горько добавил он. — И ты сможешь как следует обдумать то, что едва не произошло сейчас в этой комнате. Не надейся, что я оставил тебя в покое, Джемма. Сегодня вечером в мои планы просто не входило заниматься с тобой любовью. Когда наступит время — ты сама поймешь. Очень скоро ты будешь барабанить в дверь моей спальни.
Все надежды Джеммы испарились, а тело, всего несколько минут назад таявшее в его руках, как масло на солнышке, окаменело.
— Ну, разумеется, — изобразила она язвительную ухмылку. — Я буду барабанить в твою дверь гусиным перышком, и дожидаться мне не придется, не так ли? Поскольку ты будешь весь в огне от нетерпения и меньше всего будешь думать о пытках для меня, верно?
Ей показалось, что Фелипе готов наброситься на нее с кулаками, чтобы разрядить наконец эту жуткую атмосферу. Его лицо угрожающе потемнело, а пальцы продолжали стискивать косяк с такой силой, что она испугалась за сохранность двери. Но оказалось, что перед ней стоял новый Фелипе, совершенно неизвестный ей, поступавший наперекор тому, что она от него ждала.
— Спокойной ночи, querida, — хладнокровно проговорил он. — Подумай над моими словами, это не угроза, а обещание.
Дверь за ним закрылась вызывающе тихо, и Джемма лишь усилием воли сдержала крик негодования, рвавшийся из груди.
Глава 3
— Вы просыпаться, — произнесла Мария, неслышно входя в комнату. — Фелипе хотел бы вас видеть за ужином, но он не велеть вас беспокоить, если вам еще плохо после самолета.
Подобное внимание со стороны Фелипе раньше ничуть бы не удивило Джемму, но сейчас показалось подозрительным. Правда, у него было время подумать и понять, насколько необоснованными были его обвинения.
— Мне немножко лучше, Мария, но я еще не в силах одеться и спуститься к ужину. Сеньор де Навас не вернулся?
— Нет, и не раньше чем через два дня, — ответила Мария, заправляя постель.
Жаль, подумала Джемма, для него, для отца, я бы сделала усилие. Но мысль об отце уже не возбуждала ее, она вызывала лишь сожаление. Не стоило сюда приезжать.
Итак, придется помаяться день-другой, пока он не приедет. При других обстоятельствах она даже обрадовалась бы ожиданию. Смогла бы отдохнуть после полета и собраться с силами перед встречей с родным отцом. Но теперь, рядом с Фелипе, готовым постоянно ее мучить, ожидание превратится в двойную муку. Тоска накрыла ее второй волной отчаяния.
— Сеньорита… — начала Мария, но вдруг застеснялась и замолчала, смущенно зардевшись.
— Называйте меня Джеммой, пожалуйста, — ласково, чтобы успокоить ее, произнесла Джемма. Мария улыбнулась.
— Джемма, — повторила она. Мягкое «дж» далось ей с трудом, как будто что-то застряло у нее в горле. — Фелипе — он мне говорить, зачем вы здесь…
Джемма замерла, держа расческу над головой. Нет, не мог же он посвятить экономку в их секрет, сообщить ей, что когда-то они были любовниками, и объяснить ей причину, по которой он устроил этот заказ?!
— Это есть моя дочка, Кристина. Она любить американо, и он в один день вернуться домой и, может быть, взять мою дочку с собой… а она все, что я иметь. Может… у вас есть время… делать… делать маленькая картинка… — Она вдруг замотала головой. — Нет, я не должна просить…
Джемма улыбнулась — от облегчения и удовольствия.
— О, Мария, вы хотите, чтобы я написала портрет вашей дочери?
Мария снова замотала головой и в умоляющем жесте сцепила перед собой руки.
— Я не должна была просить…
— Нет-нет, я очень рада, — рассмеялась Джемма. Бесподобная мысль! Теперь ей есть чем занять себя! За это время, может быть, уляжется сумбур в голове. К тому же отказать в такой отчаянной материнской просьбе просто невозможно.
— Я платить, — улыбнулась Мария.
— Ни за что! — запротестовала Джемма. — Это будет моим подарком. Я сделаю это с удовольствием. — И она подтвердила свои слова легким пожатием руки женщины.
Зардевшись от смущения, Мария направилась к выходу и у самой двери снова остановилась.
— Я приносить еду. Вы должны есть, а я расскажу Кристине. Она будет в восторге.
Джемма еще несколько раз провела расческой по волосам, жалея, что нельзя с такой же легкостью избавиться от черной хандры. Что ж, по крайней мере одна проблема решена. Ей есть чем занять себя до приезда Агустина де Наваса. Однако как отнесется к этому Фелипе, не будет ли он возражать? Она полагала, что дочь Марии тоже работает в доме, но почему бы девушке не попозировать в свободное от работы время? Да и вообще, при чем тут Фелипе — ведь это, в конце концов, дом Агустина, верно? Но Фелипе здесь живет, и Мария обращается к нему так, как будто в отсутствие Агустина главой дома является он…
Джемма озадаченно нахмурилась и положила щетку на трюмо. А в самом деле, почему Фелипе здесь живет? Правда, лишь время от времени, но сейчас-то он как раз здесь. Кажется, он связан с финансами в нефтяной промышленности. Может, он консультант ее отца… Агустина? Ведь если Агустин управляет своей империей из дому, из такой дали, то должен же у него быть помощник? Но это всего лишь предположение. Джемма мечтала узнать правду, только… разве правда изменит что-то в ее кошмарном положении?
