То, что Хорнблауэр увидел, обогнув мыс, подтвердило худшие его опасения. Весь наземный десант плотной толпой сгрудился на берегу; десяток морских пехотинцев выстроились с фланга в шеренгу - они перезаряжали ружья. Матросы были вооружены чем попало. Дальше большим полукругом стояли туземцы, угрожающе размахивая саблями и ружьями, на ничейной полосе лежали два трупа. У кромки воды, позади моряков лежал ещё один матрос. Два товарища склонились над ним. Он опирался на локоть, его рвало кровью и водой.
Хорнблауэр выпрыгнул на мелководье. Не обращая внимания на раненого матроса, он протиснулся сквозь толпу. Когда он оказался на открытом месте, над полукругом поднялся дымок, и пуля просвистела у него над головой. На это он тоже не обратил внимания.
- Ну-ка опустить ружья! - заорал он на пехотинцев и повернулся к возбужденным туземцам, выставив вперед ладони в универсальном и инстинктивном примиряющем жесте. За себя он не боялся - злость, что кто-то поставил под удар его шансы на успех, вытеснила всякую мысль об опасности.
- Что все это значит? - спросил он.
Десантом командовал Гэлбрейт. Он собирался заговорить, но ему не дали. Один из матросов, державших умирающего протиснулся вперед, позабыв о дисциплине в слепом порыве сентиментального возмущения - это свойственное обитателям нижней палубы чувство Хорнблауэр всегда почитал опасным и достойным презрения.
- Они тут мучили одного бедолагу, сэр, - сказал матрос. - Привязали к палке и оставили умирать от жажды.
- Молчать! - прогремел Хорнблауэр, вне себя от ярости, не столько из-за нарушения дисциплины, сколько предвидя неизбежные трудности. - Мистер Гэлбрейт!
Гэлбрейт был несообразителен и не быстр на слова.
- Не знаю, с чего все началось, сэр, - выговорил он. Хотя он с детства служил на флоте, речь его сохраняла легкий шотландский акцент. - Вон оттуда прибежал отряд. С ними был Смит, раненый.
- Он уже умер, - вставил кто-то.
- Молчать! - снова прогремел Хорнблауэр.
- Я увидел, что они собираются на нас напасть, и приказал морским пехотинцам стрелять, сэр, - продолжал Гэлбрейт.
- С вами я поговорю позже, мистер Гэлбрейт, - рявкнул Хорнблауэр. Вы, Дженкинс. И вы, Пул. Что вы там делали?
- Ну, сэр, дело было так, сэр... - начал Дженкинс. Теперь он был сконфужен и растерян. Хорнблауэр остудил его пыл, к тому же его публично уличили в дисциплинарном проступке.
- Вы знаете, что был приказ никому не заходить за ручей?
- Да-а, сэр.
- Завтра утром я вам покажу, что значит приказ. И вам тоже, Пул. Где сержант морской пехоты?
- Здесь, сэр.
- Хорошо вы сторожите, раз у вас люди разбегаются. Для чего все эти пикеты?
Сержанту нечего было ответить. Неопровержимые свидетельства недосмотра были налицо, оставалось только застыть по стойке "смирно".
- Мистер Симмондс поговорит с вами завтра утром, - продолжал Хорнблауэр. - Не думаю, чтоб вам и дальше пришлось носить нашивки на рукаве.
Хорнблауэр сурово обозрел десант. Его яростный нагоняй заставил всех сникнуть и присмиреть. Он вдруг сообразил, что добился этого, ни единым словом не извинив испано-американское правосудие. Гнев его сразу пошел на убыль. Он повернулся к Эрнандесу, который галопом подскакал на низкорослой лошадке и вздыбил её, столбом поднимая песок.
- Эль Супремо приказал вам напасть на моих людей? - Хорнблауэр дал свой первый бортовой залп.
При имени Эль Супремо Эрнандеса передернуло.
- Нет, капитан, - сказал он.
- Полагаю, Эль Супремо будет недоволен, - продолжал Хорнблауэр.
- Ваши люди пытались освободить приговоренного к смерти преступника, сказал Эрнандес наполовину упрямо, наполовину извиняясь. Он явно не уверен в себе и не знает, как Альварадо отнесется к случившемуся. Хорнблауэр, продолжая говорить, старался, чтоб в его голосе по-прежнему звучала сталь. Насколько он знал, никто из англичан не понимает по-испански, и (теперь, когда дисциплина восстановлена) полезно показать команде, что он полностью на её стороне.
- Из этого не следует, что ваши люди могут убивать моих, - сказал он.
- Они злы, - сказал Эрнандес. - Их обобрали, чтоб раздобыть для вас провиант. Тот человек, которого ваши матросы пытались освободить, приговорен за попытку утаить своих свиней.
Эрнандес сказал это укоризненно и с некоторым даже гневом. Хорнблауэр хотел пойти на мировую, но так, чтоб не задеть чувства своих людей. Он намеревался отвести Эрнандеса в сторонку и заговорить помягче, но не успел, потому что внимание его привлек всадник, во весь опор скачущий вдоль берега залива. Он махал широкополой соломенной шляпой. Все глаза обратились на него. По виду это был обычный пеон-индеец. Задыхаясь, он выкрикнул:
- Корабль... корабль приближается! От волнения он перешел на индейскую речь, и дальнейшего Хорнблауэр не понял. Эрнандесу пришлось перевести.
- Этот человек дежурил на вершине горы, - сказал он. - Он говорит, что видел паруса корабля, который идет к заливу.
Он быстро задал один за другим несколько вопросов. Дозорный отвечал кивками, жестами и потоком индейских слов.
- Он говорит, - продолжал Эрнандес, - что прежде часто видел "Нативидад" и уверен, что это тот корабль, и что он, без сомнения, направляется сюда.
- Как он далеко? - спросил Хорнблауэр. Эрнандес перевел.
- Далеко, лиг семь или даже больше. Он идет с юго-запада - от Панамы.
Хорнблауэр в глубокой задумчивости потянул себя за подбородок.
- До захода морской бриз будет подгонять его, - пробормотал он себе под нос и поглядел на солнце. - Это час. Еще через час задует береговой бриз. В крутой бейдевинд он сможет идти тем же курсом. В заливе он будет к полуночи.
Идеи и планы роились в его мозгу. Вряд ли корабль подойдет в темноте Хорнблауэр знал испанское обыкновение убирать на ночь паруса и нелюбовь к сложным маневрам кроме как в наиболее благоприятных условиях. С другой стороны... Он пожалел, что ничего не знает об испанском капитане.
- Часто ли "Нативидад" заходил в залив? - спросил он.
- Да, капитан, часто.
- Его капитан - хороший моряк?
- О да, капитан, очень хороший.
- Кхе-хм, - сказал Хорнблауэр. Мнение человека сухопутного о том, насколько искусен капитан фрегата немногого, конечно, стоит, но это хоть какая-то зацепка.
