Я поймал полный насмешливого сочувствия взгляд миссис Уилкинсон и принялся бормотать какие-то вялые благодарности.
— Будет «Пиковая дама», — заявила Наташа.
— Э-э...
— Опера Большого театра всем нравится, — объяснила девушка. — Это лучшая опера в мире.
— Потрясающе, — восхитился я. — Буду ждать с нетерпением.
Во взгляде Наташи появилось одобрение, а я, улучив момент, сообщил, что проведу вечер с друзьями и чтобы к обеду меня не ждали. Она деликатно попыталась заставить меня проговориться, где именно я буду находиться, но в тот момент я знал лишь, что мы будем там, где хорошо кормят. Девушка была огорчена.
— А сейчас, — поспешно сказал я, предупреждая ее возможное недовольство, — музей Ленина.
Лицо Наташи заметно прояснилось. Она наверняка подумала, что я наконец-то начинаю себя вести так, как подобает настоящему туристу.
— Не позволите присоединиться? — спросил Фрэнк, доедая мою порцию.
Выражение его лица было совершенно невинным. До меня дошла вся прелесть его метода работы. Если трудно незаметно следить за человеком, то можно просто навязаться к нему в компанию.
— С удовольствием, — согласился я. — Встретимся в вестибюле через полчаса. — С этими словами я поспешил удалиться, а Фрэнк принялся за вторую порцию мороженого. Чтобы оторвать его от трапезы, нужно было бы приложить немалые усилия.
Я быстро вышел из гостиницы, дошел до Центрального телеграфа, который находился в квартале от «Интуриста», вошел в телефонную будку и набрал номер посольства. Мне ответил Оливер Уотермен.
— Это Рэндолл Дрю, — представился я.
— Откуда вы звоните? — прервал он меня.
— С почты.
— А, хорошо. Тогда продолжим.
— Не поступало ли для меня сообщений из Лондона? От Хьюдж-Беккета или кого-нибудь еще?
— Ну конечно, — ответил он. — Мне кажется, мой дорогой, что что-то было. Подождите... — Он положил трубку, и я услышал шелест бумаг и приглушенные голоса. — Вот оно, — в конце концов послышалось в трубке. — Берите карандаш.
— Уже взял, — терпеливо сказал я.
— Юрий Иванович Шулицкий.
— Пожалуйста, продиктуйте по буквам, — попросил я. Он продиктовал.
— Записал. Продолжайте.
— Там больше ничего нет.
— Это все сообщение? — недоверчиво спросил я.
В голосе Уотермена послышалось колебание.
— Полностью сообщение, полученное по факсу, выглядит так: «Сообщите Рэндоллу Дрю. Юрий Иванович Шулицкий». Там еще несколько цифр, и все.
— Цифр? — переспросил я.
— Возможно, это телефонный номер. Во всяком случае, вот они: 180-19-16. Записали?
Я прочел номер вслух.
— Все правильно, мой дорогой. Как движутся дела?
— Так себе, — признался я. — Вы не могли бы отправить для меня факс, если я дам вам текст?
— Ах, — сокрушенно вздохнул Уотермен. — Должен вас огорчить. Сейчас на международной арене происходят какие-то волнения. Нам довольно бесцеремонно предложили не занимать факс всякими пустяками вроде музыки. Музыка для них пустяки, вы только посмотрите! Так или иначе, мой дорогой, но для того, чтобы ваше сообщение наверняка ушло, вам придется самому отвезти его туда.
— Куда? — удивился я.
— Ах, я и забыл, что вы можете не знать. Факс установлен не в самом посольстве, а в коммерческом отделе на Кутузовском проспекте. Это продолжение проспекта Калинина. У вас есть карта?
— Я найду его.
— Скажите там, что вас направил я. Если захотят проверить, пусть свяжутся со мной, а я их успокою. Вам придется быть настырным, мой дорогой, и тогда они пошлют вашу записку хотя бы для того, чтобы избавиться от вас.
— Я воспользуюсь вашим советом, — усмехнувшись про себя, ответил я.
— Там, на Кутузовском проспекте, находится Британский клуб, — томно сказал Уотермен. — Он всегда набит изгнанниками, томящимися от ностальгии.
Скучное местечко. Я редко бываю там.
— Не могли бы вы позвонить в гостиницу «Интурист», — перебил я, если мне пришлют еще какую-нибудь информацию?
— Конечно, — вежливо ответил атташе. — Скажите, пожалуйста, ваш номер.
Ужасно хотелось напомнить, что он уже дважды его записывал, но я сдержался и еще раз продиктовал телефон, представив себе при этом, сколько времени после моего отъезда Уотермен будет находить клочки бумаги с одним и тем же номером и как он в легком замешательстве будет рассматривать их, поглаживая седоватую шевелюру.
Повесив трубку, я задумался, не оставить ли мне Фрэнка скучать в гостинице, а самому пойти отправить факс, но решил, что это займет у меня час, а то и два и породит лишние подозрения. Поэтому я поспешил вернуться в «Интурист», взбежал наверх и спустился на лифте. Как я и рассчитывал, Фрэнк уже был там.
— Вот и вы, — приветствовал он меня. — А я уже подумал, что мы разминулись.
— Тогда пойдемте, — глупо сказал я. Мы вышли из гостиницы и спустились в длинный подземный пешеходный переход под площадью Пятидесятилетия Октября, который выводил на мощеную улицу между красными домами слева от Кремля.
Пока мы шли по подземелью, Фрэнк излагал мне свои взгляды на товарища Ленина, который, по его мнению, был единственным гением двадцатого столетия.
— Но родился он в девятнадцатом, — заметил я.
— Ленин принес свободу массам, — восторженно объявил Фрэнк.
— Свободу от чего?
Фрэнк пропустил мой вопрос мимо ушей. За пустыми лозунгами, которыми он так щедро одаривал меня и Уилкинсонов, скрывался закосневший в своих догмах коммунист с партийным билетом. Я смотрел на угловатое, с неровной кожей лицо Фрэнка, на его полосатый шарф, говоривший об окончании колледжа, и восхищался. Этот тип настолько точно соответствовал образу полуобразованного левака, примазавшегося к Национальному союзу преподавателей, что трудно было представить, кем он является на самом деле.
В моем сознании то и дело всплывала мысль, что Йен Янг ошибался и что Фрэнк не был агентом КГБ. Впрочем, если сам Янг был тем, кем я его считал, то он, скорее всего, был прав. И зачем Йену припутывать Фрэнка к КГБ, если он к этому не причастен?
Еще я спрашивал себя, сколько же лжи я выслушал, пока находился в Москве, и сколько еще мне предстояло услышать.
