Страница:
Но если охота на оленя завершилась, то на самого герцога она была в самом разгаре!
С одной стороны Жанна мило улыбалась герцогу, направо и налево рассказывая, каким он был героем. С другой стороны баронесса де Круа, на охоте отставшая от всех, бросала на него томные взгляды и восхищенно ахала в драматических местах Жанниного рассказа.
Отдав должное ужину из добытой дичи, охотники и охотницы отдыхали, слушая менестреля (не забывая налегать на вино). Атмосфера в зале становилась все теплее.
За окнами вечерело.
В большом камине пылали поленья, стреляя искрами, и яркое пламя отбрасывало красноватые блики на пол, мебель, лица… Факелов не зажигали и в уютном сумраке зала над пирующими парил чистый звонкий голос, поющий о любви.
Быстро образовывались случайные и неслучайные парочки, совместно исчезавшие в неизвестном направлении. Взгляды баронессы стали уже огненно-страстными и призывали герцога унестись с ней в сладкую голубую даль.
Жанна, стиснув зубы, продолжала мило улыбаться, поскольку приличия не позволяли незамужней девице прибегать к таким же приемам, как вдовой матроне. Тем более что рядом сидел маркиз и, опрокидывая рог за рогом, не хуже баронессы молил глазами Жанну унестись, для разнообразия, в сладкую розовую даль.
Один герцог сидел бодрый как огурчик и нахваливал своих замечательных собак.
– Ах, дорогой герцог! – уже открыто намекала подвыпившая баронесса. – Вы такой бесподобный мужчина! На вашем счету, наверное, бездна сердечных побед! У вас такие обаятельные манеры, что ни одна дама не устоит! – И она игриво коснулась кончиками пальцев его манжета.
– Милая госпожа де Круа. – спокойно отозвался герцог, никак не отреагировавший на ее пассаж. Время моих любовных турниров прошло! Увы… Я уже немощен годами и не могу, как прежде, одерживать победы над прекрасными противницами… теперь, видя красоту и молодость, – он галантно поцеловал сначала ручку Жанне, а затем баронессе, – я чувствую только платоническую радость от созерцания прекрасного и не ощущаю того божественного пыла, который толкал меня на дерзкие подвиги! Еще раз увы…
У Жанны после этих слов внутри все оборвалось.
«Это финал! – пронеслось у нее в голове. – Полный! Такого под венец не затащишь!»
Внезапно почувствовав страшную усталость, она тихо сказала:
– Проводите меня, дорогой герцог, девушке нельзя столь долго задерживаться на пиру, пора на покой.
– Давайте я вас провожу графиня! – встрял уже совсем пьяный маркиз. – Лучшего защитника вам не найти!
– Нет, милый маркиз, только герцог, в силу обстоятельств, о которых он нам рассказал, может, не вызывая пересудов и кривотолков, проводить меня. Если пойдете вы, многими это будет неправильно истолковано. Спокойной ночи, дорогая баронесса, так приятно было провести время в вашем обществе!
И расстроенная Жанна в сопровождении герцога удалилась.
Глава VII
Глава VIII
С одной стороны Жанна мило улыбалась герцогу, направо и налево рассказывая, каким он был героем. С другой стороны баронесса де Круа, на охоте отставшая от всех, бросала на него томные взгляды и восхищенно ахала в драматических местах Жанниного рассказа.
Отдав должное ужину из добытой дичи, охотники и охотницы отдыхали, слушая менестреля (не забывая налегать на вино). Атмосфера в зале становилась все теплее.
За окнами вечерело.
В большом камине пылали поленья, стреляя искрами, и яркое пламя отбрасывало красноватые блики на пол, мебель, лица… Факелов не зажигали и в уютном сумраке зала над пирующими парил чистый звонкий голос, поющий о любви.
Быстро образовывались случайные и неслучайные парочки, совместно исчезавшие в неизвестном направлении. Взгляды баронессы стали уже огненно-страстными и призывали герцога унестись с ней в сладкую голубую даль.
Жанна, стиснув зубы, продолжала мило улыбаться, поскольку приличия не позволяли незамужней девице прибегать к таким же приемам, как вдовой матроне. Тем более что рядом сидел маркиз и, опрокидывая рог за рогом, не хуже баронессы молил глазами Жанну унестись, для разнообразия, в сладкую розовую даль.
Один герцог сидел бодрый как огурчик и нахваливал своих замечательных собак.
– Ах, дорогой герцог! – уже открыто намекала подвыпившая баронесса. – Вы такой бесподобный мужчина! На вашем счету, наверное, бездна сердечных побед! У вас такие обаятельные манеры, что ни одна дама не устоит! – И она игриво коснулась кончиками пальцев его манжета.
– Милая госпожа де Круа. – спокойно отозвался герцог, никак не отреагировавший на ее пассаж. Время моих любовных турниров прошло! Увы… Я уже немощен годами и не могу, как прежде, одерживать победы над прекрасными противницами… теперь, видя красоту и молодость, – он галантно поцеловал сначала ручку Жанне, а затем баронессе, – я чувствую только платоническую радость от созерцания прекрасного и не ощущаю того божественного пыла, который толкал меня на дерзкие подвиги! Еще раз увы…
У Жанны после этих слов внутри все оборвалось.
«Это финал! – пронеслось у нее в голове. – Полный! Такого под венец не затащишь!»
Внезапно почувствовав страшную усталость, она тихо сказала:
– Проводите меня, дорогой герцог, девушке нельзя столь долго задерживаться на пиру, пора на покой.
– Давайте я вас провожу графиня! – встрял уже совсем пьяный маркиз. – Лучшего защитника вам не найти!
– Нет, милый маркиз, только герцог, в силу обстоятельств, о которых он нам рассказал, может, не вызывая пересудов и кривотолков, проводить меня. Если пойдете вы, многими это будет неправильно истолковано. Спокойной ночи, дорогая баронесса, так приятно было провести время в вашем обществе!
И расстроенная Жанна в сопровождении герцога удалилась.
Глава VII
Вернувшись с охоты, Жанна в полном расстройстве чувств заперлась в своих покоях.
Нужно было лечить обветренную, воспалившуюся с непривычки кожу и успокаивать растревоженную душу.
За первое дело взялась Жаккетта. Для начала она сделала госпоже ванну из ромашки, мяты и крапивы. Пока Жанна отмокала в целебной воде, Жаккетта, выстроив перед собой крепостную стену из склянок и водрузив на стол корзину со свежайшими яйцами, еще мрачней, чем обычно, колдовала над снадобьями, которые должны были вернуть коже госпожи былую нежность, а волосам – утраченный блеск.
