Страница:
— Говорят, это из-за газа.
ГЛАВА 10
ГЛАВА 10
Мы стояли у дома и беседовали с полицейским. Как дошли до дома — не помню.
Наше появление повергло представителей власти в изумление, но изумление приятное.
Нам рассказали, что взрыв произошел в четыре тридцать утра, грохот и взрывная волна разбудили половину поселка, в некоторых домах повылетали стекла, собаки подняли страшный вой. Несколько человек позвонили в полицию, но, когда дежурная машина добралась до поселка, все уже успокоилось. Никто не мог сказать, откуда донесся взрыв, и до утра полицейская машина кружила по окрестностям. Только к рассвету они обнаружили, что случилось с Квантумом.
Фасад дома вместе с тяжелой старинной дверью вынесло вперед, стена упала на подъездную дорожку. Большая часть второго этажа обвалилась вниз, в гостиную. Ни в одном окне не осталось целого стекла.
— Боюсь, что сзади еще хуже. Собственно, вы можете сами пойти посмотреть. Наконец-то можно сообщить, что жертв нет, — флегматично заметил полицейский.
Малкольм автоматически кивнул, и мы пошли за полицейским налево, обходя дом между кухней и гаражом, по саду вдоль задней стены столовой. Несмотря на предупреждение, мы оба остановились, потрясенные, едва повернули за угол.
На месте гостиной возвышалась гора пыльных осколков кирпича, пластика и дерева. Части мебели силой взрыва вынесло наружу, они валялись тут и там, на траве и в кустах. Спальня Малкольма, которая была как раз над гостиной, превратилась в безобразное месиво бесформенных обломков. Остальные спальни, которые были на втором этаже, тоже провалились вниз. Крыша, с фасада казавшаяся почти целой, сзади была сметена напрочь, старые стропила вздыбились и торчали в небо, как переломанные ребра.
Моя спальня была рядом со спальней отца. Теперь о ней напоминали только обломки досок с пола, полоска пластикового карниза и куски деревянной обшивки, свисавшие с остатков полуобвалившейся стены над провалом.
Малкольма начало трясти. Я снял пиджак и набросил ему на плечи.
— У нас не было газа. Моя мать боялась газа и отсоединила его шестьдесят лет назад, — сказал отец полицейскому.
Холодный ветер взъерошил волосы Малкольма, и отец внезапно показался мне таким хрупким и беззащитным, что даже порыв ветра мог бы сбить его с ног.
— Ему нужно сесть, — сказал я.
Полицейский беспомощно развел руками. Стульев не было.
— Я принесу стул из кухни. Побудьте с ним.
— Со мной все в порядке, — тихо сказал Малкольм.
— Наружная кухонная дверь закрыта на замок, сэр, и я не могу позволить вам пробраться через гостиную.
Я достал ключ, показал полицейскому и пошел к двери прежде, чем он успел меня задержать. Ярко-желтые стены кухни были на месте, но дверь из гостиной сорвало с петель, и в комнате было полно пыли и битого кирпича. Пыль толстым ковром покрывала все вокруг. Пластиковая обшивка потолка обвалилась кусками на пол. Все стекло и фарфор разлетелось на мелкие кусочки. Герань, сорвавшись с полок, валялась на полу. Алые пятна в пыли — последнее, что осталось от Мойры.
Я поднял кедровое кресло Малкольма, единственную вещь, которая оставалась неизменной при всех сменах домашней обстановки, и отнес на улицу, туда, где остался отец. Он рухнул в кресло, по-видимому даже не осознавая, что делает, и прикрыл рот ладонью.
Пожарники и их добровольные помощники растаскивали части завала, которые могли поднять, но перестали так торопиться, узнав, что мы с Малкольмом живы. Двое или трое подошли к нам, высказать соболезнования, но в основном узнать, уверены ли мы, что никого больше не было в доме во время взрыва.
Так же уверены, как в том, что там должны были быть мы.
Был ли у нас в доме газ? Газовые баллоны? Бутан? Пропан? Эфир?
Нет.
Почему эфир?
Его используют при производстве кокаина.
Мы тупо уставились на них.
Похоже, они уже выяснили, что здесь нет никаких остатков газовых емкостей. Но все равно спрашивали, потому что картина разрушений была характерна для взрыва газа.
У нас не было никакого газа.
Не было ли у нас в доме каких-нибудь взрывчатых веществ для хозяйственных или иных нужд?
Нет.
Казалось, время остановилось.
Женщины из поселка, как всегда во время каких-либо бедствий, принесли работавшим мужчинам горячий чай в термосах. Они подали чашки и нам с Малкольмом и нашли для него где-то красное шерстяное одеяло, так что я снова натянул свой пиджак. Из-за порывистого ветра было холодно. Небо застилали тяжелые серые тучи, и солнце тоже казалось припорошенным пылью.
В саду у края лужайки собралась огромная толпа людей из поселка, и они все прибывали, напрямик через поля и садовые ворота. Их никто не гнал. Многие пришли с фотоаппаратами. Двое фотографов, похоже, были из газет. Послышался рев полицейских сирен: они приближались очень медленно, наверное, даже с сиреной не могли протиснуться через пробку на дороге. Наконец сирены смолкли, и вскоре к нам подошел внушительного вида человек в штатском, плотного телосложения, с черными усами, и сразу приступил к исполнению своих обязанностей,
— Господин Пемброк! — обратился он к Малкольму, как к старому знакомому.
Малкольм точно так же ответил:
— Старший инспектор.
Его голос заметно дрожал. Ветер немного утих, но Малкольм продолжал трястись даже под одеялом.
— А вы, сэр? — повернулся ко мне инспектор.
— Ян Пемброк.
Он поджал губы, рассматривая меня. Это с ним я тогда говорил по телефону.
— Где вы были этой ночью?
— В Лондоне, вместе с отцом. Мы только что… вернулись.
Я твердо смотрел в глаза старшему инспектору. Я мог чертовски много ему порассказать, но решил пока не торопиться.
Он уклончиво произнес:
— Мы вызовем экспертов по взрывчатым веществам, поскольку эти разрушения, если в доме не было газа, могли быть вызваны взрывным устройством.
«Почему он прямо не сказал — бомбой?» — раздраженно подумал я. К чему эта игра словами? Если он рассчитывал на какую-нибудь реакцию со стороны Малкольма или меня, он ничего не дождался, потому что оба мы поняли все, как только подошли к подъездной дорожке.
Если бы дом просто сгорел, Малкольм бы сейчас деловито бегал вокруг, давал указания, помогал выносить обломки, расстроенный, но полный решимости. Но этот взрыв его напугал и поверг в уныние и безразличие. Если бы Малкольм этой ночью заснул в своей постели, он уже никогда не проснулся бы, не пошел умываться, не прочитал бы утреннюю «Спортивную жизнь», не съел бы завтрак в «Ритце»…
Собственно, я тоже.