Фрэнк благоговейно переступил порог музея Ленина, и нашим глазам предстали одежда, стол, автомобиль и прочее, чем при жизни пользовался освободитель масс. А ведь этот человек, подумал я, глядя на самодовольное лицо с маленькой бородкой, смотревшее на нас с картин, плакатов, открыток и скульптур, положил начало убийствам миллионов людей и оставил кровожадных учеников, пытающихся создать всемирную империю. Этот человек, мечтавший о справедливости, оказался пророком, развязавшим истребительные войны.
Посмотрев на часы, я сказал Фрэнку, что с меня хватит. Мне было необходимо глотнуть воздуха. Он не обратил внимания на затаенный вызов и вышел вместе со мной, сказав, что бывает в музее при каждом посещении Москвы и это ему никогда не надоедает. Было нетрудно поверить, что на сей раз он говорит правду.
Стивен, успевший поесть после занятий, которых нельзя было пропустить, ожидал меня около входа, как мы и договорились. Он рассчитывал увидеть одного меня, и Фрэнк оказался совершенно лишним. Я без пояснений представил их:
— Фрэнк Джонс... Стивен Люс.
Они сразу же не понравились друг другу.
Если бы эти двое были собаками, то принялись бы сердито рычать и скалить зубы. Во всяком случае, оба действительно наморщили носы. Мне захотелось угадать, внешняя или скрытая ипостась Фрэнка вызвала такое неприятие у Стивена и кого он невзлюбил — самого этого человека или тип, который тот изображает.
А Фрэнку, предположил я, просто не мог бы понравиться никто из моих друзей. К тому же если Янг был прав, Джонс не мог не видеть Стивена раньше.
Ни тот ни другой разговаривать не собирались.
— Что ж, Фрэнк, — бодро сказал я, стараясь не показать, насколько меня забавляет ситуация, — спасибо вам за компанию. А теперь мы со Стивеном уйдем на весь вечер. Думаю, что увидимся за завтраком.
— Конечно.
Мы пошли прочь, но через несколько шагов Стивен с хмурым видом оглянулся. Я увидел, что он смотрит на удаляющуюся спину Фрэнка.
— Кажется, я его уже видел, — сказал Стивен. — Но где?
— Не знаю. Может быть, вчера утром здесь, на площади?
Мы шли по Красной площади мимо ГУМа. Стивен тряхнул головой, прогоняя мысли о неприятном новом знакомом.
— Куда мы направляемся? — спросил он. — К телефонной будке.
В первой же попавшейся мы опустили в автомат две копейки, но по номеру, который дал нам Миша, никто не ответил. Набрали снова, на этот раз номер Юрия Ивановича Шулицкого — с тем же результатом.
— Тогда едем на Кутузовский проспект, — сказал я. — Где мы можем взять такси?
— Метро дешевле. Пять копеек, куда бы вы ни ехали. — Стивен не мог понять, почему я хотел тратить деньги, когда этого можно было избежать; в его глазах и голосе угадывалось недовольство. Пожав плечами, я уступил, и мы спустились в метро. Мне пришлось преодолеть обычный приступ клаустрофобии, которую у меня всегда вызывали поезда, несущиеся глубоко под землей.
Похожие на храмы станции московского метро, казалось, были построены к вящей славе русской технологии (покончившей с церквями), но на длинном скучном эскалаторе я понял, что здесь мне недостает вульгарных лондонских реклам, расхваливающих бюстгальтеры. Важный, пестрый, шумный, грязный, свободный старый Лондон, жадный, дерзкий и жизнелюбивый.
В конце концов мы выбрались на поверхность, прошли изрядное расстояние, задали множество вопросов и добрались до коммерческого отдела посольства. У дверей стоял охранник. После долгих переговоров мы проникли внутрь.
Следуя совету Оливера Уотермена и едва не потеряв терпение, я смог-таки убедить хозяев конторы отправить мое сообщение. Оно выглядело следующим образом:
«ЗАПРОСИТЬ ПОДРОБНОСТИ ЖИЗНИ И СПОРТИВНЫХ ЗАНЯТИЙ ГАНСА КРАМЕРА. ТАКЖЕ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ ЕГО ТЕЛА. ТАКЖЕ ИМЯ И НОМЕР ТЕЛЕФОНА ПАТОЛОГОАНАТОМА, КОТОРЫЙ ДЕЛАЛ ВСКРЫТИЕ».
— На ответ можете не рассчитывать, — бесцеремонно предупредили меня. — Сейчас весь ад с цепи сорвался из-за событий в Африке. Там полным-полно советского оружия и так называемых советников. Аппарат просто дымится. Пропускаем в основном дипломатическую информацию, так что вы будете в самом конце списка.
— Я вам очень благодарен, — ответил я, и мы выбрались на улицу.
— Куда теперь? — поинтересовался Стивен.
— Попробуйте еще раз набрать эти номера. Мы нашли застекленную будку, опустили в щель две копейки... Снова никакого ответа.
— Вероятно, еще не вернулись с работы, — предположил Стивен. Я кивнул.
Было четыре часа. На улице начинало темнеть, и освещенные окна домов с каждой минутой становились все ярче.
— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил Стивен.
— Не знаю.
— Тогда давайте пойдем в университет. Он совсем недалеко. Во всяком случае, ближе, чем ваша гостиница.
— Но поесть там, полагаю, не удастся?
Стивен удивленно посмотрел на меня.
— Почему же? В нижнем этаже там находится своего рода супермаркет для студентов, а наверху есть кухни. Мы можем что-нибудь купить и поесть в моей комнате. — Правда, в его голосе слышалось сомнение. — Думаю, получится не хуже, чем в «Интуристе».
— Рискнем, пожалуй.
— Я только позвоню и предупрежу, что приду с гостем, — сказал Стивен, возвращаясь в телефонную будку.
— А разве нельзя прийти просто так?
Он отрицательно потряс головой.
— В России все нужно предварительно согласовывать. Если вы предупредили тех, кого следует, то все в порядке. Если нет, то это непорядок, подрывные действия или еще того хуже. — Он порылся в карманах в поисках очередной двухкопеечной монеты и сунул ее в автомат.
Выйдя из телефонной будки, Стивен сказал, что обо всем договорился, и принялся объяснять, как мы поедем на метро, но я его больше не слушал. В нашу сторону, оживленно разговаривая между собой, шли двое мужчин. Сначала я просто решил, что они мне кого-то напоминают, но почти сразу же узнал обоих. Это были Йен Янг и Малкольм Херрик.
Глава 8
— Будет «Пиковая дама», — заявила Наташа.
— Э-э...
— Опера Большого театра всем нравится, — объяснила девушка. — Это лучшая опера в мире.
— Потрясающе, — восхитился я. — Буду ждать с нетерпением.
