Фрэнсис Дик. Фаворит

   Я не мог скрыть своего отвращения. Она засмеялась и сказала:
   — Я того же мнения. Но я не дам ему это заподозрить, он так увлечен, ими!
   Гараж был перестроен из большого амбара. Там было достаточно места для четырех машин, стоящих в ряд: «даймлер», новенький кремовый автомобиль с откидным верхом, мой «лотос», а несколько в стороне — отверженный обществом старинный черный лимузин с мотором в восемь лошадиных сил. Все машины, включая мою, были безукоризненно отполированы. Калбертсон был добросовестный работник.
   — Этим старым рыдваном мы пользуемся, когда надо что-нибудь купить в деревне и тому подобное. Кремовая — это моя. Дядя Джордж подарил мне ее, когда я вернулась в прошлом году из Швейцарии. Правда, восхитительная? — Кэт любовно погладила машину.
   — Может быть, мы возьмем вашу машину вместо моей? Мне бы это было очень приятно, если только вы не против, — сказал я.
   Она обрадовалась. Повязав на голову голубой шелковый шарф, она опустила верх машины, вывела ее из гаража, и мы двинулись по подъездной дорожке за ворота, а на шоссе Кэт повернула к деревне.
   — Куда мы поедем? — спросила она.
   — Давайте в Стейнинг, — сказал я.
   — Странное место вы выбираете, — сказала она. — А как насчет моря?
   — Мне нужно навестить одного фермера, это около Стейнинга. Спросить его насчет лошадиного фургона, — сказал я. И я выложил ей, как эти ребята в лошадином фургоне убеждали меня не задавать вопросов по поводу смерти Билла. — Ну вот, а фургон принадлежит фермеру из Вашингтона, — закончил я. — Это около Стейнинга. И я хочу его спросить, кто нанимал у него фургон в прошлую субботу.
   — Господи! — воскликнула Кэт. — Как интересно! — И она повела машину немного быстрее. Я сидел сбоку и любовался ею. Прекрасный профиль, голубой шарф, развевающийся по ветру" выбившаяся из-под него прядь волос, винено-красные, красиво очерченные губы. Она могла разбить сердце любому.
   До Вашингтона и было-то всего десять миль. Мы въехали в деревню и остановились. Я спросил у детей, возвращавшихся из школы, где живет фермер Лоусон.
   — Вон там! — показали нам.
   Это оказалась зеленая, отлично построенная ферма со старым, прочным домом и новеньким амбаром голландского типа, возвышавшимся позади.
   Кэт въехала во двор и остановилась, и мы прошли через садовую калитку к дому.
   Послеобеденные часы в субботу — это, конечно, не лучшее время для посещения фермера, который наслаждается своим единственным за неделю беззаботным днем, но делать было нечего.
   Мы позвонили, и нам долго не открывали. Наконец дверь отворилась. Моложавый, красивый человек с газетой в руках вопросительно смотрел на нас.
   — Могу я поговорить с мистером Лоусоном? — спросил я.
   — Я Лоусон, — сказал он и зевнул.
   — Это ваша ферма? — спросил я.
   — Да. А чем я могу вам быть полезен? — Он снова зевнул.
   Я сказал, что, насколько мне известно, у него есть лошадиный фургон, который он сдает внаем. Он потер нос большим пальцем, разглядывая нас. Потом он сказал:
   — Фургон очень старый. И вопрос — когда он вам понадобится?
   — Вы разрешите осмотреть его? — спросил я.
   — Да, — сказал он. — Подождите минутку. — Он вошел в дом, и мы услышали, как он позвал кого-то и женский голос ему ответил. Потом он вышел уже без газеты.
   — Здесь, — сказал он, показывая дорогу. Фургон стоял под открытым небом, прикрытый только сеном, АРХ 708. Мой старый знакомый.
   Я сказал Лоусону, что вообще-то не собираюсь нанимать его фургон, а только хочу узнать, кто нанимал его восемь дней назад. Но, увидев, что этот вопрос показался ему чрезвычайно странным и что он собирается выставить нас со двора, я объяснил ему, зачем мне это нужно.
