Страница:
----------------------------------------------------------------------------
Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В пяти томах. Т. 1
М., Искусство, 1963
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Одно из наиболее значительных и ярких явлений немецкой литературы XX
века - творчество Брехта. Это определяется не только поразительной
универсальностью его дарования (он был драматургом, поэтом, прозаиком,
теоретиком искусства и публицистом, а также режиссером и художественным
руководителем театрального коллектива), но и исключительной оригинальностью
его творческих идей, неповторимым своеобразием художественной манеры,
широтой и смелостью новаторских устремлений. Вклад Брехта в эстетическую
мысль эпохи огромен и по значению своему выходит далеко за пределы немецкой
литературы и немецкого сценического искусства. Брехт - мастер
социалистического реализма, пользующийся высоким признанием не только в
социалистическом лагере, но распространивший могучее влияние на
художественное развитие во всем мире, завоевавший славу и популярность на
всех пяти континентах.
Бертольт Брехт родился 10 февраля 1898 года в Аугсбурге в семье
фабриканта. Окончив здесь гимназию, он поступил в 1917 году в Мюнхенский
университет, где изучал медицину и естественные науки. Вскоре он был
мобилизован в армию и направлен санитаром в военный госпиталь. Еще в годы
первой мировой войны Брехт проникся отвращением и ненавистью к
империалистической военщине и к социальному строю, основанному на
эксплуатации, насилии и лжи. Это и определило его общественную позицию в
период революционного подъема в Германии. В ноябре 1918 года он был избран
членом Аугсбургского Совета рабочих и солдатских депутатов, в 1919-1920
годах сотрудничал в газете "Фольксвилле", органе независимой
социал-демократической партии, в 1923 году во время гитлеровского путча в
Мюнхене его имя было занесено фашистами в "черный список" лиц, подлежащих
уничтожению. Политическое мировоззрение Брехта было еще в те годы весьма
неопределенным, несформировавшимся, но, во всяком случае, оно было
проникнуто духом революционного протеста против несправедливого
эксплуататорского общества.
Литературное призвание пробудилось у Брехта очень рано. Еще в бытность
его гимназистом, начиная с 1914 года, его стихи, рассказы, эссе, театральные
рецензии стали регулярно появляться в местной печати. В дальнейшем
всепоглощающий интерес к сценическому искусству направил творчество Брехта
главным образом по пути драматургических опытов. Появляются его первые пьесы
- "Ваал" (1918), "Барабанный бой в ночи" (1919), "В джунглях городов"
(1921). К этому времени относится знакомство (перешедшее позднее в
долголетнюю дружбу и творческое сотрудничество) с Лионом Фейхтвангером,
который сразу оценил исключительный и своеобразный талант Брехта и активно
содействовал молодому драматургу на первых порах его театральной
деятельности. Вскоре в Мюнхене, Лейпциге, Берлине состоялись премьеры первых
пьес Брехта. "Респектабельная" буржуазная публика распознала в драматурге
врага, спектакли нередко сопровождались шумными скандалами и обструкциями,
во время которых в качестве главных полемических аргументов применялись
тухлые яйца и кошачьи концерты. Но эти обструкции были оборотной стороной
успеха. Имя Брехта становится широко известным в литературных и театральных
кругах. В 1922 году писатель был удостоен самой почетной литературной премии
в Германии - премии имени Клейста.
В 1924 году Брехт переселился из Мюнхена в Берлин. Здесь он сблизился с
писателями Альфредом Деблином, Арнольтом Бронненом, Фридрихом Вольфом, с
режиссером Эрвином Пискатором, актером и певцом Эрнстом Бушем, композиторами
Гансом Эйслером и Паулем Хиндемитом, художником Джоном Хартфилдом,
театральным критиком Гербертом Иерингом и другими. Революционные,
новаторские искания Брехта находили поддержку в среде близких ему по духу
деятелей искусства, и это способствовало его дальнейшему творческому
развитию. Приблизительно в это время складывается в своих основных
очертаниях брехтовская теория "эпического театра". Среди пьес, созданных
писателем в конце 20-х - начале 30-х годов, наибольший успех имела
"Трехгрошовая опера", поставленная в берлинском театре на Шиффбауэрдамм ;в
1928 году. Этот успех распространился далеко за пределами Германии и положил
начало мировой известности Брехта.
К этому же времени относятся и решающие сдвиги в идейном развитии
Брехта. Придя к выводу, что его дальнейшая творческая работа зайдет в тупик
без основательного знания марксистской теории, он с увлечением штудирует
труды классиков научного социализма. Проникшись правотой марксистского
учения и под влиянием опыта классовой борьбы в Германии, Брехт тесно
сблизился с Коммунистической партией и начал принимать активное участие >в
ее пропагандистской работе. Его знаменитые "Песнь единого фронта" и "Песнь
солидарности" - песни массовых митингов и пролетарских демонстраций, его
пьесы "Исключение и правило" (1930), "Мать" (1930-1931) - по повести М.
Горького - и др. окрылены идеями боевой коммунистической партийности.
После прихода Гитлера к власти Брехт покинул Германию и пятнадцать лет
провел в эмиграции. Он несколько раз приезжал в СССР, и недели, проведенные
им на родине социализма, были для него могучей идейной и нравственной
поддержкой в тяжелое время изгнания. Сначала он недолго жил в Швейцарии,
затем обосновался в Дании, где написал пьесы "Страх и нищета в Третьей
империи" (1933-1938),"Мамаша Кураж и ее дети" (1939), "Жизнь Галилея"
(1938-1939), "Добрый человек из Сычуани" (1938-1940) и др. Вторжение
немецко-фашистских войск в Данию заставило Брехта переехать в Швецию, а
затем в Финляндию, но и здесь он не мог себя чувствовать в безопасности.
Спасаясь от преследований, Брехт переехал в США. Здесь он провел шесть
лет, добывая средства к существованию киносценариями для Голливуда. В эти
годы им были созданы пьесы "Сны Симоны Машар" (1941-1943 - в соавторстве с
Фейхтвангером), "Швейк во второй мировой войне" (1941-1944), "Кавказский
меловой круг" (1944-1945) и др.