Во взгляде Наташи появилось одобрение, а я, улучив момент, сообщил, что проведу вечер с друзьями и чтобы к обеду меня не ждали. Она деликатно попыталась заставить меня проговориться, где именно я буду находиться, но в тот момент я знал лишь, что мы будем там, где хорошо кормят. Девушка была огорчена.
— А сейчас, — поспешно сказал я, предупреждая ее возможное недовольство, — музей Ленина.
Лицо Наташи заметно прояснилось. Она наверняка подумала, что я наконец-то начинаю себя вести так, как подобает настоящему туристу.
— Не позволите присоединиться? — спросил Фрэнк, доедая мою порцию.
Выражение его лица было совершенно невинным. До меня дошла вся прелесть его метода работы. Если трудно незаметно следить за человеком, то можно просто навязаться к нему в компанию.
— С удовольствием, — согласился я. — Встретимся в вестибюле через полчаса. — С этими словами я поспешил удалиться, а Фрэнк принялся за вторую порцию мороженого. Чтобы оторвать его от трапезы, нужно было бы приложить немалые усилия.
Я быстро вышел из гостиницы, дошел до Центрального телеграфа, который находился в квартале от «Интуриста», вошел в телефонную будку и набрал номер посольства. Мне ответил Оливер Уотермен.
— Это Рэндолл Дрю, — представился я.
— Откуда вы звоните? — прервал он меня.
— С почты.
— А, хорошо. Тогда продолжим.
— Не поступало ли для меня сообщений из Лондона? От Хьюдж-Беккета или кого-нибудь еще?
— Ну конечно, — ответил он. — Мне кажется, мой дорогой, что что-то было. Подождите... — Он положил трубку, и я услышал шелест бумаг и приглушенные голоса. — Вот оно, — в конце концов послышалось в трубке. — Берите карандаш.
— Уже взял, — терпеливо сказал я.
— Юрий Иванович Шулицкий.
— Пожалуйста, продиктуйте по буквам, — попросил я. Он продиктовал.
— Записал. Продолжайте.
— Там больше ничего нет.
— Это все сообщение? — недоверчиво спросил я.
В голосе Уотермена послышалось колебание.
— Полностью сообщение, полученное по факсу, выглядит так: «Сообщите Рэндоллу Дрю. Юрий Иванович Шулицкий». Там еще несколько цифр, и все.
— Цифр? — переспросил я.
— Возможно, это телефонный номер. Во всяком случае, вот они: 180-19-16. Записали?
Я прочел номер вслух.
— Все правильно, мой дорогой. Как движутся дела?
— Так себе, — признался я. — Вы не могли бы отправить для меня факс, если я дам вам текст?
— Ах, — сокрушенно вздохнул Уотермен. — Должен вас огорчить. Сейчас на международной арене происходят какие-то волнения. Нам довольно бесцеремонно предложили не занимать факс всякими пустяками вроде музыки. Музыка для них пустяки, вы только посмотрите! Так или иначе, мой дорогой, но для того, чтобы ваше сообщение наверняка ушло, вам придется самому отвезти его туда.
— Куда? — удивился я.
— Ах, я и забыл, что вы можете не знать. Факс установлен не в самом посольстве, а в коммерческом отделе на Кутузовском проспекте. Это продолжение проспекта Калинина. У вас есть карта?
— Я найду его.
— Скажите там, что вас направил я. Если захотят проверить, пусть свяжутся со мной, а я их успокою. Вам придется быть настырным, мой дорогой, и тогда они пошлют вашу записку хотя бы для того, чтобы избавиться от вас.
— Я воспользуюсь вашим советом, — усмехнувшись про себя, ответил я.
— Там, на Кутузовском проспекте, находится Британский клуб, — томно сказал Уотермен. — Он всегда набит изгнанниками, томящимися от ностальгии.
Скучное местечко. Я редко бываю там.
— Не могли бы вы позвонить в гостиницу «Интурист», — перебил я, если мне пришлют еще какую-нибудь информацию?
— Конечно, — вежливо ответил атташе. — Скажите, пожалуйста, ваш номер.
Ужасно хотелось напомнить, что он уже дважды его записывал, но я сдержался и еще раз продиктовал телефон, представив себе при этом, сколько времени после моего отъезда Уотермен будет находить клочки бумаги с одним и тем же номером и как он в легком замешательстве будет рассматривать их, поглаживая седоватую шевелюру.
Повесив трубку, я задумался, не оставить ли мне Фрэнка скучать в гостинице, а самому пойти отправить факс, но решил, что это займет у меня час, а то и два и породит лишние подозрения. Поэтому я поспешил вернуться в «Интурист», взбежал наверх и спустился на лифте. Как я и рассчитывал, Фрэнк уже был там.
— Вот и вы, — приветствовал он меня. — А я уже подумал, что мы разминулись.
— Тогда пойдемте, — глупо сказал я. Мы вышли из гостиницы и спустились в длинный подземный пешеходный переход под площадью Пятидесятилетия Октября, который выводил на мощеную улицу между красными домами слева от Кремля.
Пока мы шли по подземелью, Фрэнк излагал мне свои взгляды на товарища Ленина, который, по его мнению, был единственным гением двадцатого столетия.
— Но родился он в девятнадцатом, — заметил я.
— Ленин принес свободу массам, — восторженно объявил Фрэнк.
— Свободу от чего?
Фрэнк пропустил мой вопрос мимо ушей. За пустыми лозунгами, которыми он так щедро одаривал меня и Уилкинсонов, скрывался закосневший в своих догмах коммунист с партийным билетом. Я смотрел на угловатое, с неровной кожей лицо Фрэнка, на его полосатый шарф, говоривший об окончании колледжа, и восхищался. Этот тип настолько точно соответствовал образу полуобразованного левака, примазавшегося к Национальному союзу преподавателей, что трудно было представить, кем он является на самом деле.
В моем сознании то и дело всплывала мысль, что Йен Янг ошибался и что Фрэнк не был агентом КГБ. Впрочем, если сам Янг был тем, кем я его считал, то он, скорее всего, был прав. И зачем Йену припутывать Фрэнка к КГБ, если он к этому не причастен?
Еще я спрашивал себя, сколько же лжи я выслушал, пока находился в Москве, и сколько еще мне предстояло услышать.
Фрэнк благоговейно переступил порог музея Ленина, и нашим глазам предстали одежда, стол, автомобиль и прочее, чем при жизни пользовался освободитель масс. А ведь этот человек, подумал я, глядя на самодовольное лицо с маленькой бородкой, смотревшее на нас с картин, плакатов, открыток и скульптур, положил начало убийствам миллионов людей и оставил кровожадных учеников, пытающихся создать всемирную империю. Этот человек, мечтавший о справедливости, оказался пророком, развязавшим истребительные войны.
