Страница:
– Зачем ты пришел сюда, Волшебный Язык? – спросил он тихо. – Это опасно!
Но глаза у него блестели. Фарид любил опасные приключения и любил Мо за то, что тот сделался Перепелом.
– Тут есть несколько книг, на которые я хочу взглянуть.
– Книг? – Фарид посмотрел на него с таким недоумением, что Мо невольно улыбнулся.
– Да, книг. Особенных книг.
Мо поднял глаза к самой высокой башне замка. Мегги подробно описала ему, где находится мастерская Бальбулуса.
– Что поделывает Орфей? – Мо покосился в сторону стражи. Солдаты рылись в подводе мясника и, похоже, сами не знали, что они там ищут. – Он, я слышал, все богатеет и богатеет.
– Уж это точно! – Фарид тихонько погладил Мегги по спине.
В присутствии Мо он старался обходиться незаметными нежностями. Фарид очень уважал отцов. Но от Мо, конечно, не укрылось, как Мегги покраснела.
– Богатеть-то он богатеет, а для Сажерука так ничего и не написал. В голове у него одни клады и всякая невидаль, которую можно продать Зяблику: рогатые кабаны, золотые левретки, крылатые пауки, лиственные человечки…
– Крылатые пауки? Лиственные человечки? – Фенолио с ужасом посмотрел на Фарида, но тот не обращал на него внимания.
– Орфей хочет с тобой поговорить, – сказал он на ухо Мо, – о Белых Женщинах. Не отказывай ему! Пожалуйста! Может быть, то, что ты знаешь, и правда поможет ему вернуть Сажерука!
Мегги увидела сочувствие на лице Мо. Как и она сама, отец не верил, что Сажерука можно вернуть.
– Глупости, – сказал он, невольно потрогав место, куда попала пуля Мортолы. – Я ничего не знаю. Только то, что знают все.
Стражники пропустили мясника, и один из них глядел теперь в сторону Мо. На стене замка все еще пылал василиск, нарисованный Фаридом.
Мо повернулся спиной к солдатам.
– Слушай, – еле слышно сказал он Мегги, – я не должен был тебя сюда приводить. Пожалуйста, останься с Фаридом, пока я схожу в замок. Он проводит тебя к Роксане, а я приду прямо туда за тобой и Резой.
Фарид обнял Мегги за плечи.
– Конечно иди! Я за ней присмотрю.
Мегги сердито сбросила его руку. Ей неприятно было отпускать Мо одного, хотя в глубине души ужасно хотелось остаться с Фаридом. Она так по нему скучала.
– Присмотришь? Кто тебя просит за мной присматривать? – спросила она резче, чем сама хотела.
Какой дурой делаешься, когда влюбишься!
– В присмотре Мегги не нуждается, это правда. – Мо мягко вынул у нее из рук поводья. – Мне кажется, она чаще присматривала за мной, чем я за ней. Я скоро вернусь, – сказал он дочери. – Обещаю. Маме ни слова, ладно?
Мегги молча кивнула.
– Не волнуйся! – заговорщически шепнул Мо. – В песнях говорится, что Перепела всегда сопровождает его красавица-дочь. Поэтому без тебя я буду вызывать гораздо меньше подозрений.
– Песни лгут! – прошептала Мегги в ответ. – У Перепела нет никакой дочери. Он не отец. Он разбойник.
Несколько секунд Мо пристально смотрел на нее, а потом поцеловал в лоб, словно желая стереть то, что она сказала. И пошел за торопившим его Фенолио к воротам замка.
Мегги не отрываясь смотрела ему вслед. Вот он остановился возле стражи. В черной одежде Мо выглядел как настоящий мастер из далекой страны, проделавший долгий путь, чтобы заключить в достойную оправу миниатюры знаменитого Бальбулуса. Кому какое дело, что по пути переплетчик превратился в разбойника?
Не успел Мо повернуться спиной, Фарид взял Мегги за руку.
– Отец у тебя храбрый, как лев! – прошептал он. – Но, по-моему, немного не в своем уме. Будь я Перепелом, я бы ни за что не пошел в эти ворота, тем более ради каких-то книг!
– Ты не понимаешь! – тихо ответила Мегги. – Ни за чем другим он бы туда не пошел – только ради книг!
Тут она ошибалась, но это ей предстояло узнать позже.
Солдаты пропустили поэта и переплетчика. Мо в последний раз оглянулся на Мегги и исчез в воротах, под опускной решеткой с двумя десятками грозных, острых как копья наконечников. С тех пор как в замке поселился Зяблик, решетку опускали с наступлением темноты или по сигналу набатного колокола. Мегги однажды слышала эти звуки и теперь невольно ждала, что они раздадутся снова, как только Мо исчезнет за мощными стенами: звон колокола, бряцание цепей, державших решетку, стук железных наконечников…
– Мегги! – Фарид взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Честное слово, я давно бы уже пришел к тебе, но днем Орфей не дает мне ни минуты продыху, а по ночам я пробираюсь в усадьбу Роксаны. Я знаю, она каждую ночь ходит туда, куда спрятала Сажерука. Но всякий раз она меня замечает, и мне не удается ее выследить. Глупую гусыню еще можно подкупить булочкой с изюмом, но в хлеву меня кусает линкетто, а если и от него удается увернуться, то Гвин тут как тут. Роксана его теперь даже в дом пускает, а ведь раньше кидала в него камнями!
О чем он говорит? Какое ей дело до Сажерука и Гвина? «Если ты по мне скучал, – крутилось у нее в голове, – то почему же не пришел хоть раз, вместо того чтобы пробираться к Роксане? Хотя бы раз». На это мог быть только один ответ. Он скучал по ней далеко не так сильно, как она по нему. Он любил Сажерука больше, чем ее. Даже теперь, когда Сажерук умер. И все же Мегги не отстранилась от его поцелуев. В нескольких шагах от них стоял у позорного столба мальчик, искусанный огненными эльфами. «Только не говори мне, что к этому зрелищу можно привыкнуть…»
Коптемаза Мегги заметила, когда он уже входил в ворота.
– Что там такое? – спросил Фарид, заметив, что она напряженно смотрит через его плечо. – А, Коптемаз. Ну да. Он свой человек в замке. Грязный предатель! Каждый раз, как я его вижу, мне хочется перерезать ему глотку!
– Нужно предупредить Mo!
Стражники пропустили огнеглотателя, как старого знакомого. Мегги шагнула было в их сторону, но Фарид удержал ее.
– Куда ты? Твоего отца он не увидит! Замок большой, а Волшебный Язык пошел к Бальбулусу. Вот уж там Коптемазу точно нечего делать! У него три любовницы среди придворных дам, к ним он и идет, если только его не перехватит Якопо. Коптемаз должен устраивать ему представления по два раза на дню, хотя он по-прежнему плохой огнеглотатель, что бы там ни рассказывали о нем и его порошках. Жалкий доносчик! Я и правда не понимаю, почему Черный Принц до сих пор его не прирезал – или твой отец. Что ты на меня так смотришь? – спросил он, видя ошеломленный взгляд Мегги. – Волшебный Язык ведь своими руками прикончил Басту! Правда, я этого не видел…
Фарид на мгновение отвел глаза, как всегда, когда ему случалось упомянуть о времени, когда он был мертв.
