Страница:
В итоге, несмотря на множество открытий, психоаналитическое воспитание так и остается перед целью, поставленной с cамого начала. Было бы справедливо, если бы дети, выросшие в современных условиях, хотя бы в некоторой степени отличались от предыдущих поколений, но они не свободнее от страха и от конфликтов, и они в не меньшей степени подвержены невротическим и другим психическим заболеваниям. Согласно вышесказанному, не существует «панацеи от невроза». Само деление на ид, эго и суперэго дает нам представление о физической структуре, в которой каждая часть имеет свое специфическое происхождение, определенные цели и предпочтения и свой индивидуальный режим функционирования. По определению различные психологические факторы находятся в противоречии друг с другом, и это порождает внутренние разногласия, которые воплощаются в сознании как психические конфликты. Эти последние существуют там, где имеет место сложное структурное развитие личности и характера. Конечно, есть примеры, когда «психоаналитическое воспитание» помогает ребенку принимать правильные решения, которые способствуют сохранению его психического здоровья. Но также есть и много других, когда внутренние конфликты не могут быть предотвращены и становятся причиной тех или иных отклонений в развитии психики.
Возникновение детского анализа и его последствия
Непосредственное наблюдение детей на службе психоаналитической детской психологии
Сосредоточенность аналитиков исключительно на глубинном материале
Производные бессознательного как материал для наблюдения
Защитные механизмы как материал наблюдения
Другие формы детского поведения как материал наблюдения
Эго в непосредственном наблюдении
Возникновение детского анализа и его последствия
Многие сомнения и неопределенные моменты были разрешены с появлением детского анализа. Психоаналитики приблизились еще на один шаг к определению того, что должно было быть определено в самом начале – к детским ожиданиям и их реализации.
Для психоаналитической детской психологии, которая до этого базировалась исключительно на реконструкции анализа взрослых, таким образом открывался второй обширный источник. Для аналитиков стало важной теоретической задачей сравнение и противопоставление экспериментальных данных того и другого вида. Но детский психоанализ основывался не только на этом. Помимо изучения «взаимосвязей между конкретным окружением и развитием способностей ребенка» было выявлено «множество интимных подробностей о жизни детей», а именно то, что «фантазии, так же как и обычные переживания, возможно наблюдать, если только психоаналитик обеспечит обстановку, в которой мечты и ночные кошмары ребенка становятся понятными»[6]. Для аналитических терапевтов важно, что в раннем анализе для сознания пациента и наблюдения аналитика еще доступны инфантильные комплексы и их патологические последствия, то есть аналитик работает с возрастом, в котором пока еще не достигли своей полной силы инфантильная амнезия и покровные воспоминания.
Подробное изучение проблем детства, которые вытекают из многолетней практики психоанализа, основывается на индивидуальном подходе к развитию личности, что отличается от взглядов тех коллег, которые видят детский анализ только через призму выводов, сделанных на основе наблюдений над взрослыми. Поэтому детские аналитики не только предлагают долгожданные подтверждения аналитических предположений, они также содействуют нахождению решений, поскольку альтернативные гипотезы продвигаются реконструктивными методами[7]. Они смещают акценты на специфические области и вносят коррективы в традиционные взгляды (A. Freud, 1951). И кроме всего прочего, они, как я попытаюсь показать далее, могут также внести свой вклад в метапсихологию и теорию психоаналитической терапии.
Для психоаналитической детской психологии, которая до этого базировалась исключительно на реконструкции анализа взрослых, таким образом открывался второй обширный источник. Для аналитиков стало важной теоретической задачей сравнение и противопоставление экспериментальных данных того и другого вида. Но детский психоанализ основывался не только на этом. Помимо изучения «взаимосвязей между конкретным окружением и развитием способностей ребенка» было выявлено «множество интимных подробностей о жизни детей», а именно то, что «фантазии, так же как и обычные переживания, возможно наблюдать, если только психоаналитик обеспечит обстановку, в которой мечты и ночные кошмары ребенка становятся понятными»[6]. Для аналитических терапевтов важно, что в раннем анализе для сознания пациента и наблюдения аналитика еще доступны инфантильные комплексы и их патологические последствия, то есть аналитик работает с возрастом, в котором пока еще не достигли своей полной силы инфантильная амнезия и покровные воспоминания.
Подробное изучение проблем детства, которые вытекают из многолетней практики психоанализа, основывается на индивидуальном подходе к развитию личности, что отличается от взглядов тех коллег, которые видят детский анализ только через призму выводов, сделанных на основе наблюдений над взрослыми. Поэтому детские аналитики не только предлагают долгожданные подтверждения аналитических предположений, они также содействуют нахождению решений, поскольку альтернативные гипотезы продвигаются реконструктивными методами[7]. Они смещают акценты на специфические области и вносят коррективы в традиционные взгляды (A. Freud, 1951). И кроме всего прочего, они, как я попытаюсь показать далее, могут также внести свой вклад в метапсихологию и теорию психоаналитической терапии.