Посмотрев на часы, я сказал Фрэнку, что с меня хватит. Мне было необходимо глотнуть воздуха. Он не обратил внимания на затаенный вызов и вышел вместе со мной, сказав, что бывает в музее при каждом посещении Москвы и это ему никогда не надоедает. Было нетрудно поверить, что на сей раз он говорит правду.
Стивен, успевший поесть после занятий, которых нельзя было пропустить, ожидал меня около входа, как мы и договорились. Он рассчитывал увидеть одного меня, и Фрэнк оказался совершенно лишним. Я без пояснений представил их:
— Фрэнк Джонс... Стивен Люс.
Они сразу же не понравились друг другу.
Если бы эти двое были собаками, то принялись бы сердито рычать и скалить зубы. Во всяком случае, оба действительно наморщили носы. Мне захотелось угадать, внешняя или скрытая ипостась Фрэнка вызвала такое неприятие у Стивена и кого он невзлюбил — самого этого человека или тип, который тот изображает.
А Фрэнку, предположил я, просто не мог бы понравиться никто из моих друзей. К тому же если Янг был прав, Джонс не мог не видеть Стивена раньше.
Ни тот ни другой разговаривать не собирались.
— Что ж, Фрэнк, — бодро сказал я, стараясь не показать, насколько меня забавляет ситуация, — спасибо вам за компанию. А теперь мы со Стивеном уйдем на весь вечер. Думаю, что увидимся за завтраком.
— Конечно.
Мы пошли прочь, но через несколько шагов Стивен с хмурым видом оглянулся. Я увидел, что он смотрит на удаляющуюся спину Фрэнка.
— Кажется, я его уже видел, — сказал Стивен. — Но где?
— Не знаю. Может быть, вчера утром здесь, на площади?
Мы шли по Красной площади мимо ГУМа. Стивен тряхнул головой, прогоняя мысли о неприятном новом знакомом.
— Куда мы направляемся? — спросил он. — К телефонной будке.
В первой же попавшейся мы опустили в автомат две копейки, но по номеру, который дал нам Миша, никто не ответил. Набрали снова, на этот раз номер Юрия Ивановича Шулицкого — с тем же результатом.
— Тогда едем на Кутузовский проспект, — сказал я. — Где мы можем взять такси?
— Метро дешевле. Пять копеек, куда бы вы ни ехали. — Стивен не мог понять, почему я хотел тратить деньги, когда этого можно было избежать; в его глазах и голосе угадывалось недовольство. Пожав плечами, я уступил, и мы спустились в метро. Мне пришлось преодолеть обычный приступ клаустрофобии, которую у меня всегда вызывали поезда, несущиеся глубоко под землей.
Похожие на храмы станции московского метро, казалось, были построены к вящей славе русской технологии (покончившей с церквями), но на длинном скучном эскалаторе я понял, что здесь мне недостает вульгарных лондонских реклам, расхваливающих бюстгальтеры. Важный, пестрый, шумный, грязный, свободный старый Лондон, жадный, дерзкий и жизнелюбивый.
В конце концов мы выбрались на поверхность, прошли изрядное расстояние, задали множество вопросов и добрались до коммерческого отдела посольства. У дверей стоял охранник. После долгих переговоров мы проникли внутрь.
Следуя совету Оливера Уотермена и едва не потеряв терпение, я смог-таки убедить хозяев конторы отправить мое сообщение. Оно выглядело следующим образом:
«ЗАПРОСИТЬ ПОДРОБНОСТИ ЖИЗНИ И СПОРТИВНЫХ ЗАНЯТИЙ ГАНСА КРАМЕРА. ТАКЖЕ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ ЕГО ТЕЛА. ТАКЖЕ ИМЯ И НОМЕР ТЕЛЕФОНА ПАТОЛОГОАНАТОМА, КОТОРЫЙ ДЕЛАЛ ВСКРЫТИЕ».
— На ответ можете не рассчитывать, — бесцеремонно предупредили меня. — Сейчас весь ад с цепи сорвался из-за событий в Африке. Там полным-полно советского оружия и так называемых советников. Аппарат просто дымится. Пропускаем в основном дипломатическую информацию, так что вы будете в самом конце списка.
— Я вам очень благодарен, — ответил я, и мы выбрались на улицу.
— Куда теперь? — поинтересовался Стивен.
— Попробуйте еще раз набрать эти номера. Мы нашли застекленную будку, опустили в щель две копейки... Снова никакого ответа.
— Вероятно, еще не вернулись с работы, — предположил Стивен. Я кивнул.
Было четыре часа. На улице начинало темнеть, и освещенные окна домов с каждой минутой становились все ярче.
— Что вы теперь собираетесь делать? — спросил Стивен.
— Не знаю.
— Тогда давайте пойдем в университет. Он совсем недалеко. Во всяком случае, ближе, чем ваша гостиница.
— Но поесть там, полагаю, не удастся?
Стивен удивленно посмотрел на меня.
— Почему же? В нижнем этаже там находится своего рода супермаркет для студентов, а наверху есть кухни. Мы можем что-нибудь купить и поесть в моей комнате. — Правда, в его голосе слышалось сомнение. — Думаю, получится не хуже, чем в «Интуристе».
— Рискнем, пожалуй.
— Я только позвоню и предупрежу, что приду с гостем, — сказал Стивен, возвращаясь в телефонную будку.
— А разве нельзя прийти просто так?
Он отрицательно потряс головой.
— В России все нужно предварительно согласовывать. Если вы предупредили тех, кого следует, то все в порядке. Если нет, то это непорядок, подрывные действия или еще того хуже. — Он порылся в карманах в поисках очередной двухкопеечной монеты и сунул ее в автомат.
Выйдя из телефонной будки, Стивен сказал, что обо всем договорился, и принялся объяснять, как мы поедем на метро, но я его больше не слушал. В нашу сторону, оживленно разговаривая между собой, шли двое мужчин. Сначала я просто решил, что они мне кого-то напоминают, но почти сразу же узнал обоих. Это были Йен Янг и Малкольм Херрик.
Глава 8
Похоже, они удивились еще сильнее моего.
— Рэндолл! — воскликнул Йен. — Что вы тут делаете?
— Да это же наш сыщик! — прогремел на весь Кутузовский проспект Малкольм Херрик. — Ну что, парень, нашел Алешу?
— Боюсь, что нет, — ответил я. — Это мой друг Стивен Люс. Англичанин.
— Малкольм Херрик, — сказал журналист, протягивая руку и ожидая реакции. Ее не последовало. Но Херрик, похоже, привык к этому. — Московский корреспондент «Уотч», — добавил он.