Придерживая одной рукой тяжелые шторы, она вглядывалась в окно, словно хотела найти за ним ответы, но темнота была безмолвна. Как странно поворачивается и изменяется жизнь, почти всегда заставая человека врасплох. Джемма летела сюда с тревогой в душе, вызванной предстоящей встречей с человеком, который оказался ее родным отцом. Но теперь еще большую тревогу вызывал в ней другой человек, ее бывший любовник, Фелипе Сантос. Страх пред встречей с отцом был ничто по сравнению с тем страхом, который вызывали угрозы Фелипе.
— Мне очень жаль, что ты не в силах присоединиться ко мне за ужином в гостиной. Гора идет к Магомету — полагаю, именно этого ты и ожидала.
Заслышав полный сарказма голос, Джемма резко повернулась.
— Ничего подобного я не ожидала! — Она нахмурилась, увидев Фелипе, который принес поднос с ужином и поставил его на одну из тумбочек. — Чтоб ты знал, я не играю с тобой в игры. Вряд ли можно было бы предположить, что ты, выполняя обязанности прислуги, сам принесешь мне еду!
— Ты могла бы предположить все что угодно — меня бы ничего не удивило. Ты достаточно умна, чтобы догадаться, что твое упрямство меня разозлит и я этого так не оставлю.
— У меня создалось впечатление, что мне предоставили выбор — присоединиться к тебе внизу или же поужинать в своей комнате, — парировала Джемма. — Я даже подумала, что ты заботливо вспомнил о моей усталости после полета. Как же я ошиблась!
— А что, ты в самом деле устала от перелета? — Он холодно улыбался, глубоко посаженные глаза ощупывали ее тело под соблазнительным белым атласом халата.
Джемма и бровью не повела, не поддалась невольному желанию поглубже запахнуться ради приличия. Ему и так прекрасно известно все, что скрывается под халатом, подумала она с вызовом.
— Надеюсь, мне не откажут в столь малой слабости? — с горечью бросила она.
— Только если и мне не откажут в моей.
Такого она не ожидала, и поэтому ее тело оказалось не готово к отпору. Он протянул руку, рывком обхватил ее за талию, и она не успела даже глазом моргнуть, как оказалась прижатой к нему. Его дыхание обожгло ее, жаркий, требовательный, беспощадный в своем сиюминутном желании рот прижался к ее рту. Фелипе языком раздвинул ей губы и прошелся им по нежной коже десен. Джемма просто окаменела от неудержимого напора его страсти.
Животный крик вырвался из его горла. Такой знакомый, в прошлом приводивший ее в восторг. Дыхание замирало у нее в груди от этого безмолвного признания, что она нужна ему вся без остатка — здесь, сейчас и всегда. Глубина ее ответного желания не замедлила заявить о себе, и вот уже она повторялась, та самая страстная вспышка чувств, которая столько раз заставляла ее мечтать о слиянии с ним. Его руки прошлись по атласной поверхности ткани, пробрались под халатик, погладили нежную кожу — и раскаленное добела желание превратило в пепел все ее возражения, как будто смертельный вирус в один миг овладел ее телом.
От страсти у нее помутилось сознание, и она забыла о том, что это всего лишь наказание, месть, пытка со стороны Фелипе. Его ладони, жаркие, жадные, забрались под тонкую ткань, завладели грудью, и Джемма не сдержала резкого выдоха.
Яростно стиснув ее грудь, он прикоснулся ртом к твердому соску, а потом втянул его губами, как будто наслаждался редким, изысканным вином и не хотел потерять ни капли драгоценного напитка.
Джемма вскинула руки и поиграла дрожащими пальцами в знакомых упругих шелковистых кольцах его волос, потом прижала его голову к себе. Она тоже боялась потерять своего возлюбленного.
Но он уже потерян, возражали ей ее измученные чувства. И он ее ненавидит. Считает, что она оскорбила их любовь — а не наоборот. И это как раз та пытка, что он обещал. Но ведь и для него это должна быть не меньшая пытка? Разве это игра? Чувство мести здесь ни при чем — он желает ее, страстно желает! Невозможно поверить, что все это фальшь и притворство: огонь жаждущего тела, хриплое дыхание, рвущееся из груди, жаркий рот, властно и требовательно завладевший ее грудью.
И вдруг все внезапно оборвалось: желание исчезло в водовороте мучительных воспоминаний о предательстве. Мысли их в этот миг слились воедино, а вот телам, похоже, не придется больше никогда.
Они одновременно отпрянули друг от друга, и в затуманенных глазах обоих блеснула боль.
— Такого окончания я не ожидал, — прохрипел он, запахивая полы ее халата и с силой затягивая пояс.
Джемма обхватила себя руками, пытаясь успокоиться. Тело ее под халатом мелко дрожало. Не от желания, она это знала.
