Страница:
Он доел, вымыл тарелку под краном и подошел к телефону. Позвонил в аэроклуб и записался на прыжки в субботу, если только не будет сильного ветра – ветер он просто не переносил. Потом открыл телефонную книгу на фамилии «Магнус» и медленно повел пальцем по списку имен сверху вниз. И как только увидел, сразу же вспомнил: Юстейн Магнус, дипломированный инженер. Адрес: Лилле Фрюденлюнн. Он снова пошел на кухню, сварил себе в кофейной машине большую чашку кофе и уселся в кресло в гостиной. Тут же появился Кольберг и положил голову ему на ноги. Сейер открыл газету и где-то на середине статьи, автор которой зажигательно агитировал за вступление в Евросоюз, заснул.
– Можно мне мороженое?
– Мы же только что сели в машину! Можно хоть раз доехать до дедушки, ничего не покупая по дороге?
– Только одно малюсенькое мороженое!
– Ты и так слишком толстая, тебе бы вообще не следовало ничего есть – и подольше!
Она никогда не называла Эмму толстой. Ей казалось, что если она произнесет это слово вслух, то тучность девочки немедленно превратится в проблему. Потому что Эмма увидит ее сама.
– Давай для начала хотя бы выберемся из города, – сказала Эва резко. – Кроме того, дедушка нас уже ждет. Может, он приготовил ужин, и тогда мы не должны перебивать аппетит. Ты знаешь, это его огорчит.
– А как это – перебивать аппетит? – удивленно спросила Эмма.
Подобный феномен был ей незнаком, она никогда не страдала отсутствием аппетита.
Эва не ответила. Она думала о том, что скоро начнутся занятия в школе, Эмму надо непременно будет показать школьному врачу. Остается надеяться, что она будет не единственной толстушкой в классе, ведь там двадцать шесть учеников, поэтому вполне вероятно, что такая проблема будет еще у кого-нибудь. Странно: она сидит в машине и размышляет о будущем, в котором ей самой, вполне возможно, места уже не будет. Не исключено, что в школу Эмму поведет Юстейн. Причешет непослушные волосы, будет держать за пухлую ручку.
Поток машин тек плавно, Эва ехала очень аккуратно, боясь превысить скорость. Это стало уже какой-то манией: не дать никому повода придраться к ней, ни в коем случае не привлекать к себе внимание. Вскоре они выбрались из центра, проехали круглосуточную заправку «ESSO», которая осталась слева.
– Но тут же можно остановиться, мамочка! Здесь можно купить мороженое!
– Нет, Эмма. Послушай-ка… – Она произнесла это чересчур резко, немедленно пожалела об этом и сказала более мягко: – Давай лучше купим мороженое на обратном пути.
И обе замолчали. Эва смотрела в зеркало на личико дочери, пухлые щеки, массивный подбородок, унаследованный от отца. Лицо девочки было серьезным, как будто она знала, что ждет ее в будущем, через что ей, возможно, придется пройти, если…
– А я асфальт вижу, – сказала вдруг Эмма. Она свесилась с сиденья и пристально вглядывалась в пол машины.
– Знаю, это все ржавчина. Мы скоро купим новую машину, у меня просто руки пока не дошли.
– Но ведь у нас теперь есть деньги, правда? Есть, мамочка?
Эва глянула в зеркало. Никаких машин сзади.
– Да, – коротко ответила она. Остаток пути они проехали молча.
– Мои самые любимые девушки! – воскликнул отец радостно. И продолжил без всякого перехода: – Эва, дальше худеть уже нельзя. Ты в этом наряде похожа на палку.
– Спасибо за комплимент, – поблагодарила дочь. – Правда, про тебя тоже не скажешь, что ты поперек себя шире. Так что сам знаешь, в кого я такая.
– Да ладно. Хорошо, что у нас тут есть кое-кто, умеющий наслаждаться жизнью. – Он обхватил Эмму тощей рукой. – Ну-ка, сбегай в мой кабинет, я там припас для тебя подарок.
Девочка моментально высвободилась из рук деда и понеслась по коридору. И почти сразу же они услышали ее ликующий вопль – казалось, весь дом содрогнулся.
– Розовый! – кричала она, вприпрыжку вбегая в комнату.
Рюкзак совершенно не подходит к ее рыжим волосам, с грустью отметила Эва. Коричневый был бы гораздо лучше. Она попыталась забыть о тех грустных вещах, которые занимали все ее мысли в последние дни.
Отец заказал жареную курицу из магазина, и Эва помогла ему накрыть на стол.
– Вы можете остаться на ночь, – сказал он, ему явно хотелось, чтобы они остались. – И мы выпьем красного вина. Как в старые добрые времена. А то я уже почти совсем позабыл, как вести себя среди людей, ко мне никто, кроме тебя, не приезжает.
– А что, разве Юстейн никогда не заезжает?
– Очень редко. Хотя на Юстейна я пожаловаться не могу. Он и звонит, и открытки по праздникам присылает. Я очень люблю Юстейна, он был неплохим зятем. Твоя мама тоже так говорила.
Эмма пила безалкогольное имбирное пиво и с выражением благоговения на лице ела курицу. Эве пришлось помочь отцу положить еду в тарелку. Когда он был один, то в основном питался кашей, хотя признаваться в этом отказывался. Эва вынула косточки из его куска и налила вина. Это была «Канепа», единственное вино, которое переносил его желудок, зато пил он его помногу. Время от времени она перекладывала еду со своей тарелки в Эммину. Делать это, конечно, не следовало бы, но, пока девочка жует, меньше опасность, что она примется рассказывать про труп в реке.
– У тебя есть сейчас кто-нибудь, девочка моя? – вдруг спросил отец.
Эва удивленно посмотрела на него.
– Нет, представь себе – никого нет.
– Ну, и ладно, – сказал он. – Значит, скоро появится.
– Представь себе, оказывается, без этого вполне можно обойтись, – заверила она его.
– Мне-то про это можешь не рассказывать, – заметил он. – Я уж больше четырнадцати лет вдовец.
