Я из дому и шагу не ступлю...
Нет, так я не оставлю! Джо, пусти!"
"Зачем так осторожничать ему?"
"Вот то-то и оно, что осторожен,
Но ты слыхал, как выдал он себя...
Ну-ну, не буду, Джо... Ну обещаю!
Что ссориться? Ты тоже не пойдешь".
"Я б справился и сам. Одно тут худо.
Он видит нас, а нам-то не видать.
Мы у него совсем как на ладони!
Чего ему высматривать у нас?
Все высмотреть и так вот просто скрыться?"
Мужчина ничего понять не мог,
Но за женой пошел через лужайку.
"Чего тебе?" - та крикнула во тьму.
Фонарь приподняла, к себе прижала,
Да так, что через юбку тело жгло.
"Тут ни души. Мерещится..."
"Он здесь!
Чего тебе?" - опять она спросила.
И тут - о ужас! - прозвучал ответ:
"Да ничего", - ответили с дороги.
На мужа та бессильно оперлась -
Паленой шерсти, видно, надышалась.
"Чего тебе у нас в такую темь?"
"Да ничего". - Казалось, это все...
Но снова голос: "Испугались, что ли?
Я видел, как вы лошадь торопили...
Сейчас я выйду прямо к вам, на свет -
Увидите".
"Ну ладно. Джо, назад!"
Шаги все ближе... Всю ее трясло,
Но ни на шаг она не отступила.
"Ну, видно?"
"Где?.." - Уставилась во тьму...
"Не видите вы, что ли? Я с ребенком.
Разбойники не шастают семьей!"
"Ночь на дворе. Ребенок-то зачем?"
"А мы гуляем тут... Ведь каждый мальчик
Хоть раз да должен ночью побродить.
Не так ли сын?"
"Не худо б вам найти
Другое место!"
"Вышло так, шоссе...
Мы две недели будем жить у Динов".
"И даже если так, - ты слышишь, Джо! -
Ты все ж не расслабляйся, Джо, ты понял?
И осторожность нам не помешает.
Здесь глушь, такая глушь, и никого..."
И все она таращилась во тьму...
Фонарь, качаясь, начал опускаться,
Земли коснулся, вспыхнул и потух.
Перевод С. Степанова
В осеннем лесу, на развилке дорог,
Стоял я, задумавшись, у поворота;
Пути было два, и мир был широк,
Однако я раздвоиться не мог,
И надо было решаться на что-то.
Я выбрал дорогу, что вправо вела
И, повернув, пропадала в чащобе.
Нехоженей, что ли, она была
И больше, казалось мне, заросла;
А впрочем, заросшими были обе.
И обе манили, радуя глаз
Сухой желтизною листвы сыпучей.
Другую оставил я про запас,
Хотя и догадывался в тот час,
Что вряд ли вернуться выпадет случай.
Еще я вспомню когда-нибудь
Далекое это утро лесное:
Ведь был и другой предо мною путь,
Но я решил направо свернуть -
И это решило все остальное.
Перевод Г. Кружкова
В июне умолкает наш ручей.
Он то ли исчезает под землею
(И в темноту уводит за собою
Весь неуемный гомон майских дней,
Все, что звенело тут на всю округу,
Как призрачные бубенцы сквозь вьюгу) -
То ли уходит в пышный рост хвощей
И в кружевные кущи бальзаминов,
Что никнут, свой убор отцветший скинув.
Лишь русло остается, в летний зной
Покрытое слежавшейся листвой,
Случайный взгляд его найдет едва ли
В траве. И пусть он не похож сейчас
На те ручьи, что барды воспевали:
Любимое прекрасно без прикрас.
Перевод Г. Кружкова
Когда березы клонятся к земле
Среди других деревьев, темных, стройных,
Мне кажется, что их согнул мальчишка.
Но не мальчишка горбит их стволы,
А дождь зимой. Морозным ясным утром
Их веточки, покрытые глазурью,
Звенят под ветерком, и многоцветно
На них горит потрескавшийся лед.
К полудню солнце припекает их,
И вниз летят прозрачные скорлупки,
Что, разбивая наст, нагромождают
Такие горы битого стекла,
Как будто рухнул самый свод небесный.
Стволы под ношей ледяною никнут
И клонятся к земле. А раз согнувшись,
Березы никогда не распрямятся.
И много лет спустя мы набредаем
На их горбатые стволы с листвою,
Влачащейся безвольно по земле -
Как девушки, что, стоя на коленях,
Просушивают волосы на солнце...
Но я хотел сказать, - когда вмешалась
Сухая проза о дожде зимой, -
Что лучше бы березы гнул мальчишка,
Пастух, живущий слишком далеко
От города, чтобы играть в бейсбол.
Он сам себе выдумывает игры
И круглый год играет в них один.
Он обуздал отцовские березы,
На них раскачиваясь ежедневно,
И все они склонились перед ним.
Он овладел нелегкою наукой
На дерево взбираться до предела,
До самых верхних веток, сохраняя
Все время равновесие - вот так же
Мы наполняем кружку до краев
И даже с верхом. Он держался крепко
За тонкую вершинку и, рванувшись,
Описывал со свистом полукруг
И достигал земли благополучно.
Я в детстве сам катался на березах,
И я мечтаю снова покататься.
Когда я устаю от размышлений
И жизнь мне кажется дремучим лесом,
Где я иду с горящими щеками,
А все лицо покрыто паутиной
И плачет глаз, задетый острой веткой, -
Тогда мне хочется покинуть землю,
Чтоб, возвратившись, все начать сначала.
Пусть не поймет судьба меня превратно
И не исполнит только половину
Желания. Мне надо вновь на землю.