Хорнблауэр снова потянул себя за подбородок. Он участвовал в десяти одиночных морских боях. Если он выведет "Лидию" из залива и примет бой в открытом море, оба корабля вполне вероятно напрочь друг друга изувечат. Рангоут, такелаж, паруса и корпус - все разнесет в куски. На "Лидии" будет множество убитых и раненых, которых здесь, в Тихом океане, некем заменить. Она растратит свои бесценные боеприпасы. С другой стороны, если она останется в заливе, а задуманный Хорнблауэром план не сработает - если "Нативидад" останется в море до утра - "Лидии" придется лавировать из залива против морского бриза. Испанцы получат все возможные преимущества ещё до начала боя. "Нативидад" и так настолько мощнее "Лидии", что вступать с ним в поединок - дерзость. Идти на риск, зная, что в случае неудачи превосходство противника ещё усилится? Но возможный выигрыш был так велик, что Хорнблауэр все-таки решил рискнуть.
VI
Призрачная в лунном свете, подгоняемая первыми порывами берегового бриза, скользила "Лидия" по заливу. Хорнблауэр не поставил паруса, дабы с далекого корабля в море не приметили их отблеск. Барказ и тендер буксировали корабль, промеряя по пути дно, в приглубые воды за островом у входа в залив - Эрнандес, когда Хорнблауэр набросал ему свой план, сказал, что остров называется Мангера. Час потели на веслах матросы, хотя Хорнблауэр, как мог, помогал им, стоя подле штурвала и по возможности используя ветровой снос, вызываемый давлением бриза на рангоут "Лидии". Наконец они достигли новой стоянки, и якорь плеснул о воду.
- Привяжите к якорному канату буй и приготовьтесь отцепить его, мистер Буш.
- Есть, сэр.
- Подведите шлюпки к борту. Пусть матросы отдохнут.
- Есть, сэр.
- Мистер Джерард, оставляю палубу на вас. Следите, чтоб впередсмотрящие не уснули. Мистер Буш и мистер Гэлбрейт спустятся со мной вниз.
- Есть, сэр.
Корабль кипел молчаливым возбуждением. Все догадывались, что задумал капитан, хотя детали, которые Хорнблауэр излагал сейчас своим лейтенантам, были по-прежнему неизвестны. Те два часа, что прошли с вести о приближении "Нативидада", Хорнблауэр напряженно шлифовал свой план. Нигде не должно случиться осечки. Все, что можно сделать для достижения успеха, надо сделать.
- Все понятно? - спросил Хорнблауэр наконец. Он встал, неловко пригибаясь под палубными бимсами занавешенной каюты. Лейтенанты вертели в руках шляпы.
- Так точно, сэр.
- Очень хорошо, можете идти, - сказал Хорнблауэр. Однако через пять минут тревога и нетерпение вновь выгнали его на палубу.
- Эй, на мачте! Видите неприятеля?
- Только-только появился из-за острова, сэр. Корпус ещё не видать, только марсели, сэр, под брамселями.
- Каким курсом он идет?
- Держит круто к ветру, сэр. На этом курсе он сможет войти в залив.
- Кхе-хм, - сказал Хорнблауэр и снова ушел вниз. Часа четыре, по меньшей мере, пока "Нативидад" войдет в залив и можно будет действовать. Хорнблауэр, ссутулившись, заходил по крошечной каюте и тут же яростно себя одернул. Хладнокровный капитан его мечты ни за что не довел бы себя до такого исступления, пусть даже четыре часа спустя утвердится или рухнет его профессиональная репутация. Надо показать всему судну, что и он может стойко сносить неопределенность.
- Позовите Полвила, - бросил он, выходя из-за занавеса и обращаясь к стоящим у пушки матросам. Когда Полвил появился, он продолжал: - Передайте мистеру Бушу мои приветствия и скажите - если он может отпустить мистера Гэлбрейта, мистера Клэя и мистера Сэвиджа, я был бы рад поужинать с ними и сыграть партию в вист.
Гэлбрейт тоже нервничал. Мало того, что он ждал боя - над ним все ещё висел обещанный выговор за дневную стычку. Он теребил сухощавые шотландские руки, его скуластое лицо пылало. Оба мичмана были смущены и ерзали на стульях.
Хорнблауэр настроился изображать радушного хозяина, в то время как каждое произносимое слово должно было укреплять его славу человека абсолютно невозмутимого. Он извинился за скудный ужин - при подготовке к бою тушили все огни и вследствие этого еду подавали холодной. Но вид холодных жареных цыплят, жареной свинины, золотых маисовых пирогов и фруктов разбудил в шестнадцатилетнем мистере Сэвидже здоровый мальчишеский аппетит и заставил его позабыть смущение.
- Это получше, чем крысы, - сказал он, потирая руки.
- Крысы? - переспросил Хорнблауэр рассеянно. Как ни старался он выглядеть внимательным, мысли его были на палубе, не в каюте.
- Да, сэр. В последние месяцы плаванья крысы сделались излюбленным блюдом мичманской каюты.
- Именно, - подхватил Клэй. Он отрезал солидный ломоть поджаристой свинины и вдобавок положил себе на тарелку пол жареного цыпленка. - Я платил этому плуту Бэйли по три пенса за отборную крысу.
Хорнблауэр отчаянным усилием оторвал свои мысли от приближающегося "Нативидада" и перенесся в прошлое, когда сам был полуголодным мичманом, снедаемым тоской по дому и морской болезнью. Его старшие товарищи за милую душу уплетали крыс, приговаривая, что откормленная крыса куда вкуснее соленой говядины, два года простоявшей в бочке. Сам Хорнблауэр так и не преодолел своего отвращения, но не собирался сейчас в этом признаваться.
- Три пенса за крысу немного дороговато, - сказал он. - Не припомню, чтоб в бытность свою мичманом платил столько.
- Как, сэр, вы тоже ели крыс? - спросил изумленный Сэвидж.
В ответ на прямой вопрос Хорнблауэру оставалось только солгать.
- Конечно, - сказал он. - Мичманские каюты мало изменились за двадцать лет. Я всегда считал, что крыса, отъевшаяся в хлебном ларе, сделала бы честь королевскому, не то что мичманскому столу.
- Разрази меня гром! - выдохнул Клэй, откладывая нож и вилку. До сего момента ему и в голову не приходило, что его суровый несгибаемый капитан был когда-то мичманом-крысоедом.
Оба мальчика восхищенно воззрились на капитана. Этот маленький человеческий штрих совершенно их покорил - Хорнблауэр знал, что так оно и будет. На другом конце стола Гэлбрейт шумно вздохнул. Сам он ел крысу три дня назад, но отлично знал, что, сознавшись в этом, ничего не приобрел, а скорее потерял бы в глазах этих мальчиков - такого уж сорта он был офицер. Хорнблауэр постарался ободрить и Гэлбрейта.