Мегги неотрывно смотрела на ворота замка. Ей слышался голос Мо: «Да ладно тебе! Коптемаз видел меня в последний раз полумертвым. Кроме того, для него было бы лучше со мной не встречаться – надеюсь, он это понимает…»
Перепел.
«Прекрати называть его так! – сказала себе Мегги. – Прекрати, не смей!»
– Пойдем! – Фарид взял ее за руку. – Волшебный Язык сказал, чтобы я отвел тебя к Роксане. То-то она будет рада меня видеть! Но при тебе, наверное, будет держаться приветливо.
– Нет. – Мегги вырвалась, хотя так приятно было снова держаться с ним за руки. – Я останусь тут. И не сойду с места, пока Мо не выйдет.
Фарид вздохнул и закатил глаза: он слишком хорошо ее знал, чтобы возражать.
– Лучше не придумаешь! – сказал он тихо. – Насколько я знаю Волшебного Языка, он будет рассматривать эти чертовы книги целую вечность. Тогда давай хотя бы целоваться, а то стражники скоро заинтересуются, что это мы тут стоим.
Опасный визит
Смирение. Смирение и покорность. У Мо не было к этому способностей. «А в другом мире ты это замечал, Мортимер? – спрашивал он себя. – Опусти голову, держись не слишком прямо, дай им возможность посмотреть на тебя сверху вниз, хотя ты и выше ростом. Притворись, будто не видишь ничего противоестественного в том, что одни хозяйничают, а другие работают».
Это было нелегко.
– Так ты, значит, переплетчик, которого ждет Бальбулус, – сказал один из стражников, разглядывая его черный наряд. – А что это были за шуточки с мальчишкой? Тебе что, не нравятся наши позорные столбы?
Ниже голову, Мортимер! Давай-давай! Пусть видят, что ты их боишься. Забудь свою ярость, забудь мальчишку и его всхлипы.
– Больше этого не повторится.
– Конечно! Просто он не здешний! – поспешно вставил Фенолио. – Ему нужно привыкнуть к стилю правления нашего нового наместника. А сейчас, если можно, пропустите нас – Бальбулус очень не любит, когда опаздывают! – и, отвесив стражникам поклон, он потащил Мо за собой.
Замок Омбры… Как не забыть обо всем, ступив на широкий двор. Перед глазами Мо вставали одна за другой сцены из книги Фенолио, разыгравшиеся здесь.
– Уф, насилу ноги унесли! – прошептал старик, когда они ставили лошадь в конюшне. – Надеюсь, больше мне не придется напоминать: ты сейчас переплетчик! Попробуй еще раз сыграть в Перепела – и ты покойник. Проклятье, Мортимер, зря я согласился провести тебя сюда. Ты только посмотри, сколько тут солдат. Можно подумать, мы во Дворце Ночи!
– Нет, разница все же есть, уверяю тебя, – возразил Мо, стараясь не видеть голов на колах, выставленных на крепостной стене.
Среди этих страшных трофеев были двое людей Черного Принца, но он не узнал бы мертвых, если бы не слышал от Силача об их судьбе.
– Я представлял себе этот замок иначе, когда читал твою книгу! – тихо сказал он Фенолио.
– Не трави душу! – мрачно откликнулся Фенолио. – Сперва Козимо распорядился все тут перестроить, а теперь еще Зяблик руку приложил. Они посчищали со стен гнезда золотых пересмешников! А посмотри только на сараи, которые они тут нагородили для награбленного добра! Интересно, Змееглав уже заметил, что до Дворца Ночи доходит малая часть? Если да, то его шурина ждут крупные неприятности!
– Да, Зяблик здорово обнаглел. – Мо опустил голову при виде шедших навстречу конюхов – тоже вооруженных. «Если меня здесь узнают, нож не поможет!» – подумал он. – Мы пару раз перехватывали возы, отправлявшиеся во Дворец Ночи. Добыча была не ахти.
Фенолио уставился на него:
– Так ты и вправду!..
– Что?
Старик тревожно оглянулся, но, кажется, за ними никто не следил.
– Ну… делаешь то, о чем поется в песнях! То есть эти песни, как правило, не бог весть что, но Перепел все же мой персонаж… Каково это – быть им? Что ты чувствуешь, играя эту роль?
Мимо прошла служанка с двумя зарезанными гусями. Кровь капала на землю. Мо отвернулся.
– Играя? Ты думаешь, это все еще игра?
Это прозвучало резче, чем ему хотелось.
Он сейчас дорого бы дал, чтобы прочесть мысли Фенолио. Кто знает, может быть, в один прекрасный день он и правда их прочтет – черным по белому на бумаге – и найдет там себя, опутанного коконом слов, будто муха в сети старого паука.
– Не спорю, игра стала рискованной, но я рад, что ты взял на себя эту роль. Ведь я был прав! Этому миру действительно нужен Пе…
Мо предостерегающе посмотрел на него. Мимо прошагали солдаты, и Фенолио не договорил имени, которое не так давно впервые написал на листе бумаги. Зато улыбка, с которой он посмотрел вслед вооруженным молодцам, была улыбкой человека, заложившего бомбу в доме своих врагов и наслаждающегося их неведением.
Опасный старик.
Мо заметил, что и внутренняя часть замка выглядит теперь не так, как было описано у Фенолио. Он тихо произнес знакомые слова: «Этот сад разбила жена Жирного Герцога, устав жить среди серых камней. Она посадила здесь заморские цветы, чей аромат пробуждал мечты о дальних странах, незнакомых городах и горах, где живут драконы. Она развела златогрудых птичек, мерцавших в листве деревьев, словно оперенные плоды и раздобыла саженцев из самого сердца Непроходимой Чащи, чьи листья умели разговаривать с луной».
Фенолио с удивлением посмотрел на него.
– Да, я помню твою книгу наизусть, – сказал Мо. – Ты ведь знаешь, сколько раз я прочел ее вслух, после того как твои слова заглотили мою жену.
Златогрудые птички исчезли с внутреннего двора. В каменный бассейн гляделась статуя Зяблика, а дерево, говорившее с луной, если такое и было на самом деле, давно срубили. На месте сада был теперь загон для собак, и охотничьи псы нового хозяина Омбры прижимали чуткие носы к посеребренной решетке. «Это давно уже не твоя повесть, старик», – думал Мо, шагая рядом с Фенолио по внутреннему двору. Но кто же тогда ее рассказывает? Орфей? Или рассказчиком стал теперь Змееглав, у которого вместо чернил и пера – кровь и железо?
К Бальбулусу их проводил Туллио – слуга с мохнатым лицом, о котором в книге Фенолио говорилось, что отец его был кобольд, а мать – кикимора.