Непосредственное наблюдение детей на службе психоаналитической детской психологии
В своих теоретических рассуждениях аналитики недавно «пришли к соглашению, что психоанализ (и в особенности детский) не следует ограничивать данными, полученными с помощью исключительно психоаналитических методов» (Heinz Hart-mann, 1950a). Несколько иначе обстояло дело на практике. Уже после выхода в свет «Трех очерков по теории сексуальности» (Freud, 1905) первое поколение аналитиков начало наблюдать и описывать поведение своих детей с учетом деталей инфантильной сексуальности, Эдипова и кастрационного комплексов. Воспитатели детских садов, школьные учителя, люди, работающие со взрослыми, делинквентными и малолетними преступниками, применяли аналитические методы в своей работе в 20-х и 30-х годах, задолго до того, как такая работа – уже после войны – развернулась в систематическое и организованное предприятие.
Тем не менее, что касается наблюдений вне аналитической ситуации, аналитики, обычно имеющие дело с вытесненным и бессознательным материалом, испытывали к этому сильное недоверие, прежде чем смогли включить в сферу своих интересов результаты наблюдений внешнего поведения. В этом отношении будет небесполезно осветить отношения между психоанализом и непосредственным наблюдением[8] в их развитии за последние годы. На вопрос – возможно ли с помощью исследования поверхности сознания постичь структуру, механизмы функционирования и содержание личности – в разное время отвечали по-разному, и лишь с открытиями в области детского развития этот вопрос все чаще получает положительный ответ. Хотя не существует строгой исторической последовательности, которую можно было бы проследить, есть определенные аспекты и факторы, которые отчасти последовательно, а отчасти разрозненно освещают этот вопрос.
Тем не менее, что касается наблюдений вне аналитической ситуации, аналитики, обычно имеющие дело с вытесненным и бессознательным материалом, испытывали к этому сильное недоверие, прежде чем смогли включить в сферу своих интересов результаты наблюдений внешнего поведения. В этом отношении будет небесполезно осветить отношения между психоанализом и непосредственным наблюдением[8] в их развитии за последние годы. На вопрос – возможно ли с помощью исследования поверхности сознания постичь структуру, механизмы функционирования и содержание личности – в разное время отвечали по-разному, и лишь с открытиями в области детского развития этот вопрос все чаще получает положительный ответ. Хотя не существует строгой исторической последовательности, которую можно было бы проследить, есть определенные аспекты и факторы, которые отчасти последовательно, а отчасти разрозненно освещают этот вопрос.
Сосредоточенность аналитиков исключительно на глубинном материале
На раннем этапе развития психоанализа и задолго до того, как зародился детский анализ, отношения между анализом и поверхностным наблюдением характеризовались в целом как отрицательные и враждебные. Это было время открытий бессознательного и постепенного развития аналитических методов – двух направлений, которые неразрывно связаны друг с другом. Задачей пионеров психоанализа было скорее подчеркнуть различие между наблюдением и скрытыми импульсами, чем их тождественность, чем попытаться установить факт существования скрытой, то есть бессознательной мотивации. Кроме того, проводимая работа имела оппозицию в лице общественности, которая отказывалась верить в существование бессознательного, к которому сознание не имело свободного доступа, или в возможность влияния на сознание таких факторов, которые недоступны непосредственному наблюдению. Непрофессиональная публика была склонна наделять аналитиков сверхъестественной способностью раскрывать самые сокровенные тайны человека с первого взгляда и упорствовала в своих заблуждениях, несмотря на все заявления аналитиков о том, что в своей работе они пользуются трудоемкими и медлительными методами, без которых видят не более чем микробиолог, лишенный своего микроскопа. Психиатры, даже признанные, не делают различий между реальными случаями изнасилования отцами-психотиками своих дочерей и бессознательными, скрытыми влечениями Эдипова комплекса и называют первые вместо вторых «фрейдистскими фактами». В известном в свое время уголовном деле судья в своем обвинении даже ссылался на тот факт, что повсеместно сыновья желают смерти своим отцам, не учитывая при этом того, какие психические деформации необходимы, чтобы бессознательные и вытесненные импульсы стали сознательными намерениями и воплотились в действии.