   — Не может быть, чтобы это был мои фургон, — сказал он сразу.
   — Ваш, — сказал я.
   — Я его никому не сдавал восемь дней назад. Он стоял здесь целый день.
   — Он был в Мейденхеде, — упрямо повторил я.
   Он смотрел на меня целых полминуты. Потом сказал:
   — Если это правда, фургон брали без моего ведома. В конце недели я уезжал со всей семьей. Мы были в Лондоне.
   — Сколько человек могло знать, что вы в отъезде? — спросил я.
   Он засмеялся:
   — Миллионов двенадцать, полагаю. Мы участвовали в этой телевизионной семейной программе в пятницу вечером. Моя жена, старший сын, дочь и я. Младшего сына не допустили, потому что ему только десять лет. Он был в ярости из-за этого. Моя жена ответила в ходе передачи, что в субботу мы все пойдем в зоопарк, а в воскресенье в Тауэр и что мы не вернемся раньше чем в понедельник.
   Я вздохнул.
   — А за сколько времени до этой телевизионной программы вы знали о ней?
   — За несколько недель. В местной газете печаталось, что мы поедем туда. Меня это, право, немного раздражало. Нехорошо, когда каждый бродяга в окрестностях знает, что ты уезжаешь. Конечно, у меня оставались Мои работники, но, знаете, это не то.
   — А вы не могли бы спросить их, не нанимал ли в то время кто-нибудь ваш фургон?
   — Почему же, могу. Скоро время дойки, они сейчас все соберутся. Но я все-таки думаю, что вы ошиблись, номер неправильно запомнили.
   — Есть у вас скаковой жеребец, — спросил я, — чистокровный, среднего веса, гнедой, белая звезда на лбу, с одним висящим ухом, хвост трубой держит?
   Его скептицизм мгновенно исчез.
   — Есть, — сказал он. — Он там, в конюшне. Мы пошли и взглянули на него. Это была та самая лошадь, которую Берт прогуливал перед фургоном.
   — Конечно, ваши люди, когда задавали корм лошадям, должны были заметить, что этого гнедого нет на месте? — сказал я.
   — Мой брат — он живет в одной миле отсюда — берет жеребца. Когда ему вздумается. Должно быть, люди подумали, что брат взял его. Я спрошу работников.
   — Спросите их заодно, не находили ли они галстук в фургоне, — сказал я. — Мне он очень нравится, и я уплачу десять шиллингов, если мне вернут его.
   — Спрошу, — сказал Лоусон. — Входите в дом и подождите.
   Он провел нас через заднюю дверь в выложенную каменными плитками прихожую и дальше, в уютную гостиную с потертой мебелью, и оставил нас. Были слышны голоса его жены, детей и звон чайных чашек. На столе мы увидели наполовину сложенную головоломку, на полу змеились рельсы игрушечной железной дороги.
   Наконец Лоусон вернулся.
   — Мне очень жаль; — сказал он, — но работники действительно подумали, что жеребца взял мой брат, и никто из них не обратил внимания, что фургона нет на месте. И вашего галстука, они говорят, тоже не видели. Когда пропадает что-нибудь не из их собственности, они слепы, как кроты.
   Все-таки я поблагодарил его за внимание, а он попросил, чтобы я сообщил ему, если узнаю, кто брал фургон.
   Мы с Кэт поехали к морю.
   Она сказала:
   — Не очень обнадеживающее начало, вам не кажется? Кто угодно мог взять этот фургон.
   — Это должен быть кто-то, знавший, где находился фургон, — заметил я. — Именно поэтому кому-то и пришла идея воспользоваться им. Если б этот кто-то не знал, что фургон легко угнать, он нашел бы другой способ передать мне свое сообщение. Могу наверняка сказать, что один из его людей знает больше, чем говорит. Бумажка в десять фунтов — и он притворился слепым, когда брали фургон, да еще поставил туда лошадь для правдоподобия. Естественно, что он не спешит признаться в этом Лоусону, — Ладно, не обращайте внимания, — сказала Кэт легкомысленно. — Может быть, Лоусон не имеет ко всему этому никакого отношения. Было бы потрясающе, если б он оказался главарем целой банды! Вас тогда стукнули бы по голове рукояткой пистолета, засунули в мешок с цементом и бросили в море, а меня привязали бы к рельсам перед идущим тепловозом.