Жаккетта тоже находилась в препаршивом настроении. После того как святая Агнесса не сумела отстоять ее от посяганий неизвестного шевалье и бесславно сдала вверенную ей цитадель, она, Жаккетта, закончив знакомство с телесными достоинствами незнакомца, пулей вылетела из комнаты, кое-как натянув на ходу платье. Добравшись до покоев дам, Жаккетта просидела там до самого отъезда, боясь даже высунуться за дверь, чтобы не натолкнуться на других любителей охоты на куропаток.
– Отвоевалась святая Агнесса! – лаконично объяснила она Аньес. – Святую Анну о защите просить придется.
Аньес хотела разузнать, кто этот незнакомец, но пока они с Жаккеттой оттирали все-таки немного запачкавшуюся юбку, вернулись охотники, и камеристкам пришлось переодевать Жанну к ужину, а затем до ночи возиться с ее охотничьим костюмом, приводя его в порядок. Поэтому в разговорах девушек неузнанный охотник так и остался «вывихнутым всадником».
Сейчас Жаккетта хотела побыстрей добраться до церкви и умолить святую Анну о помощи. Но пока госпожа Жанна мокла в ванне, об этом и думать было нечего. Оставалось, стиснув зубы, ждать.
Угрюмая Жаккетта замешала из яичных желтков и миндального масла смесь по рецепту мессира Марчелло и принялась намазывать ее на лицо госпожи.
Довольно скоро из ванны торчала жутковатая (для непривычного глаза) голова: на застывшей глянцево-желтой маске неестественно выделялись натуральные глаза, брови и рот. Затем Жаккетта натерла кисти рук Жанны розовым маслом и упаковала их в специальные перчатки. Осталось обиходить только волосы. Ливанув в оставшиеся желтки крепкого рома, Жаккетта хорошо переболтала гремучую смесь и прядь за прядью стала наносить ее на волосы.
Жанна, не открывая глаз, дернула желтым носом и спросила:
– Это что, ром? Налей немного!
Аньес, в обязанности которой сейчас входило следить за тем, чтобы вода в ванне не остыла, кинулась к поставцу и принесла оттуда крохотную рюмку венецианского стекла.
Жаккетта плеснула туда рому и вложила рюмочку в перчатку госпоже.
Жанна открыла один глаз, скептически осмотрела предложенную дозу и ровным, бесстрастным голосом сказала:
– По-твоему, недотепа деревенская, это немного? – с размаху швырнула рюмку о стену.
Пришлось нести и наполнять бокал.
Такая емкость Жанну устроила, и она принялась усиленно топить в ней свое горе, врачуя истерзанную душу.
Горе оказалось строптивым и тонуть не хотело. Наоборот, оно упорно рвалось и из бокала, и из души на свет Божий.
– Сволочь этот герцог! Такой подлости я от него не ожидала! – еле шевеля губами, стянутыми засохшим желтком, нечленораздельно сказала Жанна.
– А что произошло, госпожа?
На всякий случай Аньес встала за спиной госпожи рядом с Жаккеттой, чтобы, если Жанне придет охота запустить в нее бокалом, можно было увернуться.
На ее счастье, Жаннино горе решило излиться в широкий мир. Поэтому довольно миролюбиво Жанна сказала:
– Этот подонок уже не может, видите ли, общаться с женщинами тет-а-тет. У него, мерзавца, время любовных турниров прошло, а значит, удочерить меня он, может быть, и согласится, но вот обвенчаться – никак! Правда, баронесса тоже села в лужу! – хихикнула она, вспомнив вчерашний вечер. – Но герцога это никак не оправдывает! Такой шикарный замысел погубил своей мужской немочью! Наверняка в молодые годы скакал, как жеребец, под юбки вот и выдохся к концу! Осел винторогий!!!
– Ослы безрогие! – пробурчала Жаккетта и поплатилась: бокал полетел в нее.
Она машинально увернулась и даже не расплескала месиво для волос. Не обращая особого внимания на разбушевавшуюся в ванне госпожу, принялась надевать на измазанные липкой, но страшно полезной смесью волосы колпак и укутывать это сооружение кипой полотенец.
Внезапно, глядя на вышитый на верхнем полотенце герб де Монпеза, Жаккетта радостно сообщила:
– Госпожа Жанна, а винторогий осел – это единорог!
– Я тебя когда-нибудь прибью! – прорычала Жанна. – Катись со своим винтоногим ослом сама знаешь куда! Тут не знаешь что и делать, а эта дубина широкомордая лезет со своими дурацкими сообщениями! Ну герцог, ну удружил! Хоть к колдунье какой обращайся, да где их найдешь!
– На соседней улице одна живет. – пискнула Аньес, осторожно доливая в ванну кувшин горячей воды.
– Что ты сказала? А ну повтори!!! – Жанна рывком высунулась из ванны.
Аньес с испугу чуть не выронила кувшин в воду.
– А я что, я ничего! – пролепетала она. – Это не я, это Филлиппа говорит!
– Что говорит твоя Филлиппа?! Жаккетта, живо сними с меня свою липучую гадость! Сил никаких нет эту мерзость терпеть!
От усиленной жестикуляции гладкая корочка яичной маски стала трескаться как подсохшая глинистая грязь в выбоинах дорог после дождя.
Жаккетта с видом мученицы за веру стала смывать хорошо приставшую маску.
А Аньес, пригвожденная к полу взглядом Жанны, поеживаясь, рассказывала:
– Мне Филлиппа говорила, что самая известная здесь колдунья живет на соседней улице. Ее зовут Мефрэ. И мать ее Мефрэ звали, и бабку. А эта ее бабка душегубу Жилю де Ре детишек поставляла для его злодейств. А когда его казнили, сухой из воды вышла, потому как с дьяволом еще в более тесной дружбе, чем Жиль, была. И эта Мефрэ, которая внучка, что хочешь может: хоть грозу послать, хоть приворожить кого. Все к ней ходят, когда приспичит.
Оказывается, Аньес с Филлиппой легко нашли общий язык на почве россказней о колдовстве, волшебстве и чародействе.
Когда выдавалась свободная минутка, они отводили душу, ублажая друг друга историями о чертях, злых и добрых духах, оборотнях и привидениях.
Отмытая до блеска Жанна отправилась в постель.
Долгое измывание над лицом и телом принесло свои результаты. Кожа, благодарная за то, что ее наконец-то больше не мучают, стала нежной и мягкой, а волосы – пышными и блестящими.
Нежась под шелковым покрывалом, Жанна сонно прикидывала и так и этак, что же делать дальше. Подумав, решила, что особого вреда не будет, если разок сходить к колдунье. Ну просто так… Поинтересоваться… Только осторожно…
И заснула.
– Ой, пресвятая Анна, мне так тяжко! Наконец-то освободившаяся Жаккетта выбралась в церковь и истово молила святую о помощи.
