Страница:
А потому Скиннер просто решил обратиться ко всем, кто мог сообщить любые сведения о человеке, пропавшем из дома или с работы и находившемся в районе Тоттнем-Эдмонтон во вторник на этой неделе. Мужчина, сильно прихрамывал, возраст — лет пятьдесят-пятьдесят пять, волосы короткие, седые, среднего роста, нормального телосложения. Август — самое неподходящее время для горячих новостей; средства массовой информации могут упомянуть о происшествии, но слишком муссировать эту тему не станут.
Однако все же была одна газета, которая могла раскрутить подобную тему, и у Скиннера имелись там свои люди. И вот он пригласил на ленч репортера из «Эдмонтон и Тоттнем экспресс», местной желтой газетенки, освещавшей жизнь в том районе, где находилась и «каталажка Доувер». Репортер прилежно записал все, что сообщил ему Скиннер, и обещал постараться.
Летом гражданские суды обычно распускаются на каникулы, но суды криминальные продолжают трудиться, работы им всегда хватает. Свыше девяноста процентов случаев правонарушений рассматриваются судами магистратов, процессы там идут все семь дней в неделю круглый год. Причем львиную долю этой повседневной работы люди выполняют в магистратах бесплатно, как свой гражданский долг. Они занимаются мелкими делами, нарушениями правил дорожного движения, выписывают ордера на аресты и обыски, отбирают у пьяниц права, разбирают также дела, связанные с мелкими кражами и нарушением общественного порядка. А также продляют сроки содержания под стражей и отправляют обвиняемых в тюрьмы до суда. Если в суде магистрата рассматривается более серьезное дело, привлекают платного и квалифицированного адвоката, для него в зале даже отведена отдельная скамья.
И вот в тот день в суде номер 3, что на Хайбери Корнер, как раз и состоялось слушание такого дела в присутствии трех судей из магистрата под председательством мистера Генри Спиллера, директора школы на пенсии. Дело было простое, рассмотрение заняло всего несколько минут.
Когда все закончилось, Прайса с Корнишем увезли обратно в «каталажку Доувер». А Бернс пошел докладывать начальнику, суперинтенданту Парфитту.
— Ну как успехи, Джек? — спросил глава местного отделения Департамента уголовного розыска.
— Сплошное расстройство, сэр. Нет, в начале все шло просто прекрасно, сразу нашли совершенно потрясающего свидетеля, который видел все. С начала до конца. Весьма почтенный джентльмен, владелец магазина, что через дорогу. Добропорядочный гражданин. Запомнил и описал этих типов, готов выступить в суде. Но так и не найден бумажник, отобранный у жертвы. И нет четкой привязки Прайса и Корниша по месту и времени. Все, что у нас есть, — это разбитый нос Прайса и факт его обращения к врачу в Сент-Эннз через три часа после происшествия. Что полностью совпадает с показаниями свидетеля.
— И что тебе мешает?
— Нужен бумажник. Нужна его привязка к подозреваемым. К тому же до сих пор неизвестна личность пострадавшего. Так и числится у нас как МВЛН.
— Так ты собираешься выдвигать против них обвинение?
— Если завтра мистер Патель их опознает, то да, сэр. Тогда им не отвертеться. Оба виноваты, и ослу понятно.
Алан Парфитт кивнул.
— Ладно, Джек. Попробую прощупать судейских. А ты держи меня в курсе.
За окнами Лондонского королевского госпиталя снова сгустились сумерки, но человек, лежавший в палате интенсивной терапии, этого не видел. После операции прошло сорок восемь часов, но он так и не приходил в сознание. Продолжал витать где-то далеко в неведомом мире.
День четвертый — пятница
День пятый — суббота
День шестой — воскресенье
День седьмой — понедельник
Однако все же была одна газета, которая могла раскрутить подобную тему, и у Скиннера имелись там свои люди. И вот он пригласил на ленч репортера из «Эдмонтон и Тоттнем экспресс», местной желтой газетенки, освещавшей жизнь в том районе, где находилась и «каталажка Доувер». Репортер прилежно записал все, что сообщил ему Скиннер, и обещал постараться.
Летом гражданские суды обычно распускаются на каникулы, но суды криминальные продолжают трудиться, работы им всегда хватает. Свыше девяноста процентов случаев правонарушений рассматриваются судами магистратов, процессы там идут все семь дней в неделю круглый год. Причем львиную долю этой повседневной работы люди выполняют в магистратах бесплатно, как свой гражданский долг. Они занимаются мелкими делами, нарушениями правил дорожного движения, выписывают ордера на аресты и обыски, отбирают у пьяниц права, разбирают также дела, связанные с мелкими кражами и нарушением общественного порядка. А также продляют сроки содержания под стражей и отправляют обвиняемых в тюрьмы до суда. Если в суде магистрата рассматривается более серьезное дело, привлекают платного и квалифицированного адвоката, для него в зале даже отведена отдельная скамья.
И вот в тот день в суде номер 3, что на Хайбери Корнер, как раз и состоялось слушание такого дела в присутствии трех судей из магистрата под председательством мистера Генри Спиллера, директора школы на пенсии. Дело было простое, рассмотрение заняло всего несколько минут.
Когда все закончилось, Прайса с Корнишем увезли обратно в «каталажку Доувер». А Бернс пошел докладывать начальнику, суперинтенданту Парфитту.
— Ну как успехи, Джек? — спросил глава местного отделения Департамента уголовного розыска.
— Сплошное расстройство, сэр. Нет, в начале все шло просто прекрасно, сразу нашли совершенно потрясающего свидетеля, который видел все. С начала до конца. Весьма почтенный джентльмен, владелец магазина, что через дорогу. Добропорядочный гражданин. Запомнил и описал этих типов, готов выступить в суде. Но так и не найден бумажник, отобранный у жертвы. И нет четкой привязки Прайса и Корниша по месту и времени. Все, что у нас есть, — это разбитый нос Прайса и факт его обращения к врачу в Сент-Эннз через три часа после происшествия. Что полностью совпадает с показаниями свидетеля.
— И что тебе мешает?