— Я… я полагала, что в этом-то и заключалась суть данного опыта, — прошептала Джемма осипшим голосом. В этот миг она поняла, что хочет его так же сильно, как всегда, и это желание питалось отнюдь не физическим вожделением, но любовью. Она не ошиблась в своих чувствах к нему, и недели вполне хватило, чтобы доказать истинность ее любви. Любовь не исчезла, она померкла от его жестокости, но все же оставалась здесь, в ее сердце. Но он-то, неужели он не понимает, что между ними есть что-то особенное и что все происшедшее можно и нужно обсудить?
— Ты бы поела, пока не остыла еда, — дрогнувшим голосом произнес он, останавливаясь у двери.
Не этой очередной смены разговора ждала она от него. Ей хотелось схватки с ним, шумного скандала, потому что именно после яростных столкновений часто получается что-нибудь хорошее. Но он остановился, он смотрит на нее и хочет что-то сказать. Джемма затаила дыхание, ожидая, как последняя идиотка, что с этих прекрасных губ сорвутся грубые и жестокие слова, оскорбления, на которые она сможет ответить тем же, чтобы запустить маховик ссоры.
— Завтра, когда ты хорошенько отдохнешь, я покажу тебе поместье. Увидишь, тебе будет чем заняться до приезда Агустина.
— О, у меня уже нашлось занятие, — выпалила она, тая смехотворно нелепую надежду, что он вспылит, узнав о ее договоренности с прислугой, чем и вызовет скандал, которого она так ждала. — Мария попросила меня написать портрет Кристины.
Сердце у нее зашлось от радости при виде его злого взгляда.
— Ей не следовало этого делать! — резко произнес он. — Я с ней поговорю.
— Нет! — вскричала Джемма, стискивая ладони в кулаки. Вот уж чего она не собиралась делать, так это доставлять неприятности Марии.
Она неверно повела разговор, и теперь его ярость направлена на Марию, а не на нее.
Услышав ее выкрик, он сузил глаза и с такой силой вцепился в косяк двери, что побелели пальцы.
— Нет, — повторила Джемма. — Она стеснялась попросить меня, сама сказала, что не должна была этого делать, но Кристина у нее одна… и ей хотелось бы оставить что-нибудь на память, если… если дочь когда-нибудь решит уехать.
Она не упомянула Майка. Возможно, он и не знает о любви летчика-американца к дочери Марии. Ради Марии она, можно сказать, ходила по проволоке.
— Она предлагала деньги, но я сказала, что напишу портрет бесплатно. Мне будет чем заняться, пока я дожидаюсь клиента. Я не знаю обязанностей Кристины, но обещаю не отрывать ее от работы.
Ей внезапно расхотелось возбуждать ссору, которую она перед этим провоцировала. Все пошло наперекосяк, он сердится не на нее, а на Марию, а это совсем ни к чему.
— Свободного времени у нее достаточно, так что я не думаю, что с этим возникнут проблемы, — спокойно произнес он, и Джемма облегченно вздохнула. — По крайней мере тебе не придется без конца сталкиваться со мной, — горько добавил он. — И ты сможешь как следует обдумать то, что едва не произошло сейчас в этой комнате. Не надейся, что я оставил тебя в покое, Джемма. Сегодня вечером в мои планы просто не входило заниматься с тобой любовью. Когда наступит время — ты сама поймешь. Очень скоро ты будешь барабанить в дверь моей спальни.
Все надежды Джеммы испарились, а тело, всего несколько минут назад таявшее в его руках, как масло на солнышке, окаменело.
— Ну, разумеется, — изобразила она язвительную ухмылку. — Я буду барабанить в твою дверь гусиным перышком, и дожидаться мне не придется, не так ли? Поскольку ты будешь весь в огне от нетерпения и меньше всего будешь думать о пытках для меня, верно?
Ей показалось, что Фелипе готов наброситься на нее с кулаками, чтобы разрядить наконец эту жуткую атмосферу. Его лицо угрожающе потемнело, а пальцы продолжали стискивать косяк с такой силой, что она испугалась за сохранность двери. Но оказалось, что перед ней стоял новый Фелипе, совершенно неизвестный ей, поступавший наперекор тому, что она от него ждала.
— Спокойной ночи, querida, — хладнокровно проговорил он. — Подумай над моими словами, это не угроза, а обещание.
Дверь за ним закрылась вызывающе тихо, и Джемма лишь усилием воли сдержала крик негодования, рвавшийся из груди.
Глава 3
На следующее утро Джемма была на ногах очень рано. Она выспалась на месяц вперед и проснулась свежей и отдохнувшей. Но, едва ступив на ковер, девушка снова вспомнила об угрозах Фелипе.
Никому не позволено давить на нее, твердо решила Джемма. А Фелипе избрал именно такую тактику: хочет поколебать ее уверенность, хочет, чтобы она превратилась в душевного урода. Правда, она уже на полпути к этому, но афишировать столь печальное обстоятельство не собирается.