Академические психологи, в свою очередь, пытались проверить или опровергнуть правомочность Эдипова комплекса с помощью вопросников и анкет, то есть методами, которые в принципе по своей природе не способны проникнуть за барьеры, отделяющие сознательный разум от бессознательного, и обнаружить у взрослых вытесненные остатки инфантильных эмоциональных стремлений.
Также и молодое поколение аналитиков этого времени было склонно смешивать содержание бессознательного с его очевидными проявлениями. В обучающих психоаналитических курсах, посвященных интерпретации сновидений например, на протяжении многих лет одной из наиболее трудных задач для инструкторов было обучить дифференцировать скрытое и явное содержание сновидений и внушить студентам, что бессознательное стремится не проявляться на поверхности незамаскированным в процессе работы над сном и что сознательное содержание сна косвенным образом выражает скрытое содержание. Кроме того, стремясь проникнуть за границы сознания и навести мост между поверхностью и глубиной, многие пытались увидеть за внешними проявлениями страдающих от специфических бессознательных импульсов кровосмесительные или садомазохистские фантазии, кастрационные тревоги, желания смерти и т. д. – попытки, которые в то время были неосуществимы и, следовательно, ошибочны. Неудивительно, что в подобных условиях всех студентов-психоаналитиков предостерегали от того, чтобы пытаться использовать метод внешнего наблюдения, их не обучали работе с пациентами путем объяснения вытесненного материала и они не могли иметь дело с методами, которые только представляют угрозу главной аналитической задаче – совершенствованию самой аналитической техники.
Академические психологи, в свою очередь, пытались проверить или опровергнуть правомочность Эдипова комплекса с помощью вопросников и анкет, то есть методами, которые в принципе по своей природе не способны проникнуть за барьеры, отделяющие сознательный разум от бессознательного, и обнаружить у взрослых вытесненные остатки инфантильных эмоциональных стремлений.
Также и молодое поколение аналитиков этого времени было склонно смешивать содержание бессознательного с его очевидными проявлениями. В обучающих психоаналитических курсах, посвященных интерпретации сновидений например, на протяжении многих лет одной из наиболее трудных задач для инструкторов было обучить дифференцировать скрытое и явное содержание сновидений и внушить студентам, что бессознательное стремится не проявляться на поверхности незамаскированным в процессе работы над сном и что сознательное содержание сна косвенным образом выражает скрытое содержание. Кроме того, стремясь проникнуть за границы сознания и навести мост между поверхностью и глубиной, многие пытались увидеть за внешними проявлениями страдающих от специфических бессознательных импульсов кровосмесительные или садомазохистские фантазии, кастрационные тревоги, желания смерти и т. д. – попытки, которые в то время были неосуществимы и, следовательно, ошибочны. Неудивительно, что в подобных условиях всех студентов-психоаналитиков предостерегали от того, чтобы пытаться использовать метод внешнего наблюдения, их не обучали работе с пациентами путем объяснения вытесненного материала и они не могли иметь дело с методами, которые только представляют угрозу главной аналитической задаче – совершенствованию самой аналитической техники.
Производные бессознательного как материал для наблюдения
В тот же период существовали и другие открытия и факторы работы, которые помогали смягчить такой бескомпромиссный подход по отношению к поверхностному наблюдению. В конце концов, аналитики использовали в целях терапии не бессознательную часть психики человека саму по себе, а ее производные.
Аналитическое сообщество, разумеется, ограничивалось специфическими мерами, которые способствовали получению таких производных посредством полной релаксации, в которой пациент легко подчиняется таким условиям, как временное прекращение действия его критической функции, что делает возможным появление и выражение свободных ассоциаций; исключение моторной подвижности, которое способствует тому, что даже наиболее опасные импульсы могут быть вербализованы безобидно, без всяких последствий; использование личности аналитика в качестве объекта для переноса прошлых переживаний и т. д. Но, несмотря на то что с помощью этих технических приспособлений производные бессознательного становятся более обильными и проявляются в более четкой последовательности, они прорываются из глубины и вторгаются в сознание не только в условиях аналитической сессии. В той степени, насколько аналитик готов вне зависимости от условий и обстоятельств воспринять проявления бессознательного, настолько же он склоняется учитывать их в качестве «рабочего материала». У взрослых это оговорки, ошибочные и симптоматичные действия, которые выражают подсознательные и бессознательные побуждения, сюда же следует отнести типичные сновидения и символику сновидений, значение которых может быть раскрыто и без интерпретационной работы. У детей, кроме того, это элементарные сновидения, которые обнаруживают скрытые желания, а также мечты, грезы, которые предоставляют данные, касающиеся стадии либидозного развития маленького пациента с минимальными искажениями. Примером последних служат героические фантазии и фантазии избавления, которые свойственны мальчикам в период наивысшего развития их маскулинных стремлений; фантазии о семье и фантазии близнецов (Dorothy Burlingham, 1952), свойственные детям в латентный период как свидетельство разочарования родителями; фантазии об избиении, наличие которых указывает на фиксацию на садомазохистской, анальной стадии инфантильной сексуальности. Всегда находились аналитики, которые в большей мере, чем остальные, использовали подобные проявления для выявления бессознательного контекста. Однако та простота, с которой они выявляли эти связи, могла ввести их в соблазн отказаться от полного сотрудничества с пациентом, не заглядывать глубоко в бессознательное и игнорировать сопротивление. Но то же отношение к бессознательному, которое может превратить правильного аналитика в «дикого», является необходимым условием для аналитического наблюдателя, который с помощью подобных методов может переводить различные виды внешних проявлений в ценную аналитическую информацию.
