Страница:
И вот теперь, когда Хульдбранд так неожиданно и внезапно вернулся, слуги, горожане и все кругом ликовали, — все, кроме Бертальды: ибо если всем пришлось по душе, что он привез с собою такую красавицу-жену, и патера Хайльмана как свидетеля венчания, то Бертальде не оставалось ничего другого, как сокрушаться об этом. Во-первых, она действительно успела всем сердцем полюбить молодого рыцаря, а кроме того ее скорбь во время его отсутствия открыла людским взорам гораздо больше, нежели это подобало. Вот почему она повела себя, как следовало умной женщине, примирилась с обстоятельствами и самым дружеским образом обходилась с Ундиной, которую все в городе приняли за принцессу, избавленную Хульдбрандом в лесу от злых чар. Когда ее самое или ее супруга спрашивали об этом, они отмалчивались или отвечали уклончиво; уста патера Хайльмана были плотно замкнуты для всякой суетной болтовни, к тому же вскоре по прибытии в имперский город он отправился в свой монастырь, так что людям приходилось пробавляться собственными измышлениями, и даже Бертальда знала не больше других.
Ундина же с каждым днем все более привязывалась к Бертальде.
— Наверное, мы когда-то раньше знали друг друга, — частенько говорила она, — или между нами существует какая-то иная, чудесная связь, ведь так вот просто, без всякой причины, поймите меня, без какой-то тайной причины, нельзя сразу полюбить человека с первого взгляда, как я полюбила вас.
Да и Бертальда не могла не сознаться себе, что чувствует к Ундине дружескую склонность, хотя и полагала, что имеет веские причины горько упрекать свою счастливую соперницу. Это взаимное их влечение побудило одну упросить своих родителей отложить день отъезда, а другую — умолить о том же супруга. Более того, уже шла речь о том, что Бертальда на некоторое время отправится с Ундиной в замок Рннгштеттен у истоков Дуная.
Как раз об этом и беседовали они однажды вечером, гуляя при свете звезд по городской рыночной площади, окаймленной высокими деревьями. Молодая чета поздно вечером зашла за Бертальдой, и все трое дружески прогуливались под темно-синим небосводом, прерывая свои речи восторгами по поводу великолепного фонтана, неумолчно журчавшего и звеневшего посреди площади. И на душе у них было так хорошо и отрадно, сквозь тень деревьев мелькали огоньки ближних домов, вокруг них плыл неясный гул от голосов играющих детей и неторопливых шагов прохожих; они были одни и в то же время в самой гуще жизнерадостного, приветливого мира. То, что днем казалось трудным, как бы само собой сглаживалось, и трое друзей уже не могли понять, почему поездка Бертальды с ними могла вызвать хоть малейшее сомнение. И тут, как раз когда они собирались назначить день совместного отъезда, от самой середины площади прямо к ним направился какой-то высокий человек; он почтительно поклонился всей компании и что-то шепнул на ухо молодой женщине. Недовольная помехой и тем, кто им помешал, она отошла с незнакомцем на несколько шагов, и оба начали шептаться, словно бы на каком-то чужом языке, Хульдбранду показался знакомым этот странный человек, и он стал так пристально всматриваться в него, что не слышал изумленных вопросов Бертальды и не отвечал на них. Внезапно Ундина радостно захлопала в ладоши и со смехом покинула незнакомца, который, недовольно покачивая головой, поспешными шагами пошел прочь и спустился в колодец. Тут Хульдбранд окончательно уверился в своей догадке. Бертальда же спросила:
— Что ему было нужно от тебя, Ундина? Ведь это человек, который чистит колодцы, не так ли?
Молодая женщина усмехнулась про себя и ответила:
— Послезавтра, в день твоего ангела, все узнаешь, милое дитя мое!
И ничего больше нельзя было от нее добиться. Она пригласила Бертальду вместе с ее приемными родителями в названный день к обеду, и вскоре они разошлись.
— Кюлеборн? — с тайным содроганием спросил Хульдбранд у своей прекрасной супруги, — когда, простившись с Бертальдой, они шли домой одни по темным улицам.
— Да, это был он, — ответила Ундина, — я он пытался наговорить мне бог знает каких глупостей. Но среди прочих вещей он, сам того не зная, порадовал меня долгожданной вестью. Если ты хочешь узнать ее сейчас же, мой повелитель и супруг, тебе стоит только приказать, и я все тебе расскажу. Но если ты хочешь доставить своей Ундине большую, очень большую радость, отложи расспросы до послезавтра, и тогда тебя тоже ждет сюрприз.
Рыцарь охотно согласился исполнить то, о чем так мило просила его жена, и уже засыпая, она прошептала про себя с улыбкой:
— Как же она обрадуется и удивится вести от человека, что чистит колодцы, эта милая, милая Бертальда!
— Вот так все и было в то утро, когда я нашел тебя, бедная милая сиротка, — промолвил с глубоким волнением герцог, — прекрасная певунья права: главного, лучшего мы так и не смогли дать тебе.
— Но теперь послушаем, что же сталось с несчастными родителями, — сказала Ундина, коснулась струн и запела:
Ее глаза обежали все блестящее общество и остановились на владетельной даме, сидевшей рядом с ее приемным отцом. Тогда Ундина оглянулась на дверь и из глаз ее брызнули слезы умиления.
— Где же бедные, заждавшиеся родители? — спросила она, и тут из толпы выступил старый рыбак с женой. Они вопросительно глядели то на Ундину, то на знатную красавицу, которая, как им сказали, была их дочерью.
— Это она! — пролепетала сияющая от восторга Ундина. Старики, громко плача и славя господа, бросились обнимать свое вновь обретенное дитя.