Приняв душ, Джемма накинула легкий бледно-желтый сарафанчик с узкими бретельками, сунула ноги в кожаные шлепанцы, схватила солнечные очки и вышла из комнаты. Решимостью светился ее взгляд, но весь ее облик говорил о том, что она вовсе не такая храбрая, какой хотела казаться. Ночью она сражалась со слезами, долго сражалась, наступил даже момент, когда она уже готова была разрыдаться, однако решила: нет, ее слез ему не видать!
На лестнице она задержалась, чтобы рассмотреть портреты. Ни одного кисти великих: Ренуара, Тернера или Пикассо. По большей части это были старинные фамильные портреты, написанные неизвестными художниками и передаваемые из поколения в поколение. Интересно, нет ли здесь Агустина, подумала Джемма, но не обнаружила ни одного полотна, которое было бы написано раньше, чем полвека назад. И — ни единого женского портрета. Однако это Джемму нисколько не удивило: страна мужчин, саркастично подумала она, страна, где женщин ни во что не ставят.
Комнаты внизу были прохладны и просторны. Гулкие помещения с высоченными потолками, огромным количеством деревянных балок, белоснежными стенами и натертыми половицами. Мебель — массивная, темного резного дерева — соответствовала духу самого здания. Стены были украшены гобеленами с изображениями старинных охотничьих сцен, а диваны застланы роскошными парчовыми покрывалами. Тканые ковры на мозаичном полу отливали голубым, красным и черным и поблескивали кое-где золотым. Неужели настоящее золото? — подумала Джемма.
Везде, где только можно, стояли вазы с цветами — розами, чтобы наполнить благоуханием воздух, лилиями и диковинными орхидеями, которые украшали и ее спальню. Вилла, пусть мрачноватая, была очень красива, но Джемму вдруг поразила странная мысль: в этих стенах не слышно взрывов детского смеха. Да и вообще у дома был такой торжественный вид, будто это музей какой-то, где детям, конечно, не место.
Одна из комнат оказалась запертой, и Джемма решила, что это, видимо, кабинет Агустина. Она прошла мимо и направилась по коридору к кухне. В самом его конце Джемма открыла дверь, такую же тяжелую и обитую железом, как и все остальные двери в доме.
Вот где билось сердце виллы! Комната невероятных размеров, светлая, обставленная как минимум на целый век современнее, чем все, что Джемма видела здесь до сих пор.
Мария обернулась к ней от огромной сверкающей плиты, где жарился бекон и пеклись оладьи. Восхитительный аромат поднял Джемме настроение.
— Джемма, вы хорошо чувствовать, si? Фелипе с лошади.
Джемма и сама это видела. Она заметила Фелипе через открытую заднюю дверь кухни. Он объезжал лошадь на выгуле перед конюшнями. На нем были черная тенниска и белые бриджи для верховой езды. Даже с такого расстояния нельзя было не заметить, что изможденность, бросившаяся ей в глаза при встрече с ним, оставила печать только на его лице, но не на теле.
Он был по-прежнему мускулистым и очень сильным, хотя и похудевшим.
Сердце у нее заныло при мысли о том, что причина, возможно, в ней. Но ведь это не так? Он же ненавидит ее, разве нет? Но страдания, обещанные ей, не приносили ему никакого удовлетворения. Жажда мести, питающая его злобу, только ухудшала положение.
Мария пригласила ее к столу, и Джемма, почувствовав себя во вполне домашней обстановке, с радостью приняла приглашение. Ей было приятно, что ее принимали здесь отнюдь не как гостью.
— Кристина убирает спальни и скоро быть свободна. Вы тогда начинать картина? — горя нетерпением, поинтересовалась Мария, когда Джемма принялась за завтрак.
— Позже, Мария, — раздался позади нее голос, и Джемма бросила взгляд на Фелипе. Он стоял на пороге, обрамленный прямоугольным каркасом двери, и яркие солнечные лучи подсвечивали сзади его темную фигуру, как будто сам дьявол из преисподней явился на свет Божий. — Я хочу утро провести с Джеммой. Кристина сможет позировать попозже. — Он уселся за стол напротив нее и положил кнут для езды рядом, как будто он мог понадобиться ему в любую минуту.
Джемма мысленно залепила себе пощечину: с этими постоянными мыслями о пытках, которые он ей уготовил, недолго превратиться в параноика.
— Хорошо спала? — поинтересовался он, набрасываясь на завтрак, состоящий из яичницы с беконом и оладий.
— Да, спасибо, — вежливо ответила Джемма, поднося к губам чашку с кофе и всматриваясь в его лицо поверх дымящегося края. — Я думала, что я самая ранняя пташка, но ты меня обошел. Я видела, как ты занимался с лошадью.
— Выездка. Я развожу скаковых лошадей. Завтра этому жеребцу предстоит отправиться на племенную ферму, так что ему понадобится вся его сила. Не хочешь посмотреть? — В глубине темных глаз блеснул циничный огонек, и сообразительная Джемма мгновенно поняла, что это предложение — его очередной укол и атака.
— Нет, благодарю, — чопорно проговорила Джемма и смущенно опустила ресницы.
— В таком случае тебе, возможно, будет интересно взглянуть на жеребца-»соблазнителя» в действии! Не так возбуждает, но тем не менее весьма поучительно.