— Нужен бумажник. Нужна его привязка к подозреваемым. К тому же до сих пор неизвестна личность пострадавшего. Так и числится у нас как МВЛН.
— Так ты собираешься выдвигать против них обвинение?
— Если завтра мистер Патель их опознает, то да, сэр. Тогда им не отвертеться. Оба виноваты, и ослу понятно.
Алан Парфитт кивнул.
— Ладно, Джек. Попробую прощупать судейских. А ты держи меня в курсе.
За окнами Лондонского королевского госпиталя снова сгустились сумерки, но человек, лежавший в палате интенсивной терапии, этого не видел. После операции прошло сорок восемь часов, но он так и не приходил в сознание. Продолжал витать где-то далеко в неведомом мире.
День четвертый — пятница
Газета вышла, репортер не обманул ожиданий Люка Скиннера. История попала на первую страницу, под вторым по значимости заголовком. Репортер правильно понял, чем можно зацепить читателя, и дал ей броское название: «Тайна хромого мужчины. Кто же он? — спрашивает полиция». Далее следовало описание нападения и упоминание о двух подозреваемых из местных, которые «выдали себя полиции своим внешним видом». То была одна из фраз, сравнимая по неуклюжести и абсурдности разве что с расхожим выражением в больничных бюллетенях, когда состояние пребывающих в агонии людей называют «состоянием средней тяжести».
Далее репортер подробно описал пострадавшего: его рост, телосложение, короткие седые волосы и прихрамывающую походку. Статья заканчивалась вопросом, напечатанным крупными буквами: «КТО-НИБУДЬ ИЗ ВАС ВИДЕЛ ЭТОГО ХРОМОГО МУЖЧИНУ?» Скиннер взял один экземпляр газеты и принес его в столовую. Он был доволен статьей и тем, как развиваются события. Суд продлил срок содержания под стражей еще на двадцать четыре часа.
В одиннадцать Прайса с Корнишем повезли в полицейском фургоне на пункт опознания на Сент-Эннз Роуд. Их сопровождала машина, в которой сидели Бернс, Скиннер и мистер Патель. Вернее, предстояло провести две процедуры опознания, в каждой участвовал один из подозреваемых и восемь приблизительно похожих на него мужчин. Учли и состояние носа Прайса — на носах выстроившихся рядом с ним мужчин плотного телосложения красовались полоски пластыря.
Мистер Патель не колебался. Безошибочно выделил обоих подозреваемых и еще раз подтвердил готовность выступить в суде. Бернс был счастлив. Ни один из бандитов не видел свидетеля, ни один из них не был связан с какой-либо шайкой, так что были все основания полагать, что мистера Пателя никто не тронет.
Полицейские отвезли его в магазин. С добровольцами расплатились и отпустили по домам. Прайс и Корниш вернулись в свои камеры, и Бернс, возвратившись в участок, намеревался предъявить им официальное обвинение.
Только они со Скиннером вошли, как его окликнул дежурный сержант:
— Тут тебе звонили, Джек, — он покосился на запись в журнале. — Некая мисс Армитейдж. Из цветочного магазина.
Бернс удивился. Никаких цветов он не заказывал. Впрочем, с другой стороны… Ведь на следующей неделе возвращается Дженни. Букетик цветов придаст встрече романтичности. Недурная идея.
— Насчет какого-то хромого, — добавил сержант.
Бернс взял у него адрес и вновь направился к машине вместе со Скиннером.
Выяснилось, что мисс Армитейдж оказалось целых две. Сестры-близнецы, они владели небольшим цветочным магазином на Аппе Хай Роуд. Половина их товара была выставлена прямо на тротуаре, у входа. Поздние цветы вели отчаянную борьбу за выживание, пытались устоять в клубах вонючих выхлопных газов, которыми обдавали их проезжающие мимо тяжелые грузовики.
— Мне кажется, это мог быть тот самый человек, — сказала мисс Верити Армитейдж. — Подходит под описание. Так вы говорите, это произошло во вторник утром?
Бернс подтвердил, что именно так. Во вторник утром.
— Он купил букетик цветов. Недорогой. Если точней, один из самых дешевых в нашем магазине. Полдюжины маргариток под названием «Бычий глаз». Судя по внешнему виду, человек небогатый, бедняжка. А в газетах написано, что он серьезно ранен.
— Да, сильно пострадал, мэм. До сих пор не пришел в себя и не может говорить. Он в коме. Как он расплатился?
— Наличными.
— Монетами? И достал их из кармана брюк?
— О, нет. Достал пятифунтовую банкноту. Из бумажника. Помню, он еще уронил его, а я подняла. Ведь он хромал.
— Что за бумажник?
— Дешевый. Из кожзаменителя. Черный. Ну а потом я отдала его ему.
— Случайно не заметили, куда он его положил?
— В карман. В карман пиджака. Внутренний.
— Можете показать мне букетик маргариток «Бычий глаз»?
К ленчу детективы вернулись в участок на Доувер и сразу пошли в столовую. Бернс был мрачен и явно разочарован. Кредитная карта оставила бы след: фамилию, по которой можно было бы затем узнать адрес или номер банковского счета. Но наличные…
— Скажи, что бы ты делал днем, в августе, с букетом маргариток? — спросил он Скиннера.
— Подарил бы любимой девушке… Или отнес твоей мамочке…
Мужчины отодвинули пустые тарелки и погрузились в мрачное молчание над кружками с чаем.
— Сэр?…
Голосок был тоненький, робкий, он доносился с соседнего продолговатого стола. И принадлежал практикантке, молоденькой девушке, только что закончившей училище. Джек Бернс вопросительно покосился на нее.
— Гм?…
— Просто у меня одна идея. Вы ведь говорите о хромом мужчине?
— Да. И хорошая идея мне всегда пригодится. Так в чем суть?
Она залилась краской. Мало кто из практикантов решается влезать в разговор опытных инспекторов-детективов.
— Просто если он шел в том направлении, сэр, то, по всей видимости, хотел попасть на Хай Уэй. Это в пятистах ярдах, и там ходят автобусы. А вот позади, там, откуда он шел, и тоже ярдах в пятистах, находится кладбище.
Бернс со стуком опустил кружку на стол.