- Ваше здоровье, мистер Гэлбрейт, - сказал он, поднимая бокал. Должен извиниться, это не лучшая моя мадера, но я оставил две последних бутылки назавтра, чтобы угостить испанского капитана, нашего пленника. За наши будущие победы!
Они выпили; скованность исчезла. Хорнблауэр сказал "нашего пленника" и "наши победы" - большинство капитанов сказало бы "моего" и "мои". Строгий капитан, ревнитель дисциплины, на мгновение приоткрыл свою человеческую сущность и показал подчиненным, что они - его собратья. Любой из трех молодых офицеров сейчас отдал бы за капитана жизнь - и Хорнблауэр, оглядывая их раскрасневшиеся лица, об этом знал. Это и льстило ему, и одновременно раздражало - но впереди бой, возможно - отчаянный, и он должен знать, что команда будет сражаться не за страх, а за совесть.
Еще один мичман, молодой Найвит, вошел в каюту.
- Мистер Буш свидетельствует свое почтение, сэр, и сообщает, что с палубы неприятельское судно видно уже целиком.
- Оно по-прежнему держит курс на залив?
- Да, сэр. Мистер Буш говорит, через два часа будет на расстоянии выстрела.
- Спасибо, мистер Найвит. Можете идти, - сказал Хорнблауэр.
Стоило напомнить, что через два часа ему сражаться с пятидесятипушечным кораблем, и сердце его снова заколотилось. Судорожным усилием он сохранил невозмутимый вид,
- Вдоволь времени, чтобы сыграть роббер, джентльмены, - сказал он.
Один вечер в неделю капитан Хорнблауэр играл со своими офицерами в вист. Для последних - а для мичманов в особенности - это было тяжким испытанием. Сам Хорнблауэр играл превосходно, этому способствовали наблюдательность и пристальное внимание к психологии подчиненных. Однако многие офицеры плохо понимали игру и путались, не запоминая вышедших карт для них вечерний вист с Хернблауэром был сущей пыткой.
Полвил убрал со стола, расстелил зеленое сукно и принес карты. С началом игры Хорнблауэру легче стало позабыть о надвигающейся битве. Вист был его страстью и поглощал целиком, что бы не происходило вокруг. Только в перерывах между игрой, пока подсчитывали и сдавали, учащалось сердцебиение и к горлу приливала кровь. Он внимательно следил за ложащимися на стол картами, помня ученическую привычку Сэвиджа ходить с тузов, и что Гэлбрейт неизменно забывает показать короткую масть. Роббер закончился быстро; на лицах троих младших офицеров было написано чуть ли не отчаяние, когда Хорнблауэр протянул колоду, чтоб ещё раз определить партнеров. Сам он хранил неизменное выражение лица.
- Вам, Клэй, следует запомнить, - сказал он, - что имея короля, даму и валета, вы должны идти с короля. На этом построено все искусство захода.
- Есть, сэр, - отвечал Клэй, шутовски косясь на Сэвиджа. Хорнблауэр посмотрел строго, и Клэй поспешно сделал серьезное лицо. Игра продолжалась и всем казалась нескончаемой. Однако и она подошла к финалу.
- Роббер, - объявил Хорнблауэр, подводя счет. - Я думаю, джентльмены, нам почти пора подниматься на палубу.
Общий вздох облегчения. Все завозили под столом ногами. Хорнблауэр чувствовал, что любой ценой должен показать свою невозмутимость.
- Роббер не кончился бы, - сказал он сухо, - если б мистер Сэвздж следил за счетом. Счет был девять. Чтобы спасти роббер, мистеру Сэвиджу и мистеру Гэлбрейту хватило бы непарной взятки. Посему мистер Сэвидж на восьмом ходу должен был не резать, а крыть червовым тузом. Признаю, если бы прорезывание оказалось успешным, он получил бы две лишние взятки, но...
Хорнблауэр продолжал вещать, остальные трое корчились на стульях. Однако, когда он пошел впереди них по трапу, они переглянулись, и в глазах их было восхищение.
На палубе стояла мертвая тишина. Матросы лежали на боевых постах. Луна быстро садилась, но как только глаза привыкли к темноте, стало ясно, что света ещё достаточно. Буш отдал капитану честь.
- Неприятель по-прежнему направляется к заливу, сэр, - сказал он хрипло.
- Пошлите снова команду в тендер и барказ, - ответил Хорнблауэр. Он взобрался по бизань-вантам до крюйс-стень-рея. Отсюда он видел море за островом, ещё в миле, на фоне садящейся луны отчетливо различались паруса "Нативидада". Испанский корабль круто к ветру входил в залив. Борясь с возбуждением, Хорнблауэр старался предугадать действия испанского капитана. Очень маловероятно, чтобы в темноте с "Нативидада" различили стеньги "Лидии" - на таком допущении и основывался весь план. Скоро испанцы повернут оверштаг и новым галсом двинутся к острову, быть может, они предпочтут пройти его на ветре, но навряд ли. Чтоб войти в залив они вынуждены будут повернуть оверштаг - и тут вступит "Лидия". Паруса "Нативидада" посветлели и почти сразу опять потемнели - судно поворачивало. Оно направляется в середину прохода, но ветровой снос и отлив неминуемо погонят его обратно к острову. Хорнблауэр спустился на палубу.
- Мистер Буш, - сказал он. - Пошлите матросов наверх, приготовьтесь отдать паруса.
Босые ноги тихо зашлепали по палубе и по вантам. Хорнблауэр вынул из кармана серебряный свисток. Он не потрудился спросить, все ли проинструктированы в своих обязанностях: Буш и Джерард - толковые офицеры.
- Сейчас я пойду на нос, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Я постараюсь вернуться на шканцы вовремя, но если нет, вы знаете мои приказы.
- Так точно, сэр.
Хорнблауэр торопливо прошел по переходному мостику, мимо карронад на полубаке, мимо орудийных расчетов, и залез на бушприт. С блинда-рея он мог заглянуть за остров. "Нативидад" шел прямо на него. Хорнблауэр видел фосфоресцирующую пену под водорезом и чуть ли не слышал плеск рассекаемой воды. Он судорожно сглотнул, и тут же возбуждение прошло, осталось ледяное спокойствие. Он забыл про себя, его мозг, как машина, просчитывал время и расстояние. Он уже слышал голос лотового на руслене "Нативидада", хотя ещё не разбирал слов. Корабль подходил все ближе. Теперь Хорнблауэр слышал гул голосов. Испанцы по обыкновению беспечно болтали, никто не смотрел как следует, никто не заметил голые стеньги "Лидии". Потом с палубы "Нативидада" донеслись приказы: судно поворачивало оверштаг. При первом же звуке Хорнблауэр поднес к губам серебряный свисток и дунул. На "Лидии" вмиг закипела работа. Паруса на всех реях были подняты одновременно. Отцепили якорный канат и шлюпки. Корабль спускался под ветер. Хорнблауэр на бегу столкнулся с матросами, тянувшими брасы, упал, вскочил с палубы и побежал. "Лидия" набирала скорость. Он оказался у штурвала вовремя.
