Страница:
Полагаю, вы удовлетворены уже полученным вами кратким изложением материала. Вы ознакомились с некоторыми важнейшими психоаналитическими терминами и понятиями: бессознательное, подавление, формирование реакции, сублимация, перенос, Эдипов комплекс и кастрационный комплекс, либидо и теория детской сексуальности. Скорее всего эти новые понятия помогут нам в решении предстоящей задачи, а именно в изучении следующего периода жизни ребенка.
Мы продолжим описание развития ребенка с того места, на котором мы остановились. Это был возраст пяти или шести лет – время, когда ребенок поступает в школу, то есть тот период, который вам наиболее интересен.
В свете того, что мы узнали к настоящему моменту, давайте снова проанализируем жалобы учителей на то, что дети приходят в школу уже сформировавшимися личностями. Теперь мы можем убедиться в справедливости этого впечатления. К моменту поступления в детский сад или школу ребенок успевает накопить множество глубочайших переживаний. Любовь к родителям заставила его обуздать свой собственный эгоизм; он пережил неистовое желание обладать любимой матерью; желая другим смерти и ревнуя, он защищал свои права. По отношению к отцу у него развились чувства уважения и восхищения, мучительное ощущение соревнования с более сильным соперником, чувство бессилия и тяжелейшее переживание разочарования в любви. Он к тому же уже прошел через сложное развитие инстинктов и узнал, как нелегко находиться под властью отвергаемой части собственной личности. Под давлением воспитания он пережил тревогу и страх и совершил грандиозные внутренние изменения. Отягощенный таким прошлым, ребенок может быть сравнен с чем угодно, только не с чистым листом бумаги.
Происшедшие с ним метаморфозы действительно удивительны. Существо, похожее на животное, настолько зависящее от других, с почти невыносимым поведением, превратилось в более или менее разумное создание. Попавший в школу ребенок уже подготовлен к тому, чтобы узнать, что он – всего лишь один из многих и не может рассчитывать на какое-либо привилегированное положение. Он уже понял кое-что о социальной адаптации. Вместо того чтобы постоянно стремиться к удовлетворению своих желаний, как это было прежде, теперь он готов к тому, чтобы делать то, что от него требуется, и откладывать свои развлечения до времени, более подходящего для этих целей. Его интерес к интимным подробностям жизни окружающих теперь превратился в тягу к знаниям и в любовь к учебе.
Вместо объяснений и разоблачений, которых ему так не хватало прежде, теперь он стремится к знанию букв и цифр.
Те из вас, кто работает в Дневных центрах, могут подумать, что представленный вам портрет ребенка исполнен в слишком светлых тонах, точно так же, как на предыдущей лекции я нарисовала слишком мрачную картину его поведения. Вы не знаете ни одного ребенка, который был бы так хорош. Но не стоит забывать, что в Дневные центры в том виде, в котором они представлены ныне, попадают только те дети, воспитание которых в раннем возрасте по тем или иным причинам не увенчалось успехом. И напротив, учителя средней школы наверняка узнают в моем описании многих из своих учеников и не обвинят меня в преувеличении.
Если данная мною характеристика верна, она представляет собой замечательное подтверждение практических возможностей и неограниченного влияния воспитания. Родители, чьим заслугам мы чаще всего приписываем воспитание детей в ранние годы жизни, имеют все основания гордиться, что им удалось превратить вечно плачущего, непослушного и неряшливого ребенка в прилежного школьника. Не во многих сферах жизнедеятельности возможны такие преобразования.
Однако наше восхищение проделанной родителями работой было бы более полным, если бы не два других соображения, неизбежно возникающих при оценке ее результатов. Одно из них проистекает из наблюдения. Тот, кому выпадет возможность пообщаться с детьми трех– и четырехлетнего возраста, поразится богатством воображения, степенью восприимчивости, ясностью ума, неоспоримой логике вопросов и выводов последних. Но, достигнув школьного возраста, те же самые дети начинают казаться взрослым вполне заурядными и обыкновенными. Мы с удивлением спрашиваем, куда же девались интеллект и незаурядность ребенка.
Психоанализ утверждает, что эти способности не выдерживают напора тех требований, которые взрослые выставляют их маленьким обладателям; по истечении пяти лет они почти полностью исчезают. Очевидно, путь ребенка от «плохого» к «хорошему» небезопасен. Для достижения этого результата приходится принести определенную жертву, формирование реакции и способность к сублимации ребенок получает взамен своей незаурядности и непосредственности. Поэтому наше впечатление о том, что дети старшего возраста на удивление скучны и инертны рядом с младшими, абсолютно справедливо. Ограничения, сдерживающие их мысли, и препятствия, поставленные на пути их простейших действий, в конечном счете не позволяют им свободно мыслить и действовать.
Родителям не стоит так гордиться своими успехами еще и по другой причине, также ставящей их заслуги под сомнение. У нас нет абсолютно никаких оснований утверждать, что хорошее поведение детей старшего возраста является продуктом воспитания, а не результатом достижения последними определенного уровня развития. До сих пор мы не располагаем свидетельствами, которые показали бы, что произойдет, если позволить детям развиваться без внешнего влияния. Мы не знаем, выросли ли бы из них маленькие дикари или же они самостоятельно и успешно прошли бы через ряд преобразований. Воспитание определенно оказывает огромное влияние на ребенка во многих отношениях, но вопрос о том, что бы произошло, если бы окружающие ребенка взрослые воздержались от каких-либо попыток контролировать его поведение, остается открытым.
