Страница:
Следы Марии отпечатались очень четко. Зайдя в лес ярдов на пятьдесят, я нашел первое вещественное доказательство ее пребывания тут. На дереве висела блузка. Первая ракета взорвалась где-то на юге. Через двадцать пять ярдов я обнаружил еще одну улику — бермуды. Я ускорил шаг. Вот один ботинок, вон там другой… С озера доносились ахи-охи по поводу фейерверка. Впереди белел на ветке маленький носочек с нарисованными на нем маргаритками. Я взял его и, осторожно обогнув большое дерево, росшее чуть подальше, за лесным завалом, вышел на маленькую полянку. Мария встала из высокой травы, расстегнула лифчик, и бретельки соскользнули вниз по ее плечам. Я толком не помню, как это происходило, но судя по всему я тоже начал раздеваться. Мы подошли и остановились в нескольких дюймах друг от друга, ее грудь касалась моей груди.
— Ты веришь в Бога? — спросила Мария.
Я сказал, что вообще-то да. Мария улыбнулась, поцеловала меня в грудь, потом ее язык скользнул вниз, и она коснулась меня губами ТАМ.
И тут же раздался-такой оглушительный взрыв, каких я еще ни разу в жизни не слышал. Ракета упала в тридцати ярдах от нас, и взрыв потряс все вокруг, я даже упал. Потом начали взрываться другие ракеты, поменьше, и воздух наполнился дымом. К тому времени Мария уже, по-моему, отпрянула от меня и закричала. Я притянул ее к земле и как мог укрыл своим телом от ракет, градом сыпавшихся на нас. Это счастье, что ни одна в нас не попала. Они падали слева, падали справа, застревали в ветках деревьев. Потом все вдруг стихло. Я сказал Марии, что все нормально, опасность миновала. Мария села, посмотрела на меня, утерла слезу, а затем издала дикий вопль, такой пронзительный, что ухо его почти не улавливало, и убежала куда-то в темноту.
Мало что действует на человека так устрашающе, как огонь. Особенно если этот человек голый. Битва с огнем, которая последовала после бегства Марии, длилась почти целый час. От моих брюк остался маленький лоскуточек — даже на носовой платок не хватит. Мои надежды на то, что Мария побежала за подмогой, не оправдались. Я сражался с огнем, не имея никакого другого оружия, кроме моей одежды, бегал по поляне взад и вперед, из одной „горячей точки» в другую. Рубашку я потерял, отвоевывая у огня маленькую елочку, блузкой Марии пришлось поплатиться за спасение голубики. А штаны я извел, в основном, гася траву. Носки и лифчик Марии, вероятно, тоже пали жертвой этой борьбы, потому что, погасив пламя, я их нигде не нашел.
Почерневшие теннисные туфли Марии я оставил у домика Шлурманов. Когда я вернулся, папа бросил на меня один быстрый взгляд и спросил, что стряслось с моими брюками.
— Лесной пожар, — ответил я.
Он кивнул, немножко подумал, и мы пришли к заключению, что огонь — штука очень опасная и с ним шутки плохи.
5 июля, 11 часов утра
Сегодня утром видел Марию. Она поблагодарила меня за то, что я стае ее теннисные туфли, м оказала:
— Как жаль, что ты возвращаешься в город.
После чего поплыла к надувному матрацу и погрузилась в чтение Библии.
Вчера ночью я соврал. Я не верю в Бога. По крайней мере, в того, что так активно мне вредит.
12 июля, 9 часов вечера
Сдал последний экзамен на звание скаута-орла: целых пять минут рассказывал о борьбе с пожаром и о технике безопасности. Скаут-мастер сказал, что мало кто говорит на эту тему с таким пылом и в то же время столь здравомысляще.
14 июля, 11 часов вечера
Сегодня получил известие о том, что утром Мария утонула в Промисд-Ленд-Лейк. Очевидно, она нырнула с трамплина и ударилась головой. Она купалась одна, и никто не знал, что она попала в беду. А когда ее нашли, было слишком поздно.
Я больше не верю, что мир добр. Все доброе, хорошее либо погибает само, либо его убивают. Я знаю, что, если бы был тогда там, я бы ее спас. Но я знаю и то, что думать сейчас об этом бессмысленно и хотеть что-либо изменить — тоже. Марии больше нет, и внутри у меня пустота, мне очень грустно.
— Спасибо, что спас мои тапочки, — это было последнее, что я услышал от Марии.
— На здоровье, — ответил я.
Мне хотелось бы, чтобы все было не так, лучше… Чтобы я успел-таки высказать ей и другим то, о чем я не посмел заикнуться… и чтобы я теперь мог это вспомнить…
— Не забудь про домашнее задание по гражданскому праву…
— Спасибо, что спас мои тапочки… МИНУТА МОЛЧАНИЯ
— На здоровье.
17 июля, 10 часов утра
Марию похоронили в сверкающем серебристом гробу. По небу плыли большие белые облака. Ей бы это понравилось.
20 июля, час ночи
Не понимаю, почему все это, зачем?
2 августа, 4 часа ночи
Не могу уснуть, не могу уснуть, не могу уснуть…
15 августа, 3 часа ночи
Сегодня мы полночи с папой не спали, а разговаривали. Пришли к единому мнению, что мне нужно переменить обстановку или я рехнусь. Папа умеет подбирать нужные слова. Я сказал ему, что чувствую себя страшно виноватым: я ведь не был влюблен в Марию. Если бы я ее любил, она, наверно, осталась бы жива. А папа сказал, что любовь не может помешать смерти, она лишь причинит человеку дополнительную боль. А потом добавил, что французский крестьянин, которого они убили во время войны, вовсе не был предателем, сотрудничавшим с немцами. Это оказались наговоры соседей: просто они должны были ему деньги. Мы с папой долго сидели, не произнося ни слова. Затем он сказал мне, что все мы оступаемся. И не раз, и не два — так уж устроена жизнь.
11 сентября, 9 часов утра
Я сдал все выпускные экзамены. Папа дал мне тысячу долларов со словами, что для начала это неплохо. Сам не знаю, куда я поеду и насколько. Я только знаю, что больше ни во что не верю, а мне надо обрести какую-то веру, иначе я не смогу существовать. Я знаю, что в мире есть, должны быть люди, которым известен ответ на волнующий меня вопрос.
Папа сказал, что, куда бы я ни поехал, мне нужно помнить о двух вещах. О том, что нельзя пить плохую воду и что нужно остерегаться змей. Я пообещал быть очень осторожным и в том, и в другом вопросе. Потом мы долго обнимались, после чего он ушел печатать лунные карты. Надеюсь, с ним будет все в порядке после моего отъезда.