- Прямо руль! - крикнул он рулевому. - Немного лево руля! Еще чуть-чуть! Теперь, руль круто направо!
Так быстро все произошло, что испанцы только-только успели закончить поворот и набирали скорость на новом галсе, когда из-за острова вылетела "Лидия" и проскрежетала о борт. Месяцы учений не прошли для английской команды втуне. Едва корабли соприкоснулись, пушки "Лидии" громыхнули одним сокрушительным бортовым залпом, осыпав палубу "Нативидада" градом картечи. Марсовые пробежали по реям и накрепко сцепили корабли. Атакующие с громкими криками высыпали на переходный мостик левого борта.
На палубе испанца царило полное смятение. Только что все выполняли маневр, и вот в следующую минуту неизвестный враг взял их на абордаж. Вспышки неприятельских пушек разорвали на куски ночь, повсюду падали убитые. На палубу с жуткими воплями хлынули вооруженные люди. Самая дисциплинированная и опытная команда не устояла бы перед таким натиском. Все двадцать лет, что "Нативидад" курсировал вдоль тихоокеанского побережья, не менее четырех тысяч миль отделяло его от любого возможного противника на море.
Однако нашлись бравые моряки, и они попытались оказать сопротивление. Офицеры вытащили шпаги; на высоких шканцах стоял вооруженный отряд - оружие выдали в связи со слухами о восстании на берегу; кое-кто из матросов похватал шпилевые вымбовки и кофель-нагели. Однако с верхней палубы волна атакующих с пиками и тесаками смыла их почти мгновенно. Лишь раз прозвучал пистолетный выстрел. Тех, кто сопротивлялся, либо убили, либо оттеснили вниз; остальных согнали вместе и окружили.
На нижней палубе испанцы метались в поисках вожаков, которые организовали бы защиту судна. Они собирались в темноте готовые противостоять неприятелю и оборонять люки, когда за спинами у них оглушительно заорали. Две шлюпки под командованием Джерарда подошли к левому борту, и матросы, с помощью рычагов выломав орудийные порты нижней палубы, хлынули внутрь, оглашая корабль дикими воплями в полном соответствии с приказом. Хорнблауэр наперед знал: чем больше шума поднимут нападающие, тем вернее деморализуют неорганизованных испанцев. Внезапная атака окончательно сломила сопротивление верхней палубы.
Предусмотрительность Хорнблауэра, отрядившего две шлюпки для отвлекающего удара, полностью себя оправдала.
VII
Капитан "Лидии", как обычно, гулял утром по шканцам своего корабля. Испанские офицеры, завидев его, сунулись было с церемонными приветствиями, но их оттеснили матросы, негодуя, что какие-то пленники потревожат освященную многими месяцами прогулку.
Хорнблауэру было о чем поразмыслить. И впрямь, за множеством осаждавших его проблем, некогда было ликовать об одержанной победе, хотя прошлой ночью его фрегат, захватив двухпалубный корабль и не потеряв при этом ни одного человека, совершил беспримерный в обширных анналах британской военно-морской истории подвиг. Думал же он о том, что делать дальше. Устранив "Нативидад", он сделался властелином Южного моря. Он отлично знал, что наземное сообщение сильно затруднено, и вся торговля можно сказать, вся жизнь - полностью зависит от каботажных перевозок. Теперь же без его ведома не пройдет ни одна лодка. За пятнадцать военных лет он усвоил, что значит власть на море. Теперь, по крайней мере, есть шанс с помощью Альварадо разжечь в Центральной Америке настоящий пожар испанское правительство ещё проклянет день, в который решило связать свою судьбу с Бонапартом.
Хорнблауэр ходил взад и вперед по присыпанной песком палубе. Перед ним открывались и другие возможности. Северо-восточнее от них лежит Акапулько, куда приходит и откуда отправляется ежегодно галион, везущий на миллион стерлингов сокровищ. Захватив галион, он в одночасье сделается богат тогда он купит в Англии поместье, целую деревню и заживет сквайром, и чтобы селяне приподымали шляпы, когда он будет проезжать мимо них в экипаже Марии бы это понравилось, хотя Мария в роли знатной дамы будет выглядеть диковато.
Хорнблауэр оторвался от созерцания Марии, пересаженной в деревенскую усадьбу из меблированных комнат в Саутси. На востоке Панама, с перуанским золотом, с жемчужной флотилией, с золотом алтарей, который не дался в руки Моргану, но достанется ему. Ударить сюда, в средоточие межматериковых сообщений, наиболее благоразумно стратегически, равно как и потенциально наиболее выгодно. Он постарался собраться мыслями на Панаме.
На баке рыжеволосый ирландец Саливан взгромоздился со скрипкой на платформу карронады, а вокруг него человек шесть матросов, ударяя в палубу мозолистыми ступнями, энергично наступали на партнеров. Гиней по двадцать на брата, самое меньшее, получат они за трофей, и в воображении они уже тратили эти деньги. Хорнблауэр посмотрел туда, где покачивался на якоре "Нативидад". Его шкафут чернел от команды, согнанной на верхнюю палубу. На старомодном полуюте и шканцах Хорнблауэр видел красные мундиры и кивера морских пехотинцев. Видел он и направленные на шкафут карронады, и матросов с горящими фитилями подле них. Джерард, которого он оставил призмастером на борту "Нативидада", служил в свое время на ливерпульском работорговце. Уж он-то знает, как держать в повиновении полный корабль враждебно настроенных людей - прочем, Хорнблауэр, забрав от них офицеров, не ждал с их стороны неприятностей.
Надо ещё решить, что делать с "Нативидадом" и особенно с пленными. Нельзя поручить их человеколюбивым милостям Эль Супремо, да и команда этого не потерпит. Хорнблауэр напряженно думал. Мимо пролетала цепочка пеликанов. Они летели безукоризненным строем, ровнее, чем Ла-Маншский флот на маневрах. Птица-фрегат, величественная, с раздвоенным хвостом, кружила над ними на неподвижных крыльях и, решив, очевидно, что пикировать не стоит, полетела к острову, где усердно промышляли рыбу бакланы. Солнце уже припекало, вода в заливе синела, как море над ней.
Хорнблауэр проклинал солнце, пеликанов и птицу-фрегат, мешавших ему сосредоточиться. Он мрачно прошелся по палубе ещё раз пять-шесть. Тут на пути его встал мичман Найвит и козырнул.
- Что за черт? - рявкнул Хорнблауэр.
- Лодка подходит к борту, сэр. На ней мистер... мистер Эрнандес.
Этого и следовало ожидать.