— «Соблазнителя»? — осторожно повторила Джемма, не сдержав любопытства.
— Жеребца-»соблазнителя» приводят к кобыле, чтобы он провел предварительный, самый сложный этап ухаживания, перед тем как настоящий производитель наденет на себя лавры победителя. В тот момент, когда «соблазнитель» попытается взобраться на кобылу — значит, она уже готова, — вводят производителя.
— Но это же кошмар! — выпалила Джемма. — Это несправедливо.
— Справедливости вообще не очень-то много в любви и на войне, — со значением произнес он.
Джемма, проигнорировав намек, пылко возразила:
— Скажи это бедняге «соблазнителю»!
— О, у них тоже бывают счастливые моменты, — ответил он и подлил себе кофе. — Тебе не известна история Архива, не слишком выдающегося скакуна, которого отстранили от скачек и превратили в «соблазнителя»? Его полюбила Вишенка, да так, что хотела только его и постоянно отвергала всех других женихов. Ее владелец сочувствовал ей и в конце концов смирился с ее любовью. В результате этого незаконного союза на свет появился Аркл, один из величайших скакунов всех времен.
Джемма невольно улыбнулась.
— Звучит как сказка для лошадей.
— Это правда, уверяю тебя, — с нажимом произнес Фелипе.
Улыбка сошла с губ Джеммы. Возможно, в этой сказке тоже скрывалось предупреждение. Возможно, Бьянка играет роль эдакого «соблазнителя» в облике женщины. Фелипе, наверное, с помощью Бьянки собирается выполнить свой мстительный замысел, чтобы она, Джемма, кинулась в его объятия, а он смог бы ее отвергнуть. Но не логичнее ли предположить, что Бьянка действительно нужна ему, — и в этом случае сама Джемма превращается в глазах Бьянки в того самого «соблазнителя»!
— Ты готова к осмотру? — Фелипе отодвинул от себя тарелку.
— Да, но сначала хочу взглянуть на то место, где мне предстоит писать портрет. Ты заказал все, что я просила?
Фелипе поднялся из-за стола и протянул Джемме ее солнечные очки. На мгновение их пальцы и взгляды встретились. И оба одновременно отвели глаза.
— Заказывать все, что стояло в твоем списке, не было необходимости. Разве что холсты. Здесь ведь имеется полностью оборудованная студия. Очки скрыли удивление в ее взгляде.
— Вот как? А кто художник? — спросила Джемма. Ей до сих пор ничего не известно о человеке, чей портрет она должна написать. Не видела она также ни жены Агустина, ни детей. Правда, вполне возможно, что они уже взрослые и успели покинуть родительское гнездо. — Так кто же художник — Агустин?
— Никто, — натянуто произнес Фелипе, показывая ей дорогу через сад к бассейну.
Джемма не стала настаивать. Возможно, студия — просто каприз богача, у которого столько денег, что он не может решить, на что их еще потратить. Тем не менее для Джеммы это настоящая удача: она волновалась, в каких условиях ей придется работать. Во время утреннего тайного осмотра дома ей не удалось найти подходящего места, где бы можно было поставить мольберт. Нормальное освещение было только на кухне, но ей трудно было вообразить богатейшего нефтяного короля позирующим на фоне кухонных принадлежностей.
— Ты плаваешь? — спросил Фелипе, когда они остановились на террасе с видом на бассейн.
Это было восхитительное сооружение — круглое, манящее к своим прохладным голубым водам! В самом центре бассейна призывно журчал фонтан, отделанный натуральным камнем. Джемму заворожили солнечные зайчики на его бурлящей поверхности. Она с трудом оторвала взгляд от этого зрелища, посмотрела на Фелипе. Ей было мучительно больно осознавать, что ему неизвестно даже, что она умеет плавать, и так же мучительно больно было осознавать, что и она сама не знает, умеет ли плавать он. Но у них не было возможности узнать все друг о друге, она понимала, что надо использовать для узнавания каждую минуту. Джемма видела, что и Фелипе сейчас настроен так же!
— Да, меня трудно назвать дельфином, но я очень люблю воду, — пробормотала она.
— Прекрасно, тогда позже поплаваем. А верхом ездишь?
— К сожалению, нет, — покачала головой Джемма. — Меня приводит в ужас любое животное крупнее шетлендского пони.
Фелипе хохотнул, но не предложил поучить ее верховой езде. Джемма исполнилась благодарности за проявленное милосердие.
Они обогнули бассейн и сквозь арку из вьющихся роз направились в другую часть сада, при виде которой у Джеммы перехватило дыхание, так как их глазам открылся настоящий рай. Орхидеи, сотни орхидей, прозрачно-восковых, экзотических, красочных. Их пышные яркие головки выглядывали отовсюду.
— Какая красота, просто фантастика! — ахнула Джемма.
Фелипе сорвал один цветок, нежно-кремовый, едва раскрывший изящные удлиненные лепестки, настолько совершенный, что где-нибудь в Париже или Лондоне за него отдали бы целое состояние. Улыбнувшись, он пристроил орхидею в гагатово-черной блестящей шевелюре Джеммы и посмотрел на нее пристальным взглядом. Джемма не смогла выдержать его: она была расстроена той болью, что прочитала в его глазах. Девушка отвернулась и сделала вид, что рассматривает один из самых необычных цветков. Фелипе хихикнул за ее спиной — и вот тогда она все поняла. Для него это просто игра, с горечью подумала Джемма, и очень жестокая. Что ж, она не станет подыгрывать ему, хотя именно этого он и ждет.