— Вижу, вы оба потрясены. Здесь, конечно, разговаривать невозможно, поэтому давайте проедем в полицейский участок, — ровным голосом, осторожно предложил старший инспектор, чтобы создать для нас хотя бы видимость свободы выбора.
Я напомнил:
— А что будет с домом? Он же открыт всем ветрам. Не говоря уже об этой громадной дыре, ни в одном окне не осталось стекол. В доме было много дорогих вещей… серебра… ценные бумаги в отцовском кабинете… кое-что из обстановки.
— Мы оставим здесь патруль. Если хотите, мы наймем кого-нибудь, чтобы забили окна досками, и свяжемся с ремонтной организацией. У них должен быть брезент, чтобы затянуть пролом в крыше.
— Перешлете мне счет, — безвольно и тихо сказал Малкольм.
— Ремонтная компания обязательно предъявит вам счет.
— Все равно, спасибо, — сказал я.
Старший инспектор кивнул.
«Похороны Квантума», — подумал я. Доски на окна — вместо гроба, траурное покрывало на крышу… А потом руины можно спокойно предать земле. Даже если какая-нибудь строительная компания сможет достаточно хорошо восстановить дом, захочет ли отец его отстраивать и жить здесь с такими воспоминаниями?
Малкольм встал, кутаясь в одеяло. Он выглядел сейчас гораздо старше своих лет: щеки ввалились, в глазах — безнадежность. Колени у Малкольма дрожали и подгибались, и мы втроем медленно пошли обратно вдоль кухни к передней стене дома.
«Скорая помощь» уехала, и одна из пожарных машин, но толпа прорвалась за красную веревочку, и во дворе сейчас было полно народу. Одинокий молоденький полицейский ничего не мог с этим поделать, но все еще добросовестно пытался навести порядок.
Как только мы показались из-за угла, толпа, собравшаяся перед развалинами, двинулась к нам. С каким-то противоестественным чувством я заметил там Фердинанда, Жервеза, Алисию, Беренайс, Вивьен, Дональда, Хелен… и сбился со счета.
Жервез громко воскликнул:
— Малкольм! Ты жив!
Он подошел и остановился прямо перед нами, так что мы тоже вынуждены были остановиться.
Бледный проблеск улыбки мелькнул в глазах отца при этом заявлении. Но Малкольм не успел пошутить по поводу «очевидного-невероятного», потому что остальные тут же забросали его вопросами, не давая вставить слово.
Вивьен натянуто сказала:
— Мне позвонили из поселка и сообщили, что Квантум взлетел на воздух и вы оба погибли.
Она, похоже, была недовольна, что ей так переврали все новости.
Потом вступила Алисия:
— Мне тоже позвонили, по меньшей мере трое… так что я приехала сама, после того как сказала Жервезу и остальным, конечно… — Алисия выглядела потрясенной, как и все остальные. На их лицах застыло то же выражение, что на моем, только с оттенком неудовольствия из-за того, что их так обманули.
— А когда мы сюда приехали, оказалось, что вы живы! — сказала Вивьен. Это прозвучало так, будто снова произошла какая-то ошибка.
— Что здесь случилось? Посмотрите только на Квантум! — сказал Фердинанд.
Беренайс спросила:
— А где вы были во время взрыва?
Дональд был совершенно сбит с толку:
— Мы думали, что вы погибли.
Из толпы выбралось еще несколько человек, с перекошенными от ужаса лицами. Люси, Эдвин и Сирена, спотыкаясь, спешили к нам, недоуменно переводя взгляд с развалин на меня и Малкольма.
Люси разрыдалась, слезы градом полились по ее щекам:
— Вы живы, вы живы! Вивьен сказала, что вы погибли!
— Да, я говорила, что они погибли, — начала оправдываться Вивьен. «Идиотка…» — вспомнилось мне определение, которое дала ей моя мать.
Сирена побледнела и покачнулась. Фердинанд поддержал ее.
— Все хорошо, девочка, в конце концов, они оба живы. Старый дом немного развалился, ну и что? — Он заботливо обнял ее за плечи.
Сирена пробормотала:
— Мне немного нехорошо. Что случилось? Жервез уверенно начал объяснять:
— Ничего еще точно не известно, но я считаю, что в дом подложили бомбу.
Это слово, такое неумолимо ужасное, не умещалось в голове, резало слух. Бомбы — что-то связанное с войной, леденящим душу свистом самолетов, далекими автобусными станциями и хладнокровными террористами… с кем-то другим. Бомбы никак не вязались с обычным домом в Беркшире, на окраине поселка, вокруг которого раскинулись мирные зеленые поля, в котором жила самая обыкновенная семья.
Только наша семья была не совсем обыкновенной. В обыкновенных семьях не убивают пятых по счету жен, которые разводят герань. Я огляделся вокруг, но ни на одном лице не увидел сожаления или злости оттого, что Малкольм остался жив. Оки потихоньку начали приходить в себя после ложного известия о нашей гибели, начали осознавать, какой огромный урон нанесен дому. Жервез начал злиться. Он напыщенно провозгласил:
— Тот, кто это сделал, жестоко поплатится! — не собираясь, впрочем, ничего предпринимать по этому поводу.
— А где Томас? — спросил я.
Беренайс передернула плечами и язвительно бросила:
— Милый Томас с утра отправился в одну из своих бессмысленных поездок в поисках работы. Понятия не имею, где его носит. Когда позвонила Вивьен, он уже уехал.
Эдвин спросил:
— Малкольм, а дом был застрахован на случай взрыва?
Малкольм зыркнул на него исподлобья и ничего не ответил.
Жервез покровительственно предложил:
— Тебе лучше поехать ко мне домой, Малкольм. Урсула за тобой присмотрит.
Такой поворот событий, похоже, никого вокруг не устраивал. И все наперебой начали предлагать поехать к ним. Старший инспектор, который все это время молча наблюдал за нами, заявил, что все предложения насчет увезти Малкольма домой откладываются на несколько часов.
Жервез набычился и полез в драку:
— Неужели? Да кто вы, собственно, такой?
— Старший инспектор полиции Эйл, сэр.
Жервез поднял брови, но уступать не собирался:
— Малкольм не сделал ничего противозаконного.
— Мне самому нужно поговорить с инспектором. Я хочу, чтобы он нашел того, кто взорвал мой дом, — сказал Малкольм.
— Наверное, это несчастный случай, — предположила Сирена, сильно расстроенная.
Фердинанд все еще поддерживал ее за плечи.
— Нужно смотреть правде в глаза, девочка. — Он замялся, посмотрел на меня. — Вивьен и Алисия рассказали всем, что вы с Малкольмом снова живете здесь… как вам удалось спастись?
Беренайс присоединилась:
— Да! Хотела бы я знать…
— Мы поехали вечером в Лондон и остались там на ночь, — объяснил я.
— Вам здорово повезло, — сказал Дональд.
Хелен, которая стояла, взяв его под руку, и пока еще не произнесла ни слова, закивала с преувеличенным воодушевлением и подтвердила:
— Да-да.
— Но если бы мы сидели в кабинете у Малкольма, с нами тоже ничего бы не случилось, — сказал я.
Все головы повернулись к тому углу, где был отцовский кабинет. Стекла в окнах разлетелись вдребезги, но стены были на месте.
— В полпятого утра вы не сидели бы в кабинете, — возразила Алисия. — С чего бы это вам там сидеть в такую рань?
Малкольму начало все это надоедать. Никто его не обнимал, не целовал, никто особенно не радовался его чудесному спасению. Самыми уместными были слезы Люси, если, конечно, они были искренними. Похоже было на то, что все родные совершенно спокойно смирились бы с его смертью, пробормотали бы несколько слов сожаления над его могилой, может быть, даже вполне искренних, но думали бы в глубине души только о спокойном, хорошо обеспеченном будущем. Мертвый Малкольм больше не тратил бы деньги. Наоборот, с его смертью у них самих появилось бы что потратить.
— Пойдемте. Я замерз, — сказал он инспектору.
Внезапно меня поразила ужасная мысль.
— Кто-нибудь из вас сообщил Джойси… насчет дома?
Дональд прочистил горло:
— Да, я… э-э-э… сказал ей.
Ясно было, что он имел в виду.
— Ты сказал ей, что мы погибли?
Он начал оправдываться, как и Вивьен:
— Мне самому так сказали. Вивьен просила меня передать Джойси, я и передал.
— Господи! Джойси — моя мать, — объяснил я инспектору. — Мне нужно сейчас же ей позвонить.
Я по привычке повернулся к дому, но инспектор остановил меня, сказав, что телефон не работает.
Мы с Малкольмом и инспектором повернулись и стали пробираться к выходу, но не прошли и половины пути, как увидели саму Джойси, которая бежала к дому, обезумев от горя, расталкивая всех, кто стоял на дороге.
Она увидела нас и остановилась. Ее лицо смертельно побледнело, она покачнулась, совсем как Сирена несколько минут назад. Я рванулся вперед, в три или четыре прыжка добежал до нее и успел подхватить Джойси, пока она не упала.
— Все хорошо, — говорил я, прижимая ее к себе. — Все хорошо. Мы живы.
— Малкольм…
— Да, с нами все в порядке.
— Я думала… Дональд сказал… Я проплакала всю дорогу, ничего вокруг не замечала… — Она уткнулась лицом в мое плечо и снова зарыдала, потом отстранилась и стала лихорадочно шарить по карманам в поисках носового платка. Нашла салфетку и вытерла нос. Потом сказала: — Хорошо, дорогой, но если вы живы, то что здесь, черт возьми, происходит?
Джойси глянула за спину Малкольма и широко раскрыла глаза.
— Вся семейка в сборе?
Малкольму она сказала:
— Тебе чертовски повезло, старый склочник!
Малкольм улыбнулся ей, и вообще заметно оживился. Три отставных жены воинственно уставились друг на друга. Им и в голову не пришло, что в такой ситуации, когда их бывший муж чудом избежал смерти, а родной дом почти до основания разрушен, следовало бы забыть все ссоры и держаться друг друга.
— Малкольм может пожить у меня, — предложила Джойси.
— И думать забудь! — возмутилась Алисия. — Можешь забирать своего ненаглядного Яна. А Малкольм поедет к Жервезу.
— Что за вздор вы несете! — вмешалась Вивьен. — Это никуда не годится! Малкольм должен остаться у своего старшего сына, у Дональда.
Малкольм озирался вокруг, как будто не зная, смеяться ему или плакать.
— Он останется со мной, — сказал я. — Если захочет.
— В твоей квартирке? — поддел Фердинанд.
Я представил свою квартиру в руинах, как сейчас Квантум. Нет, не как Квантум — погибли бы люди с нижних и верхних этажей. И ответил:
— Нет, не там.
— А где же, дорогой? — спросила Джойси.
— Вот это как раз неважно. В любом месте, которое придет в голову.
Люси улыбнулась. Ей всегда нравилось такое. Она поплотнее запахнула широкое коричневое пальто на своей объемистой талии и сказала, что это предложение кажется ей очень разумным. Остальные уставились на нее так, будто Люси совершенно не соображала, о чем говорит.
— Я поеду, куда захочу, — сказал Малкольм. — И Ян поедет со мной.
На меня обрушился град злобных взглядов, как будто все боялись, что я загребу их долю наследства. Кроме Джойси — ей как раз этого и хотелось.
Она сказала с оттенком материнской заботливости, который вызвал у остальных бурю возмущения:
— Раз уж мы с этим разобрались, мне хочется посмотреть, что случилось с домом. Пойдем, дорогой, покажешь мне.
— Беги, маменькин сыночек! — бросил Жервез, разозленный тем, что Малкольм выбрал не его.
— Бедненький милый Ян, мамочка держит его на коротком поводке! Маленький жадный Ян, — съязвила Беренайс, не сумев скрыть своей неприязни.
— Это нечестно! — жалобно сказала Сирена. — Конечно, все достанется Яну. Это ужасно.
— Пойдем, дорогой. Я жду, — напомнила о себе Джойси.
Меня душили обида и возмущение, я старался подавить в себе эти чувства и не мог придумать как.
— Вы все можете пойти и посмотреть повнимательнее, как это выглядит вблизи, — сказал я.
Старший инспектор и не пытался вмешаться в семейную ссору, но слушал очень внимательно. Я поймал его взгляд, он кивнул и пошел обратно вместе с Малкольмом. Остальные двинулись вслед за нами к задней стене дома.
Сила и размах повреждений заставили заткнуться даже Жервеза. Все попридержали языки, с ужасом глядя на то, что осталось от Квантума.
Подошел старший пожарник и с профессиональным интересом начал увлеченно излагать подробности, выговаривая слова с заметным беркширским акцентом:
— Взрывная волна распространяется по линиям наименьшего сопротивления. Это был добротный старый дом, и только поэтому от него вообще что-то осталось. Так вот, взрывная волна здесь распространялась в передне-заднем направлении из точки где-то почти посредине верхнего этажа. Частично взрывная волна ушла вверх, сорвала крышу и разрушила эти спаленки в мансарде. Но большая часть волны пошла вниз, проделав в перекрытии такую дыру, что весь верхний этаж и часть мансарды просто провалились в нее, понимаете, что я имею в виду?
Все понимали.
Пожарник продолжал, показывая на стену, за которой раньше была гостиная, а с другой стороны сохранилась столовая:
— Возьмем вот эту стену. В ней проходит дымовая труба, это одна из несущих опор всего сооружения. Эта стена поднимается до самой крыши. С другой стороны дома — точно такая же стена Эти массивные стены предотвратили распространение взрывной волны в стороны, не считая незначительных по площади дверных проемов. — Он повернулся к Малкольму: — Мне довелось повидать немало разрушенных домов, сэр, и большинство из них были взорваны. Газ, знаете ли, взрывается довольно часто. Имейте в виду, вам придется нанять хорошего специалиста, чтобы снять план дома. И глядя на эти развалины, должен вам сказать, что вы еще немало побегаете, если решите отстраивать. Ваш добротный старинный викторианский особняк готов рухнуть, как карточный домик.
— Спасибо, — тихо сказал Малкольм.
Пожарник кивнул.
— И не верьте, если какой-нибудь подрывник-любитель будет говорить вам что-то другое. Терпеть не могу людишек, которые ради своей выгоды способны допустить, чтобы произошло несчастье. Я таких слишком много повидал на своем веку, и они меня ужасно раздражают. Я сказал вам чистую правду. И так или иначе, мне нечего больше добавить.
Я тоже поблагодарил его от имени всего семейства.
Удовлетворенный, пожарник кивнул мне, и тут Жервез наконец подал голос:
— А что это была за бомба?
— Что касается этого, точно сказать не могу. Лучше подождать экспертов. — Пожарник повернулся к инспектору: — Мы отключили электричество на распределительном щите в гараже сразу, как приехали, и перекрыли воду в главном коллекторе возле ворот. Бак с водой на чердаке поврежден взрывом, и вода все еще текла, когда мы прибыли, так что вся она теперь внизу под развалинами. Я не нашел ничего, что могло бы самопроизвольно воспламениться. На верхний этаж можно попасть только по приставным лестницам, лестница в доме завалена. Не знаю, в каком состоянии внутренние стены вверху, мы осмотрели их только через окна, в дом не пробирались. Будьте осторожны, когда станете там все проверять. В мансарду мы тоже не лазили, посмотрели ее с верхнего конца лестницы. На первом этаже хорошо сохранилась столовая и большая комната с другой стороны дома, кухня тоже, и передняя комната в дальнем конце здания.
— Мой кабинет, — сказал Малкольм.
Старший инспектор кивнул, и я понял, что он неплохо помнит расположение комнат со времени прошлых визитов.
— Мы сделали здесь все, что могли, — сказал пожарник. — Вы не против, если мы теперь уберемся?
Старший инспектор не возражал. Они отошли вдвоем с пожарником на несколько шагов, чтобы переговорить наедине. Семейство потихоньку начало оживляться после получасового молчания.
К нам подобрались фоторепортеры, стали снимать семью на фоне руин. Двое газетчиков начали приставать с какими-то расспросами. Только Жервез воспринимал это как должное и охотно отвечал им. Малкольм снова опустился в свое кедровое кресло, которое все еще стояло здесь, и поплотнее завернулся в шерстяное одеяло, спрятавшись в нем по самые глаза.
Вивьен заметила это и тут же пристала к нему, требуя уступить ей место, потому что она устала, а Малкольм, как всегда, думает только о себе, это так для него характерно — занять единственное кресло, и это возмутительно по отношению к ней, ведь она, в конце концов, уже немолодая женщина. Неприязненно глянув на нее, Малкольм поднялся и отошел подальше. Вивьен с довольной улыбкой устроилась в кресле. Моя неприязнь к ней обострилась до предела.
Алисия, оправившись от потрясения, демонстрировала репортерам бездну отчаяния, расточая направо и налево волны своего женского обаяния, затмив даже детские ужимки Сирены. Глядя на них обеих, я подумал, как тяжело, наверное, Сирене с матерью, которая изо всех сил отказывается от материнского отношения к детям. Которая в свои пятьдесят все еще одевается как восемнадцатилетняя девица. Которая из года в год мешала дочери взрослеть. Девочкам нужны добрые и заботливые мамы, считал я, а у Сирены такой мамы не было. Мальчикам тоже это нужно, и Джойси тоже не слишком обо мне заботилась, зато у меня всегда был отец, и, наконец, у меня была Куши. А у Сирены не было ни того, ни другого. Вот в чем основное различие между нами.
Эдвин пережил такое же тяжкое разочарование, как и Дональд, когда оказалось, что Малкольм жив. Заметив мой насмешливый взгляд, он горько сказал:
— Тебе-то хорошо… А меня Малкольм терпеть не может и даже не старается этого скрывать. Он достаточно ясно мне об этом сказал, и я не вижу, почему бы я должен был сильно из-за него волноваться. Я, конечно же, не хочу, чтобы он умер…
— Конечно же нет, — подтвердил я.
— …Но, собственно, если уж так случится… — Он замолчал, не решаясь высказываться так откровенно до конца.
— Тебя бы это вполне устроило? — закончил за него я.
Он прочистил горло и сказал:
— Нет, я бы просто смирился с этим, и все.
Я чуть не рассмеялся.
— Браво, Эдвин! Черт тебя побери!
— Я смирился бы и с твоей смертью, — сердито буркнул он.
«Не сомневаюсь», — подумал я. Другого я и не ожидал.
— Ты разбираешься в бомбах? — спросил я у него.
— Что за нелепый вопрос! — возмущенно сказал он и отошел. А я вспомнил заметки Нормана Веста, где было сказано, что Эдвин почти каждый день часами сидит в общественной библиотеке. Готов побиться об заклад, в книгах можно было прочитать, как сделать бомбу, если хорошо поискать.
Беренайс злобно заявила:
— Это из-за тебя Томас потерял работу!
Я удивленно уставился на нее.
— Как ты до такого додумалась?
— Он так беспокоился из-за Малкольма, что не мог собраться с мыслями и делал ошибку за ошибкой. Он говорил, что ты мог бы уговорить Малкольма помочь нам, и, конечно же, я сказала ему, что ты этого не сделаешь. Что тебе до наших забот? Ты ведь всегда был его любимчиком, — она почти выплюнула последнее слово. Глаза ее метали молнии, вены на шее вздулись от злости.
— Ты так и сказала Томасу? — спросил я.
— Это так и есть! Вивьен говорит, Малкольм всегда любил тебя больше других, а к Томасу он всегда был несправедлив, — гневно обрушилась на меня Беренайс.
Наше появление повергло представителей власти в изумление, но изумление приятное.
Нам рассказали, что взрыв произошел в четыре тридцать утра, грохот и взрывная волна разбудили половину поселка, в некоторых домах повылетали стекла, собаки подняли страшный вой. Несколько человек позвонили в полицию, но, когда дежурная машина добралась до поселка, все уже успокоилось. Никто не мог сказать, откуда донесся взрыв, и до утра полицейская машина кружила по окрестностям. Только к рассвету они обнаружили, что случилось с Квантумом.
Фасад дома вместе с тяжелой старинной дверью вынесло вперед, стена упала на подъездную дорожку. Большая часть второго этажа обвалилась вниз, в гостиную. Ни в одном окне не осталось целого стекла.
— Боюсь, что сзади еще хуже. Собственно, вы можете сами пойти посмотреть. Наконец-то можно сообщить, что жертв нет, — флегматично заметил полицейский.
Малкольм автоматически кивнул, и мы пошли за полицейским налево, обходя дом между кухней и гаражом, по саду вдоль задней стены столовой. Несмотря на предупреждение, мы оба остановились, потрясенные, едва повернули за угол.
На месте гостиной возвышалась гора пыльных осколков кирпича, пластика и дерева. Части мебели силой взрыва вынесло наружу, они валялись тут и там, на траве и в кустах. Спальня Малкольма, которая была как раз над гостиной, превратилась в безобразное месиво бесформенных обломков. Остальные спальни, которые были на втором этаже, тоже провалились вниз. Крыша, с фасада казавшаяся почти целой, сзади была сметена напрочь, старые стропила вздыбились и торчали в небо, как переломанные ребра.
Моя спальня была рядом со спальней отца. Теперь о ней напоминали только обломки досок с пола, полоска пластикового карниза и куски деревянной обшивки, свисавшие с остатков полуобвалившейся стены над провалом.
Малкольма начало трясти. Я снял пиджак и набросил ему на плечи.
— У нас не было газа. Моя мать боялась газа и отсоединила его шестьдесят лет назад, — сказал отец полицейскому.
Холодный ветер взъерошил волосы Малкольма, и отец внезапно показался мне таким хрупким и беззащитным, что даже порыв ветра мог бы сбить его с ног.
— Ему нужно сесть, — сказал я.
Полицейский беспомощно развел руками. Стульев не было.
— Я принесу стул из кухни. Побудьте с ним.
— Со мной все в порядке, — тихо сказал Малкольм.
— Наружная кухонная дверь закрыта на замок, сэр, и я не могу позволить вам пробраться через гостиную.
Я достал ключ, показал полицейскому и пошел к двери прежде, чем он успел меня задержать. Ярко-желтые стены кухни были на месте, но дверь из гостиной сорвало с петель, и в комнате было полно пыли и битого кирпича. Пыль толстым ковром покрывала все вокруг. Пластиковая обшивка потолка обвалилась кусками на пол. Все стекло и фарфор разлетелось на мелкие кусочки. Герань, сорвавшись с полок, валялась на полу. Алые пятна в пыли — последнее, что осталось от Мойры.
Я поднял кедровое кресло Малкольма, единственную вещь, которая оставалась неизменной при всех сменах домашней обстановки, и отнес на улицу, туда, где остался отец. Он рухнул в кресло, по-видимому даже не осознавая, что делает, и прикрыл рот ладонью.
Пожарники и их добровольные помощники растаскивали части завала, которые могли поднять, но перестали так торопиться, узнав, что мы с Малкольмом живы. Двое или трое подошли к нам, высказать соболезнования, но в основном узнать, уверены ли мы, что никого больше не было в доме во время взрыва.
Так же уверены, как в том, что там должны были быть мы.
Был ли у нас в доме газ? Газовые баллоны? Бутан? Пропан? Эфир?
Нет.
Почему эфир?
Его используют при производстве кокаина.
Мы тупо уставились на них.
Похоже, они уже выяснили, что здесь нет никаких остатков газовых емкостей. Но все равно спрашивали, потому что картина разрушений была характерна для взрыва газа.
У нас не было никакого газа.
Не было ли у нас в доме каких-нибудь взрывчатых веществ для хозяйственных или иных нужд?
Нет.
Казалось, время остановилось.
Женщины из поселка, как всегда во время каких-либо бедствий, принесли работавшим мужчинам горячий чай в термосах. Они подали чашки и нам с Малкольмом и нашли для него где-то красное шерстяное одеяло, так что я снова натянул свой пиджак. Из-за порывистого ветра было холодно. Небо застилали тяжелые серые тучи, и солнце тоже казалось припорошенным пылью.
В саду у края лужайки собралась огромная толпа людей из поселка, и они все прибывали, напрямик через поля и садовые ворота. Их никто не гнал. Многие пришли с фотоаппаратами. Двое фотографов, похоже, были из газет. Послышался рев полицейских сирен: они приближались очень медленно, наверное, даже с сиреной не могли протиснуться через пробку на дороге. Наконец сирены смолкли, и вскоре к нам подошел внушительного вида человек в штатском, плотного телосложения, с черными усами, и сразу приступил к исполнению своих обязанностей,
— Господин Пемброк! — обратился он к Малкольму, как к старому знакомому.
Малкольм точно так же ответил:
— Старший инспектор.
Его голос заметно дрожал. Ветер немного утих, но Малкольм продолжал трястись даже под одеялом.
— А вы, сэр? — повернулся ко мне инспектор.
— Ян Пемброк.
Он поджал губы, рассматривая меня. Это с ним я тогда говорил по телефону.
— Где вы были этой ночью?
— В Лондоне, вместе с отцом. Мы только что… вернулись.
Я твердо смотрел в глаза старшему инспектору. Я мог чертовски много ему порассказать, но решил пока не торопиться.
Он уклончиво произнес:
— Мы вызовем экспертов по взрывчатым веществам, поскольку эти разрушения, если в доме не было газа, могли быть вызваны взрывным устройством.
«Почему он прямо не сказал — бомбой?» — раздраженно подумал я. К чему эта игра словами? Если он рассчитывал на какую-нибудь реакцию со стороны Малкольма или меня, он ничего не дождался, потому что оба мы поняли все, как только подошли к подъездной дорожке.
Если бы дом просто сгорел, Малкольм бы сейчас деловито бегал вокруг, давал указания, помогал выносить обломки, расстроенный, но полный решимости. Но этот взрыв его напугал и поверг в уныние и безразличие. Если бы Малкольм этой ночью заснул в своей постели, он уже никогда не проснулся бы, не пошел умываться, не прочитал бы утреннюю «Спортивную жизнь», не съел бы завтрак в «Ритце»…
Собственно, я тоже.
— Вижу, вы оба потрясены. Здесь, конечно, разговаривать невозможно, поэтому давайте проедем в полицейский участок, — ровным голосом, осторожно предложил старший инспектор, чтобы создать для нас хотя бы видимость свободы выбора.
Я напомнил:
— А что будет с домом? Он же открыт всем ветрам. Не говоря уже об этой громадной дыре, ни в одном окне не осталось стекол. В доме было много дорогих вещей… серебра… ценные бумаги в отцовском кабинете… кое-что из обстановки.
— Мы оставим здесь патруль. Если хотите, мы наймем кого-нибудь, чтобы забили окна досками, и свяжемся с ремонтной организацией. У них должен быть брезент, чтобы затянуть пролом в крыше.
— Перешлете мне счет, — безвольно и тихо сказал Малкольм.
— Ремонтная компания обязательно предъявит вам счет.
— Все равно, спасибо, — сказал я.
Старший инспектор кивнул.
«Похороны Квантума», — подумал я. Доски на окна — вместо гроба, траурное покрывало на крышу… А потом руины можно спокойно предать земле. Даже если какая-нибудь строительная компания сможет достаточно хорошо восстановить дом, захочет ли отец его отстраивать и жить здесь с такими воспоминаниями?
Малкольм встал, кутаясь в одеяло. Он выглядел сейчас гораздо старше своих лет: щеки ввалились, в глазах — безнадежность. Колени у Малкольма дрожали и подгибались, и мы втроем медленно пошли обратно вдоль кухни к передней стене дома.
«Скорая помощь» уехала, и одна из пожарных машин, но толпа прорвалась за красную веревочку, и во дворе сейчас было полно народу. Одинокий молоденький полицейский ничего не мог с этим поделать, но все еще добросовестно пытался навести порядок.
Как только мы показались из-за угла, толпа, собравшаяся перед развалинами, двинулась к нам. С каким-то противоестественным чувством я заметил там Фердинанда, Жервеза, Алисию, Беренайс, Вивьен, Дональда, Хелен… и сбился со счета.
Жервез громко воскликнул:
— Малкольм! Ты жив!
Он подошел и остановился прямо перед нами, так что мы тоже вынуждены были остановиться.
Бледный проблеск улыбки мелькнул в глазах отца при этом заявлении. Но Малкольм не успел пошутить по поводу «очевидного-невероятного», потому что остальные тут же забросали его вопросами, не давая вставить слово.
Вивьен натянуто сказала:
— Мне позвонили из поселка и сообщили, что Квантум взлетел на воздух и вы оба погибли.
Она, похоже, была недовольна, что ей так переврали все новости.
Потом вступила Алисия:
— Мне тоже позвонили, по меньшей мере трое… так что я приехала сама, после того как сказала Жервезу и остальным, конечно… — Алисия выглядела потрясенной, как и все остальные. На их лицах застыло то же выражение, что на моем, только с оттенком неудовольствия из-за того, что их так обманули.
— А когда мы сюда приехали, оказалось, что вы живы! — сказала Вивьен. Это прозвучало так, будто снова произошла какая-то ошибка.
— Что здесь случилось? Посмотрите только на Квантум! — сказал Фердинанд.
Беренайс спросила:
— А где вы были во время взрыва?
Дональд был совершенно сбит с толку:
— Мы думали, что вы погибли.
Из толпы выбралось еще несколько человек, с перекошенными от ужаса лицами. Люси, Эдвин и Сирена, спотыкаясь, спешили к нам, недоуменно переводя взгляд с развалин на меня и Малкольма.
Люси разрыдалась, слезы градом полились по ее щекам:
— Вы живы, вы живы! Вивьен сказала, что вы погибли!
— Да, я говорила, что они погибли, — начала оправдываться Вивьен. «Идиотка…» — вспомнилось мне определение, которое дала ей моя мать.
Сирена побледнела и покачнулась. Фердинанд поддержал ее.
— Все хорошо, девочка, в конце концов, они оба живы. Старый дом немного развалился, ну и что? — Он заботливо обнял ее за плечи.
Сирена пробормотала:
— Мне немного нехорошо. Что случилось? Жервез уверенно начал объяснять:
— Ничего еще точно не известно, но я считаю, что в дом подложили бомбу.
Это слово, такое неумолимо ужасное, не умещалось в голове, резало слух. Бомбы — что-то связанное с войной, леденящим душу свистом самолетов, далекими автобусными станциями и хладнокровными террористами… с кем-то другим. Бомбы никак не вязались с обычным домом в Беркшире, на окраине поселка, вокруг которого раскинулись мирные зеленые поля, в котором жила самая обыкновенная семья.
Только наша семья была не совсем обыкновенной. В обыкновенных семьях не убивают пятых по счету жен, которые разводят герань. Я огляделся вокруг, но ни на одном лице не увидел сожаления или злости оттого, что Малкольм остался жив. Оки потихоньку начали приходить в себя после ложного известия о нашей гибели, начали осознавать, какой огромный урон нанесен дому. Жервез начал злиться. Он напыщенно провозгласил:
— Тот, кто это сделал, жестоко поплатится! — не собираясь, впрочем, ничего предпринимать по этому поводу.
— А где Томас? — спросил я.
Беренайс передернула плечами и язвительно бросила:
— Милый Томас с утра отправился в одну из своих бессмысленных поездок в поисках работы. Понятия не имею, где его носит. Когда позвонила Вивьен, он уже уехал.
Эдвин спросил:
— Малкольм, а дом был застрахован на случай взрыва?
Малкольм зыркнул на него исподлобья и ничего не ответил.
Жервез покровительственно предложил:
— Тебе лучше поехать ко мне домой, Малкольм. Урсула за тобой присмотрит.
Такой поворот событий, похоже, никого вокруг не устраивал. И все наперебой начали предлагать поехать к ним. Старший инспектор, который все это время молча наблюдал за нами, заявил, что все предложения насчет увезти Малкольма домой откладываются на несколько часов.
Жервез набычился и полез в драку:
— Неужели? Да кто вы, собственно, такой?
— Старший инспектор полиции Эйл, сэр.
Жервез поднял брови, но уступать не собирался:
— Малкольм не сделал ничего противозаконного.
— Мне самому нужно поговорить с инспектором. Я хочу, чтобы он нашел того, кто взорвал мой дом, — сказал Малкольм.
— Наверное, это несчастный случай, — предположила Сирена, сильно расстроенная.
Фердинанд все еще поддерживал ее за плечи.
— Нужно смотреть правде в глаза, девочка. — Он замялся, посмотрел на меня. — Вивьен и Алисия рассказали всем, что вы с Малкольмом снова живете здесь… как вам удалось спастись?
Беренайс присоединилась:
— Да! Хотела бы я знать…
— Мы поехали вечером в Лондон и остались там на ночь, — объяснил я.
— Вам здорово повезло, — сказал Дональд.
Хелен, которая стояла, взяв его под руку, и пока еще не произнесла ни слова, закивала с преувеличенным воодушевлением и подтвердила:
— Да-да.
— Но если бы мы сидели в кабинете у Малкольма, с нами тоже ничего бы не случилось, — сказал я.
Все головы повернулись к тому углу, где был отцовский кабинет. Стекла в окнах разлетелись вдребезги, но стены были на месте.
— В полпятого утра вы не сидели бы в кабинете, — возразила Алисия. — С чего бы это вам там сидеть в такую рань?
Малкольму начало все это надоедать. Никто его не обнимал, не целовал, никто особенно не радовался его чудесному спасению. Самыми уместными были слезы Люси, если, конечно, они были искренними. Похоже было на то, что все родные совершенно спокойно смирились бы с его смертью, пробормотали бы несколько слов сожаления над его могилой, может быть, даже вполне искренних, но думали бы в глубине души только о спокойном, хорошо обеспеченном будущем. Мертвый Малкольм больше не тратил бы деньги. Наоборот, с его смертью у них самих появилось бы что потратить.
— Пойдемте. Я замерз, — сказал он инспектору.
Внезапно меня поразила ужасная мысль.
— Кто-нибудь из вас сообщил Джойси… насчет дома?
Дональд прочистил горло:
— Да, я… э-э-э… сказал ей.
Ясно было, что он имел в виду.
— Ты сказал ей, что мы погибли?
Он начал оправдываться, как и Вивьен:
— Мне самому так сказали. Вивьен просила меня передать Джойси, я и передал.
— Господи! Джойси — моя мать, — объяснил я инспектору. — Мне нужно сейчас же ей позвонить.
Я по привычке повернулся к дому, но инспектор остановил меня, сказав, что телефон не работает.
Мы с Малкольмом и инспектором повернулись и стали пробираться к выходу, но не прошли и половины пути, как увидели саму Джойси, которая бежала к дому, обезумев от горя, расталкивая всех, кто стоял на дороге.
Она увидела нас и остановилась. Ее лицо смертельно побледнело, она покачнулась, совсем как Сирена несколько минут назад. Я рванулся вперед, в три или четыре прыжка добежал до нее и успел подхватить Джойси, пока она не упала.
— Все хорошо, — говорил я, прижимая ее к себе. — Все хорошо. Мы живы.
— Малкольм…
— Да, с нами все в порядке.
— Я думала… Дональд сказал… Я проплакала всю дорогу, ничего вокруг не замечала… — Она уткнулась лицом в мое плечо и снова зарыдала, потом отстранилась и стала лихорадочно шарить по карманам в поисках носового платка. Нашла салфетку и вытерла нос. Потом сказала: — Хорошо, дорогой, но если вы живы, то что здесь, черт возьми, происходит?
Джойси глянула за спину Малкольма и широко раскрыла глаза.
— Вся семейка в сборе?
Малкольму она сказала:
— Тебе чертовски повезло, старый склочник!
Малкольм улыбнулся ей, и вообще заметно оживился. Три отставных жены воинственно уставились друг на друга. Им и в голову не пришло, что в такой ситуации, когда их бывший муж чудом избежал смерти, а родной дом почти до основания разрушен, следовало бы забыть все ссоры и держаться друг друга.
— Малкольм может пожить у меня, — предложила Джойси.
— И думать забудь! — возмутилась Алисия. — Можешь забирать своего ненаглядного Яна. А Малкольм поедет к Жервезу.
— Что за вздор вы несете! — вмешалась Вивьен. — Это никуда не годится! Малкольм должен остаться у своего старшего сына, у Дональда.
Малкольм озирался вокруг, как будто не зная, смеяться ему или плакать.
— Он останется со мной, — сказал я. — Если захочет.
— В твоей квартирке? — поддел Фердинанд.
Я представил свою квартиру в руинах, как сейчас Квантум. Нет, не как Квантум — погибли бы люди с нижних и верхних этажей. И ответил:
— Нет, не там.
— А где же, дорогой? — спросила Джойси.
— Вот это как раз неважно. В любом месте, которое придет в голову.
Люси улыбнулась. Ей всегда нравилось такое. Она поплотнее запахнула широкое коричневое пальто на своей объемистой талии и сказала, что это предложение кажется ей очень разумным. Остальные уставились на нее так, будто Люси совершенно не соображала, о чем говорит.
— Я поеду, куда захочу, — сказал Малкольм. — И Ян поедет со мной.
На меня обрушился град злобных взглядов, как будто все боялись, что я загребу их долю наследства. Кроме Джойси — ей как раз этого и хотелось.
Она сказала с оттенком материнской заботливости, который вызвал у остальных бурю возмущения:
— Раз уж мы с этим разобрались, мне хочется посмотреть, что случилось с домом. Пойдем, дорогой, покажешь мне.
— Беги, маменькин сыночек! — бросил Жервез, разозленный тем, что Малкольм выбрал не его.
— Бедненький милый Ян, мамочка держит его на коротком поводке! Маленький жадный Ян, — съязвила Беренайс, не сумев скрыть своей неприязни.
— Это нечестно! — жалобно сказала Сирена. — Конечно, все достанется Яну. Это ужасно.
— Пойдем, дорогой. Я жду, — напомнила о себе Джойси.
Меня душили обида и возмущение, я старался подавить в себе эти чувства и не мог придумать как.
— Вы все можете пойти и посмотреть повнимательнее, как это выглядит вблизи, — сказал я.
Старший инспектор и не пытался вмешаться в семейную ссору, но слушал очень внимательно. Я поймал его взгляд, он кивнул и пошел обратно вместе с Малкольмом. Остальные двинулись вслед за нами к задней стене дома.
Сила и размах повреждений заставили заткнуться даже Жервеза. Все попридержали языки, с ужасом глядя на то, что осталось от Квантума.
Подошел старший пожарник и с профессиональным интересом начал увлеченно излагать подробности, выговаривая слова с заметным беркширским акцентом:
— Взрывная волна распространяется по линиям наименьшего сопротивления. Это был добротный старый дом, и только поэтому от него вообще что-то осталось. Так вот, взрывная волна здесь распространялась в передне-заднем направлении из точки где-то почти посредине верхнего этажа. Частично взрывная волна ушла вверх, сорвала крышу и разрушила эти спаленки в мансарде. Но большая часть волны пошла вниз, проделав в перекрытии такую дыру, что весь верхний этаж и часть мансарды просто провалились в нее, понимаете, что я имею в виду?
Все понимали.
Пожарник продолжал, показывая на стену, за которой раньше была гостиная, а с другой стороны сохранилась столовая:
— Возьмем вот эту стену. В ней проходит дымовая труба, это одна из несущих опор всего сооружения. Эта стена поднимается до самой крыши. С другой стороны дома — точно такая же стена Эти массивные стены предотвратили распространение взрывной волны в стороны, не считая незначительных по площади дверных проемов. — Он повернулся к Малкольму: — Мне довелось повидать немало разрушенных домов, сэр, и большинство из них были взорваны. Газ, знаете ли, взрывается довольно часто. Имейте в виду, вам придется нанять хорошего специалиста, чтобы снять план дома. И глядя на эти развалины, должен вам сказать, что вы еще немало побегаете, если решите отстраивать. Ваш добротный старинный викторианский особняк готов рухнуть, как карточный домик.
— Спасибо, — тихо сказал Малкольм.
Пожарник кивнул.
— И не верьте, если какой-нибудь подрывник-любитель будет говорить вам что-то другое. Терпеть не могу людишек, которые ради своей выгоды способны допустить, чтобы произошло несчастье. Я таких слишком много повидал на своем веку, и они меня ужасно раздражают. Я сказал вам чистую правду. И так или иначе, мне нечего больше добавить.
Я тоже поблагодарил его от имени всего семейства.
Удовлетворенный, пожарник кивнул мне, и тут Жервез наконец подал голос:
— А что это была за бомба?
— Что касается этого, точно сказать не могу. Лучше подождать экспертов. — Пожарник повернулся к инспектору: — Мы отключили электричество на распределительном щите в гараже сразу, как приехали, и перекрыли воду в главном коллекторе возле ворот. Бак с водой на чердаке поврежден взрывом, и вода все еще текла, когда мы прибыли, так что вся она теперь внизу под развалинами. Я не нашел ничего, что могло бы самопроизвольно воспламениться. На верхний этаж можно попасть только по приставным лестницам, лестница в доме завалена. Не знаю, в каком состоянии внутренние стены вверху, мы осмотрели их только через окна, в дом не пробирались. Будьте осторожны, когда станете там все проверять. В мансарду мы тоже не лазили, посмотрели ее с верхнего конца лестницы. На первом этаже хорошо сохранилась столовая и большая комната с другой стороны дома, кухня тоже, и передняя комната в дальнем конце здания.
— Мой кабинет, — сказал Малкольм.
Старший инспектор кивнул, и я понял, что он неплохо помнит расположение комнат со времени прошлых визитов.
— Мы сделали здесь все, что могли, — сказал пожарник. — Вы не против, если мы теперь уберемся?
Старший инспектор не возражал. Они отошли вдвоем с пожарником на несколько шагов, чтобы переговорить наедине. Семейство потихоньку начало оживляться после получасового молчания.
К нам подобрались фоторепортеры, стали снимать семью на фоне руин. Двое газетчиков начали приставать с какими-то расспросами. Только Жервез воспринимал это как должное и охотно отвечал им. Малкольм снова опустился в свое кедровое кресло, которое все еще стояло здесь, и поплотнее завернулся в шерстяное одеяло, спрятавшись в нем по самые глаза.
Вивьен заметила это и тут же пристала к нему, требуя уступить ей место, потому что она устала, а Малкольм, как всегда, думает только о себе, это так для него характерно — занять единственное кресло, и это возмутительно по отношению к ней, ведь она, в конце концов, уже немолодая женщина. Неприязненно глянув на нее, Малкольм поднялся и отошел подальше. Вивьен с довольной улыбкой устроилась в кресле. Моя неприязнь к ней обострилась до предела.
Алисия, оправившись от потрясения, демонстрировала репортерам бездну отчаяния, расточая направо и налево волны своего женского обаяния, затмив даже детские ужимки Сирены. Глядя на них обеих, я подумал, как тяжело, наверное, Сирене с матерью, которая изо всех сил отказывается от материнского отношения к детям. Которая в свои пятьдесят все еще одевается как восемнадцатилетняя девица. Которая из года в год мешала дочери взрослеть. Девочкам нужны добрые и заботливые мамы, считал я, а у Сирены такой мамы не было. Мальчикам тоже это нужно, и Джойси тоже не слишком обо мне заботилась, зато у меня всегда был отец, и, наконец, у меня была Куши. А у Сирены не было ни того, ни другого. Вот в чем основное различие между нами.
Эдвин пережил такое же тяжкое разочарование, как и Дональд, когда оказалось, что Малкольм жив. Заметив мой насмешливый взгляд, он горько сказал:
— Тебе-то хорошо… А меня Малкольм терпеть не может и даже не старается этого скрывать. Он достаточно ясно мне об этом сказал, и я не вижу, почему бы я должен был сильно из-за него волноваться. Я, конечно же, не хочу, чтобы он умер…
— Конечно же нет, — подтвердил я.
— …Но, собственно, если уж так случится… — Он замолчал, не решаясь высказываться так откровенно до конца.
— Тебя бы это вполне устроило? — закончил за него я.
Он прочистил горло и сказал:
— Нет, я бы просто смирился с этим, и все.
Я чуть не рассмеялся.
— Браво, Эдвин! Черт тебя побери!
— Я смирился бы и с твоей смертью, — сердито буркнул он.
«Не сомневаюсь», — подумал я. Другого я и не ожидал.
— Ты разбираешься в бомбах? — спросил я у него.
— Что за нелепый вопрос! — возмущенно сказал он и отошел. А я вспомнил заметки Нормана Веста, где было сказано, что Эдвин почти каждый день часами сидит в общественной библиотеке. Готов побиться об заклад, в книгах можно было прочитать, как сделать бомбу, если хорошо поискать.
Беренайс злобно заявила:
— Это из-за тебя Томас потерял работу!
Я удивленно уставился на нее.
— Как ты до такого додумалась?
— Он так беспокоился из-за Малкольма, что не мог собраться с мыслями и делал ошибку за ошибкой. Он говорил, что ты мог бы уговорить Малкольма помочь нам, и, конечно же, я сказала ему, что ты этого не сделаешь. Что тебе до наших забот? Ты ведь всегда был его любимчиком, — она почти выплюнула последнее слово. Глаза ее метали молнии, вены на шее вздулись от злости.
— Ты так и сказала Томасу? — спросил я.
— Это так и есть! Вивьен говорит, Малкольм всегда любил тебя больше других, а к Томасу он всегда был несправедлив, — гневно обрушилась на меня Беренайс.