— Чем вы сейчас занимаетесь? — спросил он девушку.
— Разбираю файлы, сэр.
— Это подождет. Едем на кладбище. Вы с нами.
За рулем, как обычно, был Скиннер. Практикантка оказалась из местных и показывала дорогу. Кладбище было большое, сотни выстроившихся рядами могил. Оно было городским, а потому запущенным. Каждый выбрал себе ряд, и вот они начали прочесывать кладбище. Заняло это примерно час. Девушка оказалась глазастой и увидела первой.
Цветы, конечно, увяли, но, несомненно, это были маргаритки под названием «Бычий глаз». Они безропотно умирали в баночке из-под джема с несвежей водой. Надпись на надгробье гласила о том, что здесь покоятся останки некой Мейвис Джун Холл. Дата рождения, дата смерти и еще три буквы «RIP» ["RIP" — сокр. от «REST IN PEACE» — «Покойся с миром»]. Умерла она двадцать лет тому назад в возрасте семидесяти лет.
— Глянь-ка на дату рождения, приятель. Август 1906-го. Во вторник у нее был день рождения.
— Но кем, черт возьми, она доводилась нашему хромому?
— Скорей всего, мамой.
— Возможно. И тогда, по всей вероятности, фамилия его Холл, — сказал Бернс.
Они захватили увядший букетик и заехали в лавку сестер Армитейдж, где мисс Верити тут же узнала маргаритки. Ее товар, на девяносто девять процентов. Приехав в «каталажку Доувер», Скиннер немедленно связался с Бюро по пропаже людей и назвал фамилию Холл. Холлов в розыске значилось трое, но двое из них были женщины и один — ребенок.
— Но кто-то должен был знать этого несчастного! Почему они его не ищут? — возмущенно воскликнул Бернс. Одно разочарование за другим.
Хорошенькая и умненькая практикантка вернулась к разборке файлов. Бернс со Скиннером отправились в камеры, где по очереди зачитали Прайсу и Корнишу официальное обвинение в умышленном нападении на неопознанного взрослого мужчину с причинением тяжких телесных повреждений. Без четверти четыре они снова сели в машину и поехали на Хайбери Корнер, где старший секретарь суда в виде исключения нашел им щелку в чрезвычайно плотном расписании слушаний. На сей раз эти ублюдки на Доувер уже не вернутся. Бернс твердо вознамерился засадить их в городскую тюрьму, возможно, в Пентон-вилль.
В суде многое переменилось. На сей раз они попали в зал под номером 1, где скамья для заключенных находилась в центре, а не в углу, как обычно. А судьи из магистрата теперь получали жалованье и были представлены в тот день в лице опытного и высококвалифицированного мистера Джонатана Стейна.
Прайса с Корнишем вновь привезли в фургоне. Но рядом со зданием суда дежурил еще один, специальный, с надписью на борту «НМ Prison Service» ["НМ Prison Service" — «Служба тюрем Ее Величества королевы»], чтобы затем забрать и прямиком доставить в тюрьму. Мистер Лу Слейд сидел за столом напротив скамьи подсудимых, а в роли жюри от обвинения выступал один-единственный барристер, от которого, собственно, и зависело, оставлять ли подсудимых под стражей.
Прежде именно полиция выступала в качестве обвинительной стороны в судебном процессе в магистратах, и многие считали, что так было лучше. Но теперь на всех процессах, с первого появления в суде и до заключительного заседания, эту функцию брала на себя специальная служба обвинения. И среди прочих задач целью ее было убедиться, что подготовленное полицией дело имеет реальные шансы закончиться обвинительным приговором. Если барристер так не считал, дело закрывали. Немало детективов впадали в отчаяние при виде того, как дело по обвинению какого-то злодея, над которым они работали так долго и упорно, кончалось ничем благодаря усилиям этой самой службы. Так что отношения между полицией и барристерами были, как правило, весьма натянутыми.
Еще одну проблему представлял собой сам штат этой службы. Он был раздут просто до неприличия, зарплаты мизерные, а потому состоял по большей части из людей молодых и неопытных, которые трудились в надежде обзавестись частной практикой и поправить свое положение. Мисс Прабани Сандаран была очень хорошенькой и умненькой девушкой, единственной и обожаемой дочерью пожилых родителей из Шри-Ланка. К тому же это было ее первое серьезное дело.
Решение оставлять подсудимых под стражей должно было стать простой формальностью. О том, чтоб выпустить Прайса и Корниша под залог или на поруки, не могло быть и речи. Судья Стейн никогда бы этого не допустил. Досье с описанием их «подвигов» лежали перед ним и говорили сами за себя. Но продлить пребывание под стражей он имел право только на неделю, так что до окончательного судебного заседания с назначением и подготовкой защиты должно было состояться еще несколько таких вот предварительных слушаний. Только после этого, когда обвинение соберет и представит все необходимые доказательства, судья может назначить суд в коронном суде [Коронный суд заменил в Англии в 1972 году суд квартальных сессий и ассизы] с тремя полагающимися в таких случаях судьями и жюри присяжных. К этому времени мисс Сандаран будет уже работать где-нибудь в Совете казначейства, а может, даже станет королевским адвокатом. Пока что ей надо пройти через все необходимые этапы в своей карьере. Формальности, опять эти формальности…
Мистер Стейн кивнул. Она поднялась и, сверяясь со своими записями, зачитала краткую формулировку обвинения. Тут поднялся Слейд.
— Мои клиенты полностью отрицают это обвинение и со временем будут, безусловно, оправданы, — заявил он.
— Речь пока что идет лишь о продлении срока задержания на неделю, — заметила ему мисс Сандаран.
— Мистер Слейд, секретарь суда хотел знать, собирается ли адвокат просить суд отпустить Прайса и Корниша под залог или на поруки?
Слейд отрицательно помотал головой. Мистер Стейн холодно улыбнулся.
— Очень разумно с вашей стороны. Оставить под стражей еще на неделю. И мы… — Он, щурясь, оглядел присутствующих сквозь полукружья очков. — Запишите, очередные слушания состоятся в пятницу утром на следующей неделе.