– Тебе, наверное, святая Агата да святая Агнесса уже все рассказали? Если нет, то послушай: мужики да парни ко мне липнут, как мухи к навозу. Без святого заступничества житья мне не будет. Святая Агата сперва защищала, потом святая Агнесса. Тяжело им, бедным, было, сколько могли – держались, а все зря! Молю тебя, защити и огради, ведь ты бабушка Господа нашего, а значит, часть его божественной силы и на тебе есть! С простыми-то парнями я, может, и сама бы как – нибудь разобралась, вон хлыст Ришар сделал, но с благородными без твоей помощи – никак! Я все понимаю, дел у тебя великое множество. Бретани покровительствуешь, герцогова дочка в твою честь названа, тоже догляд нужен… Но хоть одним глазком за мной присматривай?! Пожалуйста!
– Ну чего ты стоишь как вкопанная?! Пойдем!
– Да не пихайте вы меня, госпожа Жанна, не колдуньин этот двор!
Стоя у чистенького домика, переругивались Жанна и Жаккетта.
Несколько дней прособиравшись с духом, Жанна решилась-таки пойти за помощью к колдунье. Ближе к вечеру она надела плащ, взяла Жаккетту в качестве щита и тарана и отправилась на соседнюю улицу.
Но там указанный Филлиппой аккуратный дом в качестве жилища для ведьмы Жаккетту не устроил. Уж теперь-то, после многочисленных рассказов Аньес, она доподлинно знала, как выглядят настоящие дома колдунов: страшные, ветхие, с совами на чердаке и змеями в подполе. А тут все как у людей, даже получше, чем у некоторых.
Их спор прервала появившаяся на улице хозяйка дома.
– Вам чего? – нелюбезно спросила она.
– Это ты Мефрэ? – тоже не утрудила себя вежливостью Жаккетта. – Дело есть.
– Заходите. – Женщина повернулась и пошла во двор. Жаккетта, критически осмотревшая ее неброское, но дорогое шерстяное платье, тонкое полотно чепца, полнощекое лицо, убежденно прошептала Жанне:
– Да нет, наврали… Какая она колдунья! У нас дома была одна: нос крючком, космы седые, зубов нет совсем. И ходила в лохмотьях. Сразу было видно – ведьма!
У идущей впереди женщины чуть дернулись лопатки.
Хозяйка провела их мимо дома в птичий дворик, где важно расхаживал красавец петух и суетились пестренькие курицы. Жестом указав девушкам на лавочку, она вернулась к прерванному делу: принялась раскидывать курам мелко рубленную травку.
– Ну что, девицы, вам от меня понадобилось? – чуть насмешливо спросила она.
– А ты точно та самая Мефрэ? – решила уточнить Жаккетта.
– Та самая. – спокойно подтвердила женщина.
– И бабка твоя Мефрэ? – не унималась Жаккетта.
– И мать, и бабка, и я Мефрэ!
По ответам хозяйки чувствовалось, что она забавляется страхом и недоверчивостью глупых посетительниц.
– Что там у вас? Парень стороной обходит или ребеночка сделал да бросил?
– Ты можешь сделать так, чтобы пожилой мужчина, потерявший способность любить женщин, опять ее приобрел?
Неразличимая под плащом Жанна медленно роняла слова, неотрывно глядя в воду каменного корытца, из которого пили домашние птицы.
– Я тебе хорошо заплачу.
Женщина, не торопясь, бросила последнюю горсть травы курам, аккуратно вытерла руки о фартук и, смерив взглядом фигуру Жанны, сказала:
– Да, госпожа графиня. Я могу сделать так, что герцог Барруа обретет утраченную способность любить молоденьких девушек. Но это будет дорого стоить!
Вот тут-то Жаккетта поняла, что перед ними настоящая колдунья! Да еще какая! Враз отгадала, кто они и для кого нужно зелье! А поняв, решила сбежать от греха подальше и подождать госпожу на улице.
Но Жанна вцепилась ей в локоть и удержала на скамье.
– Я согласна… – Жанна откинула ненужный теперь капюшон.
Она тоже удивилась и испугалась, как быстро колдунья узнала ее, но отступать: было поздно.
– Задаток сейчас! Пойдемте! – Колдунья направилась прямо в курятник.
Удивленные девушки, приподняв юбки и осторожно обходя куриные подарки, последовали за ней.
В темном, усыпанном перьями и заляпанном пометом углу, куда по доброй воле ни один бы человек не сунулся, обнаружилась незаметная крохотная дверь. Крутые ступеньки увели куда-то вглубь, не то в подвал, не то в землянку.
Подземная каморка уже больше походила на ведьмовское пристанище. Пока Жанна выкладывала на грубо сколоченный стол золотые монеты, Жаккетта с любопытством и страхом озиралась. Кругом висели пучки сухих трав, экие-то причудливые коренья, плотно набитые мешки и корзины. Под одной корзиной нашлась и черная толстая кошка, позыркивавшая на посетительниц желтым глазом.
Приметив в углу новенькую метлу, Жаккетта так и ахнула в душе: «Ну точно, на шабаш на ней голой летает!»
После осмотра стен ее взгляд, наконец, зацепился за стол, и Жаккетте стало по-настоящему страшно: подсвечником свече служила скрюченная, высохшая человеческая рука, точнее, кисть руки. Обтянутые темной кожей кости цепко охватывали толстую восковую свечу, горевшую ярко и ровно.
Колдунья перехватила ее взгляд и, улыбаясь, пояснила:
– Это рука повешенного. Когда его повесили поближе к небу, я отрезала у него руку, плотно запеленала ее в кусок савана, чтобы кровь ушла, засолила и высушила. Теперь она мне верно служит. За своим зельем придете послезавтра.
Выйдя за ворота, Жанна и Жаккетта, не сговариваясь, припустили так, что пятки засверкали. Но путь их лежал не к отелю: они торопились к ближайшей часовне.
– Ну а как же! Какая колдунья да без мертвой руки?!
Аньес выслушала рассказ Жаккетты с видом учителя, принимающего урок у ученика.
– А еще у нее обязательно есть свеча, сделанная из жира, натопленного с удавленных, воска и северной травы. Она вставит эту свечу в мертвую руку, зажжет, и все вокруг оцепенеют – делай что хочешь! А еще она, наверное, оборачивается черной кошкой и бегает по ночам по соседским крышам, А может, наоборот: подсовывает кому-нибудь заколдованную вещь или еду – и тот человек становится зверем, ну хоть той же курицей. Кто знает, может, эти куры заколдованные ей яйца несут. Ты уж там не трогай ничего, от греха подальше, вдруг тоже закудахтаешь! А что на Шабаш летает – и разговору нет! Филлиппа говорит, что ее кума говорит, что соседка кумы сама видела: как-то ночью она шла из кабачка, а эта Мефрэ на метле куда-то неслась, голышом и простоволосая! А вокруг нее дьявол так и вился, так и вился!