– Только не говори мне, что у тебя четырнадцать лет никого не было, – запротестовала она. – Я тебя знаю!
Он подавил смешок и пригубил вино.
– Это нужно хотя бы для здоровья.
– Но я же не могу выйти на улицу, чтобы кого-то подцепить, – ответила она и вонзила зубы в хрустящую корочку куриной ножки.
– А почему бы и нет? Ты просто пригласи его на ужин. Многие будут в просто в восторге, я уверен. Ты такая красивая, Эва. Немного худая, но красивая. И ты так похожа на маму.
– Да нет, я больше на тебя похожа.
– Удалось что-нибудь продать из картин? Много работаешь?
– Что тебе сказать… Нет. И да.
– Если тебе нужны деньги, скажи.
– Нет, не надо, спасибо. Знаешь, мы научились довольствоваться малым.
– Раньше у нас никогда не было денег на «Макдоналдс», – вдруг громко сказала Эмма. – А теперь есть!
Эва почувствовала, что покраснела. Какая досада! Отец знает ее достаточно хорошо, и вообще он человек проницательный.
– Ты что-то скрываешь от меня?
– Слушай, мне почти сорок, вполне естественно, что у меня есть от тебя тайны.
– Тогда все, молчу. Но берегись, не дай бог, тебе что-то от меня нужно, а ты молчишь. Я страшен в гневе, это я так – на всякий случай.
– Я знаю, – улыбнулась она.
Ужин они доели молча. Потом Эва вылила оставшееся вино в отцовский бокал и убрала со стола. Она все делала медленно. Думала о том, что, возможно, вот так возится у отца в доме в последний раз. Теперь она все время будет об этом думать.
– Приляг на диван. А я сварю кофе.
– У меня есть ликер, – сказал он.
– Отлично, я найду. Иди и ложись. Я помою посуду и почитаю Эмме. А потом – попозже – можем распить еще бутылочку.
Отец с видимым усилием поднялся из-за стола, она поддерживала его под руку. Эмме пришло в голову, что она должна непременно спеть что-то для дедушки, чтобы он поскорее заснул, и он с радостью согласился ее послушать. А Эва пошла на кухню, засунула несколько купюр в стеклянную банку-копилку, которую отец держал в шкафу, и налила воду в раковину. Вскоре голос Эммы разносился по всему дому. Она пела «Na skal vi skilles Johanne»[15]. Эва застыла у раковины. Она смеялась и плакала одновременно. Слезы все бежали и бежали по ее лицу и падали в пенную воду. Вечером она укрыла отца пледом и подоткнула ему под спину пару подушек. Они погасили почти весь свет в доме и сидели в полутьме. Эмма уже спала, дверь в ее комнату была открыта, они слышали, как она посапывает.
– Скучаешь по маме? – спросила Эва и погладила руку отца.
– Я вспоминаю ее каждый час.
– Мне кажется, она сейчас здесь, с нами.
– Конечно, с нами, так или иначе. Но мне от этого не легче. – Он пошарил по столу в поисках сигарет, она дала ему прикурить. – Как ты думаешь, почему она была несчастна?
– Не знаю. Слушай, а ты веришь в Бога? – вдруг спросила она.
– Не глупи!
И они опять замолчали. Надолго. Отец потягивал свое красное вино, и она знала, что скоро он уснет прямо на диване, а потом, когда проснется, у него будет болеть спина. Как всегда.
– Когда я вырасту, я выйду за тебя замуж, – сказала она устало, закрыла глаза, чувствуя, что и сама сейчас уснет, прямо так, сидя на диване, прислонившись головой к его спинке. У нее больше не было сил. Здесь, в гостиной отца, она чувствовала себя в безопасности. Как тогда, когда была еще ребенком и он мог ее защитить. Сейчас он уже не мог этого сделать, но все равно ей было хорошо.
Магнус оставил Эве дом в Энгельстаде, а сам переехал в квартиру в Фрюденлюнне. Ну что ж, Сейеру доводилось видеть многоквартирные дома и похуже – например, тот, в котором обитал он сам. Многоэтажки, в одной из которых жил бывший муж Эвы Магнус, располагались в очень зеленом месте. Дома были шестиэтажные и стояли полукругом, как перевернутые костяшки домино – белые с черными точками. Если задеть крайний, то .рухнут и все остальные. Жили здесь, судя по всему, люди творческие. Вдоль стен и перед подъездами были разбиты клумбы и посажены кусты, совсем скоро здесь все должно было зацвести. Улица перед домами тоже была очень аккуратной, асфальт – чистейший, ни пылинки, ни соринки. Каждая из дверей квартир тоже была украшена – скромно, но достойно, либо симпатичными дверными табличками, либо засушенными цветами.
Дверь открыла гражданская жена Магнуса. Инспектор с любопытством взглянул на нее, стараясь понять, как эта женщина смогла заменить Эву Магнус. Дамочка была довольно пышная, женственная, пышущая здоровьем. Сейер даже не знал, на чем остановить взгляд. У Эвы Магнус, такой худой и серьезной, не было ни малейшего шанса по сравнению с этим кудрявым ангелочком.
– Сейер, – представился он дружелюбно. – Полиция.
Дверь моментально распахнулась. Поскольку он так широко и приветливо улыбался, она не спросила его, что же случилось, хотя обычно люди об этом спрашивали – если выражение лица его было иным, если он надевал на себя серьезную маску, такой прием он тоже использовал иногда. Но во взгляде ее был вопрос.
– Я приехал поговорить, – пояснил он. – С господином Магнусом.
– Ах, вот как? Он как раз дома.
Она проводила инспектора вглубь квартиры. С дивана навстречу ему поднялся рыжеволосый гигант. Перед ним на столе на газете «Арбейдербладет» лежали доисторический ящер из дерева и тюбик клея. У ящера не хватало одной лапы.
Они обменялись рукопожатием; гигант явно не научился соизмерять свою силу, или же он решил, что Сейер в состоянии выдержать столь крепкое рукопожатие. Но по сравнению с хозяином дома полицейский казался довольно щуплым, и его руке стало больно.