— Они все твои? — поинтересовалась она.
— Мои и Агустина. Наше общее хобби. Джемма нахмурилась. Ей хотелось узнать побольше об их хобби, но Фелипе уже развернулся и направился в сторону бассейна. Она догнала его.
— Ты на него работаешь? — Еще один вопрос, который свидетельствовал о том, как все-таки мало она знает о Фелипе.
— Да. Я его финансовый директор.
— А ты не можешь мне немного рассказать о нем? — попросила Джемма. — Я имею в виду… что мне это необходимо для работы. Чтобы портрет оказался удачным, мне необходимо знать, что он за человек.
— В принципе он может быть настоящим негодяем, но он состоятелен, удачлив, и это, как правило, привлекает большинство женщин, — безразличным тоном произнес Фелипе.
Это что, очередная шпилька, намек, что она — как раз одна из «большинства женщин»? Пропустив колкость мимо ушей, Джемма подумала: ничего себе портрет получится — богатый, удачливый негодяй, да еще оказавшийся ее родным отцом!
Они уже оставили позади себя бассейн и приближались к церквушке рядом с виллой. Раньше Джемма ее не заметила, но теперь обратила внимание, что прямо от входа в церковь скрытая от глаз тропинка ведет к двойным дверям в боковой стене виллы. Джемма мгновенно вычислила, что это дверь из той самой закрытой комнаты — личного кабинета Агустина де Наваса. Наверное, он очень набожен.
— Вот тут ты будешь работать — разумеется, если Агустин позволит. Сюда в течение долгих лет не ступала нога человека. — Фелипе полез в карман за ключом.
Джемма открыла было рот, чтобы возразить, что она ни за что не станет рисовать в Божьем храме, разве что епископа или папу римского, но в этот миг Фелипе распахнул дверь.
Он прошел в помещение, раздвинул шторы на окнах. Джемма сняла очки, уронив при этом орхидею, и наклонилась, чтобы поднять цветок. Разогнувшись, она не сдержала восторженного вздоха.
Никому не позволено давить на нее, твердо решила Джемма. А Фелипе избрал именно такую тактику: хочет поколебать ее уверенность, хочет, чтобы она превратилась в душевного урода. Правда, она уже на полпути к этому, но афишировать столь печальное обстоятельство не собирается.
Приняв душ, Джемма накинула легкий бледно-желтый сарафанчик с узкими бретельками, сунула ноги в кожаные шлепанцы, схватила солнечные очки и вышла из комнаты. Решимостью светился ее взгляд, но весь ее облик говорил о том, что она вовсе не такая храбрая, какой хотела казаться. Ночью она сражалась со слезами, долго сражалась, наступил даже момент, когда она уже готова была разрыдаться, однако решила: нет, ее слез ему не видать!
На лестнице она задержалась, чтобы рассмотреть портреты. Ни одного кисти великих: Ренуара, Тернера или Пикассо. По большей части это были старинные фамильные портреты, написанные неизвестными художниками и передаваемые из поколения в поколение. Интересно, нет ли здесь Агустина, подумала Джемма, но не обнаружила ни одного полотна, которое было бы написано раньше, чем полвека назад. И — ни единого женского портрета. Однако это Джемму нисколько не удивило: страна мужчин, саркастично подумала она, страна, где женщин ни во что не ставят.
Комнаты внизу были прохладны и просторны. Гулкие помещения с высоченными потолками, огромным количеством деревянных балок, белоснежными стенами и натертыми половицами. Мебель — массивная, темного резного дерева — соответствовала духу самого здания. Стены были украшены гобеленами с изображениями старинных охотничьих сцен, а диваны застланы роскошными парчовыми покрывалами. Тканые ковры на мозаичном полу отливали голубым, красным и черным и поблескивали кое-где золотым. Неужели настоящее золото? — подумала Джемма.
Везде, где только можно, стояли вазы с цветами — розами, чтобы наполнить благоуханием воздух, лилиями и диковинными орхидеями, которые украшали и ее спальню. Вилла, пусть мрачноватая, была очень красива, но Джемму вдруг поразила странная мысль: в этих стенах не слышно взрывов детского смеха. Да и вообще у дома был такой торжественный вид, будто это музей какой-то, где детям, конечно, не место.
Одна из комнат оказалась запертой, и Джемма решила, что это, видимо, кабинет Агустина. Она прошла мимо и направилась по коридору к кухне. В самом его конце Джемма открыла дверь, такую же тяжелую и обитую железом, как и все остальные двери в доме.
Вот где билось сердце виллы! Комната невероятных размеров, светлая, обставленная как минимум на целый век современнее, чем все, что Джемма видела здесь до сих пор.
Мария обернулась к ней от огромной сверкающей плиты, где жарился бекон и пеклись оладьи. Восхитительный аромат поднял Джемме настроение.