В гневе и ужасе Бертальда вырвалась из их объятий. Это было уж слишком для ее гордой души, такое открытие в ту самую минуту, когда она твердо надеялась вознестись еще выше и уже видела над своей головой корону и царственный балдахин. Ей подумалось, что все это измыслила ее соперница, чтобы с особой изощренностью унизить ее перед Хульдбрандом и всем светом. Она набросилась на Ундину с упреками, а на стариков — с бранью; злобные слова «обманщица» и «продажный сброд» сорвались с ее губ. Тут старая рыбачка произнесла про себя совсем тихо:
— Ах, господи, какой злой женщиной она выросла, а все же чует сердце, что это моя плоть и кровь.
Старик же, сложив руки, молча молился о том, чтобы эта,вон там, не оказалась его дочерью. Ундина, смертельно бледная, металась от стариков к Бертальде, от Бертальды к старикам; внезапно ее словно низвергнули с небес, что грезились ей в мечтах, в пучину ужаса и страха, какая ей и во сне не снилась.
— Да есть ли у тебя душа? Есть ли у тебя на самом деле душа, Бертальда? — выкрикнула она в лицо разгневанной подруге, словно для того, чтобы привести ее в чувство после внезапного приступа безумия или умопомрачающего кошмара. Но когда она увидела, что исступление Бертальды все растет, когда отвергнутые родители в голос зарыдали, а все общество, споря и негодуя, разбилось на партии, она с таким сдержанным достоинством испросила позволения взять слово здесь в доме своего супруга, что все вокруг смолкли, как по мановению волшебства. Она встала во главе стола, где раньше сидела Бертальда, смиренная и вместе с тем гордая под взглядами окружающих, и обратилась к ним со следующими словами:
— О, люди, глядящие на меня с такой злобой и растерянностью, вы, так жестоко разрушившие мне праздник! О, боже, я ведь даже понятия не имела о ваших нелепых обычаях, о вашем бесчеловечном образе мыслей и, должно быть, до конца своих дней не смогу с ними смириться. Не моя вина, что я взялась за все это не с того конца, поверьте, дело только в вас, хоть вы и не желаете этого понять. Поэтому мне почти нечего сказать вам, но одно я сказать должна: я не солгала — в этом даю слово. Я не могу и не хочу приводить никаких доказательств, но слово свое я готова подтвердить клятвой. Мне сказал об этом тот, кто заманил Бертальду в воду, унес ее прочь от родителей и потом положил на пути герцога на зеленую лужайку.
— Она колдунья, — крикнула Бертальда, — ведьма, она водится со злыми духами. Она сама призналась в этом!
— Нет! — сказала Ундина, и во взгляде ее отразилось целое небо невинности и искренности. — Никакая я не ведьма, взгляните на меня сами!
— Ну, тогда она обманщица и хвастунья, — перебила ее Бертальда, — не смеет она утверждать, что я дочь этих простых людей. Мои светлейшие родители, прошу вас, уведите меня из этого общества, увезите меня из этого города, где все только и норовят высмеять и опозорить меня.
Но старый герцог не двинулся с места, а супруга его сказала:
— Мы должны знать, как все обстоит на самом деле. И боже меня сохрани сделать хоть шаг из этой залы, прежде чем мы не узнаем всю правду.
Тут старая рыбачка приблизилась к герцогине, низко поклонилась ей и молвила:
— Вы сняли у меня камень с души, высокая, благочестивая госпожа! Вот что я вам скажу: если эта сердитая барышня — моя дочь, у нее на спине между лопатками должно быть родимое пятно в виде фиалочки и такое же на левой ступне. Может быть, она благоволит выйти со мной из залы.
— Не стану я раздеваться перед мужичкой! — надменно воскликнула Бертальда, повернувшись к ней спиной.
— А передо мной придется, — строго возразила герцогиня. — Вы последуете за мной, сударыня, в соседнюю комнату, и эта славная старушка пойдст с нами.
Они скрылись втроем, а все прочие остались в зале в молчаливом ожидании. Вскоре женщины вернулись, лицо Бертальды было мертвенно бледным, а герцогиня сказала:
— Право остается правом; посему объявляю, что хозяйка этого дома сказала правду. Бертальда дочь рыбака, и это все, что вам надлежит знать.
Герцогская чета удалилась со своей приемной дочерью; рыбак и его жена по знаку герцога последовали за ними. Остальные гости разошлись в молчании или тихо перешептывались, а Ундина с рыданиями упала в объятия Хульдбранда.
— Если я и дал ей душу, — говорил он себе, — то она оказалась лучше, чем моя собственная. — И с этой минуты он думал уже только об одном: как утешить плачущую Ундину и на следующий же день покинуть место, которое после сегодняшнего происшествия должно было ей опостылеть. Правда, суждения о ней были единодушны. От нее и раньше привыкли ждать всяких чудес, поэтому удивительное открытие относительно происхождения Бертальды не так уж поразило, всех, и всеобщее неодобрение обратилось именно против последней и ее необузданной выходки. Но обо всем этом рыцарь и его жена ничего не знали. К тому же и то, и другое больно задело бы Ундину, а посему лучше всего было поскорее оставить позади старые городские стены.
С первыми лучами солнца у ворот гостиницы остановилась нарядная карета для Ундины; кони Хульдбравда и его оруженосцев уже били в нетерпении копытом. Рыцарь вывел из дверей свою красавицу жену; тут дорогу им заступила молоденькая рыбачка.
— Нам нет нужды в твоем товаре, — сказал ей Хульдбранд, — мы уезжаем.
Рыбачка горько заплакала, и тут только супруги узнали в ней Бертальду. Они тотчас же вернулись с ней в дом и услыхали от нее, что герцог я герцогиня так были разгневаны ее вчерашней черствостью и резкостью, что отказали ей в своем покровительстве, оделив ее, правда, богатым приданым. Рыбак тоже был ими щедро одарен и вчера же вечером отправился с женой восвояси.