Земля - вот место для моей любви, -
Не знаю, где бы мне любилось лучше.
И я хочу взбираться на березу
По черным веткам белого ствола
Все выше к небу - до того предела,
Когда она меня опустит наземь.
Прекрасно уходить и возвращаться.
И вообще занятия бывают
Похуже, чем катанье на березах.
Перевод А. Сергеева
Совсем уже с ума сошла корова -
Боднула стену и дыра готова!
Коровья морда в яблоках гнилых
И в сладкой каше - яблочной потравы
Достало ей, чтоб наплевать на травы.
До яблонь пограничных добралась
И падалиц червивых нажралась.
А выгнанная палкою в бока,
Она мычит, взирая в облака.
И съежились соски без молока.
Перевод С. Степанова
Был хмурый вечер, я пришел к лачуге
Из горбыля, покрытой сверху толем.
В одно оконце и с одною дверью,
Она была единственным жилищем
На всю эту безлюдную округу.
Но дом был пуст - ни женщин, ни мужчин,
(А впрочем, женщин, это сразу видно,
Здесь сроду никогда и не бывало.)
Я шел сюда людей переписать,
А здесь на сотни миль ни человека,
И никого нет в доме, на который
Я несколько часов глядел с надеждой,
Хотя и небольшой, пока спускался
По узкой тропке с горного хребта,
Не встретив никого, кто бы решился
Зайти в эти безлюдные места.
Стояла осень, только догадаться
Об этом было трудно. Листопада
Здесь не бывает, ибо нет деревьев,
Лишь пни торчат - на них сквозь плотный слой
Смолы темнеют годовые кольца -
Да сухостой: ни листьев, чтоб опасть,
Ни веток, что стенали б об утрате.
Уж не затем ли, чтобы время года
И время дня без помощи деревьев
Считать, затеял ветер хлопать дверью?
(Как будто кто-то грубый, в дом войдя,
Захлопнет с силой дверь, за ним вослед
Придет другой, и снова дернет дверь,
И вновь ее захлопнет за собою.)
Я насчитал девятерых (хотя
В свой список занести их и не мог).
Десятым на порог вошел я сам.
Где ужин мой? Где ужин остальных?
Свет не горит. Стол не накрыт для гостя.
Печь холодна, к тому же без трубы
И на сторону сильно покосилась.
Мужчин же, дверью грохотавших, я,
Хоть ясно слышал, в доме не увидел.
Они не упирались в стол локтями,
Не спали на скамейках деревянных.
Все пусто. Ни жильцов, ни привидений.
И все же я на всякий случай с пола
Поднял обломок топорища, ибо
Мне вдруг почудилось скрипение костей.
(Скрипело приоткрытое окно.)
Придерживая дверь, чтоб не стучала,
Я начал думать, что же делать с домом,
С людьми, которых в доме больше нет.
Пришедший за один лишь год в упадок,
Меня печалил он ничуть не меньше
Руин из тех ветхозаветных мест,
Где азиатский клинышек мешает
Соприкоснуться Африке с Европой.
Хотелось крикнуть, пусть здесь даже эхо
От скал далеких мне не отзовется:
"Пустеет край. И если впрямь скорбит
О людях Пребывающий в молчанье,
Пусть не молчит иль будет нем вовек.
Я должен был сказать ему об этом".
Как грустно пересчитывать людей
В краю, где их становится все меньше,
Тем более - когда их вовсе нет.
Я так хочу, чтоб жизнь тут продолжалась.
Перевод Б. Хлебникова
Твердят, мол, сгинет мир в огне
Или во льду.
По опыту, пожалуй, мне
Приятней погибать в огне.
Но если дважды на роду
Написано нам погибать,
Я силу и во зле найду -
Уничтожать
Дано и льду.
Перевод С. Степанова
Тропинки заросли травой.
К могильный плитам иногда
Случайно забредет живой, -
Но мертвым нет пути сюда.
Стихи надгробные твердят:
"Ты, кто сегодня в этот сад
Забрел! Знай - годы пролетят, -
И ты могилой будешь взят".
Да, этот мрамор убежден
В необратимости времен,
Не оживет могильный прах, -
И человека мучит страх.
Но преступи веков запрет,
Камням бесчувственным скажи,
Что смерти в мире больше нет, -
Они поверят этой лжи.
Перевод Галины Усовой
Был ветер не обучен пенью
И, необузданно горласт,
Ревел и выл, по настроенью,
И просто дул во что горазд.
Но человек сказал с досадой:
Ты дуешь грубо, наобум!
Послушай лучше - вот как надо,
Чтоб вышла песня, а не шум.
Он сделал вдох - но не глубокий,
И воздух задержал чуть-чуть,
Потом, не надувая щеки,
Стал тихо, понемногу дуть.
И вместо воя, вместо рева -
Не дуновение, а дух -
Возникли музыка и слово.
И ветер обратился в слух.
Перевод Г. Кружкова
Пусть смеются, когда, встав на колени,
Я заглядываю в колодцы, хоть, обманутый светом,
Никогда ничего не вижу, глубже воды,
Кроме собственного отраженья, - этакий бог
В летнем небе, увенчанный папоротником
и облаками.
Но однажды, вытянув над колодцем занемевшую
шею,
Я заметил, или мне лишь помстилось, нечто
за отраженьем,
Белое нечто сквозь него смутно мелькнуло,
Из глубины нечто, лишь на миг - и исчезло.
Чистой слишком воде вода попеняла.
Капля упала с папоротника, стерла рябью,
Чем бы там оно ни было, то, что на дне,
Смыла, смела... Что ж там все же белело?
Истина? Камешек? Нечто там есть, раз уж было.
Перевод С. Степанова
Наверное, любовь и память вместе
Их привели сюда, на склон холма,
Под вечер, но сюда лишь - и не дальше.
Им было все равно пора домой.
Держа в уме обратную дорогу,
Не больно безопасную во тьме,
У рухнувшей стены, где меж камнями
Вилась колючей проволоки плеть,
Остановились, за стену бросая
Последний взгляд, как бы ища причин
Идти туда, куда идти не надо,
По тропке вверх, где камень в полутьме,
Коль двинется, то, верно, сам собою, -
Не под ботинком. "Что же, вот и все.
Спокойной ночи, лес!" Не все однако.
На них смотрела из-за елки лань, -
Стена была как раз посередине,
Так что земля у каждого своя.
Усилье видеть то, что так застыло,
Как надвое расколотый валун,
Они в глазах у лани прочитали, -
Мол, эти двое не грозят бедой,
А стало быть, хоть дело тут не чисто,
Нет смысла и раздумывать о них.
Лань фыркнула и прочь пошла спокойно.
"Ну, это все. Чего еще просить?"
Не все однако. Всхрап остановил их.
За той же елкой был теперь самец, -
Стена была как раз посередине,
Самец рогатый ноздри раздувал, -
Нет, то не лань вернулась из потемок!
Недоуменно он на них смотрел,
Как бы взыскуя: "Что вы тут застыли?
Прикидываться мертвым для чего?
Иль впрямь что вижу я совсем не живо?"
Они желали в этот миг одно -
Продлить знакомство и продлить беседу.
Но тут самец пошел спокойно прочь.
Так с каждой стороны их было двое.
"Ну вот и все!" И это было все.
Горячая волна их окатила,
Как если бы земля им невзначай
Знак подала своей любви ответной.
Перевод С. Степанова
В весенний день снежинки не могли
Коснуться теплой и сухой земли.
Их орды зря растрачивали прыть,
Чтоб местность увлажнить и остудить.
С землей не удавалось совладать -
Она их просто отсылала вспять.
Но после свежей ночи ей пришлось
Рядами рваных снеговых полос
Признаться, что зима опять пришла.
Одну дорогу стужа не взяла.
Наш край назавтра был как неживой:
Трава примята льдистою стопой,
Концами в землю, словно черенки,
Уткнулись мускулистые суки,
От урожая снежного склонясь,
Лишь на дороге властвовала грязь,
Распутица - что б там ни шло ей впрок,
Подземный огнь иль шаркание ног.
Весной мы слышим тысячи певцов,
Слетевшихся сюда со всех концов:
Щеглов, дроздов, малиновок, скворцов.
Одни из них на север улетят,
Другие тут же повернут назад,
А третьи здесь до осени гостят.
И вот что им принес уход весны:
Окрестные поля занесены,
Порхать все время недостанет сил,
Тяжелый снег деревья завалил -
Поди стряхни его со всех ветвей!
Лишь на дороге малость потеплей.
И, завязая в грязных колеях,
Ряды сроднившихся в несчастье птах
Мелькали бесконечной чередой,
Блестящие, как галька под водой.
Я шел. Они шарахались от ног
И щебетали, полные тревог,
Боясь, что их прогонит человек
С дороги теплой на холодный снег.
И кое-кто с тяжелым шумом крыл
Взлетал туда, где лес под снегом был
Таким непрочным сказочным дворцом,
Что рухнет, только тронь его крылом.
Взлетавшие садились предо мной,
Чтоб снова трепетать за свой покой
(А я, гонитель, просто шел домой).
Их опыт до сих пор не научил,
Что стоит залететь погоне в тыл -
И ты недосягаем для врагов.
Итак, в весенний день, среди снегов
Я видел нашу певческую мощь,
Что, ковыляя мимо белых рощ,
Была готова, взмыв под облака,
Воспеть весь мир от корня до цветка.
Перевод А. Сергеева
Унылый посвист в тишине
Весь день мешал работать мне,
И я, чтобы умолкнул он,
Спугнул пичугу от окон.
И устыдился: пусть убог
Был тот мотив и голосок,
Ни у кого, однако, нет
Прав налагать на них запрет.
Перевод Б. Хлебникова
Я ночью бродил под холодным дождем,
С досадою гладя на собственный дом,
Где свет, не погашенный в верхнем окне,
Никак не давал успокоиться мне.
Ведь свет этот значил, что там меня ждут
И он не потухнет, покуда я тут.
А я не вернусь, пока лампа горит.
Ну что ж, поглядим, кто кого победит,
Посмотрим, идти на попятный кому...
Весь мир погрузился в кромешную тьму,
И ветер был тяжек, как пласт земляной,
И дождь холоднее крупы ледяной.
Но странно: под стрехами крыши моей,
Что летом служила для птичьих семей
Приютом и школою летных наук,
Еще оставалось немало пичуг,
И я, зацепив за приземистый скат,
Спугнул их невольно и сам был не рад.
А птицы взлетали одна за другой
Во тьму, и меня обожгло их бедой.
Обида моя хоть была тяжела,
Да птичья беда тяжелее была:
Ведь им на ночлег не вернуться сюда,
Во мгле не найти обжитого гнезда,
Сухого дупла иль мышиной норы,
И греть будет птаху до самой зари
Лишь искра, что теплится слабо внутри.
Мне стало их жалко, и не оттого ль
В душе вдруг утихли обида и боль,
Я вспомнил, что кровля на доме моем
Потрепана ветром, побита дождем,
Подумал, что крыше починка нужна,
Поскольку совсем прохудилась она,
И капли, наверно, ползут по стене
В каморке, где лампа не гаснет в окне.
Перевод Б. Хлебникова
Ольшаник превратился в зимний сад,
Где дерева на солнцепеке спят.
Сюда сбежались зайцы, будто зная,
Что не бывает места ближе к раю.
И впрямь юдоль земную снежный слой
Приподнял над застывшею землей -
Вверх на ступеньку к синей вышине
И прошлогодней красной бузине.
Возвысил зверя снег, чтобы теперь
Отведал редких яств голодный зверь.
Верхушки яблонь заячий резец
Обвел подобьем годовых колец.
А птицам среди райской красоты
И вовсе не до брачной суеты.
Они спокойно изучают почки,
Гадая, где цветы, а где листочки.
Но в два часа померкнет рай земной.
Настолько мимолетна жизнь зимой,
Что и не знаешь, стоит ли она
Того, чтоб пробуждаться ото сна.
Перевод Б. Хлебникова
Да, с ночью я воистину знаком.
Я под дождем из города ушел,
Оставив позади последний дом.
Навстречу мне в потемках сторож брел.
Чтоб ничего не объяснять ему,
Я взгляд нарочно в сторону отвел.
Внезапно, сам не знаю почему,
Мне показалось, будто мне кричат
Из города. Я вслушался во тьму.
Но нет, никто не звал меня назад.
Зато вверху расплывчатым пятном
Небесный засветился циферблат -
Ни зол, ни добр в мерцании своем.
Да, с ночью я воистину знаком.
Перевод Б. Хлебникова
"Фред, где тут север?"
"Там, любовь моя!
Река течет на запад".
"Назовем
Ее за это Западной рекою.
(Она так и зовется до сих пор.)
Но почему она течет на запад?
Ведь здесь текут все реки на восток,
Там океан! Наверное, у нашей
Такой уж нрав - идти наперекор.
А впрочем, мы и сами, Фред, такие...
Такие, ну..."
"Упрямые?"
"Пожалуй.
Теперь же нас, упрямых, станет трое,
Как будто с нею мы одна семья.
Когда-нибудь мы здесь построим мост,
Который будет реку обнимать
Своей рукой, как ты меня ночами...
Гляди, она махнула нам волной,
Чтобы сказать, что слышит нас".
"Да нет,
В том месте просто пенится бурун.
(Когда речная темная вода
Доходит до большого валуна,
То начинает пениться бурун;
Он кружится на месте, будто в воду
Упали выдранные птичьи перья;
Потом уносит темная струя
Их белый крап, чтобы вокруг ольхи
Затопленной обвить пуховым шарфом.)
Бурун же там, наверное, с тех пор,
Как с неба потекли на землю реки,
Так что, увы, волною нам не машут".
"Нет, машут. Не тебе, так, значит, мне,
И взмах, наверняка, был добрым знаком".
"Что ж, если ты сумела превратить
Окрестность эту в царство амазонок,
Чьи земли недоступны для мужчин,
Тогда считай, что и меня здесь нет.
Река твоя! Мне нечего сказать".
"Нет, говори! Ты что-то ведь придумал..."
"Мне в голову пришло, что человек
Произошел от пенистой волны,
Восставшей против общего потока,
Потом уж только от мохнатых предков.
Отсюда и упрямство человека,
Отсюда человеческая тяга
Извечная - к истоку всех начал.
Порою говорят, что бытие
Похоже на беспечный хоровод.
А бытие, как это ни прискорбно,
Уходит прочь безудержным потоком
И изливается в пустую бездну.
Сейчас оно течет в речной струе,
Иль в небесах, иль между нас, и этим
Нас разлучает в жуткую минуту.
Над нами, между нами или в нас...
Все преходяще: время, жизнь, любовь.
Материи и той не устоять
Перед всеобщим этим низверженьем
В смертельное зияние. Однако
В самом потоке есть противоток,
Возвратное движение к истоку.
Вот где сокрыта тайна наших тайн.
В потоке неизменно есть избыток,
Благодаря которому теченье
Как бы восходит над самим собой.
Уходит век - приходит век иной,
Заходит солнце - плещут родники
И снова посылают солнце в небо.
В любом потоке есть противоток,
Струящийся наперекор теченью,
И это дань истоку своему.
Вот от чего мы все произошли.
Вот - наша суть".
"Ты прав. И этот день
Да будет днем твоим".
"Нет, этот день
Да будет днем крещения реки".
"Да будет он днем нашего согласья".
Перевод Б. Хлебникова
Морская волна зелена.
Но там, где стихает прибой,
Восходит иная волна
Песчаною желтой горой.
То море на сушу пошло
Дома засыпать у людей,
Которых оно не смогло
Оставить в пучине своей.
Но как ни коварно оно,
Однако и сам человек
Таков, что душой все равно
Ему не поддастся вовек.
Он морю пожертвует шлюп
И даже лачугу, бог с ней.
Чем меньше у сердца скорлуп,
Тем жить человеку вольней.
Перевод Б. Хлебникова
Великий Сверхпес
Небесный зверюга
Из-за горизонта
Вскочил упруго,
Без отдыха он,
На задних лапах
Всю ночь пропляшет
Свой путь на Запад.
Пусть я - недопес,
Но сегодня мы
Будем лаять вместе
Сквозь толщу тьмы.
Перевод Василия Бетаки
Губами к листьям тянется медведица,
Как бы целуя молодое деревце,
Но гибкий ствол, пригнутый ею вниз,
Как хлыстик щелкнув, улетает ввысь.
Медведица уходит. Тяжкий вес
Нет, так я не оставлю! Джо, пусти!"
"Зачем так осторожничать ему?"
"Вот то-то и оно, что осторожен,
Но ты слыхал, как выдал он себя...
Ну-ну, не буду, Джо... Ну обещаю!
Что ссориться? Ты тоже не пойдешь".
"Я б справился и сам. Одно тут худо.
Он видит нас, а нам-то не видать.
Мы у него совсем как на ладони!
Чего ему высматривать у нас?
Все высмотреть и так вот просто скрыться?"
Мужчина ничего понять не мог,
Но за женой пошел через лужайку.
"Чего тебе?" - та крикнула во тьму.
Фонарь приподняла, к себе прижала,
Да так, что через юбку тело жгло.
"Тут ни души. Мерещится..."
"Он здесь!
Чего тебе?" - опять она спросила.
И тут - о ужас! - прозвучал ответ:
"Да ничего", - ответили с дороги.
На мужа та бессильно оперлась -
Паленой шерсти, видно, надышалась.
"Чего тебе у нас в такую темь?"
"Да ничего". - Казалось, это все...
Но снова голос: "Испугались, что ли?
Я видел, как вы лошадь торопили...
Сейчас я выйду прямо к вам, на свет -
Увидите".
"Ну ладно. Джо, назад!"
Шаги все ближе... Всю ее трясло,
Но ни на шаг она не отступила.
"Ну, видно?"
"Где?.." - Уставилась во тьму...
"Не видите вы, что ли? Я с ребенком.
Разбойники не шастают семьей!"
"Ночь на дворе. Ребенок-то зачем?"
"А мы гуляем тут... Ведь каждый мальчик
Хоть раз да должен ночью побродить.
Не так ли сын?"
"Не худо б вам найти
Другое место!"
"Вышло так, шоссе...
Мы две недели будем жить у Динов".
"И даже если так, - ты слышишь, Джо! -
Ты все ж не расслабляйся, Джо, ты понял?
И осторожность нам не помешает.
Здесь глушь, такая глушь, и никого..."
И все она таращилась во тьму...
Фонарь, качаясь, начал опускаться,
Земли коснулся, вспыхнул и потух.
Перевод С. Степанова
В осеннем лесу, на развилке дорог,
Стоял я, задумавшись, у поворота;
Пути было два, и мир был широк,
Однако я раздвоиться не мог,
И надо было решаться на что-то.
Я выбрал дорогу, что вправо вела
И, повернув, пропадала в чащобе.
Нехоженей, что ли, она была
И больше, казалось мне, заросла;
А впрочем, заросшими были обе.
И обе манили, радуя глаз
Сухой желтизною листвы сыпучей.
Другую оставил я про запас,
Хотя и догадывался в тот час,
Что вряд ли вернуться выпадет случай.
Еще я вспомню когда-нибудь
Далекое это утро лесное:
Ведь был и другой предо мною путь,
Но я решил направо свернуть -
И это решило все остальное.
Перевод Г. Кружкова
В июне умолкает наш ручей.
Он то ли исчезает под землею
(И в темноту уводит за собою
Весь неуемный гомон майских дней,
Все, что звенело тут на всю округу,
Как призрачные бубенцы сквозь вьюгу) -
То ли уходит в пышный рост хвощей
И в кружевные кущи бальзаминов,
Что никнут, свой убор отцветший скинув.
Лишь русло остается, в летний зной
Покрытое слежавшейся листвой,
Случайный взгляд его найдет едва ли
В траве. И пусть он не похож сейчас
На те ручьи, что барды воспевали:
Любимое прекрасно без прикрас.
Перевод Г. Кружкова
Когда березы клонятся к земле
Среди других деревьев, темных, стройных,
Мне кажется, что их согнул мальчишка.
Но не мальчишка горбит их стволы,
А дождь зимой. Морозным ясным утром
Их веточки, покрытые глазурью,
Звенят под ветерком, и многоцветно
На них горит потрескавшийся лед.
К полудню солнце припекает их,
И вниз летят прозрачные скорлупки,
Что, разбивая наст, нагромождают
Такие горы битого стекла,
Как будто рухнул самый свод небесный.
Стволы под ношей ледяною никнут
И клонятся к земле. А раз согнувшись,
Березы никогда не распрямятся.
И много лет спустя мы набредаем
На их горбатые стволы с листвою,
Влачащейся безвольно по земле -
Как девушки, что, стоя на коленях,
Просушивают волосы на солнце...
Но я хотел сказать, - когда вмешалась
Сухая проза о дожде зимой, -
Что лучше бы березы гнул мальчишка,
Пастух, живущий слишком далеко
От города, чтобы играть в бейсбол.
Он сам себе выдумывает игры
И круглый год играет в них один.
Он обуздал отцовские березы,
На них раскачиваясь ежедневно,
И все они склонились перед ним.
Он овладел нелегкою наукой
На дерево взбираться до предела,
До самых верхних веток, сохраняя
Все время равновесие - вот так же
Мы наполняем кружку до краев
И даже с верхом. Он держался крепко
За тонкую вершинку и, рванувшись,
Описывал со свистом полукруг
И достигал земли благополучно.
Я в детстве сам катался на березах,
И я мечтаю снова покататься.
Когда я устаю от размышлений
И жизнь мне кажется дремучим лесом,
Где я иду с горящими щеками,
А все лицо покрыто паутиной
И плачет глаз, задетый острой веткой, -
Тогда мне хочется покинуть землю,
Чтоб, возвратившись, все начать сначала.
Пусть не поймет судьба меня превратно
И не исполнит только половину
Желания. Мне надо вновь на землю.
Земля - вот место для моей любви, -
Не знаю, где бы мне любилось лучше.
И я хочу взбираться на березу
По черным веткам белого ствола
Все выше к небу - до того предела,
Когда она меня опустит наземь.
Прекрасно уходить и возвращаться.
И вообще занятия бывают
Похуже, чем катанье на березах.
Перевод А. Сергеева
Совсем уже с ума сошла корова -
Боднула стену и дыра готова!
Коровья морда в яблоках гнилых
И в сладкой каше - яблочной потравы
Достало ей, чтоб наплевать на травы.
До яблонь пограничных добралась
И падалиц червивых нажралась.
А выгнанная палкою в бока,
Она мычит, взирая в облака.
И съежились соски без молока.
Перевод С. Степанова
Был хмурый вечер, я пришел к лачуге
Из горбыля, покрытой сверху толем.
В одно оконце и с одною дверью,
Она была единственным жилищем
На всю эту безлюдную округу.
Но дом был пуст - ни женщин, ни мужчин,
(А впрочем, женщин, это сразу видно,
Здесь сроду никогда и не бывало.)
Я шел сюда людей переписать,
А здесь на сотни миль ни человека,
И никого нет в доме, на который
Я несколько часов глядел с надеждой,
Хотя и небольшой, пока спускался
По узкой тропке с горного хребта,
Не встретив никого, кто бы решился
Зайти в эти безлюдные места.
Стояла осень, только догадаться
Об этом было трудно. Листопада
Здесь не бывает, ибо нет деревьев,
Лишь пни торчат - на них сквозь плотный слой
Смолы темнеют годовые кольца -
Да сухостой: ни листьев, чтоб опасть,
Ни веток, что стенали б об утрате.
Уж не затем ли, чтобы время года
И время дня без помощи деревьев
Считать, затеял ветер хлопать дверью?
(Как будто кто-то грубый, в дом войдя,
Захлопнет с силой дверь, за ним вослед
Придет другой, и снова дернет дверь,
И вновь ее захлопнет за собою.)
Я насчитал девятерых (хотя
В свой список занести их и не мог).
Десятым на порог вошел я сам.
Где ужин мой? Где ужин остальных?
Свет не горит. Стол не накрыт для гостя.
Печь холодна, к тому же без трубы
И на сторону сильно покосилась.
Мужчин же, дверью грохотавших, я,
Хоть ясно слышал, в доме не увидел.
Они не упирались в стол локтями,
Не спали на скамейках деревянных.
Все пусто. Ни жильцов, ни привидений.
И все же я на всякий случай с пола
Поднял обломок топорища, ибо
Мне вдруг почудилось скрипение костей.
(Скрипело приоткрытое окно.)
Придерживая дверь, чтоб не стучала,
Я начал думать, что же делать с домом,
С людьми, которых в доме больше нет.
Пришедший за один лишь год в упадок,
Меня печалил он ничуть не меньше
Руин из тех ветхозаветных мест,
Где азиатский клинышек мешает
Соприкоснуться Африке с Европой.
Хотелось крикнуть, пусть здесь даже эхо
От скал далеких мне не отзовется:
"Пустеет край. И если впрямь скорбит
О людях Пребывающий в молчанье,
Пусть не молчит иль будет нем вовек.
Я должен был сказать ему об этом".
Как грустно пересчитывать людей
В краю, где их становится все меньше,
Тем более - когда их вовсе нет.
Я так хочу, чтоб жизнь тут продолжалась.
Перевод Б. Хлебникова
Твердят, мол, сгинет мир в огне
Или во льду.
По опыту, пожалуй, мне
Приятней погибать в огне.
Но если дважды на роду
Написано нам погибать,
Я силу и во зле найду -
Уничтожать
Дано и льду.
Перевод С. Степанова
Тропинки заросли травой.
К могильный плитам иногда
Случайно забредет живой, -
Но мертвым нет пути сюда.
Стихи надгробные твердят:
"Ты, кто сегодня в этот сад
Забрел! Знай - годы пролетят, -
И ты могилой будешь взят".
Да, этот мрамор убежден
В необратимости времен,
Не оживет могильный прах, -
И человека мучит страх.
Но преступи веков запрет,
Камням бесчувственным скажи,
Что смерти в мире больше нет, -
Они поверят этой лжи.
Перевод Галины Усовой
Был ветер не обучен пенью
И, необузданно горласт,
Ревел и выл, по настроенью,
И просто дул во что горазд.
Но человек сказал с досадой:
Ты дуешь грубо, наобум!
Послушай лучше - вот как надо,
Чтоб вышла песня, а не шум.
Он сделал вдох - но не глубокий,
И воздух задержал чуть-чуть,
Потом, не надувая щеки,
Стал тихо, понемногу дуть.
И вместо воя, вместо рева -
Не дуновение, а дух -
Возникли музыка и слово.
И ветер обратился в слух.
Перевод Г. Кружкова
Пусть смеются, когда, встав на колени,
Я заглядываю в колодцы, хоть, обманутый светом,
Никогда ничего не вижу, глубже воды,
Кроме собственного отраженья, - этакий бог
В летнем небе, увенчанный папоротником
и облаками.
Но однажды, вытянув над колодцем занемевшую
шею,
Я заметил, или мне лишь помстилось, нечто
за отраженьем,
Белое нечто сквозь него смутно мелькнуло,
Из глубины нечто, лишь на миг - и исчезло.
Чистой слишком воде вода попеняла.
Капля упала с папоротника, стерла рябью,
Чем бы там оно ни было, то, что на дне,
Смыла, смела... Что ж там все же белело?