Один важный эксперимент, затрагивающий этот вопрос, имел место в психоанализе, но, к сожалению, не был закончен. В 1921 году русский психоаналитик Вера Шмидт основала в Москве детский дом для тридцати воспитанников в возрасте от одного до пяти лет. Название, которое она дала ему, «Детская домашняя лаборатория», подчеркивало характер научного эксперимента. Вера Шмидт намеревалась окружить эту маленькую группу детей научно подготовленными воспитателями, задача которых состояла в том, чтобы спокойно наблюдать их эмоциональные и инстинктивные проявления: помогая и поощряя, они должны были как можно меньше вмешиваться в развитие личности ребенка. Таким образом постепенно выяснилось бы, происходит ли на первых годах жизни переход с одной стадии развития на другую самостоятельно, без непосредственного вмешательства воспитателей, откажется ли ребенок через какое-то время от доставляющих удовольствие действий и их источников без принуждения и заменит ли их на новые.
«Детская домашняя лаборатория» Веры Шмидт по независящим от ее основателя причинам не просуществовала достаточно долго, чтобы завершить эксперимент; в ней остался только один ребенок. Поэтому вопрос, какова заслуга воспитания в происходящих с детьми изменениях, скорее всего останется открытым до тех пор, пока не появится возможность совершить подобный эксперимент в более благоприятных обстоятельствах.
Но каким бы ни был ответ, многочисленные наблюдения показывают, что на пятом и шестом годах жизни непреодолимая сила детских инстинктов медленно затихает. Высшая точка эмоциональных проявлений и навязчивых инстинктивных желаний остается позади, и ребенок постепенно успокаивается. Создается впечатление, будто в развитии ребенка происходит резкий скачок, сразу же превращающий этого ребенка в сформировавшегося взрослого, по аналогии с животным, непрерывно развивающимся от рождения до половой зрелости и не меняющимся впоследствии. Но у человека цикл развития проходит иначе. Приблизительно к пяти годам развитие инстинктов заходит в тупик, так и не дойдя до своей конечной стадии. Интерес к удовлетворению инстинктов затихает, и облик обычного ребенка действительно начинает соответствовать образу «хорошего» ребенка, существовавшему до этого момента лишь в воображении старших.
Тем не менее инстинктивные побуждения не прекратили свое существование; они просто удалились с поверхности. Они латентны, они дремлют, чтобы пробудиться с новой силой через некоторое время. Долгое время считалось, что половые инстинкты появляются только в период созревания, в то время как этот период лишь является возрастом, когда начавшееся с рождения и зашедшее в тупик к концу первого периода детства половое развитие проявляется вновь, чтобы теперь уже окончательно завершиться.
Если мы проследим развитие ребенка с раннего периода, через более спокойную фазу, называемую в психоанализе латентным периодом, до полового созревания, мы обнаружим, что все старые проблемы, пробудившись ото сна, снова всплывают на поверхность. Конфликты, возникшие на почве соперничества с отцом, запретные удовольствия, как, например, любовь к грязи, вернутся и создадут немалые сложности. Таким образом, ранний период жизни ребенка имеет много общего с отрочеством. А в более спокойный латентный период ребенок во многих отношениях напоминает рассудительного взрослого с оформившимся характером.
И снова, как и в незапамятные времена, образование ведет себя так, будто руководствуется глубоким психологическим пониманием внутреннего мира ребенка. Оно использует латентный период – время, когда ребенка меньше, чем когда-либо, беспокоят инстинкты и он не полностью поглощен своими внутренними конфликтами, для развития его интеллекта. Учителя всегда вели себя так, будто понимали, что чем меньше ребенок подвержен влиянию инстинктов, тем больше он способен к учебе, а следовательно, не одобряли поведение школьников, ищущих удовлетворения своих инстинктов, и наказывали их за это.
Здесь задачи школы и Дневных центров различаются. В задачи школы входит развитие интеллекта ребенка, передача ему новых знаний и стимулирование его умственных способностей. Служба Дневных центров, напротив, занимается исправлением ошибок воспитания, призванного обуздать детские инстинкты. Работники Дневных центров знают, что их время ограничено; им известно, что отрочество, время, когда половые инстинкты проявляются с новой силой и занимают все существо ребенка, также знаменует собой конец того периода, когда ребенок еще подвержен влиянию воспитания. Но успех или провал этого переустройства во многих случаях определяется тем, возможно ли было воспользоваться этим последним шансом установить разумную гармонию между эго ребенка, властью его инстинктов и требованиями общества.
Вероятно, вы хотели бы знать, как соотносятся между собой возможности воспитания в младенческом возрасте и в латентный период. Существует ли разница отношений маленького ребенка к родителям и ребенка старшего возраста к учителям и воспитателям? Только ли наследует учитель роль родителей и должен ли он выполнять их функции, так же как и они, практикуя угрозы кастрации, потери любви и выражая нежность по отношению к ребенку? Когда мы думаем о сложностях, которые придется претерпеть ребенку в связи с развитием Эдипова комплекса, наша обеспокоенность мыслью о таких конфликтах, неизбежных в процессе общения группы школьников с учителем, оказывается справедливой. Как может профессиональный работник справиться с ролью отца и матери в большой группе Центра и при этом быть справедливым к притязаниям детей, избегая вспышек ревности со стороны каждого из них? Или как может учитель быть одновременно объектом страха, мишенью мятежных устремлений и в то же время близким другом каждого ребенка?
Не следует забывать, что тем временем эмоциональное состояние ребенка изменилось; его отношения с родителями больше не могут оставаться такими же, как прежде. Детские побуждения стали слабеть в латентный период, страстные желания, преобладавшие в прошлом в отношении ребенка к родителям, угасли. И снова мы не знаем, сопутствует ли это изменение новой фазе развития или страстные требования любви постепенно затихли под влиянием неизбежных расстройств и разочарований.