– Как поживаешь? – спросил Фенолио, когда Туллио вел их по коридору.
Как будто старику когда-нибудь было дело до того, как поживают его создания!
Туллио пожал плечами.
– Они меня травят, – сказал он еле слышно. – Друзья нашего нового правителя. А друзей у него много. Они гоняют меня по коридорам, сажают в загон к собакам. Но Виоланта меня выручает. Она моя заступница, хотя сын ее – чуть ли не худший из них из всех.
– Ее сын? – шепотом переспросил Мо у Фенолио.
– Да, разве Мегги тебе не рассказывала? Якопо, настоящий дьяволенок. Весь в деда, хотя внешне все больше напоминает отца. О Козимо он не пролил ни одной слезинки. Хуже того: он, говорят, размалевал его статую в склепе красками Бальбулуса. По вечерам он сидит рядом с Зябликом или на коленях у Коптемаза и не хочет идти к матери. Ходят даже слухи, что он шпионит за ней по поручению деда.
Дверь, у которой наконец остановился Туллио, запыхавшись от подъема по бесконечной лестнице, тоже не упоминалась в книге Фенолио. Мо невольно протянул руку и потрогал буквы, покрывавшие ее сплошным узором. «Они очень красивые, – рассказывала Мегги, когда они сидели в застенке Дворца Ночи, – и переплетаются, как будто написаны по дереву жидким серебром».
Туллио постучал в дверь мохнатым кулачком. Голос, ответивший «войдите», мог принадлежать только Бальбулусу. Холодный, самовлюбленный, высокомерный… Мегги описывала лучшего миниатюриста Чернильного мира далеко не лестными эпитетами. Туллио приподнялся на цыпочки, взялся за ручку двери – и тут же испуганно выпустил ее.
– Туллио! – Голос, раздавшийся снизу, был совсем детским, но, похоже, его владелец привык отдавать приказы. – Туллио, куда ты запропастился! Иди держать факелы Коптемазу!
– Якопо! – Туллио пролепетал это имя, словно название заразной болезни.
Он весь съежился и невольно спрятался за спину Мо.
По лестнице взбегал мальчик лет шести-семи. Мо никогда не видал Козимо. Зяблик велел уничтожить все его статуи, но у Баптисты сохранилось несколько монет с портретом юного правителя. До того красив, что кажется ненастоящим, – так все о нем отзывались. Сын, похоже, унаследовал красоту отца, но она еще только начинала проступать на круглом детском лице. Лицо это не вызывало симпатии. Глаза глядели настороженно, а рот был сжат угрюмо, как у старика. Черная туника расшита серебряными змеями – геральдическим знаком деда, пряжка пояса тоже изображала змеиную голову, а с кожаного шнурка вокруг шеи свисал серебряный нос – очевидно, подарок Свистуна.
Фенолио встревоженно посмотрел на Мо и шагнул вперед, словно желая защитить его от мальчишки.
«Иди держать факелы Коптемазу». Что теперь будет? Мо посмотрел с площадки вниз: Якопо пришел один, а замок большой. И все же рука сама скользнула к ножу, спрятанному в поясе.
– Это кто? – Детским в этом голосе было только упрямство. Якопо запыхался, взбегая по лестнице.
– Это… мм… наш новый переплетчик, ваше высочество! – ответил Фенолио с поклоном. – Вы, наверное, помните, что Бальбулус без конца жалуется на здешних неумех-преплетчиков.
– А этот, значит, лучше? – Якопо скрестил на груди короткие детские ручки. – Что-то он не похож на переплетчика. Переплетчики все старые и бледные, потому что никогда не выходят на воздух.
– Ну что вы, иногда все же выходим, – отозвался Мо. – Чтобы купить самую лучшую кожу, новые клейма или хорошие ножи, а еще, чтобы просушить на солнце отсыревший пергамент.
Трудно бояться такого карапуза, хотя Мо был наслышан о его зловредности. Якопо напомнил ему мальчишку, с которым он учился когда-то в одном классе. Бедняга был сыном директора школы и расхаживал по школьному двору с невероятно гордым видом – точная копия отца, – а сам смертельно боялся всех и каждого. «Хорошее наблюдение, Мортимер, – заметил он сам себе, – но то был сын директора школы, а это – внук Змееглава. Так что поберегись».
Якопо нахмурился и неодобрительно посмотрел на него. Ему явно не нравилось, что Мо такой высокий.
– Ты не поклонился! Нужно кланяться, когда со мной разговариваешь!
Под предостерегающим взглядом Фенолио Мо наклонил голову.
– Да, ваше высочество.
Это было нелегко. Мо очень хотелось погонять Якопо по коридорам замка, как он когда-то делал с Мегги в доме Элинор, – просто чтобы увидеть, не проступит ли в нем ребенок, так тщательно скрытый за повадками деда.
Якопо ответил на поклон великодушным кивком, и Мо снова опустил голову, чтобы скрыть улыбку.
– У моего деда как раз неприятности с одной книгой, – заявил Якопо высокомерным тоном. – Большие неприятности. Может, ты сумеешь ему помочь?
Неприятности с книгой. У Мо на мгновение замерло сердце. Он словно увидел перед собой ту книгу, почувствовал пальцами ее бумагу. Гора пустых белых страниц…
– Мой дед уже перевешал уйму переплетчиков из-за этой книги. – Якопо внимательно посмотрел на Мо, словно прикидывая, какого размера должна быть петля, чтобы охватить его шею. – С одного он даже велел содрать кожу, потому что тот клялся, что сумеет ее восстановить. Может, теперь ты попробуешь? Только мы должны поехать во Дворец Ночи вместе, чтобы дед видел, что это я тебя нашел, а не Зяблик.
К счастью, Мо не пришлось отвечать. Украшенная буквами дверь отворилась, и на пороге показался разъяренный человек.
– Что здесь происходит? – закричал он на Туллио. – Сперва ко мне стучат, но никто не заходит. Потом за дверью начинается болтовня, так что я не могу сосредоточиться. Поскольку пришли, видимо, не ко мне, я был бы очень признателен всем собравшимся, если бы они продолжили свою беседу в другом месте. В замке более чем достаточно помещений, где никто не занят серьезной работой!
Бальбулус… Мегги очень похоже его описала. Легкая шепелявость, курносый нос, полные щеки, каштановые волосы, уже слегка поредевшие надо лбом, хотя он был еще молодым человеком. Миниатюрист, и, судя по работам, которые видел Мо, – один из лучших, как в этом, так и в другом мире. Мо забыл о Якопо и Фенолио, о позорном столбе и корчившемся на нем мальчишке, о солдатах внизу и о Коптемазе. Он думал только о том, что ждет его за этой дверью. От одного взгляда на мастерскую через плечо Бальбулуса сердце у него заколотилось, как у школьника. Так же сильно оно билось, когда он впервые держал в руках переписанную и украшенную Бальбулусом книгу, – тогда он был пленником во Дворце Ночи и находился на волосок от смерти. Искусство этого мастера заставило его забыть об этом. Буквы, выведенные с такой легкостью, словно письмо было самым естественным занятием для человеческих рук, и миниатюры… Пергамент жил и дышал.