Аналитическое сообщество, разумеется, ограничивалось специфическими мерами, которые способствовали получению таких производных посредством полной релаксации, в которой пациент легко подчиняется таким условиям, как временное прекращение действия его критической функции, что делает возможным появление и выражение свободных ассоциаций; исключение моторной подвижности, которое способствует тому, что даже наиболее опасные импульсы могут быть вербализованы безобидно, без всяких последствий; использование личности аналитика в качестве объекта для переноса прошлых переживаний и т. д. Но, несмотря на то что с помощью этих технических приспособлений производные бессознательного становятся более обильными и проявляются в более четкой последовательности, они прорываются из глубины и вторгаются в сознание не только в условиях аналитической сессии. В той степени, насколько аналитик готов вне зависимости от условий и обстоятельств воспринять проявления бессознательного, настолько же он склоняется учитывать их в качестве «рабочего материала». У взрослых это оговорки, ошибочные и симптоматичные действия, которые выражают подсознательные и бессознательные побуждения, сюда же следует отнести типичные сновидения и символику сновидений, значение которых может быть раскрыто и без интерпретационной работы. У детей, кроме того, это элементарные сновидения, которые обнаруживают скрытые желания, а также мечты, грезы, которые предоставляют данные, касающиеся стадии либидозного развития маленького пациента с минимальными искажениями. Примером последних служат героические фантазии и фантазии избавления, которые свойственны мальчикам в период наивысшего развития их маскулинных стремлений; фантазии о семье и фантазии близнецов (Dorothy Burlingham, 1952), свойственные детям в латентный период как свидетельство разочарования родителями; фантазии об избиении, наличие которых указывает на фиксацию на садомазохистской, анальной стадии инфантильной сексуальности. Всегда находились аналитики, которые в большей мере, чем остальные, использовали подобные проявления для выявления бессознательного контекста. Однако та простота, с которой они выявляли эти связи, могла ввести их в соблазн отказаться от полного сотрудничества с пациентом, не заглядывать глубоко в бессознательное и игнорировать сопротивление. Но то же отношение к бессознательному, которое может превратить правильного аналитика в «дикого», является необходимым условием для аналитического наблюдателя, который с помощью подобных методов может переводить различные виды внешних проявлений в ценную аналитическую информацию.
Защитные механизмы как материал наблюдения
Внешние проявления подсознания у взрослых и детей становятся еще более явными для аналитиков, когда внимание сосредоточено не только на подтексте и производных бессознательного, то есть на побуждениях, фантазиях, образах и так далее, но и на методах эго, препятствующих проявлению этих факторов в сознательном поведении. Хотя эти механизмы сами по себе являются автоматическими и бессознательными, их результаты достаточно явственны для наблюдателя-аналитика. Что, разумеется, не относится к такому механизму эго, как вытеснение. Ясное и простое, оно не оставляет никаких следов своей деятельности, на поверхности не остается ничего, кроме отсутствия тех склонностей и стремлений, которые, согласно психоаналитическому представлению о норме, являются обязательными компонентами личности. Если, например, родители описывают свою маленькую дочь как «нежную, ласковую, скромную, послушную», аналитик отметит очевидное отсутствие таких свойственных детству качеств, как жадность и агрессия. Если родители подчеркивают, что их старший ребенок «любит младших», аналитик будет искать скрытую зависть и ревность. Если ребенок описан родителями как «безразличный и не проявляющий интереса к различиям между мальчиками и девочками, детским гениталиям, взаимоотношениям между родителями», для нас очевидна внутренняя борьба, которая приводит к сознательному угашению здорового сексуального любопытства, и т. д.