– Присаживайтесь, – предложил Магнус. – У нас есть что-нибудь выпить, Софи?
– Это совершенно неофициальный визит, – начал Сейер. – Просто мне стало любопытно… – Он уселся в кресло и продолжил: – Я приехал потому, что вы были женаты на Эве Магнус и наверняка помните про убийство Майи Дурбан.
Магнус кивнул:
– Да, конечно, помню. Жуткая история. Вы еще никого не арестовали? Уже много времени прошло. Я и по газетам следил, Эва больше никогда об этом не говорила, и я подумал, что вы пришли совсем по другому поводу, про Дурбан я почти забыл. Но, пожалуйста, спрашивайте. Что знаю, расскажу.
Он развел руками. Симпатичный мужик, приветливый, открытый.
– А что вы подумали? – полюбопытствовал Сейер.
– Э-э-э… Может, поговорим об этом потом?
– Хорошо.
Сейер взял из рук хозяйки стакан «Сулу» и поблагодарил.
– Вы были знакомы с Майей Дурбан?
– Нет. Не был. Но я о ней слышал. Эва и Майя расстались, когда были еще девчонками. Но в детстве они были довольно близкими подругами. Ну, вы знаете, как это обычно бывает у девчонок: друг задруга горой, водой не разольешь. Она совершенно случайно прочитала в газете, что Майя убита. Они не виделись с шестьдесят восьмого года. Или, может быть, с семидесятого?
– Да, верно. Если не считать того дня, когда Майя была убита. Нет, это было днем раньше. Они встретились в городе. А на следующий день Эва навестила Дурбан у нее на квартире. – Сейер быстро взглянул на Юстейна: – А вы не знали?
– Нет, – медленно произнес он. – Она… Ну, ладно. Наверное, она забыла мне об этом сказать, – произнес сказал он, кривовато улыбнувшись.
Сейер удивился.
– А кстати, вам что-нибудь говорит имя Эгиль Эйнарссон? – Он пил «Сулу» и чувствовал себя легко и свободно; в конце концов, в этом доме жили люди, которые ни в чем не были виновны, и это делало обстановку непринужденной.
– Нет, не думаю. Если только так не звали того парня, чей труп плескался в реке пару недель назад.
– Именно так его и звали.
– А-а-а… Ну, понятно. Я слышал эту историю.
Юстейн достал из кармана рубашки трубку из красного дерева и принялся искать на столе спички.
Пышная Софи суетилась вокруг, в одной руке у нее был пакет арахиса, а другой она пыталась нашарить в шкафу какую-нибудь вазочку, чтобы его туда высыпать. Арахис Сейер ненавидел.
– Но я понятия не имею, кто это. В газете была фотография, – хозяин дома чиркнул спичкой, несколько раз затянулся и выдохнул дым, – но, хотя мы и живем в маленьком городе, я не знаю, кто это. И Эва тоже.
– Эва?
– Она была от него, так сказать, в непосредственной близости. Хотя он, наверное, в этот момент был уже мало на себя похож. Честно говоря, я думал, вы пришли из-за этого. Потому что именно она нашла этот труп, они с Эммой. Конечно, это было противно, но мы поговорили об этом. Моя дочка и я, – уточнил он. – Она бывает у нас по выходным два раза в месяц. Но я надеюсь, что сейчас она уже про все это забыла. Хотя от детей можно всего ожидать. Иногда они молчат о чем-то, потому что не хотят ранить нас, взрослых.
Наконец ему удалось как следует раскочегарить трубку. Сейер смотрел в стакан с газировкой и пытался подобрать нужные слова. Сделать это было сложно, что с ним бывало редко.
– Ваша бывшая жена нашла труп Эйнарссона?
– Ага. Я думал, вы знаете. Ведь это именно она позвонила и сообщила. Разве вы не из-за этого пришли? – удивленно спросил Юстейн.
– Нет, – ответил Сейер. – Нам позвонила пожилая дама. Ее звали Маркестад, насколько я помню. Эрна Маркестад.
– Да? Ну, значит, звонили многие, такое дело. Но именно Эва и Эмма нашли его первыми. И позвонили в полицию из автомата. Мне Эмма все рассказала. Они гуляли по дорожке вдоль реки. Они часто там гуляют, Эмма это просто обожает.
– И вам рассказала Эмма – не Эва?
– Э-э-э… Она об этом не сказала, то есть сразу не сказала. Но мы говорили об этом потом.
– А вам это не показалось странным? Я, конечно, не знаю, как вы теперь друг с другом общаетесь, но…
– Ну да, – подумав, признал Магнус, – это и в самом деле странно. Она могла бы рассказать мне сама. Мы вообще-то много друг с другом говорим. А Эмма рассказала мне об этом в машине, когда мы ехали сюда. Что они гуляли вдоль реки, а тут как раз этот бедолага вынырнул у берега. И они тут же побежали звонить, Эва звонила из телефона-автомата. А потом пошли в «Макдоналдс». Это для Эммы воплощение земного рая, – ухмыльнулся он.
– И наших людей они дожидаться не стали?
– Нет, судя по всему. Но…
За столом на секунду стало тихо, показалось, что Юстейн Магнус впервые призадумался.
– Думаю, с моей стороны это нехорошо – сидеть здесь и закладывать Эву. И обсуждать то, что она говорила, а что не говорила. У нее наверняка были свои причины. Полагаю, вам звонило много народа, а зарегистрировали только один звонок. Или я не прав?
Сейер кивнул. Он уже успел кое-что придумать, и лицо его приняло обычное выражение.
– Ну да, он лежал в воде, плескался, можно сказать, в центре города. Наверняка его многие видели. Кроме того, у нас в отделе иногда бывает такая суматоха – особенно перед выходными. Иногда кто-то слишком расслабляется, честно вам скажу.
Он старался, чтобы его слова звучали как можно правдоподобнее.
И он продолжал беседовать с Магнусом еще столько, сколько считал нужным. Пил лимонад маленькими глотками, а к арахису даже не притронулся.