В любом случае отношения между ребенком и родителями становятся спокойнее, теряют свою остроту. Родители предстают перед ребенком в более реальном свете, он перестает переоценивать отца, которого до этих пор считал всемогущим. Любовь к матери, близкая по степени своей интенсивности и ненасытности к взрослому чувству, переросла в нежность, которая не столь требовательна и не подлежит критике. В то же самое время ребенок пытается обрести некоторую свободу от родителей и начинает искать дополнительные объекты любви и восхищения. Ему предстоит процесс отделения, который будет продолжаться на протяжении всего латентного периода. Прекращение зависимости от предметов детской любви по достижении половой зрелости считается признаком удовлетворительного развития. Половое влечение, успешно пройдя все промежуточные стадии, приобретает взрослые формы и обращается к объекту любви вне семьи индивида.
Однако обретение независимости от объекта первой и самой важной любви проходит только с определенными оговорками. Это как если бы родители сказали: «Ты, конечно, можешь отделиться, но только если ты возьмешь нас с собой». Иначе говоря, влияние родителей не прекращается, когда ребенок отдаляется от них и даже когда его чувства по отношению к ним затихают. Просто их влияние из внешнего становится внутренним. Нам известно, что маленький ребенок подчиняется воле родителей только в их присутствии, то есть когда он испытывает страх перед их непосредственным вмешательством. Наедине с самим собой он безо всяких колебаний следует лишь своим прихотям. Его поведение меняется после исполнения ему двух или трех лет. Даже если взрослый, которому он подчиняется, выйдет из комнаты, он будет помнить, что можно и чего нельзя, и будет вести себя соответственно. Мы говорим, что, кроме сил, влияющих на него извне, он развил в себе внутреннюю силу, или внутренний голос, руководящий его поступками.
В среде психоаналитиков не возникает сомнений по поводу происхождения этого внутреннего голоса – совести, как его обычно называют. Это продолжает звучать голос родителей, только теперь изнутри, а не снаружи, как это было прежде. Ребенок как бы вобрал в себя часть матери или отца, или по крайней мере повеления и запреты, исходившие от них, стали важной частью его самого. В процессе роста эти «внутренние родители» все больше перенимают запрещающую и требующую функцию родителей из внешнего мира и продолжают воспитание ребенка изнутри, даже без реальной родительской поддержки. Ребенок выделяет этому внутреннему авторитету почетное место в своем эго, считает его примером для подражания и нередко готов к рабскому подчинению ему, большему, чем в те времена, когда он подчинялся своим настоящим родителям.
Бедное эго ребенка должно отныне стремиться к выполнению требований этого идеала – суперэго, как его называют в психоанализе. Когда ребенок не слушается его, он испытывает дискомфорт и чувство вины. Когда он действует в согласии с суперэго, он удовлетворен и доволен собой. Так как давние отношения между родителями и ребенком увековечиваются в бессознательном восприятии последнего, строгость или мягкость, преобладавшая в обращении родителей с ребенком, отражается во взаимоотношениях его эго и суперэго.
Возвращаясь к вышеизложенному утверждению, мы теперь можем сказать: ценой, которой ребенок обретает независимость от родителей, становится их слияние с его личностью. В то же время степень этого слияния определяется тщательностью воспитания.
Теперь несложно найти ответ на заданный ранее вопрос о разнице в воспитании детей в младшем возрасте и в латентный период.
Ребенок младшего возраста и его воспитатели противостоят друг другу как две враждующие силы. Родители хотят того, чего не хочет ребенок; ребенок хочет того, чего родители не хотят. Ребенок всем своим существом стремится к достижению своих целей; все, что могут сделать родители, – это прибегнуть к обещаниям, угрозам и силовым методам. Цели диаметрально противоположны. Тот факт, что победу обычно одерживают родители, следует приписывать только их преимуществу в силе.
В латентный период ситуация совершенно иная. Ребенок, теперь устраивающий взрослого, больше не является неделимым целым. Как мы уже знаем, внутри него произошел раскол. Даже если его эго иногда все еще преследует свои прежние цели, его суперэго, преемник родителей, выступает на стороне воспитателей. Пределы возможностей воспитания теперь определяются находчивостью взрослых. Они идут по неверному пути, если по отношению к ребенку в латентный период его развития ведут себя так, как если бы они находились в абсолютной оппозиции; поступая так, они лишают себя серьезного преимущества. Что им следовало бы сделать – так это обнаружить раскол в душе ребенка и вести себя соответственно. Если им удастся заключить союз с суперэго ребенка, то победа в борьбе инстинктивных побуждений и социальной адаптации будет за ними.
На вопрос о взаимоотношениях учителя и класса (или воспитателя и группы) теперь также проще найти ответ. Из вышесказанного мы видим, что учителю достается в наследство не только Эдипов комплекс. От каждого из детей, находящихся под его присмотром, он получает роль суперэго, и таким образом приобретает право распоряжения над ними. Если он будет просто играть роль родителя в глазах каждого ребенка, то все неразрешенные конфликты раннего детства разыграются снова, к тому же зависть и соперничество разрушат группу. Но если он сумеет взять на себя роль их суперэго, примера подражания группы, то принудительное подчинение заменится на добровольное послушание. Кроме того, находящиеся под его руководством дети будут более привязаны друг к другу и станут единой группой.
Взгляд на детство с точки зрения психоанализа[5]
Использование данных, полученных в анализе взрослых
Мы продолжим описание развития ребенка с того места, на котором мы остановились. Это был возраст пяти или шести лет – время, когда ребенок поступает в школу, то есть тот период, который вам наиболее интересен.
В свете того, что мы узнали к настоящему моменту, давайте снова проанализируем жалобы учителей на то, что дети приходят в школу уже сформировавшимися личностями. Теперь мы можем убедиться в справедливости этого впечатления. К моменту поступления в детский сад или школу ребенок успевает накопить множество глубочайших переживаний. Любовь к родителям заставила его обуздать свой собственный эгоизм; он пережил неистовое желание обладать любимой матерью; желая другим смерти и ревнуя, он защищал свои права. По отношению к отцу у него развились чувства уважения и восхищения, мучительное ощущение соревнования с более сильным соперником, чувство бессилия и тяжелейшее переживание разочарования в любви. Он к тому же уже прошел через сложное развитие инстинктов и узнал, как нелегко находиться под властью отвергаемой части собственной личности. Под давлением воспитания он пережил тревогу и страх и совершил грандиозные внутренние изменения. Отягощенный таким прошлым, ребенок может быть сравнен с чем угодно, только не с чистым листом бумаги.