Пузатая скляночка темного стекла стояла на столе, поблескивая в огоньке свечи выпуклым боком.
– Ложку снадобья подольешь в питье, и твой герцог запрыгает козликом!
Колдунья пересчитала принесенные монеты и опустила в свой кошель. Она стянула двумя завязками его матерчатое горло, ограниченное посеребренным кольцом, довольно покачала увесистый мешочек в ладонях и повесила обратно на пояс.
– И постарайся его вашей бордосской кухней угостить – это ему тоже пылу прибавит. Вино, рыба, пряности.
– Дорогое у тебя ремесло, но опасное. Не боишься? – не удержалась и спросила Жанна.
Ее возмущал тот снисходительный, чуть презрительный тон, с которым простая горожанка, пусть и колдунья, разговаривает с ней, придворной дамой.
«Тыкает, как равной, ведьма чертова!» Но Жанна нуждалась в услугах колдуньи куда больше, чем та в деньгах (если судить по округлости ее кошелька). Приходилось терпеть. – Потому и дорогое, – усмехнулась Мефрэ. – Все мы под Богом ходим.
Набитый кошель приятно тяжелил ей бок, и она немного разговорилась:
– Раньше, при одном из прежних герцогов, Артуре, тяжело таким, как я, было. Жгли пачками. Сейчас легче. Все хотят мандрагору иметь, да не одну. А к кому за ней идут? Ко мне. Хоть герцог, хоть виллан. И зелья приворотные – отворотные кто сварит? Мефрэ опять же… Вот что, госпожа Жанна, если еще золотой дать, скажу что-то интересное для тебя.
Но у Жанны больше монет не было, а в третий раз прийти сюда она ни за какие бы блага не согласилась. Поэтому она не узнала, что за час до нее такой же пузырек с таким же содержимым получила баронесса де Круа.
На выходе из курятника на девушек внезапно напал колдуньин петух.
С наскоку долбанув клювом в ногу Жанну, он отскочил и с боевым видом стал подбираться к Жаккетте.
– Ах ты сволочь!
Жаккетта ухватила попавшуюся под руку жердь и заняла оборонительную позицию, оберегая скривившуюся от боли госпожу.
Драчливый петух после каждого ответного выпада Жаккетты еще больше рвался в бой. Он топорщил яркие перья и боком-боком подступал к девушкам.
Прижав под плащом к груди заветный пузырек, Жанна поспешно дохромала до выхода. Жаккетта, прикрывавшая ее отход с тыла, спиной выбралась к уличной ограде и, с облегчением запустив в хвостатого забияку жердиной, нырнула в калитку.
Стоя на пороге курятника, колдунья смеялась в фартук.
Нужно было лечить обветренную, воспалившуюся с непривычки кожу и успокаивать растревоженную душу.
За первое дело взялась Жаккетта. Для начала она сделала госпоже ванну из ромашки, мяты и крапивы. Пока Жанна отмокала в целебной воде, Жаккетта, выстроив перед собой крепостную стену из склянок и водрузив на стол корзину со свежайшими яйцами, еще мрачней, чем обычно, колдовала над снадобьями, которые должны были вернуть коже госпожи былую нежность, а волосам – утраченный блеск.
Жаккетта тоже находилась в препаршивом настроении. После того как святая Агнесса не сумела отстоять ее от посяганий неизвестного шевалье и бесславно сдала вверенную ей цитадель, она, Жаккетта, закончив знакомство с телесными достоинствами незнакомца, пулей вылетела из комнаты, кое-как натянув на ходу платье. Добравшись до покоев дам, Жаккетта просидела там до самого отъезда, боясь даже высунуться за дверь, чтобы не натолкнуться на других любителей охоты на куропаток.
– Отвоевалась святая Агнесса! – лаконично объяснила она Аньес. – Святую Анну о защите просить придется.
Аньес хотела разузнать, кто этот незнакомец, но пока они с Жаккеттой оттирали все-таки немного запачкавшуюся юбку, вернулись охотники, и камеристкам пришлось переодевать Жанну к ужину, а затем до ночи возиться с ее охотничьим костюмом, приводя его в порядок. Поэтому в разговорах девушек неузнанный охотник так и остался «вывихнутым всадником».
Сейчас Жаккетта хотела побыстрей добраться до церкви и умолить святую Анну о помощи. Но пока госпожа Жанна мокла в ванне, об этом и думать было нечего. Оставалось, стиснув зубы, ждать.
Угрюмая Жаккетта замешала из яичных желтков и миндального масла смесь по рецепту мессира Марчелло и принялась намазывать ее на лицо госпожи.
Довольно скоро из ванны торчала жутковатая (для непривычного глаза) голова: на застывшей глянцево-желтой маске неестественно выделялись натуральные глаза, брови и рот. Затем Жаккетта натерла кисти рук Жанны розовым маслом и упаковала их в специальные перчатки. Осталось обиходить только волосы. Ливанув в оставшиеся желтки крепкого рома, Жаккетта хорошо переболтала гремучую смесь и прядь за прядью стала наносить ее на волосы.
Жанна, не открывая глаз, дернула желтым носом и спросила:
– Это что, ром? Налей немного!
Аньес, в обязанности которой сейчас входило следить за тем, чтобы вода в ванне не остыла, кинулась к поставцу и принесла оттуда крохотную рюмку венецианского стекла.
Жаккетта плеснула туда рому и вложила рюмочку в перчатку госпоже.
Жанна открыла один глаз, скептически осмотрела предложенную дозу и ровным, бесстрастным голосом сказала:
– По-твоему, недотепа деревенская, это немного? – с размаху швырнула рюмку о стену.
Пришлось нести и наполнять бокал.
Такая емкость Жанну устроила, и она принялась усиленно топить в ней свое горе, врачуя истерзанную душу.
Горе оказалось строптивым и тонуть не хотело. Наоборот, оно упорно рвалось и из бокала, и из души на свет Божий.
– Сволочь этот герцог! Такой подлости я от него не ожидала! – еле шевеля губами, стянутыми засохшим желтком, нечленораздельно сказала Жанна.
– А что произошло, госпожа?
На всякий случай Аньес встала за спиной госпожи рядом с Жаккеттой, чтобы, если Жанне придет охота запустить в нее бокалом, можно было увернуться.
На ее счастье, Жаннино горе решило излиться в широкий мир. Поэтому довольно миролюбиво Жанна сказала:
– Этот подонок уже не может, видите ли, общаться с женщинами тет-а-тет. У него, мерзавца, время любовных турниров прошло, а значит, удочерить меня он, может быть, и согласится, но вот обвенчаться – никак! Правда, баронесса тоже села в лужу! – хихикнула она, вспомнив вчерашний вечер. – Но герцога это никак не оправдывает! Такой шикарный замысел погубил своей мужской немочью! Наверняка в молодые годы скакал, как жеребец, под юбки вот и выдохся к концу! Осел винторогий!!!
– Ослы безрогие! – пробурчала Жаккетта и поплатилась: бокал полетел в нее.
Она машинально увернулась и даже не расплескала месиво для волос. Не обращая особого внимания на разбушевавшуюся в ванне госпожу, принялась надевать на измазанные липкой, но страшно полезной смесью волосы колпак и укутывать это сооружение кипой полотенец.
Внезапно, глядя на вышитый на верхнем полотенце герб де Монпеза, Жаккетта радостно сообщила:
– Госпожа Жанна, а винторогий осел – это единорог!
– Я тебя когда-нибудь прибью! – прорычала Жанна. – Катись со своим винтоногим ослом сама знаешь куда! Тут не знаешь что и делать, а эта дубина широкомордая лезет со своими дурацкими сообщениями! Ну герцог, ну удружил! Хоть к колдунье какой обращайся, да где их найдешь!
– На соседней улице одна живет. – пискнула Аньес, осторожно доливая в ванну кувшин горячей воды.
– Что ты сказала? А ну повтори!!! – Жанна рывком высунулась из ванны.
Аньес с испугу чуть не выронила кувшин в воду.
– А я что, я ничего! – пролепетала она. – Это не я, это Филлиппа говорит!
– Что говорит твоя Филлиппа?! Жаккетта, живо сними с меня свою липучую гадость! Сил никаких нет эту мерзость терпеть!
От усиленной жестикуляции гладкая корочка яичной маски стала трескаться как подсохшая глинистая грязь в выбоинах дорог после дождя.
Жаккетта с видом мученицы за веру стала смывать хорошо приставшую маску.
А Аньес, пригвожденная к полу взглядом Жанны, поеживаясь, рассказывала:
– Мне Филлиппа говорила, что самая известная здесь колдунья живет на соседней улице. Ее зовут Мефрэ. И мать ее Мефрэ звали, и бабку. А эта ее бабка душегубу Жилю де Ре детишек поставляла для его злодейств. А когда его казнили, сухой из воды вышла, потому как с дьяволом еще в более тесной дружбе, чем Жиль, была. И эта Мефрэ, которая внучка, что хочешь может: хоть грозу послать, хоть приворожить кого. Все к ней ходят, когда приспичит.
Оказывается, Аньес с Филлиппой легко нашли общий язык на почве россказней о колдовстве, волшебстве и чародействе.
Когда выдавалась свободная минутка, они отводили душу, ублажая друг друга историями о чертях, злых и добрых духах, оборотнях и привидениях.
Отмытая до блеска Жанна отправилась в постель.
Долгое измывание над лицом и телом принесло свои результаты. Кожа, благодарная за то, что ее наконец-то больше не мучают, стала нежной и мягкой, а волосы – пышными и блестящими.
Нежась под шелковым покрывалом, Жанна сонно прикидывала и так и этак, что же делать дальше. Подумав, решила, что особого вреда не будет, если разок сходить к колдунье. Ну просто так… Поинтересоваться… Только осторожно…
И заснула.
– Ой, пресвятая Анна, мне так тяжко! Наконец-то освободившаяся Жаккетта выбралась в церковь и истово молила святую о помощи.
– Тебе, наверное, святая Агата да святая Агнесса уже все рассказали? Если нет, то послушай: мужики да парни ко мне липнут, как мухи к навозу. Без святого заступничества житья мне не будет. Святая Агата сперва защищала, потом святая Агнесса. Тяжело им, бедным, было, сколько могли – держались, а все зря! Молю тебя, защити и огради, ведь ты бабушка Господа нашего, а значит, часть его божественной силы и на тебе есть! С простыми-то парнями я, может, и сама бы как – нибудь разобралась, вон хлыст Ришар сделал, но с благородными без твоей помощи – никак! Я все понимаю, дел у тебя великое множество. Бретани покровительствуешь, герцогова дочка в твою честь названа, тоже догляд нужен… Но хоть одним глазком за мной присматривай?! Пожалуйста!
– Ну чего ты стоишь как вкопанная?! Пойдем!
– Да не пихайте вы меня, госпожа Жанна, не колдуньин этот двор!
Стоя у чистенького домика, переругивались Жанна и Жаккетта.
Несколько дней прособиравшись с духом, Жанна решилась-таки пойти за помощью к колдунье. Ближе к вечеру она надела плащ, взяла Жаккетту в качестве щита и тарана и отправилась на соседнюю улицу.
Но там указанный Филлиппой аккуратный дом в качестве жилища для ведьмы Жаккетту не устроил. Уж теперь-то, после многочисленных рассказов Аньес, она доподлинно знала, как выглядят настоящие дома колдунов: страшные, ветхие, с совами на чердаке и змеями в подполе. А тут все как у людей, даже получше, чем у некоторых.
Их спор прервала появившаяся на улице хозяйка дома.
– Вам чего? – нелюбезно спросила она.
– Это ты Мефрэ? – тоже не утрудила себя вежливостью Жаккетта. – Дело есть.
– Заходите. – Женщина повернулась и пошла во двор. Жаккетта, критически осмотревшая ее неброское, но дорогое шерстяное платье, тонкое полотно чепца, полнощекое лицо, убежденно прошептала Жанне:
– Да нет, наврали… Какая она колдунья! У нас дома была одна: нос крючком, космы седые, зубов нет совсем. И ходила в лохмотьях. Сразу было видно – ведьма!
У идущей впереди женщины чуть дернулись лопатки.
Хозяйка провела их мимо дома в птичий дворик, где важно расхаживал красавец петух и суетились пестренькие курицы. Жестом указав девушкам на лавочку, она вернулась к прерванному делу: принялась раскидывать курам мелко рубленную травку.
– Ну что, девицы, вам от меня понадобилось? – чуть насмешливо спросила она.
– А ты точно та самая Мефрэ? – решила уточнить Жаккетта.
– Та самая. – спокойно подтвердила женщина.
– И бабка твоя Мефрэ? – не унималась Жаккетта.
– И мать, и бабка, и я Мефрэ!
По ответам хозяйки чувствовалось, что она забавляется страхом и недоверчивостью глупых посетительниц.
– Что там у вас? Парень стороной обходит или ребеночка сделал да бросил?
– Ты можешь сделать так, чтобы пожилой мужчина, потерявший способность любить женщин, опять ее приобрел?
Неразличимая под плащом Жанна медленно роняла слова, неотрывно глядя в воду каменного корытца, из которого пили домашние птицы.
– Я тебе хорошо заплачу.
Женщина, не торопясь, бросила последнюю горсть травы курам, аккуратно вытерла руки о фартук и, смерив взглядом фигуру Жанны, сказала:
– Да, госпожа графиня. Я могу сделать так, что герцог Барруа обретет утраченную способность любить молоденьких девушек. Но это будет дорого стоить!