- Очень хорошо, - сказал Хорнблауэр и спустился на шкафут, чтобы приветствовать Эрнандеса. Тот не стал тратить время на поздравления. На службе Эль Супремо даже латиноамериканцы становились деловиты и немногословны.
Хорнблауэр выпрыгнул на мелководье. Не обращая внимания на раненого матроса, он протиснулся сквозь толпу. Когда он оказался на открытом месте, над полукругом поднялся дымок, и пуля просвистела у него над головой. На это он тоже не обратил внимания.
- Ну-ка опустить ружья! - заорал он на пехотинцев и повернулся к возбужденным туземцам, выставив вперед ладони в универсальном и инстинктивном примиряющем жесте. За себя он не боялся - злость, что кто-то поставил под удар его шансы на успех, вытеснила всякую мысль об опасности.
- Что все это значит? - спросил он.
Десантом командовал Гэлбрейт. Он собирался заговорить, но ему не дали. Один из матросов, державших умирающего протиснулся вперед, позабыв о дисциплине в слепом порыве сентиментального возмущения - это свойственное обитателям нижней палубы чувство Хорнблауэр всегда почитал опасным и достойным презрения.
- Они тут мучили одного бедолагу, сэр, - сказал матрос. - Привязали к палке и оставили умирать от жажды.
- Молчать! - прогремел Хорнблауэр, вне себя от ярости, не столько из-за нарушения дисциплины, сколько предвидя неизбежные трудности. - Мистер Гэлбрейт!
Гэлбрейт был несообразителен и не быстр на слова.
- Не знаю, с чего все началось, сэр, - выговорил он. Хотя он с детства служил на флоте, речь его сохраняла легкий шотландский акцент. - Вон оттуда прибежал отряд. С ними был Смит, раненый.
- Он уже умер, - вставил кто-то.
- Молчать! - снова прогремел Хорнблауэр.
- Я увидел, что они собираются на нас напасть, и приказал морским пехотинцам стрелять, сэр, - продолжал Гэлбрейт.
- С вами я поговорю позже, мистер Гэлбрейт, - рявкнул Хорнблауэр. Вы, Дженкинс. И вы, Пул. Что вы там делали?
- Ну, сэр, дело было так, сэр... - начал Дженкинс. Теперь он был сконфужен и растерян. Хорнблауэр остудил его пыл, к тому же его публично уличили в дисциплинарном проступке.
- Вы знаете, что был приказ никому не заходить за ручей?
- Да-а, сэр.
- Завтра утром я вам покажу, что значит приказ. И вам тоже, Пул. Где сержант морской пехоты?
- Здесь, сэр.
- Хорошо вы сторожите, раз у вас люди разбегаются. Для чего все эти пикеты?
Сержанту нечего было ответить. Неопровержимые свидетельства недосмотра были налицо, оставалось только застыть по стойке "смирно".
- Мистер Симмондс поговорит с вами завтра утром, - продолжал Хорнблауэр. - Не думаю, чтоб вам и дальше пришлось носить нашивки на рукаве.
Хорнблауэр сурово обозрел десант. Его яростный нагоняй заставил всех сникнуть и присмиреть. Он вдруг сообразил, что добился этого, ни единым словом не извинив испано-американское правосудие. Гнев его сразу пошел на убыль. Он повернулся к Эрнандесу, который галопом подскакал на низкорослой лошадке и вздыбил её, столбом поднимая песок.
- Эль Супремо приказал вам напасть на моих людей? - Хорнблауэр дал свой первый бортовой залп.
При имени Эль Супремо Эрнандеса передернуло.
- Нет, капитан, - сказал он.
- Полагаю, Эль Супремо будет недоволен, - продолжал Хорнблауэр.
- Ваши люди пытались освободить приговоренного к смерти преступника, сказал Эрнандес наполовину упрямо, наполовину извиняясь. Он явно не уверен в себе и не знает, как Альварадо отнесется к случившемуся. Хорнблауэр, продолжая говорить, старался, чтоб в его голосе по-прежнему звучала сталь. Насколько он знал, никто из англичан не понимает по-испански, и (теперь, когда дисциплина восстановлена) полезно показать команде, что он полностью на её стороне.
- Из этого не следует, что ваши люди могут убивать моих, - сказал он.
- Они злы, - сказал Эрнандес. - Их обобрали, чтоб раздобыть для вас провиант. Тот человек, которого ваши матросы пытались освободить, приговорен за попытку утаить своих свиней.
Эрнандес сказал это укоризненно и с некоторым даже гневом. Хорнблауэр хотел пойти на мировую, но так, чтоб не задеть чувства своих людей. Он намеревался отвести Эрнандеса в сторонку и заговорить помягче, но не успел, потому что внимание его привлек всадник, во весь опор скачущий вдоль берега залива. Он махал широкополой соломенной шляпой. Все глаза обратились на него. По виду это был обычный пеон-индеец. Задыхаясь, он выкрикнул:
- Корабль... корабль приближается! От волнения он перешел на индейскую речь, и дальнейшего Хорнблауэр не понял. Эрнандесу пришлось перевести.
- Этот человек дежурил на вершине горы, - сказал он. - Он говорит, что видел паруса корабля, который идет к заливу.
Он быстро задал один за другим несколько вопросов. Дозорный отвечал кивками, жестами и потоком индейских слов.
- Он говорит, - продолжал Эрнандес, - что прежде часто видел "Нативидад" и уверен, что это тот корабль, и что он, без сомнения, направляется сюда.
- Как он далеко? - спросил Хорнблауэр. Эрнандес перевел.
- Далеко, лиг семь или даже больше. Он идет с юго-запада - от Панамы.
Хорнблауэр в глубокой задумчивости потянул себя за подбородок.
- До захода морской бриз будет подгонять его, - пробормотал он себе под нос и поглядел на солнце. - Это час. Еще через час задует береговой бриз. В крутой бейдевинд он сможет идти тем же курсом. В заливе он будет к полуночи.
Идеи и планы роились в его мозгу. Вряд ли корабль подойдет в темноте Хорнблауэр знал испанское обыкновение убирать на ночь паруса и нелюбовь к сложным маневрам кроме как в наиболее благоприятных условиях. С другой стороны... Он пожалел, что ничего не знает об испанском капитане.
- Часто ли "Нативидад" заходил в залив? - спросил он.
- Да, капитан, часто.
- Его капитан - хороший моряк?
- О да, капитан, очень хороший.
- Кхе-хм, - сказал Хорнблауэр. Мнение человека сухопутного о том, насколько искусен капитан фрегата немногого, конечно, стоит, но это хоть какая-то зацепка.