Все прекрасно понимали, что это означает. Судья продлит срок еще на неделю и будет продлевать его, сколько потребуется, до тех пор, пока защита и обвинение не подготовят все материалы, чтобы предстать в королевском суде.
Прайса и Корниша, с которых так и не снимали наручников, передали представителям тюремной администрации и увезли в Билль. Мистер Слейд отправился к себе в контору, зная, что в понедельник утром получит ответ на свою просьбу о временном материальном вспомоществовании. Очевидно, что у его клиентов нет средств для оплаты услуг адвоката, а потому он должен лично обратиться к барристеру одного из четырех «Судебных иннов» ["Судебные инны" — четыре корпорации барристеров в Лондоне; пользуются исключительным правом приема в адвокатуру, существуют с XIV века], чтоб выбить себе хотя бы мизерную оплату.
Джек Бернс вернулся на Доувер-стрит. Письменный стол был завален бумагами. Работы у него скопилось по горло. А что касается дела хромого мужчины, надо было разобраться с несколькими еще нерешенными проблемами.
Далее репортер подробно описал пострадавшего: его рост, телосложение, короткие седые волосы и прихрамывающую походку. Статья заканчивалась вопросом, напечатанным крупными буквами: «КТО-НИБУДЬ ИЗ ВАС ВИДЕЛ ЭТОГО ХРОМОГО МУЖЧИНУ?» Скиннер взял один экземпляр газеты и принес его в столовую. Он был доволен статьей и тем, как развиваются события. Суд продлил срок содержания под стражей еще на двадцать четыре часа.
В одиннадцать Прайса с Корнишем повезли в полицейском фургоне на пункт опознания на Сент-Эннз Роуд. Их сопровождала машина, в которой сидели Бернс, Скиннер и мистер Патель. Вернее, предстояло провести две процедуры опознания, в каждой участвовал один из подозреваемых и восемь приблизительно похожих на него мужчин. Учли и состояние носа Прайса — на носах выстроившихся рядом с ним мужчин плотного телосложения красовались полоски пластыря.
Мистер Патель не колебался. Безошибочно выделил обоих подозреваемых и еще раз подтвердил готовность выступить в суде. Бернс был счастлив. Ни один из бандитов не видел свидетеля, ни один из них не был связан с какой-либо шайкой, так что были все основания полагать, что мистера Пателя никто не тронет.
Полицейские отвезли его в магазин. С добровольцами расплатились и отпустили по домам. Прайс и Корниш вернулись в свои камеры, и Бернс, возвратившись в участок, намеревался предъявить им официальное обвинение.
Только они со Скиннером вошли, как его окликнул дежурный сержант:
— Тут тебе звонили, Джек, — он покосился на запись в журнале. — Некая мисс Армитейдж. Из цветочного магазина.
Бернс удивился. Никаких цветов он не заказывал. Впрочем, с другой стороны… Ведь на следующей неделе возвращается Дженни. Букетик цветов придаст встрече романтичности. Недурная идея.
— Насчет какого-то хромого, — добавил сержант.
Бернс взял у него адрес и вновь направился к машине вместе со Скиннером.
Выяснилось, что мисс Армитейдж оказалось целых две. Сестры-близнецы, они владели небольшим цветочным магазином на Аппе Хай Роуд. Половина их товара была выставлена прямо на тротуаре, у входа. Поздние цветы вели отчаянную борьбу за выживание, пытались устоять в клубах вонючих выхлопных газов, которыми обдавали их проезжающие мимо тяжелые грузовики.
— Мне кажется, это мог быть тот самый человек, — сказала мисс Верити Армитейдж. — Подходит под описание. Так вы говорите, это произошло во вторник утром?
Бернс подтвердил, что именно так. Во вторник утром.
— Он купил букетик цветов. Недорогой. Если точней, один из самых дешевых в нашем магазине. Полдюжины маргариток под названием «Бычий глаз». Судя по внешнему виду, человек небогатый, бедняжка. А в газетах написано, что он серьезно ранен.
— Да, сильно пострадал, мэм. До сих пор не пришел в себя и не может говорить. Он в коме. Как он расплатился?
— Наличными.
— Монетами? И достал их из кармана брюк?
— О, нет. Достал пятифунтовую банкноту. Из бумажника. Помню, он еще уронил его, а я подняла. Ведь он хромал.
— Что за бумажник?
— Дешевый. Из кожзаменителя. Черный. Ну а потом я отдала его ему.
— Случайно не заметили, куда он его положил?
— В карман. В карман пиджака. Внутренний.
— Можете показать мне букетик маргариток «Бычий глаз»?
К ленчу детективы вернулись в участок на Доувер и сразу пошли в столовую. Бернс был мрачен и явно разочарован. Кредитная карта оставила бы след: фамилию, по которой можно было бы затем узнать адрес или номер банковского счета. Но наличные…
— Скажи, что бы ты делал днем, в августе, с букетом маргариток? — спросил он Скиннера.
— Подарил бы любимой девушке… Или отнес твоей мамочке…
Мужчины отодвинули пустые тарелки и погрузились в мрачное молчание над кружками с чаем.
— Сэр?…
Голосок был тоненький, робкий, он доносился с соседнего продолговатого стола. И принадлежал практикантке, молоденькой девушке, только что закончившей училище. Джек Бернс вопросительно покосился на нее.
— Гм?…
— Просто у меня одна идея. Вы ведь говорите о хромом мужчине?
— Да. И хорошая идея мне всегда пригодится. Так в чем суть?
Она залилась краской. Мало кто из практикантов решается влезать в разговор опытных инспекторов-детективов.
— Просто если он шел в том направлении, сэр, то, по всей видимости, хотел попасть на Хай Уэй. Это в пятистах ярдах, и там ходят автобусы. А вот позади, там, откуда он шел, и тоже ярдах в пятистах, находится кладбище.
Бернс со стуком опустил кружку на стол.
— Чем вы сейчас занимаетесь? — спросил он девушку.
— Разбираю файлы, сэр.
— Это подождет. Едем на кладбище. Вы с нами.