— Очень интересные материалы, — заявил Стивен. Скорее всего, он в жизни не видел ни одной строчки, вышедшей из-под пера Херрика.
— Вы не в Британский клуб? — спросил Йен. — Мы как раз направляемся туда.
Он внимательно смотрел мне в лицо, ожидая ответа. У меня было несколько безвредных ответов, один из них — правдивый.
— Я ходил отправить факс, — объяснил я, — по совету Оливера.
— Вот змея, — неожиданно заявил Херрик, прищурив глаза.
— Обычно бумаги относит парень, который дежурит в холле.
— А парень из холла приносит их вам? — поинтересовался я.
— Источники информации, парень... — ответил он, почесав кончик носа. Йен не пошевелился.
— Если придет ответ, — сказал он, — я позабочусь, чтобы вы его получили.
— Буду признателен.
— И что ты собираешься теперь делать? — как всегда, громко и бесцеремонно поинтересовался Малкольм.
— Пойду к Стивену в университет выпить чаю.
— Чаю! — Херрик скорчил гримасу. — Послушай, почему бы нам всем вместе не поесть по-человечески попозже вечером? В «Арагви»? Как ты думаешь, Йен?
Янг сначала никак не отреагировал на предложение, но место его, по-видимому, устроило. Он сдержанно кивнул. Малкольм принялся объяснять мне, как найти «Арагви», но Стивен объявил, что знает дорогу.
— Тогда отлично, — обрадовался Херрик. — В полдевятого. И не опаздывайте.
Среди капель дождя, моросившего весь день, замелькали снежинки. Портящаяся погода прервала нашу содержательную беседу; мы раскланялись и разошлись в разные стороны.
— Кто этот человек, так похожий на русского? — спросил Стивен. Он шел, нагнув голову и пытаясь спрятать лицо от обжигающих капель. — Вылитый сфинкс.
— Давайте возьмем такси, — предложил я, махнув проезжавшей серо-зеленой машине с зеленым огоньком в правом верхнем углу ветрового стекла.
— Дорого, — автоматически возразил Стивен, усаживаясь рядом со мной на заднее сиденье. — Вы должны избавиться от этой отвратительной буржуазной привычки. — Этот типично русский лозунг он произнес, очень точно передавая русский акцент.
— Икра — это аморально, — сухо заявил я.
— Икра не буржуазный продукт. Она для каждого, кто может накопить достаточно рублей. — Поглядев на меня, он перешел на нормальный английский язык. — Почему вы считаете, что икра аморальна? На вас это не похоже.
— Это слова моего друга.
— Точнее, подруги?
Я кивнул.
— Ага, — сказал Стивен. — Я ставлю диагноз: богатая представительница среднего класса взбунтовалась против мамочкиной опеки и подняла знамя социализма.
— Примерно так, — не без грусти согласился я.
— Я не обидел вас? — встревожился Стивен.
— Нет.
Мы остановились около телефонной будки, и водитель такси подождал, пока мы звонили по нашим двум номерам. У Миши по-прежнему никто не отвечал, а по второму номеру трубку сняли после первого же гудка. Стивен в восторге показал мне оба больших пальца и заговорил. Вскоре он передал мне трубку.
— Это сам Юрий Иванович Шулицкий. Он сказал, что говорит по-английски.
— Мистер Шулицкий? — спросил я.
— Да.
— Я англичанин. Нахожусь сейчас в Москве. Меня зовут Рэндолл Дрю.
Мне дали ваше имя и номер телефона в британском посольстве. Я хотел бы поговорить с вами.
В трубке молчали. Наконец спокойный голос с акцентом, точь-в-точь таким, который передразнивал Стивен, спросил:
— О чем?
Из-за скудности полученной мною по факсу информации я не мог точно обозначить возможный предмет предстоящего разговора и поэтому кратко сказал:
— О лошадях.
— О лошадях? — В голосе Шулицкого не слышалось энтузиазма. — Вечно эти лошади. Я не разбираюсь в лошадях. Я архитектор.
— Гм-м... — Я постарался собраться с мыслями. — Значит, вам уже приходилось говорить о лошадях с другими англичанами?
Снова пауза. И опять тот же спокойный, размеренный голос.
— Приходилось много раз. И в Москве, и в Англии.
Во тьме забрезжил свет.
— Вам не довелось быть в сентябре на международных соревнованиях по троеборью в Бергли?
— Я был на многих соревнованиях по троеборью. И в сентябре, и в августе.
«Вот тебе и раз! — подумал я. — Да это же один из наблюдателей!»
— Мистер Шулицкий, — сказал я со всей возможной убедительностью, очень прошу вас не отказать мне во встрече. Я разговаривал с Николаем Александровичем Кропоткиным. Думаю, он подтвердит, что вы можете без опасений встретиться со мной.
Последовала очень долгая пауза. Затем Шулицкий спросил:
— Вы пишете для газеты?
— Нет, — успокоил я его.
— Я позвоню Николаю Александровичу, — заявил он. — Вот только найду телефон.
— Он у меня под рукой, — сказал я и медленно продиктовал номер.
— Перезвоните мне через час.
Мой собеседник с грохотом бросил трубку, и мы со Стивеном вернулись в такси.
— Когда мы окажемся в моей комнате, — предупредил Стивен, — не говорите ничего такого, что не нужно знать посторонним. Разве что после того, как я скажу вам, что все в порядке.
— Вы серьезно?
— Я иностранец и живу в секции университета, предназначенной для иностранцев. Когда вы в Москве попадаете в помещение, предназначенное для иностранцев, то можете быть уверены, что оно набито «жучками». Исключений почти не бывает.
Здание университета представляло собой серый каменный торт с украшениями. Его башни, испещренные рядами узких окон, вздымались на высоком холме над рекой. На противоположном берегу располагался стадион имени Ленина, где атлетам-олимпийцам предстояло бегать, прыгать и метать всякую всячину, а за ним открывался вид на центр города.
— Как же они справятся с целым городом, полным иностранцев? — спросил я.
— Будет преобладать апартеид. — Русский акцент подчеркнул эту злую шутку. — Будет безжалостная сегрегация.
— Почему же вы приехали в Россию, раз так относитесь к тому, что в ней происходит?
Стивен сверкнул глазами.
— Как и все остальные, я люблю эту страну и ненавижу здешний режим.
А поскольку я могу отсюда уехать, то для меня это не тюрьма.
Мы выгрузились из такси около ворот и вошли в подъезд, предназначенный для иностранных студентов. Огромная наружная дверь терялась в высоченной стене, но помещение за ней было вполне человеческого масштаба. Перед дверью стоял стол, за которым восседала плотная женщина средних лет. Она встретила Стивена скучающим взглядом, как старого знакомого, но при виде меня выскочила из-за стола со скоростью гремучей змеи.