— Я хотела пойти с ними, — продолжала она, — но старый рыбак, которого считают моим отцом -
— Он и есть твой отец, Бертальда, — перебила ее Ундина. — Человек, который, как ты думала, чистил колодец, все подробно рассказал мне. Он убеждал меня не брать тебя с собой в замок Рингштеттен и тут-то и проговорился об этой тайне.
— Ну, хорошо, — сказала Бертальда, — мой отец — пусть так — мой отец сказал: «Я не возьму тебя с собой, пока ты не изменишь свой нрав. Ты должна прийти к нам одна через заколдованный лес; только этим ты докажешь, значим мы что-нибудь для тебя или нет. Но не приходи к нам знатной дамой, приходи простой рыбачкой!» Вот я и собираюсь поступить так, как он сказал; ведь все от меня отвернулись, и я теперь окончу свои дни бедной дочерью рыбака, в глуши у нищих родителей. А леса я и правда боюсь. Там, говорят, водится всякая мерзкая нечисть, а я так пуглива. Но что толку? Сюда я пришла только затем, чтобы попросить прощения у благородной госпожи фон Рингштеттен за свое вчерашнее непозволительное поведение. Я чувствую, прекрасная дама, у вас были добрые намерения, но вы не знали, как больно вы меня раните, и тогда у меня от испуга и неожиданности вырвались те дерзкие и безрассудные слова. О, простите, простите меня! Я ведь и без того уже несчастна! Подумайте сами, кем я была еще вчера поутру, в начале вашего пиршества, и что я сегодня!
Ее слова потонули в потоке хлынувших слез, и так же горько плача, Ундина кинулась ей на шею. Прошло немало времени, пока растроганная молодая женщина смогла вымолвить слово; и первым ее словом было:
— Ты поедешь с нами в Рингштеттен! Все останется по-прежнему, только говори мне снова «ты» и не называй меня дамой и благородной госпожой! Подумай, ведь детьми нас обменяли; уже тогда судьбы наши переплелись, и мы сплетем их впредь так тесно, что никакая человеческая сила не разлучит нас. Едем в Рингштеттен! А там уж рассудим, как нам поделить все по-сестрински!
Бертальда бросила исподлобья робкий взгляд на Хульдбранда. Ему стало жаль этой красивой девушки, которая оказалась теперь в таком бедственном положении; он предложил ей руку и ласково стал убеждать довериться ему и его жене.
— Вашим родителям мы дадим знать, почему вы не пришли, — сказал он и многое еще хотел добавить по поводу славных стариков, но увидев, что Бертальда при этом упоминании болезненно вздрогнула, умолк. Вместо этого он взял ее под руку, усадил первой в карету, Ундину вслед за ней, а сам рысью поехал рядом, так бойко подгоняя возницу, что вскоре они оказались за чертой имперского города, оставив позади все тягостные воспоминания. И вот уже обе женщины с удовольствием любовались живописной местностью, по которой катилась карета.
Через несколько дней, уже к вечеру, они прибыли в замок Рингштеттен. Управителю и слугам было что порассказать молодому хозяину, так что Ундина с Бертальдой остались наедине. Они прогуливались по высокому крепостному валу и любовались лучезарной панорамой благословенной Швабии, раскинувшейся перед их взорами.
Тут к ним с учтивым поклоном приблизился высокий человек, и Бертальде показалось, что это тот самый колодезных дел мастер из имперского города. Сходство это выступило особенно ясно, когда Ундина сделала ему недовольный, почти угрожающий знак удалиться, и он торопливым шагом пошел прочь, покачивая головой — совсем как тогда — и исчез в ближнем кустарнике.
Ундина же молвила:
— Не бойся, милая Бертальда, на этот раз злой мастер не сделает тебе ничего дурного.
И она рассказала ей подробно всю историю, и кто она сама, и как старики потеряли Бертальду, и как там появилась Ундина. Вначале Бертальда пришла в ужас от этих речей; она решила, что на ее подругу напало безумие. Но мало-помалу она убедилась, что все это — правда, уж слишком связным был рассказ Ундины, слишком совпадал он со всем тем, что произошло, и, что самое главное, за это говорило то внутреннее чувство, в котором неизменно являет нам себя истина. Ей было странно, что, оказывается, и она сама живет в одной из тех сказок, которые ей до сих пор приходилось только выслушивать. Она не сводила с Ундины благоговейного взгляда, но не могла избавиться от чувства ужаса, от чего-то жуткого, что вставало между ней и подругой. А за ужином не могла не удивляться тому, что рыцарь выказывает такую влюбленность и ласку существу, которое после всех этих открытий казалось ей скорее призраком, чем человеком,
Еще более расстроили отношения между обитателями замка всякие диковинные штуки, происходившие с Хульдбрандом и Бертальдой в сводчатых переходах — ни о чем таком раньше никто и не слыхивал. Высокий белый человек, в котором Хульдбранд слишком хорошо узнал дядюшку Кюлеборна, а Бертальда — призрачного колодезных дел мастера, нередко появлялся перед ними, грозя им, особенно Бертальде, так что она несколько раз заболевала от испуга, и уже подумывала было, не покинуть ли замок. Но она слишком любила Хульдбранда, к тому же не чувствовала за собой никакой вины, ибо ни разу между ними дело не дошло до настоящего объяснения. С другой же стороны, она не знала, куда ей податься. Старый рыбак, в ответ на известие господина фон Рингштеттена, что Бертальда находится у него, нацарапал неразборчивым почерком, насколько позволяли ему возраст и непривычка к писанью: «Я теперь бедный старый вдовец, ибо верная дорогая жена моя скончалась. Но как бы одиноко мне ни жилось в своей хижине, пускай уж лучше Бертальда остается там, а не здесь у меня. Пусть только не вздумает причинить зло моей милой Ундине, а не то я прокляну ее!» Последние слова Бертальда пропустила мимо ушей, но зато хорошо запомнила, что может не возвращаться к отцу, — ведь и все-то мы ведем себя в подобных случаях точно так же.