Хорнблауэр снова потянул себя за подбородок. Он участвовал в десяти одиночных морских боях. Если он выведет "Лидию" из залива и примет бой в открытом море, оба корабля вполне вероятно напрочь друг друга изувечат. Рангоут, такелаж, паруса и корпус - все разнесет в куски. На "Лидии" будет множество убитых и раненых, которых здесь, в Тихом океане, некем заменить. Она растратит свои бесценные боеприпасы. С другой стороны, если она останется в заливе, а задуманный Хорнблауэром план не сработает - если "Нативидад" останется в море до утра - "Лидии" придется лавировать из залива против морского бриза. Испанцы получат все возможные преимущества ещё до начала боя. "Нативидад" и так настолько мощнее "Лидии", что вступать с ним в поединок - дерзость. Идти на риск, зная, что в случае неудачи превосходство противника ещё усилится? Но возможный выигрыш был так велик, что Хорнблауэр все-таки решил рискнуть.
VI
Призрачная в лунном свете, подгоняемая первыми порывами берегового бриза, скользила "Лидия" по заливу. Хорнблауэр не поставил паруса, дабы с далекого корабля в море не приметили их отблеск. Барказ и тендер буксировали корабль, промеряя по пути дно, в приглубые воды за островом у входа в залив - Эрнандес, когда Хорнблауэр набросал ему свой план, сказал, что остров называется Мангера. Час потели на веслах матросы, хотя Хорнблауэр, как мог, помогал им, стоя подле штурвала и по возможности используя ветровой снос, вызываемый давлением бриза на рангоут "Лидии". Наконец они достигли новой стоянки, и якорь плеснул о воду.
- Привяжите к якорному канату буй и приготовьтесь отцепить его, мистер Буш.
- Есть, сэр.
- Подведите шлюпки к борту. Пусть матросы отдохнут.
- Есть, сэр.
- Мистер Джерард, оставляю палубу на вас. Следите, чтоб впередсмотрящие не уснули. Мистер Буш и мистер Гэлбрейт спустятся со мной вниз.
- Есть, сэр.
Корабль кипел молчаливым возбуждением. Все догадывались, что задумал капитан, хотя детали, которые Хорнблауэр излагал сейчас своим лейтенантам, были по-прежнему неизвестны. Те два часа, что прошли с вести о приближении "Нативидада", Хорнблауэр напряженно шлифовал свой план. Нигде не должно случиться осечки. Все, что можно сделать для достижения успеха, надо сделать.
- Все понятно? - спросил Хорнблауэр наконец. Он встал, неловко пригибаясь под палубными бимсами занавешенной каюты. Лейтенанты вертели в руках шляпы.
- Так точно, сэр.
- Очень хорошо, можете идти, - сказал Хорнблауэр. Однако через пять минут тревога и нетерпение вновь выгнали его на палубу.
- Эй, на мачте! Видите неприятеля?
- Только-только появился из-за острова, сэр. Корпус ещё не видать, только марсели, сэр, под брамселями.
- Каким курсом он идет?
- Держит круто к ветру, сэр. На этом курсе он сможет войти в залив.
- Кхе-хм, - сказал Хорнблауэр и снова ушел вниз. Часа четыре, по меньшей мере, пока "Нативидад" войдет в залив и можно будет действовать. Хорнблауэр, ссутулившись, заходил по крошечной каюте и тут же яростно себя одернул. Хладнокровный капитан его мечты ни за что не довел бы себя до такого исступления, пусть даже четыре часа спустя утвердится или рухнет его профессиональная репутация. Надо показать всему судну, что и он может стойко сносить неопределенность.
- Позовите Полвила, - бросил он, выходя из-за занавеса и обращаясь к стоящим у пушки матросам. Когда Полвил появился, он продолжал: - Передайте мистеру Бушу мои приветствия и скажите - если он может отпустить мистера Гэлбрейта, мистера Клэя и мистера Сэвиджа, я был бы рад поужинать с ними и сыграть партию в вист.
Гэлбрейт тоже нервничал. Мало того, что он ждал боя - над ним все ещё висел обещанный выговор за дневную стычку. Он теребил сухощавые шотландские руки, его скуластое лицо пылало. Оба мичмана были смущены и ерзали на стульях.
Хорнблауэр настроился изображать радушного хозяина, в то время как каждое произносимое слово должно было укреплять его славу человека абсолютно невозмутимого. Он извинился за скудный ужин - при подготовке к бою тушили все огни и вследствие этого еду подавали холодной. Но вид холодных жареных цыплят, жареной свинины, золотых маисовых пирогов и фруктов разбудил в шестнадцатилетнем мистере Сэвидже здоровый мальчишеский аппетит и заставил его позабыть смущение.
- Это получше, чем крысы, - сказал он, потирая руки.
- Крысы? - переспросил Хорнблауэр рассеянно. Как ни старался он выглядеть внимательным, мысли его были на палубе, не в каюте.
- Да, сэр. В последние месяцы плаванья крысы сделались излюбленным блюдом мичманской каюты.
- Именно, - подхватил Клэй. Он отрезал солидный ломоть поджаристой свинины и вдобавок положил себе на тарелку пол жареного цыпленка. - Я платил этому плуту Бэйли по три пенса за отборную крысу.
Хорнблауэр отчаянным усилием оторвал свои мысли от приближающегося "Нативидада" и перенесся в прошлое, когда сам был полуголодным мичманом, снедаемым тоской по дому и морской болезнью. Его старшие товарищи за милую душу уплетали крыс, приговаривая, что откормленная крыса куда вкуснее соленой говядины, два года простоявшей в бочке. Сам Хорнблауэр так и не преодолел своего отвращения, но не собирался сейчас в этом признаваться.
- Три пенса за крысу немного дороговато, - сказал он. - Не припомню, чтоб в бытность свою мичманом платил столько.
- Как, сэр, вы тоже ели крыс? - спросил изумленный Сэвидж.
В ответ на прямой вопрос Хорнблауэру оставалось только солгать.
- Конечно, - сказал он. - Мичманские каюты мало изменились за двадцать лет. Я всегда считал, что крыса, отъевшаяся в хлебном ларе, сделала бы честь королевскому, не то что мичманскому столу.
- Разрази меня гром! - выдохнул Клэй, откладывая нож и вилку. До сего момента ему и в голову не приходило, что его суровый несгибаемый капитан был когда-то мичманом-крысоедом.
Оба мальчика восхищенно воззрились на капитана. Этот маленький человеческий штрих совершенно их покорил - Хорнблауэр знал, что так оно и будет. На другом конце стола Гэлбрейт шумно вздохнул. Сам он ел крысу три дня назад, но отлично знал, что, сознавшись в этом, ничего не приобрел, а скорее потерял бы в глазах этих мальчиков - такого уж сорта он был офицер. Хорнблауэр постарался ободрить и Гэлбрейта.
- Ваше здоровье, мистер Гэлбрейт, - сказал он, поднимая бокал. Должен извиниться, это не лучшая моя мадера, но я оставил две последних бутылки назавтра, чтобы угостить испанского капитана, нашего пленника. За наши будущие победы!