– То есть теперь у вас два нераскрытых убийства? – Магнус подул на капельку клея и приготовился склеить коленный сустав из тонкой фанеры.
Верно. Знаете, иногда бывает, что ни одна живая душа ничего не видела и не слышала. Или же люди не думают, что это может быть важно. Или же кому-то так хочется оказаться в центре внимания, что он просто заваливает нас всевозможными подозрительными фактами. А кто-то боится показаться глупым, предпочитает на всякий случай молчать. Но серьезных свидетелей, по правде говоря, бывает не так много. К сожалению.
– Это анатозавр, – улыбнулся вдруг Магнус и поднял ящера. – Длина двенадцать метров. Две тысячи зубов, и мозг размером с апельсин. Еще и плавать мог. Представьте, каково было бы встретить такого в лесу?
Сейер улыбнулся.
– Знаете, – продолжал Магнус, – у меня такое чувство, что эти доисторические чудовища нас сейчас просто-напросто оккупировали. И я не удивлюсь, если один такой красавец в один прекрасный день возьмет и склюет крышу с нашего дома.
– Понимаю, о чем вы. У меня самого внуку четыре года.
– Ну, – сказал Магнус, – я полагаю, что Эва помогла вам, сделала, что могла. Они были близкими подругами. Были готовы на все друг ради друга.
Возможно, подумал Сейер. Возможно, именно так оно и было. Когда Сейер уже опять сидел в машине, а Кольберг перестал выражать свою бурную радость – как будто хозяин только что сходил в экспедицию на Южный полюс и вернулся, – он подумал, что Магнус сразу же после его ухода бросился к телефону звонить бывшей жене. Это, разумеется, было крайне некстати. Он бы предпочел застать ее врасплох. Но все равно времени у нее будет мало, от фрюденлюнна до Энгельстада всего-то пятнадцать минут езды. Ему бы сначала, конечно, следовало переговорить с дежурным, выяснить – вдруг звонок и на самом деле по какой-то причине не был зафиксирован. Но он не верил, что такой прокол возможен. Все нормальные полицейские прекрасно понимали, что иногда с места происшествия звонит сам преступник, поэтому они всегда спрашивали у звонившего имя и адрес. Если же узнать их им не удавалось, звонок записывали в журнале как анонимный, с указанием даты, времени и пола звонившего. Сейер спокойно вел машину, и ему даже в голову не приходило увеличить скорость. Может, ему все-таки удастся застать ее прямо в разгар разговора с Юстейном Магнусом, пока она будет беспомощно барахтаться в поисках подходящего объяснения? Обнаружив труп в реке, думал он, не каждая женщина пожимает плечами и идет обедать в «Макдоналдс».
Забавы ради он взял мобильник и набрал домашний номер Магнуса. Занято.
Въезжая на нужную улицу, он увидел погруженный во тьму дом и пустое место там, где обычно стоял автомобиль Он притормозил и немного посидел в машине, пытаясь справиться с охватившим его разочарованием. Ну, ладно. Занавески на месте, значит, она никуда не переехала, утешил он себя. Он выехал со двора, вырулил на дорогу и решил ненадолго заехать на кладбище. Он любил бывать там и ходил туда часто, смотрел, как съеживаются пятна снега, ему нравилось заранее планировать, что он посадит на могиле Элисе этой весной. Может быть, медвежьи ушки, решил он. Они будут неплохо смотреться рядом с фиолетовыми крокусами. Крокусы могли проклюнуться в любую минуту, лишь бы стало потеплее.
Церковь была большая, торжественная, красно-коричневая, она самоуверенно царила высоко над городом. Церковь эта ему никогда не нравилась; на его вкус, здание было слишком помпезным, но больше хоронить Элисе было негде. Надгробный камень был сделан из красного тулита, на нем была одна-единственная надпись: Элисе. Довольно-таки крупными буквами. Годы и даты он указывать не стал. Тогда она стала бы одной из многих, так ему казалось, а она была единственной. Он копнул землю пальцем, увидел первый ярко-зеленый росток и обрадовался. Постоял немного, прищурившись: теперь у нее была хоть какая-то компания. Наверняка кладбище – самое одинокое место в мире, подумалось ему вдруг, кладбище, на котором одни только надгробные камни.
***
Эмма вернулась, и это принесло Эве облегчение. Эва просто не могла думать ни о чем другом, она снова и снова возвращалась мыслями к тому, что произошло, поэтому она радовалась, что теперь девочка рядом, несмотря на все заботы, которых требовал ребенок. Ей оставалось только ждать. Она взяла дочь за мягкую пухлую ручку и пошла к машине. Эва ни словом не обмолвилась о розовом школьном рюкзачке у отца – сюрприз так сюрприз. Ей не хотелось лишать отца радости – у него в жизни радостей было не так уж много. Эмма уселась на заднее сиденье и сама пристегнулась ремнем; на ней был каштанового цвета комбинезон, который ей очень шел, а Эва помогла дочери причесаться. Отец жил не так уж и близко, примерно полчаса езды на машине, но не прошло и пяти минут, как Эмма уже начала капризничать. Эва почувствовала, как ее охватывает раздражение.– Можно мне мороженое?
– Мы же только что сели в машину! Можно хоть раз доехать до дедушки, ничего не покупая по дороге?
– Только одно малюсенькое мороженое!
– Ты и так слишком толстая, тебе бы вообще не следовало ничего есть – и подольше!
Она никогда не называла Эмму толстой. Ей казалось, что если она произнесет это слово вслух, то тучность девочки немедленно превратится в проблему. Потому что Эмма увидит ее сама.
– Давай для начала хотя бы выберемся из города, – сказала Эва резко. – Кроме того, дедушка нас уже ждет. Может, он приготовил ужин, и тогда мы не должны перебивать аппетит. Ты знаешь, это его огорчит.
– А как это – перебивать аппетит? – удивленно спросила Эмма.
Подобный феномен был ей незнаком, она никогда не страдала отсутствием аппетита.
Эва не ответила. Она думала о том, что скоро начнутся занятия в школе, Эмму надо непременно будет показать школьному врачу. Остается надеяться, что она будет не единственной толстушкой в классе, ведь там двадцать шесть учеников, поэтому вполне вероятно, что такая проблема будет еще у кого-нибудь. Странно: она сидит в машине и размышляет о будущем, в котором ей самой, вполне возможно, места уже не будет. Не исключено, что в школу Эмму поведет Юстейн. Причешет непослушные волосы, будет держать за пухлую ручку.
Поток машин тек плавно, Эва ехала очень аккуратно, боясь превысить скорость. Это стало уже какой-то манией: не дать никому повода придраться к ней, ни в коем случае не привлекать к себе внимание. Вскоре они выбрались из центра, проехали круглосуточную заправку «ESSO», которая осталась слева.
– Но тут же можно остановиться, мамочка! Здесь можно купить мороженое!
– Нет, Эмма. Послушай-ка… – Она произнесла это чересчур резко, немедленно пожалела об этом и сказала более мягко: – Давай лучше купим мороженое на обратном пути.
И обе замолчали. Эва смотрела в зеркало на личико дочери, пухлые щеки, массивный подбородок, унаследованный от отца. Лицо девочки было серьезным, как будто она знала, что ждет ее в будущем, через что ей, возможно, придется пройти, если…
– А я асфальт вижу, – сказала вдруг Эмма. Она свесилась с сиденья и пристально вглядывалась в пол машины.
– Знаю, это все ржавчина. Мы скоро купим новую машину, у меня просто руки пока не дошли.
– Но ведь у нас теперь есть деньги, правда? Есть, мамочка?
Эва глянула в зеркало. Никаких машин сзади.
– Да, – коротко ответила она. Остаток пути они проехали молча.
***
Отец заранее отпер дверь. Старую «Аскону» он увидел издалека, так что в дверь они позвонили больше для порядка. Отец ходил плохо и очень медленно – ноги совсем не слушались. Эва обняла его и крепко прижала к себе. Как обычно, от отца пахло сигаретами «John Player» и лосьоном после бритья. Эмма терпеливо ждала своей очереди.– Мои самые любимые девушки! – воскликнул отец радостно. И продолжил без всякого перехода: – Эва, дальше худеть уже нельзя. Ты в этом наряде похожа на палку.
– Спасибо за комплимент, – поблагодарила дочь. – Правда, про тебя тоже не скажешь, что ты поперек себя шире. Так что сам знаешь, в кого я такая.
– Да ладно. Хорошо, что у нас тут есть кое-кто, умеющий наслаждаться жизнью. – Он обхватил Эмму тощей рукой. – Ну-ка, сбегай в мой кабинет, я там припас для тебя подарок.
Девочка моментально высвободилась из рук деда и понеслась по коридору. И почти сразу же они услышали ее ликующий вопль – казалось, весь дом содрогнулся.
– Розовый! – кричала она, вприпрыжку вбегая в комнату.
Рюкзак совершенно не подходит к ее рыжим волосам, с грустью отметила Эва. Коричневый был бы гораздо лучше. Она попыталась забыть о тех грустных вещах, которые занимали все ее мысли в последние дни.
Отец заказал жареную курицу из магазина, и Эва помогла ему накрыть на стол.
– Вы можете остаться на ночь, – сказал он, ему явно хотелось, чтобы они остались. – И мы выпьем красного вина. Как в старые добрые времена. А то я уже почти совсем позабыл, как вести себя среди людей, ко мне никто, кроме тебя, не приезжает.
– А что, разве Юстейн никогда не заезжает?
– Очень редко. Хотя на Юстейна я пожаловаться не могу. Он и звонит, и открытки по праздникам присылает. Я очень люблю Юстейна, он был неплохим зятем. Твоя мама тоже так говорила.
Эмма пила безалкогольное имбирное пиво и с выражением благоговения на лице ела курицу. Эве пришлось помочь отцу положить еду в тарелку. Когда он был один, то в основном питался кашей, хотя признаваться в этом отказывался. Эва вынула косточки из его куска и налила вина. Это была «Канепа», единственное вино, которое переносил его желудок, зато пил он его помногу. Время от времени она перекладывала еду со своей тарелки в Эммину. Делать это, конечно, не следовало бы, но, пока девочка жует, меньше опасность, что она примется рассказывать про труп в реке.
– У тебя есть сейчас кто-нибудь, девочка моя? – вдруг спросил отец.
Эва удивленно посмотрела на него.
– Нет, представь себе – никого нет.
– Ну, и ладно, – сказал он. – Значит, скоро появится.
– Представь себе, оказывается, без этого вполне можно обойтись, – заверила она его.
– Мне-то про это можешь не рассказывать, – заметил он. – Я уж больше четырнадцати лет вдовец.
– Только не говори мне, что у тебя четырнадцать лет никого не было, – запротестовала она. – Я тебя знаю!
Он подавил смешок и пригубил вино.
– Это нужно хотя бы для здоровья.
– Но я же не могу выйти на улицу, чтобы кого-то подцепить, – ответила она и вонзила зубы в хрустящую корочку куриной ножки.
– А почему бы и нет? Ты просто пригласи его на ужин. Многие будут в просто в восторге, я уверен. Ты такая красивая, Эва. Немного худая, но красивая. И ты так похожа на маму.
– Да нет, я больше на тебя похожа.
– Удалось что-нибудь продать из картин? Много работаешь?
– Что тебе сказать… Нет. И да.
– Если тебе нужны деньги, скажи.
– Нет, не надо, спасибо. Знаешь, мы научились довольствоваться малым.
– Раньше у нас никогда не было денег на «Макдоналдс», – вдруг громко сказала Эмма. – А теперь есть!
Эва почувствовала, что покраснела. Какая досада! Отец знает ее достаточно хорошо, и вообще он человек проницательный.
– Ты что-то скрываешь от меня?
– Слушай, мне почти сорок, вполне естественно, что у меня есть от тебя тайны.
– Тогда все, молчу. Но берегись, не дай бог, тебе что-то от меня нужно, а ты молчишь. Я страшен в гневе, это я так – на всякий случай.
– Я знаю, – улыбнулась она.
Ужин они доели молча. Потом Эва вылила оставшееся вино в отцовский бокал и убрала со стола. Она все делала медленно. Думала о том, что, возможно, вот так возится у отца в доме в последний раз. Теперь она все время будет об этом думать.
– Приляг на диван. А я сварю кофе.
– У меня есть ликер, – сказал он.
– Отлично, я найду. Иди и ложись. Я помою посуду и почитаю Эмме. А потом – попозже – можем распить еще бутылочку.
Отец с видимым усилием поднялся из-за стола, она поддерживала его под руку. Эмме пришло в голову, что она должна непременно спеть что-то для дедушки, чтобы он поскорее заснул, и он с радостью согласился ее послушать. А Эва пошла на кухню, засунула несколько купюр в стеклянную банку-копилку, которую отец держал в шкафу, и налила воду в раковину. Вскоре голос Эммы разносился по всему дому. Она пела «Na skal vi skilles Johanne»[15]. Эва застыла у раковины. Она смеялась и плакала одновременно. Слезы все бежали и бежали по ее лицу и падали в пенную воду. Вечером она укрыла отца пледом и подоткнула ему под спину пару подушек. Они погасили почти весь свет в доме и сидели в полутьме. Эмма уже спала, дверь в ее комнату была открыта, они слышали, как она посапывает.
– Скучаешь по маме? – спросила Эва и погладила руку отца.
– Я вспоминаю ее каждый час.
– Мне кажется, она сейчас здесь, с нами.
– Конечно, с нами, так или иначе. Но мне от этого не легче. – Он пошарил по столу в поисках сигарет, она дала ему прикурить. – Как ты думаешь, почему она была несчастна?
– Не знаю. Слушай, а ты веришь в Бога? – вдруг спросила она.
– Не глупи!
И они опять замолчали. Надолго. Отец потягивал свое красное вино, и она знала, что скоро он уснет прямо на диване, а потом, когда проснется, у него будет болеть спина. Как всегда.
– Когда я вырасту, я выйду за тебя замуж, – сказала она устало, закрыла глаза, чувствуя, что и сама сейчас уснет, прямо так, сидя на диване, прислонившись головой к его спинке. У нее больше не было сил. Здесь, в гостиной отца, она чувствовала себя в безопасности. Как тогда, когда была еще ребенком и он мог ее защитить. Сейчас он уже не мог этого сделать, но все равно ей было хорошо.
***
Сейер проснулся оттого, что у него затекла шея. Как всегда, он уснул в кресле после ужина. К тому же он чувствовал, что у него намокли ноги. Пес опять лежал у него в ногах и пускал слюни. Конрад пошел в душ. Медленно, не глядя в зеркало, разделся, встал под струю и стал медленно поворачиваться. Каждый раз, когда он невольно задевал плитку на стене, по лицу его пробегала гримаса. Эта проклятая плитка была из винила – эдакая имитация мрамора. С годами она пожелтела. И сейчас, задним числом, он не мог представить себе ничего более отвратительного для отделки стен в ванной. Элисе годами к нему приставала и просила заменить эту жуткую плитку, купить что-нибудь вместо нее, она тоже считала ее отвратительной. Ладно, отвечал он, конечно, непременно. К весне – обязательно, я тебе обещаю, Элисе. И так продолжалось годами. А потом, когда она уже заболела, исхудала и потеряла волосы, он решил было в отчаянии заняться, наконец, этой треклятой ванной, но она только покачала головой. «Ты еще успеешь сделать это потом, Конрад», – сказала она слабым голосом. Его охватила жуткая тоска, ему даже пришлось несколько раз сильно моргнуть, чтобы не дать ей одолеть себя. На это у него не было времени, во всяком случае – сейчас. Он вытерся и оделся, потом прошел в гостиную и позвонил дочери, Ингрид. Ингрид была их единственным ребенком. Они долго болтали о том о сем, а под конец он пожелал Маттеусу спокойной ночи. Теперь он чувствовал себя значительно лучше. Прежде чем выйти из дома, он задержался у фотографии Элисе, которая висела над диваном. Она улыбалась ему. Потрясающая улыбка, безупречные зубы и никаких проблем. Пока. Ему всегда нравилась эта фотография. Но в последнее время она стала его немного раздражать, сейчас он предпочел бы, чтобы выражение ее лица было иным, возможно, ему хотелось бы увидеть фотографию, на которой она выглядит более серьезной – это больше соответствовало бы его собственному душевному состоянию. Такую фотографию, например, что стоит у Ингрид на пианино. Может, им поменяться? Он думал об этом, запуская Кольберга на заднее сиденье машины и выезжая в направлении Фрюденлюнна. Он еще не вполне ясно представлял себе, о чем станет говорить, когда приедет, но, как и всегда, полагался на свой талант импровизации – этим мастерством он владел в совершенстве. Людей всегда страшили паузы, им непременно хотелось их чем-то заполнить. Паузы возникали то и дело, внезапная тишина казалась его собеседникам мучительной. Именно эта лихорадочная болтовня его и интересовала, потому что люди, выведенные из равновесия, часто выбалтывали то, что могло оказаться для него полезным. К тому же Юстейн Магнус его не ждал. И не мог договориться со своей бывшей женой заранее. По правде говоря, Магнус вообще мог отказаться с ним разговаривать. Об этом Сейер, кстати, совсем не подумал. Но сама мысль показалась ему забавной, и он улыбнулся.Магнус оставил Эве дом в Энгельстаде, а сам переехал в квартиру в Фрюденлюнне. Ну что ж, Сейеру доводилось видеть многоквартирные дома и похуже – например, тот, в котором обитал он сам. Многоэтажки, в одной из которых жил бывший муж Эвы Магнус, располагались в очень зеленом месте. Дома были шестиэтажные и стояли полукругом, как перевернутые костяшки домино – белые с черными точками. Если задеть крайний, то .рухнут и все остальные. Жили здесь, судя по всему, люди творческие. Вдоль стен и перед подъездами были разбиты клумбы и посажены кусты, совсем скоро здесь все должно было зацвести. Улица перед домами тоже была очень аккуратной, асфальт – чистейший, ни пылинки, ни соринки. Каждая из дверей квартир тоже была украшена – скромно, но достойно, либо симпатичными дверными табличками, либо засушенными цветами.
Дверь открыла гражданская жена Магнуса. Инспектор с любопытством взглянул на нее, стараясь понять, как эта женщина смогла заменить Эву Магнус. Дамочка была довольно пышная, женственная, пышущая здоровьем. Сейер даже не знал, на чем остановить взгляд. У Эвы Магнус, такой худой и серьезной, не было ни малейшего шанса по сравнению с этим кудрявым ангелочком.
– Сейер, – представился он дружелюбно. – Полиция.
Дверь моментально распахнулась. Поскольку он так широко и приветливо улыбался, она не спросила его, что же случилось, хотя обычно люди об этом спрашивали – если выражение лица его было иным, если он надевал на себя серьезную маску, такой прием он тоже использовал иногда. Но во взгляде ее был вопрос.
– Я приехал поговорить, – пояснил он. – С господином Магнусом.
– Ах, вот как? Он как раз дома.
Она проводила инспектора вглубь квартиры. С дивана навстречу ему поднялся рыжеволосый гигант. Перед ним на столе на газете «Арбейдербладет» лежали доисторический ящер из дерева и тюбик клея. У ящера не хватало одной лапы.
Они обменялись рукопожатием; гигант явно не научился соизмерять свою силу, или же он решил, что Сейер в состоянии выдержать столь крепкое рукопожатие. Но по сравнению с хозяином дома полицейский казался довольно щуплым, и его руке стало больно.
– Присаживайтесь, – предложил Магнус. – У нас есть что-нибудь выпить, Софи?
– Это совершенно неофициальный визит, – начал Сейер. – Просто мне стало любопытно… – Он уселся в кресло и продолжил: – Я приехал потому, что вы были женаты на Эве Магнус и наверняка помните про убийство Майи Дурбан.
Магнус кивнул:
– Да, конечно, помню. Жуткая история. Вы еще никого не арестовали? Уже много времени прошло. Я и по газетам следил, Эва больше никогда об этом не говорила, и я подумал, что вы пришли совсем по другому поводу, про Дурбан я почти забыл. Но, пожалуйста, спрашивайте. Что знаю, расскажу.
Он развел руками. Симпатичный мужик, приветливый, открытый.
– А что вы подумали? – полюбопытствовал Сейер.
– Э-э-э… Может, поговорим об этом потом?
– Хорошо.
Сейер взял из рук хозяйки стакан «Сулу» и поблагодарил.
– Вы были знакомы с Майей Дурбан?
– Нет. Не был. Но я о ней слышал. Эва и Майя расстались, когда были еще девчонками. Но в детстве они были довольно близкими подругами. Ну, вы знаете, как это обычно бывает у девчонок: друг задруга горой, водой не разольешь. Она совершенно случайно прочитала в газете, что Майя убита. Они не виделись с шестьдесят восьмого года. Или, может быть, с семидесятого?
– Да, верно. Если не считать того дня, когда Майя была убита. Нет, это было днем раньше. Они встретились в городе. А на следующий день Эва навестила Дурбан у нее на квартире. – Сейер быстро взглянул на Юстейна: – А вы не знали?
– Нет, – медленно произнес он. – Она… Ну, ладно. Наверное, она забыла мне об этом сказать, – произнес сказал он, кривовато улыбнувшись.
Сейер удивился.
– А кстати, вам что-нибудь говорит имя Эгиль Эйнарссон? – Он пил «Сулу» и чувствовал себя легко и свободно; в конце концов, в этом доме жили люди, которые ни в чем не были виновны, и это делало обстановку непринужденной.
– Нет, не думаю. Если только так не звали того парня, чей труп плескался в реке пару недель назад.
– Именно так его и звали.
– А-а-а… Ну, понятно. Я слышал эту историю.
Юстейн достал из кармана рубашки трубку из красного дерева и принялся искать на столе спички.
Пышная Софи суетилась вокруг, в одной руке у нее был пакет арахиса, а другой она пыталась нашарить в шкафу какую-нибудь вазочку, чтобы его туда высыпать. Арахис Сейер ненавидел.
– Но я понятия не имею, кто это. В газете была фотография, – хозяин дома чиркнул спичкой, несколько раз затянулся и выдохнул дым, – но, хотя мы и живем в маленьком городе, я не знаю, кто это. И Эва тоже.
– Эва?
– Она была от него, так сказать, в непосредственной близости. Хотя он, наверное, в этот момент был уже мало на себя похож. Честно говоря, я думал, вы пришли из-за этого. Потому что именно она нашла этот труп, они с Эммой. Конечно, это было противно, но мы поговорили об этом. Моя дочка и я, – уточнил он. – Она бывает у нас по выходным два раза в месяц. Но я надеюсь, что сейчас она уже про все это забыла. Хотя от детей можно всего ожидать. Иногда они молчат о чем-то, потому что не хотят ранить нас, взрослых.
Наконец ему удалось как следует раскочегарить трубку. Сейер смотрел в стакан с газировкой и пытался подобрать нужные слова. Сделать это было сложно, что с ним бывало редко.
– Ваша бывшая жена нашла труп Эйнарссона?
– Ага. Я думал, вы знаете. Ведь это именно она позвонила и сообщила. Разве вы не из-за этого пришли? – удивленно спросил Юстейн.
– Нет, – ответил Сейер. – Нам позвонила пожилая дама. Ее звали Маркестад, насколько я помню. Эрна Маркестад.
– Да? Ну, значит, звонили многие, такое дело. Но именно Эва и Эмма нашли его первыми. И позвонили в полицию из автомата. Мне Эмма все рассказала. Они гуляли по дорожке вдоль реки. Они часто там гуляют, Эмма это просто обожает.