Я решил не брать с собой магнитофон, — это непрактично, да и сейчас мне, в отличие от всех предыдущих лет, не нужен спутник. По дороге из нашего города я остановлюсь у могилы Марии — положу записку и маленькую стеклянную пирамидку, которую мне дала Эйприл. Еще я сделал некоторые подсчеты. Надеюсь, что к тому времени, когда я буду переплывать свой первый океан, невесомый прах моей мамы уже будет в море.
Вчера ночью случилось очень странное происшествие. Я проснулся и обнаружил, что ее кольцо опять у меня на пальце. Теперь я его буду носить не снимая.
НЕСКОЛЬКО СЕКУНД МОЛЧАНИЯ
Это я, Дэйл Купер.
ЧАСТЬ 2
Глава 1
ЧАСТЬ 3
Глава 1
— Ты веришь в Бога? — спросила Мария.
Я сказал, что вообще-то да. Мария улыбнулась, поцеловала меня в грудь, потом ее язык скользнул вниз, и она коснулась меня губами ТАМ.
И тут же раздался-такой оглушительный взрыв, каких я еще ни разу в жизни не слышал. Ракета упала в тридцати ярдах от нас, и взрыв потряс все вокруг, я даже упал. Потом начали взрываться другие ракеты, поменьше, и воздух наполнился дымом. К тому времени Мария уже, по-моему, отпрянула от меня и закричала. Я притянул ее к земле и как мог укрыл своим телом от ракет, градом сыпавшихся на нас. Это счастье, что ни одна в нас не попала. Они падали слева, падали справа, застревали в ветках деревьев. Потом все вдруг стихло. Я сказал Марии, что все нормально, опасность миновала. Мария села, посмотрела на меня, утерла слезу, а затем издала дикий вопль, такой пронзительный, что ухо его почти не улавливало, и убежала куда-то в темноту.
Мало что действует на человека так устрашающе, как огонь. Особенно если этот человек голый. Битва с огнем, которая последовала после бегства Марии, длилась почти целый час. От моих брюк остался маленький лоскуточек — даже на носовой платок не хватит. Мои надежды на то, что Мария побежала за подмогой, не оправдались. Я сражался с огнем, не имея никакого другого оружия, кроме моей одежды, бегал по поляне взад и вперед, из одной „горячей точки» в другую. Рубашку я потерял, отвоевывая у огня маленькую елочку, блузкой Марии пришлось поплатиться за спасение голубики. А штаны я извел, в основном, гася траву. Носки и лифчик Марии, вероятно, тоже пали жертвой этой борьбы, потому что, погасив пламя, я их нигде не нашел.
Почерневшие теннисные туфли Марии я оставил у домика Шлурманов. Когда я вернулся, папа бросил на меня один быстрый взгляд и спросил, что стряслось с моими брюками.
— Лесной пожар, — ответил я.
Он кивнул, немножко подумал, и мы пришли к заключению, что огонь — штука очень опасная и с ним шутки плохи.
5 июля, 11 часов утра
Сегодня утром видел Марию. Она поблагодарила меня за то, что я стае ее теннисные туфли, м оказала:
— Как жаль, что ты возвращаешься в город.
После чего поплыла к надувному матрацу и погрузилась в чтение Библии.
Вчера ночью я соврал. Я не верю в Бога. По крайней мере, в того, что так активно мне вредит.
12 июля, 9 часов вечера
Сдал последний экзамен на звание скаута-орла: целых пять минут рассказывал о борьбе с пожаром и о технике безопасности. Скаут-мастер сказал, что мало кто говорит на эту тему с таким пылом и в то же время столь здравомысляще.
14 июля, 11 часов вечера
Сегодня получил известие о том, что утром Мария утонула в Промисд-Ленд-Лейк. Очевидно, она нырнула с трамплина и ударилась головой. Она купалась одна, и никто не знал, что она попала в беду. А когда ее нашли, было слишком поздно.
Я больше не верю, что мир добр. Все доброе, хорошее либо погибает само, либо его убивают. Я знаю, что, если бы был тогда там, я бы ее спас. Но я знаю и то, что думать сейчас об этом бессмысленно и хотеть что-либо изменить — тоже. Марии больше нет, и внутри у меня пустота, мне очень грустно.
— Спасибо, что спас мои тапочки, — это было последнее, что я услышал от Марии.
— На здоровье, — ответил я.
Мне хотелось бы, чтобы все было не так, лучше… Чтобы я успел-таки высказать ей и другим то, о чем я не посмел заикнуться… и чтобы я теперь мог это вспомнить…
— Не забудь про домашнее задание по гражданскому праву…
— Спасибо, что спас мои тапочки… МИНУТА МОЛЧАНИЯ
— На здоровье.
17 июля, 10 часов утра
Марию похоронили в сверкающем серебристом гробу. По небу плыли большие белые облака. Ей бы это понравилось.
20 июля, час ночи
Не понимаю, почему все это, зачем?
2 августа, 4 часа ночи
Не могу уснуть, не могу уснуть, не могу уснуть…
15 августа, 3 часа ночи
Сегодня мы полночи с папой не спали, а разговаривали. Пришли к единому мнению, что мне нужно переменить обстановку или я рехнусь. Папа умеет подбирать нужные слова. Я сказал ему, что чувствую себя страшно виноватым: я ведь не был влюблен в Марию. Если бы я ее любил, она, наверно, осталась бы жива. А папа сказал, что любовь не может помешать смерти, она лишь причинит человеку дополнительную боль. А потом добавил, что французский крестьянин, которого они убили во время войны, вовсе не был предателем, сотрудничавшим с немцами. Это оказались наговоры соседей: просто они должны были ему деньги. Мы с папой долго сидели, не произнося ни слова. Затем он сказал мне, что все мы оступаемся. И не раз, и не два — так уж устроена жизнь.
11 сентября, 9 часов утра
Я сдал все выпускные экзамены. Папа дал мне тысячу долларов со словами, что для начала это неплохо. Сам не знаю, куда я поеду и насколько. Я только знаю, что больше ни во что не верю, а мне надо обрести какую-то веру, иначе я не смогу существовать. Я знаю, что в мире есть, должны быть люди, которым известен ответ на волнующий меня вопрос.
Папа сказал, что, куда бы я ни поехал, мне нужно помнить о двух вещах. О том, что нельзя пить плохую воду и что нужно остерегаться змей. Я пообещал быть очень осторожным и в том, и в другом вопросе. Потом мы долго обнимались, после чего он ушел печатать лунные карты. Надеюсь, с ним будет все в порядке после моего отъезда.
Я решил не брать с собой магнитофон, — это непрактично, да и сейчас мне, в отличие от всех предыдущих лет, не нужен спутник. По дороге из нашего города я остановлюсь у могилы Марии — положу записку и маленькую стеклянную пирамидку, которую мне дала Эйприл. Еще я сделал некоторые подсчеты. Надеюсь, что к тому времени, когда я буду переплывать свой первый океан, невесомый прах моей мамы уже будет в море.