В эмиграции - это было время его высокой творческой зрелости, когда он
создал свои лучшие произведения, - Брехт неизменно занимал непримиримую
антифашистскую позицию, разоблачая кровавый террор гитлеровцев, их
социальную демагогию, их военные приготовления и, наконец, развязанную ими
разбойничью войну. В нем привыкли видеть своего опасного врага не только
германские фашисты, но и реакционеры всех стран и любых толков. Их ненависть
к писателю особенно возросла в послевоенные годы, когда он мужественно
поднял голос против происков поджигателей "холодной войны". В 1947 году
Брехт был обвинен в "антиамериканской деятельности" и вызван на допрос перед
Комиссией Конгресса в Вашингтоне. Покинув вслед за тем США, он после
непродолжительного пребывания в Швейцарии вернулся на родину и поселился в
демократическом Берлине.
Настало время жатвы. В течение пятнадцати лет, проведенных на чужбине,
Брехту лишь редко и случайно представлялась возможность сценического
воплощения своих пьес. Еще 30 января 1941 года он с горечью записал в
дневнике: "Шесть готовых пьес, не увидевших света рампы: Иоанна, Страх и
нищета, Галилей, Кураж, Пунтила, Сычуань". К 1948 году число таких пьес
удвоилось. Поэтому первая забота писателя по возвращении на родину -
вдохнуть в свои пьесы сценическую жизнь. В это время он организует совместно
со своей женой, замечательной актрисой Еленой Вайгель, и при сотрудничестве
Эрнста Буша, Эриха Энгеля, Ганса Эйслера, Эрвина Штриттматтера и других
театр "Берлинский ансамбль", в спектаклях которого он осуществляет свои
годами накопленные творческие идеи, экспериментирует, пролагает новые пути.
Гастроли "Берлинского ансамбля" в Западной Германии, Австрии, Польше,
Франции, Англии, Советском Союзе, Чехословакии, Италии утвердили славу
"театра Брехта" во всем мире и способствовали широкому распространению
брехтовской драматургии, которая в послевоенные годы завоевала театральные
подмостки десятков стран.
С момента зарождения международного движения сторонников мира Брехт
являлся его активным участником. Он был избран во Всемирный Совет Мира. В
1951 году был удостоен Национальной премии ГДР первой степени. В декабре
1954 года в ознаменование его заслуг в деле укрепления мира и дружбы между
народами Брехт был награжден Международной Ленинской премией мира. В своем
приветствии к нему в связи с высокой наградой президент ГДР Вильгельм Пик
писал: "Как писатель и борец за мир Вы - один из выдающихся духовных
представителей другой, миролюбивой Германии, пользующейся доверием и
признанием даже тех народов, которые были жертвами немецко-фашистской
империалистической агрессии".
Бертольт Брехт скончался в Берлине 14 августа 1956 года. Смерть
настигла его в разгар работы над подготовкой премьеры пьесы "Жизнь Галилея".
Он оставил множество неосуществленных планов, ряд фрагментов и незавершенных
рукописей.
Брехт начал свой творческий путь в годы, когда в немецкой литературе и
театре господствующим направлением был экспрессионизм. Даже писателей
старшего поколения, пришедших в литературу еще в конце прошлого века или в
900-е годы, Г. Манна и Э. Мюзама, Б. Келлермана и А. Цвейга, и тех в той или
иной степени не миновало влияние экспрессионизма. О ровесниках Брехта,
писателях, чьи имена начали появляться в печати лишь незадолго до или уже во
время первой мировой войны, не приходится и говорить: это литературное
поколение было экспрессионистским. В этом смысле идейно-эстетический облик
Брехта с первых же шагов его творческой деятельности был особым и
исключительным, резко выделявшим его на фоне немецкой литературы конца 10-х
- начала 20-х годов.
Молодой Брехт рядом с Ф. Верфелем и Ф. Унру, Л. Франком и И. Бехером,
Л. Рубинером и Э. Толлером казался циником и в известной мере был им. Он не
предавался экстатическим снам, как его ровесники-экспрессионисты, не
разделял их восторженно-утопических мечтаний, их абстрактно-гуманистический
нравственный пафос был ему чужд. В сложной и противоречивой контроверзе
Брехта с экспрессионизмом было бы трудно отдать безоговорочное предпочтение
той или другой стороне. Брехт относился к известному тезису - "человек добр"
скептически и насмешливо; экспрессионисты питали гораздо больше
гуманистического доверия к нравственной природе человека, но их
иррациональные порывы души не опирались на понимание реального существа
общественных и личных отношений людей. С другой стороны, Брехт был свободен
от идеалистических иллюзий, от наивной восторженности экспрессионистов, но
зато в его цинической трезвости слышались ноты декадентского аморализма.
Они, в частности, довольно явственно звучали в поэзии молодого Брехта.
Стихи Брехта стали появляться в печати начиная с декабря 1914 года.
Итогом первого десятилетия его поэтического творчества явился сборник
"Домашние проповеди" (1926), само название которого носило иронический
характер. Баллады этого сборника проникнуты отвращением к лицемерным и
постным добродетелям буржуазного мира. Поэт с беспощадной зоркостью видит,
что вся официальная мораль, все нравственные прописи мещанского быта - от
библейских заповедей и вплоть до правил хорошего тона, - все это призвано
лишь завесой фарисейских фраз прикрыть подлинную жизнь буржуазного индивида,
оргию хищнических инстинктов, волчий эгоизм, разгул корыстных страстей.
Брехт широко обращается к приемам пародии. Пародируя религиозные псалмы
и хоралы, нравоучительные мещанские романсы из репертуара уличных певцов и
шарманщиков и хрестоматийно популярные стихи Гете и Шиллера, он эти столь
благочестивые и респектабельные формы наполняет стремительными и дикими, то
нарочито наивными, то вызывающе циничными рассказами о преступниках и
развратниках, отцеубийцах и детоубийцах, пиратах и золотоискателях. Героем
"Домашних проповедей" является аморалист, своего рода современный племянник
Рамо, человек, свободный от всякого нравственного бремени. Он признает лишь
одну истину: перед лицом неизбежной смерти, после которой уже ничего нет (ни
ада, ни рая, ни возмездия за грехи, ни воздаяния за добродетели), человек
равен животному, и весь смысл его существования - в наслаждениях, в
максимальном удовлетворении всех влечений его биологического естества.