Однажды, когда Хульдбранд выехал за ворота замка, Ундина собрала слуг и велела прикатить большой камень, чтобы вплотную завалить им великолепный колодец посреди замкового двора. Люди пытались возражать ей, говоря, что им придется тогда носить воду снизу, из долины. Ундина печально улыбнулась:
— Мне очень жаль, что вам прибавится работы, дети мои, — сказала она. — Я готова была бы сама носить кувшины с водой, но этот колодец надо замуровать. Поверьте мне на слово, иначе нельзя, этим мы избегнем гораздо большей беды.
Слуги рады были угодить своей кроткой госпоже; без дальнейших расспросов они взялись за огромный камень. Поднятый их руками на воздух, он уже повис над колодцем, как вдруг прибежала Бертальда и крикнула, чтобы они остановились: ей де носят из этого колодца воду для умывания, а вода эта особенно хороша для ее кожи и она ни за что не допустит, чтобы его замуровали. Однако Ундина с обычной своей мягкостью, но с необычной решительностью настояла на этот раз на своем; она сказала, что ей, хозяйке дома, пристало распоряжаться по хозяйству так, как она сочтет нужным, и ей не перед кем отчитываться, кроме своего супруга и господина.
— Но глядите же, глядите, — возмущенно и испуганно воскликнула Бертальда, — как эта бедная чистая водица бьет ключом, извивается в муках и отчаянии, что ее скроют от ясного солнышка и приветливых человеческих лиц, которым она служит зеркалом!
И в самом деле, струя воды от подземного родника шипела и плескалась самым удивительным образом — казалось, будто что-то хочет силой пробиться из-под земли наружу, но Ундина еще строже потребовала, чтобы ее приказание было исполнено. Впрочем, строгость эта была излишней. Замковая челядь столь же охотно повиновалась своей кроткой госпоже, сколь рада была случаю осадить своенравную Бертальду, и как бы та ни бранила их и ни грозила, камень вскоре прочно накрыл отверстие колодца. Ундина задумчиво облокотилась на него и своим тонким пальчиком начертала что-то на его поверхности. Но, должно быть, у нее в руке было что-то острое и едкое, ибо когда она отошла, а другие приблизились, они увидели вытравленные на камне какие-то диковинные знаки, которых до этого никто на нем не замечал.
Когда вечером рыцарь вернулся, Бертальда встретила его вся в слезах и рассыпалась в жалобах на поведение Ундины. Он бросил на жену суровый взгляд, и бедная женщина удрученно опустила голову, однако, сохранив самообладание, молвила:
Ундина же с каждым днем все более привязывалась к Бертальде.
— Наверное, мы когда-то раньше знали друг друга, — частенько говорила она, — или между нами существует какая-то иная, чудесная связь, ведь так вот просто, без всякой причины, поймите меня, без какой-то тайной причины, нельзя сразу полюбить человека с первого взгляда, как я полюбила вас.
Да и Бертальда не могла не сознаться себе, что чувствует к Ундине дружескую склонность, хотя и полагала, что имеет веские причины горько упрекать свою счастливую соперницу. Это взаимное их влечение побудило одну упросить своих родителей отложить день отъезда, а другую — умолить о том же супруга. Более того, уже шла речь о том, что Бертальда на некоторое время отправится с Ундиной в замок Рннгштеттен у истоков Дуная.
Как раз об этом и беседовали они однажды вечером, гуляя при свете звезд по городской рыночной площади, окаймленной высокими деревьями. Молодая чета поздно вечером зашла за Бертальдой, и все трое дружески прогуливались под темно-синим небосводом, прерывая свои речи восторгами по поводу великолепного фонтана, неумолчно журчавшего и звеневшего посреди площади. И на душе у них было так хорошо и отрадно, сквозь тень деревьев мелькали огоньки ближних домов, вокруг них плыл неясный гул от голосов играющих детей и неторопливых шагов прохожих; они были одни и в то же время в самой гуще жизнерадостного, приветливого мира. То, что днем казалось трудным, как бы само собой сглаживалось, и трое друзей уже не могли понять, почему поездка Бертальды с ними могла вызвать хоть малейшее сомнение. И тут, как раз когда они собирались назначить день совместного отъезда, от самой середины площади прямо к ним направился какой-то высокий человек; он почтительно поклонился всей компании и что-то шепнул на ухо молодой женщине. Недовольная помехой и тем, кто им помешал, она отошла с незнакомцем на несколько шагов, и оба начали шептаться, словно бы на каком-то чужом языке, Хульдбранду показался знакомым этот странный человек, и он стал так пристально всматриваться в него, что не слышал изумленных вопросов Бертальды и не отвечал на них. Внезапно Ундина радостно захлопала в ладоши и со смехом покинула незнакомца, который, недовольно покачивая головой, поспешными шагами пошел прочь и спустился в колодец. Тут Хульдбранд окончательно уверился в своей догадке. Бертальда же спросила:
— Что ему было нужно от тебя, Ундина? Ведь это человек, который чистит колодцы, не так ли?
Молодая женщина усмехнулась про себя и ответила:
— Послезавтра, в день твоего ангела, все узнаешь, милое дитя мое!
И ничего больше нельзя было от нее добиться. Она пригласила Бертальду вместе с ее приемными родителями в названный день к обеду, и вскоре они разошлись.