Вчера ночью случилось очень странное происшествие. Я проснулся и обнаружил, что ее кольцо опять у меня на пальце. Теперь я его буду носить не снимая.
НЕСКОЛЬКО СЕКУНД МОЛЧАНИЯ
Это я, Дэйл Купер.
ЧАСТЬ 2
Глава 1
10 СЕНТЯБРЯ 1970 ГОДА СДАЛ ПОСЛЕДНИЙ ВЫПУСКНОЙ ЭКЗАМЕН И ОКОНЧИЛ ШКОЛУ ОДИННАДЦАТОГО ЧИСЛА ОН СДЕЛАЛ ЕЩЕ ОДНУ МАГНИТОФОННУЮ ЗАПИСЬ, А ЗАТЕМ СЕЛ В АВТОБУС НА ГЕРМАНТАУНСКОЙ ДОРОГЕ. И ЦЕЛЫХ ТРИ ГОДА ЕГО НИКТО НЕ ВИДЕЛ. ЕДИНСТВЕННОЕ ЧТО ХОТЬ ОТДАЛЕННО НАМЕКАЕТ НА ЕГО ТОГДАШНЕЕ МЕСТОПРЕБЫВАНИЕ, — ЭТО СЛЕДУЮЩИЕ ПИСЬМА.
1 января 1971 года Дорогой папа!
Вода тут плохая. Змей я пока не видел. Здоровье в норме. Ярко светит луна. Очень хочется хорошего шоколада. Надеюсь, у тебя все хорошо.
С любовью,
Дэйл.
1 января 1972 года
Дорогой папа! Со змеями все очень плохо. С водой хорошо. Я видел очень красивые скалы. Мне нужен хороший корабль.
С любовью,
Дэйл.
1 января 1973 года
По сторонам я уже не глазею.
Дэйл.
1 января 1971 года Дорогой папа!
Вода тут плохая. Змей я пока не видел. Здоровье в норме. Ярко светит луна. Очень хочется хорошего шоколада. Надеюсь, у тебя все хорошо.
С любовью,
Дэйл.
1 января 1972 года
Дорогой папа! Со змеями все очень плохо. С водой хорошо. Я видел очень красивые скалы. Мне нужен хороший корабль.
С любовью,
Дэйл.
1 января 1973 года
По сторонам я уже не глазею.
Дэйл.
ЧАСТЬ 3
Глава 1
«Я УВИДЕЛ ДЭЙЛА СНОВА ВЕСНОЙ 1973 ГОДА. Я ТОГДА ТОЛЬКО ЧТО КУПИЛ „ДОДЖ ЧАРДЖЕР“, ТЕМНО-СИНИЙ С СЕРЕБРИСТЫМИ МОЛДИНГАМИ. И ОСТАНОВИВШИСЬ НА КРАСНЫЙ СВЕТ, ВДРУГ ЗАМЕТИЛ ДЭЙЛА. ОН СТОЯЛ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ ГЕРМАНТАУ НЕКОЙ ДОРОГИ, НА НЕМ БЫЛ ЧЕРНЫЙ КОСТЮМ. Я СРАЗУ ПОНЯЛ, ЧТО ЭТО УЖЕ НЕ ТОТ ДЭЙЛ, С КОТОРЫМ МЫ ВСТРЕЧАЛИСЬ ТРИ ГОДА НАЗАД. ОН ПОВЗРОСЛЕЛ, ФИЗИЧЕСКИ ОКРЕП, А ЕГО ВЗГЛЯД СТАЛ НЕОБЫЧАЙНО НАПРЯЖЕННЫМ И ПРОНЗИТЕЛЬНЫМ. ПОМНИТСЯ, Я СПРОСИЛ ЕГО, КАК ПРОШЛО ПУТЕШЕСТВИЕ, А ОН В ОТВЕТ СКАЗАЛ ЛИШЬ: „ЧЕРТОВСКИ ХОРОШО“.
НЕ ЗНАЮ УЖ, ЧТО ОН ВИДЕЛ, ЧЕМ ЗАНИМАЛСЯ, НО ЭТО ЯВНО ОКАЗАЛО НА НЕГО ОЧЕНЬ СИЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ. Я ДУМАЮ, ЭТО БЫЛО ЧЕМ-ТО ПОХОЖЕ НА ТУ АВТОМОБИЛЬНУЮ КАТАСТРОФУ, ПОСЛЕ КОТОРОЙ Я ПОШЕЛ ПО ПУТИ СЛУЖЕНИЯ ГОСПОДУ».
БРЕДЛИ ШЛУРМАН
ЛУЧШИЙ ДРУГ
СВЯЩЕННИК
19 апреля 1973 года, 9 часов вечера
Папин бизнес — я имею в виду лунные карты — похоже, начинает хиреть. Папа, тем не менее, в хорошей форме. Я не буду сейчас рассказывать о том, что произошло за эти три года. Скажу только, что Вселенная — это одна из ослепительно ярких жемчужин. И понимать это совершенно необязательно.
Я заметил, что в мое отсутствие произошли следующие изменения: женские каблуки стали выше. Общая культура — ниже. Жалюзи, похоже, выходят из моды. Доверчивость, открытость исчезают точно так же, как исчезают из парков вязы. Эдгар Гувер умер. Не знаю, есть ли между всеми — или хотя бы несколькими — событиями какая-то связь.
Толком не понимаю, в каком направлении будет развиваться моя жизнь при таком стечении обстоятельств. Я ни в чем не уверен, разве лишь в том, что одно дело осознавать, куда ты в принципе направляешься, и другое — где ты находишься в данный конкретный момент. На нынешнем этапе меня интересуют цирк, головоломки и секс.
7 мая, 7 часов вечера
Прошел тестовые испытания для оценки своих способностей перед поступлением в колледж: может быть, мне лучше поступить туда, а не в цирк? По-моему, и то и другое — прекрасная возможность выяснить, к -чему же меня все-таки больше тянет. В текстовой части я заметил несколько неточностей и указал на это экзаменаторам.
Да, конечно, я много лет мечтал поступить на службу в ФБР. Но должен признать, опыт, приобретенный мной за последние годы, не укрепил меня в мысли, что добро может или должно победить зло. Я не пессимист, просто смотрю фактам в лицо.
20 мая, 7 часов вечера
Получил результаты теста. Да, недаром я учился во время моих странствий концентрировать внимание — теперь это сослужило мне хорошую службу. По английскому и по математике я получил восемьсот очков. Однако мне кажется, подобные тесты не в состоянии выявить истинные способности человека. Гораздо важнее было бы заставить их отрешиться от всех и всяческих мыслей. Если бы абитуриентам пришлось прыгать с завязанными ногами с
высокой башни, в наши колледжи попадала бы только отборная молодежь.