К счастью, существуют и другие защитные механизмы, которые облегчают работу аналитика. Одним из них является формирование реакции, которое по определению выявляет скрытые мотивы реальных действий. Маленький мальчик, испытывающий сильный страх «всегда, когда отец вечером или в ненастную погоду уходит из дома», выдает тем самым свое вытесненное желание его смерти; то же самое касается детской тревоги, когда ребенок ночью прислушивается к дыханию спящего сиблинга, который, если недосмотреть, «может умереть во сне». Свойства стыда, жалости, отвращения, как известно, приобретаются детьми не иначе как в результате внутреннего сопротивления проявлениям эксгибиционизма, жестокости, желания пачкаться; их появление, таким образом, является ценным диагностическим указателем. Подобным образом сублимации очень легко могут быть сведены к ими символизируемым примитивным импульсам, от которых они произошли. Проекции маленьких детей выдают их восприимчивость к множеству нежелательных качеств и установок и т. д.
Перенимая передовой психоаналитический опыт, аналитики также проявляют все больший интерес к проявлениям специфических комбинаций установок, то есть личностным типам, которые можно заметить невооруженным глазом и которые могут дать значимую информацию. Этот путь был открыт благодаря углубленному изучению генетических корней навязчивого характера, специфические свойства и наклонности которого – аккуратность, опрятность, упрямство, пунктуальность, скупость, нерешительность, накопительство и т. д. – берут свое начало из бессознательных анально-садистских стадий, побуждений. Неясно, почему этот феномен, хотя и был изучен в числе первых, остается единственным в отношении инструктивных связей между поверхностными и глубинными процессами. Здесь мы разделяем высказанное З. Фрейдом предположение, «что и другие свойства характера сходным образом являются конденсатами или реактивными образованиями определенных прегенитальных формаций…» (1932).
Фактически, с момента написания этих строк в 1932 году, уже подтвердилось множество таких гипотез, особенно в отношении орального и генитального типов характера, в частности относительно детей младшего возраста. Если ребенок проявляет жадность, алчность, стремление к зависимости, требовательность или если у него развит страх отравления или он отказывается от пищи и т. д., очевидно, что угроза его развитию и прогрессу проистекает из точки его фиксации на оральной стадии. Если он демонстрирует крайнюю амбициозность, связанную с импульсивным поведением, мы делаем заключение о фиксации на генитальной стадии. Во всех этих примерах связи между вытесненным содержанием ид и проявляющимся эго так неоспоримы и прочны, что аналитику достаточно одного взгляда, чтобы сделать точные выводы: что происходит или уже произошло в потайных уголках человеческого сознания.
К счастью, существуют и другие защитные механизмы, которые облегчают работу аналитика. Одним из них является формирование реакции, которое по определению выявляет скрытые мотивы реальных действий. Маленький мальчик, испытывающий сильный страх «всегда, когда отец вечером или в ненастную погоду уходит из дома», выдает тем самым свое вытесненное желание его смерти; то же самое касается детской тревоги, когда ребенок ночью прислушивается к дыханию спящего сиблинга, который, если недосмотреть, «может умереть во сне». Свойства стыда, жалости, отвращения, как известно, приобретаются детьми не иначе как в результате внутреннего сопротивления проявлениям эксгибиционизма, жестокости, желания пачкаться; их появление, таким образом, является ценным диагностическим указателем. Подобным образом сублимации очень легко могут быть сведены к ими символизируемым примитивным импульсам, от которых они произошли. Проекции маленьких детей выдают их восприимчивость к множеству нежелательных качеств и установок и т. д.
Перенимая передовой психоаналитический опыт, аналитики также проявляют все больший интерес к проявлениям специфических комбинаций установок, то есть личностным типам, которые можно заметить невооруженным глазом и которые могут дать значимую информацию. Этот путь был открыт благодаря углубленному изучению генетических корней навязчивого характера, специфические свойства и наклонности которого – аккуратность, опрятность, упрямство, пунктуальность, скупость, нерешительность, накопительство и т. д. – берут свое начало из бессознательных анально-садистских стадий, побуждений. Неясно, почему этот феномен, хотя и был изучен в числе первых, остается единственным в отношении инструктивных связей между поверхностными и глубинными процессами. Здесь мы разделяем высказанное З. Фрейдом предположение, «что и другие свойства характера сходным образом являются конденсатами или реактивными образованиями определенных прегенитальных формаций…» (1932).
Фактически, с момента написания этих строк в 1932 году, уже подтвердилось множество таких гипотез, особенно в отношении орального и генитального типов характера, в частности относительно детей младшего возраста. Если ребенок проявляет жадность, алчность, стремление к зависимости, требовательность или если у него развит страх отравления или он отказывается от пищи и т. д., очевидно, что угроза его развитию и прогрессу проистекает из точки его фиксации на оральной стадии. Если он демонстрирует крайнюю амбициозность, связанную с импульсивным поведением, мы делаем заключение о фиксации на генитальной стадии. Во всех этих примерах связи между вытесненным содержанием ид и проявляющимся эго так неоспоримы и прочны, что аналитику достаточно одного взгляда, чтобы сделать точные выводы: что происходит или уже произошло в потайных уголках человеческого сознания.