— Джемма, вы хорошо чувствовать, si? Фелипе с лошади.
Джемма и сама это видела. Она заметила Фелипе через открытую заднюю дверь кухни. Он объезжал лошадь на выгуле перед конюшнями. На нем были черная тенниска и белые бриджи для верховой езды. Даже с такого расстояния нельзя было не заметить, что изможденность, бросившаяся ей в глаза при встрече с ним, оставила печать только на его лице, но не на теле.
Он был по-прежнему мускулистым и очень сильным, хотя и похудевшим.
Сердце у нее заныло при мысли о том, что причина, возможно, в ней. Но ведь это не так? Он же ненавидит ее, разве нет? Но страдания, обещанные ей, не приносили ему никакого удовлетворения. Жажда мести, питающая его злобу, только ухудшала положение.
Мария пригласила ее к столу, и Джемма, почувствовав себя во вполне домашней обстановке, с радостью приняла приглашение. Ей было приятно, что ее принимали здесь отнюдь не как гостью.
— Кристина убирает спальни и скоро быть свободна. Вы тогда начинать картина? — горя нетерпением, поинтересовалась Мария, когда Джемма принялась за завтрак.
— Позже, Мария, — раздался позади нее голос, и Джемма бросила взгляд на Фелипе. Он стоял на пороге, обрамленный прямоугольным каркасом двери, и яркие солнечные лучи подсвечивали сзади его темную фигуру, как будто сам дьявол из преисподней явился на свет Божий. — Я хочу утро провести с Джеммой. Кристина сможет позировать попозже. — Он уселся за стол напротив нее и положил кнут для езды рядом, как будто он мог понадобиться ему в любую минуту.
Джемма мысленно залепила себе пощечину: с этими постоянными мыслями о пытках, которые он ей уготовил, недолго превратиться в параноика.
— Хорошо спала? — поинтересовался он, набрасываясь на завтрак, состоящий из яичницы с беконом и оладий.
— Да, спасибо, — вежливо ответила Джемма, поднося к губам чашку с кофе и всматриваясь в его лицо поверх дымящегося края. — Я думала, что я самая ранняя пташка, но ты меня обошел. Я видела, как ты занимался с лошадью.
— Выездка. Я развожу скаковых лошадей. Завтра этому жеребцу предстоит отправиться на племенную ферму, так что ему понадобится вся его сила. Не хочешь посмотреть? — В глубине темных глаз блеснул циничный огонек, и сообразительная Джемма мгновенно поняла, что это предложение — его очередной укол и атака.
— Нет, благодарю, — чопорно проговорила Джемма и смущенно опустила ресницы.
— В таком случае тебе, возможно, будет интересно взглянуть на жеребца-»соблазнителя» в действии! Не так возбуждает, но тем не менее весьма поучительно.
— «Соблазнителя»? — осторожно повторила Джемма, не сдержав любопытства.
— Жеребца-»соблазнителя» приводят к кобыле, чтобы он провел предварительный, самый сложный этап ухаживания, перед тем как настоящий производитель наденет на себя лавры победителя. В тот момент, когда «соблазнитель» попытается взобраться на кобылу — значит, она уже готова, — вводят производителя.
— Но это же кошмар! — выпалила Джемма. — Это несправедливо.
— Справедливости вообще не очень-то много в любви и на войне, — со значением произнес он.
Джемма, проигнорировав намек, пылко возразила:
— Скажи это бедняге «соблазнителю»!
— О, у них тоже бывают счастливые моменты, — ответил он и подлил себе кофе. — Тебе не известна история Архива, не слишком выдающегося скакуна, которого отстранили от скачек и превратили в «соблазнителя»? Его полюбила Вишенка, да так, что хотела только его и постоянно отвергала всех других женихов. Ее владелец сочувствовал ей и в конце концов смирился с ее любовью. В результате этого незаконного союза на свет появился Аркл, один из величайших скакунов всех времен.
Джемма невольно улыбнулась.
— Звучит как сказка для лошадей.
— Это правда, уверяю тебя, — с нажимом произнес Фелипе.
Улыбка сошла с губ Джеммы. Возможно, в этой сказке тоже скрывалось предупреждение. Возможно, Бьянка играет роль эдакого «соблазнителя» в облике женщины. Фелипе, наверное, с помощью Бьянки собирается выполнить свой мстительный замысел, чтобы она, Джемма, кинулась в его объятия, а он смог бы ее отвергнуть. Но не логичнее ли предположить, что Бьянка действительно нужна ему, — и в этом случае сама Джемма превращается в глазах Бьянки в того самого «соблазнителя»!
— Ты готова к осмотру? — Фелипе отодвинул от себя тарелку.
— Да, но сначала хочу взглянуть на то место, где мне предстоит писать портрет. Ты заказал все, что я просила?
Фелипе поднялся из-за стола и протянул Джемме ее солнечные очки. На мгновение их пальцы и взгляды встретились. И оба одновременно отвели глаза.
— Заказывать все, что стояло в твоем списке, не было необходимости. Разве что холсты. Здесь ведь имеется полностью оборудованная студия. Очки скрыли удивление в ее взгляде.