Они выпили; скованность исчезла. Хорнблауэр сказал "нашего пленника" и "наши победы" - большинство капитанов сказало бы "моего" и "мои". Строгий капитан, ревнитель дисциплины, на мгновение приоткрыл свою человеческую сущность и показал подчиненным, что они - его собратья. Любой из трех молодых офицеров сейчас отдал бы за капитана жизнь - и Хорнблауэр, оглядывая их раскрасневшиеся лица, об этом знал. Это и льстило ему, и одновременно раздражало - но впереди бой, возможно - отчаянный, и он должен знать, что команда будет сражаться не за страх, а за совесть.
Еще один мичман, молодой Найвит, вошел в каюту.
- Мистер Буш свидетельствует свое почтение, сэр, и сообщает, что с палубы неприятельское судно видно уже целиком.
- Оно по-прежнему держит курс на залив?
- Да, сэр. Мистер Буш говорит, через два часа будет на расстоянии выстрела.
- Спасибо, мистер Найвит. Можете идти, - сказал Хорнблауэр.
Стоило напомнить, что через два часа ему сражаться с пятидесятипушечным кораблем, и сердце его снова заколотилось. Судорожным усилием он сохранил невозмутимый вид,
- Вдоволь времени, чтобы сыграть роббер, джентльмены, - сказал он.
Один вечер в неделю капитан Хорнблауэр играл со своими офицерами в вист. Для последних - а для мичманов в особенности - это было тяжким испытанием. Сам Хорнблауэр играл превосходно, этому способствовали наблюдательность и пристальное внимание к психологии подчиненных. Однако многие офицеры плохо понимали игру и путались, не запоминая вышедших карт для них вечерний вист с Хернблауэром был сущей пыткой.
Полвил убрал со стола, расстелил зеленое сукно и принес карты. С началом игры Хорнблауэру легче стало позабыть о надвигающейся битве. Вист был его страстью и поглощал целиком, что бы не происходило вокруг. Только в перерывах между игрой, пока подсчитывали и сдавали, учащалось сердцебиение и к горлу приливала кровь. Он внимательно следил за ложащимися на стол картами, помня ученическую привычку Сэвиджа ходить с тузов, и что Гэлбрейт неизменно забывает показать короткую масть. Роббер закончился быстро; на лицах троих младших офицеров было написано чуть ли не отчаяние, когда Хорнблауэр протянул колоду, чтоб ещё раз определить партнеров. Сам он хранил неизменное выражение лица.
- Вам, Клэй, следует запомнить, - сказал он, - что имея короля, даму и валета, вы должны идти с короля. На этом построено все искусство захода.
- Есть, сэр, - отвечал Клэй, шутовски косясь на Сэвиджа. Хорнблауэр посмотрел строго, и Клэй поспешно сделал серьезное лицо. Игра продолжалась и всем казалась нескончаемой. Однако и она подошла к финалу.
- Роббер, - объявил Хорнблауэр, подводя счет. - Я думаю, джентльмены, нам почти пора подниматься на палубу.
Общий вздох облегчения. Все завозили под столом ногами. Хорнблауэр чувствовал, что любой ценой должен показать свою невозмутимость.
- Роббер не кончился бы, - сказал он сухо, - если б мистер Сэвздж следил за счетом. Счет был девять. Чтобы спасти роббер, мистеру Сэвиджу и мистеру Гэлбрейту хватило бы непарной взятки. Посему мистер Сэвидж на восьмом ходу должен был не резать, а крыть червовым тузом. Признаю, если бы прорезывание оказалось успешным, он получил бы две лишние взятки, но...
Хорнблауэр продолжал вещать, остальные трое корчились на стульях. Однако, когда он пошел впереди них по трапу, они переглянулись, и в глазах их было восхищение.
На палубе стояла мертвая тишина. Матросы лежали на боевых постах. Луна быстро садилась, но как только глаза привыкли к темноте, стало ясно, что света ещё достаточно. Буш отдал капитану честь.
- Неприятель по-прежнему направляется к заливу, сэр, - сказал он хрипло.
- Пошлите снова команду в тендер и барказ, - ответил Хорнблауэр. Он взобрался по бизань-вантам до крюйс-стень-рея. Отсюда он видел море за островом, ещё в миле, на фоне садящейся луны отчетливо различались паруса "Нативидада". Испанский корабль круто к ветру входил в залив. Борясь с возбуждением, Хорнблауэр старался предугадать действия испанского капитана. Очень маловероятно, чтобы в темноте с "Нативидада" различили стеньги "Лидии" - на таком допущении и основывался весь план. Скоро испанцы повернут оверштаг и новым галсом двинутся к острову, быть может, они предпочтут пройти его на ветре, но навряд ли. Чтоб войти в залив они вынуждены будут повернуть оверштаг - и тут вступит "Лидия". Паруса "Нативидада" посветлели и почти сразу опять потемнели - судно поворачивало. Оно направляется в середину прохода, но ветровой снос и отлив неминуемо погонят его обратно к острову. Хорнблауэр спустился на палубу.
- Мистер Буш, - сказал он. - Пошлите матросов наверх, приготовьтесь отдать паруса.
Босые ноги тихо зашлепали по палубе и по вантам. Хорнблауэр вынул из кармана серебряный свисток. Он не потрудился спросить, все ли проинструктированы в своих обязанностях: Буш и Джерард - толковые офицеры.
- Сейчас я пойду на нос, мистер Буш, - сказал Хорнблауэр. - Я постараюсь вернуться на шканцы вовремя, но если нет, вы знаете мои приказы.
- Так точно, сэр.
Хорнблауэр торопливо прошел по переходному мостику, мимо карронад на полубаке, мимо орудийных расчетов, и залез на бушприт. С блинда-рея он мог заглянуть за остров. "Нативидад" шел прямо на него. Хорнблауэр видел фосфоресцирующую пену под водорезом и чуть ли не слышал плеск рассекаемой воды. Он судорожно сглотнул, и тут же возбуждение прошло, осталось ледяное спокойствие. Он забыл про себя, его мозг, как машина, просчитывал время и расстояние. Он уже слышал голос лотового на руслене "Нативидада", хотя ещё не разбирал слов. Корабль подходил все ближе. Теперь Хорнблауэр слышал гул голосов. Испанцы по обыкновению беспечно болтали, никто не смотрел как следует, никто не заметил голые стеньги "Лидии". Потом с палубы "Нативидада" донеслись приказы: судно поворачивало оверштаг. При первом же звуке Хорнблауэр поднес к губам серебряный свисток и дунул. На "Лидии" вмиг закипела работа. Паруса на всех реях были подняты одновременно. Отцепили якорный канат и шлюпки. Корабль спускался под ветер. Хорнблауэр на бегу столкнулся с матросами, тянувшими брасы, упал, вскочил с палубы и побежал. "Лидия" набирала скорость. Он оказался у штурвала вовремя.