Происшедшие с ним метаморфозы действительно удивительны. Существо, похожее на животное, настолько зависящее от других, с почти невыносимым поведением, превратилось в более или менее разумное создание. Попавший в школу ребенок уже подготовлен к тому, чтобы узнать, что он – всего лишь один из многих и не может рассчитывать на какое-либо привилегированное положение. Он уже понял кое-что о социальной адаптации. Вместо того чтобы постоянно стремиться к удовлетворению своих желаний, как это было прежде, теперь он готов к тому, чтобы делать то, что от него требуется, и откладывать свои развлечения до времени, более подходящего для этих целей. Его интерес к интимным подробностям жизни окружающих теперь превратился в тягу к знаниям и в любовь к учебе.
Вместо объяснений и разоблачений, которых ему так не хватало прежде, теперь он стремится к знанию букв и цифр.
Те из вас, кто работает в Дневных центрах, могут подумать, что представленный вам портрет ребенка исполнен в слишком светлых тонах, точно так же, как на предыдущей лекции я нарисовала слишком мрачную картину его поведения. Вы не знаете ни одного ребенка, который был бы так хорош. Но не стоит забывать, что в Дневные центры в том виде, в котором они представлены ныне, попадают только те дети, воспитание которых в раннем возрасте по тем или иным причинам не увенчалось успехом. И напротив, учителя средней школы наверняка узнают в моем описании многих из своих учеников и не обвинят меня в преувеличении.
Если данная мною характеристика верна, она представляет собой замечательное подтверждение практических возможностей и неограниченного влияния воспитания. Родители, чьим заслугам мы чаще всего приписываем воспитание детей в ранние годы жизни, имеют все основания гордиться, что им удалось превратить вечно плачущего, непослушного и неряшливого ребенка в прилежного школьника. Не во многих сферах жизнедеятельности возможны такие преобразования.
Однако наше восхищение проделанной родителями работой было бы более полным, если бы не два других соображения, неизбежно возникающих при оценке ее результатов. Одно из них проистекает из наблюдения. Тот, кому выпадет возможность пообщаться с детьми трех– и четырехлетнего возраста, поразится богатством воображения, степенью восприимчивости, ясностью ума, неоспоримой логике вопросов и выводов последних. Но, достигнув школьного возраста, те же самые дети начинают казаться взрослым вполне заурядными и обыкновенными. Мы с удивлением спрашиваем, куда же девались интеллект и незаурядность ребенка.
Психоанализ утверждает, что эти способности не выдерживают напора тех требований, которые взрослые выставляют их маленьким обладателям; по истечении пяти лет они почти полностью исчезают. Очевидно, путь ребенка от «плохого» к «хорошему» небезопасен. Для достижения этого результата приходится принести определенную жертву, формирование реакции и способность к сублимации ребенок получает взамен своей незаурядности и непосредственности. Поэтому наше впечатление о том, что дети старшего возраста на удивление скучны и инертны рядом с младшими, абсолютно справедливо. Ограничения, сдерживающие их мысли, и препятствия, поставленные на пути их простейших действий, в конечном счете не позволяют им свободно мыслить и действовать.
Родителям не стоит так гордиться своими успехами еще и по другой причине, также ставящей их заслуги под сомнение. У нас нет абсолютно никаких оснований утверждать, что хорошее поведение детей старшего возраста является продуктом воспитания, а не результатом достижения последними определенного уровня развития. До сих пор мы не располагаем свидетельствами, которые показали бы, что произойдет, если позволить детям развиваться без внешнего влияния. Мы не знаем, выросли ли бы из них маленькие дикари или же они самостоятельно и успешно прошли бы через ряд преобразований. Воспитание определенно оказывает огромное влияние на ребенка во многих отношениях, но вопрос о том, что бы произошло, если бы окружающие ребенка взрослые воздержались от каких-либо попыток контролировать его поведение, остается открытым.
Один важный эксперимент, затрагивающий этот вопрос, имел место в психоанализе, но, к сожалению, не был закончен. В 1921 году русский психоаналитик Вера Шмидт основала в Москве детский дом для тридцати воспитанников в возрасте от одного до пяти лет. Название, которое она дала ему, «Детская домашняя лаборатория», подчеркивало характер научного эксперимента. Вера Шмидт намеревалась окружить эту маленькую группу детей научно подготовленными воспитателями, задача которых состояла в том, чтобы спокойно наблюдать их эмоциональные и инстинктивные проявления: помогая и поощряя, они должны были как можно меньше вмешиваться в развитие личности ребенка. Таким образом постепенно выяснилось бы, происходит ли на первых годах жизни переход с одной стадии развития на другую самостоятельно, без непосредственного вмешательства воспитателей, откажется ли ребенок через какое-то время от доставляющих удовольствие действий и их источников без принуждения и заменит ли их на новые.
«Детская домашняя лаборатория» Веры Шмидт по независящим от ее основателя причинам не просуществовала достаточно долго, чтобы завершить эксперимент; в ней остался только один ребенок. Поэтому вопрос, какова заслуга воспитания в происходящих с детьми изменениях, скорее всего останется открытым до тех пор, пока не появится возможность совершить подобный эксперимент в более благоприятных обстоятельствах.