Вот тут-то Жаккетта поняла, что перед ними настоящая колдунья! Да еще какая! Враз отгадала, кто они и для кого нужно зелье! А поняв, решила сбежать от греха подальше и подождать госпожу на улице.
Но Жанна вцепилась ей в локоть и удержала на скамье.
– Я согласна… – Жанна откинула ненужный теперь капюшон.
Она тоже удивилась и испугалась, как быстро колдунья узнала ее, но отступать: было поздно.
– Задаток сейчас! Пойдемте! – Колдунья направилась прямо в курятник.
Удивленные девушки, приподняв юбки и осторожно обходя куриные подарки, последовали за ней.
В темном, усыпанном перьями и заляпанном пометом углу, куда по доброй воле ни один бы человек не сунулся, обнаружилась незаметная крохотная дверь. Крутые ступеньки увели куда-то вглубь, не то в подвал, не то в землянку.
Подземная каморка уже больше походила на ведьмовское пристанище. Пока Жанна выкладывала на грубо сколоченный стол золотые монеты, Жаккетта с любопытством и страхом озиралась. Кругом висели пучки сухих трав, экие-то причудливые коренья, плотно набитые мешки и корзины. Под одной корзиной нашлась и черная толстая кошка, позыркивавшая на посетительниц желтым глазом.
Приметив в углу новенькую метлу, Жаккетта так и ахнула в душе: «Ну точно, на шабаш на ней голой летает!»
После осмотра стен ее взгляд, наконец, зацепился за стол, и Жаккетте стало по-настоящему страшно: подсвечником свече служила скрюченная, высохшая человеческая рука, точнее, кисть руки. Обтянутые темной кожей кости цепко охватывали толстую восковую свечу, горевшую ярко и ровно.
Колдунья перехватила ее взгляд и, улыбаясь, пояснила:
– Это рука повешенного. Когда его повесили поближе к небу, я отрезала у него руку, плотно запеленала ее в кусок савана, чтобы кровь ушла, засолила и высушила. Теперь она мне верно служит. За своим зельем придете послезавтра.
Выйдя за ворота, Жанна и Жаккетта, не сговариваясь, припустили так, что пятки засверкали. Но путь их лежал не к отелю: они торопились к ближайшей часовне.
– Ну а как же! Какая колдунья да без мертвой руки?!
Аньес выслушала рассказ Жаккетты с видом учителя, принимающего урок у ученика.
– А еще у нее обязательно есть свеча, сделанная из жира, натопленного с удавленных, воска и северной травы. Она вставит эту свечу в мертвую руку, зажжет, и все вокруг оцепенеют – делай что хочешь! А еще она, наверное, оборачивается черной кошкой и бегает по ночам по соседским крышам, А может, наоборот: подсовывает кому-нибудь заколдованную вещь или еду – и тот человек становится зверем, ну хоть той же курицей. Кто знает, может, эти куры заколдованные ей яйца несут. Ты уж там не трогай ничего, от греха подальше, вдруг тоже закудахтаешь! А что на Шабаш летает – и разговору нет! Филлиппа говорит, что ее кума говорит, что соседка кумы сама видела: как-то ночью она шла из кабачка, а эта Мефрэ на метле куда-то неслась, голышом и простоволосая! А вокруг нее дьявол так и вился, так и вился!
Пузатая скляночка темного стекла стояла на столе, поблескивая в огоньке свечи выпуклым боком.
– Ложку снадобья подольешь в питье, и твой герцог запрыгает козликом!
Колдунья пересчитала принесенные монеты и опустила в свой кошель. Она стянула двумя завязками его матерчатое горло, ограниченное посеребренным кольцом, довольно покачала увесистый мешочек в ладонях и повесила обратно на пояс.
– И постарайся его вашей бордосской кухней угостить – это ему тоже пылу прибавит. Вино, рыба, пряности.
– Дорогое у тебя ремесло, но опасное. Не боишься? – не удержалась и спросила Жанна.
Ее возмущал тот снисходительный, чуть презрительный тон, с которым простая горожанка, пусть и колдунья, разговаривает с ней, придворной дамой.
«Тыкает, как равной, ведьма чертова!» Но Жанна нуждалась в услугах колдуньи куда больше, чем та в деньгах (если судить по округлости ее кошелька). Приходилось терпеть. – Потому и дорогое, – усмехнулась Мефрэ. – Все мы под Богом ходим.
Набитый кошель приятно тяжелил ей бок, и она немного разговорилась:
– Раньше, при одном из прежних герцогов, Артуре, тяжело таким, как я, было. Жгли пачками. Сейчас легче. Все хотят мандрагору иметь, да не одну. А к кому за ней идут? Ко мне. Хоть герцог, хоть виллан. И зелья приворотные – отворотные кто сварит? Мефрэ опять же… Вот что, госпожа Жанна, если еще золотой дать, скажу что-то интересное для тебя.
Но у Жанны больше монет не было, а в третий раз прийти сюда она ни за какие бы блага не согласилась. Поэтому она не узнала, что за час до нее такой же пузырек с таким же содержимым получила баронесса де Круа.
На выходе из курятника на девушек внезапно напал колдуньин петух.
С наскоку долбанув клювом в ногу Жанну, он отскочил и с боевым видом стал подбираться к Жаккетте.
– Ах ты сволочь!
Жаккетта ухватила попавшуюся под руку жердь и заняла оборонительную позицию, оберегая скривившуюся от боли госпожу.
Драчливый петух после каждого ответного выпада Жаккетты еще больше рвался в бой. Он топорщил яркие перья и боком-боком подступал к девушкам.
Прижав под плащом к груди заветный пузырек, Жанна поспешно дохромала до выхода. Жаккетта, прикрывавшая ее отход с тыла, спиной выбралась к уличной ограде и, с облегчением запустив в хвостатого забияку жердиной, нырнула в калитку.
Стоя на пороге курятника, колдунья смеялась в фартук.
Глава VIII
Ну где же еще подсунуть герцогу питье, бодрящее мужское естество, как не на пиру? А где должен быть пир с бордосской кухней, как не дома, в Аквитанском отеле? И устраивать вечеринку надо как можно скорее, пока зелье не прокисло. Слава Богу, мадам Изабелла не забыла про дочь и на прошлой неделе прислала новый запас вина и домашних вкусностей. Прекрасный повод.
Одним из многочисленных достоинств Жанны была решительность. Пришлось Аньес и Жаккетте опять спуститься на кухню. Благодаря их ценным указаниям, Филлиппе удалось соорудить что-то отдаленно напоминающее блюда родной Гиени.
Ради пира даже для такой маленькой компании – человек двадцать, не больше, – пришлось изрядно попотеть всем обитателям отеля.
Кроме Абдуллы, конечно. Он тихонечко сидел на чердаке в дамском, до смерти ему надоевшем платье, сортировал и сушил травы, приносимые Жаккеттой, очень облегчая своей помощью ее работу. Абдулла конечно же давно бы сбросил женские обноски. Пугать было некого, на чердак и так никто не рвался. Но уже стояла осень, не за горами была и зима. С каждым днем становилось все прохладнее и прохладнее. Мужской же одежды у Жаккетты не было, приходилось терпеть такой маскарад. Время шло, а возможности выбраться к ближайшей гавани – Нанту – не представлялось.
– Ты не грусти! – утешала нубийца забежавшая на секундочку перед пиром Жаккетта. – Сейчас госпожа своего герцога охмуряет, ей не до того. А как под венец его запихает, так обязательно в Нант поедем, помяни мое слово. Да, может, и раньше, коли герцог Франсуа всем двором туда двинет. Ты шпильку-то не потерял?
Абдулла погладил висящий на шее мешочек:
– Вот он. Я крепко прятать.
– Ну и ладно. Пошла я. Госпожа Жанна с утра сама не своя: нафуфырилась вся, аж блестит! Минутки посидеть не дает, всех загоняла!
Гости не заставили хозяйку томиться в ожидании. К неудовольствию и тревоге Жанны, герцог де Барруа и баронесса де Круа явились вместе. И в глазах герцога поблескивал огонек оживления. Объяснялось это достаточно просто: баронесса квасить дорогое средство взбодрения мужчин тоже не собиралась, и герцог, неосторожно нанесший ей визит перед пиром, уже получил одну ложку колдуньиного зелья.
Но, к счастью Жанны, для немного перезревших прелестей баронессы этой дозы оказалось недостаточно. Герцог, хоть и пришел в чудесное расположение духа, большого интереса к достопримечательностям вдовы не проявил, и баронессе оставалось надеяться, что на пиру, хватив отличного бордо, он дойдет до нужной кондиции.
Слуги постарались на славу, создавая необходимую обстановку для вечера, и гости чувствовали себя как дома. Они дружно налегали на мясо под соусом бордолез, да так, что за ушами трещало, несмотря да все попытки соблюдать приличия и умеренность.
(Для соуса Жаккетта утром дробила мозговые кости. Грохот стоял на всю округу. На шум из конюшни явился встревоженный Ришар. Узнав, в чем дело, он спас барабанные перепонки жителей Аквитанского отеля и соседей, прогнав Жаккетту, и сам осторожно добыл нужное количество костного мозга.)
Пирующие хором восхищались качеством и количеством вина, и довольно скоро (как надеялась Жанна) должна была воцариться атмосфера всеобщей раскрепощенности.
– А знаете, дамы и господа, я занялся сельским хозяйством! – развлекал соседей по столу маркиз де Портелу.
– Да что вы говорите! – ахнула баронесса. – Гусей сами пасете или репу в замке посадили?!
– Дорогая баронесса, вы меня прямо обижаете! – возмутился маркиз. – Я, если хотите знать, не чужд и наукам! По латыни читаю не хуже местного архиепископа! – врал он напропалую. – И последний трактат, на который я потратил бессонную ночь, был посвящен агрономии!
На самом деле маркиз пропьянствовал эту ночь в кабачке с залетными студиозусами, из чьих речей и почерпнул нужные сведения.
– Мы с вами живем дикари дикарями. Хозяйства пущены на самотек, а ученые мужи гово… пардон, пишут, что все должно быть разумно и с пользой. Культурно надо вести поместья, в ногу со временем! Я вчера приказ отправил управляющему: срубить все дубы и засадить те места сосной, как советуют ученнейшие авторитеты. Надо жить по науке!
Гул одобрения встретил его слова. Ай да маркиз! Ну все человек умудряется успевать!. Жанна тут же предложила тост за облагороженные культурным вмешательством земли маркиза.
Когда же все выпили за процветание его сосновых боров, она, сделав слугам знак разливать, стала обходить гостей с подносом, говоря:
– Друзья мои, по нашему обычаю, хозяйка должна сама поднести каждому гостю бокал лучшего в замке вина.
На это мужчины дружно заявили, что, кроме вина, хозяйка должна дарить и поцелуй в придачу. Жанна не протестовала.
Бокал герцога был первым.
Непринужденный разговор, легко порхавший за столом, неожиданно (как это бывает) от воспоминаний о знаменитых праздниках перекинулся на знаменитого местного злодея, негодяя с общеевропейской известностью, Жиля де Ре.
– И все-таки, что ни говорите, самая пышная мистерия – это «Пир Фазана», которую барон де Ре устроил в честь Орлеанской Девы. Это представление влетело ему в копеечку, но ничего более дивного за свою долгую жизнь я не видел! – бросил камень в пруд герцог де Барруа.
И пошли круги по воде.
– Разве этот душегуб мог создавать что-то прекрасное? – несказанно удивилась баронесса.
– Не скажите, госпожа де Круа, не скажите! Пока он стоял под стягом Девственницы и служил королю, это был безупречный воин, разве что чуть более жестокий, чем подобает истинному рыцарю! – вмешался маркиз.
– И вдруг он сразу стал душегубом, святотатцем и извергом! Не смешите!
– Верьте больше глупым россказням! Разговор мячиком заметался по столу.
– Вас послушать, так все – глупые россказни. Значит, колдовские печи в Тиффоже не пылали? И истерзанные детишки не погибали в страшных муках?
– И вы это все своими глазами видели? Барон де Ре не был святым человеком, но и исчадием ада тоже. Как может внучатый племянник коннетабля Дюгесклена связаться с Сатаной? Человек, в чьих жилах течет кровь Монморанси и Краснов? Кто знает, сколько чужих преступлений на него навешали?!
– Но обвинялся-то он в колдовстве?!
– Все это чепуха, он такой, же колдун, как мы с вами!
– Раз обвиняли, значит, было за что! И он все признал! А что до родства… Супруга Дюгесклена, леди Тифана, ведь тоже общалась с духами. Может, он по ее стопам пошел!
– Видения леди Тифаны от Бога были, она с серебряным крестом не расставалась, не путайте сюда ее имя! А под пыткой вы бы тоже признали все грехи!
– А я слышала, что итальянец-астролог его с толку сбил!
– Барон могущества и власти захотел, вот дьявол его и поймал на крючок. И со всеми так будет, кто с мандрагорой не расстается, философский камень ищет да свинец в золото обращает!
– А говорят, у этого итальянского некромана и черт домашний был, монеты для них воровал!
Одним из многочисленных достоинств Жанны была решительность. Пришлось Аньес и Жаккетте опять спуститься на кухню. Благодаря их ценным указаниям, Филлиппе удалось соорудить что-то отдаленно напоминающее блюда родной Гиени.
Ради пира даже для такой маленькой компании – человек двадцать, не больше, – пришлось изрядно попотеть всем обитателям отеля.
Кроме Абдуллы, конечно. Он тихонечко сидел на чердаке в дамском, до смерти ему надоевшем платье, сортировал и сушил травы, приносимые Жаккеттой, очень облегчая своей помощью ее работу. Абдулла конечно же давно бы сбросил женские обноски. Пугать было некого, на чердак и так никто не рвался. Но уже стояла осень, не за горами была и зима. С каждым днем становилось все прохладнее и прохладнее. Мужской же одежды у Жаккетты не было, приходилось терпеть такой маскарад. Время шло, а возможности выбраться к ближайшей гавани – Нанту – не представлялось.
– Ты не грусти! – утешала нубийца забежавшая на секундочку перед пиром Жаккетта. – Сейчас госпожа своего герцога охмуряет, ей не до того. А как под венец его запихает, так обязательно в Нант поедем, помяни мое слово. Да, может, и раньше, коли герцог Франсуа всем двором туда двинет. Ты шпильку-то не потерял?
Абдулла погладил висящий на шее мешочек:
– Вот он. Я крепко прятать.
– Ну и ладно. Пошла я. Госпожа Жанна с утра сама не своя: нафуфырилась вся, аж блестит! Минутки посидеть не дает, всех загоняла!
Гости не заставили хозяйку томиться в ожидании. К неудовольствию и тревоге Жанны, герцог де Барруа и баронесса де Круа явились вместе. И в глазах герцога поблескивал огонек оживления. Объяснялось это достаточно просто: баронесса квасить дорогое средство взбодрения мужчин тоже не собиралась, и герцог, неосторожно нанесший ей визит перед пиром, уже получил одну ложку колдуньиного зелья.
Но, к счастью Жанны, для немного перезревших прелестей баронессы этой дозы оказалось недостаточно. Герцог, хоть и пришел в чудесное расположение духа, большого интереса к достопримечательностям вдовы не проявил, и баронессе оставалось надеяться, что на пиру, хватив отличного бордо, он дойдет до нужной кондиции.
Слуги постарались на славу, создавая необходимую обстановку для вечера, и гости чувствовали себя как дома. Они дружно налегали на мясо под соусом бордолез, да так, что за ушами трещало, несмотря да все попытки соблюдать приличия и умеренность.
(Для соуса Жаккетта утром дробила мозговые кости. Грохот стоял на всю округу. На шум из конюшни явился встревоженный Ришар. Узнав, в чем дело, он спас барабанные перепонки жителей Аквитанского отеля и соседей, прогнав Жаккетту, и сам осторожно добыл нужное количество костного мозга.)
Пирующие хором восхищались качеством и количеством вина, и довольно скоро (как надеялась Жанна) должна была воцариться атмосфера всеобщей раскрепощенности.
– А знаете, дамы и господа, я занялся сельским хозяйством! – развлекал соседей по столу маркиз де Портелу.
– Да что вы говорите! – ахнула баронесса. – Гусей сами пасете или репу в замке посадили?!
– Дорогая баронесса, вы меня прямо обижаете! – возмутился маркиз. – Я, если хотите знать, не чужд и наукам! По латыни читаю не хуже местного архиепископа! – врал он напропалую. – И последний трактат, на который я потратил бессонную ночь, был посвящен агрономии!
На самом деле маркиз пропьянствовал эту ночь в кабачке с залетными студиозусами, из чьих речей и почерпнул нужные сведения.
– Мы с вами живем дикари дикарями. Хозяйства пущены на самотек, а ученые мужи гово… пардон, пишут, что все должно быть разумно и с пользой. Культурно надо вести поместья, в ногу со временем! Я вчера приказ отправил управляющему: срубить все дубы и засадить те места сосной, как советуют ученнейшие авторитеты. Надо жить по науке!
Гул одобрения встретил его слова. Ай да маркиз! Ну все человек умудряется успевать!. Жанна тут же предложила тост за облагороженные культурным вмешательством земли маркиза.
Когда же все выпили за процветание его сосновых боров, она, сделав слугам знак разливать, стала обходить гостей с подносом, говоря:
– Друзья мои, по нашему обычаю, хозяйка должна сама поднести каждому гостю бокал лучшего в замке вина.
На это мужчины дружно заявили, что, кроме вина, хозяйка должна дарить и поцелуй в придачу. Жанна не протестовала.
Бокал герцога был первым.
Непринужденный разговор, легко порхавший за столом, неожиданно (как это бывает) от воспоминаний о знаменитых праздниках перекинулся на знаменитого местного злодея, негодяя с общеевропейской известностью, Жиля де Ре.
– И все-таки, что ни говорите, самая пышная мистерия – это «Пир Фазана», которую барон де Ре устроил в честь Орлеанской Девы. Это представление влетело ему в копеечку, но ничего более дивного за свою долгую жизнь я не видел! – бросил камень в пруд герцог де Барруа.
И пошли круги по воде.
– Разве этот душегуб мог создавать что-то прекрасное? – несказанно удивилась баронесса.
– Не скажите, госпожа де Круа, не скажите! Пока он стоял под стягом Девственницы и служил королю, это был безупречный воин, разве что чуть более жестокий, чем подобает истинному рыцарю! – вмешался маркиз.
– И вдруг он сразу стал душегубом, святотатцем и извергом! Не смешите!
– Верьте больше глупым россказням! Разговор мячиком заметался по столу.
– Вас послушать, так все – глупые россказни. Значит, колдовские печи в Тиффоже не пылали? И истерзанные детишки не погибали в страшных муках?
– И вы это все своими глазами видели? Барон де Ре не был святым человеком, но и исчадием ада тоже. Как может внучатый племянник коннетабля Дюгесклена связаться с Сатаной? Человек, в чьих жилах течет кровь Монморанси и Краснов? Кто знает, сколько чужих преступлений на него навешали?!
– Но обвинялся-то он в колдовстве?!
– Все это чепуха, он такой, же колдун, как мы с вами!
– Раз обвиняли, значит, было за что! И он все признал! А что до родства… Супруга Дюгесклена, леди Тифана, ведь тоже общалась с духами. Может, он по ее стопам пошел!
– Видения леди Тифаны от Бога были, она с серебряным крестом не расставалась, не путайте сюда ее имя! А под пыткой вы бы тоже признали все грехи!
– А я слышала, что итальянец-астролог его с толку сбил!
– Барон могущества и власти захотел, вот дьявол его и поймал на крючок. И со всеми так будет, кто с мандрагорой не расстается, философский камень ищет да свинец в золото обращает!
– А говорят, у этого итальянского некромана и черт домашний был, монеты для них воровал!