– Я беседую, где и когда мне угодно! Я внук Змееглава! – Голос Якопо срывался на визг. – Я пойду сейчас к дяде и скажу, что ты снова ведешь себя нагло! Я потребую, чтобы он отобрал у тебя все твои кисточки!
Бросив на Бальбулуса грозный взгляд на прощание, он обернулся к остальным.
– Пойдем, Туллио! Не то я велю запереть тебя к собакам!
Маленький слуга втянул голову в плечи и шагнул к Якопо. Внук Змееглава еще раз смерил Мо оценивающим взглядом с головы до ног, повернулся и побежал вниз по лестнице – в этот момент он выглядел обычным ребенком, торопящимся на представление.
А Бальбулус нетерпеливым жестом уже приглашал нового переплетчика войти – разве мог Мо в такой момент думать о каком-то Коптемазе? Он был весь поглощен тем, что ему предстояло увидеть.
Сколько часов своей жизни он провел, разглядывая работы миниатюристов! Низко склоняясь над пожелтевшими, пятнистыми от старости страницами, прослеживал с помощью лупы каждое движение кисти, пока у него не начинала болеть спина, и спрашивал себя, как этим людям удавалось создавать на пергаменте такие чудеса, – все эти крошечные лица, фантастические существа, пейзажи, цветы, драконы, насекомые, так похожие на настоящих, что они, казалось, вот-вот сползут со страниц, буквы, сплетенные так искусно, будто составлявшие их линии сами собой вырастали на странице, как усики земляники.
Неужели все это лежит там, на пюпитрах?
Возможно. Но Бальбулус стоял, загораживая свою работу, словно не собирался никого к ней подпускать. Глаза у него были настолько лишены выражения, что Мо спрашивал себя: как может человек, глядящий на мир с таким равнодушием, создавать рисунки, исполненные энергии и огня?
– Чернильный Шелкопряд! – Бальбулус окинул Фенолио взглядом, казалось, мгновенно вобравшим все: щетину на щеках, налитые кровью глаза и усталость, овладевшую сердцем старика.
«Интересно, каким он меня видит?» – подумалось Мо.
– А вы, стало быть, тот самый переплетчик? – Бальбулус вглядывался в него так пристально, словно собирался перенести его образ на пергамент. – Фенолио рассказывает чудеса о вашем искусстве.
– В самом деле? – Мо отвечал рассеянно.
Он хотел наконец увидеть рисунки, но Бальбулус словно ненароком загораживал пюпитр. Что бы это значило? «Да покажи мне наконец свою работу! – думал Мо. – В конце концов, тебе должно быть лестно, что я пришел сюда, рискуя головой». Да, кисточки действительно невероятно тонкие. А там у него краски…
Фенолио толкнул его локтем в бок, и Мо неохотно оторвался от созерцания этих сокровищ и вновь взглянул в ничего не выражавшие глаза Бальбулуса.
– Извините. Да, я переплетчик, и вы, несомненно, хотите увидеть образчик моей работы. Правда, у меня в распоряжении не было достойного материала, но… – Он сунул руку под плащ, сшитый Баптистой (украсть столько черной ткани наверняка было нелегким делом).
Но Бальбулус в ответ покачал головой.
– Вам нет нужды доказывать свое умение, – сказал он, не спуская глаз с Мо. – Таддео, библиотекарь Дворца Ночи, рассказал мне во всех подробностях, как блестяще вы продемонстрировали там свое искусство.
Все пропало.
Он погиб.
Мо увидел испуганный взгляд Фенолио. Да, смотри на меня теперь! Может быть, у меня на лбу написано черными чернилами «легкомысленный идиот»?
Бальбулус улыбнулся. Улыбка у него была такая же непроницаемая, как глаза.
– Да, Таддео очень подробно рассказал мне о вас. – Он пришепетывал в точности так, как изображала Мегги. – Вообще-то он сдержанный человек, но вам пел дифирамбы даже в письмах. И в самом деле, не многие из людей вашего ремесла умеют переплести в книгу саму смерть…
Фенолио так крепко ухватил Мо за локоть, что тот всем телом почувствовал страх, охвативший старика. Он что, воображает, что они могут сейчас просто взять и выйти из мастерской? Перед дверью уже наверняка стоит стража, а если нет, значит, солдаты дожидаются их у подножия лестницы. Как быстро привыкаешь к тому, что они могут появиться в любой момент, безнаказанно схватить тебя, увести с собой, запереть в тюрьму, убить.
Какие чудесные у Бальбулуса краски! Киноварь, сиена, умбра. Невероятно красивые. Красота, заманившая его в ловушку. Обычно птиц заманивают хлебом или вкусными семенами, а Перепелу приманкой служат рисунки и буквы.
– Не понимаю, о чем вы говорите, высокочтимый Бальбулус! – пролепетал Фенолио, не выпуская локоть Мо. – Библиотекарь… во Дворце Ночи? Нет, что вы, Мортимер никогда не работал по ту сторону Чащи. Он… он с севера…
До чего же старик не умел лгать. А казалось бы, сочинителю ложь должна даваться легко.
Ну а Мо и подавно этого не умел и потому молчал. И молча проклинал свое любопытство, нетерпение, легкомыслие… А Бальбулус все стоял и смотрел на него. «Как ты мог подумать, – спрашивал себя Мо, – что роль, подстерегшая тебя в этом мире, перестанет быть твоей только оттого, что вместо окровавленной рубашки ты наденешь новое черное платье? Как ты мог подумать, увязнув в этой истории по горло, что тебе удастся в замке Омбры на несколько часов снова стать переплетчиком Мортимером?»
– Ах, перестаньте, Чернильный Шелкопряд, – резко прервал Бальбулус Фенолио. – Неужели вы считаете меня полным идиотом? Конечно, я сразу понял по вашему рассказу, о ком идет речь. «Настоящий мастер своего дела». Слова выдают порой куда больше, чем нам бы хотелось. Уж вам ли этого не знать?
Фенолио молчал. Мо нащупал в поясе нож. Это был подарок Черного Принца, когда они уходили со Змеиной горы. «Держи его всегда при себе, – сказал Принц, – даже когда ложишься спать». Мо последовал его совету, но что сейчас толку от ножа? Он не дойдет живым и до подножия лестницы. Кто знает, может быть, даже Якопо сразу догадался, кто перед ним, и тоже поднял тревогу. Идите сюда, скорее! Перепел сам залетел в клетку! «Прости, Мегги, – думал Мо. – Отец у тебя дурак. И ради этого ты выручала его из Дворца Ночи, чтобы он теперь попался в плен в другом замке?» Почему он ее не послушался, когда они увидели Коптемаза на рыночной площади?