   Я засмеялся.
   — Если бы я думал, что он главарь, я бы не взял вас с собой.
   Она взглянула на меня.
   — Берегитесь! Как бы вам не превратиться в такого сладенького, заботливого старичка, как дядя Джордж. Он никогда не позволял тете Дэб переживать хоть самое крошечное неудобство, не то что опасность! Я думаю, поэтому ее и не коснулась современная жизнь.
   — Что же, вы считаете, что опасности не нужно избегать? — спросил я.
   — Конечно. Если предстоит что-нибудь действительно серьезное, Плевать на опасность. — Она сделала широкий жест правой рукой, чтобы иллюстрировать свою беззаботную точку зрения, и тут же позади нас оглушительно заревела автомобильная сирена. Нас обогнал человек в автомобиле, он с удивлением смотрел на Кэт, очевидно так и не понимая, какой она подавала сигнал правой рукой. Она засмеялась.
   Она повернула машину к морю, в Вортинг, и повела ее по прибрежной дороге на восток. На нас пахнуло сильным и свежим запахом соли и морских водорослей. Мы миновали пригороды Вортинга, целые акры, застроенные новенькими бунгало, электростанции Шорхэма, Саусвика и Портслэйда, степенные фасады Хова и наконец выехали на длинную прогулочную дорогу Брайтона. Кэт ловко свернула на одну из городских площадей и остановила машину.
   — Пойдемте к морю, — сказала она. — Я люблю море.
   Мы перешли через дорогу, спустились но нескольким ступенькам и, пробравшись через полосу гальки, вышли за песчаный пляж. Кэт сияла туфли а высыпала из них струйки мелких камешков. Солнце пригревало. Мы медленно брели по пляжу, перепрыгивая через волнорезы, потом повернули назад. Это был божественный день!
   Когда мы, держась за руки, медленно подходили к машине Кэт, я только тут заметил, что она остановила ее в какой-нибудь сотне ярдов от отеля «Плаза», к которому десять дней назад я подвез Клиффорда Тюдора.
   И вот — легок на помине, подумал я, — он стоял на ступеньках отеля, разговаривая со швейцаром в ливрее. Даже на таком расстоянии нельзя было не узнать его огромную фигуру, его темную кожу, величественную посадку его головы. Я наблюдал за ним от нечего делать.
   Прежде чем мы подошли к машине Кэт, нас обогнало такси и остановилось у входа в отель. Это была черная машина с желтыми щитками на дверцах, и на этот раз я легко прочел название: «Маркони». Я бросил взгляд на шофера и успел увидеть его профиль, когда он проезжал мимо. У него был большой нос, выпуклый подбородок. Я не видал его раньше.
   Клиффорд Тюдор бросил швейцару несколько слов, пересек мостовую и сел в такси, даже не сказав, куда везти. Такси тут же отъехало.
   — На что вы так засмотрелись? — спросила Кэт, когда мы стояли возле ее машины.
   — Ничего особенного, — сказал я. — Расскажу, если выпьете со мной чаю в «Плаза».
   — Это скучная дыра, — сказала она. — Тете Дэб она нравится.
   — Еще немножко детектива, — сказал я.
   — Тогда ладно. Увеличительное стекло прихватили? А собаку-ищейку?
   Мы вошли в отель. Кэт сказала, что пойдет привести в порядок волосы. Пока ее не было, я спросил девушку за столом администратора, где мне найти Клиффорда Тюдора.
   — Боюсь, что вы упустили его, — сказала она. — Он только что уехал.
   — Он часто приезжает? — спросил я. Она удивленно посмотрела на меня.