Другие формы детского поведения как материал наблюдения
Постепенно с течением времени возникало «осознание того, что определенные знаки и сигналы, проявляющиеся в поведении человека, могут быть небесполезны для аналитика» (Hartmann, 1950a). Многие поступки ребенка в результате анализа становятся понятными и могут быть выявлены те бессознательные моменты, которые лежат в их основе. Очевидность такого факта, как формирование реакции, побудила аналитиков собирать дополнительные сведения, которые имеют одинаково стабильные и неизменные связи со специфическими мотивами ид и его производными.
Если брать за отправную точку тот факт, что исполнительность, чувство времени, чистоплотность и неагрессивность являются безошибочными указаниями пережитых, относящихся к прошлому конфликтов, в основе которых лежат анальные стремления, тогда представляется возможным установить подобные указатели и для конфликтов фаллической фазы. Можно отметить застенчивость и скромность, которые являются реактивными образованиями и как таковые сменяют предшествующие эксгибиционистские тенденции, а также поведение, описываемое обычно как шутовство, фиглярство, которое в анализе раскрывается как искаженная форма фаллического эксгибиционизма, представление о котором как об индивидуальной особенности сменилось представлением о нем как о дефекте и изъяне. Преувеличенная мужественность и бросающаяся в глаза агрессия являются сверхкомпенсацией, которая выдает лежащий за ней страх кастрации. Жалобы на плохое обращение и предвзятое отношение являются очевидной защитой от пассивных фантазий и желаний. Если ребенок жалуется на чрезмерную скуку, мы можем быть уверены, что он насильственно вытесняет из сознания свои фантазии о мастурбации и мысли о занятиях ею.
Наблюдение за поведением детей в течение болезни также позволяет сделать заключения об их внутреннем психическом состоянии. Дети могут искать утешения в своем окружении или отдалиться от окружающих, стремясь к уединению и покою; то, какой из этих двух типов поведения он выбирает, выдает то, в какой степени его нарциссизм превышает или уступает силе его привязанности к объективному миру. Кроткое подчинение установленным доктором режиму, диете и ограничениям подвижности и т. д., которое часто ошибочно приписывается мнимой благоразумности и рассудительности ребенка, свидетельствует либо об удовольствии, извлекаемом им от регрессии к пассивному состоянию с сопутствующими ему заботой и любовью окружающих, либо о чувстве вины, то есть о восприятии ребенком болезни как заслуженного наказания. Если поведение ребенка напоминает поведение ипохондрика, озабоченного своим здоровьем, это сигнализирует о недостатке внимания со стороны его окружения.
Даже наблюдение за типичной игровой деятельностью детей предоставляет множество полезной информации. Рисование, конструирование, лепка, игры на воде и на песке – хорошо известные виды сублимации анальных и генитальных желаний. Когда ребенок разбирает игрушки с целью узнать, что внутри, это выдает сексуальное любопытство. Показательным является даже то, как маленький мальчик играет в железную дорогу: его основное удовольствие является следствием серии аварий (как символ заинтересованности сексуальной жизнью родителей); он сосредоточен на постройке тоннелей и подземных линий (выражает интерес к внутренним органам); вагоны и машины всегда тяжело нагружены (как символ беременности матери); скорость и исправность являются для него основными факторами (как символ сексуальной активности). Предпочтение мальчиками той или иной позиции на футбольном поле во время игры символизирует их отношение к атаке, обороне, столкновению, успеху, поражению и в итоге – к активной маскулинной роли. Увлеченность девочки лошадьми либо скрывает примитивные аутоэротические желания (если девочка получает удовольствие от ритмичных движений лошади), или указывает на идентификацию с ухаживающей матерью (если девочке доставляет удовольствие ухаживать за лошадью, смотреть за ней и т. д.), либо зависть к пенису (если она идентифицирует себя с большим, сильным животным и расценивает его как часть собственного тела), или ее фаллические сублимации (при ее стремлении умело обращаться с лошадью, управлять ею, выдрессировать ее и т. п.).
Детские привычки питания значат для опытного наблюдателя больше, чем просто «фиксация на оральной фазе», которой приписывается большинство пристрастий в еде и наиболее ярким представителем которой является детское обжорство.
Если углубиться в детали, можно обнаружить и другие подобные факторы. Помимо этого, так как нарушения приема пищи являются образующим фактором, характеризующим определенную фазу и уровень развития ид и эго, их детальное наблюдение и направление в нужное русло улучшают функционирование сигнальных и знаковых функций поведения.