Но каким бы ни был ответ, многочисленные наблюдения показывают, что на пятом и шестом годах жизни непреодолимая сила детских инстинктов медленно затихает. Высшая точка эмоциональных проявлений и навязчивых инстинктивных желаний остается позади, и ребенок постепенно успокаивается. Создается впечатление, будто в развитии ребенка происходит резкий скачок, сразу же превращающий этого ребенка в сформировавшегося взрослого, по аналогии с животным, непрерывно развивающимся от рождения до половой зрелости и не меняющимся впоследствии. Но у человека цикл развития проходит иначе. Приблизительно к пяти годам развитие инстинктов заходит в тупик, так и не дойдя до своей конечной стадии. Интерес к удовлетворению инстинктов затихает, и облик обычного ребенка действительно начинает соответствовать образу «хорошего» ребенка, существовавшему до этого момента лишь в воображении старших.
Тем не менее инстинктивные побуждения не прекратили свое существование; они просто удалились с поверхности. Они латентны, они дремлют, чтобы пробудиться с новой силой через некоторое время. Долгое время считалось, что половые инстинкты появляются только в период созревания, в то время как этот период лишь является возрастом, когда начавшееся с рождения и зашедшее в тупик к концу первого периода детства половое развитие проявляется вновь, чтобы теперь уже окончательно завершиться.
Если мы проследим развитие ребенка с раннего периода, через более спокойную фазу, называемую в психоанализе латентным периодом, до полового созревания, мы обнаружим, что все старые проблемы, пробудившись ото сна, снова всплывают на поверхность. Конфликты, возникшие на почве соперничества с отцом, запретные удовольствия, как, например, любовь к грязи, вернутся и создадут немалые сложности. Таким образом, ранний период жизни ребенка имеет много общего с отрочеством. А в более спокойный латентный период ребенок во многих отношениях напоминает рассудительного взрослого с оформившимся характером.
И снова, как и в незапамятные времена, образование ведет себя так, будто руководствуется глубоким психологическим пониманием внутреннего мира ребенка. Оно использует латентный период – время, когда ребенка меньше, чем когда-либо, беспокоят инстинкты и он не полностью поглощен своими внутренними конфликтами, для развития его интеллекта. Учителя всегда вели себя так, будто понимали, что чем меньше ребенок подвержен влиянию инстинктов, тем больше он способен к учебе, а следовательно, не одобряли поведение школьников, ищущих удовлетворения своих инстинктов, и наказывали их за это.
Здесь задачи школы и Дневных центров различаются. В задачи школы входит развитие интеллекта ребенка, передача ему новых знаний и стимулирование его умственных способностей. Служба Дневных центров, напротив, занимается исправлением ошибок воспитания, призванного обуздать детские инстинкты. Работники Дневных центров знают, что их время ограничено; им известно, что отрочество, время, когда половые инстинкты проявляются с новой силой и занимают все существо ребенка, также знаменует собой конец того периода, когда ребенок еще подвержен влиянию воспитания. Но успех или провал этого переустройства во многих случаях определяется тем, возможно ли было воспользоваться этим последним шансом установить разумную гармонию между эго ребенка, властью его инстинктов и требованиями общества.
Вероятно, вы хотели бы знать, как соотносятся между собой возможности воспитания в младенческом возрасте и в латентный период. Существует ли разница отношений маленького ребенка к родителям и ребенка старшего возраста к учителям и воспитателям? Только ли наследует учитель роль родителей и должен ли он выполнять их функции, так же как и они, практикуя угрозы кастрации, потери любви и выражая нежность по отношению к ребенку? Когда мы думаем о сложностях, которые придется претерпеть ребенку в связи с развитием Эдипова комплекса, наша обеспокоенность мыслью о таких конфликтах, неизбежных в процессе общения группы школьников с учителем, оказывается справедливой. Как может профессиональный работник справиться с ролью отца и матери в большой группе Центра и при этом быть справедливым к притязаниям детей, избегая вспышек ревности со стороны каждого из них? Или как может учитель быть одновременно объектом страха, мишенью мятежных устремлений и в то же время близким другом каждого ребенка?
Не следует забывать, что тем временем эмоциональное состояние ребенка изменилось; его отношения с родителями больше не могут оставаться такими же, как прежде. Детские побуждения стали слабеть в латентный период, страстные желания, преобладавшие в прошлом в отношении ребенка к родителям, угасли. И снова мы не знаем, сопутствует ли это изменение новой фазе развития или страстные требования любви постепенно затихли под влиянием неизбежных расстройств и разочарований.
В любом случае отношения между ребенком и родителями становятся спокойнее, теряют свою остроту. Родители предстают перед ребенком в более реальном свете, он перестает переоценивать отца, которого до этих пор считал всемогущим. Любовь к матери, близкая по степени своей интенсивности и ненасытности к взрослому чувству, переросла в нежность, которая не столь требовательна и не подлежит критике. В то же самое время ребенок пытается обрести некоторую свободу от родителей и начинает искать дополнительные объекты любви и восхищения. Ему предстоит процесс отделения, который будет продолжаться на протяжении всего латентного периода. Прекращение зависимости от предметов детской любви по достижении половой зрелости считается признаком удовлетворительного развития. Половое влечение, успешно пройдя все промежуточные стадии, приобретает взрослые формы и обращается к объекту любви вне семьи индивида.
Однако обретение независимости от объекта первой и самой важной любви проходит только с определенными оговорками. Это как если бы родители сказали: «Ты, конечно, можешь отделиться, но только если ты возьмешь нас с собой». Иначе говоря, влияние родителей не прекращается, когда ребенок отдаляется от них и даже когда его чувства по отношению к ним затихают. Просто их влияние из внешнего становится внутренним. Нам известно, что маленький ребенок подчиняется воле родителей только в их присутствии, то есть когда он испытывает страх перед их непосредственным вмешательством. Наедине с самим собой он безо всяких колебаний следует лишь своим прихотям. Его поведение меняется после исполнения ему двух или трех лет. Даже если взрослый, которому он подчиняется, выйдет из комнаты, он будет помнить, что можно и чего нельзя, и будет вести себя соответственно. Мы говорим, что, кроме сил, влияющих на него извне, он развил в себе внутреннюю силу, или внутренний голос, руководящий его поступками.