30 мая, 11 часов вечера
Я решил подыскать себе на лето какую-нибудь работу. А для этого составил список, перечислив все, что я умею:
мне кажется, он может пригодиться в моих поисках.
Я умею:
1) разжигать костер;
2) ориентироваться по карте;
3) ходить в походы;
4) бросать ножи;
5) петь;
6) регулировать свое дыхание;
7) печь хлеб;
8) показывать фокусы;
9) сажать рис;
10) находиться в маленьком темном помещении.
Этого, пожалуй, больше чем достаточно, чтобы найти подходящую работу.
10 июня, 9 часов вечера
Нашел работу: буду копать ямы для посадки деревьев. Я на седьмом небе от счастья. За сегодняшний день вырыл восемнадцать отличных ям. Моему напарнику лет пятьдесят, мне кажется, он сидел в тюрьме… во всяком случае, на руке у него татуировка, как бывает у уголовников. Он негр, с Юга, при ходьбе слегка хромает. Пока что мне больше ничего о нем не известно. Мы работали вместе восемь часов подряд и не перемолвились ни словечком. У меня такое впечатление, что у этого человека есть чему поучиться.
12 июня, 8 часов вечера
Я заметил, что в последнее время, кидая ножи в цель, я стал показывать довольно плохие результаты. Мы состязались с моим напарником, которого, как мне теперь известно, зовут Джим, и я проиграл ему несколько долларов. Он десять раз попал в «десятку», а я в конце промахнулся и разрезал ножом свой ботинок. Джим сказал, что я не вижу цели. Я спросил, интересуется ли он дзен-буддизмом, а он ответил:
— Я интересуюсь тем, как бы тут выжить.
18 июня, час ночи
Сегодня вечером я пошел к Джиму в гости, он живет в комнатенке на какой-то захолустной улочке. Где я только ни бывал, но мне еще не доводилось видеть, чтобы человек жил в одной комнате, причем в такой! Комнатенка была маленькая, примерно десять на двенадцать шагов. Там стояли только кровать и стул, вся прочая мебель отсутствовала. С потолка свисала лампочка без абажура. И все — от пола до потолка — было забито стопами бумаги. Джим сказал, что за двадцать лет он исписал гору бумаги. Он называл это воспоминаниями. Их никто до меня не видел. Джим уверяет, что я первый.
— Пусть кто-нибудь узнает… узнает и запомнит… Потом он похвалил меня за то, что я копаю хорошие ямы, и велел уходить, пока не подумали чего-нибудь плохого.
Возвращаясь домой на автобусе, я вдруг понял, зачем Джим пригласил меня к себе в комнату. Но пока ждал автобуса, чтобы вернуться обратно, прошло слишком много времени. Пожарные только что потушили огонь. Комната Джима и несколько соседних помещений полностью выгорели. Пожарные сказали, что тут все вспыхнуло, словно факел. Они почти ничего не могли поделать и старались лишь не допустить, чтобы огонь перекинулся на все здание. Тела Джима в комнате не оказалось, однако никто
не видел, как он выходил из дома. Пожарные сказали, что огонь в комнате, битком набитой бумагой, полыхал со страшной силой и теперь только судмедэкспертиза в состоянии обнаружить какие-нибудь следы.
Но я думаю, они ничего не обнаружат. Стоя возле дома и глядя, как пожарники сворачивают брандспойты, я вдруг заметил в переулке смутный силуэт мужчины — буквально на мгновение он выступил из темноты. До меня донеслись звуки, которые я принял за приглушенные рыдания. Я пробрался сквозь толпу и, подойдя поближе, понял, что это вовсе не рыдания, а смех. Но когда я дошел наконец до переулка, он был пуст. Я звал, искал, обшарил каждый закоулок — все без толку. Лишь на том месте, откуда доносился смех, лежал карандаш, который заточили совсем недавно. Я подозреваю, что это было послание… Для меня.
1 июля, 7 часов вечера
Получил отказ из маленького бродячего цирка, куда я послал письмо с просьбой принять меня в артисты. Хозяин цирка заявил, что человек, который письменно ходатайствует о принятии его на работу в цирк, — это совершенно неподходящая кандидатура. Еще он добавил, что людей, умеющих метать ножи, у него предостаточно и сейчас он ищет лишь бородатую женщину. Поэтому я согласился поступить в Хаверфордский колледж в пригороде Филадельфии.
Хочу заметить, что меня очень разочаровывает отсутствие в моей нынешней жизни женщин. Видимо, рытье ям — не то занятие, которое способствует завязыванию знакомств. Да и моя любовь к спокойным медитациям не благоприятствует контактам с противоположным полом. Не совершаю ли я ошибки, поступая в колледж, где нет девушек?
6 июля, 8 часов утра
Проснувшись утром, папа решил, что до моего отъезда в колледж мы должны с ним попутешествовать. Я, правда, возразил, что колледж не за тридевять земель, а всего в нескольких милях от нашего городка. Но как бы там ни было, сегодня мы уезжаем, чтобы полюбоваться на гору Рашмор. Таким образом, моей карьере землекопа будет положен конец. Я славно потрудился. Впрочем, с тех пор как Джим скрылся в ночи, сие желание утратило отчасти свою прелесть…
9 июля, час дня
Папа довольно долго распространялся о том, что Линкольн вовсе не мечтал о подобном увековечивании своей памяти: вряд ли ему хотелось воплотиться в куске гранита, лежащем на склоне горы… и чтобы с кончика его носа падали дождевые капли…
9 июля, 10 часов вечера
Мы расположились на ночлег в государственном парке Кастер. Папа лег спать и уже безмятежно храпит в палатке. Я наконец догадался, почему он затеял эту поездку. Сегодня я его застукал с поличным: он стоял возле плаката с портретами президентов, держа в руках транспарант с надписью «Верните индейцам сиу их землю!» — и спорил с двумя пенсионерами, супружеской четой из Индианы, которые замахивались на него фотоаппаратами. После непродолжительной, но бурной дискуссии я все же убедил его прибегнуть к другой форме протеста, такой, которая не повлекла бы за собой тяжких телесных повреждений. Я всегда знал, что папа — человек свободомыслящий, но подобные проявления для меня новость.
В качестве компромисса мы нашли дорожный знак «Стоп!», установленный где-то на отшибе, и распилили его пополам. После этого папа заметно расслабился и с до-
вольным видом принялся сушить над костром лекарственные травы, попутно рассуждая об этике. Завтра мы отправимся домой, и я постараюсь, чтобы мы больше не проезжали мимо монументальных памятников. Никогда еще я вместе с отцом не нарушал закон. Как ни странно, это доставило мне огромное наслаждение. Однако я опасаюсь, что теперь, когда рядом нет мамы, папа может из-за своих увлечений попасть в какую-нибудь передрягу.