Стивен заговорил с нею по-русски. Она сурово покачала головой. Потом они вместе изучили лежащий на столе список, и наконец женщина позволила мне пройти, продолжая подозрительно буравить глазами мою спину.
— Вот такие драконы охраняют двери по всей России, — пояснил Стивен. — Миновать их можно, только если вы есть в списках. Или если вы не остановитесь перед убийством.
Мы прошли по длинному коридору и спустились на один этаж. Там оказался магазин самообслуживания. Стивен пошел вдоль прилавков в поисках, как выяснилось, свежих пирожных с кремом и бутылки молока.
Около кассы стояла хорошенькая девушка, расплачивавшаяся за продукты.
У нее были светло-каштановые вьющиеся волосы до плеч. Дамы викторианской эпохи попадали бы от зависти при виде ее тонкой талии. Стивен окликнул девушку, она обернулась и приветствовала его радостной дружеской улыбкой, показавшей два ряда великолепных зубов. Стивен представил ее как Гудрун. В этот момент несимпатичная женщина за кассой пересчитала покупки девушки и, судя по всему, разрешила ей уйти.
Когда девушка собирала покупки, у бутылки с молоком отвалилось дно и молоко хлынуло на пол. Гудрун изумленно уставилась на казавшуюся целой бутылку, которую она продолжала держать в руке, и на молочные реки, стекавшие с ее ног.
После этого разыгрался целый спектакль. Стивен говорил, что девушка должна взять целую бутылку взамен разбитой. Несимпатичная дама трясла головой и указывала на кассу. Последовало краткое сражение, в котором победила несимпатичная дама.
— Она заставила ее купить другую бутылку, — с отвращением сказал Стивен, когда мы вышли из магазина.
— Я так и думал.
— Они здесь делают бутылки наподобие труб, а потом приваривают к ним дно. Но так или иначе Гудрун зайдет выпить с нами чаю.
Гудрун была из Западной Германии, из Бонна. Ее присутствие озарило комнату Стивена — каморку восемь на шесть футов, где помещались кровать, стол, заваленный книгами, стул и застекленный книжный шкаф. На полу лежал маленький коврик, высокое узкое окно прикрывали куцые зеленые занавески.
— Отель «Риц», — иронически хмыкнул я.
— Мне повезло, — возразил Стивен, вынимая из книжного шкафа три кружки и освобождая для них место на столе. — Русские студенты живут в таких комнатах вдвоем.
— Если бы тут было две кровати, то невозможно было бы открыть дверь, — возразил я.
— Можно, если постараться, — пожала плечиком Гудрун.
— И никаких выступлений протеста? — поинтересовался я. — Никакой борьбы за лучшие условия жизни?
— Это не допускается, — серьезно сказала Гудрун. — Любой, кто попробует протестовать, будет немедленно отчислен.
Она прекрасно, почти без акцента говорила по-английски. Стивен сказал, что русский язык она тоже знает очень хорошо. Сам он сносно владел немецким и свободно говорил по-французски. Я вздохнул про себя: сам я не достиг успехов в иностранных языках. Стивен отправился готовить чай.
— Не ходите со мной, — заявил он. — Кухня просто гадкая. Она одна на двенадцать человек. Предполагается, что все мы убираем ее по очереди, так что никто этим не занимается.
Гудрун села на кровать и спросила, как мне понравилась Москва.
— Очень понравилась, — ответил я, опустившись на стул. Потом я спросил, нравятся ли ей ее занятия, и она ответила, что очень нравятся.
— Если русские настолько не желают общаться с иностранцами, то почему же они приглашают в университет иностранных студентов? — поинтересовался я.
Девушка окинула взглядом стены. Мне с каждой минутой становилась все более понятной гнетущая обстановка, в которой жили здесь студенты. Стены в буквальном смысле имели уши.
— Мы в Москве по обмену, — объяснила она. — Стивен учится здесь, а в Лондоне — русский студент. А за меня послали студента в Боннский университет. Они коммунисты.
— Раздают Евангелия и набирают рекрутов?
Она кивнула, с несчастным видом глядя на стены и явно не одобряя моей откровенности. Я вернулся к более безопасной болтовне. В это время явился Стивен и пролил бальзам на мою израненную душу.
— Сейчас я вам кое-что покажу, — сказал молодой человек, отправляя в рот последнее пирожное. — Маленькие хитрости.
Пересев на край кровати, он достал магнитофон, включил его и театральным жестом прижал к стене около моей головы.
Ничего не произошло. Он переставил его в другое место. Результат был тот же самый. Наконец Стивен аккуратно приложил его к стене над кроватью.
Из динамика раздался высокий скулящий звук.
— Абракадабра! — провозгласил Стивен, выключив магнитофон. — Если стена нормальная, то звука нет. А вот если в стену вделан действующий микрофон... Результат вы видели.
— А они знают о ваших исследованиях? — спросил я.
— Конечно. Хотите взять с собой? — Он указал на магнитофон.
— Очень.
— Тогда я сбегаю выпишу пропуск, чтобы вы могли его вынести.
— Пропуск?
— Вы не сможете выйти отсюда с какими-нибудь вещами. Это объясняют борьбой с воровством, но на самом деле это их обычное желание до мелочей знать все, что происходит.
Я посмотрел на стену. Стивен засмеялся.
— Если вы не жалуетесь на кровавую советскую систему, то они могут подумать, что вы затеваете какое-нибудь злодеяние.
В коридоре был телефон, и я позвонил Юрию Ивановичу Шулицкому. Стивен сказал, что этот аппарат безопасен, а домашние телефоны прослушивались только у известных диссидентов. Юрий Иванович Шулицкий не мог быть диссидентом: иначе его не посылали бы наблюдателем в Англию и другие страны.
Трубку подняли сразу.
— Я говорил с Николаем Александровичем, — сказал он. — Мы встретимся завтра.
— Большое спасибо.
— Я подъеду на автомобиле к гостинице «Националь» в десять часов утра. Вас устроит?
— Вполне.
— В десять часов. — Шулицкий с грохотом бросил трубку, прежде чем я успел спросить, как узнать его или его машину. Очевидно, он считал, что я узнаю его, когда увижу.
Стивен набрал второй номер. В трубке глухо гудело. После десяти сигналов мы решили было сдаться, но вдруг гудки смолкли, и послышался негромкий голос.
— Это Миша, — сказал Стивен.
— Поговорите с ним, так будет проще, — предложил я.
— Рэндолл! — воскликнул Йен. — Что вы тут делаете?
— Да это же наш сыщик! — прогремел на весь Кутузовский проспект Малкольм Херрик. — Ну что, парень, нашел Алешу?
— Боюсь, что нет, — ответил я. — Это мой друг Стивен Люс. Англичанин.