За рулем, как обычно, был Скиннер. Практикантка оказалась из местных и показывала дорогу. Кладбище было большое, сотни выстроившихся рядами могил. Оно было городским, а потому запущенным. Каждый выбрал себе ряд, и вот они начали прочесывать кладбище. Заняло это примерно час. Девушка оказалась глазастой и увидела первой.
Цветы, конечно, увяли, но, несомненно, это были маргаритки под названием «Бычий глаз». Они безропотно умирали в баночке из-под джема с несвежей водой. Надпись на надгробье гласила о том, что здесь покоятся останки некой Мейвис Джун Холл. Дата рождения, дата смерти и еще три буквы «RIP» ["RIP" — сокр. от «REST IN PEACE» — «Покойся с миром»]. Умерла она двадцать лет тому назад в возрасте семидесяти лет.
— Глянь-ка на дату рождения, приятель. Август 1906-го. Во вторник у нее был день рождения.
— Но кем, черт возьми, она доводилась нашему хромому?
— Скорей всего, мамой.
— Возможно. И тогда, по всей вероятности, фамилия его Холл, — сказал Бернс.
Они захватили увядший букетик и заехали в лавку сестер Армитейдж, где мисс Верити тут же узнала маргаритки. Ее товар, на девяносто девять процентов. Приехав в «каталажку Доувер», Скиннер немедленно связался с Бюро по пропаже людей и назвал фамилию Холл. Холлов в розыске значилось трое, но двое из них были женщины и один — ребенок.
— Но кто-то должен был знать этого несчастного! Почему они его не ищут? — возмущенно воскликнул Бернс. Одно разочарование за другим.
Хорошенькая и умненькая практикантка вернулась к разборке файлов. Бернс со Скиннером отправились в камеры, где по очереди зачитали Прайсу и Корнишу официальное обвинение в умышленном нападении на неопознанного взрослого мужчину с причинением тяжких телесных повреждений. Без четверти четыре они снова сели в машину и поехали на Хайбери Корнер, где старший секретарь суда в виде исключения нашел им щелку в чрезвычайно плотном расписании слушаний. На сей раз эти ублюдки на Доувер уже не вернутся. Бернс твердо вознамерился засадить их в городскую тюрьму, возможно, в Пентон-вилль.
В суде многое переменилось. На сей раз они попали в зал под номером 1, где скамья для заключенных находилась в центре, а не в углу, как обычно. А судьи из магистрата теперь получали жалованье и были представлены в тот день в лице опытного и высококвалифицированного мистера Джонатана Стейна.
Прайса с Корнишем вновь привезли в фургоне. Но рядом со зданием суда дежурил еще один, специальный, с надписью на борту «НМ Prison Service» ["НМ Prison Service" — «Служба тюрем Ее Величества королевы»], чтобы затем забрать и прямиком доставить в тюрьму. Мистер Лу Слейд сидел за столом напротив скамьи подсудимых, а в роли жюри от обвинения выступал один-единственный барристер, от которого, собственно, и зависело, оставлять ли подсудимых под стражей.
Прежде именно полиция выступала в качестве обвинительной стороны в судебном процессе в магистратах, и многие считали, что так было лучше. Но теперь на всех процессах, с первого появления в суде и до заключительного заседания, эту функцию брала на себя специальная служба обвинения. И среди прочих задач целью ее было убедиться, что подготовленное полицией дело имеет реальные шансы закончиться обвинительным приговором. Если барристер так не считал, дело закрывали. Немало детективов впадали в отчаяние при виде того, как дело по обвинению какого-то злодея, над которым они работали так долго и упорно, кончалось ничем благодаря усилиям этой самой службы. Так что отношения между полицией и барристерами были, как правило, весьма натянутыми.
Еще одну проблему представлял собой сам штат этой службы. Он был раздут просто до неприличия, зарплаты мизерные, а потому состоял по большей части из людей молодых и неопытных, которые трудились в надежде обзавестись частной практикой и поправить свое положение. Мисс Прабани Сандаран была очень хорошенькой и умненькой девушкой, единственной и обожаемой дочерью пожилых родителей из Шри-Ланка. К тому же это было ее первое серьезное дело.
Решение оставлять подсудимых под стражей должно было стать простой формальностью. О том, чтоб выпустить Прайса и Корниша под залог или на поруки, не могло быть и речи. Судья Стейн никогда бы этого не допустил. Досье с описанием их «подвигов» лежали перед ним и говорили сами за себя. Но продлить пребывание под стражей он имел право только на неделю, так что до окончательного судебного заседания с назначением и подготовкой защиты должно было состояться еще несколько таких вот предварительных слушаний. Только после этого, когда обвинение соберет и представит все необходимые доказательства, судья может назначить суд в коронном суде [Коронный суд заменил в Англии в 1972 году суд квартальных сессий и ассизы] с тремя полагающимися в таких случаях судьями и жюри присяжных. К этому времени мисс Сандаран будет уже работать где-нибудь в Совете казначейства, а может, даже станет королевским адвокатом. Пока что ей надо пройти через все необходимые этапы в своей карьере. Формальности, опять эти формальности…
Мистер Стейн кивнул. Она поднялась и, сверяясь со своими записями, зачитала краткую формулировку обвинения. Тут поднялся Слейд.
— Мои клиенты полностью отрицают это обвинение и со временем будут, безусловно, оправданы, — заявил он.
— Речь пока что идет лишь о продлении срока задержания на неделю, — заметила ему мисс Сандаран.
— Мистер Слейд, секретарь суда хотел знать, собирается ли адвокат просить суд отпустить Прайса и Корниша под залог или на поруки?
Слейд отрицательно помотал головой. Мистер Стейн холодно улыбнулся.
— Очень разумно с вашей стороны. Оставить под стражей еще на неделю. И мы… — Он, щурясь, оглядел присутствующих сквозь полукружья очков. — Запишите, очередные слушания состоятся в пятницу утром на следующей неделе.
Все прекрасно понимали, что это означает. Судья продлит срок еще на неделю и будет продлевать его, сколько потребуется, до тех пор, пока защита и обвинение не подготовят все материалы, чтобы предстать в королевском суде.