15 июля, 11 часов вечера
Домой мы добрались без приключений. Папа явно рад вернуться в свою типографию. И не случайно — дома его ждал заказ на календари для Службы национальных парков. Мир, в котором мы живем, все-таки очень странный.
21 августа, 11 часов вечера
Сегодня я приехал в Хаверфорд. Ознакомительную лекцию я пропустил, а вместо этого представил директору список предложений, которые, по моему мнению, помогли бы улучшить работу в колледже. Директор, как мне показалось, готов к сотрудничеству; пожалуй, с ним можно иметь дело. Надеюсь, наше общение будет плодотворным.
Присутствовал на действе, которое тут называется „демонстрацией силы». Большая группа студентов скандировала:
— «Квакер», бей, бей, бей! «Квакер», бей!
И происходило знакомство с футбольной командой.
А другие скандировали:
Смерть Никсону, смерть Никсону!
Да, в религиозной школе ничем подобным и не пахло… Мне отвели комнату в одном из двух студенческих общежитии. Администрации колледжа, да и мне самому кажется, что, поскольку я уже столько повидал на своем веку, я скоро выдвинусь в лидеры. Во всяком случае, в недалеком будущем меня назначат ответственным по этажу, где живут восемнадцатилетние студенты.
12 сентября, 10 часов утра
Я собрал вещи и переселился в другую комнату. Папа подарил мне новый магнитофон размером со школьную тетрадку. Он не катушечный, а кассетный. Папа сказал, что я должен упорно трудиться и не обращать внимания на всякие глупые высказывания окружающих.
15 сентября, 6 часов утра
У меня такое впечатление, что большинство студентов, обитающих на моем этаже, не заинтересованы в повышении уровня своего самосознания, не воспаряют в мыслях. «Летают» они только под действием тех или иных химических препаратов. Это явствует из того, что на этаже никак не воцарится тишина, хотя последняя банка пива уже — наконец-таки! — выпита. Мне довелось в моей жизни отведать грибов, вызывающих галлюцинации, и также попробовать некоторые другие средства, ассоциирующиеся в нашем представлении с примитивными культурами, но я никогда не видел, чтобы дикари дебоширили так, как восемнадцатилетние американцы, впервые очутившиеся вдали от родного дома.
Я пытался их урезонить, утихомирить, но все без толку; они с головы до ног обмотали себя туалетной бумагой и хором заголосили:
— Хотим женщин, хотим женщин!
Я удалился к себе и принялся читать в тишине — весьма, правда, относительной — трактат монаха, который тридцать семь лет прожил на вершине горы, пытаясь глубже -проникнуть в тайны бытия. Когда он сошел вниз, то выяснилось, что главный вывод, который он сделал за эти годы, сводится к следующему: в ясную безоблачную погоду в горах очень далеко видно. Через несколько лет монах умер в темнице, куда его посадили за слишком радикальные идеи. Из всех его записей за тот период сохранилась всего одна строчка: 3 тюрьме нет облаков».
Пожалуй, я пройдусь по улице до женского колледжа «Брин Мор»: вдруг удастся установить контакт с мыслящими человеческими существами?
16 сентября, 9 часов утра
У меня жуткое похмелье, я еще никогда так не надирался. Мне удалось познакомиться с несколькими студентками женского колледжа. Завязалась-пространная беседа, во время которой мы осушили несколько бутылок текилы, рома, кока-колы, пива, бурбона и попробовали «коктейль» из таблеток, который приготовила одна девчонка, опорожнив свою домашнюю аптечку. Сама компания, правда, отличалась более высоким интеллектуальным уровнем, нежели студенты, с которыми я живу под одной крышей. Я был как-то не готов к тому, что женщины в основном ведут себя будто дикари. По крайней мере те, что изучают философию. Вроде бы мне еще понравилась одна студенточка… она изучает то ли литературу, то ли право… Я не помню ее имени и не уверен, что узнаю при встрече. Кажется, она блондинка… Или все-таки рыжая? Постараюсь вернуться в «Брин Мор» как только смогу передвигать ноги.
25 сентября, 9 часов вечера
Я прошел тестирование по предметам, на которые записался в этом семестре, и договорился, что буду заниматься самостоятельно. В целом уровень преподавания тут достаточно высок, хотя многие профессора, похоже, страдают какой-то загадочной болезнью. Пока что я не смог отыскать женщину, с которой встретился в ту ночь в «Брин Мор». Но я твердо верю, что она существует в действительности, что это не плод воображения, порожденный сексуальной фрустрацией.
Сегодня утром я позвонил папе. У него все хорошо. Он печатает плакаты с надписью «Никсона — в тюрьму!»— и бойко ими торгует. В конце недели мы договорились пообедать вместе.
26 сентября, 3 часа ночи
Меня разбудил сон, который я только что видел. Я сидел в темной комнате. В дверную щелку просачивался свет. Снаружи доносились голоса. Один голос — так мне показалось — принадлежал моей матери. Другой было не различить. Я полагаю, это был глас смерти. Она пыталась открыть дверь и войти в комнату. Дверная ручка начала поворачиваться. Тут женский голос позвал меня по имени, и я осознал, что это не мама, а Мария.
Она говорила:
— Ну пожалуйста, я еще не готова…
Потом ее голос стал постепенно стихать и наконец растворился в тишине. Да упокоится ее душа с миром!.. Однако мне кажется, душа Марии еще не обрела покоя, и меня мучает любопытство: что ей известно такого, чего нам, живущим в материальном мире, не постичь никогда?
20 октября, 5 часов дня
Сегодня я вернулся в «Брин Мор», чтобы найти девушку, которую — вне всякого сомнения! — видел тут в прошлый раз. Проторчав там битый час и никого не обнаружив, я пошел назад в Хаверфорд, и когда проходил мимо спортивной площадки, мне врезали по затылку шайбой. Сам не знаю: то ли я на миг потерял сознание, то ли действительно переместился в какое-то маленькое мексиканское селение и малевал там вывески… Очнувшись, я увидел перед собой красавицу в клетчатой юбке-шотландке, сжимавшую в руке длиннющую деревянную клюшку. Насколько помнится, я что-то пролепетал о своей любви к ней и опять очутился в мексиканской деревушке, где накинулся с воплями на собаку, которая разлила мою краску. Красавицу зовут Энди, у нее голубые глаза и рыжие волосы… Нет, все-таки я, наверно, не признавался ей в любви, потому что она извинилась за свою неловкость и сказала, что вовсе не хотела опрокидывать банку с краской… Она приложила к моей голове лед, мы немного поговорили и пришли к выводу, что нам следует встретиться завтра вечером, когда будет разожжен прощальный костер, — ведь студентки разъезжаются по домам. Затем Энди вернулась на поле и, двигаясь изящно, будто балерина, мастерски расправилась с форвардом команды противников.
21 октября, 8 часов вечера
Поленница для костра возвышается на целых пятнадцать футов. Вокруг стоят студенты, среди которых много влюбленных парочек. Эти держатся за руки. Взоры устремлены на факелы, которыми будут разжигать огонь. Приняты все необходимые меры предосторожности. Я немного нервничаю из-за того, что мне придется встретиться с женщиной в непосредственной близости от огня — еще бы, у меня уже был один горький опыт. Факелы поднесли к дровам. Дым и пламя взметнулись вверх. В воздухе разлито чувство опасности… нет-нет, это безумие… Надеюсь, она…
22 октября, 5.30 утра
Солнце выкатывается из-за горизонта, словно апельсин, его нежные, теплые лучи ласкают землю. С виду этот рассвет ничем не отличается от бесчисленного множества других, повторяющихся на протяжении тысячелетий, но я уверен, что такого яркого солнца земля еще не видела.
Как только языки пламени лизнули верхние поленья, Энди шагнула вперед и очутилась внутри светящегося круга, в отблесках пламени. Мы с ней обменялись всего парой слов. Я рассказал, как ходил босиком по раскаленным углям в одной далекой и чуждой нам стране. А Энди сказала, что ее отец работает пожарником. Мы долго целовались, стоя у костра, А потом вдруг подумали об одном и том же и шагнули из освещенного круга в темноту.
Понятая не имею, где мы с ней занимались любовью. Помню, мы бежали куда-то во мрак, подальше от костра. Кажется, где-то журчала вода. Мы добежали до укромного уголка, где даже луна не светила — ее заслоняли деревья. Там мы поцеловались опять. Наша одежда упала на землю сама, мы не прилагали к этому усилий. Мы легли в высокую траву, которая словно укутала нас одеялом… травинки напоминали змей… Наши тела сплетались… казалось, мы столько лет уже вместе… больше, чем живем на свете… Потом в мою правую ягодицу впился сучок, так что я сразу остановился, и Энди пришлось с силой надавить мне на поясницу, чтобы прекратить кровотечение.
НЕ ЗНАЮ УЖ, ЧТО ОН ВИДЕЛ, ЧЕМ ЗАНИМАЛСЯ, НО ЭТО ЯВНО ОКАЗАЛО НА НЕГО ОЧЕНЬ СИЛЬНОЕ ВОЗДЕЙСТВИЕ. Я ДУМАЮ, ЭТО БЫЛО ЧЕМ-ТО ПОХОЖЕ НА ТУ АВТОМОБИЛЬНУЮ КАТАСТРОФУ, ПОСЛЕ КОТОРОЙ Я ПОШЕЛ ПО ПУТИ СЛУЖЕНИЯ ГОСПОДУ».
БРЕДЛИ ШЛУРМАН
ЛУЧШИЙ ДРУГ
СВЯЩЕННИК
19 апреля 1973 года, 9 часов вечера
Папин бизнес — я имею в виду лунные карты — похоже, начинает хиреть. Папа, тем не менее, в хорошей форме. Я не буду сейчас рассказывать о том, что произошло за эти три года. Скажу только, что Вселенная — это одна из ослепительно ярких жемчужин. И понимать это совершенно необязательно.
Я заметил, что в мое отсутствие произошли следующие изменения: женские каблуки стали выше. Общая культура — ниже. Жалюзи, похоже, выходят из моды. Доверчивость, открытость исчезают точно так же, как исчезают из парков вязы. Эдгар Гувер умер. Не знаю, есть ли между всеми — или хотя бы несколькими — событиями какая-то связь.
Толком не понимаю, в каком направлении будет развиваться моя жизнь при таком стечении обстоятельств. Я ни в чем не уверен, разве лишь в том, что одно дело осознавать, куда ты в принципе направляешься, и другое — где ты находишься в данный конкретный момент. На нынешнем этапе меня интересуют цирк, головоломки и секс.
7 мая, 7 часов вечера
Прошел тестовые испытания для оценки своих способностей перед поступлением в колледж: может быть, мне лучше поступить туда, а не в цирк? По-моему, и то и другое — прекрасная возможность выяснить, к -чему же меня все-таки больше тянет. В текстовой части я заметил несколько неточностей и указал на это экзаменаторам.
Да, конечно, я много лет мечтал поступить на службу в ФБР. Но должен признать, опыт, приобретенный мной за последние годы, не укрепил меня в мысли, что добро может или должно победить зло. Я не пессимист, просто смотрю фактам в лицо.
20 мая, 7 часов вечера
Получил результаты теста. Да, недаром я учился во время моих странствий концентрировать внимание — теперь это сослужило мне хорошую службу. По английскому и по математике я получил восемьсот очков. Однако мне кажется, подобные тесты не в состоянии выявить истинные способности человека. Гораздо важнее было бы заставить их отрешиться от всех и всяческих мыслей. Если бы абитуриентам пришлось прыгать с завязанными ногами с
высокой башни, в наши колледжи попадала бы только отборная молодежь.
30 мая, 11 часов вечера
Я решил подыскать себе на лето какую-нибудь работу. А для этого составил список, перечислив все, что я умею:
мне кажется, он может пригодиться в моих поисках.
Я умею:
1) разжигать костер;
2) ориентироваться по карте;
3) ходить в походы;
4) бросать ножи;
5) петь;
6) регулировать свое дыхание;
7) печь хлеб;
8) показывать фокусы;
9) сажать рис;
10) находиться в маленьком темном помещении.
Этого, пожалуй, больше чем достаточно, чтобы найти подходящую работу.
10 июня, 9 часов вечера
Нашел работу: буду копать ямы для посадки деревьев. Я на седьмом небе от счастья. За сегодняшний день вырыл восемнадцать отличных ям. Моему напарнику лет пятьдесят, мне кажется, он сидел в тюрьме… во всяком случае, на руке у него татуировка, как бывает у уголовников. Он негр, с Юга, при ходьбе слегка хромает. Пока что мне больше ничего о нем не известно. Мы работали вместе восемь часов подряд и не перемолвились ни словечком. У меня такое впечатление, что у этого человека есть чему поучиться.
12 июня, 8 часов вечера
Я заметил, что в последнее время, кидая ножи в цель, я стал показывать довольно плохие результаты. Мы состязались с моим напарником, которого, как мне теперь известно, зовут Джим, и я проиграл ему несколько долларов. Он десять раз попал в «десятку», а я в конце промахнулся и разрезал ножом свой ботинок. Джим сказал, что я не вижу цели. Я спросил, интересуется ли он дзен-буддизмом, а он ответил:
— Я интересуюсь тем, как бы тут выжить.
18 июня, час ночи
Сегодня вечером я пошел к Джиму в гости, он живет в комнатенке на какой-то захолустной улочке. Где я только ни бывал, но мне еще не доводилось видеть, чтобы человек жил в одной комнате, причем в такой! Комнатенка была маленькая, примерно десять на двенадцать шагов. Там стояли только кровать и стул, вся прочая мебель отсутствовала. С потолка свисала лампочка без абажура. И все — от пола до потолка — было забито стопами бумаги. Джим сказал, что за двадцать лет он исписал гору бумаги. Он называл это воспоминаниями. Их никто до меня не видел. Джим уверяет, что я первый.
— Пусть кто-нибудь узнает… узнает и запомнит… Потом он похвалил меня за то, что я копаю хорошие ямы, и велел уходить, пока не подумали чего-нибудь плохого.
Возвращаясь домой на автобусе, я вдруг понял, зачем Джим пригласил меня к себе в комнату. Но пока ждал автобуса, чтобы вернуться обратно, прошло слишком много времени. Пожарные только что потушили огонь. Комната Джима и несколько соседних помещений полностью выгорели. Пожарные сказали, что тут все вспыхнуло, словно факел. Они почти ничего не могли поделать и старались лишь не допустить, чтобы огонь перекинулся на все здание. Тела Джима в комнате не оказалось, однако никто
не видел, как он выходил из дома. Пожарные сказали, что огонь в комнате, битком набитой бумагой, полыхал со страшной силой и теперь только судмедэкспертиза в состоянии обнаружить какие-нибудь следы.
Но я думаю, они ничего не обнаружат. Стоя возле дома и глядя, как пожарники сворачивают брандспойты, я вдруг заметил в переулке смутный силуэт мужчины — буквально на мгновение он выступил из темноты. До меня донеслись звуки, которые я принял за приглушенные рыдания. Я пробрался сквозь толпу и, подойдя поближе, понял, что это вовсе не рыдания, а смех. Но когда я дошел наконец до переулка, он был пуст. Я звал, искал, обшарил каждый закоулок — все без толку. Лишь на том месте, откуда доносился смех, лежал карандаш, который заточили совсем недавно. Я подозреваю, что это было послание… Для меня.
1 июля, 7 часов вечера
Получил отказ из маленького бродячего цирка, куда я послал письмо с просьбой принять меня в артисты. Хозяин цирка заявил, что человек, который письменно ходатайствует о принятии его на работу в цирк, — это совершенно неподходящая кандидатура. Еще он добавил, что людей, умеющих метать ножи, у него предостаточно и сейчас он ищет лишь бородатую женщину. Поэтому я согласился поступить в Хаверфордский колледж в пригороде Филадельфии.
Хочу заметить, что меня очень разочаровывает отсутствие в моей нынешней жизни женщин. Видимо, рытье ям — не то занятие, которое способствует завязыванию знакомств. Да и моя любовь к спокойным медитациям не благоприятствует контактам с противоположным полом. Не совершаю ли я ошибки, поступая в колледж, где нет девушек?
6 июля, 8 часов утра
Проснувшись утром, папа решил, что до моего отъезда в колледж мы должны с ним попутешествовать. Я, правда, возразил, что колледж не за тридевять земель, а всего в нескольких милях от нашего городка. Но как бы там ни было, сегодня мы уезжаем, чтобы полюбоваться на гору Рашмор. Таким образом, моей карьере землекопа будет положен конец. Я славно потрудился. Впрочем, с тех пор как Джим скрылся в ночи, сие желание утратило отчасти свою прелесть…
9 июля, час дня
Папа довольно долго распространялся о том, что Линкольн вовсе не мечтал о подобном увековечивании своей памяти: вряд ли ему хотелось воплотиться в куске гранита, лежащем на склоне горы… и чтобы с кончика его носа падали дождевые капли…
9 июля, 10 часов вечера
Мы расположились на ночлег в государственном парке Кастер. Папа лег спать и уже безмятежно храпит в палатке. Я наконец догадался, почему он затеял эту поездку. Сегодня я его застукал с поличным: он стоял возле плаката с портретами президентов, держа в руках транспарант с надписью «Верните индейцам сиу их землю!» — и спорил с двумя пенсионерами, супружеской четой из Индианы, которые замахивались на него фотоаппаратами. После непродолжительной, но бурной дискуссии я все же убедил его прибегнуть к другой форме протеста, такой, которая не повлекла бы за собой тяжких телесных повреждений. Я всегда знал, что папа — человек свободомыслящий, но подобные проявления для меня новость.
В качестве компромисса мы нашли дорожный знак «Стоп!», установленный где-то на отшибе, и распилили его пополам. После этого папа заметно расслабился и с до-
вольным видом принялся сушить над костром лекарственные травы, попутно рассуждая об этике. Завтра мы отправимся домой, и я постараюсь, чтобы мы больше не проезжали мимо монументальных памятников. Никогда еще я вместе с отцом не нарушал закон. Как ни странно, это доставило мне огромное наслаждение. Однако я опасаюсь, что теперь, когда рядом нет мамы, папа может из-за своих увлечений попасть в какую-нибудь передрягу.
15 июля, 11 часов вечера
Домой мы добрались без приключений. Папа явно рад вернуться в свою типографию. И не случайно — дома его ждал заказ на календари для Службы национальных парков. Мир, в котором мы живем, все-таки очень странный.
21 августа, 11 часов вечера
Сегодня я приехал в Хаверфорд. Ознакомительную лекцию я пропустил, а вместо этого представил директору список предложений, которые, по моему мнению, помогли бы улучшить работу в колледже. Директор, как мне показалось, готов к сотрудничеству; пожалуй, с ним можно иметь дело. Надеюсь, наше общение будет плодотворным.
Присутствовал на действе, которое тут называется „демонстрацией силы». Большая группа студентов скандировала:
— «Квакер», бей, бей, бей! «Квакер», бей!
И происходило знакомство с футбольной командой.
А другие скандировали:
Смерть Никсону, смерть Никсону!
Да, в религиозной школе ничем подобным и не пахло… Мне отвели комнату в одном из двух студенческих общежитии. Администрации колледжа, да и мне самому кажется, что, поскольку я уже столько повидал на своем веку, я скоро выдвинусь в лидеры. Во всяком случае, в недалеком будущем меня назначат ответственным по этажу, где живут восемнадцатилетние студенты.
12 сентября, 10 часов утра
Я собрал вещи и переселился в другую комнату. Папа подарил мне новый магнитофон размером со школьную тетрадку. Он не катушечный, а кассетный. Папа сказал, что я должен упорно трудиться и не обращать внимания на всякие глупые высказывания окружающих.
15 сентября, 6 часов утра
У меня такое впечатление, что большинство студентов, обитающих на моем этаже, не заинтересованы в повышении уровня своего самосознания, не воспаряют в мыслях. «Летают» они только под действием тех или иных химических препаратов. Это явствует из того, что на этаже никак не воцарится тишина, хотя последняя банка пива уже — наконец-таки! — выпита. Мне довелось в моей жизни отведать грибов, вызывающих галлюцинации, и также попробовать некоторые другие средства, ассоциирующиеся в нашем представлении с примитивными культурами, но я никогда не видел, чтобы дикари дебоширили так, как восемнадцатилетние американцы, впервые очутившиеся вдали от родного дома.