Необходимо упомянуть и об одежде, еще одной области, которая может предоставить наблюдателю очень ценный материал. Хорошо известно, что эксгибиционизм может быть перенесен с самого тела на одежду и проявиться в форме тщеславия. Вытеснение и сопротивление предстают как пренебрежение к материалу одежды. Чрезмерная сензитивность по отношению к плотному, жесткому, «колючему» материалу указывает на подавляемый кожный эротизм. У девочек, испытывающих неприязнь к анатомическим особенностям своего тела, это выражается в избегании ношения женской одежды, неприятии всяческих оборок, украшений и т. п., либо, напротив, в сильном пристрастии к кричащим, дорогостоящим нарядам.
Таким образом, разнообразные формы отношений и поведения детей, в том числе и вне анализа – дома, в школе, в компании сверстников или взрослых, являются, как было показано, почти неисчерпаемыми источниками наблюдения.
Так как каждый перечисленный тип поведения генетически связан со специфическим инстинктивным побуждением, из которого он происходит, это дает возможность на основании результатов наблюдений за детским поведением делать непосредственные заключения об определенных скрытых от сознания отношениях и конфликтах, играющих важную роль.
Фактически среди всего этого обилия информации не следует забывать, что велика возможность ошибки. Для одних аналитиков выводы подобного рода не имеют практической ценности, или, точнее выражаясь, они совершенно бесполезны на практике. Для того чтобы сделать их основой, толкование должно как игнорировать защитные механизмы эго, которые восстают против бессознательного (а это означает недовольство пациента), так и усиливать сопротивление.
Далее, не должна быть превышена зона влияния. Наряду с поведенческими факторами, которые становятся явными, существует множество других, которые происходят от одного или нескольких подсознательных побуждений и не привязаны ни к одному из них. Без объяснения путем анализа эти формы поведения остаются неразгаданными.
Если брать за отправную точку тот факт, что исполнительность, чувство времени, чистоплотность и неагрессивность являются безошибочными указаниями пережитых, относящихся к прошлому конфликтов, в основе которых лежат анальные стремления, тогда представляется возможным установить подобные указатели и для конфликтов фаллической фазы. Можно отметить застенчивость и скромность, которые являются реактивными образованиями и как таковые сменяют предшествующие эксгибиционистские тенденции, а также поведение, описываемое обычно как шутовство, фиглярство, которое в анализе раскрывается как искаженная форма фаллического эксгибиционизма, представление о котором как об индивидуальной особенности сменилось представлением о нем как о дефекте и изъяне. Преувеличенная мужественность и бросающаяся в глаза агрессия являются сверхкомпенсацией, которая выдает лежащий за ней страх кастрации. Жалобы на плохое обращение и предвзятое отношение являются очевидной защитой от пассивных фантазий и желаний. Если ребенок жалуется на чрезмерную скуку, мы можем быть уверены, что он насильственно вытесняет из сознания свои фантазии о мастурбации и мысли о занятиях ею.
Наблюдение за поведением детей в течение болезни также позволяет сделать заключения об их внутреннем психическом состоянии. Дети могут искать утешения в своем окружении или отдалиться от окружающих, стремясь к уединению и покою; то, какой из этих двух типов поведения он выбирает, выдает то, в какой степени его нарциссизм превышает или уступает силе его привязанности к объективному миру. Кроткое подчинение установленным доктором режиму, диете и ограничениям подвижности и т. д., которое часто ошибочно приписывается мнимой благоразумности и рассудительности ребенка, свидетельствует либо об удовольствии, извлекаемом им от регрессии к пассивному состоянию с сопутствующими ему заботой и любовью окружающих, либо о чувстве вины, то есть о восприятии ребенком болезни как заслуженного наказания. Если поведение ребенка напоминает поведение ипохондрика, озабоченного своим здоровьем, это сигнализирует о недостатке внимания со стороны его окружения.