В среде психоаналитиков не возникает сомнений по поводу происхождения этого внутреннего голоса – совести, как его обычно называют. Это продолжает звучать голос родителей, только теперь изнутри, а не снаружи, как это было прежде. Ребенок как бы вобрал в себя часть матери или отца, или по крайней мере повеления и запреты, исходившие от них, стали важной частью его самого. В процессе роста эти «внутренние родители» все больше перенимают запрещающую и требующую функцию родителей из внешнего мира и продолжают воспитание ребенка изнутри, даже без реальной родительской поддержки. Ребенок выделяет этому внутреннему авторитету почетное место в своем эго, считает его примером для подражания и нередко готов к рабскому подчинению ему, большему, чем в те времена, когда он подчинялся своим настоящим родителям.
Бедное эго ребенка должно отныне стремиться к выполнению требований этого идеала – суперэго, как его называют в психоанализе. Когда ребенок не слушается его, он испытывает дискомфорт и чувство вины. Когда он действует в согласии с суперэго, он удовлетворен и доволен собой. Так как давние отношения между родителями и ребенком увековечиваются в бессознательном восприятии последнего, строгость или мягкость, преобладавшая в обращении родителей с ребенком, отражается во взаимоотношениях его эго и суперэго.
Возвращаясь к вышеизложенному утверждению, мы теперь можем сказать: ценой, которой ребенок обретает независимость от родителей, становится их слияние с его личностью. В то же время степень этого слияния определяется тщательностью воспитания.
Теперь несложно найти ответ на заданный ранее вопрос о разнице в воспитании детей в младшем возрасте и в латентный период.
Ребенок младшего возраста и его воспитатели противостоят друг другу как две враждующие силы. Родители хотят того, чего не хочет ребенок; ребенок хочет того, чего родители не хотят. Ребенок всем своим существом стремится к достижению своих целей; все, что могут сделать родители, – это прибегнуть к обещаниям, угрозам и силовым методам. Цели диаметрально противоположны. Тот факт, что победу обычно одерживают родители, следует приписывать только их преимуществу в силе.
В латентный период ситуация совершенно иная. Ребенок, теперь устраивающий взрослого, больше не является неделимым целым. Как мы уже знаем, внутри него произошел раскол. Даже если его эго иногда все еще преследует свои прежние цели, его суперэго, преемник родителей, выступает на стороне воспитателей. Пределы возможностей воспитания теперь определяются находчивостью взрослых. Они идут по неверному пути, если по отношению к ребенку в латентный период его развития ведут себя так, как если бы они находились в абсолютной оппозиции; поступая так, они лишают себя серьезного преимущества. Что им следовало бы сделать – так это обнаружить раскол в душе ребенка и вести себя соответственно. Если им удастся заключить союз с суперэго ребенка, то победа в борьбе инстинктивных побуждений и социальной адаптации будет за ними.
На вопрос о взаимоотношениях учителя и класса (или воспитателя и группы) теперь также проще найти ответ. Из вышесказанного мы видим, что учителю достается в наследство не только Эдипов комплекс. От каждого из детей, находящихся под его присмотром, он получает роль суперэго, и таким образом приобретает право распоряжения над ними. Если он будет просто играть роль родителя в глазах каждого ребенка, то все неразрешенные конфликты раннего детства разыграются снова, к тому же зависть и соперничество разрушат группу. Но если он сумеет взять на себя роль их суперэго, примера подражания группы, то принудительное подчинение заменится на добровольное послушание. Кроме того, находящиеся под его руководством дети будут более привязаны друг к другу и станут единой группой.
Взгляд на детство с точки зрения психоанализа[5]
Использование данных, полученных в анализе взрослых
Открытие того факта, что «истерические больные страдают главным образом от своих воспоминаний» (Breur and Freud, 1893), стало началом психоанализа. Аналитики стали интересоваться преимущественно прошлым своих пациентов, а не их актуальными переживаниями и в большей степени проблемами, свойственными этапам роста и развития, чем зрелости.
В связи с этим возросли надежды на то, что психоаналитики могут быть так же компетентны в вопросах детского психоанализа, даже если они работали только со взрослыми пациентами. Их знания в области психического развития и их понимание взаимосвязи между внутренними и внешними силами, которые определяют индивидуальность каждого человека, должны были автоматически разъяснить все вопросы, которые связаны с эмоциональным состоянием ребенка или его нормальным развитием.
Однако следует заметить, что в то время было сделано очень мало для практического воплощений этих идей. Все усилия были направлены преимущественно на то, чтобы выработать и усовершенствовать методику, которая выявила новые факты, касающиеся последовательности либидозных фаз развития (оральная, анальная, фаллическая), Эдипова и кастрационного комплексов, амнезии раннего детства и т. д. Так как эти немаловажные открытия основывались на выводах, сделанных в ходе психоанализа взрослых пациентов, метод «реконструкции» детских переживаний был поставлен во главу угла и на его основе были сформированы многие понятия, являющие собой костяк современного детского психоанализа.
С другой стороны, потребовалось не более одного или двух десятилетий подобных исследований до того, как ряд авторов вышли за рамки простой теории и начали претворять в жизнь новые решения в области воспитания детей. Анализ взрослых невротиков не оставил сомнений в том, как велико влияние родительских отношений и отношений окружения, а также неискренности родителей в сексуальных вопросах, нереально высоких моральных требований, чрезмерной строгости так же, как и чрезмерной снисходительности, ненужных запретов, наказаний, раннего совращения. Изменить отношения путем улучшения условий воспитания и, таким образом, ввести так называемое психоаналитическое воспитание, которое помогло бы предотвратить развитие неврозов, казалось сложной задачей.
