Страница:
Кен Фоллетт
Лежа со львами
Часть первая
1981 год
Глава 1
Те, кто старался убить Ахмета Ильмаза, были серьезными людьми. Речь шла о студентах-турках, живших в иммиграции в Париже. Они уже убили атташе турецкого посольства и бросили зажигательную бомбу в дом, где жил один из ответственных сотрудников представительства турецких авиалиний. Они избрали Ильмаза своей следующей мишенью, поскольку он был богат, был сторонником военной диктатуры и преспокойно жил в Париже.
Его дом и офис находились под надежной охраной, а разъезжал он в бронированном «Мерседесе». Тем не менее студенты считали, что у каждого мужчины есть своя слабость и таковой, как правило, был интерес к женщинам. Это в полной мере относилось к Ильмазу. В результате наблюдений за Ильмазом в течение нескольких недель выяснилось, что по вечерам два-три раза в неделю он садился в автомобиль «Рено», типа фургона, которым его обслуга обычно пользовалась для поездок за покупками, и ехал до боковой улицы в пятнадцатом округе, где жила влюбленная в него красивая молодая турчанка.
И так, студенты решили заложить бомбу в автомобиль «Рено» в отсутствие хозяина.
Они точно знали, где достать взрывчатку, у Пепе Гоцци, одного из многочисленных сыновей корсиканского крестного отца Меме Гоцци. Пепе был торговцем оружием, Он продавал свой товар любому, но предпочитал «политических» клиентов, поскольку, по его оптимистическому признанию, «идеалисты платят больше». Он помогал студентам-туркам в их обоих предыдущих покушениях.
Однако в их плане, связанном с установкой бомбы в автомобиле, появилась одна загвоздка. Обычно место для девушки в автомобиле «рено» оставалось незанятым, но не всегда. Иногда Ильмаз отправлялся с ней куда-нибудь поужинать. Довольно часто она уезжала и возвращалась через полчаса на машине, нагруженной хлебом, фруктами, сыром, вином – видимо, для приятного пиршества. Кое-когда Ильмаз уезжал домой на такси, а девушка забирала его машину на день, а то и на два. Подобно всем террористам, студенты были романтиками, и не хотели убивать красивую девушку, единственная вина которой заключалась в любви к недостойному мужчине.
Они обсуждали эту проблему на демократической основе. Все решения принимались голосованием, невзирая на авторитеты. Тем не менее, среди них был один, авторитетностью которого предопределялась его господствующая роль. Звали его Рахми Коскун. Это был стройный эмоциональный молодой человек с густыми усами и самоуверенным блеском в глазах. Именно благодаря его энергии и решимости, несмотря на проблемы и связанный с ними риск, были реализованы два предшествующих проекта. Короче говоря, Рахми предложил посоветоваться с экспертом по взрывным устройствам.
Поначалу эта идея понравилась не всем. «Кому можно было довериться?» – прозвучал вопрос. Рахми назвал Эллиса Тейлера. Это был американец, который называл себя поэтом, но на самом деле жил репетиторством, давая уроки английского языка. Знаний о взрывчатых веществах он набрался во Вьетнаме, куда был призван на военную службу. Рахми знал его уже примерно год, им вместе пришлось работать в недолго просуществовавшей революционной газете «Хаос», вместе же они организовали поэтические чтения для сбора средств для Организации Освобождения Палестины (ООП). Казалось, что он разделяет непримиримость Рахми, отвергавшего такое отношение к Турции, и его ненависть к исполнителям этого варварства. Некоторые из остальных студентов тоже были немножко знакомы с Эллисом, он иногда мелькал в рядах демонстрантов и казался им то ли выпускником университета, то ли начинающим преподавателем. Тем не менее, заговорщики были против того, чтобы посвящать в свои планы нетурка. Однако Рахми настаивал, и они в конце концов согласились.
Эллис сразу же изъявил готовность помочь им в решении проблемы. Он объяснил, что бомба должна иметь металлический корпус, управляемый по радио. Рахми будет сидеть у окна в доме напротив квартиры девушки или будет наблюдать за автомобилем «Рено» из припаркованной на улице машины. В руках у него будет маленький радиопередатчик, похожий на дистанционный выключатель для автоматического открывания гаражных ворот. Если Ильмаз, как это чаще всего случалось, сядет в машину один, то Рахми нажмет на кнопку передатчика, и под влиянием радиосигнала сработает выключатель на взрывном устройстве, которое взорвется, как только Ильмаз попробует завести двигатель. Но если в машину сядет девушка, Рахми нажимать на кнопку не станет, и она спокойно уедет. Таким образом, взрывное устройство не сработает.
– Нет кнопки, нет взрыва, – пояснил Эллис.
Рахми понравилась сама идея, и он поинтересовался у Эллиса, захочет ли он сотрудничать с Пепе Гоцци, которому можно заказать взрывное устройство.
– Разумеется, – ответил Эллис.
Потом появилась еще одна закавыка.
– У меня есть друг, – сказал Рахми, – который хочет познакомиться с вами обоими. По правде говоря, ему надо с вами познакомиться, иначе все провалится. Дело в том, что этот друг дает нам деньги на взрывчатку, на автомашины, на взятки, оружие и все прочее.
– А почему он хочет с нами познакомиться? – поинтересовались Эллис и Пепе.
– Он хочет удостовериться, что взрывное устройство сработает, кроме того, ему важно убедиться в том, что он может вам доверять, – проговорил Рахми извиняющимся тоном. – Единственное, что от вас потребуется, это принести взрывное устройство и объяснить ему, как оно работает. Потом пожать ему руку, и дать ему посмотреть вам в глаза. Такая уж это невыполнимая просьба от человека, взвалившего на себя все труды?
– Я все понимаю, – ответил Эллис.
Пепе колебался. Ему хотелось получить обещанные за операцию деньги. Его всегда притягивали деньги, как свинью притягивает корыто с кормом. Но он не любил знакомиться с новыми людьми. Эллис стал его уговаривать.
– Послушай, – сказал он, – эти студенческие группировки расцветают и увядают, как мимоза весной. Рахми наверняка скоро исчезнет с горизонта. Но если ты будешь знать его «друга», то будешь заниматься своим бизнесом и после исчезновения Рахми.
– Ты прав, – ответил Пепе, который не отличался гениальностью, но схватывал суть дела при толковом ее изложении.
Эллис сообщил Рахми, что Пепе согласен, после этого Рахми назначил на следующее воскресенье свидание с троицей заговорщиков.