Даже наблюдение за типичной игровой деятельностью детей предоставляет множество полезной информации. Рисование, конструирование, лепка, игры на воде и на песке – хорошо известные виды сублимации анальных и генитальных желаний. Когда ребенок разбирает игрушки с целью узнать, что внутри, это выдает сексуальное любопытство. Показательным является даже то, как маленький мальчик играет в железную дорогу: его основное удовольствие является следствием серии аварий (как символ заинтересованности сексуальной жизнью родителей); он сосредоточен на постройке тоннелей и подземных линий (выражает интерес к внутренним органам); вагоны и машины всегда тяжело нагружены (как символ беременности матери); скорость и исправность являются для него основными факторами (как символ сексуальной активности). Предпочтение мальчиками той или иной позиции на футбольном поле во время игры символизирует их отношение к атаке, обороне, столкновению, успеху, поражению и в итоге – к активной маскулинной роли. Увлеченность девочки лошадьми либо скрывает примитивные аутоэротические желания (если девочка получает удовольствие от ритмичных движений лошади), или указывает на идентификацию с ухаживающей матерью (если девочке доставляет удовольствие ухаживать за лошадью, смотреть за ней и т. д.), либо зависть к пенису (если она идентифицирует себя с большим, сильным животным и расценивает его как часть собственного тела), или ее фаллические сублимации (при ее стремлении умело обращаться с лошадью, управлять ею, выдрессировать ее и т. п.).
Детские привычки питания значат для опытного наблюдателя больше, чем просто «фиксация на оральной фазе», которой приписывается большинство пристрастий в еде и наиболее ярким представителем которой является детское обжорство.
Если углубиться в детали, можно обнаружить и другие подобные факторы. Помимо этого, так как нарушения приема пищи являются образующим фактором, характеризующим определенную фазу и уровень развития ид и эго, их детальное наблюдение и направление в нужное русло улучшают функционирование сигнальных и знаковых функций поведения.
Необходимо упомянуть и об одежде, еще одной области, которая может предоставить наблюдателю очень ценный материал. Хорошо известно, что эксгибиционизм может быть перенесен с самого тела на одежду и проявиться в форме тщеславия. Вытеснение и сопротивление предстают как пренебрежение к материалу одежды. Чрезмерная сензитивность по отношению к плотному, жесткому, «колючему» материалу указывает на подавляемый кожный эротизм. У девочек, испытывающих неприязнь к анатомическим особенностям своего тела, это выражается в избегании ношения женской одежды, неприятии всяческих оборок, украшений и т. п., либо, напротив, в сильном пристрастии к кричащим, дорогостоящим нарядам.
Таким образом, разнообразные формы отношений и поведения детей, в том числе и вне анализа – дома, в школе, в компании сверстников или взрослых, являются, как было показано, почти неисчерпаемыми источниками наблюдения.
Так как каждый перечисленный тип поведения генетически связан со специфическим инстинктивным побуждением, из которого он происходит, это дает возможность на основании результатов наблюдений за детским поведением делать непосредственные заключения об определенных скрытых от сознания отношениях и конфликтах, играющих важную роль.
Фактически среди всего этого обилия информации не следует забывать, что велика возможность ошибки. Для одних аналитиков выводы подобного рода не имеют практической ценности, или, точнее выражаясь, они совершенно бесполезны на практике. Для того чтобы сделать их основой, толкование должно как игнорировать защитные механизмы эго, которые восстают против бессознательного (а это означает недовольство пациента), так и усиливать сопротивление.
Далее, не должна быть превышена зона влияния. Наряду с поведенческими факторами, которые становятся явными, существует множество других, которые происходят от одного или нескольких подсознательных побуждений и не привязаны ни к одному из них. Без объяснения путем анализа эти формы поведения остаются неразгаданными.
Эго в непосредственном наблюдении
Хотя в областях, описанных выше, непосредственный наблюдатель оказывается в невыгодном положении по сравнению с практикующим аналитиком, его положение значительно улучшается с включением психологии эго в сферу психоаналитической работы.
Поскольку эго и суперэго являются сознательными образованиями, непосредственное, то есть поверхностное, наблюдение становится подходящим средством исследования в добавление и в сочетании с методами глубинной психологии.
Например, нет расхождений в вопросе использования наблюдения за пределами аналитической сессии, по отношению к свободной от конфликтов области эго, то есть разным системам эго, которые служат ощущению и восприятию. Несмотря на тот факт, что результаты их деятельности имеют большое значение для интернализации, идентификации и формирования суперэго, то есть для процессов, которые доступны только в процессе анализа, сами по себе эго и суперэго, а также степень их влияния доступны оценке и измерению со стороны сознательных процессов.
Поскольку эго и суперэго являются сознательными образованиями, непосредственное, то есть поверхностное, наблюдение становится подходящим средством исследования в добавление и в сочетании с методами глубинной психологии.
Например, нет расхождений в вопросе использования наблюдения за пределами аналитической сессии, по отношению к свободной от конфликтов области эго, то есть разным системам эго, которые служат ощущению и восприятию. Несмотря на тот факт, что результаты их деятельности имеют большое значение для интернализации, идентификации и формирования суперэго, то есть для процессов, которые доступны только в процессе анализа, сами по себе эго и суперэго, а также степень их влияния доступны оценке и измерению со стороны сознательных процессов.