Прайса и Корниша, с которых так и не снимали наручников, передали представителям тюремной администрации и увезли в Билль. Мистер Слейд отправился к себе в контору, зная, что в понедельник утром получит ответ на свою просьбу о временном материальном вспомоществовании. Очевидно, что у его клиентов нет средств для оплаты услуг адвоката, а потому он должен лично обратиться к барристеру одного из четырех «Судебных иннов» ["Судебные инны" — четыре корпорации барристеров в Лондоне; пользуются исключительным правом приема в адвокатуру, существуют с XIV века], чтоб выбить себе хотя бы мизерную оплату.
Джек Бернс вернулся на Доувер-стрит. Письменный стол был завален бумагами. Работы у него скопилось по горло. А что касается дела хромого мужчины, надо было разобраться с несколькими еще нерешенными проблемами.
День пятый — суббота
Мистер Пол Уиллис сдержал свое обещание и приехал в госпиталь в субботу в девять утра. Улучшений в состоянии пациента не наблюдалось, и он уже начал тревожиться не на шутку. Провели повторное сканирование, и нейрохирург занялся изучением его результатов.
Нет, новой гематомы, объясняющей пребывание в коме, не наблюдалось. Сосуды, которые он перевязал во время операции, утечки крови не давали. Так что давить на мозг кровь не могла. Сам мозг вернулся к нормальному объему. Утечек из каких-либо новых источников, ответственных за высокое давление, тоже не было.
И тем не менее внутричерепное давление оставалось слишком высоким, и кровяное давление — тоже. Врача уже начал преследовать типичный для нейрохирургов кошмар. Что, если при избиении пациент получил катастрофические повреждения нейронов головного мозга, не поддававшихся выявлению при сканировании? И если мозговой ствол или кора головного мозга повреждены таким вот необратимым образом, человек навеки останется в коме, будет влачить растительное существование до тех пор, пока не отключат системы жизнеобеспечения или пока его просто не настигнет смерть по каким-либо естественным причинам. Через неделю надо провести тесты, позволяющие оценить состояние ствола головного мозга. А тем временем внизу, в машине, мистера Уиллиса ждала жена. Она с нетерпением предвкушала ленч в Оксфордшире с новыми друзьями, они познакомились с ними во время отпуска на Корфу. Пол Уиллис еще раз взглянул на неподвижного пациента, вздохнул и вышел из палаты.
А его товарищей было всего десять. Плюс еще человек пятьдесят аскарисов с севера, местных жандармов и новобранцев, плохо обученных и привыкших открывать ураганный и бессмысленный огонь по любому поводу. В его команду входили два лейтенанта, два сержанта, один капрал из контрактников и пять рядовых десантников. Он уже насчитал с две сотни аду, а они продолжали наступать со всех сторон.
Распластавшись на крыше дзота, он, щурясь, глянул в прицел своей снайперской винтовки и уложил троих аду прежде, чем те успели понять, откуда ведется огонь. Что, впрочем, было неудивительно — кругом рвались снаряды и гранаты, стоял оглушительный и неумолчный треск автоматных очередей.
И если б не тот единственный выстрел, прогремевший на КПП в Джебель Али час тому назад, когда на него напали повстанцы, им бы уже давно пришел конец. Он услышал предупреждение, поднял своих ребят по тревоге, и у них было несколько минут, чтобы занять позиции перед тем, как налетела первая волна атакующих. Но численное превосходство противника было просто подавляющим, и он понимал, что ситуация отчаянная.
Он глянул вниз и увидел тело аскари. Убитый лежал лицом вниз, прямо в колее, на грязной дороге, которая сходила у них за главную улицу. Капитан Майк все еще пытался прикрывать ближайшие к нему четыреста ярдов, где отчаянно храбрый капрал Лабалаба, выходец с Фиджи, с полуоторванной разрывом снаряда челюстью отстреливался из своего нелепого гранатомета, стараясь закрыть бреши в обороне и не подпускать набегавшие орды дикарей.
Вот справа от него над крепостной стеной показались две головы в тюрбанах, и он тут же прострелил их. Еще три мелькнули слева. Они явно пытались выманить упрямца капитана на открытое пространство. Он выпустил в них все оставшиеся в магазине патроны, уложил одного, отбил охоту наступать у двух других. Затем перекатился на бок и отполз чуть в сторону, перезарядить магазин. Тут над головой у него просвистела огромная ракета, выпущенная из передвижной ракетной установки «Карл Густав». Возьми стрелявший десятью дюймами ниже, и от него осталось бы кровавое месиво. Снизу, из-под настила, доносился голос его радиста, тот просил у базы поддержки с воздуха, и черт с ним, если при этом накроет их всех. Перезарядив винтовку, он уложил еще парочку аду, выскочивших на открытое пространство. Поспел как раз вовремя, иначе бы они достали капитана Майка, но теперь тот успел нырнуть в орудийный окоп вместе с санитаром Тобином, пытался помочь ему вытащить с поля боя двух раненых фиджийцев.
Тогда он не знал, но узнает об этом позже, что бесстрашный Лабалаба был ранен во второй раз. Пуля угодила ему в голову, и он погиб. Не знал он и того, что Тобин, бросившийся спасать солдата-десантника Ти, получил смертельное ранение. Сам же десантник умудрился выжить с тремя пулевыми ранениями. К счастью, он успел заметить повстанца, прильнувшего к прицелу «Карла Густава», — в точности такого же, как только что едва не убивший его. Аду засел в образовавшейся от взрыва воронке, был прикрыт с двух сторон валиками песка и вел огонь по периметру. Он тщательно прицелился, и медная с никелевой оболочкой пуля стандартного натовского калибра 7.62 вонзилась аду прямо в горло. «Карл Густав» умолк, слышались лишь разрывы минометных снарядов да одинокие выстрелы из безоткатного 75-миллиметрового орудия, оставшегося у повстанцев.
Наконец со стороны моря появились штурмовики. Они вырвались из-под туч и летели на бреющем полете на высоте не более ста футов. На головы аду посыпались бомбы. Это отбило у нападавших охоту наступать. Атака захлебнулась. Они бросились бежать, унося с собой раненых и убитых. Позже он узнает, что вместе со своими ребятами противостоял примерно тремстам-четыремстам повстанцам и отправил в рай около сотни.