— Вот как? А кто художник? — спросила Джемма. Ей до сих пор ничего не известно о человеке, чей портрет она должна написать. Не видела она также ни жены Агустина, ни детей. Правда, вполне возможно, что они уже взрослые и успели покинуть родительское гнездо. — Так кто же художник — Агустин?
— Никто, — натянуто произнес Фелипе, показывая ей дорогу через сад к бассейну.
Джемма не стала настаивать. Возможно, студия — просто каприз богача, у которого столько денег, что он не может решить, на что их еще потратить. Тем не менее для Джеммы это настоящая удача: она волновалась, в каких условиях ей придется работать. Во время утреннего тайного осмотра дома ей не удалось найти подходящего места, где бы можно было поставить мольберт. Нормальное освещение было только на кухне, но ей трудно было вообразить богатейшего нефтяного короля позирующим на фоне кухонных принадлежностей.
— Ты плаваешь? — спросил Фелипе, когда они остановились на террасе с видом на бассейн.
Это было восхитительное сооружение — круглое, манящее к своим прохладным голубым водам! В самом центре бассейна призывно журчал фонтан, отделанный натуральным камнем. Джемму заворожили солнечные зайчики на его бурлящей поверхности. Она с трудом оторвала взгляд от этого зрелища, посмотрела на Фелипе. Ей было мучительно больно осознавать, что ему неизвестно даже, что она умеет плавать, и так же мучительно больно было осознавать, что и она сама не знает, умеет ли плавать он. Но у них не было возможности узнать все друг о друге, она понимала, что надо использовать для узнавания каждую минуту. Джемма видела, что и Фелипе сейчас настроен так же!
— Да, меня трудно назвать дельфином, но я очень люблю воду, — пробормотала она.
— Прекрасно, тогда позже поплаваем. А верхом ездишь?
— К сожалению, нет, — покачала головой Джемма. — Меня приводит в ужас любое животное крупнее шетлендского пони.
Фелипе хохотнул, но не предложил поучить ее верховой езде. Джемма исполнилась благодарности за проявленное милосердие.
Они обогнули бассейн и сквозь арку из вьющихся роз направились в другую часть сада, при виде которой у Джеммы перехватило дыхание, так как их глазам открылся настоящий рай. Орхидеи, сотни орхидей, прозрачно-восковых, экзотических, красочных. Их пышные яркие головки выглядывали отовсюду.
— Какая красота, просто фантастика! — ахнула Джемма.
Фелипе сорвал один цветок, нежно-кремовый, едва раскрывший изящные удлиненные лепестки, настолько совершенный, что где-нибудь в Париже или Лондоне за него отдали бы целое состояние. Улыбнувшись, он пристроил орхидею в гагатово-черной блестящей шевелюре Джеммы и посмотрел на нее пристальным взглядом. Джемма не смогла выдержать его: она была расстроена той болью, что прочитала в его глазах. Девушка отвернулась и сделала вид, что рассматривает один из самых необычных цветков. Фелипе хихикнул за ее спиной — и вот тогда она все поняла. Для него это просто игра, с горечью подумала Джемма, и очень жестокая. Что ж, она не станет подыгрывать ему, хотя именно этого он и ждет.
— Они все твои? — поинтересовалась она.
— Мои и Агустина. Наше общее хобби. Джемма нахмурилась. Ей хотелось узнать побольше об их хобби, но Фелипе уже развернулся и направился в сторону бассейна. Она догнала его.
— Ты на него работаешь? — Еще один вопрос, который свидетельствовал о том, как все-таки мало она знает о Фелипе.
— Да. Я его финансовый директор.
— А ты не можешь мне немного рассказать о нем? — попросила Джемма. — Я имею в виду… что мне это необходимо для работы. Чтобы портрет оказался удачным, мне необходимо знать, что он за человек.
— В принципе он может быть настоящим негодяем, но он состоятелен, удачлив, и это, как правило, привлекает большинство женщин, — безразличным тоном произнес Фелипе.
Это что, очередная шпилька, намек, что она — как раз одна из «большинства женщин»? Пропустив колкость мимо ушей, Джемма подумала: ничего себе портрет получится — богатый, удачливый негодяй, да еще оказавшийся ее родным отцом!
Они уже оставили позади себя бассейн и приближались к церквушке рядом с виллой. Раньше Джемма ее не заметила, но теперь обратила внимание, что прямо от входа в церковь скрытая от глаз тропинка ведет к двойным дверям в боковой стене виллы. Джемма мгновенно вычислила, что это дверь из той самой закрытой комнаты — личного кабинета Агустина де Наваса. Наверное, он очень набожен.
— Вот тут ты будешь работать — разумеется, если Агустин позволит. Сюда в течение долгих лет не ступала нога человека. — Фелипе полез в карман за ключом.
Джемма открыла было рот, чтобы возразить, что она ни за что не станет рисовать в Божьем храме, разве что епископа или папу римского, но в этот миг Фелипе распахнул дверь.
Он прошел в помещение, раздвинул шторы на окнах. Джемма сняла очки, уронив при этом орхидею, и наклонилась, чтобы поднять цветок. Разогнувшись, она не сдержала восторженного вздоха.