Я пытался их урезонить, утихомирить, но все без толку; они с головы до ног обмотали себя туалетной бумагой и хором заголосили:
— Хотим женщин, хотим женщин!
Я удалился к себе и принялся читать в тишине — весьма, правда, относительной — трактат монаха, который тридцать семь лет прожил на вершине горы, пытаясь глубже -проникнуть в тайны бытия. Когда он сошел вниз, то выяснилось, что главный вывод, который он сделал за эти годы, сводится к следующему: в ясную безоблачную погоду в горах очень далеко видно. Через несколько лет монах умер в темнице, куда его посадили за слишком радикальные идеи. Из всех его записей за тот период сохранилась всего одна строчка: 3 тюрьме нет облаков».
Пожалуй, я пройдусь по улице до женского колледжа «Брин Мор»: вдруг удастся установить контакт с мыслящими человеческими существами?
16 сентября, 9 часов утра
У меня жуткое похмелье, я еще никогда так не надирался. Мне удалось познакомиться с несколькими студентками женского колледжа. Завязалась-пространная беседа, во время которой мы осушили несколько бутылок текилы, рома, кока-колы, пива, бурбона и попробовали «коктейль» из таблеток, который приготовила одна девчонка, опорожнив свою домашнюю аптечку. Сама компания, правда, отличалась более высоким интеллектуальным уровнем, нежели студенты, с которыми я живу под одной крышей. Я был как-то не готов к тому, что женщины в основном ведут себя будто дикари. По крайней мере те, что изучают философию. Вроде бы мне еще понравилась одна студенточка… она изучает то ли литературу, то ли право… Я не помню ее имени и не уверен, что узнаю при встрече. Кажется, она блондинка… Или все-таки рыжая? Постараюсь вернуться в «Брин Мор» как только смогу передвигать ноги.
25 сентября, 9 часов вечера
Я прошел тестирование по предметам, на которые записался в этом семестре, и договорился, что буду заниматься самостоятельно. В целом уровень преподавания тут достаточно высок, хотя многие профессора, похоже, страдают какой-то загадочной болезнью. Пока что я не смог отыскать женщину, с которой встретился в ту ночь в «Брин Мор». Но я твердо верю, что она существует в действительности, что это не плод воображения, порожденный сексуальной фрустрацией.
Сегодня утром я позвонил папе. У него все хорошо. Он печатает плакаты с надписью «Никсона — в тюрьму!»— и бойко ими торгует. В конце недели мы договорились пообедать вместе.
26 сентября, 3 часа ночи
Меня разбудил сон, который я только что видел. Я сидел в темной комнате. В дверную щелку просачивался свет. Снаружи доносились голоса. Один голос — так мне показалось — принадлежал моей матери. Другой было не различить. Я полагаю, это был глас смерти. Она пыталась открыть дверь и войти в комнату. Дверная ручка начала поворачиваться. Тут женский голос позвал меня по имени, и я осознал, что это не мама, а Мария.
Она говорила:
— Ну пожалуйста, я еще не готова…
Потом ее голос стал постепенно стихать и наконец растворился в тишине. Да упокоится ее душа с миром!.. Однако мне кажется, душа Марии еще не обрела покоя, и меня мучает любопытство: что ей известно такого, чего нам, живущим в материальном мире, не постичь никогда?
20 октября, 5 часов дня
Сегодня я вернулся в «Брин Мор», чтобы найти девушку, которую — вне всякого сомнения! — видел тут в прошлый раз. Проторчав там битый час и никого не обнаружив, я пошел назад в Хаверфорд, и когда проходил мимо спортивной площадки, мне врезали по затылку шайбой. Сам не знаю: то ли я на миг потерял сознание, то ли действительно переместился в какое-то маленькое мексиканское селение и малевал там вывески… Очнувшись, я увидел перед собой красавицу в клетчатой юбке-шотландке, сжимавшую в руке длиннющую деревянную клюшку. Насколько помнится, я что-то пролепетал о своей любви к ней и опять очутился в мексиканской деревушке, где накинулся с воплями на собаку, которая разлила мою краску. Красавицу зовут Энди, у нее голубые глаза и рыжие волосы… Нет, все-таки я, наверно, не признавался ей в любви, потому что она извинилась за свою неловкость и сказала, что вовсе не хотела опрокидывать банку с краской… Она приложила к моей голове лед, мы немного поговорили и пришли к выводу, что нам следует встретиться завтра вечером, когда будет разожжен прощальный костер, — ведь студентки разъезжаются по домам. Затем Энди вернулась на поле и, двигаясь изящно, будто балерина, мастерски расправилась с форвардом команды противников.
21 октября, 8 часов вечера
Поленница для костра возвышается на целых пятнадцать футов. Вокруг стоят студенты, среди которых много влюбленных парочек. Эти держатся за руки. Взоры устремлены на факелы, которыми будут разжигать огонь. Приняты все необходимые меры предосторожности. Я немного нервничаю из-за того, что мне придется встретиться с женщиной в непосредственной близости от огня — еще бы, у меня уже был один горький опыт. Факелы поднесли к дровам. Дым и пламя взметнулись вверх. В воздухе разлито чувство опасности… нет-нет, это безумие… Надеюсь, она…
22 октября, 5.30 утра
Солнце выкатывается из-за горизонта, словно апельсин, его нежные, теплые лучи ласкают землю. С виду этот рассвет ничем не отличается от бесчисленного множества других, повторяющихся на протяжении тысячелетий, но я уверен, что такого яркого солнца земля еще не видела.
Как только языки пламени лизнули верхние поленья, Энди шагнула вперед и очутилась внутри светящегося круга, в отблесках пламени. Мы с ней обменялись всего парой слов. Я рассказал, как ходил босиком по раскаленным углям в одной далекой и чуждой нам стране. А Энди сказала, что ее отец работает пожарником. Мы долго целовались, стоя у костра, А потом вдруг подумали об одном и том же и шагнули из освещенного круга в темноту.
Понятая не имею, где мы с ней занимались любовью. Помню, мы бежали куда-то во мрак, подальше от костра. Кажется, где-то журчала вода. Мы добежали до укромного уголка, где даже луна не светила — ее заслоняли деревья. Там мы поцеловались опять. Наша одежда упала на землю сама, мы не прилагали к этому усилий. Мы легли в высокую траву, которая словно укутала нас одеялом… травинки напоминали змей… Наши тела сплетались… казалось, мы столько лет уже вместе… больше, чем живем на свете… Потом в мою правую ягодицу впился сучок, так что я сразу остановился, и Энди пришлось с силой надавить мне на поясницу, чтобы прекратить кровотечение.