Но глаза у него блестели. Фарид любил опасные приключения и любил Мо за то, что тот сделался Перепелом.
– Тут есть несколько книг, на которые я хочу взглянуть.
– Книг? – Фарид посмотрел на него с таким недоумением, что Мо невольно улыбнулся.
– Да, книг. Особенных книг.
Мо поднял глаза к самой высокой башне замка. Мегги подробно описала ему, где находится мастерская Бальбулуса.
– Что поделывает Орфей? – Мо покосился в сторону стражи. Солдаты рылись в подводе мясника и, похоже, сами не знали, что они там ищут. – Он, я слышал, все богатеет и богатеет.
– Уж это точно! – Фарид тихонько погладил Мегги по спине.
В присутствии Мо он старался обходиться незаметными нежностями. Фарид очень уважал отцов. Но от Мо, конечно, не укрылось, как Мегги покраснела.
– Богатеть-то он богатеет, а для Сажерука так ничего и не написал. В голове у него одни клады и всякая невидаль, которую можно продать Зяблику: рогатые кабаны, золотые левретки, крылатые пауки, лиственные человечки…
– Крылатые пауки? Лиственные человечки? – Фенолио с ужасом посмотрел на Фарида, но тот не обращал на него внимания.
– Орфей хочет с тобой поговорить, – сказал он на ухо Мо, – о Белых Женщинах. Не отказывай ему! Пожалуйста! Может быть, то, что ты знаешь, и правда поможет ему вернуть Сажерука!
Мегги увидела сочувствие на лице Мо. Как и она сама, отец не верил, что Сажерука можно вернуть.
– Глупости, – сказал он, невольно потрогав место, куда попала пуля Мортолы. – Я ничего не знаю. Только то, что знают все.
Стражники пропустили мясника, и один из них глядел теперь в сторону Мо. На стене замка все еще пылал василиск, нарисованный Фаридом.
Мо повернулся спиной к солдатам.
– Слушай, – еле слышно сказал он Мегги, – я не должен был тебя сюда приводить. Пожалуйста, останься с Фаридом, пока я схожу в замок. Он проводит тебя к Роксане, а я приду прямо туда за тобой и Резой.
Фарид обнял Мегги за плечи.
– Конечно иди! Я за ней присмотрю.
Мегги сердито сбросила его руку. Ей неприятно было отпускать Мо одного, хотя в глубине души ужасно хотелось остаться с Фаридом. Она так по нему скучала.
– Присмотришь? Кто тебя просит за мной присматривать? – спросила она резче, чем сама хотела.
Какой дурой делаешься, когда влюбишься!
– В присмотре Мегги не нуждается, это правда. – Мо мягко вынул у нее из рук поводья. – Мне кажется, она чаще присматривала за мной, чем я за ней. Я скоро вернусь, – сказал он дочери. – Обещаю. Маме ни слова, ладно?
Мегги молча кивнула.
– Не волнуйся! – заговорщически шепнул Мо. – В песнях говорится, что Перепела всегда сопровождает его красавица-дочь. Поэтому без тебя я буду вызывать гораздо меньше подозрений.
– Песни лгут! – прошептала Мегги в ответ. – У Перепела нет никакой дочери. Он не отец. Он разбойник.
Несколько секунд Мо пристально смотрел на нее, а потом поцеловал в лоб, словно желая стереть то, что она сказала. И пошел за торопившим его Фенолио к воротам замка.
Мегги не отрываясь смотрела ему вслед. Вот он остановился возле стражи. В черной одежде Мо выглядел как настоящий мастер из далекой страны, проделавший долгий путь, чтобы заключить в достойную оправу миниатюры знаменитого Бальбулуса. Кому какое дело, что по пути переплетчик превратился в разбойника?
Не успел Мо повернуться спиной, Фарид взял Мегги за руку.
– Отец у тебя храбрый, как лев! – прошептал он. – Но, по-моему, немного не в своем уме. Будь я Перепелом, я бы ни за что не пошел в эти ворота, тем более ради каких-то книг!
– Ты не понимаешь! – тихо ответила Мегги. – Ни за чем другим он бы туда не пошел – только ради книг!
Тут она ошибалась, но это ей предстояло узнать позже.
Солдаты пропустили поэта и переплетчика. Мо в последний раз оглянулся на Мегги и исчез в воротах, под опускной решеткой с двумя десятками грозных, острых как копья наконечников. С тех пор как в замке поселился Зяблик, решетку опускали с наступлением темноты или по сигналу набатного колокола. Мегги однажды слышала эти звуки и теперь невольно ждала, что они раздадутся снова, как только Мо исчезнет за мощными стенами: звон колокола, бряцание цепей, державших решетку, стук железных наконечников…
– Мегги! – Фарид взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Честное слово, я давно бы уже пришел к тебе, но днем Орфей не дает мне ни минуты продыху, а по ночам я пробираюсь в усадьбу Роксаны. Я знаю, она каждую ночь ходит туда, куда спрятала Сажерука. Но всякий раз она меня замечает, и мне не удается ее выследить. Глупую гусыню еще можно подкупить булочкой с изюмом, но в хлеву меня кусает линкетто, а если и от него удается увернуться, то Гвин тут как тут. Роксана его теперь даже в дом пускает, а ведь раньше кидала в него камнями!
О чем он говорит? Какое ей дело до Сажерука и Гвина? «Если ты по мне скучал, – крутилось у нее в голове, – то почему же не пришел хоть раз, вместо того чтобы пробираться к Роксане? Хотя бы раз». На это мог быть только один ответ. Он скучал по ней далеко не так сильно, как она по нему. Он любил Сажерука больше, чем ее. Даже теперь, когда Сажерук умер. И все же Мегги не отстранилась от его поцелуев. В нескольких шагах от них стоял у позорного столба мальчик, искусанный огненными эльфами. «Только не говори мне, что к этому зрелищу можно привыкнуть…»
Коптемаза Мегги заметила, когда он уже входил в ворота.
– Что там такое? – спросил Фарид, заметив, что она напряженно смотрит через его плечо. – А, Коптемаз. Ну да. Он свой человек в замке. Грязный предатель! Каждый раз, как я его вижу, мне хочется перерезать ему глотку!
– Нужно предупредить Mo!
Стражники пропустили огнеглотателя, как старого знакомого. Мегги шагнула было в их сторону, но Фарид удержал ее.
– Куда ты? Твоего отца он не увидит! Замок большой, а Волшебный Язык пошел к Бальбулусу. Вот уж там Коптемазу точно нечего делать! У него три любовницы среди придворных дам, к ним он и идет, если только его не перехватит Якопо. Коптемаз должен устраивать ему представления по два раза на дню, хотя он по-прежнему плохой огнеглотатель, что бы там ни рассказывали о нем и его порошках. Жалкий доносчик! Я и правда не понимаю, почему Черный Принц до сих пор его не прирезал – или твой отец. Что ты на меня так смотришь? – спросил он, видя ошеломленный взгляд Мегги. – Волшебный Язык ведь своими руками прикончил Басту! Правда, я этого не видел…
Фарид на мгновение отвел глаза, как всегда, когда ему случалось упомянуть о времени, когда он был мертв.