Теперь, по прошествии более пятидесяти лет, оглядываясь назад, мы видим длинную череду ошибок и неудач. В то время было практически невозможно составить полную, законченную систему стимулов, аффектов, взаимосвязей, орудий, функций и защитных механизмов эго, взаимозависимости и взаимодействия ид и эго и вытекающих отсюда нарушений развития. Теория психоанализа расширяла свои границы, за одним открытием следовало другое. Применение соответствующих познаний в вопросах воспитания и предупреждение умственных заболеваний происходили не иначе как постепенно, шаг за шагом, следуя трудной и тернистой дорогой. По мере того как совершались новые открытия в области клинических исследований или теоретиками разрабатывались нововведения и изменения, они выносились на обсуждение, трансформировались в предупреждения и наставления для родителей и учителей и становились неотъемлемой частью аналитического воспитания.
Последствия этих экстраполяций теперь хорошо известны. Так, в свое время, когда психоанализ особо подчеркнул совращающее влияние ситуации, когда ребенок делит постель с родителями, и травматические последствия «первичной сцены» – наблюдения детьми полового акта родителей, последовали советы избегать физической интимной близости с детьми и предостережения от совершения сексуальных актов в присутствии даже самых маленьких детей. Когда в процессе анализа взрослых было подтверждено, что запрет на удовлетворение сексуального любопытства во многих случаях является причиной задержки интеллектуального развития, стало пропагандироваться раннее сексуальное просвещение. Когда обнаружилось, что истерические симптомы, фригидность, импотенция и т. д. восходят к запрету и последующему подавлению сексуальных проявлений детства, психоаналитическое воспитание было переориентировано на снисходительное, терпимое, либеральное отношение к проявлениям инфантильной прегенитальной сексуальности. Когда новая теория инстинкта определила агрессию как основное влечение, толерантность также была распространена на появления ранней детской враждебности, желание смерти родителей и сиблингов и так далее. Когда определили, что тревога играет центральную роль в формировании симптомов, все усилия были устремлены на то, чтобы снизить страх перед родительской властью и авторитетом. Когда чувство вины оказалось следствием конфликтов с внешним миром, за этим последовал строгий запрет на все воспитательные меры, способствующие формированию суперэго. Когда новый структурный взгляд на личность возложил ответственность за поддержание внутреннего баланса на эго, это вылилось в необходимость поощрения развития в детях силы эго, решительно оберегая их от воздействия, давления инстинктов. И уже в настоящее время, когда аналитические исследования были переориентированы на самые ранние события первых лет жизни и высветили их значимость, последовавшие открытия привели к новым и в некоторых отношениях революционным способам ухода за грудными детьми.
Благодаря этим длительным и тщательным разработкам психоаналитическое учение не может быть признано несистематичным. Более того, его развитие проходило по спирали – вначале внимание концентрировалось на свободе побуждений, затем на силе эго, потом вновь на сохранении либидозных отношений. В поисках факторов, вызывающих отклонения, и защитных мер использовались последние психоаналитические исследования, которые обеспечивали более удачное решение проблемы.
Одни из советов, данных родителям в тот период, были согласованы друг с другом, другие – прямо противоположными и взаимоисключающими. Некоторые из них оправдывали самые радужные надежды. Таким образом, психоанализ числит среди своих успехов большое доверие и доброжелательное отношение между родителями и детьми, которое было достигнуто после того, как появилась искренность в обсуждении сексуальных вопросов. Другая победа была одержана над упрямством, свойственным определенной стадии раннего возраста, которое исчезало почти во всех случаях без исключения после того, как были выявлены все проблемы анальной фазы и приняты соответствующие меры. Также после того, как в соответствии с установлением более внимательного и тщательного подхода к оральным потребностям изменилось отношение к кормлению младенцев и отнятию их от груди, исчезли некоторые свойственные детям нарушения питания. Определенные типы расстройства сна (например, проблемы засыпания) были устранены после того, как смягчилось отношение к мастурбации, сосанию пальца и другим видам аутоэротических действий.
С другой стороны, не было недостатка в разочарованиях и сюрпризах. Неожиданностью явилось то, что, даже если детям доступно и простым языком разъясняют вопросы секса, это воспринимается неадекватно и что они упорно продолжают верить в собственные представления о сексе, которые изображают отношения между взрослыми в соответствующих возрасту понятиях оральности и анальности, жестокости и грубости. Не менее неожиданным стало то, что снятие запрета на мастурбацию имело – кроме позитивных последствий – определенный нежелательный эффект в формировании характера, а именно ликвидация чувства напряженности и борьбы, которое, несмотря на его патогенное влияние, служило также фундаментом морального воспитания (Lampl-de Groot, 1950). Кроме того, избавление ребенка от тревоги оказалось невыполнимой задачей. Родители делали все возможное, чтобы ребенок не испытывал страха перед ними, но это привело только к тому, что возрастало чувство вины, то есть страх ребенка перед собственной совестью. В свою очередь, снижение строгости супер-эго приводит к тому, что ребенок становится подвержен всем возможным тревогам, то есть чувствует беззащитность перед давлением своих инстинктов.
В связи с этим возросли надежды на то, что психоаналитики могут быть так же компетентны в вопросах детского психоанализа, даже если они работали только со взрослыми пациентами. Их знания в области психического развития и их понимание взаимосвязи между внутренними и внешними силами, которые определяют индивидуальность каждого человека, должны были автоматически разъяснить все вопросы, которые связаны с эмоциональным состоянием ребенка или его нормальным развитием.
Однако следует заметить, что в то время было сделано очень мало для практического воплощений этих идей. Все усилия были направлены преимущественно на то, чтобы выработать и усовершенствовать методику, которая выявила новые факты, касающиеся последовательности либидозных фаз развития (оральная, анальная, фаллическая), Эдипова и кастрационного комплексов, амнезии раннего детства и т. д. Так как эти немаловажные открытия основывались на выводах, сделанных в ходе психоанализа взрослых пациентов, метод «реконструкции» детских переживаний был поставлен во главу угла и на его основе были сформированы многие понятия, являющие собой костяк современного детского психоанализа.