- Прямо руль! - крикнул он рулевому. - Немного лево руля! Еще чуть-чуть! Теперь, руль круто направо!
Так быстро все произошло, что испанцы только-только успели закончить поворот и набирали скорость на новом галсе, когда из-за острова вылетела "Лидия" и проскрежетала о борт. Месяцы учений не прошли для английской команды втуне. Едва корабли соприкоснулись, пушки "Лидии" громыхнули одним сокрушительным бортовым залпом, осыпав палубу "Нативидада" градом картечи. Марсовые пробежали по реям и накрепко сцепили корабли. Атакующие с громкими криками высыпали на переходный мостик левого борта.
На палубе испанца царило полное смятение. Только что все выполняли маневр, и вот в следующую минуту неизвестный враг взял их на абордаж. Вспышки неприятельских пушек разорвали на куски ночь, повсюду падали убитые. На палубу с жуткими воплями хлынули вооруженные люди. Самая дисциплинированная и опытная команда не устояла бы перед таким натиском. Все двадцать лет, что "Нативидад" курсировал вдоль тихоокеанского побережья, не менее четырех тысяч миль отделяло его от любого возможного противника на море.
Однако нашлись бравые моряки, и они попытались оказать сопротивление. Офицеры вытащили шпаги; на высоких шканцах стоял вооруженный отряд - оружие выдали в связи со слухами о восстании на берегу; кое-кто из матросов похватал шпилевые вымбовки и кофель-нагели. Однако с верхней палубы волна атакующих с пиками и тесаками смыла их почти мгновенно. Лишь раз прозвучал пистолетный выстрел. Тех, кто сопротивлялся, либо убили, либо оттеснили вниз; остальных согнали вместе и окружили.
На нижней палубе испанцы метались в поисках вожаков, которые организовали бы защиту судна. Они собирались в темноте готовые противостоять неприятелю и оборонять люки, когда за спинами у них оглушительно заорали. Две шлюпки под командованием Джерарда подошли к левому борту, и матросы, с помощью рычагов выломав орудийные порты нижней палубы, хлынули внутрь, оглашая корабль дикими воплями в полном соответствии с приказом. Хорнблауэр наперед знал: чем больше шума поднимут нападающие, тем вернее деморализуют неорганизованных испанцев. Внезапная атака окончательно сломила сопротивление верхней палубы.
Предусмотрительность Хорнблауэра, отрядившего две шлюпки для отвлекающего удара, полностью себя оправдала.
VII
Капитан "Лидии", как обычно, гулял утром по шканцам своего корабля. Испанские офицеры, завидев его, сунулись было с церемонными приветствиями, но их оттеснили матросы, негодуя, что какие-то пленники потревожат освященную многими месяцами прогулку.
Хорнблауэру было о чем поразмыслить. И впрямь, за множеством осаждавших его проблем, некогда было ликовать об одержанной победе, хотя прошлой ночью его фрегат, захватив двухпалубный корабль и не потеряв при этом ни одного человека, совершил беспримерный в обширных анналах британской военно-морской истории подвиг. Думал же он о том, что делать дальше. Устранив "Нативидад", он сделался властелином Южного моря. Он отлично знал, что наземное сообщение сильно затруднено, и вся торговля можно сказать, вся жизнь - полностью зависит от каботажных перевозок. Теперь же без его ведома не пройдет ни одна лодка. За пятнадцать военных лет он усвоил, что значит власть на море. Теперь, по крайней мере, есть шанс с помощью Альварадо разжечь в Центральной Америке настоящий пожар испанское правительство ещё проклянет день, в который решило связать свою судьбу с Бонапартом.
Хорнблауэр ходил взад и вперед по присыпанной песком палубе. Перед ним открывались и другие возможности. Северо-восточнее от них лежит Акапулько, куда приходит и откуда отправляется ежегодно галион, везущий на миллион стерлингов сокровищ. Захватив галион, он в одночасье сделается богат тогда он купит в Англии поместье, целую деревню и заживет сквайром, и чтобы селяне приподымали шляпы, когда он будет проезжать мимо них в экипаже Марии бы это понравилось, хотя Мария в роли знатной дамы будет выглядеть диковато.
Хорнблауэр оторвался от созерцания Марии, пересаженной в деревенскую усадьбу из меблированных комнат в Саутси. На востоке Панама, с перуанским золотом, с жемчужной флотилией, с золотом алтарей, который не дался в руки Моргану, но достанется ему. Ударить сюда, в средоточие межматериковых сообщений, наиболее благоразумно стратегически, равно как и потенциально наиболее выгодно. Он постарался собраться мыслями на Панаме.
На баке рыжеволосый ирландец Саливан взгромоздился со скрипкой на платформу карронады, а вокруг него человек шесть матросов, ударяя в палубу мозолистыми ступнями, энергично наступали на партнеров. Гиней по двадцать на брата, самое меньшее, получат они за трофей, и в воображении они уже тратили эти деньги. Хорнблауэр посмотрел туда, где покачивался на якоре "Нативидад". Его шкафут чернел от команды, согнанной на верхнюю палубу. На старомодном полуюте и шканцах Хорнблауэр видел красные мундиры и кивера морских пехотинцев. Видел он и направленные на шкафут карронады, и матросов с горящими фитилями подле них. Джерард, которого он оставил призмастером на борту "Нативидада", служил в свое время на ливерпульском работорговце. Уж он-то знает, как держать в повиновении полный корабль враждебно настроенных людей - прочем, Хорнблауэр, забрав от них офицеров, не ждал с их стороны неприятностей.
Надо ещё решить, что делать с "Нативидадом" и особенно с пленными. Нельзя поручить их человеколюбивым милостям Эль Супремо, да и команда этого не потерпит. Хорнблауэр напряженно думал. Мимо пролетала цепочка пеликанов. Они летели безукоризненным строем, ровнее, чем Ла-Маншский флот на маневрах. Птица-фрегат, величественная, с раздвоенным хвостом, кружила над ними на неподвижных крыльях и, решив, очевидно, что пикировать не стоит, полетела к острову, где усердно промышляли рыбу бакланы. Солнце уже припекало, вода в заливе синела, как море над ней.
Хорнблауэр проклинал солнце, пеликанов и птицу-фрегат, мешавших ему сосредоточиться. Он мрачно прошелся по палубе ещё раз пять-шесть. Тут на пути его встал мичман Найвит и козырнул.
- Что за черт? - рявкнул Хорнблауэр.
- Лодка подходит к борту, сэр. На ней мистер... мистер Эрнандес.
Этого и следовало ожидать.
- Очень хорошо, - сказал Хорнблауэр и спустился на шкафут, чтобы приветствовать Эрнандеса. Тот не стал тратить время на поздравления. На службе Эль Супремо даже латиноамериканцы становились деловиты и немногословны.