Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Геннадий Николаевич Нурышев
Россия в современной геополитике
Введение
В современных условиях государства как субъекты международного права перестают быть единственными и главными факторами современной геополитики. Формирование транснационального мира ведет к «перетеканию» внутренней политики государств во внешнюю и наоборот. Граница между ними становится условной. Современные процессы мирового развития приводят к повышению субъектности регионов, их геополитической и геоэкономической самоидентификации в национальном и глобальном аспектах. Геополитическое измерение конфликтов начала XXI вв. проявляется в том, что на относительно небольшом региональном пространстве сталкиваются интересы крупнейших держав мира, воспроизводится глобальное цивилизационное, социально-экономическое противоборство. Поэтому традиционное понимание геополитики трансформировалось, наполнилось новыми смыслами. Расширилось понимание ее базовой категории – феномена пространства. В условиях глобализации стала актуальной проблема внутренней геополитики, сохранения единого внутреннего геополитического пространства государства. Префикс «гео» в контексте современных геополитических проблем уже увязывается не только с географическим пространством, но и с иными пространственными категориями. Расширилось понимание ее базовой категории – феномена пространства. К иным пространственным категориям относится все чаще упоминаемая в последнее время категория геоэкономического пространства (сфера, в которой функционирует глобальная экономическая система, рассматриваемая в ракурсе мирового воспроизводственного процесса). На Западе геоэкономика заявила о себе как новый вид геополитики для утверждения нации-государства в небывалых мировых масштабах. В современной исследовательской литературе на первый план все чаще выходят и пространственные категории, которые имеет смысл рассматривать, опираясь на культурологический подход.
К таким категориям относится, прежде всего, геокультурное пространство, под которым подразумевается система устойчивых культурных реалий и представлений, формирующихся на определенной территории. В данной ситуации конкретное государство, территория, регион предстают как некая геополитическая, геоэкономическая и геокультурная целостность, демонстрирующая динамический момент в геополитическом анализе. Развал СССР и восточного блока сделал возможной геополитическую концепцию западной империи в постмодернистском смысле и показал эффективность геополитических технологий «управляемого хаоса».
Глобальные процессы показали, что прежняя система эксплуатации мировой периферии исчерпала свои возможности. Поэтому Запад уже активно осваивает национальное геополитическое, геоэкономическое, геокультурное пространство России, других стран СНГ и Прибалтики. Глобальные геополитические акторы надеются «заморозить» сырьевую направленность постсоветского пространства. Слабость символического капитала российской геополитики, отсутствие на государственном уровне геополитической практики символических действий, стратегического планирования ее исторической, политической судьбы могут привести к потере геополитической субъектности государства в глобальном геополитическом пространстве.
Актуальность проблемы и ее недостаточная научная разработанность определили выбор темы, цель и задачи исследования. Объектом исследования стали современные процессы в глобальном геополитическом противоборстве. Предметом исследования стал процесс анализа места современной России, тенденций и закономерностей ее развития в глобальном геополитическом пространстве. Поэтому нам представляется целесообразным раскрыть основные, актуальные на нынешнем этапе, геополитические концепции и методы геополитической экспансии в современном глобальном геополитическом пространстве, роль России в мировой геополитической конкуренции. Для достижения этой цели были поставлены следующие основные задачи:
– определить основные направления современной геополитики, которые представляют особую актуальность в настоящее время;
– провести сравнительный анализ актуальных геополитических концепций современности;
– систематизировать основные теоретико-методологические основания этих концепций;
– выявить основные тенденции и закономерности в современном геополитическом противоборстве;
– рассмотреть роль и место России в современных геополитических процессах;
– раскрыть теоретико-методологические основы геополитического анализа региональной структуры геополитического пространства современной России;
– раскрыть актуальные геополитические вызовы и угрозы современной России;
– обосновать базовые параметры современной российской геополитики, предложить пути повышения ее эффективности;
– проанализировать основные пути укрепления геополитического пространства и территориальной целостности России как субъекта мировой геополитики.
Монография базируется на теории и методологии, изложенной в фундаментальных трудах отечественных и зарубежных исследователей по проблемам современной геополитики. Работа состоит из четырех глав. Первая глава посвящена раскрытию теоретико-методологических вопросов внутренней геополитики России. Принимая во внимание важность таких актуальных направлений, как геоэкономика, геокультура, геополитика хаоса, они выделены соответственно в отдельные главы. При изложении теоретико-методологических вопросов последней главы показана связь с проблемами, которые нашли свое отражение в предыдущих главах.
К таким категориям относится, прежде всего, геокультурное пространство, под которым подразумевается система устойчивых культурных реалий и представлений, формирующихся на определенной территории. В данной ситуации конкретное государство, территория, регион предстают как некая геополитическая, геоэкономическая и геокультурная целостность, демонстрирующая динамический момент в геополитическом анализе. Развал СССР и восточного блока сделал возможной геополитическую концепцию западной империи в постмодернистском смысле и показал эффективность геополитических технологий «управляемого хаоса».
Глобальные процессы показали, что прежняя система эксплуатации мировой периферии исчерпала свои возможности. Поэтому Запад уже активно осваивает национальное геополитическое, геоэкономическое, геокультурное пространство России, других стран СНГ и Прибалтики. Глобальные геополитические акторы надеются «заморозить» сырьевую направленность постсоветского пространства. Слабость символического капитала российской геополитики, отсутствие на государственном уровне геополитической практики символических действий, стратегического планирования ее исторической, политической судьбы могут привести к потере геополитической субъектности государства в глобальном геополитическом пространстве.
Актуальность проблемы и ее недостаточная научная разработанность определили выбор темы, цель и задачи исследования. Объектом исследования стали современные процессы в глобальном геополитическом противоборстве. Предметом исследования стал процесс анализа места современной России, тенденций и закономерностей ее развития в глобальном геополитическом пространстве. Поэтому нам представляется целесообразным раскрыть основные, актуальные на нынешнем этапе, геополитические концепции и методы геополитической экспансии в современном глобальном геополитическом пространстве, роль России в мировой геополитической конкуренции. Для достижения этой цели были поставлены следующие основные задачи:
– определить основные направления современной геополитики, которые представляют особую актуальность в настоящее время;
– провести сравнительный анализ актуальных геополитических концепций современности;
– систематизировать основные теоретико-методологические основания этих концепций;
– выявить основные тенденции и закономерности в современном геополитическом противоборстве;
– рассмотреть роль и место России в современных геополитических процессах;
– раскрыть теоретико-методологические основы геополитического анализа региональной структуры геополитического пространства современной России;
– раскрыть актуальные геополитические вызовы и угрозы современной России;
– обосновать базовые параметры современной российской геополитики, предложить пути повышения ее эффективности;
– проанализировать основные пути укрепления геополитического пространства и территориальной целостности России как субъекта мировой геополитики.
Монография базируется на теории и методологии, изложенной в фундаментальных трудах отечественных и зарубежных исследователей по проблемам современной геополитики. Работа состоит из четырех глав. Первая глава посвящена раскрытию теоретико-методологических вопросов внутренней геополитики России. Принимая во внимание важность таких актуальных направлений, как геоэкономика, геокультура, геополитика хаоса, они выделены соответственно в отдельные главы. При изложении теоретико-методологических вопросов последней главы показана связь с проблемами, которые нашли свое отражение в предыдущих главах.
Глава 1
Внутренняя геополитика России
1.1. Теоретико-методологические аспекты внутренней геополитики
В современной геополитике все более актуальными становятся вопросы обеспечения успешного контроля государством собственного геополитического пространства в максимальном объеме на основе внутренних геополитических факторов в целях сохранения и повышения своего геополитического статуса в глобальных геополитических процессах. Эти вопросы являются объектом внутренней геополитики государства.
Роль и значение отдельных территорий и регионов в геополитическом положении государств в мире подчеркивали в своих трудах еще классики геополитики. Так, Х. Маккиндер выделял геополитическую роль Восточной Сибири, расположенную восточнее Енисея и богатую природными ресурсами, назвав эту малозаселенную территорию Lenaland. К. Хаусхофер в своей геополитической доктрине отмечал германские территории Kleindeutschland, а также Grossdeutschland. Региональный подход к геополитическим явлениям осуществил французский географ П. Видаль де ла Блаш (1920-е гг.), который предпринял анализ внутригосударственных территорий.
Школа И. Лакоста специально выделяет в качестве своих исследований «внутреннюю геополитику», считая, что территориальный конфликт, региональные явления, а не государство в целом является главным объектом анализа. В 1986 году Лакост и тридцать шесть других авторов издали гигантское трехтомное исследование развития «региона» во Франции. Изучение региона стало примером исследования «внутренней геополитики» в отличие от анализа «внешней геополитики» [328, 230—250].
В основе теории Лакоста – анализ конкретных региональных (локальных) ситуаций с использованием некоторых методологических моделей, заимствованных из инструментария классической геополитики. Геополитические соображения в его концепции служили лишь для оправдания устремления властных инстанций относительно определенных территорий и населяющих их людей. Как отмечает А. Дугин, «внутренняя геополитика» Лакоста как бы «деглобализирует» геополитику, отказываясь от глобальных парадигм, существенно сужая масштаб и конкретизируя предмет исследования. То есть, предметом изучения выступает уже не формальная зависимость внешнеполитической стратегии государства от его месторасположения, ресурсной базы и иных географических условий, и не вопросы глобального миропорядка, а, скорее, методы государственного регулирования на собственной территории и формы регионального взаимодействия на уровне межгосударственных взаимоотношений [87, 133].
В японской геополитике в первой воловине ХХ века развивались принципы и методы пространственного планирования для внутренней Японии и ее колоний – Маньчжурии, Кореи, Формозы. По мнению многих зарубежных исследователей, включая Г. Спенсера и М. Вебера, внутренние, региональные процессы государства представляют собой важные элементы геополитической динамики [428, 94-104].
Можно выделить несколько подходов в зарубежных исследованиях внутренней геополитики государств. Так, упомянутый выше мир – системный подход делит геопространство на ядро, полупериферию и периферию по роли территорий в экономике (эксплуатация или подчинение) и уровням экономического развития (высокий или низкий). Для И. Валлерстайна контактная зона – это «мантия» (полупериферия) ядра цивилизационного ареала либо периферия по отношению к ядру.
Эволюционный подход к исследованиям государства выделяет государствообразующие ядра, или геополитические центры. При этом эволюция государственной территории понимается как линейный или циклический процесс приращения или потери территории. Н. Паундс, рассматривая линейный рост государственной территории, выделял исторические ядра, из которых «произрастает» всякое государство [416, 6]. Некоторые государства возникают на основе объединения нескольких ядер. Дж. Паркер выделяет в составе государства геополитическое ядро, или геополитический центр, который имеет три слоя. Первичный слой – небольшая территория, первичное ядро, место зарождения и начало роста государства. Далее следует исторический слой, историческое ядро – результат расширения небольшой территории тех земель, которые изначально тяготели к первичному слою и образовали с ним единое государство. Третий слой формируется на основе присоединения иноэтнических земель, территории других, более слабых государств. Так, по Дж. Паркеру, появляются периферии разных степеней удаленности от центра государства [410, 8].
Другие представители этого направления рассматривают эволюцию как изменения политического пространства во временной динамике. Модель Паундса объясняет рост государственной территории «разбуханием «первоначального ядра. Так, Ван Валкенбург в русле теорий локальных цивилизаций понимает развитие пространства страны как пульсацию политического организма соразмерно его возрасту.
Представители функционального подхода (Ф. Ратцель, Э. Шилз) считали государство консолидированной пространственной системой. Их больше интересовали способы поддержания стабильности пространства, а не анализ исторической динамики. Государство в таком случае рассматривается как единство противоположных сил – центробежных и центростремительных. Государство поддерживает своё единство путем вертикальной интеграции социальных групп и горизонтальной интеграции регионов. По Э. Шилзу, центр (система публичной власти) играет активную, инновационную роль в государстве. Периферии же – пассивны и традиционны. Они лишь воспринимают импульсы нового по сетям коммуникации, идущим из центра.
В функциональной теории основным автором стал американский исследователь Р. Хартшорн, рассматривающий государство как комплексную интегрированную территориальную систему, которая обеспечивает единство через вертикальную интеграцию социальных групп и горизонтальную интеграцию территориальных сообществ [377, 95-130]. Р. Хартшорн создал в 1950-60-х гг. региональную парадигму исследований, которая делает акцент на неповторимое разнообразие политико-географических структур («уникальность места»). Глобальные геополитические явления трактуются как следствие регионального разнообразия, как итог взаимодействия многочисленных «пространственных интересов земной поверхности». Его воззрения как учение о территориальной интеграции базировались в русле взаимодействия центростремительных и центробежных сил. Центробежные процессы подпитываются внутригосударственными различиями (природное, этно-конфессиональное разнообразие, социально-экономические контрасты, фрагментированное распределение территории, ареалы распределения конфликтов и т. д.). Главной центростремительной силой для Р. Хартшорна остается государственная идея.
Американский географ С. Коэн в рамках анализа мировых геополитических процессов выделяет иерархию уровней пространства. Низовой уровень составляют внутригосударственные территории – «ворота» (gateway regions). По модели С. Коэна, «ворота» обеспечивают коммуникацию между государствами. Площадь «ворот» обычно невелика. Главное качество подобной контактной зоны – проницаемость для взаимного влияния партнеров коммуникации. Такие регионы имеют доступ к зарубежному пространству. Часто они самобытны по своей истории и культуре, этническому и языковому составу населения, религии. Зоны контакта имеют устойчивые традиции трансграничной торговли, инвестиционно привлекательны. Слабость «ворот» – в их зависимости от внешних источников сырья и источников сбыта, уязвимости для военной либо дипломатической блокады. Основная функция «ворот» – стабилизация геополитической системы за счёт придания ей гибкости, накопление политического опыта компромиссов и обмена достижениями.
Другой американский исследователь Дж. Шперлинг считает, что США геополитически, экономически, культурно разделены на две «нации» – ретро– и метроамериканцев. Первые заселяют Юг, Средний Запад, горные районы, вторые – оба побережья и территорию вокруг Великих озер. Ретро-американские штаты – это, главным образом, «глубинка», связанная со старой экономикой. Метро-американские штаты – это зона новой экономики, преобладания городов-метрополисов. Они расходятся между собой даже по системам ценностей [423].
Во всех этих подходах зарубежных исследований региональной политики встает проблема взаимоотношений «центр-периферия». Смысл этих взаимоотношений в структуре геопространства государства западными исследователями чаще всего связывается с неравномерностью распределения по территории функций управления и воспроизводства инноваций. В самом общем виде речь идет о внутригосударственных контрастах любого происхождения. Периферия государства определяется с точки зрения А. Стинчкомба как территория, минимальная уязвимость которой от центра близка или выше некоего критического значения. Это значение определяется как уязвимость, достаточная для центра хотя бы для обеспечения им регулярного сбора налогов, несмотря на возможное местное сопротивление [425, 216—232].
В зарубежных исследованиях внутренней геополитики выделяются четыре концепции отношений «центр-перифери»:
1. Инновационная концепция. Центр ассоциируется с местом, в котором происходит выработка собственных инноваций или трансляция инноваций, заимствованных извне. Периферия, в свою очередь, с запозданием воспринимает эти инновации или их отторгает. Территориальные неравномерности в воспроизводстве инноваций и времени их восприятия исследуются в теории диффузии инноваций.
2. Управленческая концепция. Функции управления распределены по территории неравномерно. В геопространстве, таким образом, хорошо выражены отношения господства – подчинения: одни территории и центры правят, другие – подчиняются. Центр ассоциируется с местом, из которого осуществляется управление политическими процессами. Существует формальная управленческая структура: каждое государство имеет столицу, административные центры регионов и управляемую «провинцию», т. е. периферию. Эта структура совпадает с сеткой административно-территориального деления [316, 181].
Особое место в рамках управленческой концепции занимают исследования роли места столиц в структуре геопространства страны. Помимо «формальной» столицы можно говорить о фактических управленческих региональных, культурных центрах.
3. Социально-экономическая концепция. Здесь экономически более развитый центр противопоставляется менее развитой периферии. Во многих исследованиях в отношениях «центр-периферия» подразумевается именно экономический контекст (например, в мир – системном подходе в геополитике). Социально-экономическая концепция отношений «центр-периферия» имеет определенное политическое значение. Наличие экономических ресурсов часто стимулирует развитие политических центров, рост их особых амбиций. В качестве примера можно привести попытки обособления Северной Италии – экономического центра страны от южной периферии, вылившиеся в сепаратистское движение, которое возглавила Лига Севера (бывшая Ломбардская Лига).
4. Существует теория «внутреннего колониализма», описывающая политическую иерархию территорий в составе государства, которая объясняется экономическим неравенством. Для периферии характерна ориентация на производство сырья, местная рабочая сила отличается низкой квалификацией. В то же время центр берет на себя переработку сырья и обучение специалистов. Теория «внутреннего колониализма» объясняет отношения между центром и периферией в неомарксистском ключе. Считается, что «униженное» положение периферии стимулирует сепаратизм, если на этой территории проживают национальные меньшинства. Периферия становится рассадником т. н. этнорегиональных движений, или в других терминах – антисистемных движений – левых, леворадикальных, националистических. Исследования сепаратизма уделяют значительное внимание таким «внутренним колониям» и их развитию [316, 184—185].
Все эти описанные концепции отношений «центр-периферия» по определению статичны. Они показывают конкретный срез структуры геополитического пространства государства. Но возможна и динамическая (историческая) концепция отношений «центр-периферия». В рамках этой концепции анализируются центры и периферии государствообразующего процесса. С точки зрения отношений «центр-периферия» государствообразующий процесс рассматривал норвежский исследователь Стейн Роккан, который взял за основу макрорегиональный уровень – европейский и изучал историко-географический процесс государственного строительства в Европе. Теоретической основой многих работ Центра геополитических исследований стали выдвинутые С. Рокканом концепции «структуры раскола» между центром и периферией и «поясом городов» [421]. Эти темы регионализма стали предметом политической и академической моды в исследованиях индустриальных обществ Запада [418, 1].
С. Роккан исследует процесс расслоения геопространства идеального территориального сообщества, которое характеризуется минимальной дифференциацией. Расслоение происходит в трех измерениях – военно-административном, экономическом и культурном. Основные процессы структурирования «изначального» геополитического пространства – фрагментация, сжатие и реорганизация. В результате всех этих процессов и сформировалась европейская территория с ее определенной политико-исторической структурой. Для геополитики особое значение имеет предложенная С. Рокканом типология периферий. Он выделяет четыре типа периферий:
1. Буферные периферии (interface peripheries), которые находятся между крупными государствообразующими ядрами и исторически испытывают воздействие с разных сторон. Основная часть таких периферий в Европе находится на стыке романовских и германских народов, другими словами – между ядрами Франции и Италии с одной стороны, Германии и Австрии – с другой. Примерами служат Бельгия, Люксембург, Эльзас и Лотарингия, франкоязычная Юра в Швейцарии, Савойя, Валле-д'Аоста, Ницца и Южный Тироль.
2. Внешние периферии – отдаленные окраинные земли, обычно – периферийные приморские районы (Исландия, Фарерские острова).
3. Анклавные периферии, которые со всех сторон окружены чужеродным ареалом (ретероманские районы Граубюндена в Швейцарии).
4. Периферии неудавшегося центра – территории, которые пытались стать центром государствообразования, но эта попытка оказалась неудачной (Шотландия, Каталония, Аквитания, Бавария) [417].
Модель «центр-периферия», точнее ее инновационная концепция тесно связана с теорией диффузии инноваций. Здесь под инновациями подразумеваются новые политические явления, идеи, которые постепенно распространяются по геопространству. Автор этой теории – шведский географ Торстен Хегерстранд, основные работы которого вышли в конце 1960-х годов. Он занимался исследованиями южных районов Швеции, предметом его анализа были процессы распространения тех или иных социально-политических явлений. Им была открыта пространственно-временная картина этих процессов, затем появилась и специальная теория.
Модель «центр-периферия «является небесспорной. Необходимо отметить, что отношение к территориям как к центрам и перифериям не должно иметь аксиологической окраски, т. е. периферия не может восприниматься как что-то вторичное или отсталое. Возможен альтернативный подход, который снимает предвзятое отношение к периферии, – двухполюсные и многополюсные модели, в которых периферии считаются особыми центрами (традиции, консерватизм) [316, 181—186].
Характер взаимоотношений Центра и регионов, способ распределения власти между ними определяют форму государственного устройства и структуру управления внутреннего геопространства. Во многих современных государствах государственно-территориальное устройство базируется на принципах федерализма.
Зарубежные авторы в исследованиях геопространства государств не ограничиваются рамками «центр-периферия». Немало уделяется внимания синергетическим эффектам управления в региональном геопространстве. Так, по мнению немецкого исследователя Д. Фюрста, характерными особенностями регионального регулирования являются, во-первых, в отличие от институционализированной системы государственной власти – система координации коллективных действий региональных акторов по достижению ими совместно поставленных целей. Во-вторых, интеграция трех видов управленческой логики: иерархической (управление политико-административными единицами), рыночной (управление хозяйствующими субъектами), социоэмоциональной (управление социальной и культурной сферами). В-третьих, смещение акцентов от регулятивного к кооперативному типу государственного управления, от централизованного к децентрализованному самоуправлению, от административно-территориальных – к функциональным отношениям внутри регионального геопространства [375, 370—380].
C точки зрения федерального ведомства ФРГ по строительству и пространственному планированию, региональное сетевое геопространство – это формы кооперации в регионе, при которых партнеры добровольно и равноправно соединяют и дополняют свои способности и потенциалы для того, чтобы совместно лучше выполнять свои задачи [405, 2]. При этом региональные сети рассматриваются, как отмечает И.В. Арженовский, в качестве антипода конкуренции территорий, хотя они сами вызваны к жизни обостряющейся глобальной конкуренцией [7, 54—55].
Зарубежный опыт стимулирования синергетических процессов в регионах представляет, безусловно, непосредственный интерес для решения актуальных проблем внутренней геополитики Российской Федерации.
Теоретико-методологические основы геополитического анализа регионов современной России должны строиться, на наш взгляд, прежде всего, на конституировании роли и значения внутренней геополитики Российской Федерации и ее методологии.
Методология внутренней геополитики в российском геопространстве исходит из целого ряда объективных предпосылок. Остановимся на некоторых из них.
1. Региональная стратификация в России имеет глубокие исторические корни.
С самого рождения Россия была полиэтническим государством. Древняя Русь IX—XII вв. объединяла более 20 различных этнических групп. Во времена феодальной раздробленности (XIII—XV вв.) исконно русские земли представляли собой многочисленные самостоятельные княжества со своими границами и порядками, которые долго давали о себе знать после образования централизованного государства и отложились в его геополитических кодах.
Сочетание климатических и бассейновых факторов привело к тому, что в Древней Руси возникают две оси политической интеграции: вертикальная днепровская, и горизонтальная, лесостепная. Горизонтальная ось шла от Карпат через днестровский и южнобужский секторы лесостепи, пересекала днепровское средоточие и уходила в донецко-донской сектор лесостепи. Вертикальная ось до лесостепного Поднепровья шла на север к Ладоге, чтобы через волоки соединить бассейн Днепра с бассейнами Западной Двины и Ловати. Расположившийся в перекрестке перевернутой Т-образной конструкции Киев, «матерь городов русских», уже с VI—VII в. в. стал выступать как центр консолидации геополитической общности восточных племен и племенных союзов. Подобная геополитическая формула уже с самого начала предопределяет феномен многоликости Руси, задает алгоритм ее постоянных умножений.
При всей продолжительности племенной геополитики, способствующей медленному освоению пространств Западной Евразии и созданию все новых обитаемых «островов» у речных и озерных урочищ, она завершилась, сменилась на более сложную. Племенные «острова «образовывали целые «архипелаги», внутри которых и между которыми развивались контакты. Возникали союзы племен, а там, где благоприятствовала среда, – городища и грады, становившиеся в условиях войны убежищами для окрестных племен, а в мирное время – местами их общения, торговли, общих празднеств и принятия политических решений. Результатом этих процессов стало формирование полисной геополитики, которой противостояла деспотическая, предполагающая «собирание земель «с помощью экзополитарного народа-войска, т. е. дружины, которая вставала над градами и весями, над племенами, чтобы выступать как дисциплинирующая сила. Эта модель отражена в легенде о призвании варягов [117, 85].
Роль и значение отдельных территорий и регионов в геополитическом положении государств в мире подчеркивали в своих трудах еще классики геополитики. Так, Х. Маккиндер выделял геополитическую роль Восточной Сибири, расположенную восточнее Енисея и богатую природными ресурсами, назвав эту малозаселенную территорию Lenaland. К. Хаусхофер в своей геополитической доктрине отмечал германские территории Kleindeutschland, а также Grossdeutschland. Региональный подход к геополитическим явлениям осуществил французский географ П. Видаль де ла Блаш (1920-е гг.), который предпринял анализ внутригосударственных территорий.
Школа И. Лакоста специально выделяет в качестве своих исследований «внутреннюю геополитику», считая, что территориальный конфликт, региональные явления, а не государство в целом является главным объектом анализа. В 1986 году Лакост и тридцать шесть других авторов издали гигантское трехтомное исследование развития «региона» во Франции. Изучение региона стало примером исследования «внутренней геополитики» в отличие от анализа «внешней геополитики» [328, 230—250].
В основе теории Лакоста – анализ конкретных региональных (локальных) ситуаций с использованием некоторых методологических моделей, заимствованных из инструментария классической геополитики. Геополитические соображения в его концепции служили лишь для оправдания устремления властных инстанций относительно определенных территорий и населяющих их людей. Как отмечает А. Дугин, «внутренняя геополитика» Лакоста как бы «деглобализирует» геополитику, отказываясь от глобальных парадигм, существенно сужая масштаб и конкретизируя предмет исследования. То есть, предметом изучения выступает уже не формальная зависимость внешнеполитической стратегии государства от его месторасположения, ресурсной базы и иных географических условий, и не вопросы глобального миропорядка, а, скорее, методы государственного регулирования на собственной территории и формы регионального взаимодействия на уровне межгосударственных взаимоотношений [87, 133].
В японской геополитике в первой воловине ХХ века развивались принципы и методы пространственного планирования для внутренней Японии и ее колоний – Маньчжурии, Кореи, Формозы. По мнению многих зарубежных исследователей, включая Г. Спенсера и М. Вебера, внутренние, региональные процессы государства представляют собой важные элементы геополитической динамики [428, 94-104].
Можно выделить несколько подходов в зарубежных исследованиях внутренней геополитики государств. Так, упомянутый выше мир – системный подход делит геопространство на ядро, полупериферию и периферию по роли территорий в экономике (эксплуатация или подчинение) и уровням экономического развития (высокий или низкий). Для И. Валлерстайна контактная зона – это «мантия» (полупериферия) ядра цивилизационного ареала либо периферия по отношению к ядру.
Эволюционный подход к исследованиям государства выделяет государствообразующие ядра, или геополитические центры. При этом эволюция государственной территории понимается как линейный или циклический процесс приращения или потери территории. Н. Паундс, рассматривая линейный рост государственной территории, выделял исторические ядра, из которых «произрастает» всякое государство [416, 6]. Некоторые государства возникают на основе объединения нескольких ядер. Дж. Паркер выделяет в составе государства геополитическое ядро, или геополитический центр, который имеет три слоя. Первичный слой – небольшая территория, первичное ядро, место зарождения и начало роста государства. Далее следует исторический слой, историческое ядро – результат расширения небольшой территории тех земель, которые изначально тяготели к первичному слою и образовали с ним единое государство. Третий слой формируется на основе присоединения иноэтнических земель, территории других, более слабых государств. Так, по Дж. Паркеру, появляются периферии разных степеней удаленности от центра государства [410, 8].
Другие представители этого направления рассматривают эволюцию как изменения политического пространства во временной динамике. Модель Паундса объясняет рост государственной территории «разбуханием «первоначального ядра. Так, Ван Валкенбург в русле теорий локальных цивилизаций понимает развитие пространства страны как пульсацию политического организма соразмерно его возрасту.
Представители функционального подхода (Ф. Ратцель, Э. Шилз) считали государство консолидированной пространственной системой. Их больше интересовали способы поддержания стабильности пространства, а не анализ исторической динамики. Государство в таком случае рассматривается как единство противоположных сил – центробежных и центростремительных. Государство поддерживает своё единство путем вертикальной интеграции социальных групп и горизонтальной интеграции регионов. По Э. Шилзу, центр (система публичной власти) играет активную, инновационную роль в государстве. Периферии же – пассивны и традиционны. Они лишь воспринимают импульсы нового по сетям коммуникации, идущим из центра.
В функциональной теории основным автором стал американский исследователь Р. Хартшорн, рассматривающий государство как комплексную интегрированную территориальную систему, которая обеспечивает единство через вертикальную интеграцию социальных групп и горизонтальную интеграцию территориальных сообществ [377, 95-130]. Р. Хартшорн создал в 1950-60-х гг. региональную парадигму исследований, которая делает акцент на неповторимое разнообразие политико-географических структур («уникальность места»). Глобальные геополитические явления трактуются как следствие регионального разнообразия, как итог взаимодействия многочисленных «пространственных интересов земной поверхности». Его воззрения как учение о территориальной интеграции базировались в русле взаимодействия центростремительных и центробежных сил. Центробежные процессы подпитываются внутригосударственными различиями (природное, этно-конфессиональное разнообразие, социально-экономические контрасты, фрагментированное распределение территории, ареалы распределения конфликтов и т. д.). Главной центростремительной силой для Р. Хартшорна остается государственная идея.
Американский географ С. Коэн в рамках анализа мировых геополитических процессов выделяет иерархию уровней пространства. Низовой уровень составляют внутригосударственные территории – «ворота» (gateway regions). По модели С. Коэна, «ворота» обеспечивают коммуникацию между государствами. Площадь «ворот» обычно невелика. Главное качество подобной контактной зоны – проницаемость для взаимного влияния партнеров коммуникации. Такие регионы имеют доступ к зарубежному пространству. Часто они самобытны по своей истории и культуре, этническому и языковому составу населения, религии. Зоны контакта имеют устойчивые традиции трансграничной торговли, инвестиционно привлекательны. Слабость «ворот» – в их зависимости от внешних источников сырья и источников сбыта, уязвимости для военной либо дипломатической блокады. Основная функция «ворот» – стабилизация геополитической системы за счёт придания ей гибкости, накопление политического опыта компромиссов и обмена достижениями.
Другой американский исследователь Дж. Шперлинг считает, что США геополитически, экономически, культурно разделены на две «нации» – ретро– и метроамериканцев. Первые заселяют Юг, Средний Запад, горные районы, вторые – оба побережья и территорию вокруг Великих озер. Ретро-американские штаты – это, главным образом, «глубинка», связанная со старой экономикой. Метро-американские штаты – это зона новой экономики, преобладания городов-метрополисов. Они расходятся между собой даже по системам ценностей [423].
Во всех этих подходах зарубежных исследований региональной политики встает проблема взаимоотношений «центр-периферия». Смысл этих взаимоотношений в структуре геопространства государства западными исследователями чаще всего связывается с неравномерностью распределения по территории функций управления и воспроизводства инноваций. В самом общем виде речь идет о внутригосударственных контрастах любого происхождения. Периферия государства определяется с точки зрения А. Стинчкомба как территория, минимальная уязвимость которой от центра близка или выше некоего критического значения. Это значение определяется как уязвимость, достаточная для центра хотя бы для обеспечения им регулярного сбора налогов, несмотря на возможное местное сопротивление [425, 216—232].
В зарубежных исследованиях внутренней геополитики выделяются четыре концепции отношений «центр-перифери»:
1. Инновационная концепция. Центр ассоциируется с местом, в котором происходит выработка собственных инноваций или трансляция инноваций, заимствованных извне. Периферия, в свою очередь, с запозданием воспринимает эти инновации или их отторгает. Территориальные неравномерности в воспроизводстве инноваций и времени их восприятия исследуются в теории диффузии инноваций.
2. Управленческая концепция. Функции управления распределены по территории неравномерно. В геопространстве, таким образом, хорошо выражены отношения господства – подчинения: одни территории и центры правят, другие – подчиняются. Центр ассоциируется с местом, из которого осуществляется управление политическими процессами. Существует формальная управленческая структура: каждое государство имеет столицу, административные центры регионов и управляемую «провинцию», т. е. периферию. Эта структура совпадает с сеткой административно-территориального деления [316, 181].
Особое место в рамках управленческой концепции занимают исследования роли места столиц в структуре геопространства страны. Помимо «формальной» столицы можно говорить о фактических управленческих региональных, культурных центрах.
3. Социально-экономическая концепция. Здесь экономически более развитый центр противопоставляется менее развитой периферии. Во многих исследованиях в отношениях «центр-периферия» подразумевается именно экономический контекст (например, в мир – системном подходе в геополитике). Социально-экономическая концепция отношений «центр-периферия» имеет определенное политическое значение. Наличие экономических ресурсов часто стимулирует развитие политических центров, рост их особых амбиций. В качестве примера можно привести попытки обособления Северной Италии – экономического центра страны от южной периферии, вылившиеся в сепаратистское движение, которое возглавила Лига Севера (бывшая Ломбардская Лига).
4. Существует теория «внутреннего колониализма», описывающая политическую иерархию территорий в составе государства, которая объясняется экономическим неравенством. Для периферии характерна ориентация на производство сырья, местная рабочая сила отличается низкой квалификацией. В то же время центр берет на себя переработку сырья и обучение специалистов. Теория «внутреннего колониализма» объясняет отношения между центром и периферией в неомарксистском ключе. Считается, что «униженное» положение периферии стимулирует сепаратизм, если на этой территории проживают национальные меньшинства. Периферия становится рассадником т. н. этнорегиональных движений, или в других терминах – антисистемных движений – левых, леворадикальных, националистических. Исследования сепаратизма уделяют значительное внимание таким «внутренним колониям» и их развитию [316, 184—185].
Все эти описанные концепции отношений «центр-периферия» по определению статичны. Они показывают конкретный срез структуры геополитического пространства государства. Но возможна и динамическая (историческая) концепция отношений «центр-периферия». В рамках этой концепции анализируются центры и периферии государствообразующего процесса. С точки зрения отношений «центр-периферия» государствообразующий процесс рассматривал норвежский исследователь Стейн Роккан, который взял за основу макрорегиональный уровень – европейский и изучал историко-географический процесс государственного строительства в Европе. Теоретической основой многих работ Центра геополитических исследований стали выдвинутые С. Рокканом концепции «структуры раскола» между центром и периферией и «поясом городов» [421]. Эти темы регионализма стали предметом политической и академической моды в исследованиях индустриальных обществ Запада [418, 1].
С. Роккан исследует процесс расслоения геопространства идеального территориального сообщества, которое характеризуется минимальной дифференциацией. Расслоение происходит в трех измерениях – военно-административном, экономическом и культурном. Основные процессы структурирования «изначального» геополитического пространства – фрагментация, сжатие и реорганизация. В результате всех этих процессов и сформировалась европейская территория с ее определенной политико-исторической структурой. Для геополитики особое значение имеет предложенная С. Рокканом типология периферий. Он выделяет четыре типа периферий:
1. Буферные периферии (interface peripheries), которые находятся между крупными государствообразующими ядрами и исторически испытывают воздействие с разных сторон. Основная часть таких периферий в Европе находится на стыке романовских и германских народов, другими словами – между ядрами Франции и Италии с одной стороны, Германии и Австрии – с другой. Примерами служат Бельгия, Люксембург, Эльзас и Лотарингия, франкоязычная Юра в Швейцарии, Савойя, Валле-д'Аоста, Ницца и Южный Тироль.
2. Внешние периферии – отдаленные окраинные земли, обычно – периферийные приморские районы (Исландия, Фарерские острова).
3. Анклавные периферии, которые со всех сторон окружены чужеродным ареалом (ретероманские районы Граубюндена в Швейцарии).
4. Периферии неудавшегося центра – территории, которые пытались стать центром государствообразования, но эта попытка оказалась неудачной (Шотландия, Каталония, Аквитания, Бавария) [417].
Модель «центр-периферия», точнее ее инновационная концепция тесно связана с теорией диффузии инноваций. Здесь под инновациями подразумеваются новые политические явления, идеи, которые постепенно распространяются по геопространству. Автор этой теории – шведский географ Торстен Хегерстранд, основные работы которого вышли в конце 1960-х годов. Он занимался исследованиями южных районов Швеции, предметом его анализа были процессы распространения тех или иных социально-политических явлений. Им была открыта пространственно-временная картина этих процессов, затем появилась и специальная теория.
Модель «центр-периферия «является небесспорной. Необходимо отметить, что отношение к территориям как к центрам и перифериям не должно иметь аксиологической окраски, т. е. периферия не может восприниматься как что-то вторичное или отсталое. Возможен альтернативный подход, который снимает предвзятое отношение к периферии, – двухполюсные и многополюсные модели, в которых периферии считаются особыми центрами (традиции, консерватизм) [316, 181—186].
Характер взаимоотношений Центра и регионов, способ распределения власти между ними определяют форму государственного устройства и структуру управления внутреннего геопространства. Во многих современных государствах государственно-территориальное устройство базируется на принципах федерализма.
Зарубежные авторы в исследованиях геопространства государств не ограничиваются рамками «центр-периферия». Немало уделяется внимания синергетическим эффектам управления в региональном геопространстве. Так, по мнению немецкого исследователя Д. Фюрста, характерными особенностями регионального регулирования являются, во-первых, в отличие от институционализированной системы государственной власти – система координации коллективных действий региональных акторов по достижению ими совместно поставленных целей. Во-вторых, интеграция трех видов управленческой логики: иерархической (управление политико-административными единицами), рыночной (управление хозяйствующими субъектами), социоэмоциональной (управление социальной и культурной сферами). В-третьих, смещение акцентов от регулятивного к кооперативному типу государственного управления, от централизованного к децентрализованному самоуправлению, от административно-территориальных – к функциональным отношениям внутри регионального геопространства [375, 370—380].
C точки зрения федерального ведомства ФРГ по строительству и пространственному планированию, региональное сетевое геопространство – это формы кооперации в регионе, при которых партнеры добровольно и равноправно соединяют и дополняют свои способности и потенциалы для того, чтобы совместно лучше выполнять свои задачи [405, 2]. При этом региональные сети рассматриваются, как отмечает И.В. Арженовский, в качестве антипода конкуренции территорий, хотя они сами вызваны к жизни обостряющейся глобальной конкуренцией [7, 54—55].
Зарубежный опыт стимулирования синергетических процессов в регионах представляет, безусловно, непосредственный интерес для решения актуальных проблем внутренней геополитики Российской Федерации.
Теоретико-методологические основы геополитического анализа регионов современной России должны строиться, на наш взгляд, прежде всего, на конституировании роли и значения внутренней геополитики Российской Федерации и ее методологии.
Методология внутренней геополитики в российском геопространстве исходит из целого ряда объективных предпосылок. Остановимся на некоторых из них.
1. Региональная стратификация в России имеет глубокие исторические корни.
С самого рождения Россия была полиэтническим государством. Древняя Русь IX—XII вв. объединяла более 20 различных этнических групп. Во времена феодальной раздробленности (XIII—XV вв.) исконно русские земли представляли собой многочисленные самостоятельные княжества со своими границами и порядками, которые долго давали о себе знать после образования централизованного государства и отложились в его геополитических кодах.
Сочетание климатических и бассейновых факторов привело к тому, что в Древней Руси возникают две оси политической интеграции: вертикальная днепровская, и горизонтальная, лесостепная. Горизонтальная ось шла от Карпат через днестровский и южнобужский секторы лесостепи, пересекала днепровское средоточие и уходила в донецко-донской сектор лесостепи. Вертикальная ось до лесостепного Поднепровья шла на север к Ладоге, чтобы через волоки соединить бассейн Днепра с бассейнами Западной Двины и Ловати. Расположившийся в перекрестке перевернутой Т-образной конструкции Киев, «матерь городов русских», уже с VI—VII в. в. стал выступать как центр консолидации геополитической общности восточных племен и племенных союзов. Подобная геополитическая формула уже с самого начала предопределяет феномен многоликости Руси, задает алгоритм ее постоянных умножений.
При всей продолжительности племенной геополитики, способствующей медленному освоению пространств Западной Евразии и созданию все новых обитаемых «островов» у речных и озерных урочищ, она завершилась, сменилась на более сложную. Племенные «острова «образовывали целые «архипелаги», внутри которых и между которыми развивались контакты. Возникали союзы племен, а там, где благоприятствовала среда, – городища и грады, становившиеся в условиях войны убежищами для окрестных племен, а в мирное время – местами их общения, торговли, общих празднеств и принятия политических решений. Результатом этих процессов стало формирование полисной геополитики, которой противостояла деспотическая, предполагающая «собирание земель «с помощью экзополитарного народа-войска, т. е. дружины, которая вставала над градами и весями, над племенами, чтобы выступать как дисциплинирующая сила. Эта модель отражена в легенде о призвании варягов [117, 85].