С другой стороны, потребовалось не более одного или двух десятилетий подобных исследований до того, как ряд авторов вышли за рамки простой теории и начали претворять в жизнь новые решения в области воспитания детей. Анализ взрослых невротиков не оставил сомнений в том, как велико влияние родительских отношений и отношений окружения, а также неискренности родителей в сексуальных вопросах, нереально высоких моральных требований, чрезмерной строгости так же, как и чрезмерной снисходительности, ненужных запретов, наказаний, раннего совращения. Изменить отношения путем улучшения условий воспитания и, таким образом, ввести так называемое психоаналитическое воспитание, которое помогло бы предотвратить развитие неврозов, казалось сложной задачей.
Теперь, по прошествии более пятидесяти лет, оглядываясь назад, мы видим длинную череду ошибок и неудач. В то время было практически невозможно составить полную, законченную систему стимулов, аффектов, взаимосвязей, орудий, функций и защитных механизмов эго, взаимозависимости и взаимодействия ид и эго и вытекающих отсюда нарушений развития. Теория психоанализа расширяла свои границы, за одним открытием следовало другое. Применение соответствующих познаний в вопросах воспитания и предупреждение умственных заболеваний происходили не иначе как постепенно, шаг за шагом, следуя трудной и тернистой дорогой. По мере того как совершались новые открытия в области клинических исследований или теоретиками разрабатывались нововведения и изменения, они выносились на обсуждение, трансформировались в предупреждения и наставления для родителей и учителей и становились неотъемлемой частью аналитического воспитания.
Последствия этих экстраполяций теперь хорошо известны. Так, в свое время, когда психоанализ особо подчеркнул совращающее влияние ситуации, когда ребенок делит постель с родителями, и травматические последствия «первичной сцены» – наблюдения детьми полового акта родителей, последовали советы избегать физической интимной близости с детьми и предостережения от совершения сексуальных актов в присутствии даже самых маленьких детей. Когда в процессе анализа взрослых было подтверждено, что запрет на удовлетворение сексуального любопытства во многих случаях является причиной задержки интеллектуального развития, стало пропагандироваться раннее сексуальное просвещение. Когда обнаружилось, что истерические симптомы, фригидность, импотенция и т. д. восходят к запрету и последующему подавлению сексуальных проявлений детства, психоаналитическое воспитание было переориентировано на снисходительное, терпимое, либеральное отношение к проявлениям инфантильной прегенитальной сексуальности. Когда новая теория инстинкта определила агрессию как основное влечение, толерантность также была распространена на появления ранней детской враждебности, желание смерти родителей и сиблингов и так далее. Когда определили, что тревога играет центральную роль в формировании симптомов, все усилия были устремлены на то, чтобы снизить страх перед родительской властью и авторитетом. Когда чувство вины оказалось следствием конфликтов с внешним миром, за этим последовал строгий запрет на все воспитательные меры, способствующие формированию суперэго. Когда новый структурный взгляд на личность возложил ответственность за поддержание внутреннего баланса на эго, это вылилось в необходимость поощрения развития в детях силы эго, решительно оберегая их от воздействия, давления инстинктов. И уже в настоящее время, когда аналитические исследования были переориентированы на самые ранние события первых лет жизни и высветили их значимость, последовавшие открытия привели к новым и в некоторых отношениях революционным способам ухода за грудными детьми.
Благодаря этим длительным и тщательным разработкам психоаналитическое учение не может быть признано несистематичным. Более того, его развитие проходило по спирали – вначале внимание концентрировалось на свободе побуждений, затем на силе эго, потом вновь на сохранении либидозных отношений. В поисках факторов, вызывающих отклонения, и защитных мер использовались последние психоаналитические исследования, которые обеспечивали более удачное решение проблемы.
Одни из советов, данных родителям в тот период, были согласованы друг с другом, другие – прямо противоположными и взаимоисключающими. Некоторые из них оправдывали самые радужные надежды. Таким образом, психоанализ числит среди своих успехов большое доверие и доброжелательное отношение между родителями и детьми, которое было достигнуто после того, как появилась искренность в обсуждении сексуальных вопросов. Другая победа была одержана над упрямством, свойственным определенной стадии раннего возраста, которое исчезало почти во всех случаях без исключения после того, как были выявлены все проблемы анальной фазы и приняты соответствующие меры. Также после того, как в соответствии с установлением более внимательного и тщательного подхода к оральным потребностям изменилось отношение к кормлению младенцев и отнятию их от груди, исчезли некоторые свойственные детям нарушения питания. Определенные типы расстройства сна (например, проблемы засыпания) были устранены после того, как смягчилось отношение к мастурбации, сосанию пальца и другим видам аутоэротических действий.
С другой стороны, не было недостатка в разочарованиях и сюрпризах. Неожиданностью явилось то, что, даже если детям доступно и простым языком разъясняют вопросы секса, это воспринимается неадекватно и что они упорно продолжают верить в собственные представления о сексе, которые изображают отношения между взрослыми в соответствующих возрасту понятиях оральности и анальности, жестокости и грубости. Не менее неожиданным стало то, что снятие запрета на мастурбацию имело – кроме позитивных последствий – определенный нежелательный эффект в формировании характера, а именно ликвидация чувства напряженности и борьбы, которое, несмотря на его патогенное влияние, служило также фундаментом морального воспитания (Lampl-de Groot, 1950). Кроме того, избавление ребенка от тревоги оказалось невыполнимой задачей. Родители делали все возможное, чтобы ребенок не испытывал страха перед ними, но это привело только к тому, что возрастало чувство вины, то есть страх ребенка перед собственной совестью. В свою очередь, снижение строгости супер-эго приводит к тому, что ребенок становится подвержен всем возможным тревогам, то есть чувствует беззащитность перед давлением своих инстинктов.