Эллис посмотрел на часы. Было рано. Пробежал мысленно свои планы. Если все сложится как надо, сегодняшний день будет отмечен торжественным окончанием длившегося более года упорного кропотливого труда. И ему удастся разделить этот триумф с Джейн, если ему все еще будет суждено остаться живым в конце дня.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на Джейн, – осторожно, чтобы не разбудить ее. Его сердце напряженно билось – впрочем, так было всегда, когда он разглядывал ее лицо. Джейн лежала на спине, ее курносый носик был повернут к потолку, а темные волосы лежали на подушке, как сложенное птичье крыло. Он посмотрел на ее широкий рот и полные губы, которые целовали его так часто и ласково. Луч весеннего солнца скатился по лицу этой темной блондинки на щеки – «бороду», как он говорил, когда хотел ее поддразнить.
Ему доставляло редкое удовольствие разглядывать Джейн спящей, лицо расслабленное и лишенное всякого выражения. Обычно она была оживленной – на лице можно было прочесть смех, недовольство, гримасы удивления, скепсиса или сочувствия. Самым привычным ее выражением казалась ухмылка, как у озорного мальчугана, только что позволившего себе в отношении кого-то безжалостный розыгрыш. Такой, как сейчас, она была только во сне или когда напряженно о чем-то думала, но именно такой он любил ее больше всего – при этой незащищенности и расслабленности можно было почувствовать томную чувственность, пылавшую под внешней оболочкой, как медленно тлеющий горячий подземный огонь. Когда Эллис разглядывал ее в таком состоянии, ему так и хотелось дотронуться до нее.
Это удивляло его. Когда вскоре после приезда в Париж Эллис впервые увидел Джейн, она поразила его как типично неуемная представительница молодежи из радикальных столичных кругов, которые создают разные комитеты и организуют кампании против апартеида, за ядерное разоружение, возглавляют марши протеста в связи с событиями в Сальвадоре и загрязнением воды, собирают деньги для голодающего народа Чада или стараются поддержать какого-нибудь талантливого молодого кинематографиста. Людей притягивал ее неотразимый, полный доброты взгляд, пленяло ее очарование, возбуждал ее энтузиазм. Он несколько раз назначал ей свидание – просто чтобы испытать удовольствие понаблюдать за тем, как милая девушка поедает бифштекс, а потом – Эллис уже не мог точно вспомнить, когда это случилось – он обнаружил, что в этой легко возбуждающейся девушке живет страстная женщина, и он в нее влюбился.
Его пристальный взгляд скользил по маленькой квартире-ателье. Он с удовлетворением отметил сугубо личные вещи хозяйки, создававшие уют ее квартирки, изящная лампа, сделанная из миниатюрной китайской вазы, полка с книгами по экономике и нищете на планете, широкая мягкая софа, в которой можно утонуть, фотография отца, красивого мужчины в двубортном пальто, сделанная, по-видимому, в начале шестидесятых, небольшой серебряный кубок, который она выиграла на своем пони, по кличке Одуванчик, в 1971 году, т.е. десять лет назад. Тогда ей было тринадцать лет, – подумал Эллис, – а мне двадцать три, пока она выигрывала гонки на пони в Гемпшире, я был в Лаосе, где устанавливал противопехотные мины вдоль тропы Хо Ши Мина.
Когда Эллис впервые увидел ее квартиру, тут были в основном только стены, это было почти год назад, Джейн только что переехала сюда из пригорода. Ему запомнилась эта аттическая комната с кухней в алькове, душем в ванной и туалетом в холле. Постепенно она превратила этот загаженный чердак в веселенькое гнездышко. Она неплохо зарабатывала переводами с французского и русского на английский, но из-за высокой квартплаты – квартира находилась неподалеку от бульвара Сант-Мишель – ей приходилось постоянно считать деньги, чтобы сэкономить на приобретение необходимого ей стола из красного дерева, античной кровати и тебризского ковра. Как сказал бы отец Эллиса: «Джейн была „классной“ дамой». «Она еще понравится тебе, папочка, – размышлял про себя Эллис. – Она еще сведет тебя с ума».
Он повернулся набок лицом к Джейн и этим движением, как и ожидал, потревожил ее сон. На какую-то долю секунды она разглядывала потолок своими большими голубыми глазами, потом перевела взгляд на него, улыбнулась и прижалась к его груди.
Эллис сразу же возбудился. Полусонные, они прильнули на мгновение друг к другу и стали целоваться, потом она забросила ногу ему на бедра, и они, истомленные, начали молча заниматься любовью.
Когда они впервые отдались любви, а этим они занимались утром и ночью, а порой и вечерами, Эллис решил, что такая неуемность продлится недолго и что спустя несколько дней или пару недель ощущение новизны притупится, и они растворятся в среднестатистическом показателе 2,5 раза в неделю или около того. Но он ошибся. И год спустя они все еще взбудораживались, словно в свой медовый месяц.
Она взобралась на Эллиса, прижавшись к нему своим влажным телом. Заключив Джейн в свои крепкие объятия, он погрузился в ее маленькое тело. Почувствовав приближение его апогея, Джейн подняла голову, измерила Эллиса взглядом и, пока он погружался в нее, не закрывая рта поцеловала его. Сразу же раздался мягкий низкий стон, и он почувствовал, как в это воскресное утро на него накатываются широкие и нежные волны. Полусонная, она все еще сидела на нем. Он погладил ее волосы.
Мгновение спустя она пошевелилась.
– А знаешь, какой сегодня день? – пробормотала Джейн.
– Воскресенье.
– Сегодня твоя очередь готовить ленч.
– Я помню.
– Хорошо. – Наступила пауза. – И чем ты собираешься меня кормить?
– Бифштекс, картошка, бобы, козий сыр, клубника и крем «Шантильи».
Джейн подняла голову и рассмеялась:
– Это твой постоянный репертуар!
– Нет. Прошлый раз мы ели французскую фасоль.
– А еще раньше ты забыл, и нам пришлось есть вне дома. Как насчет того, чтобы немного разнообразить нашу пищу?
– Эй, погоди-ка. Мы договаривались о том, чтобы каждый из нас готовил ленч по очереди, одно воскресенье ты, одно – я. Никто не говорил, что каждый раз на ленч будет что-то новое.
Джейн снова уступила Эллису, делая вид, что он прав. Эллис не мог отстраниться от своих каждодневных забот. Он бессознательно нуждался в ее помощи, и вот наступил момент, когда он обратился к ней за содействием.
– Сегодня утром мне надо встретиться с Рахми, – начал он.
– Хорошо, я зайду к тебе позже.
– Если ты не возражаешь, то приезжай ко мне пораньше. Я хотел бы попросить тебя кое о чем.
– О чем же?
– Приготовь что-нибудь на ленч. Нет, нет! Я шучу. Хочу, чтобы ты помогла мне в одном небольшом заговоре.
– Продолжай, – сказала она.
– Сегодня у Рахми день рождения. Его брат Мустафа в городе, а Рахми ничего об этом не известно.
Если все это получится, – подумал Эллис, – я никогда больше не буду тебе лгать.
– Мне хотелось бы, чтобы Мустафа неожиданно появился на дне рождения у Рахми. Но мне нужен сообщник.
– Я готова, – произнесла Джейн. Она отодвинулась от него и, скрестив ноги, привстала в постели. Ее груди напоминали яблоки, гладкие, круглые и твердые. Пряди волос слегка касались сосков. – И что от меня требуется?
– Все очень просто. Я должен буду сказать Мустафе, куда ему идти, но Рахми еще не решил, где будет отмечать свой день рождения. Поэтому мне придется сообщить об этом Мустафе в последнюю минуту. И Рахми, по-видимому, окажется рядом со мной, когда раздастся телефонный звонок.
– И каково твое решение?
– Я позвоню тебе. И буду говорить всякую чепуху. Ни на что не обращай внимания, главное – это адрес. Позвони Мустафе, сообщи ему этот адрес и объясни, как туда добраться. – Вся эта история выглядела правдоподобной, когда Эллис ее придумал, но теперь все казалось неестественным.
Тем не менее Джейн, судя по всему, ничего на заподозрила.
– Вроде бы все в пределах допустимого, – сказала она.
– Хорошо, – оживленно сказал Эллис, скрывая облегчение.
– А после твоего звонка, когда ты будешь дома?
– Раньше чем через час. Я хочу подождать и посмотреть, чем обернется этот сюрприз, но не поеду туда на ленч.
Джейн задумчиво посмотрела на него.
– Пригласили тебя без меня.
Эллис пожал плечами.
– Я думаю, приглашены в основном мужчины. – Он протянул руку к блокноту на прикроватной тумбочке и написал «Мустафа» и номер телефона.
Джейн встала с постели и направилась прямо в ванную комнату. Войдя туда, включила кран. Сейчас у нее уже сменилось настроение. Улыбка исчезла с ее лица.
– Что тебе не по душе?
– Ничто, – проговорила Джейн. – Иногда мне не нравится, как твои друзья относятся ко мне.
– Но ты же знаешь, как турки относятся к девушкам.
– Именно – к девушкам. К респектабельным женщинам – по-другому. Но я-то девушка.
Эллис вздохнул.
– Стоит ли забивать себе голову доисторическими взглядами нескольких шовинистов? О чем ты действительно хочешь мне рассказать?
Джейн задумалась на мгновение, стоя голышом возле душа. В этот момент она показалась ему настолько привлекательной, что Эллису снова захотелось заняться с ней любовью.
– Мне кажется, меня не устраивает мой статус, – проговорила Джейн. – Я предана тебе, и это знает каждый. Я сплю только с тобой. Ни с кем больше не встречаюсь, а ты мне вовсе не предан. Живем мы раздельно. Я не знаю, где ты бываешь и чем занимаешься. Мы так и не познакомились с родителями друг друга… Людям все это известно, вот и относятся ко мне как к уличной девке.
– По-моему, ты преувеличиваешь.
– Ты всегда так говоришь. – Джейн вошла в ванную комнату и хлопнула дверью.
Эллис достал бритву из ящика, в котором хранил свои бритвенные принадлежности, и стал бриться у раковины в кухне. Такие споры случались у них и раньше, причем даже более напряженные, он хорошо понимал, в чем причина, Джейн хотелось, чтобы они жили вместе. Ему этого, конечно, тоже хотелось. Он хотел жениться на ней и прожить вместе до самой смерти. Но вначале он должен был осуществить свой план, из-за чего не мог раскрыть ей все тайны. Поэтому шли в ход отговорки типа: «Я еще не созрел» и «единственное, что мне нужно, – это время». Эти расплывчатые отговорки приводили ее в ярость. Ей казалось, что год – это слишком большой срок, чтобы любить мужчину без каких-либо обязательств с его стороны. Конечно, она была права. Но если сегодня все пройдет, как надо, он сможет все уладить.
Кончив бриться, он завернул свою бритву в полотенце и положил в ящик. Джейн вышла из ванной комнаты, и он занял ее место. «Мы даже не разговариваем друг с другом, – подумалось ему, – это даже глупо».
Пока Эллис принимал душ, Джейн сварила кофе. Быстро натянув выцветшие хлопчатобумажные джинсы и черную тенниску, он уселся напротив нее за маленький столик из красного дерева. Она налила ему кофе и сказала: «Мне бы хотелось серьезно поговорить с тобой».
– Ладно, – мгновенно согласился он, – сделаем это за ленчем.
– Почему не сейчас?
– У меня нет времени.
– Значит, день рождения Рахми для тебя важнее, чем наши отношения?
– Конечно, нет. – Эллис уловил раздражение в ее интонации, и какой-то внутренний голос подсказывал ему: «Будь мягче, а то ты ее потеряешь!» – Но я уже обещал и должен сдержать слово, я думаю не так уж важно, когда состоится наш разговор – сейчас или чуть позже.
Взгляд Джейн стал неподвижным и упрямым. Это было ему знакомо. Такое выражение лица возникало, когда она приняла решение и кто-то пытался столкнуть ее с намеченного пути.
– Мне надо поговорить именно сейчас.
На какой-то миг Эллис был склонен немедленно выложить ей всю правду. Но он все спланировал по-другому. Однако времени оставалось совсем мало, его мозг был нацелен совсем на другое, короче говоря, он не был готов к такому разговору. Лучше всего поговорить об этом позже, когда оба будут спокойнее. Вот тогда Эллис расскажет ей, что свое задание в Париже он выполнил. Поэтому он и ответил: «Мне кажется, это было бы неразумно. Тогда и я буду спокойней, чем сейчас. Давай поговорим об этом позже. А сейчас мне надо идти». – Эллис встал.
Когда он приблизился к двери, Джейн сказала: «Жан-Пьер предложил мне поехать с ним в Афганистан».
Это сообщение оказалось для Эллиса столь неожиданным, что ему потребовалось какое-то время, чтобы осмыслить его суть.
– Ты это на полном серьезе?
– Да.
Эллис знал, что Жан-Пьер влюблен в Джейн. Таковых насчитывалось еще не менее полдюжины. У такой женщины, как Джейн, по-другому и быть не могло. Правда, ни одного из этих мужчин Эллис не считал своим серьезным соперником. По крайней мере, он не задумывался вплоть до этого момента. Эллис стал приходить в себя после услышанного.
– Чего ради тебе ехать туда, где идет война, да еще с каким-то фраером?
– Оставь свои шутки! – проговорила Джейн со злобой в голосе. – Речь идет о моей жизни.
Он недоверчиво покачал головой.
– Ты не можешь уехать в Афганистан.
– Почему же?
– Потому что ты любишь меня.
– Но это вовсе не значит, что ты можешь мной распоряжаться, как хочешь.
Хорошо еще, что она не сказала: а я не люблю. Он посмотрел на часы. Это было действительно смешно, через несколько часов он собирался рассказать ей все, что ей так хотелось услышать.
– Я не собираюсь этого делать, – ответил он. – Речь идет о нашем будущем, и тут нельзя торопиться.
– Я не собираюсь ждать всю жизнь, – заметила Джейн.
– Я не прошу тебя ждать всю жизнь, я прошу тебя подождать несколько часов. Он прикоснулся к ее щеке, – Давай не будем ссориться из-за нескольких часов.
Она встала с кресла и крепко поцеловала его в губы.
– Ты не поедешь в Афганистан, правда? – проговорил он.
– Не знаю, – решительно проговорила Джейн. Он попытался изобразить подобие ухмылки.
– По крайней мере, до ленча.
Кивнув, Джейн ответила улыбкой.
– До ленча уж точно нет.
Прежде чем уйти, Эллис внимательно посмотрел на нее.
Зря Джейн выбрала это утро для серьезного разговора, сейчас она, наверное, вся в раздумьях и, когда он придет, будет во взбудораженном состоянии. Ну что ж, вначале придется ее успокоить.
Эллис выбросил Джейн из головы и сосредоточился на предстоящем задании.
В отношении личности «друга» Рахми имелось две версии. Согласно одной из них, он был свободолюбивым турком, который по политическим или личным мотивам счел оправданным применение насилия против военной диктатуры и ее сторонников. Такую постановку вопроса Эллис воспринял бы с разочарованием.
По второй версии речь шла о Борисе. «Борис» был легендарной фигурой в тех кругах, в которых вращался Эллис. Это были революционно настроенные студенты, палестинцы-эмигранты, работавшие на полставки лекторы-политологи, редакторы неряшливо издававшихся экстремистских газет, анархисты и маоисты, армяне и воинствующие вегетарианцы. Говорили, будто он русский, агент КГБ, стремящийся финансировать любой леворадикальный акт насилия на Западе. Многие выражали сомнение в его существовании, особенно те, кто пытался и не сумел получить финансовые средства от русских. Но Эллис время от времени замечал, что группа, которая месяцами только и делала, что жаловалась на отсутствие денег на копировальную машину, вдруг переставала болтать об ограниченных финансах и проникалась важностью вопроса о безопасности, а затем, чуточку позже, случались похищения людей, стрельба или взрывы бомб.
Эллис вполне допускал, что русские дают деньги таким группам, как турецкие диссиденты, едва ли они могли устоять перед тем, чтобы упустить такую простую и не связанную с большим риском возможность организации беспорядков. Кроме того, США финансировали похитителей людей и убийц в Центральной Америке, поэтому трудно было ожидать, чтобы Советский Союз проявил большую щепетильность, чем американцы. И поскольку деньги, задействованные в такого рода аферах, не снимались с банковских счетов и не переводились по телексу, требовался кто-то для получения в руки фактических банкнот, стало быть, требовался такой человек, как Борис.
Эллису не терпелось познакомиться с ним.
Рахми прошел мимо него ровно в десять тридцать. На нем была розовая рубашка фирмы «Лакост» и тщательно отглаженные рыжевато-коричневые брюки. Выглядел он как-то угловато. Окинув Эллиса пристальным взглядом, он отвернулся.
Эллис последовал за ним, держась, как и было условленно, на расстоянии 10-15 метров. На ближайшей площадке открытого кафе восседал мускулистый тяжеловес Пепе Тоцци, в костюме из черного шелка, словно после мессы, что, возможно, так и было. На коленях он держал огромный портфель. Он встал и зашагал почти вровень с Эллисом, причем таким образом, что случайному наблюдателю трудно было бы понять, вместе ли они идут или каждый сам по себе.
Рахми направился к холму в сторону Триумфальной Арки.
Эллис наблюдал за Пепе краем глаза. Корсиканец обладал животным инстинктом самосохранения. Он незаметно проверял, нет ли за ним слежки – сначала, когда переходил улицу и, естественно, мог обернуться, окинув взглядом бульвар, пока стоял в ожидании разрешающего сигнала светофора, и потом, проходя мимо углового магазина, где мог наблюдать шедших сзади него людей по отражению в диагональной витрине.
Эллису нравился не Пепе, а Рахми, который отличался искренностью и принципиальностью. Так что люди, которых он убил, наверное, заслуживали того. Пепе был совсем другим. Он шел на это ради денег и еще потому, что был слишком грубым и тупым, чтобы выжить в мире законного бизнеса.
За три квартала восточнее Триумфальной Арки Рахми свернул в боковую улицу. За ним последовали Эллис и Пепе. Рахми перевел их через улицу, и они вошли в отель «Ланкастер». Здесь было назначено свидание. Эллис надеялся, что встреча состоится в баре или ресторане отеля, в общественном месте он чувствовал бы себя увереннее.
После уличной жары от мраморного холла повеяло прохладой. Эллис почувствовал легкий озноб. Официант в смокинге презрительно оглядел его джинсы. Рахми вошел в крохотный лифт в самом конце Г-образного вестибюля. Судя по всему, они направлялись в гостиничный номер. Так оно и есть. Эллис прошел вслед за Рахми в лифт, а Пепе протиснулся сзади. Пока лифт шел вверх, нервы у Эллиса были напряжены до предела. Они вышли на четвертом этаже. Рахми подвел их к сорок первому номеру и постучал в дверь.
Эллис старался выглядеть спокойным и безразличным.
Его дом и офис находились под надежной охраной, а разъезжал он в бронированном «Мерседесе». Тем не менее студенты считали, что у каждого мужчины есть своя слабость и таковой, как правило, был интерес к женщинам. Это в полной мере относилось к Ильмазу. В результате наблюдений за Ильмазом в течение нескольких недель выяснилось, что по вечерам два-три раза в неделю он садился в автомобиль «Рено», типа фургона, которым его обслуга обычно пользовалась для поездок за покупками, и ехал до боковой улицы в пятнадцатом округе, где жила влюбленная в него красивая молодая турчанка.
И так, студенты решили заложить бомбу в автомобиль «Рено» в отсутствие хозяина.
Они точно знали, где достать взрывчатку, у Пепе Гоцци, одного из многочисленных сыновей корсиканского крестного отца Меме Гоцци. Пепе был торговцем оружием, Он продавал свой товар любому, но предпочитал «политических» клиентов, поскольку, по его оптимистическому признанию, «идеалисты платят больше». Он помогал студентам-туркам в их обоих предыдущих покушениях.
Однако в их плане, связанном с установкой бомбы в автомобиле, появилась одна загвоздка. Обычно место для девушки в автомобиле «рено» оставалось незанятым, но не всегда. Иногда Ильмаз отправлялся с ней куда-нибудь поужинать. Довольно часто она уезжала и возвращалась через полчаса на машине, нагруженной хлебом, фруктами, сыром, вином – видимо, для приятного пиршества. Кое-когда Ильмаз уезжал домой на такси, а девушка забирала его машину на день, а то и на два. Подобно всем террористам, студенты были романтиками, и не хотели убивать красивую девушку, единственная вина которой заключалась в любви к недостойному мужчине.
Они обсуждали эту проблему на демократической основе. Все решения принимались голосованием, невзирая на авторитеты. Тем не менее, среди них был один, авторитетностью которого предопределялась его господствующая роль. Звали его Рахми Коскун. Это был стройный эмоциональный молодой человек с густыми усами и самоуверенным блеском в глазах. Именно благодаря его энергии и решимости, несмотря на проблемы и связанный с ними риск, были реализованы два предшествующих проекта. Короче говоря, Рахми предложил посоветоваться с экспертом по взрывным устройствам.
Поначалу эта идея понравилась не всем. «Кому можно было довериться?» – прозвучал вопрос. Рахми назвал Эллиса Тейлера. Это был американец, который называл себя поэтом, но на самом деле жил репетиторством, давая уроки английского языка. Знаний о взрывчатых веществах он набрался во Вьетнаме, куда был призван на военную службу. Рахми знал его уже примерно год, им вместе пришлось работать в недолго просуществовавшей революционной газете «Хаос», вместе же они организовали поэтические чтения для сбора средств для Организации Освобождения Палестины (ООП). Казалось, что он разделяет непримиримость Рахми, отвергавшего такое отношение к Турции, и его ненависть к исполнителям этого варварства. Некоторые из остальных студентов тоже были немножко знакомы с Эллисом, он иногда мелькал в рядах демонстрантов и казался им то ли выпускником университета, то ли начинающим преподавателем. Тем не менее, заговорщики были против того, чтобы посвящать в свои планы нетурка. Однако Рахми настаивал, и они в конце концов согласились.
Эллис сразу же изъявил готовность помочь им в решении проблемы. Он объяснил, что бомба должна иметь металлический корпус, управляемый по радио. Рахми будет сидеть у окна в доме напротив квартиры девушки или будет наблюдать за автомобилем «Рено» из припаркованной на улице машины. В руках у него будет маленький радиопередатчик, похожий на дистанционный выключатель для автоматического открывания гаражных ворот. Если Ильмаз, как это чаще всего случалось, сядет в машину один, то Рахми нажмет на кнопку передатчика, и под влиянием радиосигнала сработает выключатель на взрывном устройстве, которое взорвется, как только Ильмаз попробует завести двигатель. Но если в машину сядет девушка, Рахми нажимать на кнопку не станет, и она спокойно уедет. Таким образом, взрывное устройство не сработает.
– Нет кнопки, нет взрыва, – пояснил Эллис.
Рахми понравилась сама идея, и он поинтересовался у Эллиса, захочет ли он сотрудничать с Пепе Гоцци, которому можно заказать взрывное устройство.
– Разумеется, – ответил Эллис.
Потом появилась еще одна закавыка.
– У меня есть друг, – сказал Рахми, – который хочет познакомиться с вами обоими. По правде говоря, ему надо с вами познакомиться, иначе все провалится. Дело в том, что этот друг дает нам деньги на взрывчатку, на автомашины, на взятки, оружие и все прочее.
– А почему он хочет с нами познакомиться? – поинтересовались Эллис и Пепе.
– Он хочет удостовериться, что взрывное устройство сработает, кроме того, ему важно убедиться в том, что он может вам доверять, – проговорил Рахми извиняющимся тоном. – Единственное, что от вас потребуется, это принести взрывное устройство и объяснить ему, как оно работает. Потом пожать ему руку, и дать ему посмотреть вам в глаза. Такая уж это невыполнимая просьба от человека, взвалившего на себя все труды?
– Я все понимаю, – ответил Эллис.
Пепе колебался. Ему хотелось получить обещанные за операцию деньги. Его всегда притягивали деньги, как свинью притягивает корыто с кормом. Но он не любил знакомиться с новыми людьми. Эллис стал его уговаривать.
– Послушай, – сказал он, – эти студенческие группировки расцветают и увядают, как мимоза весной. Рахми наверняка скоро исчезнет с горизонта. Но если ты будешь знать его «друга», то будешь заниматься своим бизнесом и после исчезновения Рахми.
– Ты прав, – ответил Пепе, который не отличался гениальностью, но схватывал суть дела при толковом ее изложении.
Эллис сообщил Рахми, что Пепе согласен, после этого Рахми назначил на следующее воскресенье свидание с троицей заговорщиков.
* * *
В то утро Эллис пробудился в постели Джейн. Он проснулся внезапно, охваченный страхом, словно во власти кошмара. Мгновение спустя он вспомнил о причине своего душевного состояния.Эллис посмотрел на часы. Было рано. Пробежал мысленно свои планы. Если все сложится как надо, сегодняшний день будет отмечен торжественным окончанием длившегося более года упорного кропотливого труда. И ему удастся разделить этот триумф с Джейн, если ему все еще будет суждено остаться живым в конце дня.
Он повернул голову, чтобы взглянуть на Джейн, – осторожно, чтобы не разбудить ее. Его сердце напряженно билось – впрочем, так было всегда, когда он разглядывал ее лицо. Джейн лежала на спине, ее курносый носик был повернут к потолку, а темные волосы лежали на подушке, как сложенное птичье крыло. Он посмотрел на ее широкий рот и полные губы, которые целовали его так часто и ласково. Луч весеннего солнца скатился по лицу этой темной блондинки на щеки – «бороду», как он говорил, когда хотел ее поддразнить.
Ему доставляло редкое удовольствие разглядывать Джейн спящей, лицо расслабленное и лишенное всякого выражения. Обычно она была оживленной – на лице можно было прочесть смех, недовольство, гримасы удивления, скепсиса или сочувствия. Самым привычным ее выражением казалась ухмылка, как у озорного мальчугана, только что позволившего себе в отношении кого-то безжалостный розыгрыш. Такой, как сейчас, она была только во сне или когда напряженно о чем-то думала, но именно такой он любил ее больше всего – при этой незащищенности и расслабленности можно было почувствовать томную чувственность, пылавшую под внешней оболочкой, как медленно тлеющий горячий подземный огонь. Когда Эллис разглядывал ее в таком состоянии, ему так и хотелось дотронуться до нее.
Это удивляло его. Когда вскоре после приезда в Париж Эллис впервые увидел Джейн, она поразила его как типично неуемная представительница молодежи из радикальных столичных кругов, которые создают разные комитеты и организуют кампании против апартеида, за ядерное разоружение, возглавляют марши протеста в связи с событиями в Сальвадоре и загрязнением воды, собирают деньги для голодающего народа Чада или стараются поддержать какого-нибудь талантливого молодого кинематографиста. Людей притягивал ее неотразимый, полный доброты взгляд, пленяло ее очарование, возбуждал ее энтузиазм. Он несколько раз назначал ей свидание – просто чтобы испытать удовольствие понаблюдать за тем, как милая девушка поедает бифштекс, а потом – Эллис уже не мог точно вспомнить, когда это случилось – он обнаружил, что в этой легко возбуждающейся девушке живет страстная женщина, и он в нее влюбился.
Его пристальный взгляд скользил по маленькой квартире-ателье. Он с удовлетворением отметил сугубо личные вещи хозяйки, создававшие уют ее квартирки, изящная лампа, сделанная из миниатюрной китайской вазы, полка с книгами по экономике и нищете на планете, широкая мягкая софа, в которой можно утонуть, фотография отца, красивого мужчины в двубортном пальто, сделанная, по-видимому, в начале шестидесятых, небольшой серебряный кубок, который она выиграла на своем пони, по кличке Одуванчик, в 1971 году, т.е. десять лет назад. Тогда ей было тринадцать лет, – подумал Эллис, – а мне двадцать три, пока она выигрывала гонки на пони в Гемпшире, я был в Лаосе, где устанавливал противопехотные мины вдоль тропы Хо Ши Мина.
Когда Эллис впервые увидел ее квартиру, тут были в основном только стены, это было почти год назад, Джейн только что переехала сюда из пригорода. Ему запомнилась эта аттическая комната с кухней в алькове, душем в ванной и туалетом в холле. Постепенно она превратила этот загаженный чердак в веселенькое гнездышко. Она неплохо зарабатывала переводами с французского и русского на английский, но из-за высокой квартплаты – квартира находилась неподалеку от бульвара Сант-Мишель – ей приходилось постоянно считать деньги, чтобы сэкономить на приобретение необходимого ей стола из красного дерева, античной кровати и тебризского ковра. Как сказал бы отец Эллиса: «Джейн была „классной“ дамой». «Она еще понравится тебе, папочка, – размышлял про себя Эллис. – Она еще сведет тебя с ума».
Он повернулся набок лицом к Джейн и этим движением, как и ожидал, потревожил ее сон. На какую-то долю секунды она разглядывала потолок своими большими голубыми глазами, потом перевела взгляд на него, улыбнулась и прижалась к его груди.
Эллис сразу же возбудился. Полусонные, они прильнули на мгновение друг к другу и стали целоваться, потом она забросила ногу ему на бедра, и они, истомленные, начали молча заниматься любовью.
Когда они впервые отдались любви, а этим они занимались утром и ночью, а порой и вечерами, Эллис решил, что такая неуемность продлится недолго и что спустя несколько дней или пару недель ощущение новизны притупится, и они растворятся в среднестатистическом показателе 2,5 раза в неделю или около того. Но он ошибся. И год спустя они все еще взбудораживались, словно в свой медовый месяц.
Она взобралась на Эллиса, прижавшись к нему своим влажным телом. Заключив Джейн в свои крепкие объятия, он погрузился в ее маленькое тело. Почувствовав приближение его апогея, Джейн подняла голову, измерила Эллиса взглядом и, пока он погружался в нее, не закрывая рта поцеловала его. Сразу же раздался мягкий низкий стон, и он почувствовал, как в это воскресное утро на него накатываются широкие и нежные волны. Полусонная, она все еще сидела на нем. Он погладил ее волосы.
Мгновение спустя она пошевелилась.
– А знаешь, какой сегодня день? – пробормотала Джейн.
– Воскресенье.
– Сегодня твоя очередь готовить ленч.
– Я помню.
– Хорошо. – Наступила пауза. – И чем ты собираешься меня кормить?
– Бифштекс, картошка, бобы, козий сыр, клубника и крем «Шантильи».
Джейн подняла голову и рассмеялась:
– Это твой постоянный репертуар!
– Нет. Прошлый раз мы ели французскую фасоль.
– А еще раньше ты забыл, и нам пришлось есть вне дома. Как насчет того, чтобы немного разнообразить нашу пищу?
– Эй, погоди-ка. Мы договаривались о том, чтобы каждый из нас готовил ленч по очереди, одно воскресенье ты, одно – я. Никто не говорил, что каждый раз на ленч будет что-то новое.
Джейн снова уступила Эллису, делая вид, что он прав. Эллис не мог отстраниться от своих каждодневных забот. Он бессознательно нуждался в ее помощи, и вот наступил момент, когда он обратился к ней за содействием.
– Сегодня утром мне надо встретиться с Рахми, – начал он.
– Хорошо, я зайду к тебе позже.
– Если ты не возражаешь, то приезжай ко мне пораньше. Я хотел бы попросить тебя кое о чем.
– О чем же?
– Приготовь что-нибудь на ленч. Нет, нет! Я шучу. Хочу, чтобы ты помогла мне в одном небольшом заговоре.
– Продолжай, – сказала она.
– Сегодня у Рахми день рождения. Его брат Мустафа в городе, а Рахми ничего об этом не известно.
Если все это получится, – подумал Эллис, – я никогда больше не буду тебе лгать.
– Мне хотелось бы, чтобы Мустафа неожиданно появился на дне рождения у Рахми. Но мне нужен сообщник.
– Я готова, – произнесла Джейн. Она отодвинулась от него и, скрестив ноги, привстала в постели. Ее груди напоминали яблоки, гладкие, круглые и твердые. Пряди волос слегка касались сосков. – И что от меня требуется?
– Все очень просто. Я должен буду сказать Мустафе, куда ему идти, но Рахми еще не решил, где будет отмечать свой день рождения. Поэтому мне придется сообщить об этом Мустафе в последнюю минуту. И Рахми, по-видимому, окажется рядом со мной, когда раздастся телефонный звонок.
– И каково твое решение?
– Я позвоню тебе. И буду говорить всякую чепуху. Ни на что не обращай внимания, главное – это адрес. Позвони Мустафе, сообщи ему этот адрес и объясни, как туда добраться. – Вся эта история выглядела правдоподобной, когда Эллис ее придумал, но теперь все казалось неестественным.
Тем не менее Джейн, судя по всему, ничего на заподозрила.
– Вроде бы все в пределах допустимого, – сказала она.
– Хорошо, – оживленно сказал Эллис, скрывая облегчение.
– А после твоего звонка, когда ты будешь дома?
– Раньше чем через час. Я хочу подождать и посмотреть, чем обернется этот сюрприз, но не поеду туда на ленч.
Джейн задумчиво посмотрела на него.
– Пригласили тебя без меня.
Эллис пожал плечами.
– Я думаю, приглашены в основном мужчины. – Он протянул руку к блокноту на прикроватной тумбочке и написал «Мустафа» и номер телефона.
Джейн встала с постели и направилась прямо в ванную комнату. Войдя туда, включила кран. Сейчас у нее уже сменилось настроение. Улыбка исчезла с ее лица.
– Что тебе не по душе?
– Ничто, – проговорила Джейн. – Иногда мне не нравится, как твои друзья относятся ко мне.
– Но ты же знаешь, как турки относятся к девушкам.
– Именно – к девушкам. К респектабельным женщинам – по-другому. Но я-то девушка.
Эллис вздохнул.
– Стоит ли забивать себе голову доисторическими взглядами нескольких шовинистов? О чем ты действительно хочешь мне рассказать?
Джейн задумалась на мгновение, стоя голышом возле душа. В этот момент она показалась ему настолько привлекательной, что Эллису снова захотелось заняться с ней любовью.
– Мне кажется, меня не устраивает мой статус, – проговорила Джейн. – Я предана тебе, и это знает каждый. Я сплю только с тобой. Ни с кем больше не встречаюсь, а ты мне вовсе не предан. Живем мы раздельно. Я не знаю, где ты бываешь и чем занимаешься. Мы так и не познакомились с родителями друг друга… Людям все это известно, вот и относятся ко мне как к уличной девке.
– По-моему, ты преувеличиваешь.
– Ты всегда так говоришь. – Джейн вошла в ванную комнату и хлопнула дверью.
Эллис достал бритву из ящика, в котором хранил свои бритвенные принадлежности, и стал бриться у раковины в кухне. Такие споры случались у них и раньше, причем даже более напряженные, он хорошо понимал, в чем причина, Джейн хотелось, чтобы они жили вместе. Ему этого, конечно, тоже хотелось. Он хотел жениться на ней и прожить вместе до самой смерти. Но вначале он должен был осуществить свой план, из-за чего не мог раскрыть ей все тайны. Поэтому шли в ход отговорки типа: «Я еще не созрел» и «единственное, что мне нужно, – это время». Эти расплывчатые отговорки приводили ее в ярость. Ей казалось, что год – это слишком большой срок, чтобы любить мужчину без каких-либо обязательств с его стороны. Конечно, она была права. Но если сегодня все пройдет, как надо, он сможет все уладить.
Кончив бриться, он завернул свою бритву в полотенце и положил в ящик. Джейн вышла из ванной комнаты, и он занял ее место. «Мы даже не разговариваем друг с другом, – подумалось ему, – это даже глупо».
Пока Эллис принимал душ, Джейн сварила кофе. Быстро натянув выцветшие хлопчатобумажные джинсы и черную тенниску, он уселся напротив нее за маленький столик из красного дерева. Она налила ему кофе и сказала: «Мне бы хотелось серьезно поговорить с тобой».
– Ладно, – мгновенно согласился он, – сделаем это за ленчем.
– Почему не сейчас?
– У меня нет времени.
– Значит, день рождения Рахми для тебя важнее, чем наши отношения?
– Конечно, нет. – Эллис уловил раздражение в ее интонации, и какой-то внутренний голос подсказывал ему: «Будь мягче, а то ты ее потеряешь!» – Но я уже обещал и должен сдержать слово, я думаю не так уж важно, когда состоится наш разговор – сейчас или чуть позже.
Взгляд Джейн стал неподвижным и упрямым. Это было ему знакомо. Такое выражение лица возникало, когда она приняла решение и кто-то пытался столкнуть ее с намеченного пути.
– Мне надо поговорить именно сейчас.
На какой-то миг Эллис был склонен немедленно выложить ей всю правду. Но он все спланировал по-другому. Однако времени оставалось совсем мало, его мозг был нацелен совсем на другое, короче говоря, он не был готов к такому разговору. Лучше всего поговорить об этом позже, когда оба будут спокойнее. Вот тогда Эллис расскажет ей, что свое задание в Париже он выполнил. Поэтому он и ответил: «Мне кажется, это было бы неразумно. Тогда и я буду спокойней, чем сейчас. Давай поговорим об этом позже. А сейчас мне надо идти». – Эллис встал.
Когда он приблизился к двери, Джейн сказала: «Жан-Пьер предложил мне поехать с ним в Афганистан».
Это сообщение оказалось для Эллиса столь неожиданным, что ему потребовалось какое-то время, чтобы осмыслить его суть.
– Ты это на полном серьезе?
– Да.
Эллис знал, что Жан-Пьер влюблен в Джейн. Таковых насчитывалось еще не менее полдюжины. У такой женщины, как Джейн, по-другому и быть не могло. Правда, ни одного из этих мужчин Эллис не считал своим серьезным соперником. По крайней мере, он не задумывался вплоть до этого момента. Эллис стал приходить в себя после услышанного.
– Чего ради тебе ехать туда, где идет война, да еще с каким-то фраером?
– Оставь свои шутки! – проговорила Джейн со злобой в голосе. – Речь идет о моей жизни.
Он недоверчиво покачал головой.
– Ты не можешь уехать в Афганистан.
– Почему же?
– Потому что ты любишь меня.
– Но это вовсе не значит, что ты можешь мной распоряжаться, как хочешь.
Хорошо еще, что она не сказала: а я не люблю. Он посмотрел на часы. Это было действительно смешно, через несколько часов он собирался рассказать ей все, что ей так хотелось услышать.
– Я не собираюсь этого делать, – ответил он. – Речь идет о нашем будущем, и тут нельзя торопиться.
– Я не собираюсь ждать всю жизнь, – заметила Джейн.
– Я не прошу тебя ждать всю жизнь, я прошу тебя подождать несколько часов. Он прикоснулся к ее щеке, – Давай не будем ссориться из-за нескольких часов.
Она встала с кресла и крепко поцеловала его в губы.
– Ты не поедешь в Афганистан, правда? – проговорил он.
– Не знаю, – решительно проговорила Джейн. Он попытался изобразить подобие ухмылки.
– По крайней мере, до ленча.
Кивнув, Джейн ответила улыбкой.
– До ленча уж точно нет.
Прежде чем уйти, Эллис внимательно посмотрел на нее.
* * *
Широкие бульвары Елисейских полей были запружены туристами и вышедшими на утреннюю прогулку парижанами. Они толпились под теплым весенним солнцем, как овцы в загоне. Все кафе на тротуарах были переполнены. Эллис стоял неподалеку от условленного места. За спиной у него был рюкзак, который он купил в дешевом магазине чемоданов. Эллис был похож на американца, который путешествует по Европе на попутных машинах.Зря Джейн выбрала это утро для серьезного разговора, сейчас она, наверное, вся в раздумьях и, когда он придет, будет во взбудораженном состоянии. Ну что ж, вначале придется ее успокоить.
Эллис выбросил Джейн из головы и сосредоточился на предстоящем задании.
В отношении личности «друга» Рахми имелось две версии. Согласно одной из них, он был свободолюбивым турком, который по политическим или личным мотивам счел оправданным применение насилия против военной диктатуры и ее сторонников. Такую постановку вопроса Эллис воспринял бы с разочарованием.
По второй версии речь шла о Борисе. «Борис» был легендарной фигурой в тех кругах, в которых вращался Эллис. Это были революционно настроенные студенты, палестинцы-эмигранты, работавшие на полставки лекторы-политологи, редакторы неряшливо издававшихся экстремистских газет, анархисты и маоисты, армяне и воинствующие вегетарианцы. Говорили, будто он русский, агент КГБ, стремящийся финансировать любой леворадикальный акт насилия на Западе. Многие выражали сомнение в его существовании, особенно те, кто пытался и не сумел получить финансовые средства от русских. Но Эллис время от времени замечал, что группа, которая месяцами только и делала, что жаловалась на отсутствие денег на копировальную машину, вдруг переставала болтать об ограниченных финансах и проникалась важностью вопроса о безопасности, а затем, чуточку позже, случались похищения людей, стрельба или взрывы бомб.
Эллис вполне допускал, что русские дают деньги таким группам, как турецкие диссиденты, едва ли они могли устоять перед тем, чтобы упустить такую простую и не связанную с большим риском возможность организации беспорядков. Кроме того, США финансировали похитителей людей и убийц в Центральной Америке, поэтому трудно было ожидать, чтобы Советский Союз проявил большую щепетильность, чем американцы. И поскольку деньги, задействованные в такого рода аферах, не снимались с банковских счетов и не переводились по телексу, требовался кто-то для получения в руки фактических банкнот, стало быть, требовался такой человек, как Борис.
Эллису не терпелось познакомиться с ним.
Рахми прошел мимо него ровно в десять тридцать. На нем была розовая рубашка фирмы «Лакост» и тщательно отглаженные рыжевато-коричневые брюки. Выглядел он как-то угловато. Окинув Эллиса пристальным взглядом, он отвернулся.
Эллис последовал за ним, держась, как и было условленно, на расстоянии 10-15 метров. На ближайшей площадке открытого кафе восседал мускулистый тяжеловес Пепе Тоцци, в костюме из черного шелка, словно после мессы, что, возможно, так и было. На коленях он держал огромный портфель. Он встал и зашагал почти вровень с Эллисом, причем таким образом, что случайному наблюдателю трудно было бы понять, вместе ли они идут или каждый сам по себе.
Рахми направился к холму в сторону Триумфальной Арки.
Эллис наблюдал за Пепе краем глаза. Корсиканец обладал животным инстинктом самосохранения. Он незаметно проверял, нет ли за ним слежки – сначала, когда переходил улицу и, естественно, мог обернуться, окинув взглядом бульвар, пока стоял в ожидании разрешающего сигнала светофора, и потом, проходя мимо углового магазина, где мог наблюдать шедших сзади него людей по отражению в диагональной витрине.
Эллису нравился не Пепе, а Рахми, который отличался искренностью и принципиальностью. Так что люди, которых он убил, наверное, заслуживали того. Пепе был совсем другим. Он шел на это ради денег и еще потому, что был слишком грубым и тупым, чтобы выжить в мире законного бизнеса.
За три квартала восточнее Триумфальной Арки Рахми свернул в боковую улицу. За ним последовали Эллис и Пепе. Рахми перевел их через улицу, и они вошли в отель «Ланкастер». Здесь было назначено свидание. Эллис надеялся, что встреча состоится в баре или ресторане отеля, в общественном месте он чувствовал бы себя увереннее.
После уличной жары от мраморного холла повеяло прохладой. Эллис почувствовал легкий озноб. Официант в смокинге презрительно оглядел его джинсы. Рахми вошел в крохотный лифт в самом конце Г-образного вестибюля. Судя по всему, они направлялись в гостиничный номер. Так оно и есть. Эллис прошел вслед за Рахми в лифт, а Пепе протиснулся сзади. Пока лифт шел вверх, нервы у Эллиса были напряжены до предела. Они вышли на четвертом этаже. Рахми подвел их к сорок первому номеру и постучал в дверь.
Эллис старался выглядеть спокойным и безразличным.