Он лежал на крыше все того же дзота. Потом перевернулся на спину и стал хохотать. Интересно, что сказала бы про него сейчас тетя Мей?…
Хромой мужчина, лежавший в палате интенсивной терапии Лондонского королевского госпиталя, по-прежнему находился очень, очень далеко.
Нет, новой гематомы, объясняющей пребывание в коме, не наблюдалось. Сосуды, которые он перевязал во время операции, утечки крови не давали. Так что давить на мозг кровь не могла. Сам мозг вернулся к нормальному объему. Утечек из каких-либо новых источников, ответственных за высокое давление, тоже не было.
И тем не менее внутричерепное давление оставалось слишком высоким, и кровяное давление — тоже. Врача уже начал преследовать типичный для нейрохирургов кошмар. Что, если при избиении пациент получил катастрофические повреждения нейронов головного мозга, не поддававшихся выявлению при сканировании? И если мозговой ствол или кора головного мозга повреждены таким вот необратимым образом, человек навеки останется в коме, будет влачить растительное существование до тех пор, пока не отключат системы жизнеобеспечения или пока его просто не настигнет смерть по каким-либо естественным причинам. Через неделю надо провести тесты, позволяющие оценить состояние ствола головного мозга. А тем временем внизу, в машине, мистера Уиллиса ждала жена. Она с нетерпением предвкушала ленч в Оксфордшире с новыми друзьями, они познакомились с ними во время отпуска на Корфу. Пол Уиллис еще раз взглянул на неподвижного пациента, вздохнул и вышел из палаты.
***
Аду выходили из мертвого пространства возле старого каменного форта. Их были десятки, возможно, даже сотни. Он видел их и прежде, во время рейда с эскадроном Б, принимавшим участие в этой жестокой и тайной войне, но тогда они казались лишь тенями на фоне серовато-коричневых холмов и появлялись по одному или по двое. Но теперь они предприняли массированную атаку, эти фанатики, черти! Они так и кишели повсюду.А его товарищей было всего десять. Плюс еще человек пятьдесят аскарисов с севера, местных жандармов и новобранцев, плохо обученных и привыкших открывать ураганный и бессмысленный огонь по любому поводу. В его команду входили два лейтенанта, два сержанта, один капрал из контрактников и пять рядовых десантников. Он уже насчитал с две сотни аду, а они продолжали наступать со всех сторон.
Распластавшись на крыше дзота, он, щурясь, глянул в прицел своей снайперской винтовки и уложил троих аду прежде, чем те успели понять, откуда ведется огонь. Что, впрочем, было неудивительно — кругом рвались снаряды и гранаты, стоял оглушительный и неумолчный треск автоматных очередей.
И если б не тот единственный выстрел, прогремевший на КПП в Джебель Али час тому назад, когда на него напали повстанцы, им бы уже давно пришел конец. Он услышал предупреждение, поднял своих ребят по тревоге, и у них было несколько минут, чтобы занять позиции перед тем, как налетела первая волна атакующих. Но численное превосходство противника было просто подавляющим, и он понимал, что ситуация отчаянная.
Он глянул вниз и увидел тело аскари. Убитый лежал лицом вниз, прямо в колее, на грязной дороге, которая сходила у них за главную улицу. Капитан Майк все еще пытался прикрывать ближайшие к нему четыреста ярдов, где отчаянно храбрый капрал Лабалаба, выходец с Фиджи, с полуоторванной разрывом снаряда челюстью отстреливался из своего нелепого гранатомета, стараясь закрыть бреши в обороне и не подпускать набегавшие орды дикарей.
Вот справа от него над крепостной стеной показались две головы в тюрбанах, и он тут же прострелил их. Еще три мелькнули слева. Они явно пытались выманить упрямца капитана на открытое пространство. Он выпустил в них все оставшиеся в магазине патроны, уложил одного, отбил охоту наступать у двух других. Затем перекатился на бок и отполз чуть в сторону, перезарядить магазин. Тут над головой у него просвистела огромная ракета, выпущенная из передвижной ракетной установки «Карл Густав». Возьми стрелявший десятью дюймами ниже, и от него осталось бы кровавое месиво. Снизу, из-под настила, доносился голос его радиста, тот просил у базы поддержки с воздуха, и черт с ним, если при этом накроет их всех. Перезарядив винтовку, он уложил еще парочку аду, выскочивших на открытое пространство. Поспел как раз вовремя, иначе бы они достали капитана Майка, но теперь тот успел нырнуть в орудийный окоп вместе с санитаром Тобином, пытался помочь ему вытащить с поля боя двух раненых фиджийцев.
Тогда он не знал, но узнает об этом позже, что бесстрашный Лабалаба был ранен во второй раз. Пуля угодила ему в голову, и он погиб. Не знал он и того, что Тобин, бросившийся спасать солдата-десантника Ти, получил смертельное ранение. Сам же десантник умудрился выжить с тремя пулевыми ранениями. К счастью, он успел заметить повстанца, прильнувшего к прицелу «Карла Густава», — в точности такого же, как только что едва не убивший его. Аду засел в образовавшейся от взрыва воронке, был прикрыт с двух сторон валиками песка и вел огонь по периметру. Он тщательно прицелился, и медная с никелевой оболочкой пуля стандартного натовского калибра 7.62 вонзилась аду прямо в горло. «Карл Густав» умолк, слышались лишь разрывы минометных снарядов да одинокие выстрелы из безоткатного 75-миллиметрового орудия, оставшегося у повстанцев.
Наконец со стороны моря появились штурмовики. Они вырвались из-под туч и летели на бреющем полете на высоте не более ста футов. На головы аду посыпались бомбы. Это отбило у нападавших охоту наступать. Атака захлебнулась. Они бросились бежать, унося с собой раненых и убитых. Позже он узнает, что вместе со своими ребятами противостоял примерно тремстам-четыремстам повстанцам и отправил в рай около сотни.
Он лежал на крыше все того же дзота. Потом перевернулся на спину и стал хохотать. Интересно, что сказала бы про него сейчас тетя Мей?…
Хромой мужчина, лежавший в палате интенсивной терапии Лондонского королевского госпиталя, по-прежнему находился очень, очень далеко.
День шестой — воскресенье
Джек Бернс был приверженцем незатейливых удовольствий и страшно любил понежиться в постели по утрам в выходной. Но сегодня не получилось. Ровно в семь пятнадцать зазвонил телефон. Звонил дежурный сержант из «каталажки Доувер».
— Тут пришел один человек. Говорит, что выводит свою собаку гулять рано по утрам, — сказал сержант.
Бернс сонно прикинул про себя, сколько времени может уйти на то, чтоб придушить этого проклятого сержанта.
— Он принес бумажник, — продолжал тот. — Сказал, что собака нашла где-то на свалке, примерно в полумиле от дома.
Тут Бернс сразу проснулся:
— Бумажник? Такой пластиковый, дешевый, черный?
— Да. А вы что, уже видели?
— Задержите его. Попросите немного подождать. Буду через двадцать минут.
Хозяином собаки оказался пенсионер, мистер Роберт Уиттейкер, подтянутый и аккуратный старикан с прямой спиной. Он сидел в приемной и держал обеими руками кружку горячего чая.
Мистер Уиттейкер дал показания, подписал их и ушел. Бернс вызвал по телефону сыскную группу и попросил ее сердитого и вечно мрачного начальника обыскать свалку дюйм за дюймом. И чтоб доложили о результатах к вечеру. Дождя не было дня четыре, но небо затянули тяжелые плотные облака, и он не хотел, чтоб содержимое, выпавшее или выброшенное из бумажника, промокло.
И вот наконец Бернс приступил к осмотру бумажника. Заметил вмятины, оставшиеся от собачьих зубов, сероватую полоску высохшей слюны. Но что еще он может ему рассказать? Инспектор осторожно взял бумажник пинцетом и опустил в пластиковый пакет. Потом позвонил в отдел криминалистики. Нужно снять отпечатки пальцев. Да, знаю, что воскресенье, но дело не терпит отлагательств.
За день поисковики набрали целых восемь цилиндрических контейнеров мусора, собранного со свалки и прилежащих к ней клочков пожухлой травы, что росла вдоль Мандела Роуд. Разборка его затянулась до поздней ночи.
Однако детективы не нашли ничего, что могло бы лежать в бумажнике пострадавшего. А сам бумажник, как заявил мистер Уиттейкер и подтвердил Бернс, был абсолютно пуст.
— Тут пришел один человек. Говорит, что выводит свою собаку гулять рано по утрам, — сказал сержант.
Бернс сонно прикинул про себя, сколько времени может уйти на то, чтоб придушить этого проклятого сержанта.
— Он принес бумажник, — продолжал тот. — Сказал, что собака нашла где-то на свалке, примерно в полумиле от дома.
Тут Бернс сразу проснулся:
— Бумажник? Такой пластиковый, дешевый, черный?
— Да. А вы что, уже видели?
— Задержите его. Попросите немного подождать. Буду через двадцать минут.
Хозяином собаки оказался пенсионер, мистер Роберт Уиттейкер, подтянутый и аккуратный старикан с прямой спиной. Он сидел в приемной и держал обеими руками кружку горячего чая.
Мистер Уиттейкер дал показания, подписал их и ушел. Бернс вызвал по телефону сыскную группу и попросил ее сердитого и вечно мрачного начальника обыскать свалку дюйм за дюймом. И чтоб доложили о результатах к вечеру. Дождя не было дня четыре, но небо затянули тяжелые плотные облака, и он не хотел, чтоб содержимое, выпавшее или выброшенное из бумажника, промокло.
И вот наконец Бернс приступил к осмотру бумажника. Заметил вмятины, оставшиеся от собачьих зубов, сероватую полоску высохшей слюны. Но что еще он может ему рассказать? Инспектор осторожно взял бумажник пинцетом и опустил в пластиковый пакет. Потом позвонил в отдел криминалистики. Нужно снять отпечатки пальцев. Да, знаю, что воскресенье, но дело не терпит отлагательств.
За день поисковики набрали целых восемь цилиндрических контейнеров мусора, собранного со свалки и прилежащих к ней клочков пожухлой травы, что росла вдоль Мандела Роуд. Разборка его затянулась до поздней ночи.
Однако детективы не нашли ничего, что могло бы лежать в бумажнике пострадавшего. А сам бумажник, как заявил мистер Уиттейкер и подтвердил Бернс, был абсолютно пуст.
День седьмой — понедельник
Он лежал, свернувшись калачиком и снедаемый страхом, в темной комнате. Лишь ночник, слабо и трепетно мерцающий во мраке, отбрасывал причудливые подвижные тени на потолок и дальний от него угол. Он слышал, как другие мальчики, обитатели сиротского приюта, что-то бормочут во сне, а иногда даже тихонько постанывают — видно, им снилось что-то страшное. Он не знал, что ему делать и куда идти теперь, когда мамы с папой не стало. Знал лишь одно: он один, совершенно один, и боялся этого нового места и того, что произойдет с ним дальше.
Должно быть, он все же задремал, но проснулся сразу, как только отворилась дверь. В комнату упал продолговатый луч света из коридора. И вот она уже склоняется над ним, и нежные ее руки плотнее подтыкают одеяло, гладят по лицу, откидывают влажные от пота волосы со лба.
— Ну, тихо, тихо, малыш. Не спится, да? Будь хорошим мальчиком, засыпай поскорей, и во сне за тобой будет приглядывать сам господь бог и все его ангелы, А утром проснешься, и тетя Мей снова придет к тебе.
Должно быть, он все же задремал, но проснулся сразу, как только отворилась дверь. В комнату упал продолговатый луч света из коридора. И вот она уже склоняется над ним, и нежные ее руки плотнее подтыкают одеяло, гладят по лицу, откидывают влажные от пота волосы со лба.
— Ну, тихо, тихо, малыш. Не спится, да? Будь хорошим мальчиком, засыпай поскорей, и во сне за тобой будет приглядывать сам господь бог и все его ангелы, А утром проснешься, и тетя Мей снова придет к тебе.