Мегги неотрывно смотрела на ворота замка. Ей слышался голос Мо: «Да ладно тебе! Коптемаз видел меня в последний раз полумертвым. Кроме того, для него было бы лучше со мной не встречаться – надеюсь, он это понимает…»
Перепел.
«Прекрати называть его так! – сказала себе Мегги. – Прекрати, не смей!»
– Пойдем! – Фарид взял ее за руку. – Волшебный Язык сказал, чтобы я отвел тебя к Роксане. То-то она будет рада меня видеть! Но при тебе, наверное, будет держаться приветливо.
– Нет. – Мегги вырвалась, хотя так приятно было снова держаться с ним за руки. – Я останусь тут. И не сойду с места, пока Мо не выйдет.
Фарид вздохнул и закатил глаза: он слишком хорошо ее знал, чтобы возражать.
– Лучше не придумаешь! – сказал он тихо. – Насколько я знаю Волшебного Языка, он будет рассматривать эти чертовы книги целую вечность. Тогда давай хотя бы целоваться, а то стражники скоро заинтересуются, что это мы тут стоим.
Опасный визит
И до сих пор не кончен спор о том:
Все ль предопределил Господь от века
Или свободна воля человека…[6]
Джеффри Чосер. Кентерберийские рассказы
Смирение. Смирение и покорность. У Мо не было к этому способностей. «А в другом мире ты это замечал, Мортимер? – спрашивал он себя. – Опусти голову, держись не слишком прямо, дай им возможность посмотреть на тебя сверху вниз, хотя ты и выше ростом. Притворись, будто не видишь ничего противоестественного в том, что одни хозяйничают, а другие работают».
Это было нелегко.
– Так ты, значит, переплетчик, которого ждет Бальбулус, – сказал один из стражников, разглядывая его черный наряд. – А что это были за шуточки с мальчишкой? Тебе что, не нравятся наши позорные столбы?
Ниже голову, Мортимер! Давай-давай! Пусть видят, что ты их боишься. Забудь свою ярость, забудь мальчишку и его всхлипы.
– Больше этого не повторится.
– Конечно! Просто он не здешний! – поспешно вставил Фенолио. – Ему нужно привыкнуть к стилю правления нашего нового наместника. А сейчас, если можно, пропустите нас – Бальбулус очень не любит, когда опаздывают! – и, отвесив стражникам поклон, он потащил Мо за собой.
Замок Омбры… Как не забыть обо всем, ступив на широкий двор. Перед глазами Мо вставали одна за другой сцены из книги Фенолио, разыгравшиеся здесь.
– Уф, насилу ноги унесли! – прошептал старик, когда они ставили лошадь в конюшне. – Надеюсь, больше мне не придется напоминать: ты сейчас переплетчик! Попробуй еще раз сыграть в Перепела – и ты покойник. Проклятье, Мортимер, зря я согласился провести тебя сюда. Ты только посмотри, сколько тут солдат. Можно подумать, мы во Дворце Ночи!
– Нет, разница все же есть, уверяю тебя, – возразил Мо, стараясь не видеть голов на колах, выставленных на крепостной стене.
Среди этих страшных трофеев были двое людей Черного Принца, но он не узнал бы мертвых, если бы не слышал от Силача об их судьбе.
– Я представлял себе этот замок иначе, когда читал твою книгу! – тихо сказал он Фенолио.
– Не трави душу! – мрачно откликнулся Фенолио. – Сперва Козимо распорядился все тут перестроить, а теперь еще Зяблик руку приложил. Они посчищали со стен гнезда золотых пересмешников! А посмотри только на сараи, которые они тут нагородили для награбленного добра! Интересно, Змееглав уже заметил, что до Дворца Ночи доходит малая часть? Если да, то его шурина ждут крупные неприятности!
– Да, Зяблик здорово обнаглел. – Мо опустил голову при виде шедших навстречу конюхов – тоже вооруженных. «Если меня здесь узнают, нож не поможет!» – подумал он. – Мы пару раз перехватывали возы, отправлявшиеся во Дворец Ночи. Добыча была не ахти.
Фенолио уставился на него:
– Так ты и вправду!..
– Что?
Старик тревожно оглянулся, но, кажется, за ними никто не следил.
– Ну… делаешь то, о чем поется в песнях! То есть эти песни, как правило, не бог весть что, но Перепел все же мой персонаж… Каково это – быть им? Что ты чувствуешь, играя эту роль?
Мимо прошла служанка с двумя зарезанными гусями. Кровь капала на землю. Мо отвернулся.
– Играя? Ты думаешь, это все еще игра?
Это прозвучало резче, чем ему хотелось.
Он сейчас дорого бы дал, чтобы прочесть мысли Фенолио. Кто знает, может быть, в один прекрасный день он и правда их прочтет – черным по белому на бумаге – и найдет там себя, опутанного коконом слов, будто муха в сети старого паука.
– Не спорю, игра стала рискованной, но я рад, что ты взял на себя эту роль. Ведь я был прав! Этому миру действительно нужен Пе…
Мо предостерегающе посмотрел на него. Мимо прошагали солдаты, и Фенолио не договорил имени, которое не так давно впервые написал на листе бумаги. Зато улыбка, с которой он посмотрел вслед вооруженным молодцам, была улыбкой человека, заложившего бомбу в доме своих врагов и наслаждающегося их неведением.
Опасный старик.
Мо заметил, что и внутренняя часть замка выглядит теперь не так, как было описано у Фенолио. Он тихо произнес знакомые слова: «Этот сад разбила жена Жирного Герцога, устав жить среди серых камней. Она посадила здесь заморские цветы, чей аромат пробуждал мечты о дальних странах, незнакомых городах и горах, где живут драконы. Она развела златогрудых птичек, мерцавших в листве деревьев, словно оперенные плоды и раздобыла саженцев из самого сердца Непроходимой Чащи, чьи листья умели разговаривать с луной».
Фенолио с удивлением посмотрел на него.
– Да, я помню твою книгу наизусть, – сказал Мо. – Ты ведь знаешь, сколько раз я прочел ее вслух, после того как твои слова заглотили мою жену.
Златогрудые птички исчезли с внутреннего двора. В каменный бассейн гляделась статуя Зяблика, а дерево, говорившее с луной, если такое и было на самом деле, давно срубили. На месте сада был теперь загон для собак, и охотничьи псы нового хозяина Омбры прижимали чуткие носы к посеребренной решетке. «Это давно уже не твоя повесть, старик», – думал Мо, шагая рядом с Фенолио по внутреннему двору. Но кто же тогда ее рассказывает? Орфей? Или рассказчиком стал теперь Змееглав, у которого вместо чернил и пера – кровь и железо?
К Бальбулусу их проводил Туллио – слуга с мохнатым лицом, о котором в книге Фенолио говорилось, что отец его был кобольд, а мать – кикимора.
– Как поживаешь? – спросил Фенолио, когда Туллио вел их по коридору.
Как будто старику когда-нибудь было дело до того, как поживают его создания!
Туллио пожал плечами.
– Они меня травят, – сказал он еле слышно. – Друзья нашего нового правителя. А друзей у него много. Они гоняют меня по коридорам, сажают в загон к собакам. Но Виоланта меня выручает. Она моя заступница, хотя сын ее – чуть ли не худший из них из всех.
– Ее сын? – шепотом переспросил Мо у Фенолио.
– Да, разве Мегги тебе не рассказывала? Якопо, настоящий дьяволенок. Весь в деда, хотя внешне все больше напоминает отца. О Козимо он не пролил ни одной слезинки. Хуже того: он, говорят, размалевал его статую в склепе красками Бальбулуса. По вечерам он сидит рядом с Зябликом или на коленях у Коптемаза и не хочет идти к матери. Ходят даже слухи, что он шпионит за ней по поручению деда.
Дверь, у которой наконец остановился Туллио, запыхавшись от подъема по бесконечной лестнице, тоже не упоминалась в книге Фенолио. Мо невольно протянул руку и потрогал буквы, покрывавшие ее сплошным узором. «Они очень красивые, – рассказывала Мегги, когда они сидели в застенке Дворца Ночи, – и переплетаются, как будто написаны по дереву жидким серебром».
Туллио постучал в дверь мохнатым кулачком. Голос, ответивший «войдите», мог принадлежать только Бальбулусу. Холодный, самовлюбленный, высокомерный… Мегги описывала лучшего миниатюриста Чернильного мира далеко не лестными эпитетами. Туллио приподнялся на цыпочки, взялся за ручку двери – и тут же испуганно выпустил ее.
– Туллио! – Голос, раздавшийся снизу, был совсем детским, но, похоже, его владелец привык отдавать приказы. – Туллио, куда ты запропастился! Иди держать факелы Коптемазу!
– Якопо! – Туллио пролепетал это имя, словно название заразной болезни.
Он весь съежился и невольно спрятался за спину Мо.
По лестнице взбегал мальчик лет шести-семи. Мо никогда не видал Козимо. Зяблик велел уничтожить все его статуи, но у Баптисты сохранилось несколько монет с портретом юного правителя. До того красив, что кажется ненастоящим, – так все о нем отзывались. Сын, похоже, унаследовал красоту отца, но она еще только начинала проступать на круглом детском лице. Лицо это не вызывало симпатии. Глаза глядели настороженно, а рот был сжат угрюмо, как у старика. Черная туника расшита серебряными змеями – геральдическим знаком деда, пряжка пояса тоже изображала змеиную голову, а с кожаного шнурка вокруг шеи свисал серебряный нос – очевидно, подарок Свистуна.
Фенолио встревоженно посмотрел на Мо и шагнул вперед, словно желая защитить его от мальчишки.
«Иди держать факелы Коптемазу». Что теперь будет? Мо посмотрел с площадки вниз: Якопо пришел один, а замок большой. И все же рука сама скользнула к ножу, спрятанному в поясе.
– Это кто? – Детским в этом голосе было только упрямство. Якопо запыхался, взбегая по лестнице.
– Это… мм… наш новый переплетчик, ваше высочество! – ответил Фенолио с поклоном. – Вы, наверное, помните, что Бальбулус без конца жалуется на здешних неумех-преплетчиков.
– А этот, значит, лучше? – Якопо скрестил на груди короткие детские ручки. – Что-то он не похож на переплетчика. Переплетчики все старые и бледные, потому что никогда не выходят на воздух.
– Ну что вы, иногда все же выходим, – отозвался Мо. – Чтобы купить самую лучшую кожу, новые клейма или хорошие ножи, а еще, чтобы просушить на солнце отсыревший пергамент.
Трудно бояться такого карапуза, хотя Мо был наслышан о его зловредности. Якопо напомнил ему мальчишку, с которым он учился когда-то в одном классе. Бедняга был сыном директора школы и расхаживал по школьному двору с невероятно гордым видом – точная копия отца, – а сам смертельно боялся всех и каждого. «Хорошее наблюдение, Мортимер, – заметил он сам себе, – но то был сын директора школы, а это – внук Змееглава. Так что поберегись».
Якопо нахмурился и неодобрительно посмотрел на него. Ему явно не нравилось, что Мо такой высокий.
– Ты не поклонился! Нужно кланяться, когда со мной разговариваешь!
Под предостерегающим взглядом Фенолио Мо наклонил голову.
– Да, ваше высочество.
Это было нелегко. Мо очень хотелось погонять Якопо по коридорам замка, как он когда-то делал с Мегги в доме Элинор, – просто чтобы увидеть, не проступит ли в нем ребенок, так тщательно скрытый за повадками деда.
Якопо ответил на поклон великодушным кивком, и Мо снова опустил голову, чтобы скрыть улыбку.
– У моего деда как раз неприятности с одной книгой, – заявил Якопо высокомерным тоном. – Большие неприятности. Может, ты сумеешь ему помочь?
Неприятности с книгой. У Мо на мгновение замерло сердце. Он словно увидел перед собой ту книгу, почувствовал пальцами ее бумагу. Гора пустых белых страниц…
– Мой дед уже перевешал уйму переплетчиков из-за этой книги. – Якопо внимательно посмотрел на Мо, словно прикидывая, какого размера должна быть петля, чтобы охватить его шею. – С одного он даже велел содрать кожу, потому что тот клялся, что сумеет ее восстановить. Может, теперь ты попробуешь? Только мы должны поехать во Дворец Ночи вместе, чтобы дед видел, что это я тебя нашел, а не Зяблик.
К счастью, Мо не пришлось отвечать. Украшенная буквами дверь отворилась, и на пороге показался разъяренный человек.
– Что здесь происходит? – закричал он на Туллио. – Сперва ко мне стучат, но никто не заходит. Потом за дверью начинается болтовня, так что я не могу сосредоточиться. Поскольку пришли, видимо, не ко мне, я был бы очень признателен всем собравшимся, если бы они продолжили свою беседу в другом месте. В замке более чем достаточно помещений, где никто не занят серьезной работой!
Бальбулус… Мегги очень похоже его описала. Легкая шепелявость, курносый нос, полные щеки, каштановые волосы, уже слегка поредевшие надо лбом, хотя он был еще молодым человеком. Миниатюрист, и, судя по работам, которые видел Мо, – один из лучших, как в этом, так и в другом мире. Мо забыл о Якопо и Фенолио, о позорном столбе и корчившемся на нем мальчишке, о солдатах внизу и о Коптемазе. Он думал только о том, что ждет его за этой дверью. От одного взгляда на мастерскую через плечо Бальбулуса сердце у него заколотилось, как у школьника. Так же сильно оно билось, когда он впервые держал в руках переписанную и украшенную Бальбулусом книгу, – тогда он был пленником во Дворце Ночи и находился на волосок от смерти. Искусство этого мастера заставило его забыть об этом. Буквы, выведенные с такой легкостью, словно письмо было самым естественным занятием для человеческих рук, и миниатюры… Пергамент жил и дышал.