— Малкольм Херрик, — сказал журналист, протягивая руку и ожидая реакции. Ее не последовало. Но Херрик, похоже, привык к этому. — Московский корреспондент «Уотч», — добавил он.
— Очень интересные материалы, — заявил Стивен. Скорее всего, он в жизни не видел ни одной строчки, вышедшей из-под пера Херрика.
— Вы не в Британский клуб? — спросил Йен. — Мы как раз направляемся туда.
Он внимательно смотрел мне в лицо, ожидая ответа. У меня было несколько безвредных ответов, один из них — правдивый.
— Я ходил отправить факс, — объяснил я, — по совету Оливера.
— Вот змея, — неожиданно заявил Херрик, прищурив глаза.
— Обычно бумаги относит парень, который дежурит в холле.
— А парень из холла приносит их вам? — поинтересовался я.
— Источники информации, парень... — ответил он, почесав кончик носа. Йен не пошевелился.
— Если придет ответ, — сказал он, — я позабочусь, чтобы вы его получили.
— Буду признателен.
— И что ты собираешься теперь делать? — как всегда, громко и бесцеремонно поинтересовался Малкольм.
— Пойду к Стивену в университет выпить чаю.
— Чаю! — Херрик скорчил гримасу. — Послушай, почему бы нам всем вместе не поесть по-человечески попозже вечером? В «Арагви»? Как ты думаешь, Йен?
Янг сначала никак не отреагировал на предложение, но место его, по-видимому, устроило. Он сдержанно кивнул. Малкольм принялся объяснять мне, как найти «Арагви», но Стивен объявил, что знает дорогу.
— Тогда отлично, — обрадовался Херрик. — В полдевятого. И не опаздывайте.
Среди капель дождя, моросившего весь день, замелькали снежинки. Портящаяся погода прервала нашу содержательную беседу; мы раскланялись и разошлись в разные стороны.
— Кто этот человек, так похожий на русского? — спросил Стивен. Он шел, нагнув голову и пытаясь спрятать лицо от обжигающих капель. — Вылитый сфинкс.
— Давайте возьмем такси, — предложил я, махнув проезжавшей серо-зеленой машине с зеленым огоньком в правом верхнем углу ветрового стекла.
— Дорого, — автоматически возразил Стивен, усаживаясь рядом со мной на заднее сиденье. — Вы должны избавиться от этой отвратительной буржуазной привычки. — Этот типично русский лозунг он произнес, очень точно передавая русский акцент.
— Икра — это аморально, — сухо заявил я.
— Икра не буржуазный продукт. Она для каждого, кто может накопить достаточно рублей. — Поглядев на меня, он перешел на нормальный английский язык. — Почему вы считаете, что икра аморальна? На вас это не похоже.
— Это слова моего друга.
— Точнее, подруги?
Я кивнул.
— Ага, — сказал Стивен. — Я ставлю диагноз: богатая представительница среднего класса взбунтовалась против мамочкиной опеки и подняла знамя социализма.
— Примерно так, — не без грусти согласился я.
— Я не обидел вас? — встревожился Стивен.
— Нет.
Мы остановились около телефонной будки, и водитель такси подождал, пока мы звонили по нашим двум номерам. У Миши по-прежнему никто не отвечал, а по второму номеру трубку сняли после первого же гудка. Стивен в восторге показал мне оба больших пальца и заговорил. Вскоре он передал мне трубку.
— Это сам Юрий Иванович Шулицкий. Он сказал, что говорит по-английски.
— Мистер Шулицкий? — спросил я.
— Да.
— Я англичанин. Нахожусь сейчас в Москве. Меня зовут Рэндолл Дрю.
Мне дали ваше имя и номер телефона в британском посольстве. Я хотел бы поговорить с вами.
В трубке молчали. Наконец спокойный голос с акцентом, точь-в-точь таким, который передразнивал Стивен, спросил:
— О чем?
Из-за скудности полученной мною по факсу информации я не мог точно обозначить возможный предмет предстоящего разговора и поэтому кратко сказал:
— О лошадях.
— О лошадях? — В голосе Шулицкого не слышалось энтузиазма. — Вечно эти лошади. Я не разбираюсь в лошадях. Я архитектор.
— Гм-м... — Я постарался собраться с мыслями. — Значит, вам уже приходилось говорить о лошадях с другими англичанами?
Снова пауза. И опять тот же спокойный, размеренный голос.
— Приходилось много раз. И в Москве, и в Англии.
Во тьме забрезжил свет.
— Вам не довелось быть в сентябре на международных соревнованиях по троеборью в Бергли?
— Я был на многих соревнованиях по троеборью. И в сентябре, и в августе.
«Вот тебе и раз! — подумал я. — Да это же один из наблюдателей!»
— Мистер Шулицкий, — сказал я со всей возможной убедительностью, очень прошу вас не отказать мне во встрече. Я разговаривал с Николаем Александровичем Кропоткиным. Думаю, он подтвердит, что вы можете без опасений встретиться со мной.
Последовала очень долгая пауза. Затем Шулицкий спросил:
— Вы пишете для газеты?
— Нет, — успокоил я его.
— Я позвоню Николаю Александровичу, — заявил он. — Вот только найду телефон.
— Он у меня под рукой, — сказал я и медленно продиктовал номер.
— Перезвоните мне через час.
Мой собеседник с грохотом бросил трубку, и мы со Стивеном вернулись в такси.
— Когда мы окажемся в моей комнате, — предупредил Стивен, — не говорите ничего такого, что не нужно знать посторонним. Разве что после того, как я скажу вам, что все в порядке.
— Вы серьезно?
— Я иностранец и живу в секции университета, предназначенной для иностранцев. Когда вы в Москве попадаете в помещение, предназначенное для иностранцев, то можете быть уверены, что оно набито «жучками». Исключений почти не бывает.
Здание университета представляло собой серый каменный торт с украшениями. Его башни, испещренные рядами узких окон, вздымались на высоком холме над рекой. На противоположном берегу располагался стадион имени Ленина, где атлетам-олимпийцам предстояло бегать, прыгать и метать всякую всячину, а за ним открывался вид на центр города.
— Как же они справятся с целым городом, полным иностранцев? — спросил я.
— Будет преобладать апартеид. — Русский акцент подчеркнул эту злую шутку. — Будет безжалостная сегрегация.
— Почему же вы приехали в Россию, раз так относитесь к тому, что в ней происходит?
Стивен сверкнул глазами.
— Как и все остальные, я люблю эту страну и ненавижу здешний режим.
А поскольку я могу отсюда уехать, то для меня это не тюрьма.