К своему герою-хищнику, своеобразному "естественному человеку" Брехт
относится двойственно. Ему несомненно импонирует его беззастенчивая прямота,
дерзость, с которой он, ни перед чем не останавливаясь, овладевает всеми
радостями жизни. Чем, в сущности, преступник или развратник хуже
добродетельного буржуа (здесь уже рождается мысль, получившая позднее свое
зрелое развитие в "Трехгрошовой опере" и "Трехгрошовом романе")? И более
того: разве он в своем откровенном бесстыдстве не лучше тех жалких ханжей и
трусов, которые стремятся прикрыть свои низменные действия "возвышенными" и
лживыми фразами? И разве, наконец, его жадное жизнелюбие не более
естественно и правомерно, чем аскетическое прозябание в духе поповских
проповедей о ничтожестве земного существования?
"Священник брешет складно:
Жизнь - тлен! Не верьте, врет!
Впивайте жизнь жадно!
Жизнь - драгоценный клад, но
Без зова смерть придет".
И все же Брехт отнюдь не солидаризируется целиком со своим аморальным и
асоциальным героем. Нет, человек не добр - таков внутренний полемический по
отношению к экспрессионизму ход мысли поэта, - не добр, а скорее порочен.
Точнее, человек таков, каким его делают условия его жизни. Человеческая
мораль не есть некий извечный, независимый от конкретных обстоятельств бытия
духовный феномен. Порочная действительность не может породить совершенного
человека, и, как бы ханжи и чистюли ни добивались от него высокой морали, в
волчьем обществе он не может быть "добрым" (здесь уже содержится в зародыше
идея "Доброго человека из Сычуани").
В "Домашних проповедях" ощутимо влияние Ф. Вийона, А. Рембо, Р.
Киплинга, Ф. Ведекинда. Эти поэты, сами люди шальной судьбы, дерзкие
жизнелюбцы, слагавшие баллады об авантюристах, бродягах, солдатах,
богохульниках, вошли в мир брехтовских героев естественно и свободно. Они не
только определенным образом воздействовали на этическую атмосферу стихов
раннего Брехта, но и способствовали выработке их характерных эстетических
черт, их поэтики. Образный строй этих стихов предметен и конкретен. Брехт
отвергает, с одной стороны, салонно-аристократический эстетизм стихов Ст.
Георге и поэтов его школы и, с другой стороны, истерический надрыв и
хаотичность поэзии экспрессионистов. Ему чуждо в поэзии все иррациональное и
возвышенно-туманное.
Идейно-эстетические особенности, нашедшие свое выражение в поэзии
молодого Брехта, в полной мере проявились и в театральной деятельности, в
сторону которой все более явно клонились его творческие интересы. Вспоминая
впоследствии о своих первых шагах в этой области, Брехт писал:
"Студента-биолога отталкивала "О, Человек! - драматургия" того времени с ее
нереальным псевдоразрешением конфликтов. В ней был сконструирован некий
абсолютно невероятный и, уж конечно, неэффективный коллектив "добрых"
людей..." В 1919-1921 годах Брехт регулярно помещал в аугсбургской газете
"Фольксвилле" театральные рецензии, в которых, плывя против течения,
подвергал критике экспрессионистскую драматургию, "прокламировавшую Человека
без человека". Он ставил в вину Л. Рубинеру, Э. Толлеру, Г. Кайзеру, Э.
Траутнеру и другим идеалистически отвлеченный характер их этического пафоса
и бескровно схематический облик персонажей их драм. Внутренним продолжением
этой полемики против экспрессионизма были и первые пьесы самого Брехта -
"Ваал" (1918) и "Барабанный бой в ночи" (1919).
Герой пьесы "Ваал" - сродни героям баллад из "Домашних проповедей" -
человек жизнелюбивый, но аморальный, талантливый, но находящийся во власти
самых низменных инстинктов, пьяница, развратник, насильник, наконец, убийца.
Его желания, высказываемые им с циничной откровенностью, так, как это
сделало бы животное, обладай оно даром речи, достигают выразительности
своеобразной поэзии. В своем элементарном эгоизме Ваал звероподобен, но сила
его плотских страстей, его ненасытное стремление вкушать, обонять, осязать,
слышать и видеть подчиняют его воле как мужчин, так и женщин. В нем
заключена какая-то частица правды, ибо подавляемое в буржуазном обществе
влечение человека к земному, материальному счастью естественно и
неистребимо, но у Ваала это влечение не идет по пути общественного протеста
и борьбы, а носит асоциальный, разрушительный характер.
В отталкивающем, пожалуй, даже гипертрофированном цинизме Ваала
несомненно заключены сознательное эпатирование буржуа, вызов мещанским
"добродетелям", разоблачение официальной морали. Но в пьесе содержится
немало мотивов и собственно литературного происхождения.
Больше всего связей - правда, полемических - заключено в "Ваале" с
немецким экспрессионизмом. Полемически направлен против идеалистической
этики, против нравственных химер экспрессионистов сам образ героя. Он поэт,
и его стихи, предельно конкретные и напоенные всеми, в том числе и довольно
смрадными, соками земли, противопоставлены лирической экзальтации и
абстрактному пафосу цитируемых в пьесе стихотворений раннего Бехера и других
поэтов-экспрессионистов из журнала "Революцион". И, наконец, "Ваал" в целом
написан как ответ на экспрессионистскую пьесу Ганса Иоста (впоследствии
фашистского литератора) "Одинокий" (1917). Основываясь на некоторых фактах
из жизни Христиана Дитриха Граббе, Иост создал произведение, проникнутое
отрицанием разума, возвеличением мистики, интуиции, иррациональных порывов
души. Брехт включил в свою пьесу прямые сюжетные параллели по отношению к
"Одинокому" (совращение невесты друга, ее самоубийство и т. д.), но
полемичность его замысла совершенно очевидна: иррационально-непостижимому
гению он противопоставляет человека, поведение которого детерминировано
естественными условиями реального мира.
Всем средствам художественного воплощения придан в "Ваале" отчетливо
антиэкспрессионистский ракурс. Это, в частности, полностью относится к языку
пьесы, насыщенному вульгаризмами, просторечьем и густо приперченному
фольклорными идиомами и оборотами швабского диалекта, языку грубому,
кондовому, нисколько не похожему на интеллигентски неврастеническую,
стерилизованную речь экспрессионистских героев. Лишь по композиции "Ваал" -
по крайней мере внешне - был близок пьесам Толлера, Кайзера или Унру. Но, с
другой стороны, именно своей хроникальностью, при которой эпизоды,
представляющие собой звенья общей цепи, имеют в то же время и
самостоятельное значение, "Ваал" уже напоминал структуру пьес зрелого
Брехта.