– Я беседую, где и когда мне угодно! Я внук Змееглава! – Голос Якопо срывался на визг. – Я пойду сейчас к дяде и скажу, что ты снова ведешь себя нагло! Я потребую, чтобы он отобрал у тебя все твои кисточки!
Бросив на Бальбулуса грозный взгляд на прощание, он обернулся к остальным.
– Пойдем, Туллио! Не то я велю запереть тебя к собакам!
Маленький слуга втянул голову в плечи и шагнул к Якопо. Внук Змееглава еще раз смерил Мо оценивающим взглядом с головы до ног, повернулся и побежал вниз по лестнице – в этот момент он выглядел обычным ребенком, торопящимся на представление.
А Бальбулус нетерпеливым жестом уже приглашал нового переплетчика войти – разве мог Мо в такой момент думать о каком-то Коптемазе? Он был весь поглощен тем, что ему предстояло увидеть.
Сколько часов своей жизни он провел, разглядывая работы миниатюристов! Низко склоняясь над пожелтевшими, пятнистыми от старости страницами, прослеживал с помощью лупы каждое движение кисти, пока у него не начинала болеть спина, и спрашивал себя, как этим людям удавалось создавать на пергаменте такие чудеса, – все эти крошечные лица, фантастические существа, пейзажи, цветы, драконы, насекомые, так похожие на настоящих, что они, казалось, вот-вот сползут со страниц, буквы, сплетенные так искусно, будто составлявшие их линии сами собой вырастали на странице, как усики земляники.
Неужели все это лежит там, на пюпитрах?
Возможно. Но Бальбулус стоял, загораживая свою работу, словно не собирался никого к ней подпускать. Глаза у него были настолько лишены выражения, что Мо спрашивал себя: как может человек, глядящий на мир с таким равнодушием, создавать рисунки, исполненные энергии и огня?
– Чернильный Шелкопряд! – Бальбулус окинул Фенолио взглядом, казалось, мгновенно вобравшим все: щетину на щеках, налитые кровью глаза и усталость, овладевшую сердцем старика.
«Интересно, каким он меня видит?» – подумалось Мо.
– А вы, стало быть, тот самый переплетчик? – Бальбулус вглядывался в него так пристально, словно собирался перенести его образ на пергамент. – Фенолио рассказывает чудеса о вашем искусстве.
– В самом деле? – Мо отвечал рассеянно.
Он хотел наконец увидеть рисунки, но Бальбулус словно ненароком загораживал пюпитр. Что бы это значило? «Да покажи мне наконец свою работу! – думал Мо. – В конце концов, тебе должно быть лестно, что я пришел сюда, рискуя головой». Да, кисточки действительно невероятно тонкие. А там у него краски…
Фенолио толкнул его локтем в бок, и Мо неохотно оторвался от созерцания этих сокровищ и вновь взглянул в ничего не выражавшие глаза Бальбулуса.
– Извините. Да, я переплетчик, и вы, несомненно, хотите увидеть образчик моей работы. Правда, у меня в распоряжении не было достойного материала, но… – Он сунул руку под плащ, сшитый Баптистой (украсть столько черной ткани наверняка было нелегким делом).
Но Бальбулус в ответ покачал головой.
– Вам нет нужды доказывать свое умение, – сказал он, не спуская глаз с Мо. – Таддео, библиотекарь Дворца Ночи, рассказал мне во всех подробностях, как блестяще вы продемонстрировали там свое искусство.
Все пропало.
Он погиб.
Мо увидел испуганный взгляд Фенолио. Да, смотри на меня теперь! Может быть, у меня на лбу написано черными чернилами «легкомысленный идиот»?
Бальбулус улыбнулся. Улыбка у него была такая же непроницаемая, как глаза.
– Да, Таддео очень подробно рассказал мне о вас. – Он пришепетывал в точности так, как изображала Мегги. – Вообще-то он сдержанный человек, но вам пел дифирамбы даже в письмах. И в самом деле, не многие из людей вашего ремесла умеют переплести в книгу саму смерть…
Фенолио так крепко ухватил Мо за локоть, что тот всем телом почувствовал страх, охвативший старика. Он что, воображает, что они могут сейчас просто взять и выйти из мастерской? Перед дверью уже наверняка стоит стража, а если нет, значит, солдаты дожидаются их у подножия лестницы. Как быстро привыкаешь к тому, что они могут появиться в любой момент, безнаказанно схватить тебя, увести с собой, запереть в тюрьму, убить.
Какие чудесные у Бальбулуса краски! Киноварь, сиена, умбра. Невероятно красивые. Красота, заманившая его в ловушку. Обычно птиц заманивают хлебом или вкусными семенами, а Перепелу приманкой служат рисунки и буквы.
– Не понимаю, о чем вы говорите, высокочтимый Бальбулус! – пролепетал Фенолио, не выпуская локоть Мо. – Библиотекарь… во Дворце Ночи? Нет, что вы, Мортимер никогда не работал по ту сторону Чащи. Он… он с севера…
До чего же старик не умел лгать. А казалось бы, сочинителю ложь должна даваться легко.
Ну а Мо и подавно этого не умел и потому молчал. И молча проклинал свое любопытство, нетерпение, легкомыслие… А Бальбулус все стоял и смотрел на него. «Как ты мог подумать, – спрашивал себя Мо, – что роль, подстерегшая тебя в этом мире, перестанет быть твоей только оттого, что вместо окровавленной рубашки ты наденешь новое черное платье? Как ты мог подумать, увязнув в этой истории по горло, что тебе удастся в замке Омбры на несколько часов снова стать переплетчиком Мортимером?»
– Ах, перестаньте, Чернильный Шелкопряд, – резко прервал Бальбулус Фенолио. – Неужели вы считаете меня полным идиотом? Конечно, я сразу понял по вашему рассказу, о ком идет речь. «Настоящий мастер своего дела». Слова выдают порой куда больше, чем нам бы хотелось. Уж вам ли этого не знать?
Фенолио молчал. Мо нащупал в поясе нож. Это был подарок Черного Принца, когда они уходили со Змеиной горы. «Держи его всегда при себе, – сказал Принц, – даже когда ложишься спать». Мо последовал его совету, но что сейчас толку от ножа? Он не дойдет живым и до подножия лестницы. Кто знает, может быть, даже Якопо сразу догадался, кто перед ним, и тоже поднял тревогу. Идите сюда, скорее! Перепел сам залетел в клетку! «Прости, Мегги, – думал Мо. – Отец у тебя дурак. И ради этого ты выручала его из Дворца Ночи, чтобы он теперь попался в плен в другом замке?» Почему он ее не послушался, когда они увидели Коптемаза на рыночной площади?