Мы выгрузились из такси около ворот и вошли в подъезд, предназначенный для иностранных студентов. Огромная наружная дверь терялась в высоченной стене, но помещение за ней было вполне человеческого масштаба. Перед дверью стоял стол, за которым восседала плотная женщина средних лет. Она встретила Стивена скучающим взглядом, как старого знакомого, но при виде меня выскочила из-за стола со скоростью гремучей змеи.
Стивен заговорил с нею по-русски. Она сурово покачала головой. Потом они вместе изучили лежащий на столе список, и наконец женщина позволила мне пройти, продолжая подозрительно буравить глазами мою спину.
— Вот такие драконы охраняют двери по всей России, — пояснил Стивен. — Миновать их можно, только если вы есть в списках. Или если вы не остановитесь перед убийством.
Мы прошли по длинному коридору и спустились на один этаж. Там оказался магазин самообслуживания. Стивен пошел вдоль прилавков в поисках, как выяснилось, свежих пирожных с кремом и бутылки молока.
Около кассы стояла хорошенькая девушка, расплачивавшаяся за продукты.
У нее были светло-каштановые вьющиеся волосы до плеч. Дамы викторианской эпохи попадали бы от зависти при виде ее тонкой талии. Стивен окликнул девушку, она обернулась и приветствовала его радостной дружеской улыбкой, показавшей два ряда великолепных зубов. Стивен представил ее как Гудрун. В этот момент несимпатичная женщина за кассой пересчитала покупки девушки и, судя по всему, разрешила ей уйти.
Когда девушка собирала покупки, у бутылки с молоком отвалилось дно и молоко хлынуло на пол. Гудрун изумленно уставилась на казавшуюся целой бутылку, которую она продолжала держать в руке, и на молочные реки, стекавшие с ее ног.
После этого разыгрался целый спектакль. Стивен говорил, что девушка должна взять целую бутылку взамен разбитой. Несимпатичная дама трясла головой и указывала на кассу. Последовало краткое сражение, в котором победила несимпатичная дама.
— Она заставила ее купить другую бутылку, — с отвращением сказал Стивен, когда мы вышли из магазина.
— Я так и думал.
— Они здесь делают бутылки наподобие труб, а потом приваривают к ним дно. Но так или иначе Гудрун зайдет выпить с нами чаю.
Гудрун была из Западной Германии, из Бонна. Ее присутствие озарило комнату Стивена — каморку восемь на шесть футов, где помещались кровать, стол, заваленный книгами, стул и застекленный книжный шкаф. На полу лежал маленький коврик, высокое узкое окно прикрывали куцые зеленые занавески.
— Отель «Риц», — иронически хмыкнул я.
— Мне повезло, — возразил Стивен, вынимая из книжного шкафа три кружки и освобождая для них место на столе. — Русские студенты живут в таких комнатах вдвоем.
— Если бы тут было две кровати, то невозможно было бы открыть дверь, — возразил я.
— Можно, если постараться, — пожала плечиком Гудрун.
— И никаких выступлений протеста? — поинтересовался я. — Никакой борьбы за лучшие условия жизни?
— Это не допускается, — серьезно сказала Гудрун. — Любой, кто попробует протестовать, будет немедленно отчислен.
Она прекрасно, почти без акцента говорила по-английски. Стивен сказал, что русский язык она тоже знает очень хорошо. Сам он сносно владел немецким и свободно говорил по-французски. Я вздохнул про себя: сам я не достиг успехов в иностранных языках. Стивен отправился готовить чай.
— Не ходите со мной, — заявил он. — Кухня просто гадкая. Она одна на двенадцать человек. Предполагается, что все мы убираем ее по очереди, так что никто этим не занимается.
Гудрун села на кровать и спросила, как мне понравилась Москва.
— Очень понравилась, — ответил я, опустившись на стул. Потом я спросил, нравятся ли ей ее занятия, и она ответила, что очень нравятся.
— Если русские настолько не желают общаться с иностранцами, то почему же они приглашают в университет иностранных студентов? — поинтересовался я.
Девушка окинула взглядом стены. Мне с каждой минутой становилась все более понятной гнетущая обстановка, в которой жили здесь студенты. Стены в буквальном смысле имели уши.
— Мы в Москве по обмену, — объяснила она. — Стивен учится здесь, а в Лондоне — русский студент. А за меня послали студента в Боннский университет. Они коммунисты.
— Раздают Евангелия и набирают рекрутов?
Она кивнула, с несчастным видом глядя на стены и явно не одобряя моей откровенности. Я вернулся к более безопасной болтовне. В это время явился Стивен и пролил бальзам на мою израненную душу.
— Сейчас я вам кое-что покажу, — сказал молодой человек, отправляя в рот последнее пирожное. — Маленькие хитрости.
Пересев на край кровати, он достал магнитофон, включил его и театральным жестом прижал к стене около моей головы.
Ничего не произошло. Он переставил его в другое место. Результат был тот же самый. Наконец Стивен аккуратно приложил его к стене над кроватью.
Из динамика раздался высокий скулящий звук.
— Абракадабра! — провозгласил Стивен, выключив магнитофон. — Если стена нормальная, то звука нет. А вот если в стену вделан действующий микрофон... Результат вы видели.
— А они знают о ваших исследованиях? — спросил я.
— Конечно. Хотите взять с собой? — Он указал на магнитофон.
— Очень.
— Тогда я сбегаю выпишу пропуск, чтобы вы могли его вынести.
— Пропуск?
— Вы не сможете выйти отсюда с какими-нибудь вещами. Это объясняют борьбой с воровством, но на самом деле это их обычное желание до мелочей знать все, что происходит.
Я посмотрел на стену. Стивен засмеялся.
— Если вы не жалуетесь на кровавую советскую систему, то они могут подумать, что вы затеваете какое-нибудь злодеяние.
В коридоре был телефон, и я позвонил Юрию Ивановичу Шулицкому. Стивен сказал, что этот аппарат безопасен, а домашние телефоны прослушивались только у известных диссидентов. Юрий Иванович Шулицкий не мог быть диссидентом: иначе его не посылали бы наблюдателем в Англию и другие страны.
Трубку подняли сразу.
— Я говорил с Николаем Александровичем, — сказал он. — Мы встретимся завтра.
— Большое спасибо.
— Я подъеду на автомобиле к гостинице «Националь» в десять часов утра. Вас устроит?
— Вполне.
— В десять часов. — Шулицкий с грохотом бросил трубку, прежде чем я успел спросить, как узнать его или его машину. Очевидно, он считал, что я узнаю его, когда увижу.
Стивен набрал второй номер. В трубке глухо гудело. После десяти сигналов мы решили было сдаться, но вдруг гудки смолкли, и послышался негромкий голос.
— Это Миша, — сказал Стивен.
— Поговорите с ним, так будет проще, — предложил я.