– И вам рассказала Эмма – не Эва?
– Э-э-э… Она об этом не сказала, то есть сразу не сказала. Но мы говорили об этом потом.
– А вам это не показалось странным? Я, конечно, не знаю, как вы теперь друг с другом общаетесь, но…
– Ну да, – подумав, признал Магнус, – это и в самом деле странно. Она могла бы рассказать мне сама. Мы вообще-то много друг с другом говорим. А Эмма рассказала мне об этом в машине, когда мы ехали сюда. Что они гуляли вдоль реки, а тут как раз этот бедолага вынырнул у берега. И они тут же побежали звонить, Эва звонила из телефона-автомата. А потом пошли в «Макдоналдс». Это для Эммы воплощение земного рая, – ухмыльнулся он.
– И наших людей они дожидаться не стали?
– Нет, судя по всему. Но…
За столом на секунду стало тихо, показалось, что Юстейн Магнус впервые призадумался.
– Думаю, с моей стороны это нехорошо – сидеть здесь и закладывать Эву. И обсуждать то, что она говорила, а что не говорила. У нее наверняка были свои причины. Полагаю, вам звонило много народа, а зарегистрировали только один звонок. Или я не прав?
Сейер кивнул. Он уже успел кое-что придумать, и лицо его приняло обычное выражение.
– Ну да, он лежал в воде, плескался, можно сказать, в центре города. Наверняка его многие видели. Кроме того, у нас в отделе иногда бывает такая суматоха – особенно перед выходными. Иногда кто-то слишком расслабляется, честно вам скажу.
Он старался, чтобы его слова звучали как можно правдоподобнее.
И он продолжал беседовать с Магнусом еще столько, сколько считал нужным. Пил лимонад маленькими глотками, а к арахису даже не притронулся.
– То есть теперь у вас два нераскрытых убийства? – Магнус подул на капельку клея и приготовился склеить коленный сустав из тонкой фанеры.
Верно. Знаете, иногда бывает, что ни одна живая душа ничего не видела и не слышала. Или же люди не думают, что это может быть важно. Или же кому-то так хочется оказаться в центре внимания, что он просто заваливает нас всевозможными подозрительными фактами. А кто-то боится показаться глупым, предпочитает на всякий случай молчать. Но серьезных свидетелей, по правде говоря, бывает не так много. К сожалению.
– Это анатозавр, – улыбнулся вдруг Магнус и поднял ящера. – Длина двенадцать метров. Две тысячи зубов, и мозг размером с апельсин. Еще и плавать мог. Представьте, каково было бы встретить такого в лесу?
Сейер улыбнулся.
– Знаете, – продолжал Магнус, – у меня такое чувство, что эти доисторические чудовища нас сейчас просто-напросто оккупировали. И я не удивлюсь, если один такой красавец в один прекрасный день возьмет и склюет крышу с нашего дома.
– Понимаю, о чем вы. У меня самого внуку четыре года.
– Ну, – сказал Магнус, – я полагаю, что Эва помогла вам, сделала, что могла. Они были близкими подругами. Были готовы на все друг ради друга.
Возможно, подумал Сейер. Возможно, именно так оно и было. Когда Сейер уже опять сидел в машине, а Кольберг перестал выражать свою бурную радость – как будто хозяин только что сходил в экспедицию на Южный полюс и вернулся, – он подумал, что Магнус сразу же после его ухода бросился к телефону звонить бывшей жене. Это, разумеется, было крайне некстати. Он бы предпочел застать ее врасплох. Но все равно времени у нее будет мало, от фрюденлюнна до Энгельстада всего-то пятнадцать минут езды. Ему бы сначала, конечно, следовало переговорить с дежурным, выяснить – вдруг звонок и на самом деле по какой-то причине не был зафиксирован. Но он не верил, что такой прокол возможен. Все нормальные полицейские прекрасно понимали, что иногда с места происшествия звонит сам преступник, поэтому они всегда спрашивали у звонившего имя и адрес. Если же узнать их им не удавалось, звонок записывали в журнале как анонимный, с указанием даты, времени и пола звонившего. Сейер спокойно вел машину, и ему даже в голову не приходило увеличить скорость. Может, ему все-таки удастся застать ее прямо в разгар разговора с Юстейном Магнусом, пока она будет беспомощно барахтаться в поисках подходящего объяснения? Обнаружив труп в реке, думал он, не каждая женщина пожимает плечами и идет обедать в «Макдоналдс».
Забавы ради он взял мобильник и набрал домашний номер Магнуса. Занято.
Въезжая на нужную улицу, он увидел погруженный во тьму дом и пустое место там, где обычно стоял автомобиль Он притормозил и немного посидел в машине, пытаясь справиться с охватившим его разочарованием. Ну, ладно. Занавески на месте, значит, она никуда не переехала, утешил он себя. Он выехал со двора, вырулил на дорогу и решил ненадолго заехать на кладбище. Он любил бывать там и ходил туда часто, смотрел, как съеживаются пятна снега, ему нравилось заранее планировать, что он посадит на могиле Элисе этой весной. Может быть, медвежьи ушки, решил он. Они будут неплохо смотреться рядом с фиолетовыми крокусами. Крокусы могли проклюнуться в любую минуту, лишь бы стало потеплее.
Церковь была большая, торжественная, красно-коричневая, она самоуверенно царила высоко над городом. Церковь эта ему никогда не нравилась; на его вкус, здание было слишком помпезным, но больше хоронить Элисе было негде. Надгробный камень был сделан из красного тулита, на нем была одна-единственная надпись: Элисе. Довольно-таки крупными буквами. Годы и даты он указывать не стал. Тогда она стала бы одной из многих, так ему казалось, а она была единственной. Он копнул землю пальцем, увидел первый ярко-зеленый росток и обрадовался. Постоял немного, прищурившись: теперь у нее была хоть какая-то компания. Наверняка кладбище – самое одинокое место в мире, подумалось ему вдруг, кладбище, на котором одни только надгробные камни.