— Кюлеборн? — с тайным содроганием спросил Хульдбранд у своей прекрасной супруги, — когда, простившись с Бертальдой, они шли домой одни по темным улицам.
— Да, это был он, — ответила Ундина, — я он пытался наговорить мне бог знает каких глупостей. Но среди прочих вещей он, сам того не зная, порадовал меня долгожданной вестью. Если ты хочешь узнать ее сейчас же, мой повелитель и супруг, тебе стоит только приказать, и я все тебе расскажу. Но если ты хочешь доставить своей Ундине большую, очень большую радость, отложи расспросы до послезавтра, и тогда тебя тоже ждет сюрприз.
Рыцарь охотно согласился исполнить то, о чем так мило просила его жена, и уже засыпая, она прошептала про себя с улыбкой:
— Как же она обрадуется и удивится вести от человека, что чистит колодцы, эта милая, милая Бертальда!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ИМЕНИНЫ БЕРТАЛЬДЫ
Все общество сидело за столом, Бертальда во главе его, убранная как богиня весны цветами и драгоценностями — подарками приемных родителей и друзей. По обе стороны ее сидели Хульдбранд и Ундина. Когда обильная трапеза близилась к концу и подали десерт, двери по доброму старому немецкому обычаю растворили, чтобы и простой народ мог полюбоваться господским праздником и порадоваться ему. Слуги разносили среди зрителей вино и сласти. Хульдбранд и Бертальда с тайным нетерпением ждали обещанного объяснения и не сводили глаз с Ундины. Но она все еще молчала и только украдкой счастливо улыбалась. Тот, кто знал о ее обещании, мог заметить, что она ежеминутно готова была выдать свой секрет и все же откладывала это, наслаждаясь отсрочкой, как порою делают дети с любимым лакомством. Бертальда и Хульдбранд разделяли с ней это блаженное чувство, с робкой надеждой ожидая нового счастья, которое должно было слететь к ним с ее губ. Тут гости стали просить Ундину спеть. Она, казалось, обрадовалась этой просьбе, велела принести лютню и запела:
Утро так ясно,
Ярки цветы,
Пышны душистые травы
Над озера шумного брегом!
Что это в травах
Блещет светло?
Цвет ли чудесный ниспослан вдруг
Небом на этот счастливый луг?
Это малое дитя
Забавляется цветами
В золотом зари сиянье.
Ах, откуда ты? Откуда?
Ундина с грустной улыбкой опустила лютню; у герцога и его супруги слезы стояли в глазах.
От неведомых прибрежий
Принесла тебя волна.
Малютка, тянешь ручки тщетно,
Ничьей руки не встретишь ты,
Лишь равнодушно, безответно
Вокруг колышатся цветы.
Ничто их в мире не тревожит,
Удел цветов — благоухать,
И блеск их заменить не сможет
Тебе заботливую мать.
Всего лишившись без возврата,
Что лучшего есть в жизни сей,
Дитя, не ведаешь утраты
Душой младенческой своей.
Вот славный герцог скачет в поле,
Вот он склонился над тобой;
Тебя взрастить для славной доли
Берет в свой замок родовой.
Пускай ты в роскоши и в неге
Росла, пусть блещешь красотой,
Осталось счастие на бреге,
Увы, незнаемом тобой.
— Вот так все и было в то утро, когда я нашел тебя, бедная милая сиротка, — промолвил с глубоким волнением герцог, — прекрасная певунья права: главного, лучшего мы так и не смогли дать тебе.
— Но теперь послушаем, что же сталось с несчастными родителями, — сказала Ундина, коснулась струн и запела:
Распахнувши двери комнат,
Все перевернув вверх дном,
Мать уже себя не помнит,
Вновь пустой обходит дом.
Дом пустой! Нет слов больнее
Для того, кто в том дому
Пел, дитя свое лелея,
Колыбельную ему.
Зелены все так же буки,
Светел так же солнца свет,
Ищет мать, ломая руки,
Да напрасно: дочки нет.
Веет вечера прохлада,
Вот отец домой спешит,
Но душа его не рада,
Но из глаз слеза бежит.
— О, Боже! Ундина! Где мои родители? — плача воскликнула Бертальда. — Ты знаешь, ты, конечно, знаешь, ты узнала это, удивительное создание, иначе так не терзала бы мне сердце. Быть может, они уже здесь? Неужели это так?
И в дому его объемлет
Холод смертной тишины,
Он не смех дитяти внемлет,
А рыдания жены.
Ее глаза обежали все блестящее общество и остановились на владетельной даме, сидевшей рядом с ее приемным отцом. Тогда Ундина оглянулась на дверь и из глаз ее брызнули слезы умиления.
— Где же бедные, заждавшиеся родители? — спросила она, и тут из толпы выступил старый рыбак с женой. Они вопросительно глядели то на Ундину, то на знатную красавицу, которая, как им сказали, была их дочерью.
— Это она! — пролепетала сияющая от восторга Ундина. Старики, громко плача и славя господа, бросились обнимать свое вновь обретенное дитя.
В гневе и ужасе Бертальда вырвалась из их объятий. Это было уж слишком для ее гордой души, такое открытие в ту самую минуту, когда она твердо надеялась вознестись еще выше и уже видела над своей головой корону и царственный балдахин. Ей подумалось, что все это измыслила ее соперница, чтобы с особой изощренностью унизить ее перед Хульдбрандом и всем светом. Она набросилась на Ундину с упреками, а на стариков — с бранью; злобные слова «обманщица» и «продажный сброд» сорвались с ее губ. Тут старая рыбачка произнесла про себя совсем тихо:
— Ах, господи, какой злой женщиной она выросла, а все же чует сердце, что это моя плоть и кровь.