   — Я думала, вы знаете. Он член правления. Один из основных пайщиков. Фактически, — добавила она с замечательной откровенностью, — он владелец отеля, и его слово значит здесь больше, чем управляющего. — По ее голосу и интонациям было ясно, что она полностью одобряет мистера Тюдора.
   — А своя машина у него есть? — спросил я. Это был очень странный вопрос, но она охотно принялась болтать по этому поводу.
   — У него прелестная большая машина с длинным таким мотором и с массой никеля. Классная штука! Но он, конечно, ей не пользуется. По большей части он ездит в такси. Это очень удобно, честное слово! Вы звоните в их контору, и они вызывают по радио ближайшую машину, и вы не успеваете глазом моргнуть, как к вам подъезжает машина. У нас все гости пользуются этими такси...
   — Мэвис!
   Моя разговорчивая собеседница мгновенно замолчала и оглянулась с виноватым видом. В дежурную комнату вошла суровая девица лет под тридцать с, виду.
   — Спасибо, Мэвис, что вы сменили меня. Можете идти, — сказала она.
   Мэвис бросила мне игривый взгляд и исчезла.
   — Да, сэр, чем могу быть полезна? — Она была достаточно вежливой, но явно не относилась к типу служащих, которые сплетничают по поводу своих нанимателей.
   — Э... можем мы выпить здесь чашку чаю? Она взглянула на часы:
   — Поздновато для чая, но вы пройдите в зал, официант обслужит вас.
   Кэт посмотрела с отвращением на появившиеся перед нами бутерброды с рыбой.
   — Вот она — одна из опасностей работы детектива, — сказала она, осторожно откусывая бутерброд. — Что вы узнали?
   Я сказал, что выводы еще рано делать, но что меня интересуют любые подробности о такси с желтым щитком и о Билле Дэвидсоне, а Клиффорд Тюдор самым вульгарным образом связан и с этими машинами и с Биллом Дэвидсоном.
   — Ну, не думаю, чтобы тут было что-нибудь общее, — сказала Кэт, доедая свой бутерброд, но отказываясь от второго.
   Я вздохнул.
   — Я тоже этого не думаю, — сказал я.
   — И что же дальше?
   — Если б мне только узнать, кто хозяин этих такси со щитками...
   — Давайте позвоним им и спросим, — сказала Кэт, вставая. Она пошла к телефону и нашла номер в справочнике.
   — Позвоню я, — сказала она. — Я скажу, что у меня есть жалоба и что я хочу сообщить ее непосредственно владельцу этих машин.
   Она позвонила в контору такси и устроила ужасающую сцену, требуя, чтобы ей назвали имена и домашние адреса владельцев, управляющих и юристов этой фирмы. Но под конец она положила трубку и с негодованием посмотрела на меня.
   — Они не пожелали сообщить мне ни слова! — сказала она. — Ну, должна вам сказать, терпеливый же человек со мной разговаривал! Он не обижался, а ведь я ему просто грубила. Все, что он повторял: «Пожалуйста, напишите нам вашу жалобу со всеми подробностями, и мы во всем разберемся». Он сказал, что не в обычаях фирмы раскрывать имена владельцев и у него нет на это полномочий. Он не отступил ни на дюйм!
   — Ничего. А вы ловко действовали, Кэт! Признаться, я и не ожидал, что они вам что-нибудь скажут. Знаете, это наводит меня на мысль...
   Я позвонил в Мейденхедскую полицию и попросил к телефону инспектора Лоджа. Мне сказали, что он ушел, и спросили, не желаю ли я оставить сообщение. Я желал.
   Я сказал: «Это говорит Аллан Йорк. Спросите инспектора Лоджа, не может ли он выяснить, кто владелец или управляющий таксомоторами „Маркони“ в Брайтоне? Он будет знать, в чем дело».
   Голос из Мейденхеда ответил, что завтра утром инспектору Лоджу все будет передано, но он не может утверждать, что инспектор Лодж предпримет просимое мною расследование. Прелестный бюрократический жаргон! Я поблагодарил и повесил трубку.
   Кэт стояла рядом со мной в телефонной будке. От нее шел нежный аромат цветочных духов. Запах был такой слабый, словно это было легчайшее колебание воздуха. Я нежно поцеловал ее. Губы ее были мягкими, сухими и сладкими. Она положила мне руки на плечи, и я поцеловал ее еще раз.
   Кто-то открыл дверь будки и засмеялся, увидев нас.
   — Извините, я хотел позвонить. — Мы смущенно вышли из будки. Я взглянул на свои наручные часы — было почти половина седьмого.
   — К какому часу ждет нас тетя Дэб? — спросил я.
   — Обед в восемь. Успеем, — сказала Кэт. — Давайте походим по переулкам и заглянем в антикварные лавки.
   Мы медленно гуляли по закоулкам Брайтона, останавливаясь перед каждой ярко освещенной витриной и восхищаясь всем, что в них выставлено. И еще мы иногда останавливались на углу улочек, чтобы в сгущающихся сумерках продолжить поцелуй, прерванный в телефонной будке. Поцелуи Кэт были нежными и невинными. У нее не было никакого опыта, и, хотя ее тело затрепетало в моих объятиях, в этом не было страсти, не было желания.
   В конце одного из переулков, когда мы размышляли, идти ли нам дальше, за нашей спиной неожиданно вспыхнули яркие огни. Хозяин бара «Голубой утенок» открывал свое заведение. Оно казалось уютным.
   — Как насчет того, чтобы выпить по рюмочке перед возвращением? — предложил я.
   — Чудесно! — сказала Кэт.
   И вот таким случайным, непоследовательным способом мы совершили самый решительный шаг в нашей слежке в тот вечер. Мы вошли в бар «Голубой утенок».

Глава 7

   Стойка бара была покрыта сверкающим медным листом. Сияли пивные кружки. Блестели стаканы. Это была чистая, приветливая комната с мягким освещением и с развешанными по стенам олеографиями с видами рыбацких деревень.
   Мы с Кэт прислонились к стойке бара и завели с хозяином разговор о достоинствах его хереса. Это был мужчина лет пятидесяти с военной выправкой и с торчащими нафабренными кончиками усов. Я определил его как старшину в отставке. Но он знал свое дело, и херес, который он нам рекомендовал, был превосходным. Мы были его первыми посетителями в этот вечер и стояли, болтая с ним. У него были манеры радушного хозяина ресторана, но за ними я заметил явную настороженность. Она мне напомнила настороженные на случай опасности ноздри южноафриканской газели, которая беспокойна, даже когда кругом все благополучно. Но я не придал этому особого значения, так как ошибочно думал, что его тревоги не имеют к нам никакого отношения.
   Вошла еще одна пара, и мы с Кэт взяли свои стаканы и направились к одному из столиков. При этом Кэт споткнулась, неловко ударила стаканом о край стойки, он разбился, и она сильно поранила себе руку.
   Хозяин позвал жену, маленькую, худую женщину с обесцвеченными волосами. Увидев кровь; струящуюся из руки Кэт, она вскрикнула от ужаса.
   — Идите подставьте руку под кран с холодной водой! Это остановит кровь. Надеюсь, вы не запачкали ваше прелестное пальто?
   Она откинула доску в стойке, чтобы пропустить нас внутрь, и провела на кухню, такую же безукоризненно чистую, как бар. На столе лежали ломти хлеба, масло, вареное мясо и зеленый салат. Мы оторвали жену хозяина от приготовления сандвичей для вечерних посетителей. Она подошла к мойке, отвернула кран и позвала Кэт, чтобы та подставила руку под струю воды. Я стоял в дверях кухни, осматриваясь.
   — Мне ужасно неприятно, что я причиняю вам столько хлопот, — сказала Кэт. — И порез-то совсем неглубокий, а кровь почему-то так и хлещет!
   — Какие же это хлопоты, что вы, дорогая! — сказала жена хозяина. — Сейчас я вам перевяжу руку. — И, улыбнувшись Кэт, она выдвинула ящик комода в поисках бинта.
   Я хотел подойти, чтобы получше осмотреть рану. Но едва сделал движение к мойке, как раздалось грозное рычание и из ящика рядом с холодильником вылезла черная немецкая овчарка. Ее желтые глаза были устремлены на меня, она грозно оскалила зубы. Я посмотрел, она была не на цепи. Глухое рычание заставило меня остановиться посреди кухни.
   Хозяйка взяла в углу тяжелую палку и пошла к собаке. Я видел, что она волнуется.
   — Лежать, Принц! Лежать! — Она указала палкой на ящик. После секундного колебания собака вошла в ящик и легла, вытянувшись и глядя на меня с величайшей враждебностью. Я не шевелился.
   — Извините, пожалуйста, сэр. Она не любит чужих мужчин. Понимаете, это очень хороший сторожевой пес. Но теперь он вас не тронет, пока я здесь. — Она положила палку на комод и повернулась к Кэт с ватой, бинтом и дезинфицирующей жидкостью.
   Я сделал шаг по направлению к Кэт. Мускулы дрогнули на собачьей спине, но она осталась лежать в своем ящике. Я проделал весь путь до мойки. Рана почти не кровоточила, и, как и думала Кэт, порез оказался неглубоким. Хозяйка промыла рану, продезинфицировала и перевязала бинтом. Я прислонился к сушилке, глядя на собаку, на тяжелую палку и вспоминая скрытую настороженность хозяина. Все это сводилось к одному: к защите.
   Защита.
   Защита от кого? Защита от защиты, подсказал услужливо мой мозг. Кто-то пытался применить к хозяину рэкет: плати нам или мы уничтожим твое заведение... или тебя самого... или твою жену. Но хозяин, независимо от того, прав я был или нет насчет его прошлого, оказался, видно, несговорчивым на этот счет человеком. Во всяком случае, сборщики податей, похоже, натыкались или должны были наткнуться на эту смерть в углу. Тут впору было самим просить защиты!
   Хозяин заглянул в кухню.
   — Все в порядке? — спросил он.
   — Все прекрасно, большое спасибо, — сказала Кэт.
   — Я восхищаюсь вашим псом, — сказал я. Принц впервые оторвал от меня взгляд и повернул голову к хозяину.
   — Да, парень что надо, — согласился хозяин. Неожиданно и подсознательно у меня мелькнула мысль: в конце концов, не пруд же? их тут пруди, в Брайтоне, бандитских шаек, и зачем бы таксомоторной компании нанимать убийц и затевать эти кровавые побоища. Тут у меня и вырвалось с прискорбной неосторожностью:
   — "Такси Маркони".
   Профессиональная улыбка на лице трактирщика мгновенно сменилась ужасающей ненавистью. Он схватил с комода тяжелую палку и занес ее над моей головой. Пес выскочил из своего ящика и весь сжался, прижал уши и оскалил клыки, готовый к прыжку. Очевидно, я перестарался.
   Кэт пришла на выручку. Она встала рядом со мной и сказала без тени страха:
   — Ради бога, не бейте его чересчур сильно, потому что тетя Дэб ждет нас через полчаса, чтобы накормить жареным барашком с картофелем, и она терпеть не может, когда опаздывают.
   Эта неожиданная выходка заставила трактирщика замешкаться, и я успел сказать, что я не от фирмы «Такси Маркони», я против них.
   Трактирщик опустил палку, но собаку не отозвал, пес стоял в четырех футах от меня. А Кэт и говорит:
   — Во что это мы влипли? — Бинт свисал у нее с руки, сквозь него просочилось алое пятно крови, она кое-как закрутила конец бинта и засунула его под перчатку.
   Я повернулся к трактирщику:
   — Это я наобум сказал насчет такси, так уж вышло, просто я о них думаю уже много дней, а тут увидел вашего страшного пса, ну и совпали мысли. Уверяю вас, только поэтому.
   — Неделю назад ему самому здорово досталось от них, — сказала Кэт самым дружеским тоном жене трактирщика, — так что не удивляйтесь, что он немножко не в себе, когда заходит речь об этих такси.