Проблемы нравственной природы человека, стоявшие в центре ранних
произведений Брехта, выступают в пьесе "Барабанный бой в ночи" в несколько
новом аспекте: здесь они из условной, вневременной обстановки, в которой
протекает действие "Ваала", перенесены в конкретно-историческую ситуацию
германской революции, в Берлин января 1919 года. Из африканского плена
вернулся домой числившийся без вести пропавшим солдат Андреас Краглер. Он
жил эта годы мечтой о своей невесте Анне Балике, о семейном очаге, о
двуспальном супружеском ложе. Но, не дождавшись жениха, Анна сошлась с
военным спекулянтом Мурком, и ее отец, нажившийся на войне фабрикант, выдает
за него дочь. Подавленный и оскорбленный Краглер находит сочувствие и
поддержку у "людей снизу". Вместе с ними он направляется в район уличных
боев, чтобы присоединиться к революционным рабочим, спартаковцам и в общем
строю сражаться за социальную справедливость. Но Анна возвращается к
Краглеру, "правда, в несколько амортизированном состоянии", и его мечта о
семейном очаге и двуспальной кровати сбывается. Тогда Краглер поворачивается
спиной к революции: "Моя плоть должна истлеть в канаве ради того, чтобы ваша
идея вознеслась в небеса? С ума вы, что ли, спятили?" И об руку с Анной он
направляется в супружескую спальню.
Краглер состоит в некотором родстве с Ваалом. Как личность он калибром
помельче, но и он, по понятиям молодого Брехта, - "естественный человек", не
знающий иной морали, кроме правила: "своя рубашка ближе к телу". При этом
автору чужда позиция высокомерно моралистического осуждения Краглера. Что
же, его поведение не только извинительно, но и естественно, если смотреть на
природу человека реально, а не с идеально-утопической точки зрения. И хотя
тенденция оправдания героя приобретает здесь довольно циничный характер, все
же аргумент, который Брехт приводит в защиту Ваала, с гораздо большим
основанием может быть применен к Краглеру: "Он асоциален, но в асоциальном
обществе".
В "Ваале" Брехт больше задавался вопросом о сущности человека как
определенной биологической особи; облик героя этой пьесы лишь в очень
незначительной степени объяснялся условиями его общественного бытия. В
"Барабанном бое в ночи", напротив, личная мораль Краглера светит отраженным
светом морали того общества, в котором он живет, и "естественность" его
шкурнического поведения - "естественность" не биологическая, а социальная.
Он является не только жертвой жадных собственников, спекулянтов и нуворишей,
но и их выучеником; глядя на них, он понял, что на пути к личному
преуспеянию не стоит быть разборчивым и совестливым, что собственное
благополучие завоевывается ценой чужого несчастья, ибо "конец свиньи есть
начало колбасы".
Такая картина буржуазного общества и его морали заключает в себе немало
объективной правды. В наблюдениях Брехта было много справедливого и в более
узком, конкретно-историческом смысле. Революционные ряды были засорены
случайно примкнувшими, неустойчивыми, примазавшимися элементами, временными
и ненадежными попутчиками, готовыми на любом крутом повороте, в минуты
решающих испытаний стать ренегатами, вернуться в свое мещанское болото. Это
была одна из слабостей германской революции 19181923 годов. Но, увидев эту
слабость, Брехт в то время не сумел осознать объективное значение революции
и историческую роль пролетариата в ней. Оценивая спустя три с половиной
десятилетия свою юношескую драму, автор писал: "Видимо, моих знаний хватило
не на то, чтобы воплотить всю серьезность пролетарского восстания зимы
1918/19 года, а лишь на то, чтобы показать несерьезность участия в нем моего
расшумевшегося "героя".
Как и другие произведения Брехта конца 10-х-начала 20-х годов, пьеса
"Барабанный бой в ночи" также была внутренне полемична по отношению к
экспрессионизму, прежде всего к его абстрактно гуманистическим идеалам и
этическим представлениям. Эта полемичность, заключенная в самой пьесе, была
в особенно дерзкой, вызывающей форме подчеркнута и при ее сценическом
воплощении (премьера - в 1922 году). В зале висели транспаранты с
изречениями из заключительного монолога Краглера: "Своя рубашка ближе к
телу!" и "Не пяльтесь так романтично!" И возможно, именно эта
литературно-полемическая установка драматурга и его постоянная оглядка по
ходу пьесы на ограниченно литературный предмет спора, с одной стороны, и
факторы объективно-исторического значения - раскол и слабость немецкого
рабочего движения и ошибки молодой Коммунистической партии, с другой, - все
это сужало общественный кругозор Брехта, отвлекало его в то время от главных
социальных проблем эпохи, мешало ему проникнуть в сущность германской
революции и современных процессов классовой борьбы в Германии.
Можно сделать некоторые итоговые выводы относительно раннего творчества
Брехта. Циническое неверие писателя в бескорыстные, благородные и добрые на-
чала в человеке, его стремление найти всеобъемлющую основу человеческого
поведения в низменной сфере примитивных эгоистических интересов - все это,
хотя и заключало в себе нечто отрезвляющее по отношению к наивно
утопическому и идеалистическому энтузиазму экспрессионистов, но в целом было
чревато опасными элементами антигуманизма и декаданса. Но в то же время эти
деструктивные черты художественного мышления, молодого Брехта находились
парадоксальным образом (парадокс в данном случае - лишь выражение самой
диалектики явления) в ближайшем соседстве с теми идейно-эстетическими
особенностями зрелого Брехта, которым он был обязан наивысшими достижениями
своего творческого гения.
После того как писатель овладел марксистским мировоззрением и сумел
познать общественную природу окружающих его человеческих отношений и
конфликтов, источники его слабости стали источниками его силы. Такие
неизменно присущие ему качества, как рационалистический и материалистический
подход к объяснению жизненных явлений, скептический ум и беспощадно острая
критическая мысль, презрение к сентиментальной лжи и иммунитет против
Бертольт Брехт. Театр. Пьесы. Статьи. Высказывания. В пяти томах. Т. 1
М., Искусство, 1963
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Одно из наиболее значительных и ярких явлений немецкой литературы XX
века - творчество Брехта. Это определяется не только поразительной
универсальностью его дарования (он был драматургом, поэтом, прозаиком,
теоретиком искусства и публицистом, а также режиссером и художественным
руководителем театрального коллектива), но и исключительной оригинальностью
его творческих идей, неповторимым своеобразием художественной манеры,
широтой и смелостью новаторских устремлений. Вклад Брехта в эстетическую
мысль эпохи огромен и по значению своему выходит далеко за пределы немецкой
литературы и немецкого сценического искусства. Брехт - мастер
социалистического реализма, пользующийся высоким признанием не только в
социалистическом лагере, но распространивший могучее влияние на
художественное развитие во всем мире, завоевавший славу и популярность на
всех пяти континентах.
Бертольт Брехт родился 10 февраля 1898 года в Аугсбурге в семье
фабриканта. Окончив здесь гимназию, он поступил в 1917 году в Мюнхенский
университет, где изучал медицину и естественные науки. Вскоре он был
мобилизован в армию и направлен санитаром в военный госпиталь. Еще в годы
первой мировой войны Брехт проникся отвращением и ненавистью к
империалистической военщине и к социальному строю, основанному на
эксплуатации, насилии и лжи. Это и определило его общественную позицию в
период революционного подъема в Германии. В ноябре 1918 года он был избран
членом Аугсбургского Совета рабочих и солдатских депутатов, в 1919-1920
годах сотрудничал в газете "Фольксвилле", органе независимой
социал-демократической партии, в 1923 году во время гитлеровского путча в
Мюнхене его имя было занесено фашистами в "черный список" лиц, подлежащих
уничтожению. Политическое мировоззрение Брехта было еще в те годы весьма
неопределенным, несформировавшимся, но, во всяком случае, оно было
проникнуто духом революционного протеста против несправедливого
эксплуататорского общества.
Литературное призвание пробудилось у Брехта очень рано. Еще в бытность
его гимназистом, начиная с 1914 года, его стихи, рассказы, эссе, театральные
рецензии стали регулярно появляться в местной печати. В дальнейшем
всепоглощающий интерес к сценическому искусству направил творчество Брехта
главным образом по пути драматургических опытов. Появляются его первые пьесы
- "Ваал" (1918), "Барабанный бой в ночи" (1919), "В джунглях городов"
(1921). К этому времени относится знакомство (перешедшее позднее в
долголетнюю дружбу и творческое сотрудничество) с Лионом Фейхтвангером,
который сразу оценил исключительный и своеобразный талант Брехта и активно
содействовал молодому драматургу на первых порах его театральной
деятельности. Вскоре в Мюнхене, Лейпциге, Берлине состоялись премьеры первых
пьес Брехта. "Респектабельная" буржуазная публика распознала в драматурге
врага, спектакли нередко сопровождались шумными скандалами и обструкциями,
во время которых в качестве главных полемических аргументов применялись
тухлые яйца и кошачьи концерты. Но эти обструкции были оборотной стороной
успеха. Имя Брехта становится широко известным в литературных и театральных
кругах. В 1922 году писатель был удостоен самой почетной литературной премии
в Германии - премии имени Клейста.
В 1924 году Брехт переселился из Мюнхена в Берлин. Здесь он сблизился с
писателями Альфредом Деблином, Арнольтом Бронненом, Фридрихом Вольфом, с
режиссером Эрвином Пискатором, актером и певцом Эрнстом Бушем, композиторами
Гансом Эйслером и Паулем Хиндемитом, художником Джоном Хартфилдом,
театральным критиком Гербертом Иерингом и другими. Революционные,
новаторские искания Брехта находили поддержку в среде близких ему по духу
деятелей искусства, и это способствовало его дальнейшему творческому
развитию. Приблизительно в это время складывается в своих основных
очертаниях брехтовская теория "эпического театра". Среди пьес, созданных
писателем в конце 20-х - начале 30-х годов, наибольший успех имела
"Трехгрошовая опера", поставленная в берлинском театре на Шиффбауэрдамм ;в
1928 году. Этот успех распространился далеко за пределами Германии и положил
начало мировой известности Брехта.
К этому же времени относятся и решающие сдвиги в идейном развитии
Брехта. Придя к выводу, что его дальнейшая творческая работа зайдет в тупик
без основательного знания марксистской теории, он с увлечением штудирует
труды классиков научного социализма. Проникшись правотой марксистского
учения и под влиянием опыта классовой борьбы в Германии, Брехт тесно
сблизился с Коммунистической партией и начал принимать активное участие >в
ее пропагандистской работе. Его знаменитые "Песнь единого фронта" и "Песнь
солидарности" - песни массовых митингов и пролетарских демонстраций, его
пьесы "Исключение и правило" (1930), "Мать" (1930-1931) - по повести М.
Горького - и др. окрылены идеями боевой коммунистической партийности.
После прихода Гитлера к власти Брехт покинул Германию и пятнадцать лет
провел в эмиграции. Он несколько раз приезжал в СССР, и недели, проведенные
им на родине социализма, были для него могучей идейной и нравственной
поддержкой в тяжелое время изгнания. Сначала он недолго жил в Швейцарии,
затем обосновался в Дании, где написал пьесы "Страх и нищета в Третьей
империи" (1933-1938),"Мамаша Кураж и ее дети" (1939), "Жизнь Галилея"
(1938-1939), "Добрый человек из Сычуани" (1938-1940) и др. Вторжение
немецко-фашистских войск в Данию заставило Брехта переехать в Швецию, а
затем в Финляндию, но и здесь он не мог себя чувствовать в безопасности.
Спасаясь от преследований, Брехт переехал в США. Здесь он провел шесть
лет, добывая средства к существованию киносценариями для Голливуда. В эти
годы им были созданы пьесы "Сны Симоны Машар" (1941-1943 - в соавторстве с
Фейхтвангером), "Швейк во второй мировой войне" (1941-1944), "Кавказский
меловой круг" (1944-1945) и др.
В эмиграции - это было время его высокой творческой зрелости, когда он
создал свои лучшие произведения, - Брехт неизменно занимал непримиримую
антифашистскую позицию, разоблачая кровавый террор гитлеровцев, их
социальную демагогию, их военные приготовления и, наконец, развязанную ими
разбойничью войну. В нем привыкли видеть своего опасного врага не только
германские фашисты, но и реакционеры всех стран и любых толков. Их ненависть
к писателю особенно возросла в послевоенные годы, когда он мужественно
поднял голос против происков поджигателей "холодной войны". В 1947 году
Брехт был обвинен в "антиамериканской деятельности" и вызван на допрос перед
Комиссией Конгресса в Вашингтоне. Покинув вслед за тем США, он после
непродолжительного пребывания в Швейцарии вернулся на родину и поселился в
демократическом Берлине.
Настало время жатвы. В течение пятнадцати лет, проведенных на чужбине,
Брехту лишь редко и случайно представлялась возможность сценического
воплощения своих пьес. Еще 30 января 1941 года он с горечью записал в
дневнике: "Шесть готовых пьес, не увидевших света рампы: Иоанна, Страх и
нищета, Галилей, Кураж, Пунтила, Сычуань". К 1948 году число таких пьес
удвоилось. Поэтому первая забота писателя по возвращении на родину -
вдохнуть в свои пьесы сценическую жизнь. В это время он организует совместно
со своей женой, замечательной актрисой Еленой Вайгель, и при сотрудничестве
Эрнста Буша, Эриха Энгеля, Ганса Эйслера, Эрвина Штриттматтера и других
театр "Берлинский ансамбль", в спектаклях которого он осуществляет свои
годами накопленные творческие идеи, экспериментирует, пролагает новые пути.
Гастроли "Берлинского ансамбля" в Западной Германии, Австрии, Польше,
Франции, Англии, Советском Союзе, Чехословакии, Италии утвердили славу
"театра Брехта" во всем мире и способствовали широкому распространению
брехтовской драматургии, которая в послевоенные годы завоевала театральные
подмостки десятков стран.
С момента зарождения международного движения сторонников мира Брехт
являлся его активным участником. Он был избран во Всемирный Совет Мира. В
1951 году был удостоен Национальной премии ГДР первой степени. В декабре
1954 года в ознаменование его заслуг в деле укрепления мира и дружбы между
народами Брехт был награжден Международной Ленинской премией мира. В своем
приветствии к нему в связи с высокой наградой президент ГДР Вильгельм Пик
писал: "Как писатель и борец за мир Вы - один из выдающихся духовных
представителей другой, миролюбивой Германии, пользующейся доверием и
признанием даже тех народов, которые были жертвами немецко-фашистской
империалистической агрессии".
Бертольт Брехт скончался в Берлине 14 августа 1956 года. Смерть
настигла его в разгар работы над подготовкой премьеры пьесы "Жизнь Галилея".
Он оставил множество неосуществленных планов, ряд фрагментов и незавершенных
рукописей.
Брехт начал свой творческий путь в годы, когда в немецкой литературе и
театре господствующим направлением был экспрессионизм. Даже писателей
старшего поколения, пришедших в литературу еще в конце прошлого века или в
900-е годы, Г. Манна и Э. Мюзама, Б. Келлермана и А. Цвейга, и тех в той или
иной степени не миновало влияние экспрессионизма. О ровесниках Брехта,
писателях, чьи имена начали появляться в печати лишь незадолго до или уже во
время первой мировой войны, не приходится и говорить: это литературное
поколение было экспрессионистским. В этом смысле идейно-эстетический облик
Брехта с первых же шагов его творческой деятельности был особым и
исключительным, резко выделявшим его на фоне немецкой литературы конца 10-х
- начала 20-х годов.
Молодой Брехт рядом с Ф. Верфелем и Ф. Унру, Л. Франком и И. Бехером,
Л. Рубинером и Э. Толлером казался циником и в известной мере был им. Он не
предавался экстатическим снам, как его ровесники-экспрессионисты, не
разделял их восторженно-утопических мечтаний, их абстрактно-гуманистический
нравственный пафос был ему чужд. В сложной и противоречивой контроверзе
Брехта с экспрессионизмом было бы трудно отдать безоговорочное предпочтение
той или другой стороне. Брехт относился к известному тезису - "человек добр"
скептически и насмешливо; экспрессионисты питали гораздо больше
гуманистического доверия к нравственной природе человека, но их
иррациональные порывы души не опирались на понимание реального существа
общественных и личных отношений людей. С другой стороны, Брехт был свободен
от идеалистических иллюзий, от наивной восторженности экспрессионистов, но
зато в его цинической трезвости слышались ноты декадентского аморализма.
Они, в частности, довольно явственно звучали в поэзии молодого Брехта.
Стихи Брехта стали появляться в печати начиная с декабря 1914 года.
Итогом первого десятилетия его поэтического творчества явился сборник
"Домашние проповеди" (1926), само название которого носило иронический
характер. Баллады этого сборника проникнуты отвращением к лицемерным и
постным добродетелям буржуазного мира. Поэт с беспощадной зоркостью видит,
что вся официальная мораль, все нравственные прописи мещанского быта - от
библейских заповедей и вплоть до правил хорошего тона, - все это призвано
лишь завесой фарисейских фраз прикрыть подлинную жизнь буржуазного индивида,
оргию хищнических инстинктов, волчий эгоизм, разгул корыстных страстей.
Брехт широко обращается к приемам пародии. Пародируя религиозные псалмы
и хоралы, нравоучительные мещанские романсы из репертуара уличных певцов и
шарманщиков и хрестоматийно популярные стихи Гете и Шиллера, он эти столь
благочестивые и респектабельные формы наполняет стремительными и дикими, то
нарочито наивными, то вызывающе циничными рассказами о преступниках и
развратниках, отцеубийцах и детоубийцах, пиратах и золотоискателях. Героем
"Домашних проповедей" является аморалист, своего рода современный племянник
Рамо, человек, свободный от всякого нравственного бремени. Он признает лишь
одну истину: перед лицом неизбежной смерти, после которой уже ничего нет (ни
ада, ни рая, ни возмездия за грехи, ни воздаяния за добродетели), человек
равен животному, и весь смысл его существования - в наслаждениях, в
максимальном удовлетворении всех влечений его биологического естества.
К своему герою-хищнику, своеобразному "естественному человеку" Брехт
относится двойственно. Ему несомненно импонирует его беззастенчивая прямота,
дерзость, с которой он, ни перед чем не останавливаясь, овладевает всеми
радостями жизни. Чем, в сущности, преступник или развратник хуже
добродетельного буржуа (здесь уже рождается мысль, получившая позднее свое
зрелое развитие в "Трехгрошовой опере" и "Трехгрошовом романе")? И более
того: разве он в своем откровенном бесстыдстве не лучше тех жалких ханжей и
трусов, которые стремятся прикрыть свои низменные действия "возвышенными" и
лживыми фразами? И разве, наконец, его жадное жизнелюбие не более
естественно и правомерно, чем аскетическое прозябание в духе поповских
проповедей о ничтожестве земного существования?
"Священник брешет складно:
Жизнь - тлен! Не верьте, врет!
Впивайте жизнь жадно!
Жизнь - драгоценный клад, но
Без зова смерть придет".
И все же Брехт отнюдь не солидаризируется целиком со своим аморальным и
асоциальным героем. Нет, человек не добр - таков внутренний полемический по
отношению к экспрессионизму ход мысли поэта, - не добр, а скорее порочен.
Точнее, человек таков, каким его делают условия его жизни. Человеческая
мораль не есть некий извечный, независимый от конкретных обстоятельств бытия
духовный феномен. Порочная действительность не может породить совершенного
человека, и, как бы ханжи и чистюли ни добивались от него высокой морали, в
волчьем обществе он не может быть "добрым" (здесь уже содержится в зародыше
идея "Доброго человека из Сычуани").
В "Домашних проповедях" ощутимо влияние Ф. Вийона, А. Рембо, Р.
Киплинга, Ф. Ведекинда. Эти поэты, сами люди шальной судьбы, дерзкие
жизнелюбцы, слагавшие баллады об авантюристах, бродягах, солдатах,
богохульниках, вошли в мир брехтовских героев естественно и свободно. Они не
только определенным образом воздействовали на этическую атмосферу стихов
раннего Брехта, но и способствовали выработке их характерных эстетических
черт, их поэтики. Образный строй этих стихов предметен и конкретен. Брехт
отвергает, с одной стороны, салонно-аристократический эстетизм стихов Ст.
Георге и поэтов его школы и, с другой стороны, истерический надрыв и
хаотичность поэзии экспрессионистов. Ему чуждо в поэзии все иррациональное и
возвышенно-туманное.
Идейно-эстетические особенности, нашедшие свое выражение в поэзии
молодого Брехта, в полной мере проявились и в театральной деятельности, в
сторону которой все более явно клонились его творческие интересы. Вспоминая
впоследствии о своих первых шагах в этой области, Брехт писал:
"Студента-биолога отталкивала "О, Человек! - драматургия" того времени с ее
нереальным псевдоразрешением конфликтов. В ней был сконструирован некий
абсолютно невероятный и, уж конечно, неэффективный коллектив "добрых"
людей..." В 1919-1921 годах Брехт регулярно помещал в аугсбургской газете
"Фольксвилле" театральные рецензии, в которых, плывя против течения,
подвергал критике экспрессионистскую драматургию, "прокламировавшую Человека
без человека". Он ставил в вину Л. Рубинеру, Э. Толлеру, Г. Кайзеру, Э.
Траутнеру и другим идеалистически отвлеченный характер их этического пафоса
и бескровно схематический облик персонажей их драм. Внутренним продолжением
этой полемики против экспрессионизма были и первые пьесы самого Брехта -
"Ваал" (1918) и "Барабанный бой в ночи" (1919).
Герой пьесы "Ваал" - сродни героям баллад из "Домашних проповедей" -
человек жизнелюбивый, но аморальный, талантливый, но находящийся во власти
самых низменных инстинктов, пьяница, развратник, насильник, наконец, убийца.
Его желания, высказываемые им с циничной откровенностью, так, как это
сделало бы животное, обладай оно даром речи, достигают выразительности
своеобразной поэзии. В своем элементарном эгоизме Ваал звероподобен, но сила
его плотских страстей, его ненасытное стремление вкушать, обонять, осязать,
слышать и видеть подчиняют его воле как мужчин, так и женщин. В нем
заключена какая-то частица правды, ибо подавляемое в буржуазном обществе
влечение человека к земному, материальному счастью естественно и
неистребимо, но у Ваала это влечение не идет по пути общественного протеста
и борьбы, а носит асоциальный, разрушительный характер.
В отталкивающем, пожалуй, даже гипертрофированном цинизме Ваала
несомненно заключены сознательное эпатирование буржуа, вызов мещанским
"добродетелям", разоблачение официальной морали. Но в пьесе содержится
немало мотивов и собственно литературного происхождения.
Больше всего связей - правда, полемических - заключено в "Ваале" с
немецким экспрессионизмом. Полемически направлен против идеалистической
этики, против нравственных химер экспрессионистов сам образ героя. Он поэт,
и его стихи, предельно конкретные и напоенные всеми, в том числе и довольно
смрадными, соками земли, противопоставлены лирической экзальтации и
абстрактному пафосу цитируемых в пьесе стихотворений раннего Бехера и других
поэтов-экспрессионистов из журнала "Революцион". И, наконец, "Ваал" в целом
написан как ответ на экспрессионистскую пьесу Ганса Иоста (впоследствии
фашистского литератора) "Одинокий" (1917). Основываясь на некоторых фактах
из жизни Христиана Дитриха Граббе, Иост создал произведение, проникнутое
отрицанием разума, возвеличением мистики, интуиции, иррациональных порывов
души. Брехт включил в свою пьесу прямые сюжетные параллели по отношению к
"Одинокому" (совращение невесты друга, ее самоубийство и т. д.), но
полемичность его замысла совершенно очевидна: иррационально-непостижимому
гению он противопоставляет человека, поведение которого детерминировано
естественными условиями реального мира.
Всем средствам художественного воплощения придан в "Ваале" отчетливо
антиэкспрессионистский ракурс. Это, в частности, полностью относится к языку
пьесы, насыщенному вульгаризмами, просторечьем и густо приперченному
фольклорными идиомами и оборотами швабского диалекта, языку грубому,
кондовому, нисколько не похожему на интеллигентски неврастеническую,
стерилизованную речь экспрессионистских героев. Лишь по композиции "Ваал" -
по крайней мере внешне - был близок пьесам Толлера, Кайзера или Унру. Но, с
другой стороны, именно своей хроникальностью, при которой эпизоды,
представляющие собой звенья общей цепи, имеют в то же время и
самостоятельное значение, "Ваал" уже напоминал структуру пьес зрелого
Брехта.
Проблемы нравственной природы человека, стоявшие в центре ранних
произведений Брехта, выступают в пьесе "Барабанный бой в ночи" в несколько
новом аспекте: здесь они из условной, вневременной обстановки, в которой
протекает действие "Ваала", перенесены в конкретно-историческую ситуацию
германской революции, в Берлин января 1919 года. Из африканского плена
вернулся домой числившийся без вести пропавшим солдат Андреас Краглер. Он
жил эта годы мечтой о своей невесте Анне Балике, о семейном очаге, о
двуспальном супружеском ложе. Но, не дождавшись жениха, Анна сошлась с
военным спекулянтом Мурком, и ее отец, нажившийся на войне фабрикант, выдает
за него дочь. Подавленный и оскорбленный Краглер находит сочувствие и
поддержку у "людей снизу". Вместе с ними он направляется в район уличных
боев, чтобы присоединиться к революционным рабочим, спартаковцам и в общем
строю сражаться за социальную справедливость. Но Анна возвращается к
Краглеру, "правда, в несколько амортизированном состоянии", и его мечта о
семейном очаге и двуспальной кровати сбывается. Тогда Краглер поворачивается
спиной к революции: "Моя плоть должна истлеть в канаве ради того, чтобы ваша
идея вознеслась в небеса? С ума вы, что ли, спятили?" И об руку с Анной он
направляется в супружескую спальню.
Краглер состоит в некотором родстве с Ваалом. Как личность он калибром
помельче, но и он, по понятиям молодого Брехта, - "естественный человек", не
знающий иной морали, кроме правила: "своя рубашка ближе к телу". При этом
автору чужда позиция высокомерно моралистического осуждения Краглера. Что
же, его поведение не только извинительно, но и естественно, если смотреть на
природу человека реально, а не с идеально-утопической точки зрения. И хотя
тенденция оправдания героя приобретает здесь довольно циничный характер, все
же аргумент, который Брехт приводит в защиту Ваала, с гораздо большим
основанием может быть применен к Краглеру: "Он асоциален, но в асоциальном
обществе".
В "Ваале" Брехт больше задавался вопросом о сущности человека как
определенной биологической особи; облик героя этой пьесы лишь в очень
незначительной степени объяснялся условиями его общественного бытия. В
"Барабанном бое в ночи", напротив, личная мораль Краглера светит отраженным
светом морали того общества, в котором он живет, и "естественность" его
шкурнического поведения - "естественность" не биологическая, а социальная.
Он является не только жертвой жадных собственников, спекулянтов и нуворишей,
но и их выучеником; глядя на них, он понял, что на пути к личному
преуспеянию не стоит быть разборчивым и совестливым, что собственное
благополучие завоевывается ценой чужого несчастья, ибо "конец свиньи есть
начало колбасы".
Такая картина буржуазного общества и его морали заключает в себе немало
объективной правды. В наблюдениях Брехта было много справедливого и в более
узком, конкретно-историческом смысле. Революционные ряды были засорены
случайно примкнувшими, неустойчивыми, примазавшимися элементами, временными
и ненадежными попутчиками, готовыми на любом крутом повороте, в минуты
решающих испытаний стать ренегатами, вернуться в свое мещанское болото. Это
была одна из слабостей германской революции 19181923 годов. Но, увидев эту
слабость, Брехт в то время не сумел осознать объективное значение революции
и историческую роль пролетариата в ней. Оценивая спустя три с половиной
десятилетия свою юношескую драму, автор писал: "Видимо, моих знаний хватило
не на то, чтобы воплотить всю серьезность пролетарского восстания зимы
1918/19 года, а лишь на то, чтобы показать несерьезность участия в нем моего
расшумевшегося "героя".
Как и другие произведения Брехта конца 10-х-начала 20-х годов, пьеса
"Барабанный бой в ночи" также была внутренне полемична по отношению к
экспрессионизму, прежде всего к его абстрактно гуманистическим идеалам и
этическим представлениям. Эта полемичность, заключенная в самой пьесе, была
в особенно дерзкой, вызывающей форме подчеркнута и при ее сценическом
воплощении (премьера - в 1922 году). В зале висели транспаранты с
изречениями из заключительного монолога Краглера: "Своя рубашка ближе к
телу!" и "Не пяльтесь так романтично!" И возможно, именно эта
литературно-полемическая установка драматурга и его постоянная оглядка по
ходу пьесы на ограниченно литературный предмет спора, с одной стороны, и
факторы объективно-исторического значения - раскол и слабость немецкого
рабочего движения и ошибки молодой Коммунистической партии, с другой, - все
это сужало общественный кругозор Брехта, отвлекало его в то время от главных
социальных проблем эпохи, мешало ему проникнуть в сущность германской
революции и современных процессов классовой борьбы в Германии.
Можно сделать некоторые итоговые выводы относительно раннего творчества
Брехта. Циническое неверие писателя в бескорыстные, благородные и добрые на-
чала в человеке, его стремление найти всеобъемлющую основу человеческого
поведения в низменной сфере примитивных эгоистических интересов - все это,
хотя и заключало в себе нечто отрезвляющее по отношению к наивно
утопическому и идеалистическому энтузиазму экспрессионистов, но в целом было
чревато опасными элементами антигуманизма и декаданса. Но в то же время эти
деструктивные черты художественного мышления, молодого Брехта находились
парадоксальным образом (парадокс в данном случае - лишь выражение самой
диалектики явления) в ближайшем соседстве с теми идейно-эстетическими
особенностями зрелого Брехта, которым он был обязан наивысшими достижениями
своего творческого гения.
После того как писатель овладел марксистским мировоззрением и сумел
познать общественную природу окружающих его человеческих отношений и
конфликтов, источники его слабости стали источниками его силы. Такие
неизменно присущие ему качества, как рационалистический и материалистический
подход к объяснению жизненных явлений, скептический ум и беспощадно острая
критическая мысль, презрение к сентиментальной лжи и иммунитет против