Старик же, сложив руки, молча молился о том, чтобы эта,вон там, не оказалась его дочерью. Ундина, смертельно бледная, металась от стариков к Бертальде, от Бертальды к старикам; внезапно ее словно низвергнули с небес, что грезились ей в мечтах, в пучину ужаса и страха, какая ей и во сне не снилась.
— Да есть ли у тебя душа? Есть ли у тебя на самом деле душа, Бертальда? — выкрикнула она в лицо разгневанной подруге, словно для того, чтобы привести ее в чувство после внезапного приступа безумия или умопомрачающего кошмара. Но когда она увидела, что исступление Бертальды все растет, когда отвергнутые родители в голос зарыдали, а все общество, споря и негодуя, разбилось на партии, она с таким сдержанным достоинством испросила позволения взять слово здесь в доме своего супруга, что все вокруг смолкли, как по мановению волшебства. Она встала во главе стола, где раньше сидела Бертальда, смиренная и вместе с тем гордая под взглядами окружающих, и обратилась к ним со следующими словами:
— О, люди, глядящие на меня с такой злобой и растерянностью, вы, так жестоко разрушившие мне праздник! О, боже, я ведь даже понятия не имела о ваших нелепых обычаях, о вашем бесчеловечном образе мыслей и, должно быть, до конца своих дней не смогу с ними смириться. Не моя вина, что я взялась за все это не с того конца, поверьте, дело только в вас, хоть вы и не желаете этого понять. Поэтому мне почти нечего сказать вам, но одно я сказать должна: я не солгала — в этом даю слово. Я не могу и не хочу приводить никаких доказательств, но слово свое я готова подтвердить клятвой. Мне сказал об этом тот, кто заманил Бертальду в воду, унес ее прочь от родителей и потом положил на пути герцога на зеленую лужайку.
— Она колдунья, — крикнула Бертальда, — ведьма, она водится со злыми духами. Она сама призналась в этом!
— Нет! — сказала Ундина, и во взгляде ее отразилось целое небо невинности и искренности. — Никакая я не ведьма, взгляните на меня сами!
— Ну, тогда она обманщица и хвастунья, — перебила ее Бертальда, — не смеет она утверждать, что я дочь этих простых людей. Мои светлейшие родители, прошу вас, уведите меня из этого общества, увезите меня из этого города, где все только и норовят высмеять и опозорить меня.
Но старый герцог не двинулся с места, а супруга его сказала:
— Мы должны знать, как все обстоит на самом деле. И боже меня сохрани сделать хоть шаг из этой залы, прежде чем мы не узнаем всю правду.
Тут старая рыбачка приблизилась к герцогине, низко поклонилась ей и молвила:
— Вы сняли у меня камень с души, высокая, благочестивая госпожа! Вот что я вам скажу: если эта сердитая барышня — моя дочь, у нее на спине между лопатками должно быть родимое пятно в виде фиалочки и такое же на левой ступне. Может быть, она благоволит выйти со мной из залы.
— Не стану я раздеваться перед мужичкой! — надменно воскликнула Бертальда, повернувшись к ней спиной.
— А передо мной придется, — строго возразила герцогиня. — Вы последуете за мной, сударыня, в соседнюю комнату, и эта славная старушка пойдст с нами.
Они скрылись втроем, а все прочие остались в зале в молчаливом ожидании. Вскоре женщины вернулись, лицо Бертальды было мертвенно бледным, а герцогиня сказала:
— Право остается правом; посему объявляю, что хозяйка этого дома сказала правду. Бертальда дочь рыбака, и это все, что вам надлежит знать.
Герцогская чета удалилась со своей приемной дочерью; рыбак и его жена по знаку герцога последовали за ними. Остальные гости разошлись в молчании или тихо перешептывались, а Ундина с рыданиями упала в объятия Хульдбранда.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
О ТОМ, КАК ОНИ ПОКИНУЛИ ИМПЕРСКИЙ ГОРОД
Господин фон Рингштеттен, по правде сказать, предпочел бы, чтобы в этот день все сложилось по-иному; но и так, как оно вышло на самом деле, было не столь уж неприятно ему — ведь его прелестная жена показала себя такой доброй, сердечной и незлобивой.— Если я и дал ей душу, — говорил он себе, — то она оказалась лучше, чем моя собственная. — И с этой минуты он думал уже только об одном: как утешить плачущую Ундину и на следующий же день покинуть место, которое после сегодняшнего происшествия должно было ей опостылеть. Правда, суждения о ней были единодушны. От нее и раньше привыкли ждать всяких чудес, поэтому удивительное открытие относительно происхождения Бертальды не так уж поразило, всех, и всеобщее неодобрение обратилось именно против последней и ее необузданной выходки. Но обо всем этом рыцарь и его жена ничего не знали. К тому же и то, и другое больно задело бы Ундину, а посему лучше всего было поскорее оставить позади старые городские стены.
С первыми лучами солнца у ворот гостиницы остановилась нарядная карета для Ундины; кони Хульдбравда и его оруженосцев уже били в нетерпении копытом. Рыцарь вывел из дверей свою красавицу жену; тут дорогу им заступила молоденькая рыбачка.
— Нам нет нужды в твоем товаре, — сказал ей Хульдбранд, — мы уезжаем.
Рыбачка горько заплакала, и тут только супруги узнали в ней Бертальду. Они тотчас же вернулись с ней в дом и услыхали от нее, что герцог я герцогиня так были разгневаны ее вчерашней черствостью и резкостью, что отказали ей в своем покровительстве, оделив ее, правда, богатым приданым. Рыбак тоже был ими щедро одарен и вчера же вечером отправился с женой восвояси.