   Трактирщик посмотрел на нас обоих долгим взглядом. Потом подошел к своей собаке, обнял ее за шею почесал ей подбородок. Злобные желтые глаза блаженно закрылись, и пес прижался к ноге хозяина.
   — Место! — сказал трактирщик.
   — Принц у нас добрый малый, — сказал он с оттенком иронии. — Что ж, Сью, дорогая, может быть, ты побудешь в зале, пока я беседую с леди и джентльменом?
   — Я должна готовить сандвичи, — возразила Сью.
   — Я сделаю, — весело сказала Кэт. — Надеюсь, они будут без крови. — Она взяла нож и принялась намазывать масло на ломтики хлеба. Похоже, трактирщик и его жена могли сопротивляться таксистам, но не моей Кэт, она их обезоружила, и после секундного колебания жена трактирщика вышла в бар.
   — Итак, сэр? — сказал трактирщик. Я описал ему историю смерти Билла и мою стычку с водителями такси в лошадином фургоне. Я сказал:
   — Если б мне знать, кто владелец «Такси Маркони», может быть, я смог бы найти человека, подстроившего несчастный случай с майором Дэвидсоном.
   — Понимаю, — сказал он. — Надеюсь, вам повезет больше, чем мне. Хоть головой о стену бейся — не могу дознаться. Конечно, чем больше людей на них нацелятся, тем скорее их ликвидируют. — Он взял два сандвича, один отдал мне, а от другого откусил сам.
   — Не забудьте оставить место для жареного барашка, — сказала мне Кэт и посмотрела на часы. — О боже! Мы страшно опаздываем к обеду, а мне не хотелось бы сердить тетю Дэб. — Но она спокойно продолжала намазывать масло на ломтики хлеба.
   — Я купил «Голубого утенка» полтора года назад, — сказал трактирщик, — как только вышел на гражданку.
   — Старшина? — пробормотал я.
   — Батальонный, — с законной гордостью ответил трактирщик. — Меня зовут Томкинс. Ну вот, я купил «Голубого утенка» на свои сбережения и на свою воинскую пенсию. И дешево купил при этом. Слишком дешево! Я должен был сообразить, что тут что-то неладно. Мы прожили здесь не больше трех недель, и выручка была хорошая, как вдруг заходит однажды этот парень и заявляет, что, если мы не будем ему платить, как платил прежний владелец, нам будет плохо. И он, знаете ли, берет со стойки полдюжины стаканов — и об пол! Он сказал, что хочет пятьдесят соверенов в неделю. Вы слышите? Пятьдесят соверенов! Не удивительно, что прошлый владелец предпочел закрыть лавочку. Мне рассказывали потом, что он долго не мог продать свое заведение, потому что все вокруг понимали, что купят одни неприятности, ждали, когда появится олух вроде меня — прямо из армии и вляпается в это дело всеми четырьмя лапами.
   Томкинс задумчиво жевал свой сандвич.
   — Ну, я ему сказал, чтобы он выкатывался. На следующий вечер они заявились впятером и разнесли заведение, меня оглушили моей же собственной бутылкой, а жену заперли на чердаке. Все вдребезги разнесли — бутылки, посуду, все стулья поломали. Я очнулся на полу среди обломков, а они стояли кольцом вокруг меня. Они сказали, что это только предупреждение, что, если я не буду отваливать, им пятьдесят фунтов в неделю, они в следующий раз разобьют еще бутылки в кладовой и выльют все вино в подвале, а потом, сказали они, дойдет очередь до моей жены.
   У него лицо перекосилось от бешенства, когда он все это вспомнил.
   — И что было дальше? — спросил я.
   — Ну, боже мой, после немцев и японцев мне не к лицу было сдаваться на милость всякой шпане по эту сторону британских морей. Несколько месяцев я им платил, верно, чтобы получить передышку. Но пятьдесят фунтов сверх налогов и пошлин надо еще где-то найти, так? Здесь доходное место, но при таких расходах мне бы пришлось оставаться при своей пенсии. Так не могло продолжаться.