Истина? Камешек? Нечто там есть, раз уж было.
Перевод С. Степанова
Наверное, любовь и память вместе
Их привели сюда, на склон холма,
Под вечер, но сюда лишь - и не дальше.
Им было все равно пора домой.
Держа в уме обратную дорогу,
Не больно безопасную во тьме,
У рухнувшей стены, где меж камнями
Вилась колючей проволоки плеть,
Остановились, за стену бросая
Последний взгляд, как бы ища причин
Идти туда, куда идти не надо,
По тропке вверх, где камень в полутьме,
Коль двинется, то, верно, сам собою, -
Не под ботинком. "Что же, вот и все.
Спокойной ночи, лес!" Не все однако.
На них смотрела из-за елки лань, -
Стена была как раз посередине,
Так что земля у каждого своя.
Усилье видеть то, что так застыло,
Как надвое расколотый валун,
Они в глазах у лани прочитали, -
Мол, эти двое не грозят бедой,
А стало быть, хоть дело тут не чисто,
Нет смысла и раздумывать о них.
Лань фыркнула и прочь пошла спокойно.
"Ну, это все. Чего еще просить?"
Не все однако. Всхрап остановил их.
За той же елкой был теперь самец, -
Стена была как раз посередине,
Самец рогатый ноздри раздувал, -
Нет, то не лань вернулась из потемок!
Недоуменно он на них смотрел,
Как бы взыскуя: "Что вы тут застыли?
Прикидываться мертвым для чего?
Иль впрямь что вижу я совсем не живо?"
Они желали в этот миг одно -
Продлить знакомство и продлить беседу.
Но тут самец пошел спокойно прочь.
Так с каждой стороны их было двое.
"Ну вот и все!" И это было все.
Горячая волна их окатила,
Как если бы земля им невзначай
Знак подала своей любви ответной.
Перевод С. Степанова
В весенний день снежинки не могли
Коснуться теплой и сухой земли.
Их орды зря растрачивали прыть,
Чтоб местность увлажнить и остудить.
С землей не удавалось совладать -
Она их просто отсылала вспять.
Но после свежей ночи ей пришлось
Рядами рваных снеговых полос
Признаться, что зима опять пришла.
Одну дорогу стужа не взяла.
Наш край назавтра был как неживой:
Трава примята льдистою стопой,
Концами в землю, словно черенки,
Уткнулись мускулистые суки,
От урожая снежного склонясь,
Лишь на дороге властвовала грязь,
Распутица - что б там ни шло ей впрок,
Подземный огнь иль шаркание ног.
Весной мы слышим тысячи певцов,
Слетевшихся сюда со всех концов:
Щеглов, дроздов, малиновок, скворцов.
Одни из них на север улетят,
Другие тут же повернут назад,
А третьи здесь до осени гостят.
И вот что им принес уход весны:
Окрестные поля занесены,
Порхать все время недостанет сил,
Тяжелый снег деревья завалил -
Поди стряхни его со всех ветвей!
Лишь на дороге малость потеплей.
И, завязая в грязных колеях,
Ряды сроднившихся в несчастье птах
Мелькали бесконечной чередой,
Блестящие, как галька под водой.
Я шел. Они шарахались от ног
И щебетали, полные тревог,
Боясь, что их прогонит человек
С дороги теплой на холодный снег.
И кое-кто с тяжелым шумом крыл
Взлетал туда, где лес под снегом был
Таким непрочным сказочным дворцом,
Что рухнет, только тронь его крылом.
Взлетавшие садились предо мной,
Чтоб снова трепетать за свой покой
(А я, гонитель, просто шел домой).
Их опыт до сих пор не научил,
Что стоит залететь погоне в тыл -
И ты недосягаем для врагов.
Итак, в весенний день, среди снегов
Я видел нашу певческую мощь,
Что, ковыляя мимо белых рощ,
Была готова, взмыв под облака,
Воспеть весь мир от корня до цветка.
Перевод А. Сергеева
Унылый посвист в тишине
Весь день мешал работать мне,
И я, чтобы умолкнул он,
Спугнул пичугу от окон.
И устыдился: пусть убог
Был тот мотив и голосок,
Ни у кого, однако, нет
Прав налагать на них запрет.
Перевод Б. Хлебникова
Я ночью бродил под холодным дождем,
С досадою гладя на собственный дом,
Где свет, не погашенный в верхнем окне,
Никак не давал успокоиться мне.
Ведь свет этот значил, что там меня ждут
И он не потухнет, покуда я тут.
А я не вернусь, пока лампа горит.
Ну что ж, поглядим, кто кого победит,
Посмотрим, идти на попятный кому...
Весь мир погрузился в кромешную тьму,
И ветер был тяжек, как пласт земляной,
И дождь холоднее крупы ледяной.
Но странно: под стрехами крыши моей,
Что летом служила для птичьих семей
Приютом и школою летных наук,
Еще оставалось немало пичуг,
И я, зацепив за приземистый скат,
Спугнул их невольно и сам был не рад.
А птицы взлетали одна за другой
Во тьму, и меня обожгло их бедой.
Обида моя хоть была тяжела,
Да птичья беда тяжелее была:
Ведь им на ночлег не вернуться сюда,
Во мгле не найти обжитого гнезда,
Сухого дупла иль мышиной норы,
И греть будет птаху до самой зари
Лишь искра, что теплится слабо внутри.
Мне стало их жалко, и не оттого ль
В душе вдруг утихли обида и боль,
Я вспомнил, что кровля на доме моем
Потрепана ветром, побита дождем,
Подумал, что крыше починка нужна,
Поскольку совсем прохудилась она,
И капли, наверно, ползут по стене
В каморке, где лампа не гаснет в окне.
Перевод Б. Хлебникова
Ольшаник превратился в зимний сад,
Где дерева на солнцепеке спят.
Сюда сбежались зайцы, будто зная,
Что не бывает места ближе к раю.
И впрямь юдоль земную снежный слой
Приподнял над застывшею землей -
Вверх на ступеньку к синей вышине
И прошлогодней красной бузине.
Возвысил зверя снег, чтобы теперь
Отведал редких яств голодный зверь.
Верхушки яблонь заячий резец
Обвел подобьем годовых колец.
А птицам среди райской красоты
И вовсе не до брачной суеты.
Они спокойно изучают почки,
Гадая, где цветы, а где листочки.
Но в два часа померкнет рай земной.
Настолько мимолетна жизнь зимой,
Что и не знаешь, стоит ли она
Того, чтоб пробуждаться ото сна.
Перевод Б. Хлебникова
Да, с ночью я воистину знаком.
Я под дождем из города ушел,
Оставив позади последний дом.
Навстречу мне в потемках сторож брел.
Чтоб ничего не объяснять ему,
Я взгляд нарочно в сторону отвел.
Внезапно, сам не знаю почему,
Мне показалось, будто мне кричат
Из города. Я вслушался во тьму.
Но нет, никто не звал меня назад.
Зато вверху расплывчатым пятном
Небесный засветился циферблат -
Ни зол, ни добр в мерцании своем.
Да, с ночью я воистину знаком.
Перевод Б. Хлебникова
"Фред, где тут север?"
"Там, любовь моя!
Река течет на запад".
"Назовем
Ее за это Западной рекою.
(Она так и зовется до сих пор.)
Но почему она течет на запад?
Ведь здесь текут все реки на восток,
Там океан! Наверное, у нашей
Такой уж нрав - идти наперекор.
А впрочем, мы и сами, Фред, такие...
Такие, ну..."
"Упрямые?"
"Пожалуй.
Теперь же нас, упрямых, станет трое,
Как будто с нею мы одна семья.
Когда-нибудь мы здесь построим мост,
Который будет реку обнимать
Своей рукой, как ты меня ночами...
Гляди, она махнула нам волной,
Чтобы сказать, что слышит нас".
"Да нет,
В том месте просто пенится бурун.
(Когда речная темная вода
Доходит до большого валуна,
То начинает пениться бурун;
Он кружится на месте, будто в воду
Упали выдранные птичьи перья;
Потом уносит темная струя
Их белый крап, чтобы вокруг ольхи
Затопленной обвить пуховым шарфом.)
Бурун же там, наверное, с тех пор,
Как с неба потекли на землю реки,
Так что, увы, волною нам не машут".
"Нет, машут. Не тебе, так, значит, мне,
И взмах, наверняка, был добрым знаком".
"Что ж, если ты сумела превратить
Окрестность эту в царство амазонок,
Чьи земли недоступны для мужчин,
Тогда считай, что и меня здесь нет.
Река твоя! Мне нечего сказать".
"Нет, говори! Ты что-то ведь придумал..."
"Мне в голову пришло, что человек
Произошел от пенистой волны,
Восставшей против общего потока,
Потом уж только от мохнатых предков.
Отсюда и упрямство человека,
Отсюда человеческая тяга
Извечная - к истоку всех начал.
Порою говорят, что бытие
Похоже на беспечный хоровод.
А бытие, как это ни прискорбно,
Уходит прочь безудержным потоком
И изливается в пустую бездну.
Сейчас оно течет в речной струе,
Иль в небесах, иль между нас, и этим
Нас разлучает в жуткую минуту.
Над нами, между нами или в нас...
Все преходяще: время, жизнь, любовь.
Материи и той не устоять
Перед всеобщим этим низверженьем
В смертельное зияние. Однако
В самом потоке есть противоток,
Возвратное движение к истоку.
Вот где сокрыта тайна наших тайн.
В потоке неизменно есть избыток,
Благодаря которому теченье
Как бы восходит над самим собой.
Уходит век - приходит век иной,
Заходит солнце - плещут родники
И снова посылают солнце в небо.
В любом потоке есть противоток,
Струящийся наперекор теченью,
И это дань истоку своему.
Вот от чего мы все произошли.
Вот - наша суть".
"Ты прав. И этот день
Да будет днем твоим".
"Нет, этот день
Да будет днем крещения реки".
"Да будет он днем нашего согласья".
Перевод Б. Хлебникова
Морская волна зелена.
Но там, где стихает прибой,
Восходит иная волна
Песчаною желтой горой.
То море на сушу пошло
Дома засыпать у людей,
Которых оно не смогло
Оставить в пучине своей.
Но как ни коварно оно,
Однако и сам человек
Таков, что душой все равно
Ему не поддастся вовек.
Он морю пожертвует шлюп
И даже лачугу, бог с ней.
Чем меньше у сердца скорлуп,
Тем жить человеку вольней.
Перевод Б. Хлебникова
Великий Сверхпес
Небесный зверюга
Из-за горизонта
Вскочил упруго,
Без отдыха он,
На задних лапах
Всю ночь пропляшет
Свой путь на Запад.
Пусть я - недопес,
Но сегодня мы
Будем лаять вместе
Сквозь толщу тьмы.
Перевод Василия Бетаки
Губами к листьям тянется медведица,
Как бы целуя молодое деревце,
Но гибкий ствол, пригнутый ею вниз,
Как хлыстик щелкнув, улетает ввысь.
Медведица уходит. Тяжкий вес