— Я хотела пойти с ними, — продолжала она, — но старый рыбак, которого считают моим отцом -
— Он и есть твой отец, Бертальда, — перебила ее Ундина. — Человек, который, как ты думала, чистил колодец, все подробно рассказал мне. Он убеждал меня не брать тебя с собой в замок Рингштеттен и тут-то и проговорился об этой тайне.
— Ну, хорошо, — сказала Бертальда, — мой отец — пусть так — мой отец сказал: «Я не возьму тебя с собой, пока ты не изменишь свой нрав. Ты должна прийти к нам одна через заколдованный лес; только этим ты докажешь, значим мы что-нибудь для тебя или нет. Но не приходи к нам знатной дамой, приходи простой рыбачкой!» Вот я и собираюсь поступить так, как он сказал; ведь все от меня отвернулись, и я теперь окончу свои дни бедной дочерью рыбака, в глуши у нищих родителей. А леса я и правда боюсь. Там, говорят, водится всякая мерзкая нечисть, а я так пуглива. Но что толку? Сюда я пришла только затем, чтобы попросить прощения у благородной госпожи фон Рингштеттен за свое вчерашнее непозволительное поведение. Я чувствую, прекрасная дама, у вас были добрые намерения, но вы не знали, как больно вы меня раните, и тогда у меня от испуга и неожиданности вырвались те дерзкие и безрассудные слова. О, простите, простите меня! Я ведь и без того уже несчастна! Подумайте сами, кем я была еще вчера поутру, в начале вашего пиршества, и что я сегодня!
Ее слова потонули в потоке хлынувших слез, и так же горько плача, Ундина кинулась ей на шею. Прошло немало времени, пока растроганная молодая женщина смогла вымолвить слово; и первым ее словом было:
— Ты поедешь с нами в Рингштеттен! Все останется по-прежнему, только говори мне снова «ты» и не называй меня дамой и благородной госпожой! Подумай, ведь детьми нас обменяли; уже тогда судьбы наши переплелись, и мы сплетем их впредь так тесно, что никакая человеческая сила не разлучит нас. Едем в Рингштеттен! А там уж рассудим, как нам поделить все по-сестрински!
Бертальда бросила исподлобья робкий взгляд на Хульдбранда. Ему стало жаль этой красивой девушки, которая оказалась теперь в таком бедственном положении; он предложил ей руку и ласково стал убеждать довериться ему и его жене.
— Вашим родителям мы дадим знать, почему вы не пришли, — сказал он и многое еще хотел добавить по поводу славных стариков, но увидев, что Бертальда при этом упоминании болезненно вздрогнула, умолк. Вместо этого он взял ее под руку, усадил первой в карету, Ундину вслед за ней, а сам рысью поехал рядом, так бойко подгоняя возницу, что вскоре они оказались за чертой имперского города, оставив позади все тягостные воспоминания. И вот уже обе женщины с удовольствием любовались живописной местностью, по которой катилась карета.
Через несколько дней, уже к вечеру, они прибыли в замок Рингштеттен. Управителю и слугам было что порассказать молодому хозяину, так что Ундина с Бертальдой остались наедине. Они прогуливались по высокому крепостному валу и любовались лучезарной панорамой благословенной Швабии, раскинувшейся перед их взорами.
Тут к ним с учтивым поклоном приблизился высокий человек, и Бертальде показалось, что это тот самый колодезных дел мастер из имперского города. Сходство это выступило особенно ясно, когда Ундина сделала ему недовольный, почти угрожающий знак удалиться, и он торопливым шагом пошел прочь, покачивая головой — совсем как тогда — и исчез в ближнем кустарнике.
Ундина же молвила:
— Не бойся, милая Бертальда, на этот раз злой мастер не сделает тебе ничего дурного.
И она рассказала ей подробно всю историю, и кто она сама, и как старики потеряли Бертальду, и как там появилась Ундина. Вначале Бертальда пришла в ужас от этих речей; она решила, что на ее подругу напало безумие. Но мало-помалу она убедилась, что все это — правда, уж слишком связным был рассказ Ундины, слишком совпадал он со всем тем, что произошло, и, что самое главное, за это говорило то внутреннее чувство, в котором неизменно являет нам себя истина. Ей было странно, что, оказывается, и она сама живет в одной из тех сказок, которые ей до сих пор приходилось только выслушивать. Она не сводила с Ундины благоговейного взгляда, но не могла избавиться от чувства ужаса, от чего-то жуткого, что вставало между ней и подругой. А за ужином не могла не удивляться тому, что рыцарь выказывает такую влюбленность и ласку существу, которое после всех этих открытий казалось ей скорее призраком, чем человеком,
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
О ТОМ, КАК ОНИ ЖИЛИ В ЗАМКЕ РИНГШТЕТТЕН
Тот, кто записал эту историю, — ибо она взволновала его сердце и он хотел бы, чтобы она и другим запала в душу — оросит тебя, любезный читатель, об одном снисхождении. Не взыщи, если теперь он в нескольких кратких словах коснется большого промежутка времени и лишь в общих чертах сообщит тебе, что происходило в замке. Он хорошо знает, что можно было бы весьма искусно, шаг за шагом показать, как Хульдбранд постепенно отвратился сердцем от Ундины и потянулся к Бертальде, как Бертальда все более отвечала ему пылкой любовью, и как оба они стали испытывать к его несчастной супруге не столько сострадание, сколько страх, ибо видели в ней существо иного порядка; как Ундина плакала и слезы ее пробуждали в душе рыцаря угрызения совести, но не пробудили былой любви, и хотя порой он и обходился с ней ласково, но вслед за тем его вновь охватывало какое-то жуткое чувство и гнало прочь от нее навстречу человеческому существу — Бертальде. Если пишущий владеет искусством повествования, все это можно или нужно было бы описать. Но сердце у него слишком сжимается от боли при мысли обо всем этом, ибо он сам пережил нечто подобное и страшится даже тени этих воспоминаний [Эти слова дали повод говорить об автобиографической основе повести. А. Шмидт обращает внимание на то, что одеяние героя — фиолетовое с золотым — повторяет цвета герба де ла Мотт Фуке (Schmidt A. Fouque und einige seiner Zeitgenossen. Karlsruhe, 1958. S. 120, 186). Г. Пфейфер косвенно подтверждает создание «Ундины» как непосредственное отражение момента личной жизни автора: Фуке, обычно подробно распространявшийся о своих творческих планах, об этой повести сообщает лишь вскользь в двух письмах — к Жан Полю и к Фарнхагену фон Эняе в 1811 г., незадолго до ее появления (Pfeiffer W. Uber Fouques «Undine». Heidelberg, 1902. S. 3)]. Тебе, верно, знакомо подобное чувство, любезный читатель, ибо таков уж удел смертных. И счастье твое, если при этом ты больше получал, нежели отдавал, ибо в таких обстоятельствах брать доставляет большее блаженство, чем давать. Тогда подобные воспоминания отзовутся в твоей душе лишь сладостной болью и, быть может, по щеке скатится горячая слеза при мысли об увядших цветах, которые когда-то так радовали тебя. Ну, и довольно об этом — не будем растравлять себе сердце тысячью уколов, а скажем лишь, что все вышло именно так, как я уже сказал. Бедная Ундина грустила, те двое тоже были не слишком веселы, особенно Бертальда, которая склонна была в любом отступлении от ее желаний видеть ревнивые происки оскорбленной хозяйки дома. Поэтому она прочно усвоила властный тон, которому Ундина покорялась с безропотной грустью, а ослепленный Хульдбранд решительно поддерживал его.Еще более расстроили отношения между обитателями замка всякие диковинные штуки, происходившие с Хульдбрандом и Бертальдой в сводчатых переходах — ни о чем таком раньше никто и не слыхивал. Высокий белый человек, в котором Хульдбранд слишком хорошо узнал дядюшку Кюлеборна, а Бертальда — призрачного колодезных дел мастера, нередко появлялся перед ними, грозя им, особенно Бертальде, так что она несколько раз заболевала от испуга, и уже подумывала было, не покинуть ли замок. Но она слишком любила Хульдбранда, к тому же не чувствовала за собой никакой вины, ибо ни разу между ними дело не дошло до настоящего объяснения. С другой же стороны, она не знала, куда ей податься. Старый рыбак, в ответ на известие господина фон Рингштеттена, что Бертальда находится у него, нацарапал неразборчивым почерком, насколько позволяли ему возраст и непривычка к писанью: «Я теперь бедный старый вдовец, ибо верная дорогая жена моя скончалась. Но как бы одиноко мне ни жилось в своей хижине, пускай уж лучше Бертальда остается там, а не здесь у меня. Пусть только не вздумает причинить зло моей милой Ундине, а не то я прокляну ее!» Последние слова Бертальда пропустила мимо ушей, но зато хорошо запомнила, что может не возвращаться к отцу, — ведь и все-то мы ведем себя в подобных случаях точно так же.
Однажды, когда Хульдбранд выехал за ворота замка, Ундина собрала слуг и велела прикатить большой камень, чтобы вплотную завалить им великолепный колодец посреди замкового двора. Люди пытались возражать ей, говоря, что им придется тогда носить воду снизу, из долины. Ундина печально улыбнулась:
— Мне очень жаль, что вам прибавится работы, дети мои, — сказала она. — Я готова была бы сама носить кувшины с водой, но этот колодец надо замуровать. Поверьте мне на слово, иначе нельзя, этим мы избегнем гораздо большей беды.
Слуги рады были угодить своей кроткой госпоже; без дальнейших расспросов они взялись за огромный камень. Поднятый их руками на воздух, он уже повис над колодцем, как вдруг прибежала Бертальда и крикнула, чтобы они остановились: ей де носят из этого колодца воду для умывания, а вода эта особенно хороша для ее кожи и она ни за что не допустит, чтобы его замуровали. Однако Ундина с обычной своей мягкостью, но с необычной решительностью настояла на этот раз на своем; она сказала, что ей, хозяйке дома, пристало распоряжаться по хозяйству так, как она сочтет нужным, и ей не перед кем отчитываться, кроме своего супруга и господина.
— Но глядите же, глядите, — возмущенно и испуганно воскликнула Бертальда, — как эта бедная чистая водица бьет ключом, извивается в муках и отчаянии, что ее скроют от ясного солнышка и приветливых человеческих лиц, которым она служит зеркалом!
И в самом деле, струя воды от подземного родника шипела и плескалась самым удивительным образом — казалось, будто что-то хочет силой пробиться из-под земли наружу, но Ундина еще строже потребовала, чтобы ее приказание было исполнено. Впрочем, строгость эта была излишней. Замковая челядь столь же охотно повиновалась своей кроткой госпоже, сколь рада была случаю осадить своенравную Бертальду, и как бы та ни бранила их и ни грозила, камень вскоре прочно накрыл отверстие колодца. Ундина задумчиво облокотилась на него и своим тонким пальчиком начертала что-то на его поверхности. Но, должно быть, у нее в руке было что-то острое и едкое, ибо когда она отошла, а другие приблизились, они увидели вытравленные на камне какие-то диковинные знаки, которых до этого никто на нем не замечал.
Когда вечером рыцарь вернулся, Бертальда встретила его вся в слезах и рассыпалась в жалобах на поведение Ундины. Он бросил на жену суровый взгляд, и бедная женщина удрученно опустила голову, однако, сохранив самообладание, молвила: